Текст книги "Командировка на дуэль"

Автор книги: Владимир Надеин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Надеин В.

Командировка на дуэль

Фельетоны

ДАЮТ ЛИ ЮНОШАМ ПОЛКИ?..

В минувшем году сын наших знакомых не прошел по конкурсу в институт. Он рассказывал об этом спокойно, без надрыва, потому что твердо установил для себя главную причину этой неудачи.

Ну и правильно, и ни к чему рассматривать такое событие, как повод для многомесячной истерии. Прискорбно? Да... Но жизнь не кончается, и позора в этом никакого нет, ибо никто и никогда не считал, что в институт попадают хорошие люди, а за бортом его остаются плохие. Более того, я бы не осмелился утверждать, что студентами становятся умные, а удел глупых – законченное среднее образование. Конечно, у тех, кто доказал свое право быть студентами, есть бесспорные достоинства. И я ничуть не ставлю их под сомнение – я лишь подчеркиваю, что проходной балл нельзя считать непреходящим водоразделом между просвещенностью и невежеством.

Так вот, я был бы склонен объяснить душевный покой не прошедшего в институт юноши похвальной рассудительностью, если бы не названная им причина. Эту причину он видел во внезапной командировке отца. Отец уехал в заграничную командировку и не успел поговорить с кем следует.

– И это все?

Он пожал плечами:

– Разве мало?.. Но я понимаю: он не мог не уехать. Такая у него работа – ничего не поделаешь...

Ничего не поделаешь!.. Он говорил об этом с интонацией рыбака, застигнутого непогодой. Все было подготовлено к успешному лову: прекрасные блесны, острые крючки, багровый мотыль и овсянка, приправленная анисом... Не в чем винить себя, и бессмысленно ругать стихию... Такая работа: надо было уезжать!..

– Но ведь ты-то никуда не уезжал!

Он посмотрел на меня снисходительно и проговорил с укором:

– Мне семнадцать лет...

– Прекрасный возраст! В твои годы...

– Аркадий Голиков был командиром полка – вы это хотели сказать?

– Нет, – смешавшись, соврал я, потому что хотел сказать именно это. – Но в конце концов...

– Аркадий Голиков, будущий писатель Гайдар, жил в другое время – это раз. А во-вторых, дайте мне полк, тогда посмотрим.

Милый юноша, он всерьез считал, что полки дают. Судя по его чистым, не замутненным сомнениями глазам, ему и в голову не приходило, что полки не дают – их берут. Смелостью, отвагой, мудростью, знаниями, уважением к людям и уважением людей, личным примером, глубокой преданностью той идее, ради которой полк идет в бой и на смерть. Он думал, что сначала дают полк, а потом смотрят, что из этого получится. В жизни происходит как раз наоборот: сначала придирчиво смотрят, а уж потом вручают полк.

Жизнь вообще мало напоминает отдел кадров, откуда в назначенный срок поступает повестка о том, что отрочество окончилось и наступила зрелость. Жизнь не любит рассылать повесток, потому что она не бюрократка.

Невозможно проснуться однажды утром, почистить зубы, вымыть уши и вдруг почувствовать, что ты готов к великим свершениям. Проснувшись однажды утром, можно лишь почувствовать, что хочется чего-нибудь вкусненького. «Тот, кто с детства знает, что труд есть закон жизни, кто смолоду понял, что хлеб добывается только в поте лица... тот предназначен для больших дел, ибо в нужный день и час у него найдется воля и силы для свершения их». Так писал Жюль Верн о своем пятнадцатилетием капитане, о Дике Сэнде, который «был уже взрослым, когда сверстники его оставались детьми». Но всего полезнее это осознать тем, кто остается ребенком, когда сверстники его уже взрослые.

Логопеды утверждают, что тот, кто не научился к шести годам выговаривать звук «з», не научится этому и к шестидесяти. Не так ли упустивший время стать мужчиной рискует навсегда остаться мальчиком? Мальчиком седовласым, мальчиком женатым, мальчиком, имеющим своих мальчиков, и все-таки юнцом, лишенным того единственного свойства, которое отличает зрелый характер гражданина от духовной желеобразности неизбывного иждивенца, – чувства личной ответственности.

С древних времен гарантией от такого малопривлекательного состояния был труд – испытанный, надежный способ нравственной самоподготовки, воспитания ответственности. Я имею в виду именно труд, а не те наивные уроки труда, которые в некоторых школах далее у третьеклашек вызывают ощущение несерьезности, игрушечности происходящего, уроки, где, изъясняясь языком экономистов, стоимость не столько производится, сколько изводится.

Но вот беда, или, точнее, счастье: современная технология превратила педагогические рекомендации великого фантаста в педагогическую фантастику. Современное производство с его моторами и компьютерами решительно отказывается от услуг не только простодушного Ваньки Жукова, но и того находчивого мальчика, который на заре индустриализации оказал техническому прогрессу неоценимую услугу, соединив веревкой рычаг выходного клапана паровой машины с каким-то там кривошипом. Все проблемы, решаемые с помощью веревки, уже решены – это с одной стороны. А с другой – современный дедушка Константин Макарович, опираясь на гарантированную оплату колхозного труда и доходы с приусадебного участка, ни за что не отдаст внука «в люди». В люди без кавычек: в институт, техникум, училище – пожалуйста. Но с детства «в поте лица добывать хлеб свой»? Повзрослеет – успеет...

Я не хочу прибегать к упрощениям. Я не стану утверждать, что из компании длинноволосых парней, до полуночи рвущих гитарные струны у нас во дворе, непременно вырастут тунеядцы, паразиты, прихлебатели. Но я вспоминаю командиров боевых кораблей Северного флота, на котором побывал недавно, тех тридцатилетних капитанов, кому вверено руководство огромной, ни с чем в прошлом не сравнимой мощью, в чьих руках не только судьба многочисленных экипажей, но и наша с вами ежечасная безопасность. И дело, конечно, не в том, что командир большого противолодочного корабля «Гремящий» Виктор Васильев острижен коротко и опрятно, а сальные кудри моего соседа присыпаны перхотью. В каких-нибудь полчаса можно остричь и вымыть голову, а тех десяти лет, которые разделяют этих двух молодых людей, достаточно, чтобы выучить моего, в общемто, неглупого соседа мастерству кораблевождения. Но даже остриженному и умытому, даже обученному и натасканному – по плечу ли окажется ему бремя ответственности? Хватит ли ему предстоящих десяти лет, чтобы научиться отвечать за общество, если двадцати предыдущих не хватило, чтобы научиться отвечать за себя?

Порою мне кажется, что за совершенно верными и справедливыми, постоянно и часто произносимыми словами об ответственности каждого молодого человека перед обществом упускается та очевидная истина, что ответственность за себя перед обществом начинается с ответственности за себя перед собою. Представление о жизни как о дядюшке с распростертыми объятиями и губами, изготовленными для поцелуя, не только нежелательно с воспитательной точки зрения (это бы еще полбеды!) – оно лживо в принципе. Оно искажает пропорции действительности, оно портит тот глазомер, который позволяет отличить пусть далекую, но достижимую цель от близкого и недостижимого горизонта. Твердо усвоив бодренькое «все мечты сбываются, товарищ», иной товарищ привыкнет каждую свою неудачу считать безобразием, нарушением конвенции. Он не ищет причины в себе – он ищет нарушителя конвенции.

А нарушителя нет по той хотя бы причине, что не было конвенции. К насильственному омоложению, при котором людей, умеющих много, заменяют теми, кто, возможно, будет уметь больше (а возможно, и нет), прибегают разве что отчаявшиеся футбольные тренеры. Ибо молодость сама по себе – это не гарантия, а вероятность, вера и надежда на то, что дерзкая смена шагнет дальше. Но в дерзком заявлении: «Нет, я не Байрон!» – общественной ценности маловато. Надо еще иметь право сообщить о себе: «Я другой!» Наверное, с осознания своего места среди двухсот пятидесяти миллионов советских людей и начинается ответственность перед ними.

СТРЕКОЗА НА ОКЛАДЕ

Если горячее уже съедено, а чай еще не вскипел, если гости позевывают, а домашний разговорник-затейник Миша не в ударе, если все темы для бесед исчерпаны, а расходиться рано, – начните дискуссию о бездельниках.

Будьте спокойны, эта тема никого не оставит равнодушным! Уже давно выпит чай и все перешли на бодрящий кофе, за окнами сгустилась и снова начала редеть тьма, а вы, волнуясь и перебивая друг друга, делитесь потрясающими судьбами и фактами. О людях имярек, которые «почти ничего не делают за сто двадцать рублей», «ничего не делают за сто сорок» и даже за сто восемьдесят – совсем уж ничего. Эти сведения будут столь обильны, что вы невольно придете к выводу: все работающие люди работают, в принципе, одинаково, но каждый бездельник бездельничает по-своему.

Утверждают, что мир беспозвоночных в тысячи раз богаче и разнообразнее мира млекопитающих со всеми их мышками, зебрами и кашалотами. Но, думается, классификационный ряд лодырей еще длиннее, чем у жуков и стрекоз. Ибо есть лодыри чистые и жгучие, как неразведенный спирт. Есть лодыри более слабой концентрации, 40– и 20-процентные, работающие, можно сказать, вполне удовлетворительно, если не считать двух-трех получасовых перекуров. Есть робкие, как провинциальная бабушка, и гордые, как кастильские идальго. Есть лодырь, отчасти даже смущенный своим бездельем, и лодырь, который вызовет вас в суд, если вы назовете его лодырем.

Ибо считается грубым и неприличным называть бездельника бездельником. Деловая практика выработала большой сюрпризный набор галантных формулировок: «нераспорядительность», «несвоевременное принятие необходимых мер» и даже «работа без надлежащего огонька».

Ах, да при чем тут надлежащие огоньки! Налейте себе еще чашечку кофе, и я расскажу вам об одном совхозе в Самаркандской области. Само собой, имеется там производственный коллектив. Коллектив трудится, создает доход. Из дохода образуется прибыль – конечно, поменьше. Из прибыли положено отчислять долю финансовым органам – еще меньше. Ну, а в случае несвоевременного внесения отчислений налагается штраф – еще и еще меньше.

Так вот, представьте: только в минувшем году штрафы за это грубое нарушение финансовой дисциплины составили в совхозе 28 тысяч рублей.

Если я скажу, что главный бухгалтер совхоза Г. Ф. Шапокляке проявил нераспорядительность, – он согласится. Если упрекну в ненадлежащем возгорании, – даже обрадуется.

Но давайте отрешимся от большого сюрпризного набора, и перед нами появится истинная причина, простая и доходчивая, как указательный знак, – безделье! Я не знаю, чем в рабочие часы занимался главбух – удил ли рыбу, вязал чулки или, уставившись в стену, часами размышлял о футболе. Фактом остается одно: он не выкроил служебного времени для выполнения элементарных служебных обязанностей. И, сами понимаете, пропавшие 28 тысяч он никогда уже совхозу не возместит. Ибо не Рокфеллер он и не Ротшильд, а, как вы уже знаете, – Шапокляке. А со Шапоклякса – что с него возьмешь?

Это классический пример, когда солидный штраф является неопровержимым материальным доказательством заповедной лени. Но есть случаи не столь лобовые и выразительные, никем не регистрируемые и не штрафуемые, случаи, когда расхлябанность и нерадивость стали уже как бы непредосудительной традицией.

С раннего утра у приемного пункта Чаусской базы «Заготскот» в Могилевской области выстраивается очередь граждан, прибывших из окрестных сел вместе с подлежащей продаже живностью. Стоят, ждут приемщика И. 3. Корачева. Ждут час, два, три. Ждут юноши, женщины, старики. Ждут коровы, овцы, свиньи и подсвинки. Где-то ближе к обеденному перерыву приемщик все-таки появляется на работе и начинает трудиться в таком лихорадочном темпе, что в обращении уже не разбирает, где – граждане, а где – копытные. А если граждане обижаются, Корачев вешает на дверь гигантский амбарный замок и грозит: «Еще услышу слово – не открою».

Председатель колхоза «Коммунар» Ярославской области нередко днюет и ночует в хозяйстве. А нередко не только не ночует, но и не днюет. Причем без всякого графика. У председателя и семья, и дом в Ярославле, и когда ему кто-нибудь или что-нибудь надоест, он посреди рабочего дня говорит: «А ну вас всех!» И уезжает в Ярославль...

Увы, таких фактов намного больше, чем нужно для одной оживленной беседы. Но если запасы кофе в доме не иссякли, то разговор о концентрированных и разведенных бездельниках должен невольно скользнуть глубже: на тему о дисциплине.

Да, было, было. Многомиллионный читатель со страниц популярной газеты был оповещен о том, что защитник московского «Спартака», представительнейшим отрядом спортивных журналистов признанный лучшим футболистом года, в важной кубковой встрече «нарушал игровую дисциплину». То есть он вообще-то бегал очень старательно и даже самоотверженно, но, говорят, кудато не туда.

Какой пассаж!..

И в это же время факты строжайшего соблюдения этой самой игровой дисциплины остаются неведомы широкой общественности! А как бы хорошо и поучительно противопоставить не туда бегущему Е. Ловчеву четкую игру московских таксистов. Они приезжают на Вятскую улицу, где стадион «Автомобилист», и гоняют мяч (шайбу) точно по тренерским указаниям.

И в течение всех периодов (таймов) у ворот стадиона светит зелеными огоньками вереница порожних такси.

Им бы ездить по городу, рассасывая пассажирские пробки. Но нет: производственная дисциплина стала жертвой дисциплины игровой.

И в это же время рабочие Абинского отделения Сельхозтехники Краснодарского края, побросав гаечные ключи, играют... в домино. Приличествует ли «козлу» игровая дисциплина – не знаю, не специалист. Но специалисты свидетельствуют, что внутрисменным простоям в отделении порою тесно даже в рамках смены.

...Есть еще кофе? Налейте! Ибо говорить о производственной дисциплине, не затронув тему контроля, все равно что выключать телевизор перед выступлением Родниной и Зайцева.

Известно, что стрекозою на ставке легче всего порхать, когда сама по себе ставка – стрекозиная. Ну, например, как в Брестской области, в Дрогичинском пожарном обществе, где на двух рабочих приходится пять управляющих. И у меня прямо-таки совести не хватит требовать, чтобы бухгалтер этого ДПО не ходила по магазинам и парикмахерским, а помирала от скуки на работе. Жить-то человеку надо!

Но совхозный бухгалтер – это ведь не стрекозиная должность! И проверяют его, и запрашивают, и чуть что – санкции. Например, допустил тот же Шапокляке служебное недовозгорание, а ему... премию в размере трехмесячного оклада. По приказу главного производственного управления науки Министерства сельского хозяйства Узбекистана. И персональную надбавку к окладу. За что? За образцовые, чтоб вы знали, учет и отчетность.

Мне довелось присутствовать на одном из заседаний Комитета народного контроля СССР. Рассматривался вопрос о состоянии трудовой дисциплины на ряде предприятий Туркмении. Не будем здесь говорить о десятках тысяч потерянных рабочих часов – об этом известно из печати. Но вот что меня поразило: народные контролеры вскрыли, что едва ли не столько же прогулов руководители предприятия просто скрыли! Чтобы не портить отчетность!

Вот и появляется в отделе кадров одного из барнаульских заводов такое объяснение: «Пятницу я с утра принял за субботу и поэтому утром остограммился. А когда теща мне доказала, что в пятницу была не суббота, а пятница, я понял, что на работу идти бесполезно».

Это объяснение подшивается к делу – и вопрос о контроле исчерпан.

Конечно, отрадно, что наши передовые тещи активно борются за трудовую дисциплину. Но, ничуть не умаляя значения этой важной категории населения, следует все же безотлагательно и повсеместно подумать о том, чтобы как отдельные ответственные товарищи, так и рядовые представители коллективов не путали трудовую дисциплину ни с игровой, ни тем более с игровой, шуточной, для видимости. Чтобы стрекоз мы видели на цветках, а не на окладах.

КОНЬЯК ДЛЯ ДЕВЕРЯ

Самой необразованной в учреждении была уборщица. Потом – шофер, который возил директора. Потом – директор, которого возил шофер.

Это если судить по анкетам.

Только по анкетам судить трудно. Во-первых, потому, что любая бумажка дает о человеке представление довольно приблизительное. А во-вторых, у нашего директора, у Александра Тимофеевича Сиятелюка, анкета была изрядно приукрашена вымыслом: в частности, там был приписан техникум, где он ни секунды не учился и которого, естественно, не кончал.

Ну, а если бы, предположим, и кончал, – тоже невелика победа. Александр Тимофеевич возглавлял учреждение, где не то чтобы техникумом – аспирантурой никого не поразишь. В штатном расписании числились старшие научные сотрудники. И младшие научные сотрудники. А которые просто рядовые, так они и назывались – рядовые инженеры.

Да и могло ли быть иначе в учреждении, сокращенное название которого звучало таинственно, как шифрограмма, – СЮФОКЦНТИ, а полное – пышно, как имя бразильского полузащитника, – Средне-Южный филиал Около-Кавказского центра научно-технической информации. Высокое же предназначение филиала явствует из самого названия: служить факелом, озаряющим всем отраслям Средне-Южной области путь к научно-техническому прогрессу.

Лично я так полагаю, что Александр Тимофеевич вряд ли взялся бы отвечать за озарение пути хоть одной конкретной отрасли. Ведь сейчас на любом мало-мальски заметном предприятии области работает множество высококвалифицированных специалистов, чью профессиональную пытливость легко удовлетворить разве что академику. Но Сиятелюк и не предполагал озарять самолично – речь шла о том, чтобы руководить озарением. А тут, как он полагал, высшее образование ни к чему. Довольно и того, что его предостаточно у подчиненных.

Впрочем, не будем слишком уж упирать на формальную сторону. Мы ведь с вами, дорогой читатель, не канцелярские крысы, а те самые волки, которые, говоря словами поэта, готовы выгрызть бюрократизм. Да и диплом – не страховой полис, полной гарантии не дает. Разве не встречали мы на предприятиях и в конторах балбесов с шикарным комплектом всевозможных дипломов, аттестатов и свидетельств? Иной практик-самородок и без «поплавка» на лацкане знает свое дело так, что и кандидатам наук у него поучиться впору.

Ах, если бы Александр Тимофеевич был из когорты таких самородков! Какую бы я воспел ему хвалу, как превознес бы! Только никак не получается превознесение, не поется хвала...

Первые же практические шаги нового директора показали, что информация, в которой он нуждается, никоим боком не соприкасается не только с научно-техническим, но и с прогрессом вообще. Пригласив к себе инженера Тимурзина, Александр Тимофеевич выглянул в коридор, потом плотно прикрыл дверь и конспиративным шепотом попросил доложить, чем дышит коллектив.

– Воздухом, – простодушно ответил, инженер.

– А точнее? – спросил директор, устремляя на собеседника пристальный, жаждущий оперативной информации взор.

– Азот, кислород...

– А еще точнее?

– Ну, еще аргон, криптон и прочие нейтральные ингредиенты.

– Нейтральными я займусь попозже. Сейчас же меня интересуют те, кто высказывается против. Составьте список и без огласки передайте мне. Намек понял?

Инженер намек понял, но составлять негласный список категорически отказался. В результате он открыл собою другой список – уволенных.

Очевидно, в коллективе не нашлось охотников на роль любитедя-осведомителя, потому что год спустя в филиале остался только один ветеран – сам Александр Тимофеевич. Всех остальных научных сотрудников вкупе с инженерами разметало непреоборимой директорской волей.

Но даже новые, им самим подобранные сотрудники внушали Сиятелюку опасения. Всюду ему мерещились интриги и заговоры, любой самостоятельно мыслящий специалист казался путчистом, лелеющим коварные планы захвата его кресла, его автомобиля, его зарплаты.

Он держался за свою должность, как провинциальная бабушка держится за кошелек на Казанском вокзале: за всеми наблюдая, но никому не веря. И лишь заведомо слабые работники, предпочтительно без специального образования, пользовались некоторым расположением неусыпно бдящего директора.

Тут у читателя, вероятно, возникнет ряд естественных вопросов относительно кодекса законов о труде. Действует ли он, дескать, на территории Средне-Южной области? Есть ли еще народные суды, стоящие на страже справедливости? И не оскудели ли запасы чернил для написания сигналов в вышестоящую организацию? И если действует кодекс, если есть суды и не оскудели запасы, то почему грамотные, сознающие свои права работники, покорно внимали разгонным и несправедливым приказам?

А потому, дорогой читатель, что ласковое слово и кошке приятно. И наоборот – грубость, хамский окрик, мелкие придирки вредно действуют на психику даже такого высокоорганизованного существа, как квалифицированный специалист. Более того, чем квалифицированнее специалист, тем меньше у него желания терпеть разнузданные нападки и оскорбления. Инженерам не нравилось, что свои глубоко невежественные замечания Сиятелюк сопровождал милым обещанием «выгнать с территории Средне-Южнощины». Заведующую научно-технической библиотекой, специалистку с двадцатилетним стажем работы, несколько коробила та образность, с которой директор охарактеризовал ее на собрании: «Мадам, вы знаете кто? Вы, мадам, – клоун в юбке».

А поскольку заведующей не очень нравилось называться «мадам» и очень не нравилось – клоуном, она подала заявление. И Сиятелюк со скорбной гримасой положил размашистую резолюцию: «Удовлетворить». Ему по душе была такая текучесть кадров.

А для тех неугодных, кто не торопился с заявлениями, Александр Тимофеевич находил индивидуальный подход. Руководителю отдела Казаченковой он приказывает «приструнить» свою подчиненную Балакову, а Балаковой – не выполнять «безграмотных указаний» ее начальницы Казаченковой. В результате, как водится, – скандал, обеим участницам которого директор настоятельно рекомендует «подать заявления».

Но сколь ни эффективно коварство по древнему принципу «разделяй и властвуй» – властвовать Сиятелюку временами было нелегко. До стен директорского кабинета докатывалось эхо инженерского роптания. Тогда Александр Тимофеевич вытаскивал из сейфа свой главный козырь. Точнее, не козырь, а бутылку марочного коньяка.

Сценка разыгрывалась при свидетелях. Сиятелюк многозначительно щелкал пальцем по стеклянному горлышку и, пряча бутылку в портфель, как бы между прочим говорил:

– С вами разберемся завтра. А сейчас я тороплюсь к ... – Тут называлась известная всей области руководящая фамилия.

– Неужели к самому?! – вздрагивал потрясенный сотрудник.

– А что особенного? Братья время от времени должны встречаться за семейным столом.

– Разве вы его брат?

– Ну, брат не брат, а ничем не хуже брата.

Проводив директора и сойдясь в темном уголке коридора, сотрудники обменивались проницательными догадками о том, кем мог доводиться их малоинтеллектуальный шеф известному руководящему товарищу.

– Брат жены.

– Нет у нее братьев, это точно. Скорее, троюродный племянник.

– Тоже мне родство – троюродный! Нет, не стал бы известный товарищ средь бела дня распивать коньяк с седьмой водой на киселе. Боевой побратим – это все же реальнее.

– А почему тогда известный товарищ не шлет своему, как вы говорите, побратиму, поздравлений в День армии? Почему не позвонит никогда, на машине не заедет? Почему, а?

– Да что вы все – -почему да почему! Вы лучше мне ответьте: если ничего нет, то почему человека с такой непроходимой... гм, гм... некомпетентностью держат руководителем филиала?

– Мда-а, задачка...

Так уж человек устроен, что ему свойственно находить объяснения даже самому необъяснимому явлению. Посовещавшись, сотрудники филиала пришли к выводу, что коньяк о чем-то все же свидетельствует и что известный товарищ приходится Сиятелюку если и не братом, то как минимум – кузеном или деверем. А с таким кузеном-деверем шутки плохи.

В общем, сидели тихо, не шутили. Только изредка улыбались сквозь невидимые миру слезы. Это когда Сиятелюк, прибегая к научным терминам, брался излагать перед коллективом актуальные задачи. Больно уж забавно все это у него перепутывалось – и термины, и задачи.

А дело между тем шло к третьему кругу, из работников второго сиятелюковского призыва лишь трое осталось. Да и тем бы, наверное, не усидеть, если бы однажды секретарь парторганизации Иванова после одной беседы с директором на профессиональные темы не упала в обморок.

Что в обморок упала – в том ничего особого нет, не первая она и не третья. А то необычно, что как раз на тот вечер, когда секретарь маялась с сердечной недостаточностью, было назначено в райкоме партии совещание актива. Понятно, что следующим утром из райкома позвонили и упрекнули в недисциплинированности. Секретарь парторганизации расплакалась и, забыв о грозном девере-кузене, рассказала обо всем.

Так появилась в филиале комиссия нз райкома партии. Побеседовав со многими сотрудниками, проведя общее собрание, комиссия пришла к выводу, что «не имея соответствующего образования и опыта, чтобы руководить инженерно-техническими работниками, А. Т. Сиятелюк выдвинул на первый план администрирование, окрик, нетерпимость к замечаниям, стремление избавиться от «непокорных» (а обычно такие стоят выше Сиятелюка по образованию)».

Ах, таинственный кузен, он же, грубо говоря, деверь! Где ты? Почему не приехал на черной машине и не усмирил этих недоуволенных инженеров? Почему не позвонил по белому телефону, чтобы отозвали комиссию? Почему допустил, чтобы из насиженного кресла был навсегда извлечен твой родственник, который хоть и не брат, но ничем не хуже брата?

На все эти вопросы ответить предельно просто: известный руководящий товарищ не приходился зарвавшемуся директору ни кузеном, ни, естественно, деверем, ни даже троюродным дядей. И коньяков он с ним не распивал и в гости к нему не ездил, и вообще, ввиду множества своих дел и обязанностей, вряд ли подозревал, что такой Сиятелюк вообще существует на свете.

Впрочем, одно-единственное «почему» наверняка торчит занозой в вашей памяти, читатель: почему вообще был назначен на директорский пост некомпетентный, явно не пригодный для руководства человек? Ладно, пусть на первых порах не разобрались, липовой анкете поверили. Но ведь приезжал же в филиал директор вышестоящего Около-Кавказского центра Анатолий Васильевич Кутюков. Ведь доносились до него жалобы работавших и мнение уволившихся «по собственному». Ведь видел он, что Сиятелюк, безусловно, не самородок, не факел и что озарение у него, безусловно, не получается. Не мог же он быть безразличным к делу!

А почему, собственно, не мог?

Примерно в то время, когда комиссия райкома исследовала биографию Сиятелюка, в центр, руководимый Кутюковым, приезжала другая комиссия – балансовая. Из Москвы. Она должна была, в частности, проверить, как используется оборудование.

Проверка прошла успешно, потому что директор накануне прибытия москвичей принял решительные меры. В подвал, где уже много лет в груде хлама пылилась в разобранном виде установка для микрофильмирования «УДН-2», срочно доставили специально купленный множительный аппарат «Вега», приставив к нему специально нанятого оператора в специально выстиранном халате. А беднягу «УДН-2» замаскировали цветной ширмочкой.

После отъезда ублаженной комиссии подвал снова закрыли на замок, оператора перевели на канцелярскую работу, а халат повесили на гвоздик. И с тех пор «УДН-2» пылится уже не в одиночестве, а рядом с «Вегой».

На первый взгляд этот эпизод не имеет никакого отношения к Сиятелюку, свидетельствуя лишь об очковтирательстве, показухе и полном безразличии к делу, которые характерны для руководителя Около-Кавказского центра. Но ведь и назначение Александра Тимофеевича директором тоже казалось результатом коньяка для деверя. На первый взгляд...

МЫСЛЕННО С ВАМИ!

Представьте себе типичного толкача-неудачника: мольба во взоре, суетливость телодвижений и та особая несвежесть костюма, которая приобретается длительными мытарствами на гостиничных раскладушках.

Представили? А теперь мысленно нарисуйте полную противоположность толкачу: безукоризненная элегантность, уверенность в себе, открытый взгляд струится юмором. Именно такой посетитель, веселый и жизнерадостный, появился в кабинете начальника Алтайского отделения железной дороги и с порога воскликнул:

– Есть свежий анекдот. Хотите?

– Нет! – отрезал начальник. – По поводу вагонов – четвертая дверь направо. Но предупреждаю: вагонов нет!

– И не надо! – ничуть не огорчился посетитель, – Ни вагонов, ни паровозов, ни даже шпал!.. Мое дело отнимет у вас три минуты сорок две секунды: я рассказываю анекдот, мы вместе смеемся, вы отмечаете мою командировку и я уезжаю. А?

– Гм... Но только не больше трех минут!.. Это про5 то, как теща?..

– Не теща, а нефтебаза. Итак, на подъездном пути одной нефтебазы до недавнего времени было два сливных стояка. Железнодорожники доставляли состав с нефтепродуктами, отцепляли два вагона и ставили их под выгрузку.

– Это уже анекдот?

– Сейчас будет и анекдот. Так вот, пока из двух цистерн сливали горючее, локомотив терпеливо ждал. А через два часа он увозил опорожненные цистерны и доставлял к стоякам две новые. И так далее.

– Не вижу здесь ничего смешного!

– Так уж и ничего? А локомотив?

– Что – локомотив?

– Десять часов локомотив пыхтит практически без толку, потому что весь этот увоз-подвоз занимает от силы полчаса. Представляете? Тепловоз томится бездельем, будто посетитель в полированной приемной.

– Мда, забавно. Но про тещу все-таки смешнее. Давайте свою командировку.

– Минутку, это еще не все! Обсуждая известное обращение об экономии и бережливости, коллектив базы решил вернуть тепловоз к созидательной деятельности. База мобилизовала внутренние ресурсы, протянула трубы подальше вдоль тупика и соорудила дополнительные стояки. Это чтобы поставить под слив сразу все цистерны. Правда, время разгрузки остается прежним, но зато локомотив железнодорожники могут использовать для перевозки других грузов.

– Послушайте, но при чем тут анекдот? Это самая настоящая инициатива!

– Позвольте пожать вашу руку – вы благородный и проницательный человек! Кстати, именно так отметили нас на соответствующих совещаниях. Нас даже называли, извините за нескромность, зачинателями почина. Дескать, нам чужда ведомственная ограниченность и вообще мы стоим на верном пути, ибо железнодорожники – это, в конце концов, наши железнодорожники!

– Конечно, наши, а чьи же еще?

– Золотые слова! А теперь попробуйте догадаться, как нас вознаградили?.. Впрочем, ладно, все равно не угадаете. За проявленную инициативу нас – весь коллектив Тальменекой нефтебазы! – лишили ежемесячных премий! Пришли железнодорожники и сказали: «Вы втрое увеличили количество стояков – значит, обязаны втрое сократить время выгрузки». А как сократить, если насосные мощности остались те же? Вот и начали с нас взимать оглушительные штрафы. Смешно?