Текст книги "Командировка на дуэль"

Автор книги: Владимир Надеин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Вот эти-то факторы и поставили предцехкомов в жуткое положение. Ведь приказ завкома был категоричен: распространить все абонементы до одного. А их не берут. И все-таки распространители нашли выход из пикового положения: приобрели абонементы на казенный кошт. А точнее, за счет фонда мастеров.

С тех пор мастера перешли на принципиально новую систему материального поощрения.

– Слушай, Степаныч, – говорит мастер слесарю. – Ты сегодня повкалывай от души, а я тебя на субботу билетиком простимулирую, а?

На что Степаныч, едва сдерживая непочтительные слова, отвечает:

– Извиняйте, товарищ мастер, но я болею исключительно гриппом, и то ежели эпидемия.

Конечно, не надо быть ревизором Министерства тракторного машиностроения, чтобы узреть в харьковских событиях налет необузданного меценатства. Ибо харьковские «мараканцы» просты, наивны, и по-своему человеколюбивы. Их коллег угольщиков из города Енакиево не попрекнешь покушениями на государственную казну, упаси боже! Ведь куда проще и, заметьте, безопаснее отдать лихой приказ: выплачивать зарплату шахтерам... совершенно верно, футбольными билетами!

Не всю, понятно, зарплату, а часть. Рублей десять – двадцать.

Если бы футбольные билеты имели хождение на территории Донецкой области наравне с рублями и червонцами, в этом не было бы особой беды. Но, увы, на такую высь футбольные страсти в Донбассе еще не поднялись. Огурцов на билеты не купишь и мануфактуркой не разживешься. Вот и получается: хочешь – ходи, не хочешь...

Да, а что делать, ежели не хочешь?

Один из горняков енакиевской шахты имени К. Маркса нашел выход. Он прислал в редакцию двадцать 50-копеечных билетов, силком ему всученных: «Это мой подарок редакционным любителям футбола». Но фамилию свою даритель просил не разглашать. Футбольные нравы на шахте строгие, запросто поплатишься льготной путевкой за такое непочтение.

И дисциплинированным членам профсоюза приходится терпеть. Терпеть, платить и, сжав зубы, смотреть на непонятную суету двадцати двух потных молодцов, испытывая при этом естественное раздражение человека, зря теряющего время и деньги.

И вполне вероятно, что вскоре придется, ограждая ни в чем не повинных футболистов от гнева зрителей, поневоле рыть мараканские рвы и прочие фортификационные сооружения.

А там уж до самбы рукой подать!..

Впрочем, на бразильцев предпочитают только ссылаться, но почему-то пи одному из их подражателей и в голову не приходит вдохновлять, например, черновицкую «Буковину» знаменитой мелодией «Верховина, маты моя», а горловский «Шахтер» – не менее популярным молодежным танцем «Террикон»– Тут предпринимаются более решительные и, главное, дорогие меры влияния.

И вот чья-то влиятельная, но невидимая рука производит тщательнейшее расписание нужд футбольной команды в зависимости от профиля предприятия. Директор Черновицкого машиностроительного завода берет на себя (ну, конечно, не на себя лично!) транспортное обслуживание «Буковины», тратя на это более одиннадцати тысяч рублей вне всяких смет. Председатель областного спорткомитета бросает на проведение тренировочных футбольных сборов всю наличность, без оглядки, на что она предназначена – на смиренную художественную гимнастику, городки или детское плавание. А начальник команды «Буковина», проявляя чудеса изобретательности, изыскивает почти три тысячи рублей на «дополнительное оздоровление» игроков, хотя самый привередливый медицинский контроль свидетельствует, что все футболисты и без того молоды, полны сил и безукоризненно здоровы.

Ну, теперь, казалось бы, сделано все возможное. Оздоровлены здоровые, омоложены молодые, а форвард, ненароком протолкнувший мяч в ворота, становится слесарем сразу трех равно чуждых ему предприятий. Но по-прежнему болельщики, эта неблагодарная, объевшаяся телевизионным хоккеем личность, не желает заполнять пустующие трибуны. Ему, видите ли, жалко рубля!..

Так на же, смотрит «за так»! И с каким-то странным, до конца еще не уясненным единодушием руководители промышленных предприятий, учреждений и организаций города Горловки закупают за государственный счет абонементы на футбольные матчи и бесплатно раздают их направо и налево. Даровыми абонементами премируют за что угодно. За производственные успехи. За примерное воспитание детей. За достижения в аквариумном рыбоводстве. И даже за активное распространение тех же бесплатных абонементов.

Вклад каждого предприятия строго соответствовал его финансовой мощи. Могуч и современен Горловский машиностроительный завод имени Кирова – и директор его велит отдать за абонементы двенадцать тысяч рублей. Не столь крепок Калининский отдел орса комбината «Артемуголь», но вряд ли можно упрекнуть его директора в скаредности: две тысячи рублей – это то количество абонементов, которого хватило бы далеким от футбола продавщицам на долгие годы.

Четырнадцать тысяч – с двух предприятий! Сколько же всего выделили в Горловке, чтобы заполнить вакуум на трибунах?

72 тысячи рублей – вот какую сумму назвал Комитет народного контроля Украины. Конечно, теперь, после его вмешательства, часть денег за бесплатные абонементы возвратилась в кассы предприятий. И щедрейшие из директоров поплатились кто полу-, а кто и месячными окладами. Но возвращена лишь доля тех милостей, которыми осыпали алчных футболистов из заводских касс, из сумм, первоначально предназначенных на путевки и вечера отдыха, на детскую физкультуру и массовый спорт.

Впрочем, есть достоверные свидетельства того, что даже наказанные капитаны индустрии искренне довольны вмешательством народного контроля. Им вот как осточертели полузащитники, норовящие хлебнуть погуще из чужой тарелки. Им, директорам, хочется трудиться, не думая об обороне от липовых слесарей. И если уж и смотреть футбол, то без горестных мыслей о моложавом мужчине, который завтра явится в твой кабинет и многозначительно прищурит глаз:

– Ну как, видели?..

ЛИЧНОЕ ПИСЬМО

МИНИСТРУ БЫТОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ НАСЕЛЕНИЯ РЕСПУБЛИКИ

Глубокоуважаемый товарищ министр! Извините, пожалуйста, что отвлекаю Вас от важных проблем, связанных с превращением сферы услуг нашей республики в передовую отрасль хозяйства. Тем более что дело мое не такое уж масштабное и даже скорее личное. Мне недавно левый башмак починили не вполне удовлетворительно. И на голубой сорочке после прачечной весь воротник в морщинах. Но я готов эти обиды навсегда забыть и никогда больше Вас ими не попрекать, если Вы пойдете мне навстречу в другом вопросе.

Может быть, Вы помните: у ленинградки Нины Ивановны Коцарь пропала стиральная машина «Нистру». Как пропала, почему, при каких обстоятельствах – и не спрашивайте, не знаю. Известно лишь одно – где. В мастерской подведомственного Вам ленинградского объединения «Сокол».

Ну, а что в таких случаях дальше бывает, – не мне Вам рассказывать. Юристы объединения, как водится, заглянули в квитанцию, посмотрели отраженный в ней процент износа машины и говорят Нине Ивановне: «Вам положено двадцать два рубля». Та за голову схватилась: «Где же я теперь за двадцать два рубля работающую машину куплю? Это разве что на босоножки!» «Нет, – отвечают, – за утерянные босоножки мы хорошо если пятерку заплатим». – «Но пятерка – это едва на чайник!» – «За утерянный чайник – рубль».

Очень занятная история, не правда ли? Но я не стану пересказывать ее подробно, чтобы не слишком отвлекать Вас от важных проблем. Тем более, что Вы сами можете ознакомиться с фельетоном «Крайний случай», где все это изложено. Опубликован же фельетон в августе прошлого года. «Известия» № 189, можете убедиться.

И вот тут-то я подхожу почти к сути моей просьбы. Впрочем, еще несколько пояснительных слов.

Написать фельетон, как Вы, конечно, знаете, – дело простое. Берется, значит, актуальная тема. На эту тему задорно острится. Потом в том, что задорно наострилось, расставляются знаки препинания: запятые перед «каковой», «поелику» и «покудова», в прочих сомнительных случаях – тире. Й фельетон готов.

Но есть еще одна особенность, о которой я не хотел Вам сразу говорить, чтобы не отпугивать Вас от сатирического жанра: фельетон не должен быть безысходным. То есть автор обязан показать свет в конце туннеля, порекомендовать что-нибудь дельное для устранения и недопущения впредь. Вот и автор упомянутого фельетона, многократно побеседовав как с потерпевшими, так и с Вашими подчиненными, пришел к следующей рекомендации: «Каждому (клиенту, – В. Н.) должно быть предоставлено право по его желанию в разумных пределах самому оценивать свою вещь. С оплатой соответствующего сбора с суммы оценки». Как это делает почта или Аэрофлот.

С тех пор как быстроходные ротационные машины более восьми миллионов раз оттиснули эту рекомендацию, минуло шесть месяцев. В этот же отрезок времени вошел и (прошу обратить внимание!) конец календарного года. Настала пора для всех отчитываться в проделанной работе. Вы, наверное, докладывали об успехах в деле превращения сервиса в передовую отрасль. Ну, а нам, фельетонистам, приходится докладывать о действенности сатиры.

Только действенности этой нет! Потому что Вы, глубокочтимый товарищ министр, ни словом, ни жестом, ни взмахом бровей не отреагировали на фельетон. Будто его и не было.

И вот теперь представьте, что Вы – мой начальник, а я – Ваш подчиненный. Что Вы мне учините за восемь миллионов попусту изведенных кусков дефицитной бумаги?.. То-то! Хорошо еще, если Вы ограничитесь выговором без занесения.

Это – одна печальная сторона. Но есть и другая: читатели. Может быть, они бы тоже забыли о фельетоне, как Вы, да вот незадача: имущество ихнее исчезает по-Прежнему. Пепел, так сказать, пропавших вещей стучит в их сердце. Недавно, например, читатель М. Долгих сдал в Кировский приемный пункт Орехово-Зуевской фабрики химчистки «замечательный шерстяной костюм». Несмотря на протесты, износ «замечательного» оценили в 75 процентов. Ну, а потом костюм этот, как Вы догадываетесь, пропал. И конечно же на полученные взамен деньги наш читатель сможет приобрести разве что подержанные тапочки. Поэтому он пишет в редакцию укоризненные письма и обвиняет нас в непоследовательности: дескать, подняли важный вопрос и бросили на полпути.

А я при всем желании не могу отвести эти попреки. Потому что во всех химчистках и впрямь фиксируют эти злосчастные 75 процентов износа не глядя. А если Вы не верите, то мы можем провести с Вами, как говорится, следственный эксперимент. Вы выделяете какого-нибудь члена своей коллегии, у кого костюм поновее, и мы вместе идем в ближайшую от Вашего министерства химчистку. И если ему записывают процент износа менее 50 процентов, то я публично раскаиваюсь, а также оплачиваю стоимость чистки.

Такая вырисовывается неприглядная ситуация! С одной стороны – выговор, с другой – бурление общественности, а мы как раз посередке. Даже не представляю, что со мною, в частности, будет, если не Ваша доброта и отзывчивость.

А теперь хочу изложить прямо и без лукавства, чего я от Вас хотел бы. Конечно, с моей стороны было бы неоправданным оптимизмом теперь, спустя полгода.

Ждать обычной реакции на фельетон. Как будто Вы, листая подшивки, случайно на него наткнулись, – для такого человека это, я понимаю, не совсем солидно. Но зато можно бы начать новое движение под таким, например, девизом: «По следам наших воспоминаний» или «Хотя на критику и не ответили...». А мы уж Вас как инициатора за это, соответственно, превознесем.

Поверьте, честное слово, благое получится дело! И вот живой пример: сложите в уме 14 плюс 17 плюс 9 плюс 16. Секунда, две, три – аут! А между тем это обычный завтрак, заказанный в станционном буфете и выраженный в копейках. Посудите сами: разве не проще было бы, если бы многие мелкие товары фасовались из расчета не на ровный вес, а на ровную цену? А между тем именно на эту тему публиковались фельетоны, читатели благосклонно откликнулись, и сама по себе идея технических сложностей не представляет. А из министерств торговли, легкой и пищевой промышленности, из Госкомитета цен – ни гугу, пардон за резкое выражение.

Или возьмем такое предложение, выдвинутое в фельетоне «С видом на море» (тоже, между прочим, еще полгода назад опубликованном). Это чтобы в случае, если трудящегося в санатории или доме отдыха, попросту говори, надули, не предоставили обещанных условий, – он, трудящийся, мог получить полноценную компенсацию за испорченный отдых. Сколько времени прошло, а ВЦСПС и Министерство здравоохранения хранят по этому поводу тягостное молчание.

Думаете, мы не напоминали вышеименованным учреждениям о необходимости отвечать на выступление газеты вовремя и по существу? Напоминали. И письменно, и по телефону, и в устной беседе. А теперь они могут отговариваться еще и тем, что, мол, прошел уже срок давности, что газетки подзатерялись и т. д. Но у нас будет могучий контраргумент – Вы, уважаемый товарищ министр, и Ваша инициатива. С Вашей помощью, уверен, мы добьемся успеха.

Если Вы согласитесь с выдвинутым предложением и дельно ответите на фельетон, я и моя семья будем Вам лично признательны. Если же нет, то, при всем к Вам уважении, я буду вынужден поставить на принципиальную высоту вопрос о левом башмаке, который отремонтирован не вполне удовлетворительно, а также о голубой сорочке, воротник которой после стирки весь в морщинах.

Остаюсь искренне на Вас уповающий, но тем не менее готовый к конфликту В. Надеин Р. S. Я дал почитать это письмо одному товарищу, который считает, что совершенно зря разговор был мною переведен в область личных взаимоотношений. Что, дескать, надо бы просто напомнить Вам о существующих положениях относительно того, как и в какие сроки следует отвечать на критические выступления в печати. Но я лично считаю, что все эти положения Вы и без меня знаете, а ученого учить – только портить. Вот почему я по-прежнему предпочитаю решить возникшие проблемы своевременного ответа на критические выступления в печати тихо, между нами, без широкой огласки и на взаимовыгодной основе. В. Н.

ОБИДЫ, ОБЕДЫ, ОБЕТЫ...

Признаюсь, на душе у меня сейчас не совсем спокойно, но все же этот фельетон я обязательно допишу до конца, изложу, как все было. Конечно, я лично предпочел бы не рисковать, но люди-то вон уж сколько времени питаются всухомятку! Жалко людей-то!..

А работают эти люди на автобазе № 34, в городе Навои Бухарской области. И недавно у них вдруг возник острый конфликт с руководством здешнего же горгаза.

Впрочем, тут я, кажется, не совсем точно выразился. Во-первых, никакой это не острый конфликт, а обычная проза производственных будней. Во-вторых, подавляющее большинство людей, которые питаются всухомятку, никакого отношения к этой прозе не имеют. А в-третьих, возник он не вдруг.

Дело в том, что на автобазе имеется небольшая автозаправочная станция. Она заливает горючее в свои, автобазовские, грузовики. Ну, и в порядке соседской помощи – в машины горгаза.

Но вот недавно выяснилось, что скромные емкости станции стали малы даже для своих грузовиков. И тогда руководство базы заранее, за месяц, предупредило письмом горгаз: мол, извините нас великодушно, но в связи с такой сложной производственной обстановкой подыщите себе другое место для заправки.

Наверное, письмо это огорчило горгаз, а может, и обидело. Наверное, там состоялось какое-нибудь совещание или расширенная летучка с повесткой дня: как быть?

– За такое вызывающее поведение, – сказал, вероятно, один из ораторов, – в прежние времена вызывали на дуэль.

– Откажутся, – резонно заметил другой. – Сошлются на занятость или нехватку кадров.

– А что, если пожаловаться ихнему начальству? Мол, стоящие перед нами актуальные задачи по повышению уровня обслуживания настоятельно требуют...

– Несолидно! Что мы, бедные родственники, чтобы жаловаться? Нет, если уж действовать, то самим.

– Правильно! Надо действовать самим! Или, точнее, бездействовать самим! Лишим газа всех работников автобазы – пусть тогда они жалуются.

Запланированному бездействию предшествовало активное действие: выяснение списочного состава автобазы с уточнением местожительства. И тогда в .тот день, когда база прекратила заправлять бензином машины горгаза, горгаз прекратил доставку баллонов на квартиры автомобилистов.

Ну, ладно еще, если бы газовая блокада касалась только руководителя автобазы – все-таки он отдавал распоряжение и подписывал злополучное письмо. Или старшего экономиста – он сигнализировал о простоях из-за нехватки емкостей. Конечно, при всем желании и тут невозможно узреть намек на законность, но в этом хоть была бы своя логика.

Однако глава здешнего горгаза твердо решил не останавливаться на полпути. Заправщики и шоферы, ремонтники и счетоводы, словом, все, кто имел несчастье работать на автобазе, были отторгнуты от голубого пламени. И уже через неделю по шуму ветхозаветных примусов, по дыму костров, разведенных в садах, можно было безошибочно определить:

– Здесь живет работник базы номер тридцать четыре!

И все чаще люди с базы стучались по утрам к соседям:

– Чайку не разрешите вскипятить? Поверите ли, уже неделю, как без горячего.

– Пожалуйста, ставьте!.. А начальству ихнему не пробовали жаловаться?

– Отчего же, пробовали. Только нам отвечают: в свете, мол, стоящих перед горгазом актуальных задач по повышению уровня... Спасибо, уже закипело!..

Письмо, которое прислали в редакцию рабочие и служащие автобазы № 34 из г. Навои, показывает, что на душе у коллектива накипело изрядно. Потому что и начальник горгаза, и главный инженер непреклонно соблюдают обет, данный ими на страх автомобилистам. Но я думаю, что после этого фельетона они смилостивятся над автобазой. Или, наоборот, автобаза пожалеет своих сотрудников в ущерб своим автомобилям. И этот вопрос можно будет считать исчерпанным.

Одно лишь меня беспокоит: вдруг решительность газовщиков из Навои будет сочтена достойной подражания? А этот фельетон – вызывающим поведением? Знаете, пока жалобу напишешь, пока ее разберут, пока то да се... А у нас дома на завтра блинчики намечены...

СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Вот оно, письмо, взывающее к справедливости. И вот его фабула.

Пишет житель города Балабанова Калужской области Александр Иванович Трунов, но, поверьте, я ни за что не стал бы раскрывать его имени, если бы он сам на этом не настаивал.

О себе Александр Иванович сообщает, что трудится он старательно, никогда ни в чем предосудительном замечен не был, а вот поди ж ты – стал преступником. По милости, как он не без иронии замечает, железнодорожной милиции в г. Мичуринске Тамбовской области.

Что же заставило мичуринскую милицию прибегнуть к такой серьезной мере, как задержание пассажира? Отчего товарищеский суд в г. Балабанове оштрафовал безукоризненного производственника на пять рублей?

Да так, пустяк. Мелочь быта.

«После свадьбы я был на станции, купил билеты на поезд. При подходе поезда к станции, он стоял пятнадцать минут, жена куда-то ушла. Поезду скоро отправляться, а жены нет и нет. И когда она шла к вагону, я ее обругал нецензурными словами, за что и был задержан в милиции».

Так излагает сам Трунов этот зряшный, с его точки зрения, эпизод. И хотя упирает он на то, что оскорбил не чью-то постороннюю жену, а свою собственную, хотя попрекает милицию в игнорировании этого решающего для определения степени виновности обстоятельства – давайте пройдем мимо. Давайте уточним для себя лишь один момент, на котором впредь и сфокусируемся: что возвращались Труновы со свадьбы, но что свадьба эта была – не их.

Ибо воображение мое отказывается рисовать такую картину: белоснежная фата, черный жениховский костюм-тройка, шепот, легкое дыханье, сладостное предвкушение свадебного путешествия – и «обругал нецензурными словами». Нет, так не бывает!

Ну, а если после свадьбы уже минул добрый десяток лет? Если дети – уже и не совсем дети? Если девичьи атласные ланиты бывшей невесты там-сям помечены штрихами неумолимых морщин? Если как-то потихоньку забылись и кажутся уже манерными и выспренними самые употребительные прежде слова «Я тебя люблю»?

Мда, тут уж воображение не столь бессильно...

Как же это получается? С какого момента невероятное становится отчасти вероятным?

...Жила-была в нашем подъезде девочка, девушка, девица, невеста. Может, она и сама не замечала, но нам со стороны отчетливо видно было, как ступенька за ступенькой перешагивала она этапы взросления. Платье девушки выглядело явно аккуратнее, чем у девочки, прическа девицы – изобретательнее, чем у девушки, а уж невеста... Честное слово, она была столь прелестна, что обожание жениха казалось естественным, как плеск волны.

Потом она стала матерью, и за всеми материнскими хлопотами, трудными и желанными, как-то незаметно упростилась и разрушилась изысканная прежде прическа. Ну да ладно, бог с нею, с прической! Но потом и платье стало не таким опрятным, как у девушки. А потом стала она выходить в коридор в халате – ах, не слишком свежим был этот халат и не вполне был ей к лицу. Да и само лицо нуждалось... Впрочем, это уже чисто женский вопрос, в котором я не чувствую себя знатоком. Но поверьте и неопытному взгляду – в чем-то этот недавно прелестный лик нуждался.

Но ведь мы-то, соседи, видели ее только мельком, а муж – ежедневно. И однажды я с тревогой заметил, что он перестал чистить башмаки. И что галстук у него, у вчерашнего щеголя, – в суповых разводах.

«Полно, уместна ли тут тревога? – возразит, вероятно, умудренный годами читатель. – Жена, мать семейства – что ж ей, вечно в красотках гулять?!»

Не знаю, может, и не вечно. Но убежден: хорошо бы как можно дольше.

Простите, глубокочтимый и умудренный читатель, но я намерен задать вам один вопрос: нравитесь ли вы своей жене? Сознаю, что вопрос этот отчасти нескромен (потому и не рискую адресовать его дамам). Но вы, пожалуйста, отвечайте не мне – себе. Самому себе, но только – честно.

И не утешайте себя при этом ответом: «Еще чего! На то она и есть моя жена – обязана любить!» Не утешайтесь, ибо любить по обязанности нельзя, ибо любовь – самая недирективная материя на свете. Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет... Какие контрасты, какая гамма оттенков и никакой тебе железной закономерности!

А раз нет закономерности, то бесконечно наивно выглядел бы любой (и автор этих строк тоже), кто осмелится прописывать рецепты вечной любви, всепогодной, как «ИЛ-62», и безотказной, как ванька-встанька. Таких рецептов нет, но есть бесценный опыт других. Опыт великих мужей – мужей в торжественно-древнем и сегодняшнем смыслах этого слова. Есть человеческий опыт тех, кому судьба даровала счастье познать любовь протяженностью в жизнь.

Наверное, эта излишняя красивость – уподоблять пламенное чувство бесконечной горной гряде, когда вслед за каждой преодоленной открывается новая вершина. Но лучше все же так, чем впадать в другую, опрощенческую крайность. Да, жизнь есть жизнь, и не всегда в ней есть место для мотыльковой галантности шевалье. Да, А. И. Трунов стоял на перроне в расстроенных чувствах, но он никогда не попал бы в милицию (и тем более не написал бы в редакцию такого письма), если бы искренне чтил свою жену.

Есть такое словцо: «обабиться». Слова «омужиковаться» я не слышал, хотя, впрочем, явление это наблюдал. И, глядя на молодую нашу соседку, еще совсем недавно такую прелестную, я думаю: понимает ли она, что это «обабение» не что иное, как ограбление себя, своей красоты, своих чувств? Или кажется ей, что со свадьбой все кончилось?

Но ведь это не так! Все только начинается.

РОДНИК БЕССОННИЦЫ

Если совесть у вас чиста и на ночь вы не увлекаетесь сдобным тестом, – сны вам должны сниться жизнерадостные. Что-нибудь вроде майской прогулки по заповедникам Беловежской пущи, или личного участия в разгроме канадских хоккеистов-профессионалов, или, на худой конец, приобретения по счастливому случаю дюжины широких галстуков. И если посреди прогулки или в момент стремительного выхода один на один с вратарем Кэном Драйденом раздастся оглушительный грохот, а симпатичная продавщица, вручающая дефицитные галстуки, вдруг сипло завопит: «Вира!» – не бросайтесь в панику. Ваша совесть по-прежнему чиста, и продавщица тут ни при чем. Дело в том, что у вас за окном началась стройка.

Первое впечатление такое, будто на соседнем пустыре взорвалась бомба среднего калибра: глубокая воронка, рыжие комья глины, разбросанные в стометровом радиусе, и старый башмак, таинственным образом вознесенный на верхушку липы, где он и висит, покачиваясь.

Но если взрыв – это и начало и одновременно конец, то башмак на липе знаменует собой лишь начало.

По идее стройка за окном должна быть родником оптимизма, источником не только общегражданской, но и личной заинтересованности. Согласитесь: сама по себе идея логически безупречна. Что бы ни сооружалось – магазин, кинотеатр, школа, аптека, – все для вас! И пусть вы уже живете в благоустроенной квартире, а рядом возводится жилой дом, – разве не внушает это надежд, что ваши дети, повзрослев и оперившись, вылетят из отчего гнезда не «на квартиру», а в квартиру?

Но вот, круша и ниспровергая нашу безупречную логику, из Красноярска приходит письмо. В новом микрорайоне строят нужнейшее учреждение – детский комплекс. Это, расшифруем, такие совмещенные садикоясли. Или, если угодно, яслесадик. Полугодовалый несмышленыш, принесенный в пеленках, покинет это заведение семь лет спустя краснощеким непоседой, способным попросить у мамы мороженое на английском языке.

А граждане жалуются. На что? Может, они предпочитают, чтобы у них просили мороженое по-немецки? Может, им не дает покоя слишком далекое расстояние от возводимого яслесадика?

Наоборот, сетуют граждане, покоя нет оттого, что стройка слишком близка. Ранним утром сон нескольких многоэтажных домов обрывается адским ревом бульдозера. Простоволосые, в пижамах, в туфлях на босу ногу, жители вылетают во двор – попросить, умолить, стать на колени, чтобы позволили доспать последние полчаса до работы. Но некого умолять, не перед кем становиться на колени. Ревущий бульдозер пуст, он греется, и где-то в утреннем тайнике греется бульдозерист. Производственная необходимость? Ах, если бы! Но в понедельник шумливой машине хватило для прогрева двадцати минут – почему же в четверг она без толку гудит полтора часа? Почему она с утра активничает, а днем, когда жители бодрствуют, замирает? Почему она сегодня с ревом перемещает горы земли слева направо, если вчера ревела, перемещая те же горы справа налево? И почему, наконец, нельзя найти полномочного человека, которому можно адресовать все эти «почему»?

В принципе такой человек должен быть в соответствующем исполкоме местного Совета. И он есть – зам. по строительству, архитектор, начальник УКСа или ОКСа... Но как-то так получилось, что покой строительных окрестностей – вопросы для них непринципиальные. Их лишь одно беспокоит: чтобы стройка завершилась в срок.

Спора нет: избежать размазывания строительства по блюду многолетья – задача из задач. И если бы все неудобства, которые испытывают близкие соседи стройки, были непременным условием отличной работы, – ладно, сказали бы соседи, – шумите, рычите, грохочите, визжите, крушите – все вытерпим, все снесем ради высокой эффективности капвложения.

Но в том-то и закавыка, что и шум, и рык, и бесшабашное крушение окрестностей процветают прежде всего там, где эффективность этих самых вложений сползла, говоря словами географов, значительно ниже уровня моря.

Целый месяц жители Могилевского микрорайона «Мир» смотрели на мир воспаленными, непроспавшимися глазами. А потом настала тишина. Но спокойно, знаменитый бригадир товарищ Злобин! Увы, не об удачливых последователях вашего замечательного почина речь. Ибо вскоре рев возобновился – это снова рыли уже единожды отрытый котлован для 54-квартирного дома. Потом вгоняли сваи, выдергивали сваи, подсыпали и опять углубляли котлован... И вот уже пять лет, как стройка приостановлена на неведомый срок. Жителям же взамен долгой бессонницы остались труднопреодолимые канавы, искореженные самосвалами дороги и покосившийся забор, за которым удрученно квакают лягушки – новоселы раскисшего от дождей котлована.

О, щедрые, широкозахватные заборы наших строек! Они обнимают столь обильные территории, что любители пышных сравнений смело могут разместить на них полМонако. Даже если сооружается не металлургический гигант, не химический комплекс, – все равно забор неумолимо вытесняет пешеходов на проезжую улицу, а транспорт – на противоположный тротуар. Создаются пробки, автомобильно-людские завихрения, чреватые взаимной опасностью, – и все ради того, чтобы за забором широко и вольготно лежалось лишним панелям, ржавым трубам и грудам мусора. И это сегодня, когда строительный фронт уверенно перемещается с окраины в густонаселенные центры городов.

Кстати, не воспринимайте эти слова «строительный фронт» слишком уж фигурально. Отчеты с него порой и впрямь напоминают сводки боевых действий.

В Кишиневе, на улице Флоридор, разрушены все тротуары, искалечены дороги, загублены газоны. Это строительные управления «Кишиневстроя», поленившись заасфальтировать для себя десяток метров подъездных путей, искромсали все вокруг тяжелыми грузовиками.

В рижском районе Ведмилгравис сейчас не цветут сады. Они засыпаны песком и щебнем, которые без необходимости и без предупреждения разбросали где попало предполагавшиеся строители предполагавшегося жилого дома тралового флота. Дальше завоза песка и башенного крана дело не зашло, стройка два года тому назад прекращена, однако восстанавливать разрушенное никто не собирается.

В Тбилиси, на Варкетильском массиве, стоит четырехэтажный дом с разрушенными балконами. Задумали надстроить этаж пятый, но потом передумали. В перерыве между задуманьем и передуманьем дом опоясали глубокие рвы, полуоборванные балконы грозят в любую секунду грохнуть прохожих по темени, а многолетние липы во дворе... Нет, это уже не липы! Это как бы липовые липы: стоять они еще будут, но зеленеть – никогда!

А между тем и нашей и зарубежной строительной практике известны многочисленные случаи, когда дома возводятся быстро, дешево, без покушения на сопредельные территории и сон граждан. Дом растет, одевая себя в полихлорвинил, как нога одевается в чулок. Стройка скромна, ее почти никто не видит, – все видят уже готовое здание.

«Опубликуйте наше горячее житомирское «спасибо» крановщику Фисенко! – просят нас в одном письме. – Перемещая по воздуху разные громоздкие предметы, он постарался не повредить вековой дуб, который попрежнему будет зеленеть своими ветвями».