355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Пекальчук » Собственность государства (СИ) » Текст книги (страница 5)
Собственность государства (СИ)
  • Текст добавлен: 25 сентября 2020, 23:30

Текст книги "Собственность государства (СИ)"


Автор книги: Владимир Пекальчук



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– И что теперь будет? – насторожился Рюиджи.

– Ничего. Я популярно разъяснил господам, что они зря потратили время, и они ушли, не солоно хлебавши. Кай, ты на доску смотри и не зевай, – сказал я, снимая с доски его колесницу.

На ужин нам принесли странное блюдо из вареных ингредиентов, порезанных мелкими кубиками. Картошка, морковь, капуста, маринованные огурчики, горошек, яйцо, а также колбаса и мелко порезанное мясо, все это сдобрено густым белым соусом и зеленью.

– Что это такое? – спросил Драгутин.

– Какое-то ассорти, – ответил ему Данко, – намешали всего подряд. Даже не представляю, из какой это кухни, но вкусно!

Вольфганг набрал из своей тарелки полную ложку с горбом и сказал:

– Из жидовской. Я, когда еще дома жил, ну, когда родители живы были, где-то в пятилетнем возрасте был в гостях у наших соседей, а они вроде как были жидами, если память меня не подводит. Вся соседняя улица такая была: отец называл улицу жидовской, и я думал, что поэтому все жильцы на ней называются жидами, а оказалось, что наоборот. Уже не помню, по какому поводу был праздник. Вот там они таким нас угощали… И это, пожалуй, мое самое сильное детское воспоминание… из позитивных. М-м-м, вкус беззаботного детства…

– А у вас в Рейхе что, какой-то закон есть, что жиды должны жить на одной улице? – полюбопытствовал Бела.

Я проглотил порцию этого блюда и сказал:

– Нет, просто германские жиды – народ дружный, вот и селятся ближе друг к другу. У них даже язык не такой немного, как у жидов в других странах.

– А ты откуда знаешь?

– Я, как сбежал из приюта, работал на сборке урожая в яблочном саду, а владелец был как раз жид. Там много беспризорников помимо меня было. Платил нам он меньше, чем платил бы взрослым, но зато мы невозбранно жрали яблоки, которые собирали. Прямо до отвала, так что жилось нам там в разы сытнее, чем в приюте. Яблочное меню не самое плохое, а купить у крестьян дополнительно яйца или тарелку каши с куском сала или кровяной колбасы стоило просто мизер… Хорошее было время, сытное и привольное, да только одна беда: после него настала осень, а потом и зима…

Ян ухмыльнулся:

– Я вот думаю, а не прогадал ли хозяин сада. Небось, вы сожрали больше, чем он сэкономил.

– Он понимал, что все равно не сможет продать столько яблок, сколько сад уродил, так что в выигрыше остались и мы, и он.

Мы доели это необычное, но однозначно замечательное блюдо и принялись за десерт в виде замечательного фруктового желе.

– Как думаете, что с рейтингом у наших прямых трансляций? – спросил Каспар после ужина.

– Завтра спросим у Валлендела, – сказал я и подумал, что если он будет низким, то нам даже не придется устраивать саботаж.

* * *

Очередной день начался как обычно, только позвонил Валлендел и сказал, чтобы мы начинали свои тренировки без него: все равно камер и операторов не будет. Зато вечером вероятна пресс-конференция, потому мы должны быть готовы к ней.

Перед обедом нам привезли парадную униформу, которая мало чем отличалась от наших обычных кителей: цвет тот же, только фасон другой и ткань другая. Смотрится, в целом, роскошнее, но сама форма менее удобна и непрактична. Главное различие – в вышитом на нагрудном кармане гербе Дома Керриган и очень мелкой надписью «собственность Дома Керриган».

– А что надо будет делать на пресс-конференции? – спросил у меня Рюиджи.

– Спроси что-нибудь попроще, можно подумать, я хоть раз в таком участвовал. Думаю, Валлендел даст необходимые инструкции.

Сразу после обеда заявился Валлендел и скомандовал взять все наше вооружение и экипировку, но не одевать. Потом нас посадили в микроавтобус и повезли куда-то, как оказалось – в какую-то студию. Там появился и граф Керриган собственной персоной, а мы попали в руки съемочной бригады, которые принялись цеплять на нас микрофоны.

Нашу броню, разгрузки и вооружение мы аккуратно сложили у стены.

– На вопрос «что тут делает ваша экипировка?» ответить сможете? – спросил нас Валлендел.

– Так у нас же круглосуточная боеготовность, случись что, возвращаться на базу слишком долго.

– Совершенно верно.

Тут появилась и госпожа ЛаВей и принялась инструктировать нас, как себя вести, какие ответы давать на самые вероятные вопросы и так далее.

И тут у нее зазвонил телефон.

– Алло? Да… Ладно… Проклятье! – она отключилась и в сердцах бросила: – ну почему эту мразь до сих пор не вышвырнут вон поганой метлой!!!

Лейтенант приподнял бровь:

– Речь про ту, о ком я подумал?

– Да, она самая! Я просто не понимаю, почему у нее не отберут аккредитацию?!

– А ведь не за что. Она знает толк в изящных словесах…

– Ага. И теперь мы влипли, она ведь сюда точно не отдыхать приехала! Валлендел, в общем, выкручивайтесь, как можете, валите на любые директивы, любые секретные постановления – на что угодно, если нет никаких директив – придумайте, но не отвечайте на ее вопросы и не дайте втянуть себя в полемику, иначе она вас просто смешает с говном.

– А о ком вообще речь, сэр, мадам? – спросил я.

Валлендел вздохнул.

– Ирма фон Бунстер. Слыхал про такую?

– Нет, а кто она?

– Рейховская журналистка, аккредитованная в Аркадии. Профессиональная дрянь, еженедельно обливающая нас – то бишь, всю Аркадию – помоями с виртуозностью мастера. У нее в арсенале куча штучек вроде вопроса «Скажите, у вас в управлении уже перестали бить подследственных или еще нет?» и тому подобного. И ладно бы она только у себя в Рейхе этим занималась, но ее газета, «Вельтбеобахтер» – очень авторитетное издание, имеющее свой филиал и у нас. Порой у меня такое впечатление складывается, что она регулярно оказывает интимные услуги кому-то очень высокопоставленному. Даром, что на такую тощую суку и взглянуть страшно, ничем иным я не могу объяснить тот факт, что фон Бунстер никак не вышлют. И вроде Рейх – союзник наш, но ее нападки снискали ей дома огромную популярность. И вот она тут…

Мы расселись вокруг стола, пришел ведущий – довольно импозантный джентльмен средних лет, пошла проверка камер и микрофонов, начали заходить и рассаживаться на местах напротив нас представители прессы. Еще несколько минут ушло на последние приготовления, а затем включилась надпись «в эфире» и пресс-конференция началась.

Вначале шло вступление, когда ведущий ввел телезрителей в курс происходящего, затем граф, периодически ссылаясь на Валлендела, расписал наши планы и перспективы. Потом минут двадцать вопросы задавались непосредственно ему, иногда лейтенанту.

В процессе я довольно быстро выделил из толпы журналистов высокую худощавую блондинку в белом деловом костюме. Разобрать, что написано на ее нагрудном значке, я не смог, но акцент выдал в ней уроженку Рейха. Присмотревшись и прислушавшись, я пришел к выводу, что это и есть Ирма фон Бунстер: хоть в зале присутствует еще пара журналисток с германским акцентом, длинная и худая только она, да и манера задавать вопросы аки наивная несмышленая девочка, как говорится, настораживает.

И вскоре я понял, что не ошибся. Как только общее количество вопрос пошло на спад, «длинная» активизировалась, весь зал как-то даже притих, предчувствуя, что главные, самые сильные, своеобразные и каверзные вопросы сейчас последуют от нее. В каком-то смысле, граф и лейтенант остались с ней лицом к лицу.

Но Ирма фон Бунстер, задав пару вопросов для отвлечения, перешла к атаке в самое уязвимое место:

– А могу я пообщаться напрямую с вашими бойцами, ваша светлость?

– Вы это и делали все время, – немедленно отреагировал Валлендел.

Фон Бунстер улыбнулась.

– Уверена, вы добросовестно заблуждаетесь, лейтенант, а не цинично лжете. Видите ли, я хочу пообщаться именно с бойцами подразделения, к которому вы имеете минимальное отношение. Как-нибудь на досуге попросите ваших бойцов честно ответить, считают ли они вас одним из них. Ответ вас удивит, если вы его не знаете. Так что, – обратилась она к графу, – вы позволите мне задать несколько вопросов бойцам, или они тут сидят просто для вида, не имея права открыть рот?

– Да сколько вашей душе угодно, – беспечно ответил Керриган, причем я даже не расслышал в его голосе ноток обреченности.

Журналистка обратила свой взор на нас.

– Скажите, пожалуйста, что вы чувствовали, когда проводили зачистки? Вначале некроманта, потом одержимого?

– В первый раз мы боялись пропустить обед. Во второй – спешили как можно быстрее закончить и вернуться в наши кроватки до того, как они остынут, – спокойно ответил я.

Зал встретил мою реплику жидкими смешками.

– Хм… Я не это имела в виду. Ваша служба трудна и очень опасна. Вот вы едете на зачистку, готовитесь рисковать жизнями за своих хозяев. Многие из вас пошли в специальное тактическое подразделение от полной безысходности, и большинство умрет молодыми. Что вы, выходец из самого низа, чувствуете, когда едете защищать знать, которая шикует за вашими спинами?

– Простите, я не совсем понял ваш вопрос. А что, по-вашему, я должен чувствовать?

– Ну, возможно, желание все бросить, дезертировать, перебраться в другую страну, где нет рабства и такого вопиющего неравенства, и там спокойно жить? Я, конечно, понимаю, насколько некорректно и наивно задавать этот вопрос в присутствии вашего хозяина, но сомневаюсь, что он позволит нам побеседовать с глазу на глаз.

– Ах вот вы о чем… Одно скажу точно: подобные мысли возникают у нас намного реже, чем у вроде бы свободных так называемых солдат Рейха.

– С чего вы взяли? – мой ответ явно сбил фон Бунстер с толку.

Я чуть подался вперед и сложил лежащие на столе руки в замок.

– Вижу, фрау… простите, как мне к вам обращаться?

– Ирма фон Бунстер. Можно просто Ирма.

– Как вам будет угодно, фрау фон Бунстер. Видимо, вы плохо понимаете суть так называемого «рабства» в Аркадии. Де-факто, рабства нет, это некорректный термин. Просто у нас считается, что некоторые права из разряда «неотъемлемых» могут быть переданы человеком другому человеку, причем только добровольно. Вы спросили – не хотим ли мы сбежать? А с чего бы нам хотеть, если мы все добровольцы?

Фон Бунстер наигранно задумалась.

– То есть, вы считаете, что такое общество, при котором один человек может владеть другим человеком – это нормально?

– Боюсь, вы действительно очень превратно все понимаете. Владения как такового нет. Есть определенные обязательства. Я подписался на определенный род занятий, который хоть и очень опасен, но может открыть мне перспективы, иным способом недостижимые. Да, я с самого низа, но меня это не устраивает. Вы упоминали про вопиющее неравенство? Вот мой друг, Вольфганг Гайдрих, он замечательный парень и ваш бывший соотечественник. Скажите, есть ли для него возможность, останься он в Рейхе, заполучить и себе красивую приставку «фон» к имени? Правильный ответ – «нет». У вас в Рейхе это практически невозможно, а у нас – пожалуйста. Если так выйдет, что он выживет и через несколько лет вы с ним встретитесь на пресс-конференции – вы будете должны обращаться к нему «сэр», а если ему очень повезет – то и «ваша светлость». Это у вас вопиющее неравенство, а у нас стать рыцарем или даже получить наследуемый титул может даже простолюдин с самого низа.

– Хм… Видите ли… Как вас зовут? – вкрадчиво осведомилась Ирма фон Бунстер.

– Александер Терновский, лидер подразделения, к вашим услугам.

– Видите ли, Александер, у нас приставка «фон» ничего не значит. Я не получаю никаких материальных привилегий и живу исключительно за счет гонораров, которые платит мне газета.

Я изобразил удивление и заинтересованность.

– Будет ли уместно полюбопытствовать, сколько зарабатывает журналист вашего уровня?

– В пересчете на ваши империалы – примерно шесть тысяч в месяц. И муж тоже журналист, получает столько же. Нам хватает, чтобы хорошо жить и растить двоих детей, и такая жизнь, в общем-то, доступна любому гражданину.

– Лжет, сука, – прошипел, не разжимая рта и зажав свой микрофон, Валлендел.

Я одобрительно закивал:

– Ну, можно сказать, что вы и один ребенок живете на двести империалов в день… Одежда, жилье, еда, все-все-все. Неплохо. Только знаете что? Я сегодня пообедал примерно на сопоставимую сумму, скушав в том числе и такие вещи, которые не то что прежде никогда не ел – даже не знаю, как эти деликатесы называются.

– На сто двадцать, – вставил слово Валлендел.

– Пусть сто двадцать. Если добавить завтрак и ужин – двести получится как минимум.

– Думаю, что понимаю ваш выбор, – кивнула журналистка, – сытая жизнь ценой ошейника.

– Опасаюсь, что не до конца понимаете. Тут еще надо иметь в виду, фрау фон Бунстер, что вы не на ровном месте обрели хорошую профессию. У вас были родители, которые обеспечили вам отличное образование. Вы против практики продажи самого себя? А давайте представим, что вы родились в Аркадии, и что вы круглая сирота. Живете впроголодь в приюте, в котором думаете больше о том, что бы покушать, а не про учебу. В этой ситуации спецшколы – ваша единственная стоящая перспектива. Вы продаетесь в так называемое рабство владельцу спецшколы, в этой спецшколе вы приобретаете кучу ценных навыков, востребованную профессию, манеры, массу личных качеств – от осанки и дикции до знаний этикета и пары языков – и из никому не нужной тощей оборванки превращаетесь в очень дорогой и востребованный персонал. Вас покупает дворянин и вы служите ему оговоренное в «купчем документе» число лет, обычно не более десяти. Живете в дворянском доме, ни в чем не нуждаетесь и ни о чем не беспокоитесь, ведь отныне обеспечение вас всем необходимым ложится на вашего хозяина. А по выслуге выходите на пенсию. И что мы имеем? Вы идете в спецучилище в двенадцать-пятнадцать лет, учитесь четыре-пять лет, затем служите лет десять – а потом вы свободны, обеспечены пожизненной пенсией, вам тридцать-тридцать пять лет, а иногда и меньше тридцати, вы образованны, обладаете многими ценными качествами и у вас нет никаких проблем с хорошей работой в придачу к пенсии. К тому же многие остаются в тех же дворянских Домах на той же должности, но уже как свободные люди и ценный, годами проверенный персонал. Ежегодно это становится лифтом на высокий уровень жизни для многих тысяч девушек.

– Только вы упустили тот момент, Александер, что хозяин властен не только над вашим временем и силами, но и над вашим телом. Что далеко не всегда так приятно, как хотят думать наивные глупышки.

– Снова ошибаетесь. Только в том случае, если вы продаете также и право на личную жизнь. Но знаете что? Громче всех сетуют на продажу личной жизни те, чья личная жизнь никому не нужна и даром. Если вы не тощая нескладная носатая девка – продаетесь целиком, ваша стоимость значительно возрастает, и спать вы будете с дворянином, как-никак.

При упоминании худобы и носатости зал откровенно заржал, Ирма фон Бунстер то ли покраснела, то ли побагровела, а я чуть подождал, пока хохот не утихнет, и продолжил:

– И кстати: я готов держать пари, что если предложить сотне бедных рейховских девчонок стать наложницей аркадианского дворянина – согласятся почти все, и большинство даже не спросит фотографию своего потенциального хозяина. Видите ли, продажа самого себя – это не совсем рабство. Это кредит, полученный на свое развитие. Продав себя в спецучилище, обычная уличная замарашка без родителей получает кредит в двести-триста тысяч, благодаря которым и оплачивает свое образование. Фрау фон Бунстер, а кем бы вы стали у себя дома, не будь у вас родителей, способных оплатить обучение? Посудомойкой? Вы можете у себя в Рейхе получить кредит в шесть с половиной миллионов? Нет, ведь это ваша зарплата за девяносто лет. А мы вот получили такой кредит и стали самым ценным военным персоналом – дороже нас государству обходятся только боевые маги и танки. Само собой, что государство желает получить отдачу с этого кредита – это может выглядеть со стороны как рабство, но это справедливо.

– Полагаю, я поняла вашу точку зрения, Александер, спасибо, – сказала журналистка, всем своим видом показывая, что она желает завершить этот пошедший не по плану диалог.

– В таком случае, не ответите ли вы симметричной любезностью, фрау фон Бунстер? Я тоже давно хочу кое-что понять.

– Что именно?

– Помните, я сказал, что мысли о дезертирстве посещают нас реже, чем рейховских солдат? Вы пеняете нам, что у нас не изжито «рабство», а сами еще не изжили призыв на военную службу, что стократ хуже.

– Видимо, Александер, вам не понять, что защита своей страны – долг всякого свободного человека.

– Так почему ваши свободные люди идут на войну по принуждению? Человек, попавший на линию фронта против своей воли – потенциальный дезертир, капитулянт или, что хуже всего – предатель. Что мы и видим на примере так называемой армии Рейха.

– Простите?..

– Вы не понимаете? Знаете, какая у нас есть присказка? «Рейховцы умеют воевать, но не умеют драться». Ваши генералы превратили ратное дело в точную науку сродни математике, ваши войска отлично показывают себя, пока все идет по плану – но стоит кому-то презреть вашу вроде бы очевидную победу и продолжать сражаться вопреки всем законам и здравому смыслу, как в историю германской армии вписывается очередная позорная страница. Скажите, как так вышло, что во время осады Осовца семь тысяч бравых германских солдат, включая двух магов, бежали, бросив оружие, от последних оставшихся в живых израненных и обожженных сиберийцев, коих было едва три сотни?

– Так ведь они подумали, что им противостоит некромант, – вставил какой-то репортер, тоже с рейховским акцентом.

Я ухмыльнулся:

– Мне эта отмазка известна. Как специалист по борьбе с некромантами, я свидетельствую: даже десять сильнейших некромантов мира не имеют ни единого шанса против семи тысяч солдат… Точнее, против семи тысяч отважных солдат, к коим германцев отнести сложно. А почему, заняв в тяжелейших боях центр Белограда, рейховцы в тот же день позорно сбежали от контратаки сербов, которых было в три раза меньше?

– Там была диверсия, и войска остались без патронов…

– Чего?! – расхохотался я.– Сербы шли в последнюю отчаянную штыковую, имея по патрону на винтовку в лучшем случае, потому что тот, у кого патронов было два, отдавал один пустому товарищу! И вы сбежали, не приняв боя, а потом сербы собрали на ваших позициях более четырех тысяч полностью заряженных рейховских винтовок и уже ими окончательно вышвырнули вас из Белограда! Так у кого, говорите, патронов не было?

Я прокашлялся в полной тишине и продолжил:

– Не буду перечислять все подобные случаи за последние сто лет, потому что пальцев на руках не хватит, да и не о них речь. Я должен признать: у Рейха самая мощная промышленность в Содружестве. Это не полностью ваша заслуга, ведь вы не зависите от внешних поставок ресурсов, но все же. У вас лучшие в мире оружейники, я сам пользуюсь «Стахльверком», сделанным в Рейхе, и это лучшее оружие, которое я когда-либо держал в руках. У вас выше уровень жизни в среднем, это факт. И вот теперь я задаю вам тот самый вопрос: отчего свободного гражданина такой замечательной страны, как Рейх, необходимо силком гнать на защиту фатерлянда? Отчего рейховский солдат бежит, бросив оружие, в любой тяжелой ситуации от противника, уступающего ему во всем, кроме готовности драться до последнего вздоха? Почему молчите, герры и фрау? Не знаете ответа? У меня есть предположение, что дело именно в стране и ее устройстве. Родился внизу – всю жизнь внизу. Да, у вас внизу живется лучше, чем у нас внизу, у вас ведь нет граничащей с вами Зоны, на сдерживание которой тратятся огромные деньги. Но как быть тем, кто не хочет жить внизу? Давайте спросим, как мой друг Вольфганг оказался тут? Он свалил из вашей замечательной страны, из «замечательного» приюта, и нелегально пересек три границы, чтобы записаться в учебку СТО ради надежды на будущее, которое ему у вас не светило. Аналогичные подразделения чеховенгров состоят из германцев процентов на десять, хотя этнических германцев у них процентов пять, не больше, да и у нас процент германцев в войсках выше, чем среди граждан. Что получит рейховский солдат за защиту своей страны? Ни-че-го. Только мизерную пенсию по инвалидности или смерти в случае оной. И потому все те, которые чего-то стоят, бегут туда, где это ценится, а среднестатистический рейховский гражданин – равнодушный трусливый человек, чей патриотизм испаряется с первыми отзвуками канонады. Так где вопиющее неравенство? У вас, где гражданин-патриот никак не поощряется страной, или у нас, где достойный всегда может хотя бы попытаться занять достойное его место в обществе?! Кто тут раб – я, доброволец, или рейховский солдат, который идет воевать помимо собственной воли?!

Зал буквально взорвался аплодисментами, и тут на табло загорелась надпись «рекламная пауза».

– В боксе это называется «спасена звуком гонга», – пробурчал Валлендел.

Судя по всему, он хотел, чтобы экзекуция продолжалась.

После короткого перерыва шоу продолжилось, но уже без фон Бунстер: слиняла. Нам пришлось отвечать на кое-какие вопросы, теперь уже от гораздо более доброжелательных журналистов, однако часть мне пришлось пресечь на корню.

– Пожалуйста, никаких вопросов о наших способностях, тактиках, методах. Можете не сомневаться, что в эту минуту господа культисты-террористы сидят у телевизоров и смотрят эту передачу.

– А у вас есть какие-то особые способности? – удивился ведущий. – Я почему-то думал, что вы все не-маги.

– Так и есть, мы «притупленные».

– Эм-м-м… Простите? Что это значит?

– Есть маги, затупленные – так маги называют не-магов – и притупленные, то есть те, которые раньше были магами, но в результате специальной обработки утратили дар магии, приобретя взамен стойкость к оной. В специальные тактические подразделения принимают только тех, у кого есть рудиментарный магический дар, если вы не знали, потому что у нормального человека нельзя выработать стойкость к магии. А побочный эффект процедуры «притупления» заключается в том, что у многих появляются специфические таланты, имеющие не магический, а парапсихический характер. У Яна это способность создавать двойника, как вы могли видеть в первом эфире. Но остальные таланты – секрет. Эта информация доступна только министерству обороны и арендатору.

Тут поднял руку один журналист:

– А можно уточнить? Что значит «стойкость к магии»? Вы хотите сказать, что маг, переворачивающий танки и сметающий солдат взводами, против вас совершенно бессилен?

– Кажется, вы плохо понимаете, как работает магия. Когда маг сдувает ветром взвод солдат – он магией разгоняет воздушную массу, которая и сдувает солдат. То есть, это непрямое воздействие магии. А прямое – это «твистер».

– «Твистер»?

– «Фирменное» заклинание одной из фракций чернокнижников, секрет которого пока никто не сумел у них выведать. У жертвы буквально взрывается грудная клетка и живот. То есть, вас можно убить «твистером», а меня – очень проблематично.

Еще где-то час шла передача, а затем эфир завершился. Возле нас моментально появилась Антуана ЛаВей, сияющая как отполированный медный грош.

– Александер, Александер, вы же просто умница! Так гребаную фон Бунстер еще никто на место не ставил! Это просто нечто, рейтинги обеспечены, множество людей будет смотреть и пересматривать передачу только ради этого момента! Ради всего святого, где вы так здорово поднаторели в риторике?!

Я пожал плечами.

– В детстве я жил в дворянском доме и мне разрешалось читать книги из библиотеки хозяина. Ну а потом продолжил в учебке – полчаса свободного времени в сутки нам все же давали, там тоже библиотека что надо.

– Хм… Но почему риторика?

– Потому что решать проблемы оружием нас учили и так. Я подумал, что альтернативный способ когда-нибудь может в жизни пригодиться, даже удивительно, что пригодился так быстро.

Потом мы поехали обратно на базу.

– Знаешь, Терновский, – сказал Валлендел, когда фургон притормозил на перекрестке, – карьеру ты уже сделал. Тебе только и осталось, что дожить до выслуги и просто не напортачить нигде. Ты теперь знаменитость… Хе-хе. Ирму фон Бунстер отымел по полной шестнадцатилетний мальчишка… Сказал бы мне кто раньше, что такое возможно – не поверил бы, это вообще мало кому удавалось, а это так и вовсе была просто феерия.

Фургон остановился у базы, мы выгрузили свою экипировку и пошли по знакомому коридору. Однако, дойдя до брифинг-зала, услышали музыку и странный шум из казарм.

– Что это?! – удивился я. – Неужели нашлись деньги на второе подразделение?!

– Не совсем, – ухмыльнулся лейтенант. – В общем, считайте это своей увольнительной.

Он свернул куда-то в офисный блок, а мы, недоумевая, пошли в казарму.

Вот мы заходим – и столбенеем.

В казарме все столы сдвинуты в центр, на столах – куча всякой снеди, вокруг столов расставлены стулья. И самое главное – что на этих стульях сидит целая орава улыбающихся нарядных девушек.

В общем, было от чего остолбенеть – и от такого зрелища, и от многоголосого радостного «приветики!».

– Ребят, ну чего смотрите? Где ваша хваленая реакция на непредвиденные обстоятельства? – задала риторический вопрос симпатичная девица с коротко стрижеными светлыми волосами. – Рассаживайтесь уже, а то мы вас заждались!

Ко мне дар речи вернулся быстрее всех.

– Ни фига себе непредвиденное обстоятельство… Девушки, а вы вообще откуда тут взялись? Кто вас сюда пустил, это же режимный объект!

– Что значит «кто пустил»! – стрельнула глазами светленькая. – Тот же, кто и вас сюда пустил!

Я разглядел у нее на нагрудном карманчике рубашки герб Дома Керриган и понял, что туплю. К тому же, стулья расставлены так, что девушки сидят через одну, значит, в промежутках место отведено для нас.

Граф, судя по всему, организовал нам вечеринку.

Мы оправились от начального шока, свалили экипировку и оружие у стены и стали занимать места. Встречаюсь взглядом со светленькой, она выразительно хлопает ладошкой по стулу возле себя – ну а я же не дурак заставлять просить себя дважды.

– Как тебя зовут? – спросила светленькая.

– Александер. Или просто Саша.

– А я Сабрина. Будем знакомы.

– Угу, очень приятно.

Мы быстро утрясли фазу знакомства и перешли к собственно вечеринке. Девушки принесли с собой магнитофон и теперь пустили негромкую медленную музыку – неплохое начало.

Мы сообща принялись за праздничный стол, но тут внезапно всплыло еще одно непредвиденное обстоятельства: на столах нет ни ложек, ни вилок. Заметил это не только я.

– А чем кушать-то? – задал риторический вопрос Кай.

– Вот этим, – сказала «его» девушка, худенькая и огненно-рыжая.

– Что это такое?! – он выпучил глаза на две тонкие палочки в своей руке.

Девушки принялись хихикать.

– Это палочки для еды. Кухня-то яматианская.

– О как… Ну-ка, друг Рюиджи, покажи мастер-класс!

– Ты издеваешься?! – возмутился тот, держа по палочке в каждой руке. – Да я с роду таким не пользовался!

Далее последовал короткий этап борьбы с палочками, которые уверенно одержали верх над нашим подразделением, так что девушкам пришлось нас обучать. После того, как Сабрина показала мне правильную хватку, я с третьей попытки подхватил с блюдца кусок маринованной рыбы.

– Я открываю счет, парни, и снова впереди, – ухмыльнулся я, работая челюстями, – догоняйте.

Остальные принялись осваивать незнакомый столовый прибор – или приборы? – а девушки при этом откровенно веселились.

– Да я имел в виду эти палочки, – внезапно сказал Рюиджи. – Мечи освоил, «Шестоперы» освоил, «Алебарды» освоил – а эти две поганые палочки не могу! «Умер от голода за полным столом» – ничего так эпитафия…

Девушка, которая учила его ими пользоваться, пожала плечами, взяли его палочки и ухватила ими с тарелки рисовый кругляш с начинкой и поднесла к лицу Рюиджи:

– Не помрешь. Я тебе не дам… помереть с голоду.

– А, ну вот это уже совсем другой разговор, – обрадовался он и принялся жевать, поглядывая на нас с откровенным самодовольством.

Я только вздохнул:

– Обставил ты нас. Полагаю, делать вид, что мне палочки никак не даются, уже поздно…

– Саша, ты же всегда можешь нечаянно сломать руку, – подкинул мысль Каспар.

– Спасибо, только настоящий друг мог подать такую идею!

Все засмеялись, потом одна из девушек спросила:

– А правду говорят, что вас учат не только стрелять, но и драться старинным оружием? Вы с нежитью алебардами деретесь, что ли?

– «Алебарда» – это пистолет-пулемет. У Рюиджи самый высокий балл при стрельбе из двух сразу. По правде говоря, бессмысленный навык, но руководству нашей учебки надо было как-то распиливать бюджет министерства обороны, вот они и научили нас стрелять из всего, что стреляет, и их не волновало, что «Шестоперы» и «Алебарды» в нашем деле не особо полезны. Ну, все как всегда. А вы откуда взялись такие симпатичные?

Моя гипотеза подтвердилась: все девушки оказались из Дома Керриган. Две из них, впрочем, просто нанятый персонал, остальные одиннадцать – собственность Дома. Наша вечеринка была организована очень просто и незатейливо: девушкам просто предложили пойти к нам на вечеринку, освободив на время от их обязанностей секретарш, официанток и горничных. Возраст, на глазок, я определил примерно как восемнадцать-девятнадцать лет. Не совсем наши ровесницы, но все равно очень милая и приятная компания. И что характерно, каждая девушка уделяет внимание тому, кто сидит слева от нее. Наперед договорились? Интересная у них «лотерея не глядя».

Когда мы разобрались с основными блюдами – не до конца, правда, так как снеди оказалось больше, чем требовалось на двадцать шесть человек – рыженькая предложила устроить танцы.

– Идея не очень, – возразил я. – Танцы – это то, чему нас не учили. Мы в лучшем случае видели, как это делается.

– Это точно, – подтвердил Бела, – не хотелось бы на ногу кому-то наступить.

Его опасения мне очень хорошо понятны: по забавному совпадению массивному, кряжистому Беле досталась в компаньонки самая миниатюрная девушка. Наступит ей на ногу – и праздник закончится.

– Бела, а ты ее на руки подними и так танцуй, – посоветовал Данко.

– Точно, и никаких проблем с попаданием в такт.

– Давайте лучше в «правду или действие», – предложила Сабрина.

Суть игры заключалась в следующем: каждому играющему задается вопрос «правда или действие?» и в зависимости от его выбора либо задается каверзный вопрос, либо дается такое же каверзное задание. Ответив или выполнив требуемое, он задает вопрос «правда или действие?» следующему участнику.

– А что будет, если игрок соврет или не выполнит? – спросил я.

– Да ничего не будет, просто все узнают, что он слабачок, – хихикнула Сабрина.

– Только если поймают на лжи.

– Ну, если не поймают – тогда он сам будет знать про себя, что он слабак. Как по мне, то это самое худшее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю