Текст книги "Иметь королеву"

Автор книги: Владимир Неволин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава 15
КОМПЬЮТЕРНЫЕ ИГРЫ

Стены подземелья были выложены зеленовато-серыми плитами, напоминающими мрамор, но стоило подойти к ним поближе, как монолитная поверхность вдруг рассыпалась на отдельные квадратные частички, каждая своего цвета, и определить, что за материал использовал строитель, было невозможно. Человек шел, выставив перед собой пистолет. Он осторожно проходил коридоры, залы и, не обращая внимания на стоны пленников, за руки подвешенных на каждом углу, искал противников. В темной глотке одного из коридоров мелькнула тень. Человек отпрянул, обошел участок пола, освещенного факелом. Он сосредоточил свое внимание на подозрительном участке и не заметил, как в боковом проходе появилась угловатая серебристая фигура. Сверкнула вспышка – и наступила темнота.

– Е… твою мать! – выругался Зобов и в сердцах оттолкнул клавиатуру. – В который раз на одном и том же месте. Ты сам-то сколько прошел?

– Пять лабиринтов, господин генерал, – похвастался сержант. – К концу службы хочу до девяти догнать.

– Ясно, – проворчал Зобов, ожесточенно царапая обросшее щетиной лицо. – Вместо того чтоб повышать свой идейный и политический уровень, режетесь на дежурстве в эти стрелялки. Слава Богу, что не на боевом компьютере. Выйдем отсюда – влеплю тебе пять суток губы. Понял?

– Понял, – отозвался сержант, – вот только выйти бы.

Зобов помрачнел.

– Выйдем, – сказал он сквозь зубы. – Из всяких переделок выходил, выскочу и из этой. Ох и попляшет у меня кое-кто. Небо с воробьиную манду покажется.

– «Кое-кто» – это кто? – вяло поинтересовался капитан Ефимов, с топчана созерцающий битву командира части с роботами. – Есть подозрения?

Зобов встал с кресла, сбросил ноги капитана на пол и уселся рядом.

– Подозрения – они, как прыщи на морде: чем больше чешешь, тем больше становятся. Подозревать можно кого угодно – все бестолку. Тут логика нужна. Запереть командира части в командно-пусковом пункте – преступление не из слабых. Вот и рассуждать надо, как сыщику – кому выгодно.

– Кому выгодно? – как эхо отозвался капитан. – Вашему заму? Начштаба?

– Да брось ты, Ефимов, – поморщился Зобов. – Чтоб эти тушканы затеяли что-нибудь серьезное? Глупости говоришь. Пить и жрать из моих рук у них получается – это верно. А чтобы предприятие такое провернуть… Пробовал я их в деле. Нет, они на такое не способны. Десять к одному – не они.

– Ну, тогда командир ПО. Или командир летунов. Те-то покруче будут.

– Покруче, это верно, – согласился Зобов. – Но манера не их, стиль работы не тот. Эти бы просто явились со своими ребятами, скрутили меня и в каталажку – зубной щеткой полы на губе скрести. А еще проще – дали бы по башке, чтоб меньше проблем было. Нет, семь к трем – не они.

– Ну, тогда я не знаю, – развел руками капитан. – Получается, врагов у вас нет, а факт, вот он: сидим без малого неделю, будто мышата в ведре.

– Рассуждай, капитан, дальше, – сказал Зобов. – Факты нам говорят о чем? – Зобов поднял указательный палец. – О том, что командира части уже неделю нет на своем боевом посту, а там, – он вознес палец над головой, – тишь да гладь. Я о том, что в Москве давно уже должны были гонцов прислать на разборку из Генштаба – куда девался Зобов? Не шлют. Возникает вопрос – почему? А потому, что есть какой-то сдерживающий фактор, и из-за него такой визит становится невозможным. Ну, сам понимаешь, главный сдерживающий фактор у нас… Какой?

– Подразделение охраны, – наугад ляпнул капитан.

– Тьфу на тебя! Тоже мне фактор. Три десятка спецназовцев разнесут это дерьмо за полчаса. Главная сдерживающая причина находится в полутора километрах к югу от нас, в шахте.

– Ракета, – ввернул сержант.

– Ракета, – кивнул Зобов. – Ядерное оружие. Против этого не попрешь. Вывод: засадили меня сюда, как крота, чтобы стрельнуть сообщением – гад-командир спрятался в командно-пусковом пункте и грозится пальнуть стратегической, если хоть одна б… сунет нос в его часть. – Зобов тяжело вздохнул. – Тем более что предпосылки для такого нехорошего поведения командира были. Комиссию отфутболил, меры принять угрожал. Самолет, прости меня господи грешного, сбил. Тут и до большего полтора шага. Пошел вразнос – и все дела.

– Интересно, – сказал капитан. – Все, вроде сходится. Но опять же – кто все это затеял? Ни тот, ни другой, ни третий – кто же все-таки?

– Подозреваю я, – помял своим грузным телом топчан Зобов, – что этот человек затеял свою игру, зная досконально все мои делишки. Изолировать командира, потянуть время, попользоваться его закромами – и слинять, когда запахнет жареным. Только один человек был посвящен во все. Самый близкий и самый ласковый.

– Баба, что ли?! – вскинулся Ефимов.

Зобов подпрыгнул на топчане, во внутренностях которого что-то звонко треснуло.

– Ты, капитан, извиняй, при подчиненных непедагогично, но ты дурак. Какая еще баба! Адъютант это мой, курва лакейская.

Воцарилась тишина. Где-то наверху, гоняя воздух, чуть слышно шумели вентиляторы.

– А ведь точно, – пораженно прошептал Ефимов. – Я-то думаю, что это он с ПО-шником да с летуном кучковаться стал. На охоту ездили, рыбку ловить на катере катались. Как же вы его проглядели, Виктор Сергеич? Гнать его надо было!

– А на его место кого? – спросил Зобов. – Тебя, что ли? Нет, мужик-то он дельный. Я его давно знаю. Это я виноват – вожжи отпустил, расслабился. А таких надо все время прижимать, чтобы знал свое место и не высовывался. Недоглядел…

– Наворотит он теперь, подлюга, – сказал капитан.

– Вот это, к сожалению, ты верно прочухал. Такие до власти дорвутся – напролом идут. Как тот ефрейтор.

– Это который? – заинтересованно спросил Ефимов.

Зобов безнадежно махнул рукой:

– Ты с ним не встречался. В разных полках служили.

Сержант за столом снова уткнулся в компьютер. Бункер наполнился стонами и выстрелами.

– Эй, вояка, завязывай, – приказал Зобов. – Хватит херней заниматься. Пора думать, как дальше жить. Выбраться отсюда мы самостоятельно, как я понял, не сможем, поэтому даю вводную следующего плана: всем напрячься, как во время запора, и думать. Да не жопой думать, а головой.

– А зачем сообщать, Виктор Сергеич? – сказал командир. – Когда-то ведь наверху весь этот шухер кончится – тогда и нас освободят. Продовольствие у нас есть – на месяц хватит…

– А потом съедим самого толстого, – поддакнул Зобов. – Нет уж. Дело не в том. В Москве наверняка не сидят сложа руки – и не только в ней, но и, думаю, в другой, не заинтересованной в падении на ее территорию боеголовки, державе. Там все сделают, чтобы нейтрализовать стратегическую – понимай, и нас тоже. Пришлют спецгруппу, пустят по вентканалам в наши апартаменты какую-нибудь ядовитую дрянь, и мы отбросим копыта. Или еще что-нибудь придумают – сейчас средств хватает. А я жить хочу. Ты хочешь?

– Хочу, – признался Ефимов. – Я-то что, я в ваших делах не участвовал. Квартира – дежурство – квартира. У меня и жена, и мальчишка растет.

– А мне до дембеля полгода, – сказал сержант. – Ждут.

– Значит, думай хорошо, если хочешь, чтоб тебя дождались, – резюмировал Зобов. – Не сачкуй.

– Может, записку в вентшахту бросить? – сказал сержант после недолгого молчания. – Вылетит наружу, там ее подберут и сообщат куда надо.

– Можно, – сказал Зобов. – Но долго. Пока подберут, пока сообщат, да и то бабушка надвое дедушке пообещала – может дам, а может нет. По тайге немного народу шляется. Еще есть предложения?

– Пока нет, – сказал сержант.

– Тогда иди смени товарища у выходного люка. У него нашими побасенками мозги не засраны, может, на свежую голову придумает что-то путное.

Сержант ушел, и вскоре по винтовой лестнице в бункер спустился коротко стриженный худощавый солдатик в очках.

– Ефрейтор! – засиял капитан, узрев у того на погонах по желтой поперечной лычке. – Так это вы про Гитлера говорили, Виктор Сергеич?!

– На глазах растешь, – одобрил Зобов. – Для тебя, Ефимов, еще не все потеряно. Садись, служивый.

Солдат сел.

– Мы вот обмозговываем, как наружу весточку подать о нашем бедственном положении, – сообщил Зобов. – Ты очки носишь, значит, умным должен быть. Давай идеи. За каждую дельную мысль – дополнительная лычка. Сержантом хочешь быть?

Солдат пожал плечами:

– Нет.

– Почему? – удивился Зобов.

– Не люблю, когда заставляют дурацкие приказы выполнять.

Зобов откинулся на спинку топчана.

– Так-так, – сказал он, щурясь, – умишко есть. Ладно, оставим хаханьки и поговорим всерьез. Имеется: шахта со стратегической и командно-пусковой пункт. Пункт заблокирован, но связь и управление ракетой не потеряны. Как сделать, чтобы за десять тысяч километров отсюда узнали, что мы здесь не по своей воле. Ясно объясняю?

– Ясно, – кивнул солдатик. – Радиосвязи тоже нет?

– Хрен ее знает, – сказал Зобов, – есть она или нет. Лампочки на рации мигают, стрелки бегают, а никто не отвечает.

– Антенну обрезали, – сказал ефрейтор. – Ясное дело.

Снова все замолчали.

– У меня земляк в БОПРе служит, – сказал солдатик. – Оператор-планшетист. Ему из секретки каждый день шифрованные телеграммы приходят с данными на разные спутники. Фото, телевизионные разведчики. Он их время подлета-ухода вычисляет и на этот промежуток времени дает приказ на радиомолчание – чтоб те по излучению локаторы не засекли.

– Есть такое дело, – сказал Зобов. – Командиром у них… э-э… майор Вострецов. Грамотный мужик, но не деловой. Их хибара на краю части, у колючки.

– Я думаю, нам это радиомолчание нарушить надо, – продолжил ефрейтор. – Подать сигнал SOS, например.

– Соси не соси, – пробурчал Зобов, – а радио у нас не работает. Только что сказано было.

– Не обязательно радиоволнами. Боеголовка фонит? В смысле, радиационный фон от нее исходит?

– Должен быть, – сказал Зобов. – Инструкция врет, что небольшой, но я думаю, если сутки с ней в обнимку побыть, потом обнималка на полшестого смотреть будет. Так, значит, ты, младший сержант, думаешь, что надо крышечку над шахтой открыть, а спутники, которые, по причине чрезвычайной ситуации над Калчами как виноград повисли, ее и засекут.

– Не только засекут, но и увидят, – сказал ефрейтор. – А если мы эту крышечку будем туда-сюда гонять, то можно азбуку Морзе изобразить. Три точки – три тире – три точки. SOS.

Зобов вскочил с топчана.

– Ну ты, сержант – нет, старший сержант – голова! Я всегда говорил: тонкая шея и очки – признак мудрости. Капитан, чего разлегся! На сколько резервных аккумуляторов для электромоторов хватит?

– На час, – с сомнением произнес Ефимов. – Нет, на полчаса.

– Годится, – сказал Зобов. – Давай к пульту.

«Уверен?», «Yes – No» – засветилось на экране монитора.

– Ты не увлекайся, – предупредил Зобов, когда в командный пункт проник протяжный вой сирены. – Крышку-то открой, а ручонки к кнопочке не тяни. Нажмешь еще в экстазе. И сирену выруби. Не надо демонстрацию устраивать. О господи! Пусти, я сам.

Прошло пять минут, десять, полчаса. Стрелка на приборе контроля емкости аккумуляторов склонилась к красному сектору.

– Все, – сказал капитан, – сдохли. Даже крышку не до конца закрыли.

– Плевать на нее, – отмахнулся Зобов. – Все, что смогли, мы сделали. На свет да чай энергии хватит, вентиляторы вроде шевелятся – чего еще надо. Пошли поужинаем… или позавтракаем. Что там у нас на палубе – день или ночь?

– Двенадцать дня, – доложил ефрейтор.

– Тогда пообедаем, да по обычаю предков вздремнем часок-другой. Ефимов, знаешь, почему после обеда глаза закрываются?

Капитан изобразил на лице усиленную работу ума.

– Процессы в желудке происходят.

– Сам ты процесс. Живот тяжелый становится, кожу на лице натягивает – вот веки и закрываются. Ладно, пошли жрать.

Они плеснули кипятка в пачки с вермишелью быстрого приготовления, заварили чай и уселись кружком за маленьким столом. Жуя обильно приправленную специями безвкусную похлебку, Зобов внезапно подумал о том, что давно вот так запросто не сидел с людьми, относящимися к нему как к старшему не по званию, а по возрасту, как подросшие сыновья к отцу. С ними можно было пошутить, поворчать, прикрикнуть – совсем не так, как с его окружением наверху. Там – постоянный контроль над собой, вожжи, кнут. Может, и не надо было идти в военное училище. Закончить технарь, стать простым работягой и сидеть после трудового дня вот так с семьей, слушая и рассказывая о нехитрых событиях, произошедших за день.

Зобов доел вермишель, одним глотком выхлебнул кружку с чаем и пошел к топчану.

«Какая только дурь не придет в голову», – подумал он, устало закрыв глаза.

Капитан ел не торопясь, думал о том, что наверху сходят с ума от безвестности о пропавшем муже жена и сын-подросток, о том, что все, несмотря на выдумку ефрейтора, хреново, и даже если дерганье туда-сюда крышки над шахтой уловил спутник, это не значит, что при штурме части на их личности обратят внимание. Кто они такие по сравнению со страной, застывшей от ужаса перед угрозой ядерного нападения? «Зачистят» всех поголовно без имен и фамилий. «Героически погиб при исполнении», – вот и все, что останется. Ну, может, орден подкинут. Посмертно. Ефимов вконец расстроился. Снял с себя китель, сапоги, повесил на них провонявшие носки и босиком пошлепал устраиваться на кресло перед боевым компьютером – оно было побольше остальных. Устроился и, перед тем как закрыть глаза, со злобой посмотрел на монитор, где тускло светился монолитный бок стратегической. Придумал же какой-то олух воткнуть ее сюда, на Камчатку. Не было бы этой напасти – и все сложилось бы иначе. Ефимов вспомнил, как манипулировал Зобов кнопками, и подумал: а все же смог бы он сказать: «Уверен»? Теперь, зная код запуска? Смог – или нет? Смог или…

Сержант Фетисов ел без аппетита. К концу второго года службы уже нет того постоянного чувства голода, как в начале. В солдатской столовой кормежка получше, чем это дерьмо, и то что-нибудь остается. Сухая картошка, например. Не еда, а клей какой-то. Утром еще можно выпить кружку горячего какао, съесть кусок хлеба с пайкой масла. В обед особое внимание каше с куском мяса и компоту. Ну, еще кусочек красной рыбки, плавающей в подсолнечном масле. А в ужин – чай с сахаром, который, не жмотясь, дает знакомый повар. И хватает, чтобы ощутить себя объевшимся от пуза. А сухую картошку пусть салаги едят, вечно голодные, с кусками черного хлеба в оттопыренных карманах. Вот этот, например, ефрейтор, умник очкастый. Вые…ся перед начальством…

Сержант вдруг обиделся, встал из-за стола, оттолкнул пластиковую посудину. Недоеденная вермишель расползлась длинными белыми червячками.

– Уберешь тут, – сказал он ефрейтору и пошел к выходному люку, где приспособил два стула, чтобы полусидя-полулежа поспать часок.

С той стороны люка было тихо. Сержант кое-как устроился на стульях и, закрыв глаза, вспомнил, как за пять минут командир части сделал из этого ефрейторишки старшего сержанта. Значит, тонкошеий очкарик теперь будет командовать им? «А ну не сачковать, сержант Фетисов! Выше, блин, ногу, четче шаг! Хреново ходим, придется учиться после отбоя!»

От этих мыслей сержанту стало совсем невмоготу. Разлеглись там, храпят. А он здесь скукожился. Показать им, что он может? Спуститься вниз и нажать на кнопочку. То, что делал Зобов, он вроде помнит. Помнит или нет? Помнит или…

Ефрейтор Галиуллин, совершенно не ощущая себя старшим сержантом, угрюмо тер поверхность стола мокрой тряпкой. Остатки вермишели переплелись с крохотным лоскутком материи, и он ожесточенно выдергивал их, скользких и противных, из слипшегося комка. Ему хоть генерала дай, все равно будет дергаться и бледнеть лицом от командирских окриков всех, кому не лень. Да и что это за звание – ефрейтор! Отличный солдат, видите ли! Звание – одно название. После того как командир роты перед строем объявил ему об этом «выдающемся» событии, к нему подошел сержант Фетисов и, издевательски похлопав по плечу, изрек:

– Галиуллин, с тебя бутылка! Ты теперь у нас самый лучший. Должен теперь сам молодняк учить, передавать опыт и знания. Поэтому давай: тряпку в руки и вперед – драить туалет. Да чтоб не так, как раньше, в звании рядового, а на отлично. Усек? Двадцать минут тебе сроку, рожа татарская!

Дембели в курилке, услышав это поздравление, заржали, как стадо жеребцов.

Галиуллину надоело бороться с лапшой, и он раздраженно бросил тряпку в грязное, доверху забитое мусорное ведро.

Потом оторвал подворотничок, который за неделю из белого превратился в темно-серый, вытер им ладони и огляделся. Все более-менее пригодные для отдыха места были заняты. Он вздохнул, сел на единственный свободный стул и, положив голову на скрещенные на столе ладони, закрыл глаза. Не спалось.

«А все-таки здорово я сегодня выдал идею насчет крышки, – подумал он с гордостью. – Эти в жизни бы не додумались. Серые мыши. Сила не в мышцах, а в том, что у человека в голове. И я, который умнее их, всех вместе взятых, вынужден драить туалеты, не вылезать из нарядов и лежать на липком столе?»

«Потому что ты – слабый», – вякнул тихонечко голос внутри, и сержант-ефрейтор, вздохнув, согласился. Да, слаб и безволен. Надо прежде всего переломить себя, доказать, что сможешь сделать то, чего не могут другие. Идеи – ерунда. Вот если бы сесть за боевой компьютер, пробежаться пальцами по клавиатуре и…

Сердце у Галиуллина тукнуло в груди так сильно, что он вздрогнул. Вот это был бы действительно шаг через свою слабость. Шагнул бы он так далеко или нет? Шагнул или…

На узеньком топчане было тесно и жестко. После дрянной пищи в животе урчало.

«Калчевская проснулась, – невесело подумал Зобов. – Черт знает что! И пешком ходил, и есть поменьше старался. А работа? Все бегом, все нервы – другой бы на моем месте в глиста превратился, а я все пухну и пухну. Конституция, видно, такая… В кого же он, дай бог памяти? Мать – та вообще тростиночка. Наверное, какой-то из дедов проявился, Иван или Петр. Они постарались, точно. Вот так и бывает: живет себе человек, жизни радуется, а потом бах – и вылезло в нем то, о чем ни он, ни кто другой и не подозревали. Живот ладно. Хорошего человека, как говорится, чем больше, тем лучше. Ведь не от говна же пухну, от доброкачественного сальца собственного производства. Хуже было бы, если бы сексуальный маньяк или патологический убивец во мне прорезался. Вот тогда б я наворотил делов. Давным-давно половина Штатов в развалинах лежала. Или нет, закрыл бы входной люк, чтоб никто не сунулся, и крутил делишки вместо этого мудака Мещерякова. Подловил он меня, ничего не скажешь – умница. Сейчас наверху, наверное, такие дела ворочает – небу жарко. Скорее всего, деньги с правительства тянет. От моего имени: мол, Зобов грозится пальнуть, а я вынужден подчиняться и передаю вам, господин президент, его безумные требования. Эх, Олежка, Олежка! Зарвался ты, переиграл. Никуда тебе после этих катаклизмов не уйти. Жадность фраера сгубила».

В животе громко булькнуло. Зобов положил на гору сала ладонь, успокаивая.

«А если все же у него получится? Сострижет с верхотуры миллионов двести-триста, а то и пол-арбуза, и растворится среди просторов необъятных, как кусок сахара в стакане чая. Пластическая операция, новые документы – с такими деньжищами все можно. Скотина! Взять, да устроить ему подлянку. Он ведь на стратегической только и держится. А не будет ее – и шантажировать нечем. Взять вот и пальнуть. Не долетит ведь, собьют. Они сейчас ох как на стреме стоят – в открытый космос выйти не дадут, обстреляют лазерами головную часть. Была угроза мировому сообществу и нет ее. Как же это я раньше не подумал. Пустить, что ли? Пустить или не пустить? Пустить или…»

Спустя двадцать минут все спали. Похрапывал во сне Зобов, покачивая в такт выдохам неподъемным животом; сопел капитан, с головой укрытый кителем; постанывал во сне сержант, упираясь затылком в жесткий стул; обняв руками стол, сопел носом Галиуллин.

Через полчаса один из них проснулся. Повертел головой, как бы заново узнавая место, где он находится, тихонько встал и, стараясь не шуметь, направился в тот отсек командного пункта, где было сложено оружие – два автомата Калашникова и два пистолета системы Макарова. Взял автомат, повертел в руках и, обнаружив, что все патроны из рожка выщелкнуты, замер на мгновение. Проверил другой «калаш», пистолеты. Отсутствие боезапаса неприятно поразило его. Выждав еще несколько минут, он отомкнул штык-нож от автомата и двинулся в одном ему известном направлении.

Капитан проснулся следом. Прислушался. Вентиляторы работали, но сырость едва заметным дыханием все же проникала в помещение командно-пускового пункта, было зябко. Он поворочался на неудобном ложе и, поняв, что больше не уснет, поднялся. Включил дежурное освещение. Голова побаливала, как после «перебора».

«Заболеть еще не хватало», – невесело подумал он. Налил в бокал остатки воды из чайника, достал из аптечки пару таблеток аспирина «УПСА» и, подождав, пока отпляшут пузырьки воздуха, выпил кисловатую теплую жидкость.

– Опохмеляешься? – раздалось с топчана.

Зобов нехотя принял сидячее положение, с усилием потер ладонями мятое со сна лицо.

– Живот чего-то болит, – пожаловался он капитану. – Отравил ты меня своей заморской лапшой. Дай-ка там из аптечки что-нибудь.

– Ефрейтор, хватит дрыхнуть, – скомандовал Ефимов. – Дай генералу ношпы. Тебе говорят!

Галиуллин, оправляя на ходу вылезший из-под ремня китель, полез в ящик.

– Не надо было дрыхнуть, – недовольно сказал Зобов. – Вредная привычка.

– Сами ведь говорили – предки плохого не придумают.

– Да? – удивился Зобов. – Не может быть!

– Говорили, – упрямо сказал Ефимов. – Ефрейтор вам подтвердит.

– Он не подтвердит, – сказал Зобов. – Младший по званию не имеет права оспаривать утверждения старшего.

– Еще бы, – с раздражением сказал капитан. – Все по Уставу. В армии прав тот, у кого больше прав.

– Да ладно тебе, – примирительно сказал Зобов. – Не заводись. Говорил не говорил – какая разница. Шучу я так. Веселый я, понял.

– Чего веселиться-то, – сказал Ефимов. – Поводов не вижу.

– А я без повода. Чтобы вы… мы тут не перегрызлись все. Ну ладно. Старший сержант!

– Я, господин генерал!

– Отставить. На время нашей непредвиденной здесь задержки… Стоп! Задержка у баб бывает, когда залетят. На время пребывания здесь нашей теплой компании субординацию можно исключить. Зови меня просто Виктор Сергеич. Тем более что ты теперь по званию старший сержант, а это почти что равняется полковнику. Понял?

– Так точно, Виктор Сергеич!

Капитан засмеялся. Зобов довольно кивнул головой.

– Поскольку времени у нас – немерено, заводи-ка, сержант Галиуллин… звать-то тебя как?

– Хамид.

– Заводи-ка, Хамид, своих роботов. После сна я чувствую прилив сил, и должен этого гада, который в меня давеча стрелял, кончить.

– А может, в картишки? – предложил капитан и достал из ящика стола колоду замусоленных карт.

– Азартный ты, Парамоша! – обрадовался Зобов. – Ну давай, на щелбаны. Сейчас я тебе по котелку настучу. Хамид! Иди наверх, зови сержанта. Карты четверых любят.

– Я схожу, – вызвался Ефимов. – Разомнусь чуток.

Галиуллин сел за стол и стал тасовать колоду.

– Виктор Сергеич, – сказал он, оглядываясь на дверь, за которой исчез капитан. – У меня нехорошие предчувствия.

– Конкретнее, – сказал Зобов и подсел к нему поближе.

Ефрейтор бросил карты на стол.

– Неизвестно, сколько мы здесь еще будем, Виктор Сергеич. Может, неделю, может, месяц, а может, вообще…

– Отсюда не выйдем, – подхватил Зобов. Очень может быть.

– А длительное пребывание нескольких людей в замкнутом пространстве отрицательно сказывается на психике. Тем более что напряжение постоянно возрастает – в квадрате. Возможны срывы. А тут оружие. Автоматы, «Макаровы»…

– Вон ты про что, – усмехнулся Зобов. – Не бойся, сержант. Я об этом загодя побеспокоился. Зря, что ли, я себе топчан облюбовал? В матрацах ведь не только золотые червонцы прячут. Расслабься, все будет хорошо.

– Так вы оружие там спрятали? – удивился Галиуллин, воззрившись на топчан. – Такой вроде маленький…

– Оружие без патронов, что мужик без… В общем, дубинка. А пару рожков да четыре обоймы затолкать куда хочешь можно. Раздавай! Что козыри?

– Крести.

– Давай выберем из колоды покрупнее. Пусть капитан с сержантом шохами играют. Куда он делся? За смертью его посылать.

По винтовой лестнице застучали кованые сапоги. Вбежал запыхавшийся Ефимов.

– Его нигде нет!

– Сержанта? – быстро спросил Зобов. – Хотя, кого же еще… Входной люк смотрел?

– Смотрел. Мертво.

– Туалет? Подсобку? Аккумуляторную?

– Смотрел. Нет нигде.

– Та-ак, – мрачно протянул Зобов. – Не было печали… Карты отменяются. Всем искать. Не мог же он сквозь броневую сталь просочиться. Еще раз – по всем помещениям. И смотреть в оба. Идите, а я покумекаю пока.

Капитан с ефрейтором ушли. Зобов машинально сложил карты в кучку и, задумчиво глядя на царственные лица, стал одну за другой бросать их на стол.

Ефимов с Галиуллиным вернулись почти одновременно.

– Все обнюхали, Виктор Сергеич, – доложил капитан. – Как сквозь землю провалился. Два стула, на которых спал, на месте, а самого нет.

– Не может этого быть, – решительно заявил Зобов. – Не иголка же. Что там, на площадке? Отверстия, люки есть?

– Там отверстие в стене. Выходит в вентиляционную шахту, – сказал ефрейтор. – Но оно маленькое, человек не пролезет.

– Пролезет, не пролезет… Где вход в венткамеру?

– В аккумуляторной, Виктор Сергеич. Но по ней вверх наружу не подняться – в центре вентиляторы, а наверху металлическая сетка. И сам вход плитой забран.

– Неси инструмент, – распорядился Зобов.

Галиуллин побежал в подсобку. Капитан вытер ладонью потное лицо.

– Ну вот, начинается, – произнес он озабоченно. – Сюрприз. С ума сходить начинаем. Оружие бы куда прибрать, Виктор Сергеич, от греха подальше.

– Уже, – сказал Зобов, – прибрал.

Капитан замолчал. Потом нерешительно спросил:

– А куда? Мне не скажете?

– Боишься, что я палить начну? – усмехнулся Зобов.

– Да кто знает…

– В матрасе, – сказал Зобов. – Автоматы и два ПМ на месте, а патроны там. Доволен?

Ефимов промолчал.

Вернулся ефрейтор, таща сумку с инструментами. Они прошли по коридору в помещение аккумуляторной. Прикипевшие за годы к металлу гайки поддались с сухим скрежетом. Когда они открутили последнюю, металлическая плита, едва не задев аккумуляторные батареи, повалилась на пол. Зобов заглянул внутрь и отшатнулся.

На полу венткамеры лежал, мертво улыбаясь им, сержант второго года службы Фетисов.