Текст книги "Иметь королеву"

Автор книги: Владимир Неволин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Зобов отодвинул большой рычаг-задвижку и с удивлением сказал:

– Что за черт! Не открывается.

Капитан толкнул дверь плечом, поднавалился.

– Заело? – спросил Зобов.

Ефимов обнюхал все стыки, приложил ухо к металлу и сказал обеспокоенно:

– Нет, не заело. Похоже, нас запечатали.

Глава 12
МУТАНТ

Газеты бесплатных объявлений, коих развелось в последние годы великое множество, интересны не только тем, что в них можно найти все – от иголки до шагающего экскаватора. Последние разделы, обычно отводимые редакцией для объявлений интимного свойства, многие читают из праздного любопытства, не собираясь заводить мужа, жену или любовницу. Какие характеры! Какие требования к избранникам!

«Скромная симпатичная шатенка познакомится с молодым, порядочным, внимательным…» Ну что ж, такие водятся в городских джунглях.

«Привлекательная блондинка выйдет замуж за состоятельного, надежного, трудолюбивого, чистоплотного, верного…» Это уже сложнее, но есть и они.

«Ищу молодого, верного, воспитанного, порядочного, трудолюбивого, аккуратного, энергичного, с уважением относящегося к старшим, послушного, элегантного, с высшим образованием, веселого…» И еще десяток требований по высшему разряду.

Отложив газету, зевнув и покрутив пальцем у виска – мол, с ума сошла баба – любопытствующий и не может представить, что такие люди водятся.

Это – адъютанты.

Союз командира и адъютанта – это нечто большее, чем классические взаимоотношения начальника и подчиненного: он сказал, я сделал. Это – любовь, даже если оба они нормальной сексуальной ориентации. Любовь адъютанта – любовь-восхищение, любовь-гордость по поводу всех качеств своего покровителя, даже тех, за которые тому следовало бы надавать по заднице. Любовь командира – покровительственная и многое прощающая – чувство отца к сыну-зелени. Надрался в офицерском клубе и побил стекла? Да будет вам, не смертельно, он еще маленький!

Адъютант Зобова Мещеряков Олег Павлович идеально подходил для своей должности. Артист по натуре и психолог по призванию, он точно чувствовал все нюансы телодвижений генерала, ненавязчиво говоря и делая именно то, что необходимее всего в данный момент. Он знал, когда можно небрежно закурить и присесть на край стола при Зобове, а когда необходимо стоять, вытянувшись в струнку. Иногда он думал о том, что, наверное, в далекие времена какая-нибудь ветвь его предков была дворецкими у вельможной особы, и восхищение начальством и лакейская преданность им приобретены на генном уровне.

Зобов ему нравился – хваткостью и авантюризмом. Такие качества, как хамство и самодурство, он быстро научился «не видеть», что лишний раз подтверждало его класс. Просто адъютант сделает вид, что не заметил, как его любимый командир высморкался на ковер, а адъютант по призванию этого заметить не сумеет.

С Зобовым их свела судьба в Красноярске, где будущий командир особой части 35252 был начальником штаба. Присмотревшись к сообразительному, умному, чуть пройдошному старлею, Зобов как-то отозвал его в сторонку:

– Как служба, Олежка?

– Все путем, товарищ полковник.

– Хорошо быть молодым, – позавидовал Зобов. – Вечеринки, девчонки. А тут одни проблемы. Жизнь, прям, как у арбуза.

– Как это, товарищ полковник?

– Да, живот, понимаешь, растет, а кончик сохнет.

Олег покатился со смеху.

– Эту проблему решить трудновато, – сказал он, отсмеявшись. – А остальные… Что-нибудь нужно?

– Да, безделица, – махнул рукой Зобов. – У друга-начхоза десяток комплектов зимней спецодежды завалялось. По бумагам – списаны давно. Поможешь? Не обижу.

Старлей раздумывал секунду.

– О чем разговор, товарищ полковник! Сделаем!

Они встретились взглядами, и – как это бывает – родилось чувство понимания, что они могут быть очень полезными друг другу.

Когда Зобова назначили командиром в/ч 35252 и повысили в звании, у него с Мещеряковым уже были завязаны крепкие деловые отношения типа «товар – деньги».

– Поедешь со мной на Камчатку? – спросил Зобов Мещерякова.

– А что там?

– Красная икра, курортные места, особый статус части, медвежья охота и бесконтрольность.

– Надолго?

– Как понравится.

Старлей раздумывать не стал:

– Едем, Виктор Сергеич! Мне нравятся… курортные места и бесконтрольность.

Капитан Мещеряков в последний раз оглянулся на дверь, над которой трудились два сварщика, и пошел к серебристой «тойоте» с тонированными стеклами. Около машины его ждал узкоглазый мужчина, похожий на японца.

– Все, – сказал Мещеряков. – Запечатан наглухо. Не выберется.

– Вы все сделали правильно, – закивал головой «японец». – Получите первую часть гонорара.

Узкоглазый открыл багажник и достал оттуда небольшой кожаный чемоданчик.

– Здесь половина. Остальное получите в обмен на интересующего нас человека. По нашим сведениям, он находился в сбитом вашим «МИГом» самолете, остался жив и с группой наших товарищей вошел в ущелье недалеко от Калчей.

– Их перестреляли там всех, – сказал Мещеряков. – Час назад мне принесли радиограмму – один из них сбил «КА-50», а Зобов приказал летунам в случае сопротивления ответить силой.

– Ваша информация не совсем точна, – сказал «японец». – Наши люди погибли, это верно, но тот человек жив и движется, по последним сведениям, вот по этому маршруту.

Он достал из кабины трассер и показал Мещерякову тонкую нить на экране.

– Так, – наморщил лоб адъютант. – Это, это… Ну правильно, куда ж ему еще деваться. Идет к «четверке».

– Пункт номер четыре?

– Совершенно верно. Ближе всего от ущелья именно он.

– Пошлите туда своих людей. Пусть встретят его.

Адъютант отвел глаза.

– Что такое?

– Уже посылали. Вчера. У нас начались, так сказать, подготовительные работы по обеспечению безопасности. Защищаем близлежащие пункты. Без ведома Зобова, естественно.

– Зачем вам это?

– Когда мы от его имени выдвинем требования к правительству, такая заварится каша! Надо все предусмотреть.

– Вы хотите независимости? – поинтересовался узкоглазый. – Собственное государство?

– Независимости, но финансовой, – сказал Мещеряков. – Как вы считаете, если припугнуть их командиром части, который готов вот-вот нажать на кнопку, предъявить пару сотен заложников из местного населения и расстреливать каждый день в знак серьезности намерений двух… нет, пять человек, они сломаются?

– Смотря какую сумму вы будете требовать.

– Миллионов пятьсот. В долларах, естественно.

Узкоглазый позволил себе вежливо улыбнуться.

– Это большие деньги, господин Мещеряков. На фоне такой суммы наш подарок кажется жалким.

– Ну что вы, – возразил адъютант, пересчитывая в чемоданчике пачки. – Миллион долларов не может быть «жалким». И, кроме того, мне придется делиться. С командиром ПО, с караульным взводом, другими офицерами – всеми, кто посчитал нужным перейти на нашу сторону. Платить личному составу. Интриги, знаете ли, дорогое удовольствие.

«Японец» закивал головой:

– Вы правы. Но вернемся к нашим, как говорится, баранам. У нас, как вы поняли, есть возможность сообщать вам о всех перемещениях интересующего вас человека. От вас требуется одно: взять его живым – мертвый он нам не нужен – и передать нам в обмен на оставшуюся сумму.

Адъютант засмеялся и похлопал узкоглазого по плечу:

– Да не волнуйтесь вы, Шурахмет. Сделаем всё в лучшем виде, на блюдечке принесем. А зачем он вам, если не секрет? А? Если за него миллион даете, значит, стоит он не меньше десяти – я верно посчитал? Может, пересмотреть условия договора? Например, пять?

Шурахмет вежливо засмеялся:

– Ценю ваш юмор, господин Мещеряков. Я тоже люблю иногда пошутить. Например: что вы скажете, если с просьбой о поимке необходимого человека мы обратимся к командиру ПО? А вас, чтобы не было лишних осложнений, попросим убрать. Как вы думаете, за двадцать тысяч он согласится выстрелить вам в затылок?

– Он и за десять согласится, – признался Мещеряков. – Шуток вы не понимаете, Шурахмет. Я же сказал – все будет в лучшем виде.

– Любите вы шутить, – сказал узкоглазый. – Пока нож к горлу не поднесешь. Вот тогда и серьезность в глазах появляется. Но иногда бывает слишком поздно. Вы уж не шутите больше, Мещеряков, хорошо?

– Хорошо, – хмуро сказал адъютант. – Поехали от этой… могилы.

«Тойота» резко взяла к «тридцатке».

– Они там крепко сидят? – спросил узкоглазый.

– Крепко, – сказал адъютант. – Вы же видели – двери заваривали при вас. Взрывчатки у них нет. Не беспокойтесь.

– А дополнительные выходы? Многоходовые комбинации?

– Там нет дополнительных выходов. И что вы имеете в виду под многоходовыми комбинациями? Свечка пережжет веревочку, веревочка освобождает ремень, который разбивает окно. Сторож просыпается и кричит: «Какого хрена не даете мне спать?» Так?

– Да, да, – серьезно сказал Шурахмет. – Если у него есть рация, то Зобов может позвать на помощь – вот и все. Или открыть шахту. Оттуда есть выход на пульт?

– О рации мы позаботились, – сказал Мещеряков. – У нее вместо антенны эквивалент. Дальность – метров сто, не более. И никаких выходов из шахты на пульт нет.

– Зачем это вам? – пожал плечами узкоглазый. – Эквивалент? Не проще было полностью изолировать Зобова?

– Мы еще с ним беседовать будем, – улыбнулся Мещеряков. – Ведь нужно как-то подтвердить, что командир в шахте в ярости, практически полубезумен. Скомбинируем что-нибудь и кинем в Москву.

– Насколько я осведомлен, – сказал Шурахмет, – всеми кодами для запуска распоряжается президент. Вам все-таки могут не поверить.

– А вот это неверно, – сказал адъютант. – Кодовые комбинации не президент составляет. Есть спецы, и не один. И двигать на часть войска, не будучи уверенным на тысячу процентов в том, что не произошло утечки, никто не будет. Слишком велик риск. И кроме того – что такое для России пятьсот миллионов долларов? Наскребут среди банкиров и промышленников. Миллиардеры у нас, слава богу, есть.

– И не один десяток, – подтвердил узкоглазый.

Адъютант с интересом взглянул на него.

– За вами чувствуется сила, Шурахмет. Такие средства тратите на какого-то… меня. Почему бы не упаковывать Зобова в подземелье, а предложить эти деньги ему? За такую сумму он сделал бы все, как надо.

– Вы плохо знаете своего командира, – покачал головой узкоглазый. – Поиски необходимого нам человека могут потребовать решительных мер, например, блокады Калчей. Как следствие – эксцессы против населения. Среди личного состава наверняка будут недовольные, которых придется нейтрализовать. У Зобова сейчас своих проблем по горло… А вы молодец! Ловко провернули нашу просьбу об изоляции генерала.

– Хочешь жить – умей вертеться, – сказал Мещеряков. – А хочешь жить хорошо – умей убивать. Так значит, вы решили, что Зобов не сможет пролить кровь, а я смогу?

– Наши аналитики сделали именно такое заключение. Зобов – упрямый, беспринципный и рисковый – но до некоторого предела. У него есть тормоза. Хорошая генная наследственность.

– Это что за зверь? – удивился Мещеряков.

«Тойота» вылетела на пригорок. Впереди показалась будочка КПП.

– Притормозите, – попросил Шурахмет. – Если этот вопрос вас заинтересовал, я попробую объяснить все в доступной форме.

Из КПП выскочил ПОшник и, подняв полосатый шлагбаум, вопросительно посмотрел на машину. Видя, что иномарка дальше ехать не собирается, он потоптался в нерешительности и ушел обратно в будку.

– Как вы считаете, Мещеряков, – спросил Шурахмет, – почему любой народ в массе своей не может обладать отрицательными чертами – трусость, подлость, предательство – в количествах, превосходящих положительные – патриотизм, чувство долга, гордость за соотечественников?

Мещеряков захохотал:

– Ну вы даете! Какой, на хрен, патриотизм! Да у нас все убежали бы, нахапав денег побольше, в дальние страны. Страна дураков и воров.

Шурахмет выслушал адъютанта, и когда тот выговорился, мягко сказал:

– Видите ли, Мещеряков, вы необъективны. Во-первых, вы судите предвзято, а во-вторых, когда я говорю – в массе своей, то имею в виду семьдесят процентов населения даже не отдельно взятой страны, а всего человеческого социума. Поверьте – шесть-семь человек из десяти будут биться за свой дом, свою страну до конца, двое-трое займут пассивную позицию и лишь один перейдет на сторону противника. Это если взять, так сказать, батальные сцены, но все сказанное можно распространить и на другие пограничные моменты. Надеюсь, вы не считаете, что все дело в одном воспитании?

– Не считаю, – сказал, подумав, Мещеряков. – Есть, наверное, и более глубокие причины.

– Вот, – поднял палец Шурахмет, – тут и возникает теория генного наследия индивидуума. Конкретно привязав это к Зобову, могу сказать, что у него все предки до двенадцатого колена – врачи, военные, то есть люди с повышенным чувством ответственности. Такой экземпляр и хотел бы напортачить – по-крупному, разумеется, – но не сможет: предки за руки держат. Все это очень относительно, но мы рискнули и – не ошиблись. Я имею в виду вас.

– Так. А у меня в роду что, все гады, убийцы и насильники? – усмехнулся Мещеряков. – Да у меня дед профессором энтомологии был. Мать в библиотеке всю жизнь просидела. Где они, отрицательные факторы?

– Глубже смотреть надо, уважаемый. Два поколения – не показатель.

– Значит, к шестидесяти-семидесяти процентам я не отношусь, – сказал адъютант. – Интересно, а на двадцать-тридцать меня хватает? Или мой удел – жалкие десять процентов? Падший, в общем.

– Если вам любопытно, то проценты мы сейчас вычислим, – невозмутимо сказал Шурахмет. – Подайте, пожалуйста, чемоданчик.

Мещеряков протянул ему чемодан с деньгами.

– Красиво лежат, верно? – сказал узкоглазый, оглаживая ровные, одна к одной, пачки. – Финансовая гармония. И цифра круглая – пять с пятью нулями.

Он протянул руку и с трудом выковырнул из плотной денежной массы два прямоугольника.

– Что вы ощущаете? – спросил он у Мещерякова.

– Дисгармонию. Будто два зуба выбили. Боль почти физическая.

– О! – с уважением сказал узкоглазый. – Вы поэт! Спешу сообщить вам, что перед отлетом сюда я получил инструкции проверить серьезность ваших намерений. Видите того солдата? – Шурахмет кивнул на КПП.

Часовой с тоской смотрел на «тойоту» – рядом с начальством он чувствовал себя неуютно.

– Убейте его, Мещеряков. Тогда эти две пачки вернутся на свое место. Согласитесь, впереди более жестокие дела, и жизнь этого человека стоит вообще ноль целых ноль десятых. Выведите его к шлагбауму и выстрелите в голову. Пистолет у вас заряжен?

– Заряжен, – глухо сказал адъютант. – Ну и паук же вы.

– Как знаете, – развел руками Шурахмет и извлек из чемоданчика еще одну пачку. – Две-три, какая разница, верно?

– Погодите, – сказал Мещеряков. – Сейчас.

Он вылез из машины и направился к КПП. Не заходя в домик, махнул солдату рукой. Тот с готовностью выскочил наружу и, подтянувшись, как гончая, уставился в ту сторону, куда ему показал Мещеряков. Адъютант извлек из кобуры «стечкина», шевельнул большим пальцем, снимая с предохранителя и, приставив оружие к стриженому затылку часового, нажал на курок.

– Шакал, – выругался Шурахмет и плюнул на место, где сидел Мещеряков.

– Ну вот вы и ответили на вопрос, к какой категории людей относитесь, – сказал Шурахмет, втискивая деньги на прежнее место. – Держите. Заработали.

– А это что? – насторожился адъютант, увидев, как узкоглазый прячет в целлофановый пакет небольшую видеокамеру.

– Пустяки, – небрежно отозвался Шурахмет. – Небольшая страховочка. Да вы за пистолет-то не хватайтесь. Неужели и меня грохнете? А остальные пятьсот тысяч?

Белый от бешенства, Мещеряков выхватил у него чемоданчик с деньгами:

– Ну и гад же ты! Напел тут песен! Генная наследственность, предки! Я, дурак, уши развесил. Трепло! Компромат тебе нужен был.

– Почему же «трепло»? – не обиделся Шурахмет. – Точно сказать не могу, но, наверное, доля правды в том, что я вам говорил, есть. Стал бы Зобов из-за тридцати тысяч солдату в затылок стрелять?

Мещеряков, отвернувшись, молчал.

– Не знаете. И я не знаю. А вы – стали. Значит, не зря мы именно к вам обратились. Ладно, продукт профессора и библиотекаря, поехали. Высадите меня около Калчей.

«Сука восточная, – зло подумал Мещеряков, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Шурахмета. – И откуда только у них деньги берутся? Обобрали до нитки в свое время СССР, теперь Россию на корню купить хотят. Зачем им тот мужик нужен? Поймаю, уж я его расспрошу по всей форме».

Через двадцать минут «тойота» подрулила к зданию штаба. Командир летунов, командир ПО и командир караульной роты сидели в «предбаннике».

– Ну что же вы, господа? – сделал приглашающий жест Мещеряков. – Проходите, не стесняйтесь. У меня сегодня приемный день.

Он первым вошел в кабинет с табличкой «Командир части» и решительно опустился в широкое кожаное кресло. Трое вошедших – два подполковника и майор – остановились на пороге.

Воцарилось минутное молчание. Мещеряков хорошо понимал состояние вояк – гонор командира ПО, недовольство командира караульной роты и пренебрежение летуна. Кто он такой? Жалкий капитанишка, посмевший возомнить себя Цезарем.

– Если кто-то хочет занять это кресло вместо меня – прошу, – сказал Мещеряков, не отрывая взгляда от лиц вошедших. – Только этому безумцу придется взять на себя всю ответственность за последующие решения. Идти паровозом, говоря на криминальном жаргоне. А за такую смелость дают всегда больше. И дадут – выше некуда. Он единолично будет вести игру с правительством, «светиться» ярким пламенем, общаться с такой опасной личностью, как наш гость Шурахмет. Этот зверь, кстати, час назад застрелил вашего, подполковник, часового на восточном КПП. Спрашиваю еще раз – есть желающие занять это кресло?

Летун деланно зевнул и сел за один из стульев, стоящих вдоль стены. Рядом с ним примостились остальные.

– Отлично, – сказал Мещеряков. – Выбор сделан. Тогда без капризов и дурацкого гонора – у меня, мол, звезды на погонах крупнее. Дело сейчас не в чинах, а в том, чтобы сообща быстро провернуть дело и убраться на Большую Землю. Ну, это в будущем. А пока нам предстоит неприятная, черновая работа. Слушайте.

На следующий день командиры взводов ПО были направлены со своими подчиненными в роты. Личному составу было объявлено, что часть переходит на особое положение, было запрещено покидать казармы, отменены все кинофильмы, прекращены передачи местного телецентра. Было пущено сразу несколько противоречивых слухов – что командир части с начштаба бежал, прихватив предназначенные для выплаты личному составу части денег; что в Калчи приехали японцы скупать на корню курорт, часть речки Камчатка и саму часть – для того, чтобы устроить бизнес-тур-шоу «Русский солдат в тайге»; что, возможно, солдат будут использовать в качестве дичи при охоте с вертолетов.

Как не грей чайник – на костре, газовой плите или керосинке, – важен результат. И когда солдат пару раз «кинули» с завтраком, а в ужин не дали положенных пайки масла с какао, казармы загудели. «Старики» забеспокоились, что «накроется» надвигающийся дембель. В казармах мгновенно появились представители «временного совета части» и провели разъяснительную работу, итогом которой явилось подписание листочков бумаги, в которых говорилось, что «…я обязуюсь беспрекословно выполнять все распоряжения временного совета части, быть верным, преданным, стойким…». Тех, кто воззвание подписал, до отвала накормили и выдали денежное пособие, остальных заперли в оружейках, пообещав в скором будущем «разобраться по законам военного времени». Новоиспеченных защитников Калчей и прилегающих к ним окрестностей от японских интервентов поселили под охраной «крутых» в одну из казарм. Им разрешили выход в поселок, чего раньше в части, где увольнения не практиковались, не было в помине.

Мещеряков торопил события. Из Питера-Камчатского и Москвы на имя командующего части ежедневно приходили грозные бумаги и радиограммы. Адъютант в отсутствие Зобова и начштаба с заместителем, отказавшихся играть на стороне заговорщиков, отбрехивался тем, что «командир болен».

Мещерякову нужны были эксцессы. Чтобы подтолкнуть события, он, оставшись наедине с командиром ПО, заявил:

– Мне нужен поджог рейхстага.

– Чего? – не понял глуповатый «подпол».

– Повод нужен, сечешь? Не могу же я кинуть клич: бей камчадалов, потому что у них глаза узкие. Необходимо организовать в Калчах провокацию. Выбери человек пять солдат из нелояльных и ночью «найди» их тела на окраине поселка. Будет повод упорядочить местное население. Не нравится мне, что у них оружия на руках много. И замешаться между них посторонним, как два пальца обоссать. Лишние сложности нам ни к чему. Подержим их недельку в Доме культуры. И, – Мещеряков поднял палец вверх, – отбери десятка два особо крикливых. Пригодятся для устрашения.

– У нас этого добра – оружейки битком набиты. Неужели не хватит?

– К гражданскому населению особое отношение, – терпеливо пояснил Мещеряков. – Солдаты – пища смерти. Это стереотип. Убей мы сто военнослужащих – это не произведет такого эффекта, как казнь десятка гражданских. Понял?

– Понял, – хмуро сказал командир ПО. – Может, остановимся? Ну их, к такой матери, эти деньги. Нам же потом жизни не дадут. Загоняют, как зайчат.

– Послушай, подполковник, – тихо и зло сказал Мещеряков, – когда тигру предлагают стать львом, он может не согласиться – ему и в своей шкуре ништяк. Но когда у зайца выпадает шанс превратиться в царя зверей, то надо очень хорошо подумать, прежде чем отказываться. Такое бывает раз в жизни, и я свой выбор сделал. И перешагну не через десять – через тысячу голов, а своего добьюсь. И твоя голова для меня не помеха, учти. Сделал шаг – иди до конца, без оглядки.

– Да ладно тебе, капитан, – миролюбиво сказал командир ПО. – Считай, пошутил я. Прав ты, такие деньги раз в жизни появляются, да и то не у каждого.

– А чтобы ты не комплексовал, – добавил Мещеряков, – могу посоветовать: убей пару-тройку дерганых. И сразу все на свои места встанет. Потому что трое ли, три ли десятка, уже никакой разницы. Как переговоры с Зобовым?

– Орет, – покачал головой полковник. – Матом всех подряд кроет. Грозится башку всем снести.

– Отлично, – обрадовался Мещеряков. – Это и нужно. Надеюсь, все записали?

– В лучшем виде.

– Отдай кассету связистам, пусть скомбинируют «обращение сдуревшего генерала части» к правительству. Общий смысл таков: не лезьте не в свое дело, я здесь хозяин, сунетесь – кину «башку» на цель. Врубаешься? Потом выдадим это в эфир, а следом заявление «временного подпольного совета части»: сохраняем лояльность по отношению к центральной власти, эвакуируем Калчи, берем под охрану объекты, но умоляем не принимать поспешных решений, этот свихнувшийся боров готов на все. Все сообщения шифровками. Пока.

– Словам не поверят, – заявил командир ПО. – Там такие зубры – их на понт не возьмешь.

– И не надо, – спокойно сказал Мещеряков. – Вам же было сказано: нужны трупы. Сделаете фотографии и факсом в верха. А после этого – он просит 500 миллионов долларов. И не дожидаясь ответа – еще одну аналогичную картину. Поверят, куда им деваться. За ними Чечня. Пора, хоть на время, кнут сменить на пряник. Главное – не давать искать ходы и тянуть время. Быстро все надо делать, а не лясы точить. Иди и помни – неверное движение, и загремим так, что мало не покажется.

Подполковник ушел, а Мещеряков сморщился, как от зубной боли – с кем работать приходится!

Зарплату на Калчевском рыбокомбинате работягам, которые еще не спились и не умотали на материк, выдавали красной рыбой, икрой. Погрузив причитающийся ему мешок чавычи в детскую коляску, бывший учитель математики Геннадий Танутин попер в магазин, где осуществил бартер: 10 кг рыбы – 0,5 «Кубанской». Интеллектуалы всегда любили надираться в одиночестве, и поэтому, обнаружив себя ранехонько утром на окраине Калчей в полуразрушенном сарае, Гена не удивился.

Отчаянно зевая и трясясь с похмелья, Танутин выкатил коляску с оставшейся рыбой в полутемь-полусвет камчатского утра.

В первый момент он подумал, что несколько человеческих тел, неподвижно распластанных около сарая – это остатки вчерашней компании, и он, Гена, почему-то изменил своей привычке лакать спиртное в одиночестве. Гена подошел к крайнему и, ткнув его кирзовым сапогом в бок, поинтересовался:

– Мужик, закурить есть?

Мужик ничего не ответил, голова его от тычка мотнулась в сторону, и Гена увидел черное изуродованное лицо. Он попятился, трезвея с каждой секундой и, запнувшись о труп другого солдата с вывернутой головой, бросился бежать, толкая впереди себя тележку с рыбой.

Гена успел пробежать шагов двадцать, не больше. Из-за кустов ему навстречу стремительно вышел человек с автоматом.

– Стой, – сказал человек негромко.

Не успев затормозить, Гена врезался своим тарантасом автоматчику в живот. Тот матюкнулся, пнул сапогом коляску, и рыбные тушки рассыпались по дороге.

– Кто такой? – послышался за спиной Танутина ленивый голос.

Гена затравленно обернулся и увидел еще троих вооруженных людей, которые вразвалочку направлялись к нему.

– Гражданский, – сказал первый автоматчик. – Пер, как танк. Оттуда. – Он многозначительно выделил последнее слово.

– Гражданский?! – оживился один из военных. – Это хорошо. Гражданский нужен для разнообразия. Кто тут еще чистенький?

– Сашка, – сказал первый автоматчик. – Вон, за спинами прячется.

– Чистяков, сука, быстро сюда! – заорал старший. – Давай, причащайся, а то самого в расход пустим.

Низенький Санька нерешительно подошел к Танутину. Страх выступил на лице Гены каплями грязного пота.

– Не бойся, Саня, – сказал один из военных. – Это только сначала страшно. А потом – семечки.

Санька снял с плеча автомат и взмахнул прикладом. В голове у Танутина сверкнула зеленая молния. Упав, сознание он не потерял и удивленно смотрел, как подергивается его же правая рука, а вместо ног словно бы выросли два деревянных столба.

И еще он увидел, как, зверея, заносит над его головой приклад «причастившийся» Санька…

– Отлично, – сказал Мещеряков, разглядывая фотографии. – Калчи прочесать и изолировать. В Москву – заявление Зобова, фотографии, наше воззвание и снова – фотографии. Да не эти – свеженькие!