Текст книги "Иметь королеву"

Автор книги: Владимир Неволин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава 13
СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

– Поговорим? – сказал Владимир. – Нам есть о чем.

– Поговорим.

И наступило молчание. Рация тихонько потрескивала в тишине, откликаясь на дальние грозовые разряды. Беззвучно мерцал экран телевизора.

– Только без глупостей, – попросил Владимир. – Хорошо? Не надо окружать дом, устраивать штурм. Вам ведь нужно то, что упало в тайге в 1973 году? Так?

– Именно.

– Значит, нужен я. Живой. Поэтому – лучше не надо. Попытаемся все решить путем переговоров.

– Это разумно, – согласился собеседник. – Только давайте говорить информативно. Ресурсы питания вашей радиостанции, увы, ограничены.

– Хорошо. Ваши требования?

На том конце радиоканала помолчали.

– Вы должны встретиться со мной и указать на карте или непосредственно на местности точку, где хранится груз. После этого репрессии против вас прекращаются, и вы можете идти на все четыре стороны. Хотите – можем доставить вас в Чернявинск.

– И это все? – спросил Владимир. – Я-то думал, со мной будут торговаться, предлагать умопомрачительные суммы. Просто все у вас получается. Обидно даже.

– Какими будут ваши условия?

– Половина, – не задумываясь, сказал Владимир. – Не груза, конечно, а его стоимости. Мелкими, не новыми купюрами, упакованными в железнодорожные контейнеры. Оставите деньги на станции Калчи-Товарная. Как-нибудь на досуге я их заберу.

Молчание собеседника затянулось. Владимир уже стал беспокоиться, но рация снова ожила:

– Я предлагаю вам пять миллионов. Долларов, конечно. Счет на предъявителя в первоклассном европейском банке.

Про контейнеры и станцию в Калчах невидимый собеседник промолчал. Железной дороги в поселке отродясь не было.

– Ну что, Димка, соглашаемся? – спросил Владимир. – Деньги хорошие. Сапоги тебе новые справим, штаны купим. Твои-то вон как пообтрепались. А себе я зуб вставлю. Вот здесь, коренной. Дырка, видишь? Просил ее, заразу, не выдергивай, вылечить ведь можно. Нет, изуродовала человека.

– А за что деньги? – спросил Дима. – Пять миллионов – это, наверное, много. Не одни сапоги – две пары купить можно. А уж штанов…

– Может быть, вам больше по душе блокада дома, газовые гранаты и – пытки? Или все же попытаемся конкретно и по-деловому? Не очень-то упивайтесь значимостью собственной персоны. – Голос приобрел угрожающие интонации.

– Нам нужен вертолет, – сказал Владимир. – Запас горючего, продовольствия. Груз необходимо искать, и делаться это будет без сопровождающих. А насчет моей доли… Знаешь, заяц, мои запросы, может, и не поднимаются выше дачи с машиной. Но и не опускаются ниже способности врезать кому-нибудь по сопатке, а не совать ближнему иглы под ногти да вырезать на груди звезды. Отдам я тебе твой груз. Правильно сказала Лина – тут надо кровь, не захлебываясь, пить, а я уж, наверное, не научусь. Только не потирай ручонки раньше времени. У меня тоже свои условия будут.

– Вы сделали правильное решение, – одобрили на той стороне. – Мы внимательно выслушаем ваши доводы.

– Во-первых, прекратите играть в войну. Калчи – это не полигон для упражнений. Освободите заложников. И главное – надо разлучить командира в/ч с игрушкой – на этом ведь все держится, так?

– У вас невыполнимые требования, – сухо сказали из рации. – И вообще, вы странный человек. С вами неудобно вести дела. Калчи, люди, часть… Ну хорошо, сбить верхушки мы сможем, а там уже дело правительственных войск. Но шахта? Проникнуть туда невозможно. Как и в командный пункт пусковой. А если и удастся провести такую операцию, то где гарантии, что ее не пустят при малейшем подозрении на провокацию?

Владимир почувствовал, как у него начинает медленно кружиться голова, к горлу подкатывает тошнота, а в груди закипает злоба.

– Я недельку назад тут общался с одной из ваших, – сказал он в темноту. – Так вот, перед тем, как лечь в постель, мы с ней вели словесную игру – такая, знаете, разминка перед траханьем. У нас с вами, похоже, такое же мероприятие. Только извините, я раком стоять не хочу. Короче – где-то в глубине души мне действительно нас… на кровавых мальчиков с семью пальцами, которые образуются через …надцать поколений у лысых матерей. Я философ-одиночка по натуре и даже собственную смерть воспринимаю спокойно – он был, его не стало. Но если есть возможность ощутить себя героем и спасителем, то почему бы этого не сделать? Вы… нет, не давали. А вот тем, кто совал сторублевки нищим старухам на улицах, знакомо благостное чувство отпущения грехов и собственной значимости. Я – такой же. Да и на Камчатку поперся, в общем-то, ради приключений, в которых вам не было отведено никакой роли. Но – факт, как говорится, на лице. Какая-то часть ситуации контролируется мной. А поскольку убрать вы меня все равно попытаетесь всеми силами, то почему бы не использовать предоставленную возможность что-то поиметь? В общем так: вертолет, один летчик из местных и деньги.

– Сколько? – ожил в темноте голос собеседника.

– Честное слово, не знаю, сколько у вас просить, – сказал Владимир. – Профан я в этих делах. Дайте столько, чтобы не возникло соблазна высылать потом за нами батальон ниндзя.

– Плохо вас слышу, – просипели в темноте. – На южной окраине… Калчи… утром… вертолет.

Владимир взял рацию со стола и грохнул об пол.

– Все, сдохла, – сказал он Диме. – Пойдем отсюда. В тайге безопаснее.

Ночь была мягкая, звездная, по-южному теплая. Они вылезли через окно и, легко ориентируясь в рассеянном свете Млечного Пути, направились в обход части.

«„Тридцаточка“, – почти что с нежностью думал Владимир, угадывая силуэты складов, детского садика, пристроя к телецентру, который они возводили за месяц до дембеля. По уму-то – побродить по тайге, на речке посидеть с удочкой, а не копаться во всем этом дерьме. Будь проклят тот день, когда с неба свалилось это металлическое барахло».

– Димка, – сердито сказал Владимир, – кончай портить воздух.

– Ничего я не порчу, – обиделся Дима. – Это вон из сарая несет.

Прямо по курсу высилась громада металлического сварного сарая.

– Капустой прокисшей воняет, – сказал Владимир. – Этому сараю, Дима, лет тридцать. Там в бочках квашеной капусты тонн десять. Хочешь?

Дима сморщился:

– Пахнет она… не капустой.

– Да это, наверное, ошметки на полу гниют, – успокоил Владимир. – В бочках-то свеженькая. Давай зайдем, никакой охраны.

Они проскользнули в полуоткрытые двери сарая и остановились. Глаза постепенно привыкли к темноте. На бетонном полу обозначились гигантской восьмеркой две вмурованные вровень с полом бочки, стоящие рядом.

– Осторожнее, Диман, – сказал Владимир. – Не поскользнись. У них глубина метра три. Усолеешь там, как кочан.

Залитые по края рассолом бочки излучали призрачный рассеянный свет. Дима опустился на колени и, закатав рукав кителя по локоть, погрузил руку в одну из бочек.

– Точно, капуста, – сказал он. – Кочан. Сейчас я его… Тяжелый.

Он поднатужился и выдернул из жидкости округлый предмет. Владимир чиркнул спичкой.

Они помертвели от ужаса. На них в упор смотрели мертвые глаза. Дима держал за волосы голову. Туловище отсутствовало, из того, что было когда-то горлом, свисали какие-то темные лохмотья.

Волосы выскользнули из ослабевших Димкиных пальцев. Рассол жирно блеснул, и на поверхности появилось еще несколько светлых пятен. Дима застонал и бросился прочь из сарая.

Их долго выворачивало наизнанку. Вырвав с корнем куст, Дима с ожесточением тер листьями руки.

Облегчение выступило холодным потом и головной болью. Владимир выплюнул горькую слюну и в изнеможении упал в темную теплую траву. Неподалеку шумно дышал Дима.

– Как вы можете с ними о чем-то договариваться, дядя Вова, – сказал он наконец сдавленным голосом. – У меня бы не получилось. Я бы весь рожок кончил, сам на пулю нарвался, но беседовать с этими гадами не стал. Какие тут деньги, если такие вот головы по ночам сниться будут! Неужели мы не сможем этих сук в расход пустить? Сядем завтра на вертушку, улетим – и все? Вы как хотите, а я остаюсь.

Дима протяжно вздохнул, брякнул автоматом, закидывая ремень на плечо, и захрустел по листве в сторону части.

– Погоди, Димка, – негромко сказал Владимир. – Останемся, так вместе. Только не надо в камикадзе играть. Придумаем что-нибудь.

– Вы все думаете, – зло сказал Дима. – Вы, Владимир Евгеньевич, слишком много думаете. А может, действовать надо? Силу силой ломают. К тому времени, когда вы решение примете, уже всех перестреляют. И засолят в бочках, как капусту.

Владимир почувствовал, как в нем начинает расти раздражение. Зелень, а туда же!

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил он, сдерживаясь. – Штурмовать часть? Брать склады с оружием, телефонный узел, штаб? «Барышня, где пиво есть?» – «В Смольном». – «Ура!» Ты понимаешь, что здесь все притихло, как перед бурей? Неустойчивое равновесие. Устроим шухер – и та, что в шахте, пойдет на прогулку. Мелочь, понимаешь, а неприятно.

– Так что же делать? – несколько поутих Дима.

– А надо ли вообще что-то делать? – трезво рассудил Владимир. – Ты что, супермен-Бэтмен? Здесь целая часть солдат, офицеров, поселок с жителями – рыбаками да охотниками. Есть среди них и покруче нас. И ничего – молчат. И никто их не осудит. А мы прям защитники Белого дома – грудью на танки. Я понимаю – ты молодой, кровь горячая, но к чему бессмысленные шаги? Жизнь мудрости требует. Уйдем в Калчи, переждем. Ведь не вечно же они тут хозяевами будут. Решится все, и скорее всего без кровопролития. Уговорят, денег дадут этому охламону. Ведь ради чего-то залез он в шахту?

– Ладно, Владимир Евгеньевич, – хмуро сказал Дима, все еще продолжая тереть ладони пучком травы, – уговорили. Идем в Калчи, выберем домик на окраине и переждем. Хотя…

– Ну, что еще?

– Да нет, ничего.

Молча они похрупали по веткам в темную середину ночи.

«Понять тебя, Димочка, можно, – размышлял Владимир, поглядывая на темный силуэт спутника. – Погибли друзья, пепел, так сказать, стучит в сердце. Но ведь бессмысленно что-то предпринимать. Зароют или, точнее, „засолят“ – вот и весь результат. В такие большие игры, как ядерные ракеты, большие мальчики играют, а не такая мелочь, как мы. Да и что мы могли бы сделать в этой ситуации? Может так сверкнуть, что в Лос-Анджелесе белые ночи появятся. Рискованно».

Владимир поморщился, вспомнив, сколько лапши навешал он на уши сегодня ночью невидимому собеседнику. Торги какие-то выдумал, про бабушек-нищенок вспомнил. Чтобы поверить этим волкам, надо быть последним идиотом. Он уже сумел убедиться, что ждет тех, кто знает о грузе. Ать-два – и в гроб, без музыки. А жить – ой, как хочется. И лучше всего – хорошо жить. Так что на встречу он завтра не пойдет. Идеально было бы смыться на материк, и побыстрее, предоставив паукам доедать друг друга. Уважения к себе этот шаг, конечно, не прибавит, но жизнь удлинит.

Он решил это. И решил раз и навсегда. Проблемы других его не трогают. Так же, как и его проблемы не нужны никому. Но все же на душе скребло и было пакостно. Ощущать себя трусоватым человечком не хотелось. Все же это ОН, в единственном числе – а значит, в чем-то самый-самый. Самый сильный, самый храбрый, самый умный!

Калчи привольно разлеглись вдоль реки Камчатки на ее левом пологом берегу несколькими рядами разнокалиберных деревянных домов. Широченная в центре поселка улица змеиными хвостами истончалась к его окраинам. Дома становились поразвалистее, небрежнее в постройке, без вычурных резных ставень и наличников. В центре поселка двумя двухэтажными каменными зданиями, похожими на уцелевшие коренные зубья, вросли в землю здания вулканологической станции и кабака «Калчи».

Сейчас, ночью, Калчи казались заброшенными – не светилось ни одного окна, только уносился к звездному небу визгливый лай-плач какой-то собаки.

Они подошли к окраинному домику – расползшейся постройке времен первооткрывателей Камчатки. Раскрытая настежь дверь лучше всех плакатов «добро пожаловать» говорила, что хата пустует. Владимир поморщился от визгливого приветствия скрипучего крыльца и проскользнул внутрь развалюхи.

Похоже, тут явно обосновались бомжи. «Кровать» из драного одеяла рядом с кучей битых кирпичей, корки хлеба, несколько пустых бутылок.

– Здесь и останемся, – сказал Владимир. – В этот санаторий вряд ли кто полезет из посторонних. Хозяева, как видно, сбежали со страху.

Димка молча проследовал в угол, где мохнатилась охапка сена, и засопел, устраиваясь спать.

– Пойду осмотрюсь, – сказал Владимир. – Подходы, то да се.

– Ладно.

«Перекипит», – подумал Владимир, перелезая через «пьяную» изгородь и направляясь в сторону высокого холма.

Холмишко был так себе – почти лысый, перетоптанный крест-накрест тропинками. Одна вела из Калчей к вещевым складам части, другая неизвестно куда – из тайги возникала и в тайгу уходила. Владимир уселся поудобнее в жесткую колючую траву, снял кроссовки, остужая распухшие от ходьбы ноги, и направил бинокль на поселок. Направил – и еще раз восхитился совершенству чужеземных умельцев. Прощупав невидимыми датчиками освещенность и выяснив, что вокруг темнота, прибор переключился на инфракрасный режим работы. Владимир пошарил объективами наугад, привыкая к непривычному зеленому свечению изгородей, кирпичных груб и стен, нагретых за день камчатским солнцем. Потом нашарил на дальней от себя окраине Калчей потухшую трубу рыбокомбината и методично, дом за домом, стал «процеживать» уснувший поселок, запасаясь информацией. Какой и для чего – он пока не знал. Поселок был пуст. Это явствовало не только из того, что на улице и переулках не было ни одной живой души. Взгляд цеплялся за распахнутые двери домов, раскрытые ставни, в нескольких дворах Владимир увидел лежащих неподвижно собак на цепи.

Их тела в инфракрасном диапазоне должны были сиять ярким салатовым блеском, но по окоченелым их позам и темному цвету можно было понять – мертвы. Выпученные глаза бинокля наткнулись на выгоревший переулок, сбегающий к реке. Среди помеси кирпича и обгоревших досок что-то шевельнулось. Владимир увидел дворнягу, которая, приседая и оглядываясь, рвала зубами кусок чего-то, до жути напоминавшего часть человеческого туловища. Его снова затошнило.

Он убрал бинокль, откинулся спиной на траву и зажмурился, пытаясь утихомирить бегающие огоньки под веками. Успокоился, рывком встал и пошел по склону холма к «бомжатнику».

После режущей глаза зелени в избе ему показалось темно, как в колодце. Он вдоль стеночки прошел в дальний угол, стараясь не влететь в дыру в прогнившем полу. Добрался до сена, скукожился на травяном матраце и забылся неспокойным сном.

Владимир проснулся, как от хлопка в ладоши, и, задыхаясь от бьющего в поддых сердца, осмотрел помещение.

При дневном свете убогость жилища подчеркивалась еще более резко. Вдобавок из приоткрытого погреба плыл запашок то ли гниющих отбросов, то ли…

Вытерев потный лоб, он хрипло сказал Диме:

– Нет, эта хибара нам не годится. Найдем другую. Может, меньше, да лучше.

Не услышав ответа, он посмотрел вокруг и с неприятным удивлением обнаружил, что кроме него в доме больше никого нет. Охваченный нарастающей тревогой, Владимир схватил автомат, проверил, есть ли в казеннике патрон, и прополз по полу к окну.

Со стороны части доносились слабые щелчки выстрелов. Ни во дворике, заваленном рухлядью, ни на дороге, исчезающей в тайге, никого не было. Владимир пощупал кучу сена, не обнаружил второго «калаша» и понял, что Дима сорвался ночью искать на свою задницу приключений. Владимир обложил непутевого, как умел, но скоро замолк.

Возможно, выстрелы, отзвуки которых долетали сейчас до Калчей, и были следствием опрометчивого поступка Димы.

Владимир повесил на грудь автомат, на плечо закинул рюкзачок и вышел на освещенный солнцем двор. Он решил не испытывать судьбу и укрыться в тайге рядом с поселком, совершая по ночам набеги в Калчи за водой и продуктами.

Где-то в стороне возник звук вертолетного двигателя. Владимир присел за изгородью и сквозь щели проводил взглядом темно-зеленую стрекозу, направляющуюся к рыбокомбинату. Неизвестный посланник летел на встречу с ним. Представив, какое ждало его разочарование, Владимир заторопился прочь. Противник мог сделать что угодно – от облавы до бомбежки Калчей.

Он быстро миновал холм, с которого ночью разглядывал поселок в бинокль, и взобрался на другой, повыше, обросший бородкой из кустов жимолости и парочкой березок.

Владимир срубил несколько деревьев, соорудил небольшой шалаш и, выждав с часок, неторопливо направился к магазинчику в центре поселка за хлебом.

Серая в колдобинах улица насквозь просвечивалась солнцем. Держась поближе к домам, Владимир с каждой минутой убеждался, что поселок жителями покинут. Вспомнилась Юля – не найти ей своих родственников. Они либо в тайге, либо в земле.

Было тихо. Владимир еще раз огляделся по сторонам и взбежал по ступенькам магазина. Огромный, иссиня-черный ворон с сухарем в клюве вылетел из распахнутой двери и, кося фиолетовым глазом, заложил крутой вираж за забор.

Магазин был разграблен полностью. Пол был усыпан осколками стекла вперемешку с крупой, полусгнившими фруктами и раздавленными пряниками, среди которых копошились мыши. У кассы валялась пачка презервативов.

Что-то не понравилось Владимиру в этом беспорядке. Слишком уж вчистую был оприходован магазинчик. Солдатня смела бы смерчем водку и сигареты, насовала в карманы, сколько смогла, и убралась бы. А чтобы вылизать полки до блеска, надо было прийти не раз, поработать не спеша и обстоятельно.

«Значит, в поселке все же кто-то есть, – решил Владимир. – Ушли не все. Остался – кто?»

И словно в подтверждение этому за его спиной раздался сиплый прокуренный голос:

– Башкой не верти. Ахтомат с плеча сыми и кинь на пол. Рыпнешься – враз угрохаю.

Голос был уверенный и злой, и явно слова эти произнес человек вооруженный. Другой бы не стал рисковать, увидев перед собой человека с «калашниковым», даже стоящего спиной. Смылся бы втихаря или запустил во Владимира чем потяжелее.

Подцепив большим пальцем брезентовый ремень оружия, Владимир медленно стал опускать автомат на пол. Вряд ли он послушался бы незнакомца – скорее всего перекинулся бы за тускло блестящий нержавейкой прилавок и попытался очередью достать неизвестного. Он уже примерился, напружинив ноги, сделать прыжок за груду стекла, но увидел, как в окно просунулась бородатая, кирпичного колера рожа, и понял – тот здесь не один.

– Кто таков? – спросил бородач, тяжело переваливаясь через подоконник. – Чего тут шаришь?

Владимир с сожалением выронил автомат на пол и постарался придать своему голосу жалобно-испуганный тон.

– Есть сильно захотел, мужики. Три дня уже не жрал. Как в тайгу убежал – одни ягоды да вода из речки. Ослабел совсем. А вы сами-то кто?

Бородатый оскалил гнилой рот и хохотнул, как рыкнул.

– А тебе кака, хрен, разница? Хозяева мы теперь здесь с корефаном. Слышь, Матрос – кто, говорит, мы такие?

Вопрос вызвал у того, чья кликуха была Матрос, безудержный приступ смеха. Владимир почувствовал, как воротник его рубашки ухватил грязный – на метр несло удушающим потным телом – человек и рванул. Владимир упал прямо на брызнувших врассыпную мышей. Теперь он видел обоих «хозяев». Это были бомжи, что можно было определить по свалявшимся волосам-шерсти, опухшим, в ссадинах и коросте, лицам и тому непередаваемому запаху, который заполнил весь магазинчик.

«Знакомый запашок, – подумал Владимир. – Из подпола в избе таким же тянуло. Может, они там сидели».

От этой встречи он не ждал ничего хорошего. Пропитые, озлобленные, потерявшие разум существа, готовые загрызть других, не таких, как они.

Неделя мародерства и сытой жизни в обезлюдевшем поселке скруглила рожи «хозяев». Изможденными они явно не были. Матрос вообще оказался мужиком хоть куда – широкоплечим, крупноголовым, бровастым. Опершись задницей о прилавок, он выставил перед собой новенькую «боковуху».

– Лежи, – предупредил он. – Ты мне и смирный на хер не нужен, а будешь рыпаться – враз кончу.

– Да я не буду, – пообещал Владимир. – Только зачем я вам? Взять у меня нечего – пустой. Отпустили бы. Я снова в тайгу уйду. Живите себе… хозяевами.

– Взять и отпустить! – снова заржал Матрос. – Слышишь, Сохатый – отпустить, говорит. Запросто так. Ты выкуп давай – тогда глядеть будем.

– Да у меня нет ничего. Как началось тут – я в тайгу…

– А ахтомат где брал? – сощурил и без того узкие глаза Сохатый.

– Нашел, мужики, ей-богу, нашел. Вон там, у комбината, – Владимир мотнул головой в сторону реки. – Вот его и берите.

– Заберем, – пообещал Матрос и не заржал на этот раз, а наоборот, поскучнел. – Работает ахтомат-то?

– Не знаю, – сказал Владимир. – Не проверял.

– Сохатый, попробуй, – приказал Матрос.

Ствол «Калашникова» уперся в глаза Владимиру.

– У меня еще рюкзак есть, – торопливо произнес Владимир. – Там, на холме остался. С деньгами. И водка имеется.

Волшебное слово произвело должное впечатление. «Калашников» отвернулся. Матрос раздумывал недолго.

– Сбрехал – голову отверну, – пообещал он и отклеился от прилавка. – Веди.

Неторопливо шаркая по улице, Владимир исподлобья рассматривал заборы и проулки, пытаясь отыскать взглядом удобный путь для бегства. Оба «хозяина» сопели за его спиной, и он затылком ощущал, как за ним следят неотрывно глаза бомжей. Бежать он решил в любом случае, понимая, что итог для него будет один – пуля в затылке.

– Ну что? – угрожающе протянул Матрос, когда они прошли мимо «бомжатника» и стали подниматься по холму. – Ты не шуткуй!

– Скоро, – пообещал Владимир, твердо решив: как только они приблизятся к шалашу, он тут же бросится в заросли.

Они поднялись на вершину холма, и Владимир понял, что недооценил умственных способностей «хозяев» с кирпичными рожами: Сохатый извлек из кармана брюк где-то добытые наручники. Щелчок – и Владимир оказался за одну руку пристегнутым к стволу березки.

– Покури пока, – разрешил Матрос и, отставив автомат, на карачках полез в шалашик. Копался он там недолго, и когда вылез наружу, морда его от злости стала еще оранжевее.

– Ну че? – нетерпеливо спросил Сохатый, облизывая губы. – Где водяра-то? Неужто сбрехал, гад?

Матрос молча извлек из вещмешка бинокль, пластинку «шоколадки», карту, перевернул его и высыпал на траву остальную мелочь.

– Сбрехал, – удовлетворенно сказал Матрос. – И не боялся ведь, что задавим, как суку! Ну, кент, держи яйца, я сейчас с тобой такое сделаю – не приснится.

Он одним движением руки обломил верхушку березки, к которой был пристегнут Владимир, и размахнулся.

От первого удара Владимир сумел увернуться, и дубинка с шумом описала полукруг над его головой.

Сохатый от досады взвизгнул.

– По ногам его бей, Матрос, а потом по яйцам!

Владимир не стал дожидаться. Свободной рукой он выхватил палку из шалаша и что было сил врезал Матросу по ногам. Тот выронил дубинку и, завыв благим матом, покатился по склону. Сохатый ощерился и вскинул «бокфлинт» к плечу.

Дуплет картечи из шестнадцати миллиметров в упор разметал бы голову напрочь. Владимир упал раньше, чем раздались выстрелы, понимая, что все его финты лишь отсрочат гибель.

Он бы, конечно, остался гнить на вершине этого кургана, но неожиданно для всех холм дрогнул и, как на рельсах, стал съезжать с места. У основания его появилась трещина в форме полумесяца и, как растущая луна, стала увеличиваться в размерах, открывая черный, как ночь, провал. Скатившийся к подножию холма Матрос успел ухватиться за жиденькие кустики на краю расщелины и, повиснув над бездной, дурным голосом заорал:

– Соха-атый! Руку, руку, б…, дай! Чего стоишь, сука! Упаду сейчас!

Но Сохатый отшвырнул ружье и опрометью бросился в противоположную сторону.

Вначале Владимиру пришла в голову мысль о землетрясении. Но, словно опровергая это предположение, воздух взрезал пронзительный вой сирены. Теперь холм съехал полностью с прежнего места, и там, где он был раньше, зияла правильной округлой формы пропасть диаметром метров в пятнадцать с отвесно уходящими вниз стенами. Внезапно сирена смолкла, и в воздухе остался лишь придушенный вой Матроса, который из последних сил цеплялся за края ямы.

Владимир задергался вокруг березки, как карась на крючке, судорожно ломая ветки и проталкивая кольцо наручников все выше – к тому месту, где кончался обломанный ствол. Он уже понял назначение маскировочного холма и провала под ним. Шахта для стратегической – та самая, вокруг которой заварилась вся каша. А сирена означает одно – тот решился, и сейчас произойдет пуск. Из-под земли ринется в небо столб пламени, потом, окутанная дымом и искрами, вырвется наружу ядерная акула и, сжигая все живое вокруг, уйдет за облака.

Гореть заживо Владимиру не хотелось. Кровеня ладони, он обломал последние ветки и уже сдергивал наручники со ствола, как вдруг холм снова пришел в движение и с гулом поехал на прежнее место. Толстенная плита, затыкая черный зев гигантской пушки, проехала последние метры и с хрустом растерла болтающееся тело бомжа своей подошвой. Что-то смачно хлюпнуло, и близлежащие деревья и кусты густо зацвели красными кровяными ягодами.

Владимир последним усилием содрал наручники с березки, метнулся к автомату, подхватил по пути рюкзак и ринулся в тайгу. Отбежал метров на сто и остановился, уразумев, что самого страшного, собственно, и не произошло – по непонятной причине тот передумал. Или что-то у него не получилось.

Пока Владимир строил догадки, почва под его ногами едва заметно завибрировала. Шахта открывалась снова. На этот раз сирена не включилась. Высмотрев на всякий случай просвет между деревьями, чтобы при первых звуках включения двигателя ракеты бежать в тайгу, Владимир замер, прислушиваясь. Прошло короткое время – подошвы ног снова почувствовали толчки. Создалось впечатление, что тот пытался дать какой-то сигнал. Но кому и какой? Когда начался третий цикл, Владимир не выдержал.

– Любопытство не порок, – сказал он в пространство, – а свойство характера таких дураков, как ты… как я… Не умрешь ты собственной смертью, дядя Вова.

И пошел к шахте.

Крышка-холм вела себя как живая – отъезжала в сторону, возвращалась на место, меняя интервалы времени «закрыто – открыто», будто где-то сидел маленький пацан и от нечего делать давил пальчонками на рычажок. Не придумав ничего лучшего, Владимир засек на часах время и попытался систематизировать интервалы движения. Через полчаса наблюдений он всмотрелся в обломки веток, которыми отмечал интервалы, и, изумленно пробормотав «ни хрена себе», вскочил на ноги.

Три малых промежутка – три больших – три малых – три больших… и так далее. Три точки – три тире – три точки. SOS – «спасите наши души».

Внезапно холм резко замедлил движение и остановился. Между краем шахты и крышкой осталась щель шириной в метр. Владимир подошел ближе и увидел, что в шахту от края отвесно уходит лестница. Ощущая себя глупым зверенышем, добровольно сующим лапу в капкан, Владимир положил автомат и рюкзак на землю и, судорожно цепляясь руками за перекладины, стал спускаться в гулкую металлическую пропасть.