Текст книги "В день первой любви"

Автор книги: Владимир Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

А мать Тани, пожилая худощавая женщина, встречала Лубянова сдержанно, в ее больших серых, как у дочки, глазах Лубянову чудился вопрос: кто ты и зачем сюда ходишь? Вопрос этот внутренне обжигал Лубянова, оставляя в груда неприятный осадок. В такие минуты Лубянов начинал размышлять и спрашивать себя, чем же действительно кончатся его встречи с Таней? Не могут же они продолжаться вечно. Сейчас он служит в армии. А дальше? Жаркая была у Лубянова любовь, но головы он не терял и никаких планов на будущее не строил. Иногда очень серьезно подумывал, что где-то в перспективе ему следует оборвать этот роман, оборвать вовремя, чтобы не было претензий друг к другу.

Так он размышлял, прикидывал, а жизнь шла своим чередом, и встречи с Таней продолжались. «Но ведь она ничего не требует от меня, чего же я беспокоюсь?.. Старуха-мать – ее дело двадцатое. Поменьше надо обращать внимания… Пускай все идет как идет – точку поставить всегда успею».

Когда началась война, Лубянов подумал: «Ну вот, сама жизнь разводит нас». Он уйдет на фронт – и роману конец. Пусть не ждет. Не надеется. «Прощай, Таня, и не поминай лихом…»

В те дни, слушая несущиеся из репродукторов бравурные марши и песни, Лубянов считал, что война не будет долгой. В его воображении рисовались какие-то бои, которые всегда складывались так, как ему того хотелось, то есть в высшей степени удачно. «Дадим фашистам по мозгам – и домой», – самонадеянно размышлял он, представляя в красочных картинах собственное счастливое возвращение с победой…

Медленно вползал в окно рассвет. Солдаты покинули избу. Но Лубянов все же успел поговорить с молодой женщиной. Сердце его дрогнуло, когда он посмотрел ей в лицо. Ну вылитая Таня: ее глаза, ее улыбка, и этот взгляд снизу вверх.

– Нет, никакой родни у нас в Ленинградской области нет, – ответила она. – Всю жизнь здесь, в этой деревне. Есть еще тетка, на той стороне ее дом. – Женщина показала куда-то в пространство. – Муж на войне. Ни одной весточки от него не получили. Фамилия наша Петровичевы. Может, встретите где-нибудь, – неожиданно сказала женщина, и губы у нее задрожали.

– Вы только не волнуйтесь, время сейчас тяжелое, но мы все преодолеем… – начал было Лубянов и замолк, поняв, что говорит пустые, ненужные слова. – Спасибо вам за ночлег. – Он протянул женщине руку.

Тяжело вздохнув, она повторила свою просьбу:

– Петровичевы мы, не забудьте. Вдруг повстречаете…

– Хорошо. Если встречу, расскажу о вас.

3

По тому же заросшему кустарником оврагу батальон уходил из деревни в лес. Несколько женщин и двое стариков стояли около крайней избы и угрюмо смотрели им вслед.

Порядок движения батальона был прежний: впереди лейтенант Жердев с разведчиками, далее капитан Поздышев во главе колонны, а замыкал движение лейтенант Лубянов со взводом.

Стояла утренняя первозданная тишина. Нарушал ее только щебет птиц, перелетавших с ветки на ветку. Батальон быстро пересек поляну с огороженной для выпаса скотины площадкой, вступил в другой лес и начал колесить то вправо, то влево, стараясь не приближаться к дорогам, около которых леса кишели немецкими танками, грузовиками, пушками. Неожиданности подстерегали их всюду. Лес вдруг кончался, и тогда приходилось пробираться оврагами, балками, скрытно, чуть не ползком, идти через неубранные поля ржи и пшеницы.

Капитан Поздышев шел прихрамывая. Время от времени он доставал из полевой сумки карту и, чуть замедлив шаг, внимательно разглядывал ее. Батальон давно сбился с маршрута, давно миновал те населенные пункты, которые были указаны Поздышеву командиром полка майором Астаховым. В Калинове и в Тропаревке оказались немцы, и теперь батальон пробивался к своим как бы на ощупь, не зная точно, где проходит фронт и далеко ли отошли на восток наши части.

Глядя на карту, Поздышев мысленно пытался представить, куда мог двинуться полк, каким маршрутом он отступал. Судя по всему, в Калинов Астахов тоже не мог выйти, так как немцы опередили его. Соображения Поздышева мало что значили теперь, потому что путь на восток для попавших в окружение частей определялся не маршрутом, прочерченным кем-то на карте, а обстановкой, сложившейся на этом участке фронта. Обстановка же эта была крайне тяжелой.

Неделю назад полк получил приказ: спешно отступить с занятых позиций, оставив для заслона батальон. Майор Астахов долго не раздумывал. Он понимал: чем крепче будет заслон, тем успешнее сумеет закрепиться полк на новом рубеже. Поэтому выбор пал на лучшего комбата полка капитана Поздышева. Он должен был во что бы то ни стало задержать немцев на сутки, не позволить им овладеть шоссейной дорогой, ведущей на Смоленск.

После того как Поздышев был ознакомлен с положением дел на обороняемом участке, видимо, для того чтобы поднять настроение комбата, Астахов сообщил, что отдает в его распоряжение пулеметный взвод.

– Прикажу, чтобы тебе добавили гранат и мин, – Астахов сделал паузу, ожидая, что скажет на это Поздышев, и, так как Поздышев молчал, майор закончил, глядя куда-то в сторону: – Меня уведомили, что впереди нас бьется с немцами какое-то крупное подразделение. Отступая, оно вольется в боевые порядки твоего батальона. Поимей это в виду.

Возможно, Астахова ввели в заблуждение. На позиции, обороняемые батальоном, вышли немецкие танки… Вышли, но не прошли. Батальон выполнил приказ, задержал немцев на сутки, хотя сам потерял половину состава.

Теперь обескровленный батальон пробивался из окружения, и долг командира повелевал Поздышеву сберечь уцелевших бойцов. Собственно, того же требовал приказ майора Астахова. Поздышеву вдруг вспомнились его жесткие слова: «Вы должны задержать немцев на сутки». Белесые глаза Астахова глядели на комбата сурово и непреклонно, как бы досказывая недосказанное: «Любой ценой – даже ценой жизни…»

«Что ж, мы выполнили приказ, – думал Поздышев. – А цена?..» Лицо у комбата вдруг задергалось, как после контузии, и, чтобы скрыть волнение, он отвернулся и отошел в сторону, пропуская идущих цепочкой красноармейцев. Когда нервный тик прошел, Поздышев стал наблюдать за движением колонны. Люди шли усталые, изнуренные бесконечными переходами, внешне невзрачные, но Поздышев знал: эти люди, все до одного, дрались как герои. Поздышева так и подмывало сказать им что-то теплое, ласковое, но, как ни странно, таких слов он не находил, все как будто выгорело, истлело у него внутри, и, постояв минут десять, комбат поспешил в голову колонны. Из груди его хрипло вылетело лишь сухое и привычное:

– Вперед! Вперед! Не растягиваться!

Откуда-то из чащи леса вынырнул лейтенант Жердев. Обросший щетиной, с ввалившимися глазами, но, как и всегда, подтянутый и строгий. Он вполголоса доложил:

– Лес кончился, товарищ комбат. – Жердев достал карту и ткнул в нее пальцем: – Вот здесь.

Поздышев нахмурился:

– Но тут же…

– Старые карты. Врут, – буркнул лейтенант.

Посоветовавшись с Жердевым, комбат решил изменить направление и двинуться в обход поля. Быстро пересекли лощину, достигли небольшого болотца и вдруг увидели четкие следы гусениц. Жердев послал по направлению следа разведчиков. Скоро они вернулись: оказывается, лес впереди набит танками и бронетранспортерами. Пришлось повернуть обратно и взять еще левее за лощиной, чтобы обойти опасное место. Поздышев понимал, что они кружат, что продвижение вперед незначительно, но другого выхода не было. Хорошо еще, что разведчики вовремя обнаружили эти следы через болотце и скопление немцев в лесу. Допусти они оплошность – началась бы схватка, возможно последняя для них, так как у немцев и танки, и бронетранспортеры.

Всякий раз когда удавалось ловко обойти скопление немцев, Поздышев добрым словом поминал Жердева: лейтенант и его разведчики не только своевременно предупреждали об опасности, но и находили пути для дальнейшего продвижения вперед. «Повезло мне с Жердевым», – думал в такие минуты Поздышев. Действия разведчиков прибавляли ему уверенности, и на какое-то время капитан даже отвлекался от обычных своих размышлений и вспоминал другое время, семью.

Когда началась война, Поздышев находился в отпуске, косил сено у тестя в Харьковской области. Ему удалось выехать и добраться до штаба округа, а оттуда – в свою дивизию. Жена и двое детей остались в деревне, и думы о них постоянно переплетались у Поздышева с тем, чему он оказался свидетелем здесь, встречая на дорогах беженцев, видя сгоревшие избы, слыша детский плач. Горькие мысли одолевали комбата: как-то там его малыши?

Поздышев ни с кем не делился своими мыслями о семье: считал, что такие разговоры к хорошему не приведут – только взволнуют человека и тем самым снизят его боеспособность, внимание. У многих ведь имеются семья, дети. Поздышев и сам старался отмахнуться от воспоминаний о жене, детях, но не всегда это ему удавалось.

Лес, по которому они теперь шли, был густой, настоящий. Высокие сосны и ели перемежались многолетними дубами, а то вдруг возникали молодые березовые рощи с белеющими, как свечи, ровными стволами. В заросшей орешником ложбине разведчики обнаружили родник. Поздышев разрешил бойцам наполнить фляги и утолить жажду – во рту и у него пересохло, язык еле ворочался.

– Привал бы сделать, – сказал подошедший Лубянов, кося глазами на комбата.

– Никакого привала. Попьем воды и дальше, – отрезал Поздышев.

Солдаты жадно пили прозрачную ключевую воду. Некоторые промывали глаза, воспалившиеся от пыли и пота, кто-то поливал на голову, освежаясь.

– Ах, хороша водица!

– Ах, благодать!

– Да куда же ты прешь, черт! – ругался маленький круглолицый сержант Кажаев, отклоняясь от тыкающейся ему в спину винтовки.

Передавали котелки с водой вперед – для комбата и других офицеров. Многие пили по второму разу. И все как будто повеселели. Как будто сил прибавилось. И снова батальон двинулся дальше.

В шестом часу вечера перед Поздышевым предстал лейтенант Жердев. Сдерживая возбуждение, глухо проговорил:

– Тупик, товарищ капитан.

Он отломил сучок у орешины и стал чертить им по земле, объясняя, где находится поле, где болото, где шоссе.

Поздышев молчал, разглядывая чертеж. Потом развернул карту, но она почему-то не подтверждала сообщений Жердева. На ней отсутствовали поле и дорога, о которых говорил Жердев, а болото было помечено скупо, так что получалось, будто и слева и справа сплошной лес.

– Большое поле? – спросил Поздышев.

Жердев кивнул:

– Километров пять.

– А тут что? – Поздышев указал пальцем в чертеж на земле.

– Я же говорил вам, тут тоже поле, а вот здесь, – Жердев, склонившись, начертил несколько кружочков, – здесь деревня на взгорке. Немецкая часть стоит – мотоциклы, транспортеры.

– А болото?

– Трясина. Ребята пробовали слегами, километра полтора прощупывали – ни в какую. А где оно кончается…

Договорить Жердев не успел: над лесом почти одновременно прогрохотали три взрыва. Топко пропели осколки. Совсем рядом с Поздышевым осколок вонзился в березу.

– Шрапнель. Неужели засекли?

Поздышев угрюмо молчал. Смотрел себе под ноги и молчал. Пробираться скрытно теперь было невозможно. Лес их спасал. Теперь лес кончился. Идти с боем через поле? Он мысленно представил себе бегущих по открытой равнине солдат, причем днем, потому что ночью не видно ориентиров… Ровное поле, и никакого прикрытия. Их сразу перестреляют, как зайцев, передавят танками. Нет, из леса уходить нельзя. Лес – их убежище. Но эти неожиданные выстрелы шрапнелью… Может, случайность? Бывает, немцы палят куда попало, так, для острастки. А если не случайность?..

Близкие разрывы над лесом заставили людей остановиться. Поздышев приказал батальону рассредоточиться. Пройдя вперед вместе с Жердевым и выбрав усыпанный прошлогодней хвоей бугорок под двумя раскидистыми соснами, сказал:

– Командиров сюда. Ты, Жердев, распорядись усилить охрану, особенно вдоль опушки.

– Есть.

Вскоре под сосны к комбату заспешили командиры. Пришли командиры рот Стогов и Резниченко, взводные командиры Соловьев и Лубянов и старшина Фокин, командовавший пулеметчиками. Немного погодя к ним присоединился Жердев.

Поздышев, пока офицеры собирались, все раздумывал над тем, как действовать батальону дальше. Теперь он окончательно утвердился в своем решении занять оборону в лесу. Нельзя пускаться в открытый бой. Надо занять оборону и обстоятельно изучить возможности прорыва из кольца. Так он решил, но все же ему хотелось знать мнение своих командиров.

– Идти дальше скрытно невозможно, – проговорил он, когда все собрались. – Слева от нас болото, трясина.

– А справа поле и шоссе, забитое немцами, – добавил Жердев сурово, как бы предупреждая возможные вопросы.

– Давайте обсудим положение, – сказал Поздышев. – Какие будут соображения?

Все молчали.

– Обстановка ясна? – нахмурившись, спросил Поздышев.

– Ясна, – ответил со вздохом лейтенант Стогов. – Надо зарываться здесь, а болото проверить. – И он со знанием дела начал рассказывать, какие у них на Вологодчине болота и как они пробираются по ним, когда ходят за клюквой или за брусникой, – одним словом, он был за то, чтобы искать выход на болоте.

Поздышев, не поднимая глаз, произнес:

– Надо попробовать.

– А может, вернуться обратно, поискать другую дорогу, – предложил после паузы лейтенант Резниченко.

– Какую еще «другую дорогу»! – вспыхнул Жердев. – Вы не в курсе и совершенно не представляете… – Он сделал паузу, заговорил с раздражением: – Вы думаете, немцы станут ждать, пока мы тут будем курсировать туда-сюда в поисках выхода. Обратной дороги нет.

Лубянов слушал, в разговор не вступал. Он был полностью согласен с Поздышевым: надо занять оборону в лесу, а жизнь дальше покажет, как действовать. Совершенно фантастический план предложил лейтенант Соловьев. Это был самый молодой и крайне легкомысленный офицер в батальоне. Размахивая руками, рубя ими воздух то вправо, то влево, он говорил, что следует не медля ни часу ворваться в деревню, отбить у немцев автомашины и мотоциклы, сесть на них и мчаться к своим по шоссе. Его план никто не воспринял всерьез. Жердев, нервно передернув плечами, сказал с усмешкой:

– Ты не очень-то мчись, притормози малость. Кто твои машины и мотоциклы поведет – ты подумал?

Однако Соловьев не сдавался, предлагал новые планы, которые свидетельствовали лишь о том, что до войны он пересмотрел немало приключенческих фильмов и перечитал множество детективных историй.

– Воевать будем здесь, – подвел итог Поздышев. – В лесу. – Он помолчал и спросил: – Всем ясно?

– Ясно, – негромко ответил Соловьев.

– Окопы в полный профиль, – Поздышев внимательно посмотрел в лицо каждому офицеру, как бы убеждаясь в том, что слова его дошли до сознания каждого. – Запасные ячейки, щели для укрытия. Патроны беречь. И чтобы никакой паники! Никакой партизанщины! Мы – регулярная армия, боевое подразделение. Да, мы в тылу у противника. Да, огневой поддержки не имеем. Но бить немца будем – Поздышев опустил голову и тихо добавил: – По местам, товарищи.

4

Жердев привел Лубянова на опушку леса, выходившую к шоссе. Присев на корточки за кустом, он долго разглядывал в бинокль местность. Впереди – пологий луг, широкая полоса дороги, прямая, как стрела.

– Зарывайся глубже, – проговорил Жердев. – Тут, если что, сам понимаешь, тебе первому.

– Все понимаю, – ответил Лубянов.

Высоко в небе прыгали белые мячики разрывов. Била зенитная артиллерия.

– Наши, должно, стреляют.

– Наши, – согласился Жердев, продолжая наблюдать за шоссе. – «Его авиация хозяйничает в воздухе», – повторил он чьи-то слова и заводил окулярами бинокля, направляя их то вправо, то влево. – Рядом с тобой будут Соловьев и Резниченко. Понял? Шоссе и поле на вашей совести теперь… Самое главное пока, чтобы немцы не обнаружили нас. Сообразил?

Лубянов поглядел в сторону шоссе. Сейчас на нем пусто, но совсем недавно проехала колонна автомашин, охраняемая броневиками. Немецкие солдаты горланили песни.

– Подходы надо бы заминировать.

– А как же, заминируем обязательно, – ответил Жердев и задумался. – Заминируем, когда стемнеет. А тебе два ручных пулемета добавим.

– Сюда бы хорошую пушку, – заметил Лубянов.

– Пушку? Верно, хорошо бы, – продолжая думать о чем-то своем, проговорил Жердев. – Только нету у нас пушки. Нету и не предвидится. Между прочим, окопы рой за кустами, скрытно и бесшумно.

– Ладно, разберусь.

– И не затягивай. Комбат приказал приступить немедленно. Соображаешь? – Жердев оглядел Лубянова. – Наблюдателей поставь своих. Чтобы глаз не спускали с шоссе.

– А разведчики?

– Разведчиков я сниму – нужны в другом месте. Соображаешь?

Жердев хотел еще что-то сказать, но передумал, тряхнул головой, будто отбиваясь от назойливых комаров, и направился в глубь леса. Следом за ним пошагал и Лубянов.

Солдаты ужинали. Спирин, вытянув длинные ноги, полулежал около толстого сухого корневища березы. Увидав Лубянова, помахал ему. Перед Спириным стояла открытая банка тушенки, на тощем вещевом мешке красовались три сухаря. Сержант Кажаев сидел рядом, наливал в кружку воду из котелка.

– Присаживайся, товарищ лейтенант, – пригласил Лубянова Спирин. – Банка тушенки на троих и каждому по сухарю.

Лубянов присел к ним. Кажаев ножом выскреб из банки тушенку, разделил на три части. Все старательно захрустели сухарями. Чуть поодаль тесной кучей сидели бойцы и тоже расправлялись с сухарями.

– Разве это еда – звук один, – нарушил тишину Кажаев. – Я бы еще съел столько и еще столько.

– Потерпи, – буркнул Лубянов, вставая. – Вечером старшина обещал картошку.

– Откуда?

– Яму, говорят, где-то раскопали. – Лейтенант испытующе посмотрел на сидящих неподалеку бойцов, сказал негромко: – Поторопите ребят. Ты, Кажаев, сходи к старшине за лопатами.

Лубянов вернулся на опушку леса, залег за кустом, стал наблюдать за шоссе и раскинувшимся за ним полем. Да, поле это казалось бесконечным. До самого горизонта тянулось. Тут если засекут, то как на ладони – все вокруг видно. А в лесу место для обороны подходящее – опушка намного выше шоссе, обзор прекрасный. Только если танки подойдут или артиллерия начнет бить, в лесу тоже достанется. Размышления лейтенанта были прерваны появлением на шоссе колонны автомашин. В прикрытых брезентом кузовах сидели солдаты. Лубянов стал считать: тридцать одна машина. Едва колонна скрылась, следом промчались мотоциклисты, подняв тучи ржаво-черной пыли. Гул и треск еще долго отдавались в лесу.

Когда движение на шоссе прекратилось, Лубянов пошел к солдатам и показал, где копать, как должен идти окоп. Наметил, где должны быть углы и повороты. От сплошного дугообразного окопа, вырытого вдоль опушки, сделали ход в лес. Солдаты трудились на совесть. Лубянов же снова пристроился за кустом и стал глядеть на шоссе. Движение возобновилось. Лубянов засекал по часам интервалы между движущимися колоннами, подсчитывая количество прошедших автомашин, бронетранспортеров, пушек, конных повозок…

Позади прогремели два взрыва. Вспышек не было видно. Где-то вдалеке упали снаряды. Взрывы повторились, теперь вроде ближе, вот еще два. Солдаты замерли, томительно прислушиваясь к далекому уханью.

– Куда это он бьет? – не выдержал Кажаев. – Может, нас нащупывает?

– Не должно, – ответил ему Спирин. – Где-то далеко стреляет.

Лубянов вернулся к солдатам, глаза его были прищурены. Сказал резко:

– Вы что, перекур устроили? А ну, быстро по местам! Чтобы через полчаса все было готово!

И снова вернулся на свое место за кустом, опустился на траву, неотрывно смотрел на дорогу, на ползущий по полю зыбкий серый туман.

5

С наступлением ночи, оставив вместо себя Спирина, Лубянов направился в глубь леса по окопу. Светила полная луна. Ее призрачный свет лился на черные срезы земли. Под раскидистым кустом орешника, прикрывшись шинелями, спали солдаты. Луна освещала их лица, заросшие щетиной, постаревшие, с застывшими гримасами, видимо от сновидений. Некоторые спали, поджав по-ребячьи ноги, разметав руки. Винтовки и автоматы лежали рядом или в изголовье. Уставшие от непрерывных переходов, от постоянного напряжения, солдаты забылись тяжелым сном.

Однажды в детстве Лубянов видел кинофильм. Тринадцать красноармейцев попали в окружение. Пустыня. Нет воды, нет пищи. Но красноармейцы держались, не теряли надежды. И в конце концов они победили – к ним пришла помощь… Мальчишки любили играть в этот фильм. Так же как и в кино, у них были «белые» и «красные». «Красные» с боями вырывались из окружения и совершали разные героические дела. Уж сколько прошло времени, а он, Лубянов, помнит этот кинофильм; он давно уже не тот мальчишка, он вырос, пошел на войну и сам попал в окружение. Фильм далекого детства словно вошел в его новую жизнь. Но все неузнаваемо изменилось: и враг оказался не таким простым, и оружия у него больше…

От деревьев между тем отделилась фигура и пошла навстречу Лубянову.

– Кто это? – послышался вопрос.

– Это я, Лубянов.

– Чего не спишь?

– А ты?

Лейтенант Соловьев, это был он, промолчал. Впотьмах лица его не было видно, но Лубянов представил: конечно, Соловьев улыбается. Все уже привыкли: Соловьев часто и беспричинно улыбается, иногда даже в самые неподходящие моменты. Недаром в батальоне сложилось о нем мнение как о несерьезном человеке. И еще он любит много говорить без надобности, сыплет на каждом шагу строчками стихов и вообще службу несет довольно странно: отдать приказ подчиненному без шуток да прибауток не может. Некоторые офицеры ругались с ним. Да что толку, извинится, попритихнет на какое-то время, а потом снова за свое. В цирк бы ему, клоуном. Лубянов однажды тоже чуть не поссорился с Соловьевым, когда тот вздумал учить его, как правильно произносить слово «средства», где делать ударение.

– А правда, чего не спишь? – переспросил Соловьев.

– Не спится.

– Мне тоже, – ответил со вздохом Соловьев. – Я все думаю: ну вот, зарылись прилично. А что дальше?

– Дальше? – Лубянов усмехнулся: – Опушка леса дальше, еще поле, потом шоссе, по которому немцы свои машины гонят… Наивный вопрос. Ты что, маленький или придуряешься!

– Да, верно. Вопрос не по существу. Между прочим, Поздышев тоже не спит – бродит.

– Ты видел его?

– «И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом», – негромко продекламировал Соловьев вместо ответа.

– Чего он?

– Беспокоится за инженерные сооружения. Моих ребят заставил две ячейки лишних вырыть. Впотьмах копали.

– Правильно сделал.

– Может, правильно. Пока, правда, тихо.

– А ракеты? Сам видел на шоссе. И в деревне.

– Шоссе патрулируют. – Соловьев помолчал. После паузы произнес доверительно: – Я бы этих патрулей давно снял и шоссе оседлал. Не пойму, чего наш капитан медлит?

– Патрулей бы снял, а дальше?

– «Безумству храбрых поем мы песню!..»

Лубянов не дослушал, повернулся и пошел назад, к окопу. Солдаты под орешником по-прежнему спали. Только один из них, с краю, наматывал обмотки и зевал: его, видимо, разбудили, чтобы сменил часового.

Соловьев шел следом.

– Жрать охота – спасу нет, – признался он.

На шоссе послышался рокот. Он приближался.

– Опять танки. Сколько же у него танков?.. – недовольно проговорил Лубянов.

6

Ночью по шоссе беспрерывно двигались колонны с немецкими войсками. Тяжелые машины, урча и освещая дорогу фарами, быстро исчезали в ночной тьме, но лес еще долго тихо гудел. Словно деревья, взволнованные приближением врагов, никак не могли успокоиться.

На рассвете возвратился Жердев с разведчиками. Вместе с ним пришло «пополнение» – шесть бойцов и сержант. Оборванные, обросшие, но с винтовками и небольшим запасом патронов.

Когда их привели к Поздышеву, сержант рассказал, что еще три дня назад линию обороны, которую занимала их дивизия, смяли немецкие танки с десантом, выброшенным в тылу. Землянка, где был оборудован узел связи, оказалась в окружении. Командира убили, сержант с шестью бойцами вырвался. Искали своих.

– Плутали, плутали, наконец нашли, – улыбнулся сержант, глядя на капитана.

– Документы есть? – строго спросил Поздышев.

– Есть, есть, как же без документов, – ответил сержант окающим говорком и полез в нагрудный карман гимнастерки. То же самое сделали и солдаты.

Поздышев стал разглядывать документы – в них все было правильно. Держа в руках красноармейские книжки, капитан задавал вопросы:

– Где ваша часть? Почему оторвались от своих?

Сержант уныло посмотрел на Поздышева:

– Это не нас надо спрашивать. Я же объяснял вам: мы дежурили на узле связи…

– Вы приказ от командира получили? – прервал его Поздышев и закашлялся, достал из кармана грязный носовой платок, обтер им губы.

– Не от кого было получать. Связь оборвали, танки шли прямо на нас… Да вы что, товарищ капитан, не верите, что ли! – вскипел сержант. – Мы так обрадовались – свои, мол, а тут такой разговор.

– Какой «такой»? Вы не забывайтесь! – отрезал Поздышев, сверля глазами сержанта. – Отвечайте, когда спрашивают. Рябинин, – позвал капитан ординарца, – отведи бойцов и сержанта к старшине, пусть покормит.

Сообщение Жердева оказалось неутешительным: болото тянется до деревни Борки и даже еще дальше. А в Борках разместился немецкий гарнизон. И в поле немцы стоят, часть какая-то.

– Да что ты мне все про немцев! Тебя зачем посылали? Выход через болото искать. Нашел?

– Если б нашел, доложил, – буркнул Жердев.

– Вот именно «если б нашел». А найти надо во что бы то ни стало. Не может такого быть, чтобы болото на таком расстоянии было непроходимо.

– Спросите хоть того сержанта – мы вместе искали, от самых Борков. Сунуться нельзя.

– Соваться не надо…

Поздышев вдруг махнул рукой и замолк. Приказал офицерам находиться на своих позициях, никуда не отлучаться. Сам же, присев на бревно, достал карту и долго водил по ней карандашом, подсчитывая километры, прокладывая новые маршруты. И оттого что после каждого нового подсчета на небритом лице комбата все резче обозначались глубокие морщины около рта и на переносье, ординарцу комбата, пожилому солдату Рябинину, становилось ясно, что дела складываются неважно. Насупившись, Рябинин старался в эти минуты смотреть в сторону, чтобы не видеть лица капитана.

По шоссе прошел обоз из девяти пароконных повозок. Битюги серой масти бойко тянули телеги на резиновом ходу с высоконагруженной поклажей, прикрытой брезентом. Битюги еще не успели удалиться, как появился мотоциклист. Проехав на скорости метров двадцать вперед, он круто развернулся и встал на обочине. Потом взял в руки бинокль и стал через него разглядывать лес. Тут же к нему подкатили еще трое мотоциклистов.

– Учуяли, сволочи! – с раздражением проговорил Спирин.

Мотоциклисты, не покидая машин, постояли минут десять, поговорили о чем-то, потом развернулись и укатили по шоссе обратно.

– Поехали докладывать, – решил Спирин.

– Наверно, – устало отозвался Лубянов. – К лесу подъехать они, видимо, побоялись.

– А в бинокль разглядывали. Может, что увидели.

– Обычная патрульная служба. Шоссе наверняка сегодня не будет пустовать.

Лубянов не ошибся. После того как мотоциклисты уехали, через час примерно, появилась колонна тяжелых танков. Пыль стояла столбом, а бензиновая гарь доходила даже до лесной опушки. Гудели танки на шоссе, гудели «юнкерсы» в небе. В этом гудении ощущалась сила, готовая смести все на своем пути. Поздышев, в плащ-накидке, сидя на поваленном дереве, прикидывал вариант за вариантом. Иногда он вдруг вскакивал и торопливо шел к лейтенанту Соловьеву, спускался в траншею, смотрел в бинокль на поле, на деревню, оценивая обстановку. Да, между избами всюду грузовики, мачта антенны в центре, на улице много немцев, а жителей не видно. Около колодца стоял человек в одних трусах, другой – в немецкой форме – поливал ему на спину.

Стоявший рядом с Поздышевым Соловьев заметил:

– Снайпера бы сюда, товарищ капитан. А может, мне и самому попробовать?

– Помолчите лучше.

К Лубянову комбат тоже наведался.

– Сколько танков прошло сегодня?

– Больше сотни. Сто восемнадцать…

Поздышев прошелся по траншее, увидел в нише гранаты, бутылки с бензином, пересчитал.

– Табачку бы нам, товарищ капитан, – попросил Лубянов. – Ребята совсем извелись.

– Табачку? Ах, табачку, – Поздышев оторвался от своих мыслей. – Нету табаку. Вчера последний раздали. Вот, возьми у меня. – Он сунул руку в карман галифе, достал помятую неполную пачку махорки.

– Да неудобно как-то.

– Удобно, удобно, – Поздышев даже подморгнул.

– Тогда спасибо, – поблагодарил Лубянов.

Вечером Поздышев вызвал к себе Жердева.

– Надо во что бы то ни стало пробраться в эти Борки, – объявил он, цепко оглядывая лейтенанта. – Связаться с кем-то из местных. Может, знают брод через болото.

– В Борках немцы, – напомнил Жердев.

– Теперь кругом немцы. Что же делать? С часу на час нас могут открыть. Сам понимаешь, что получится. Надо искать выход. Возьми с собой кого считаешь нужным. И запомни: в твоих руках наша судьба.

Жердев, услышав последние слова капитана, пробормотал невнятно, что сделает все. Повернулся и пошел собираться.

Через час, когда сгустились сумерки, разведка отправилась на задание. Впереди шагал Жердев в немецкой плащ-накидке и немецкой каске, за ним – солдаты Мухин и Жилин в таких же накидках и касках.

В лесу шли быстро – Жердев проложил здесь не одну тропинку, ориентировался легко, уверенно. Было прохладно, похрустывали под ногами сухие сучья, шелестела трава. Иногда путь им пересекали сойки. Отлетев поодаль в кусты, птицы наблюдали за пришельцами.

– Что там у тебя хлюпает? Хлюп, хлюп… – спросил Жердев, поворачиваясь к Мухину.

– Не знаю. Может, портсигар. Да вот еще перочинный ножик.

Обычно колкий, ироничный, Мухин сейчас присмирел. То, что лейтенант услышал, как в его кармане постукивает портсигар, удивило Мухина.

– Обвяжи тряпкой. А лучше, положи эти вещи в разные места, – посоветовал Жердев.

Мухин переложил перочинный ножик в нагрудный карман гимнастерки, а портсигар собрался было выбросить: все равно табаку нет. Но его остановил Жилин:

– Не дури. Красивая штука.

– Это мне ребята в цеху подарили.

– В цеху? За какие такие таланты? – не удержался Жилин.

– Провожали в армию и подарили.

– Вон оно что! Значит, память. Тем более нельзя бросать. Сам-то откуда?

– С Урала. Город Челябинск. А ты?

– Я из деревни. Псковская область. Все хотелось в город попасть, да не вышло, не пустили…

Видимо, Жилин вспомнил что-то неприятное из своей жизни и хотел рассказать о себе подробнее, но Мухин перебил его, сказав, что если учитывать факт его рождения, то оно произошло тоже в деревне, где он жил недолго: отец с матерью померли и его поместили в детский дом, потом он кончил ФЗУ, жил в общежитии, работал на заводе.

– Но понимаешь, какая странная штука, – продолжал Мухин, – все время мечтаю попасть в деревню. Тянет. И сам не знаю почему. Тянет, и все.