Текст книги "Первая встреча, последняя встреча..."

Автор книги: Владимир Валуцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– Что-нибудь хорошее напишите! Барбашеву – от артистки Дроздовой!

– И мне!.. Бессмертный – моя фамилия!

– И мне, товарищ Дроздова!.. А это – за товарища, он в госпитале!..

Директор клуба волновался, поглядывая на часы.

Подбегали новые добытчики, военные и штатские, и этот водоворот все больше увлекал Збруева внутрь толпы – и скоро он был уже совсем близко от Тани. Уже не только слышал ее, но и видел: как Таня улыбается, как утопает она в букетах, как вырывает из блокнота предупредительного лейтенанта листочки, одаривая всех, налево и направо.

– Пожалуйста!.. Пожалуйста!.. Не за что!.. Это вам… А это кому?.. Что-то я совсем запуталась, ребята… Вам, кажется?

И вдруг Збруев осознал, что бумажка с автографом протянута ему, и машинально ее взял.

Таня же, передавая листок, на секунду задержала взгляд на лице Збруева:

– А с вами мы, кажется, где-то уже встречались?..

Не успел Збруев ответить, как Таню скрыл плечистый сержант:

– А меня помните? Я – Козлов, на Новый год вам открытку прислал!

– А… Помню, помню!.. – услышал Збруев. – Спасибо!..

– А меня? Вы у нас в части выступали!

– Помню, всех помню! – смеялась Таня.

И толпа двинулась к дверям зала.

И тут – стихнут голоса, хотя разговор, судя по всему, будет продолжаться, – и зазвучит грустная мелодия балалаек.

 
В век космических открытий
До звезды – достать рукой…
Братцы, звездам не пишите:
Перспективы – никакой.
Ну а ежели серьезно —
Звездам можно и простить:
Ведь на то они и звезды,
Чтобы каждому светить!
 

…Мечта, окруженная множеством Збруевых, удалялась в направлении зала, а один из них – тихо брел со своим чемоданом в другую сторону, к выходу, мимо стены, заклеенной одной и той же афишей: улыбающаяся артистка Дроздова в новом фильме – повторяющейся бесконечно, как пулеметная очередь.

– Что-то вы остановок больно много делаете, товарищ ефрейтор, – сказала кассирша в окошечке, возвращая Збруеву закомпостированное проездное предписание.

– Родственники, – отозвался Збруев. – Большая семья.

Над старинным городком Княжий Остров плыл архаический малиновый звон.

Было воскресенье – и со всех сторон к собору тянулись приезжие старухи. На перекрестке двух наиболее оживленных магистралей их негустой поток сливался с потоком неверующих горожан, которые гуляли просто так, по случаю выходного дня.

Расплетаясь, один рукав людской реки продолжал путь к собору, другой – вкатывался под арку Сада Отдыха. И в этом, другом рукаве, чинно держась под руку, шли Римма Филимонова и Збруев.

– Вы не обижайтесь, что я вас домой не пригласила, – сказала Римма. – Мне девчонки говорят: Римка, ты молодость губишь, все дома да дома… А мне нравится! Я радио слушаю, вышиваю, художественную литературу читаю. В этом году, правда, только шесть книжек прочла: эпидемия гриппа, мы, медсестры, из больницы не вылезали… Костя, а вы романтик?

– Я? Конечно – романтик, – кивнул Збруев. – А вы?

– Я – ужасный романтик, – вздохнула Римма. – Все мечтаю, мечтаю… Скажите – вам иногда хочется умчаться далеко-далеко и встретить там что-то большое и светлое? Бывает?

– Ясное дело, – согласился Збруев. – Даже часто.

– Ой, надо же, как мы похожи…

Они проходили мимо комнаты смеха.

– Может, зайдем, посмеемся? – предложил Збруев.

– Не люблю, – сказала Римма. – Там человек в искаженном виде представляется.

– Думаем все! – крикнула с эстрады женщина с микрофоном. – Пятый вопрос: почему Красные Ворота называются красными?

На скамейках сидело несколько человек, в том числе Римма и Збруев.

– Так покрасили! – крикнул хулиганствующий подросток.

– Товарищ считает так. Будут другие мнения?..

– Костя, вы знаете? – шепнула Римма.

Збруев крикнул:

– Красные – значит красивые!

– Товарищ дал правильное определение! Армия впереди. Следующий вопрос: кто, где и при каких обстоятельствах воскликнул: «с такими молодцами – и отступать?»

– Костя, ну? – подтолкнула Римма Збруева.

– Кутузов, в битве при Бородино!

– Товарищ снова на высоте, остается позавидовать его девушке. Теперь переходим к искусству. Перечислите фильмы с участием артистки Татьяны Дроздовой.

Римма посмотрела на Збруева, но Збруев молчал.

– Мало каши ел твой Костя, – сказал подросток.

– А тебя, сопля, не спрашивают! Ну, Костя?.. – нежно подбодрила она Збруева.

– Скучное мероприятие, – вдруг вставая, сказал Збруев. – Пошли отсюда.

Качели лихо взлетали в небо – и вместе с ними то взлетал, то падал Сад Отдыха – с палатками, транспарантами и толпой гуляющих людей. Римма смеялась, пищала и придерживала подол платья. Збруев же стоял в лодке твердо, как постамент.

Потом качели остановились, Збруев и Римма сошли на землю и встали в очередь за мороженым.

– Два за двадцать восемь! – попросил Збруев.

– Зачем двадцать восемь? – сказала Римма. – Есть фруктовое.

– Тогда – одно за семь, – сказал Збруев. – Я фруктовое не люблю.

– Ну, если одно – тогда уж лучше за пятнадцать.

Збруев купил мороженое и вручил Римме.

Они отошли от лотка и заняли очередь на карусель.

– Значит, мороженое вы не любите, – сказала Римма. – А что вы любите?

– Все люблю. Кашу, картошку, селедку, винегрет, борщ, голубцы… косхалву… Пироги люблю. Тетка у меня толковые пироги печет.

– Я тоже пироги неплохо пеку, – сообщила Римма. – Я вообще люблю готовить. Могу бефстроганов, блинчики диетические, безе. Перед едой, говорят, выпить хорошо? – небрежно поинтересовалась она.

– Нет, – сказал Збруев. – Я к этому равнодушный.

– Правда? Это хорошо! Терпеть не могу алкоголиков. Нет, против рюмочки я, конечно, не возражаю, но если бы мой муж пришел пьяный, убила бы на месте!

Звучала прозрачная музыка адажио из «Лебединого озера». Римма плыла верхом на лебеде, Збруев восседал рядом с ней на жирафе. Карусель медленно кружилась над головами ожидающих очереди.

Римма нежно глядела на Збруева. Звучала музыка. Плыла карусель.

Так они трижды проплыли по кругу, потом музыка оборвалась, карусель остановилась, и дежурная по аттракциону открыла калитку.

Збруев и Римма спустились вниз.

– Хороший у вас вестибулярный аппарат, – сказала Римма. – А у меня голова закружилась… Присядем?

Збруев послушно сел на скамейку. Римма положила ему голову на плечо.

Карусель тем временем приняла новую партию гуляющих, и снова грянуло адажио из «Лебединого озера».

– Костя!.. – торжественно сказала Римма. – Я вам доверяю. Сейчас мы пойдем ко мне и будем пить чай!

Они вошли в квартиру с большим коммунальным коридором. По дороге к своей комнате Римма поочередно заглянула во все остальные.

– Марта Михайловна, вы дома? А это мы. Познакомьтесь – это Костя.

– Очень приятно, – сказала Марта Михайловна, выглядывая в коридор.

– Тетя Паша!.. Выйдите на минутку. Тетя Паша, познакомьтесь. Это Костя.

– Очень приятно! – заулыбалась тетя Паша.

Римма заглянула на кухню.

– Добрый вечер, Костя, вынь руку из кармана. Поздоровайся.

– Здравствуйте.

– Очень приятно! – хором ответила кухня.

У двери, на коврике, стояли сапоги Збруева. Сам Збруев в женских тапочках сидел на диване и без определенного выражения на лице смотрел окрест.

Всюду была идеальная чистота: все дышало стерильным уютом: обои в горошек, малогабаритный сервантик, натертый до солнечного блеска пол.

– Комната, сам видишь, небольшая, – говорила Римма, расставляя тарелки, – но светлая, зимой тепло. Правда, пустовато. Но я не раба вещей. Лучше покупать постепенно, да подороже… Швейную машину, телевизор, как раз здесь, в углу ему место… Кровать… У тебя специальность есть?

– Шоферские права, – отозвался Збруев.

– У нас в больнице на «скорую помощь» требуется шофер. Сто двадцать рублей. И если, скажем, у жены еще восемьдесят, жить можно.

Збруев хмуро полез за папиросами.

– Ты что это?.. Курить в комнате?.. – ужаснулась Римма, выхватила папиросу изо рта Збруева и выкинула в форточку. – Смотри. Не хватало нам це-о-два дышать!

Римма извлекла из шкафа медицинскую склянку с надписью: «Спирт», шприц и две рюмки.

Набрав спирта в шприц, накапала в рюмки и долила водой.

– Ну, Костя! – подняла она руку. – За любовь, за счастье!

Выпили, Збруев, собственно, и не почувствовал – выпил он или нет, но заглянув в рюмку, обнаружил, что выпил.

– Помолчим, пока чай кипятится? – предложила Римма.

Улыбнувшись, она завела патефон. И села на диван рядом с Збруевым.

– А-аист! – запел патефон. – Здравствуй, а-аист!.. Мы наконец тебя дожда-ались. Спасибо, а-аист, спасибо, птица. так и должно было случи-и-иться!..

– Хорошая песня, правда?.. – поглядела на Збруева Римма.

Вдруг Збруев принялся натягивать сапоги.

– Ты чего? – удивилась Римма.

– Совсем забыл… – Збруев старательно прятал глаза. – У меня же поезд… спасибо… рад был с вами познакомиться.

– А… чай? – растерянно спросила Римма.

– В другой раз… – Збруев встал. – До свидания… Знаете ведь… Гора с горой не сходится… а Магомет с Магометом…

Хлопнула дверь…

Римма долго смотрела на дверь, закрывшуюся за Збруевым. Сняла пластинку. Села. Посидела. Убрала спирт и рюмки обратно в шкаф. Стала собирать тарелки…

Далее Збруев ехал электричкой. И на вид был расстроен и невесел.

Напротив сидел русобородый молодой человек и читал журнал «Здоровье».

– Да… – огорченно протянул он, перелистывая страничку. – Жаль.

– Кого? – спросил Збруев.

– Да вот пишут: пересадили человеку женское сердце…

– И что?

– Три дня прожил, скончался.

– Понятно, – кивнул Збруев.

– И все-таки я верю в успех, – сказал человек. – Не сегодня, так завтра. Наука идет вперед. Вот – кибернетика. Деликатнейшие вопросы решает! Был я недавно в Румынии. Там – как? Берут данные женихов, данные невест, вводят в ЭВМ, у кого параметры сходятся – пожалуйте в ЗАГС!

– А как же любовь? – заинтересовался Збруев.

– Бывает, что обстоятельства поджимают, не до этого, – вздохнул человек. – Дипломату, скажем, без жены – нельзя. Священнослужителю – тоже.

– А вы – дипломат?

– Нет, я священнослужитель.

Збруев подозрительно посмотрел на него – и отвернулся к окну. Спустя минуту у Збруева мелькнула идея.

– Значит, вам обязательно жениться? – спросил он.

– Вот, представьте, надо. Окончил семинарию, могу распределиться в хороший приход, а холостому – не дают… Закостенелая традиция!..

– Есть для вас кандидатура, – сказал Збруев. – Во будет попадья!.. Живет как раз напротив монастыря, комната – шестнадцать метров! Хозяйственная! Чистоплотная! И внешние данные имеются! – Збруев достал фотокарточку Риммы. – Поглядите!

– Нехорошо смеяться над чувствами верующих, гражданин, – обиженно сказал поп.

– Да я серьезно! – воскликнул Збруев. – Мимо счастья проходите! – он пожал плечами и сунул карточку в карман.

Помолчали. Поп снова раскрыл «Здоровье», еще немного помолчал – и опустил журнал.

– Позвольте взглянуть еще разок?

Спустя некоторое время, они выходили из вокзального ресторана. Глаза их блестели, а лица румянились.

– Поп – это у вас звание или должность? – допытывался Збруев.

– Ежели без прихода, – вздохнул поп, – значит, одно звание.

– А какое, если перевести на армию?

– Ну… – поп подумал. – Вроде – капитан.

– А если маршала перевести?

– Это уже, брат… – поп наклонился к уху Збруева и ответил шепотом.

– Алексей? – переспросил Збруев. – А фамилия?

– Фамилии ему не положено.

– Ну да, – кивнул Збруев. – Вы же от государства-то отделены… У нас свое, у вас – свое…

И тут ему в голову пришла светлая и до смешного простая мысль. Збруев остановился.

– Слушай! – воскликнул он. – Ну хорошо: тебе невесту искать по званию положено. А мне-то зачем? Я-то куда, дурак, лезу? Добровольно! А?..

– И не лезь, – одобрил поп, – раз есть возможность.

– И не полезу!.. Слушай, друг, бери всех остальных, дарю!

– Удобно ли… – начал поп, но Збруев перебил: – Удобно! Tы – за мир?

– За мир.

– И я – за мир. Для хорошего человека ничего не жалко! – он вынул из кармана карточки. – Смотри, какие девчата!

– Вот эту я знаю, – сказал поп.

– Не можешь ты ее знать! Хабаровский край, село Кресты, – прочел Збруев на обороте. – А вот, смотри, какая девушка! Красавица! Общественный деятель! Верхнегорск, комсомольская стройка!

– Это нам не годится, – сказал поп. – Там прихода нет.

– Ну, как знаешь. А я – всё!.. Вот – люди! – восхищенно воскликнул Збруев, увидев группу солдат, строем шествующих по платформе с одинаковыми фибровыми чемоданчиками. – Тоже небось демобилизованные! Небось возводить что-нибудь едут или покорять… А я – кто? Авантюрист!.. Все! Завязываю! Куда они, туда и я! Прощай, капитан, будь счастлив!

И Збруев, оставив ошеломленного попа, пристроился к колонне.

Гремел оркестр. Улыбались штатские пассажиры, и Збруев, вместе с солдатами, отвечал им на улыбки.

– Ребята, куда едем? – бодро спросил он у соседа.

– Верхнегорск, комсомольская стройка!

Збруев опешил, сбился с шага и начал отставать.

– Шире шаг! – скомандовал сержант.

– Значит… судьба! – вздохнул Збруев и догнал колонну.

…Проплыл за окном монументальный каменный столб, разделенный продольной полосою.

– Азия!.. – закричал солдат-казах. – Уже Азия!

– Не отвлекайся, Хабибулин, – сказали ему с верхней полки. – Тебе на «К».

Хабибулин оторвался от окна.

– Караганда.

– Третий раз говоришь!

– Ну, тогда – Кустанай.

– Йорк, – сказал щеголеватый сержант Орлов.

– Чего?

– Нью-Йорк – новый Йорк. А Йорк – просто Йорк.

– Не пойдет, вылетай, Орлов, – распорядился Збруев. – А я знаю: Йошкар-Ола.

– Акмолинск! Збруев, тебе снова на «К».

– Краснопрядск, – сказал Збруев.

– Нету такого города, – заявил Орлов.

– Нету? – обиделся Збруев. – Центр текстильной промышленности, двадцать пять тысяч населения. Расположен на Среднерусской возвышенности.

– Ай, Збруев, откуда все знаешь? – удивился казах.

– Ты город давай, Хабибулин, без разговорчиков.

– Караарык, – сказал Хабибулин.

– Что?

– Правильно, есть такой город, – мстительно заметил Орлов. – А тебе, Збруев, опять на «К».

– Пожалуйста, Княжий Остров.

– Ха! Город надо, а не остров.

– Это и есть город, только очень древний.

– Совсем древний, да? – засмеялся казах. – Из древней истории, да?

– Из какой древней, когда там в прошлом году эпидемия гриппа была!

– Слушай, Збруев, откуда ты все знаешь? – подозрительно спросил Орлов.

– Ездить больше надо, товарищ Орлов. Хабибулин, тебе на «В».

– На «В» – знаю, – обрадовался казах. – Верхнегорск!

Двадцать шесть пар надраенных солдатских сапог ступали по сухой, взрытой земле. Солдаты во главе со Збруевым шли по стройке.

– Значит, так, – тоном гида объяснял Збруев. – Стройка межобластного значения, с прошлого года объявлена ударной комсомольской. Что еще?.. Срок сдачи в эксплуатацию – третий квартал текущего года. По линии быта: дома городского типа, газ, ванная – все как в столице. Завершается строительство широкоэкранного кинотеатра на восемьсот посадочных мест, ну, само собой – ясли, детские сады…

Мимо, обдавая солдат пылью, с тарахтеньем пробегали землевозки, тянулись, разбрасывая направо и налево шлепки жидкого бетона, самосвалы; проползали трейлеры с техникой и арматурой – и все это великое движение сосредотачивалось вдали, где сквозь редкие таежные сосны, оставшиеся неспиленными, высились ажурные переплетения железобетонных конструкций и башенных кранов.

– Ну даешь, ефрейтор! – восхищенно сказал Хабибулин. – А девушки тут красивые?

Шаги Збруева замедлились. Словно вспомнив что-то, он оглянулся на ребят и остановился.

– Вот что, братцы, – сказал он. – Вы идите, а я – вперед, все разведаю… – и вскочил на подножку проходящего самосвала.

В приемную, помимо двери комитета ВЛКСМ, выходило еще три: месткома, парткома и отдела кадров. Все двери беспрерывно хлопали, стучали пишущие машинки – и в довершение всей деловой сумятицы маляр, стоя на козлах посреди приемной, белил потолок и разбрызгивал на головы краску.

Разобравшись в дверях, Збруев толкнулся в комитет.

У шкафа на корточках сидела девушка и сердито запихивала папку в нижнюю полку.

– Мне нужна Галина Листопад! – молвил Збруев.

– Я – Листопад.

Девушка поднялась, и Збруев – обомлел.

И на это была причина: то, что увидел Збруев, было совершенством молодости, красоты и обаяния, обладало карими глазами, пушистыми ресницами, а на стройных ногах носило белые туфельки на среднем каблуке.

– А кто же… на фото?.. – забормотал Збруев, щурясь, словно девушка излучала сияние.

– На каком фото? Вам что, товарищ?

– Збруев я, Костя!..

– Збруев?.. – повторила девушка. – Ах Збруев! – воскликнула она энергично, но не более уверенно.

– Так точно! – подтвердил Збруев.

Девушка обошла стол и протянула руку.

– Здравствуйте! Садитесь… – она приветливо оглядела Збруева. – Так вот вы, оказывается, какой!

Збруев скромно потупился, хотя сделать это было нелегко: девушка, как магнит, притягивала его взгляд.

– Демобилизовался, прибыл в ваше распоряжение… Так сказать, для установления личных контактов… А то ведь, скажем, фото, – постепенно осваиваясь после первого потрясения, продолжал он, – разве оно дает о человеке представление? Вы мне как-то в ватнике больше рисовались…

– Это мы на закладке котлована снимались, – сказала Галя. – Ну что же, – гостеприимно улыбнулась она, – будем считать, что личный контакт установлен! Я очень рада, что вы приехали на нашу комсомольскую стройку, по зову сердца, по велению долга…

– Конечно, – согласился Збруев, – только я вообще-то больше по письму… – но его прервал телефон.

– Листопад слушает, – сказала Галя. – Какие трубы? Диаметр? Не орите, я тоже могу крикнуть! Ну хорошо, как ему звонить? Ладно… Значит, за работу, Збруев? – снова улыбнулась Галя и протянула руку.

Збруев, встав, пожал ее, но сел обратно. Душа его впадала все в большее смятение.

– Так я говорю – я больше по письму, – настойчиво повторил он, заглядывая Гале в лицо. – Персонально к вам…

– А что такое?

– Ну… я думал – мы сначала поделимся… поговорим обо всем?

– Обязательно! – кивнула Галя. – Заходите… Лучше всего денька через три…

– Как через три? – испугался Збруев. – У меня всего – два с половиной!

– Что – два с половиной?

– Да нет, я – так… – спохватился Збруев. – Что ж, мне, значит – идти?

– Так – все вроде?

– Все?..

– А что еще? В отдел кадров я позвоню, сейчас там обед.

Збруев еще помедлил и встал.

– Ну, я пошел?..

– Ага! Заходи, – сказала Галя и снова взялась за телефон.

Збруев вышел в приемную.

И тут он обнаружил сержанта Орлова – а за ним всех солдат с чемоданами, сидящих у дверей отдела кадров, который, как известно, был закрыт на обед.

Збруева осенила счастливая мысль, он повернулся кругом и вошел обратно в комитет.

– Вы сказали, через три дня… – начал он с порога. – А по служебному делу можно? Я ведь, по зову сердца, по велению долга, вам еще сорок человек привез!

– Ну!.. – обрадовалась Галина. – Что ж ты сразу не сказал?

– Да как-то постеснялся… себя выставлять, – ответил Збруев.

Вечером Збруев озабоченно пробирался по единственной и еще не замощенной улице поселка строителей, от фонаря к фонарю, и заглядывал в редкие освещенные окна.

– Товарищ! – окликнул он встретившегося наконец прохожего. – Товарищ Галина Листопад где живет?

– Третий дом, – сказал прохожий, – вон, окно желтое.

Перепрыгивая через лужи, Збруев направился к указанному дому, где на втором этаже светилась желтая занавеска. Поднял с земли камешек и бросил в стекло.

– Кто тут? – появился женский силуэт.

– Это я, Збруев!.. Галя, я ребят разместил, все в порядке, спят, – Збруев помолчал. – Может, пройдемся? Ночь очень теплая.

– Не могу, Костя. Мне еще отчет писать.

– Ну ладно, – сказал Збруев. – Я ведь, в общем, просто так… пожелать спокойной ночи.

Солдаты спали, размещенные в спортивном зале школы. Одна койка стояла неразобранная. Збруев, поеживаясь от предутреннего холодка, бродил взад-вперед по импровизированной казарме и размышлял. Мысли росли как снежный ком, они распирали его существо.

– Хабибулин! – не выдержал наконец Збруев, тронув за плечо казаха. – Проснись!.. Скажи, Хабибулин, – присел он на койку, – какой тебе тип женщины нравится: чтобы… плов хорошо варила, чтобы все полы у тебя в юрте блестели – или такой, чтобы… каналы прокладывала, заводы строила, массы за собой вела!.. И если она к тому же красивая. Какой?

– А которая плов – тоже красивая? – спросил казах.

– Ну допустим.

– Которая – плов, – ответил казах и тотчас снова заснул.

– Эх, Хабибулин!.. – поднялся Збруев. – Не пловом единым сыт человек.

Он походил по комнате и присел на кровать Орлова.

– Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… – задумчиво продекламировал Збруев. – Есть все-таки женщины в русских селеньях!.. А, Орлов?.. – он приподнял над подушкой голову беспробудного сержанта. – Орлов, ты читал Виктора Гюго «Отверженные»?.. Верно там сказано: если горе и несчастье длятся слишком долго, значит, счастье не за горами!

Збруев отпустил голову Орлова и встал.

– Только теперь его нужно ковать… – озабоченно произнес он. – Ковать…

Он постоял немного среди кроватей.

И вдруг над общежитием и, казалось, над всем поселком раздался крик Збруева:

– Па-адъем!..

Жидкие солнечные лучи освещали только верхушки таежных елей и стрелы кранов, когда сонный отряд, возглавляемый Збруевым, зевая и пошатываясь, шагал по улице жилпоселка.

– Раз, два… – считал Збруев, глядя на номера домов. – Три, четыре… пять… Может, песню, а, ребята?

– Ну, это уж хрен тебе, – сказал Орлов. – И так поднял ни свет ни заря…

– А ты слыхал, Орлов, что покой нам только снится? – ответил Збруев.

Тут показался двухэтажный дом, и Збруев остановился.

– Галина! Товарищ Листопад! – крикнул он.

Спустя минуту окно на втором этаже отворилось и появилась жующая Галина с чашкой в руке.

– Здравствуйте, ребята! Вы куда собрались?

– Готовы к освоению необжитых просторов Сибири! – ответил Збруев.

– Так сегодня – выходной! – сказала Галя.

– А что солдату отдыхать? – возразил Збруев.

Галя подумала.

– Ну, раз вы такие энтузиасты… Тогда позавтракайте – и к десяти приходите на воскресник!

– Ясно, – сказал Збруев. – А ты там будешь?

– Уже бегу, – кивнула Галя. – Доем только.

– Приятного аппетита! Взвод, кругом! – скомандовал Збруев. – В столовую шагом – марш!

По перспективному плану, сквер должен был находиться в центре будущего города, то есть за три километра от нынешнего поселка. Среди энтузиастов воскресника трудилась бригада Збруева. Мелькали лопаты. Одна за другой в земле появились ямы для саженцев.

В тот самый момент, когда Збруев отчитывал Хабибулина за сломанную лопату – подъехал самосвал. На его подножке стояла Галина.

– Идем двумя фронтами! – доложил Збруев. – Встречно!

– А я вам саженцы привезла.

– Первое отделение, принять саженцы! – распорядился Збруев.

Солдаты подошли к машине и осторожно взяли по деревцу.

– Что это за работа!.. – недовольно растолкал их Збруев. – А ну, давай еще! Еще! Еще!.. – и, шатаясь под тяжестью десяти деревьев, двинулся от машины.

Освободившись от ноши, Збруев оглянулся на Галю и тут увидел, что рядом с ней стоит и шкодливо улыбается сержант Орлов.

– Орлов, за навозом! – нахмурившись, крикнул Збруев.

– Слушай, что раскомандовался? – сказал Орлов. – Ты, между прочим, ефрейтор, а я – сержант!

– Ты – бывший сержант!

– А ты – бывший ефрейтор!

– Ребята! – деловито разняла их Галя. – На нашей комсомольской стройке не ссорятся!

Сержант нехотя отошел к мототележке.

– Аракчеев… – проворчал он, сел на тележку верхом и поехал за навозом.

– Что встали, второе отделение?.. – крикнул Збруев. – Веселее, веселее! – он повесил на сучок свой транзистор и включил музыку. – Делай, как я!

И, поплевав на руки, он со страшной силой всадил лопату в землю.

Гремела бодрая музыка, мелькали лопаты…

И вдруг музыка оборвалась. Это сержант Орлов вернулся с навозом, выключил радио – и сел на пенек.

– Обедать время, – заявил он. – Где обед?

– Привезут когда положено, – строго сказал Збруев.

– Ха! – засмеялся сержант. – На воскреснике нет кухни, я проверил. Если ты – старший, значит – обязан обеспечить!

– И обеспечу! – Збруев раскрыл бумажник и вытащил деньги. – На, держи! Выгружай навоз, езжай за колбасой. Бескрылый ты человек… Орлов! – презрительно добавил он, оглянулся на Галю, но Гали поблизости, к сожалению, не было.

…В здании управления Збруев задержался у входа перед зеркалом, осмотрел свой трудовой вид, потрогал дыру на гимнастерке, оглянулся – и аккуратно порвал ее побольше.

– Разрешите… разрешите, товарищ – станьте к сторонке! – по-хозяйски двинулся он через приемную. Дернул дверь комитета комсомола, но дверь была заперта.

– А где Галина? – спросил Збруев у секретарши.

– Уехала, – ответила секретарша.

– Вот тебе раз… Куда?

– На стройплощадку вызвали. А вы по какому вопросу?

– У нас свои дела… – сказал Збруев.

И под удивленным взглядом секретарши пошел к выходу.

Уборщица подметала в столовой пол и громоздила стулья на пустые столы.

Галины не было и здесь. Збруев подошел к буфету.

– Почем пирожки? – спросил он.

– Пять копеек, – сказала буфетчица.

– А с чем они?

– С рисом-яйцами.

Збруев порылся в карманах, даже вывернул – у него не было ни копейки.

– Жаль, – сказал Збруев. – Если бы с мясом. А Галина Листопад не заходила?

– Заходила, – сказала буфетчица. – Прибежали за ней, авария на участке, даже компота не допила.

Збруев оглянулся.

– Значит, это ее компот?

– Ее.

Збруев подошел к столику, залпом выпил компот – и побежал дальше.

Было уже темно, когда Збруев – голодный, с ног до головы в земле и навозе, с лоскутом гимнастерки, свисающим с плеча, валясь от усталости, снова добрался до управления.

– Не слыхали – авария кончилась? – спросил он ночного сторожа.

– Я только заступил, – ответил сторож.

В приемной было пусто. Дверь комитета была приот крыта. Збруев устремился к ней, распахнул… Галя была на месте, но рядом с ней сидел незнакомый мужчина, оба они жевали бутерброды с холодными котлетами, и мужчина помогал Гале подшивать дыроколом бумаги в папку.

– Наконец-то! – обрадовался Збруев. – Я уж думал – совсем тебя не найду. Значит так: сквер разбили, ребята спят, гимнастерка вот порвалась – зашить бы?

– Слушай, ефрейтор, – сказал мужчина. – Что ты моей жене покоя не даешь ни днем ни ночью?

– Как жене?.. – оторопел Збруев. – Чьей жене?

– Познакомься, Николай, – сказала Галя. – Это Костя Збруев, стрелок-отличник.

Збруев машинально протянул мужу руку.

– Постой… А зачем же тогда она писала… раз жена?

– Что писала?

– Про чувства…

Муж подозрительно посмотрел на Галю.

– Ничего я такого не писала, – сказала Галя. – Может, это комсомольская переписка по линии контактов с армией?..

– Сейчас мы разберемся, – мрачно сказал муж. – Раз по линии контактов, значит – копии должны быть.

Он направился к шкафу. Збруев перевел растерянный взгляд на Галину.

– Збруев – «эс» или «зэ»? – спросил муж, возвращаясь и раскрывая папку.

– Зэ…

– ЗАГС, заселение… Збруев. – Он быстро пробежал страничку. – Ну и где же тут про чувства?

– Вот… – неуверенно ткнул пальцем Збруев.

– «Дорогой далекий солдат…» – прочел муж. – Ну и что?

– Ну, тогда вот… хотя – нет… – взгляд Збруева забегал по страничке и наконец остановился. – А это что такое?.. – обличил Збруев – и прочел: – «Как тебе служится, с кем тебе дружится, что тебе снится во сне!»

– Ну и что?

– Если человек стихи переписывает – он же особые мысли выражает! Всё здесь про чувства! Всё!

– Бездоказательно, товарищ Збруев, – отрезал муж.

– Вообще-то письма Перепелкина составляла… а я только подписывала, – призналась Галя.

– Видишь, это шефская работа, тебе ясно? Дело, понимаешь? – кивнул муж на папку. – Вот тут и твое письмо подшито… Между прочим, – усмехнулся он, – «женщина» без мягкого знака пишется.

– А почему же – «жень-шень»? – вяло, думая о другом, возразил Збруев.

– Потому что китайское слово. Тебя еще и грамоте надо учить? Вон вас сколько! – кивнул муж на полки шкафа, забитые папками. – Что же, прикажешь с каждым индивидуально работать?

Збруев долго смотрел на мужа – и вдруг сказал с сердцем:

– Бюрократ ты! И ты, и твоя жена!

И вышел из комнаты.

Вслед ему, шагающему от управления, глядели ярославские ребята, расположившиеся на крылечке.

 
Прояви к Галине жалость,
Не вини ее, солдат:
Видно, шибко замоталась
На работе Листопад!
Кабы только – шефский сектор,
Но еще ведь на руках
Все прорывы на объектах
И на мужниных носках…
 

На столб опустился ворон и каркнул.

«Ж.-д. станция – 8 км – с. Оленево – 120 км», – указывали стрелки.

Под столбом, как былинный богатырь на распутье, сидел на чемодане Збруев и зашивал прореху на гимнастерке.

Сделав последний стежок, он перекусил нитку, надел гимнастерку и с ремнем в руке привстал, услышав вдали шум мотора.

Вскоре рядом со Збруевым затормозил грузовик. Шофер высунулся из кабины.

– Не до Оленева? – спросил Збруев.

– Три рубля… – сказал шофер. – Деньги вперед.

– Три… – скис Збруев. – А может… ремень возьмешь?

– Не возьму, – сказал водитель. – Он казенный. – И захлопнул дверцу.

– Так я демобилизованный! – закричал Збруев, труся с чемоданом за машиной.

– У демобилизованных деньги есть.

Шофер прибавлял скорость. Збруев – тоже.

– Были деньги! Да все вот потратил.

– На что?

– На строительство верхнегорского комбината!.. Подожди, я все объясню!..

Но шофер посмотрел на Збруева уже с испугом, и грузовик резко ушел вперед.

Збруев остался один на проселке. Постоял… Сел на дорогу. Снял сапоги. Связал тесемкой, перекинул сапоги через плечо и побрел пешком за пылившей уже далеко впереди машиной.

Однажды вечером, когда на западе едва светилась тусклая синяя полоса, а на востоке уже мигали первые звезды, в деревушку, состоящую из пяти дворов, вошел путник.

Был он небрит, запылен и оборван. В одной руке у путника был дорожный посох, в другой – чемодан.

Почуяв незнакомого человека, забеспокоились за оградами собаки, и их лай провожал путника от дома к дому по всей недлинной улице, пока наконец он не добрался до крайнего дома и не постучался у крыльца.

В доме зажглась лампа, заскрипели половицы, чьи-то ноги прошаркали к дверям – и женский голос спросил:

– Кто?..

– Валентина Оленева здесь живет?

– Здесь… А кто это?

– Ефрейтор Збруев, – ответил путник. – По переписке.

Загремела щеколда – в дверном проеме появилась фигура женщины, свет упал на жалкую фигуру гостя.

– Константин Яковлевич!.. Господи!.. Что это с вами?..

Збруев смиренно развел руками.

– Вот, Валентина… все к вам ехал…

Двое женщин в сумерках поднимались с ведрами от речки.

– Постой, – сказала одна и прислушалась.

Из низенькой баньки, стоявшей у берега, явственно слышались томные выкрики восторга и шлепки веника по телу. Над трубой вился дымок.

– Мужик, – сказала вторая женщина.

– Откуда же у нас мужик-то?

Обе оглянулись на окна Валентины – там мелькнула ее фигура, Валентина хлопотала у печки.

В это время двери баньки распахнулись, голый Збруев в облаке пара и пены промчался к речке и с шумом плюхнулся в воду.

– Молодой! – удивленно сказала первая женщина.