Текст книги "Первая встреча, последняя встреча..."

Автор книги: Владимир Валуцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– Тогда… вы извините, Тимофей Иванович! Я именем революции…

На Храмова медленно поднималось дуло комиссарского маузера…

Перед складом оживленно, как в торговый день.

Распределяя товары, Алексей расхаживает среди чукчей с видом радушного хозяина.

Помог старику взвалить на нарты тяжелый ящик. Догнал робкого чукчу, который ограничился только парой консервных банок, заставил взять мешок муки.

Потом остановился, вспомнил что-то и закричал:

– Граждане! Все за мною!

Размахивая руками, он направился к стойбищу. Чукчи по одному заторопились следом.

Процессия прошагала мимо стоящей на отшибе яранги. Алексей подбежал к ней, развязал веревку у входа.

– Выходите, товарищ!

Чукча, щурясь от света, выбрался наружу.

Алексей хлопнул его по спине:

– Интернационал!

– Вуквутагин… – ответил чукча и ткнул себя в грудь. Разбирать недоразумение было некогда.

– Идем, Вуквутагин! Свобода! «Вперед, заре навстречу…», – вдруг запел Алексей, шагая во главе толпы. – Подтягивай, товарищи!

У склада остался только Храмов. Он остолбенело постоял в воротах, потом поднял замок и запер опустевший сарай.

Распахнулась дверь домика – Алексей появился на крыльце, таща перед собой ящик с луком.

– Угощайтесь, товарищи! Лук!

Алексей сорвал несколько перьев и пожевал их.

– Цынга нет! В два счета! Айн момент! – добавил он почему-то по-немецки.

Чукчи нерешительно последовали примеру начальника. А тот уже взобрался на лестницу и стоял под развевающимся флагом.

– Товарищи Далекого Севера! – радостно крикнул Алексей. – Люди голода и холода, а с нынешнего дня – граждане социалистической Чукотки! Теперь всё ваше! И земля, и море, и… фабрики, и все прочее! Ура! Переводите! – приказал он подошедшему Храмову.

Бывший управитель хотел что-то ответить, но вдруг осекся – во рту у одного из чукчей он увидел перышко лука.

Налившись яростью, Храмов исчез в домике и выскочил оттуда уже с дробовиком. В то же мгновение Алексей очутился на крыше.

– Сейчас переведу! – бормотал Храмов, щелкая курками. – Разойдись, язычники! – заорал он и прицелился в Алексея.

Но в это время опешившие было чукчи загомонили, толпа окружила Храмова, а Вуквутагин выхватил дробовик. Отбиваясь, Храмов упал.

Алексей торопливо спускался вниз, оглядываясь и крича:

– Только без самосуда! Без самосуда, товарищи!

За решеткой курятника сидит под замком сумрачный Храмов. Стоя на одной ноге, на него оцепенело глядит петух.

Алексей в самом прекрасном расположении духа собирает вещи. Сложил в мешок портянки, полотенце, подошел к столу и стал бережно завертывать в одеяло «Ундервуд».

Бывший управитель хмуро наблюдал за Алексеем.

– А со мной как же?

Алексей надел тулуп.

– Вопрос открытый. До выяснения вашей личности в разрезе мирового капитала… Советская власть решит.

– Нету такой власти, – уверенно заявил Храмов. – Не может ее быть.

– Привезу в Анадырь – увидите!

– Привезешь? На чем, интересуюсь? Или, может, я тебе собак буду добывать?

Алексей ничего не ответил, только снисходительно усмехнулся, подергал замок курятника и вышел на улицу.

Посреди стойбища горит костер.

Матово светятся куски сахара, поблескивают консервные банки: по старому обычаю, насытившись, надо покормить огонь – и чукчи бросают в костер остатки пищи. Чтото бормоча нараспев, морщинистый старик бьет в бубен.

К костру подошел Алексей.

– Отдыхаете, товарищи? – приветливо спросил он. Чукчи радостно загомонили.

– Ну вот, – сказал Алексей. – Теперь, значит, вам до наших всего хватит… а мне пора! Ехать надо! – Он кивнул в тундру и для большей убедительности нарисовал на снегу некое подобие пса и нарт.

Чукчи переглянулись и притихли.

Наконец заговорил старик. Он говорил долго и медленно, покачивая головой.

Когда старик кончил, Вуквутагин перевел:

– Он сказал – тебе не надо ехать.

– Почему не надо? – удивился Алексей.

– Порох давал, мука давал. Твоя хорош начальник. Ехать не надо!

– Да надо, надо! – Алексей обратился к чукчам. – Не начальник я вовсе! Взамен меня настоящего пришлют! А мне собак надо!

– Нету собак, – сказал Вуквутагин. – Ты хотим начальник.

– Да какой я начальник! – чуть не плача, крикнул Алексей. – Я же беспартийный!

Чукчи молчали и радушно улыбались. Где-то вдали залаяла собака.

Алексей прошел к столу и, не раздеваясь, сел.

– Что, собаки, – подал голос Храмов, – не признали новой власти?

– Помолчите, арестованный! – всхлипнул Алексей.

– Ничего, – сказал Храмов. – Мистер Стенсон приедет– он разберется, кто кого арестовал.

Посидев еще немного, Алексей снял бекешу, развязал машинку, заправил в нее чистый лист и начал печатать:

«Приказ № 1.

Исходя из революционной совести, реквизировать владение частного капитала (склад) для сохранения пошатнувшегося пролетарского здоровья граждан Уйгунана…»

Потом послышалось подозрительное шмыганье носом, и машинка застучала опять:

«Начальник Чукотки А. Глазков (согласно мандата)».

Снова белая предрассветная тундра, домик в одно окошко, северное сияние, догорающее в небе.

Из булькающего котелка торчат ощипанные куриные лапы. Храмов из-за решетки озабоченно потянул носом:

– Готово?

Новый начальник Чукотки поднялся с табуретки, стоящей возле курятника, и, не выпуская винтовки, сонно направился к печке. Когда он просунул котелок Храмову, тот неторопливо перекрестился, попробовал и отдал обратно.

– Недосолил!

Алексей принес соль, посыпал в котелок. Храмов попробовал снова.

– А теперь пересолил! Накормить – и того не можешь.

Крутя головой и морщась, Храмов приступил к еде. Через минуту что-то с грохотом упало.

Усиленно моргая, Алексей поднял с пола винтовку.

– Эй, власть! – засмеялся Храмов. – Не положено на посту спать!

– Стой! Кто идет? – вдруг вскочил Алексей, оборачиваясь к скрипнувшей двери.

На пороге стоял Вуквутагин.

Он подошел к столу и выложил несколько шкурок.

– Не надо сердитый начальник! Старик сказала – тебе шкурка будет, все будет! Только сердитый не надо, уезжай не надо!

– И мне ничего не надо, – мрачно сказал Алексей.

Но Вуквутагин решительно помотал головой:

– Так хорошо! – и направился к двери.

– Постой! – окликнул Алексей. Вуквутагин остановился.

– Погоди…

Некоторое время Алексей молчал, соображал.

– Ты, Вуквутагин, – наконец сказал он, – прежней властью обиженный… вроде как политкаторжанин… Знают, тебе особое доверие. На! – неожиданно заключил Алексей, вставая и протягивая винтовку. – Назначаю тебя при нем часовым. Садись, охраняй!

Вуквутагин послушно сел, а Алексей сразу же направился к лавке.

– А ну, брысь! – рявкнул из-за решетки Храмов. Вуквуагин испуганно вскочил.

– Садись! – приказал Алексей. – Чего испугался? Я начальник?

– Начальник…

– Ну так вот. Раньше он тебя – ик ектагып, а теперь ты его… Экспроприация экспроприаторов! Если чего – прямо стреляй.

Он упал на постель и мгновенно заснул. Со страхом поглядывая на Храмова, Вуквутагин опустился на табуретку.

На Чукотке начинается лето.

Тронулся лед в Беринговом проливе. Все дальше на север уносит ветер ломающиеся с грохотом белые поля. Нетронутым остается только ледяной припай.

Лето шагает глубже на материк. Под лучами солнца оттаивает тундра.

На бурых островках просохшей земли потянулись вверх цветы рододендрона.

– Вот теперь совсем другое дело!

Разомлевший на солнце кавказец поднес цветок к носу и шумно втянул воздух.

На улице перед домом, где еще недавно размещался Анадырский совет, толпится купечество в праздничных поддевках.

Маленький человечек в пенсне и шарфе торжественно выступил вперед и вручил хлеб-соль полковнику Петухову.

– Исполать тебе, доблестное воинство!

Петухов взял хлеб-соль. За его спиной переминались ободранные люди с винтовками.

– Ваши славные победы заставили большевиков отступить, – продолжал человек в пенсне. – Но и мы здесь не дремали! В условиях глубокого подполья мы сформировали правительство, и я как премьер счастлив предложить вам, господин Петухов, портфель военного министра!

Купцы захлопали.

Полковник Петухов отщипывал потихоньку от каравая по кусочку.

– Веселие Руси есть пити! – говорил премьер. – А посему во имя праздника я распахиваю навстречу освободителям двери своей аптеки. Спиритус вини!.. – Премьер сделал знак – и двое купцов подняли ружья.

– И пусть этот победный залп, – заключил он, – ознаменует конец большевизма во всех городах и весях Свободной Тунгусии!

– Эх, промазал… – Алексей опустил винтовку.

Услышав за спиной тихий смех Вуквутагина, он прицелился и выстрелил снова.

Вуквутагин засмеялся громче.

– Ай, начальник! – стонал он. – Надо нерпа стреляй!.. Море убивай не надо!

Храмов, которого тоже взяли на охоту, но ружья не дали, сидел поодаль и тоскливо смотрел в океан.

Достав еду, охотники принялись завтракать, отрезая по чукотскому обычаю мясо у самого рта.

– А тепло! – сказал Алексей, жмурясь на солнышке. – Задерживается что-то товарищ Зюков… Конечно, у него в Анадыре своих дел хватает. И с отчетностью ему без меня трудновато… Думаешь – простое это дело, новую-то жизнь строить?.. Чтоб у людей было всего вдоволь: и одежды, и дров… и чтоб грамотные все?..

– Интернационал? – спросил Вуквутагин.

– Социализм! Интернационал – это когда все пролетарии как братья. А социализм – это когда они еще и живут хорошо, в достатке. Понял?

– Понял… – ответил Вуквутагин, и, пошептав над остатками еды, аккуратно сложил их у берега.

– Опять?!

– Бога нет, бога нет!.. – виновато забормотал Вуквутагин.

Алексей вздохнул.

– Учиться тебе надо… срочно… Арифметику изучать, географию. Ну вот, страна твоя, все это… – Алексей широко развел руками. – Как называется?

– Лыгоравэтланутэнут!

– А согласно географии – Чукотка! А это? – кивнул Алексей на отдаленную полоску земли.

– Пынаквыльнутэнут!

– А согласно географии… – Алексей запнулся. – Храмов! Пынаквыльнутэнут что такое?

– Америка… – печально отозвался Храмов.

Алексей настороженно посмотрел на бывшего управителя, не спускавшего глаз с океана.

– А ну, идите-ка сюда, Тимофей Иванович…

– Иди, начальник звала! – прикрикнул Вуквутагин.

Храмов подошел.

– Ешьте лучше, – сказал Алексей. – И запомните: случае побега стрелять буду без предупреждения!

Охотники медленно приближались к стойбищу: впереди Вуквутагин, за ним, согнувшись под тяжестью ноши, Храмов, сзади Алексей.

У первой яранги их встретила фигура, вооруженная большой граммофонной трубой.

Чукча, покачиваясь, направился к Алексею. Указывая на трубу, он что-то огорченно бормотал.

Храмов оживился, глаза его забегали, на вопросительный взгляд Алексея он объяснил почти весело:

– Интересуется гражданин, почему труба не играет!

– Иам учвэткылин? – шатаясь, произнес чукча.

Вслед за ним к Алексею подошел улыбающийся старик и протянул чайник.

– А этот выпить предлагает… за компанию! – все более веселея, сказал Храмов: – Выпей, выпей, начальник! Для храбрости!

Алексей вырвал у старика чайник, выплеснул на снег остатки мутной жидкости. Чукча заговорил торопливо и обиженно, а потом принялся есть снег, пропитавшийся водкой.

В стойбище были пьяны все. Те, кто уже не мог держаться на ногах, лежали вповалку. На многих были странные одеяния: безрукавки поверх малахая, бейсбольные гетры поверх торбасов, на одном – даже форменная фуражка с кокардой. Из яранги выбрался ребенок лет пяти. Он сделал несколько нетвердых шагов, споткнулся, упал, поднялся и запел. Вокруг бегала и лаяла собака…

Возле склада теперь возвышалась ограда из колючей проволоки, а над ней – звездно-полосатый фанерный щит с надписью по-английски.

– Это что же такое делается? – повернулся Алексей к Храмову.

– Мистер Стенсон! – торжественно произнес тот.

– Иам учвэткылин! – голосом, полным тоски, снова прокричал чукча, так и не добившийся от своего приобретения никакой музыки. Он сидел на снегу и горько плакал.

– Знаешь что, Вуквутагин… – сказал вдруг Алексей, – снимай-ка флаг с крыши…

На палубе американского корабля собралась вся команда.

К шхуне приближалась лодка. На ее носу стоял Алексей с флагом, на веслах сидел Храмов, на корме – Вуквутагин с винтовкой.

Алексей поднялся по трапу первым, окинул собравшихся вглядом и подошел к самому толстому человеку:

– Имею объявить протест!

Человек замотал головой и кивнул на неприметного сухощавого господина.

Возле того уже стоял Храмов. Оба глядели на Алексея. Загибая пальцы, Храмов перечислял:

– Патронов роздал сорок коробок. Сахару – шесть пудов. Муки – пять мешков.

Иди-ка сюда, начальник! – обратился он к Алексею. – Вот тебе и сам мистер Стенсон!

Алексей подошел.

– С кем имею честь? – осведомился Стенсон.

– Честь-то не больно велика! – заметил Храмов.

– Начальник Чукотки!.. Согласно мандата! – Алексей протянул бумагу.

Стенсон прочел и поднял удивленные глаза.

– О!.. Комиссар Глазков! – он повернулся к своим помощникам, сказал несколько слов по-английски и, указывая на дверь каюты, пригласил:

– Прошу вас!

– Я много слышал о вас, мистер Глазков! – говорил Стенсон, разливая в чашечки кофе. – И рад приветствовать в вашем лице единственно справедливое правительство России!

– А я имею заявить протест! – непреклонно повторил Алексей.

– И оружие ко мне применил! – снова ворвался в разговор Храмов.

– Простите, – оглянулся Стенсон. – теперь мистер Храмов?

– Мистер Храмов… арестован и мобилизован переводчиком!

Чашечка кофе, направившаяся было в сторону Храмова, застыла на полпути и вернулась обратно. Храмов изумленно проводил ее взглядом.

– О складе не беспокоитесь. Сочтемся! – миролюбиво сказал Стенсон, усаживаясь в кресло напротив Алексея. – Итак, я слушаю ваш протест.

– Имею заявить протест. – Алексей встал. – Будучи со всеми правами начальником Чукотки… и блюдя… заступаясь за вверенное население… никаких самовольных действий, как то: огораживание… и спаивание несознательной части граждан – терпеть не могу… Прошу учесть вышеизложенное во избежание международного конфликта… Вот.

Стенсон улыбнулся.

– Понимаете… За всем так трудно уследить… Я не знал, что склад… использован вами. Что касается пьянства… – Стенсон развел руками. – Чукчи – они как дети… Но я приму все меры. Сухой закон!.. – Он сделал решительный жест. – Алкоголь – это яд. А кофе – здоровье! – и положил в чашечку Алексея сахар.

После этого наступила длительная пауза.

Стенсон, лучезарно улыбаясь, прихлебывал кофе.

Алексей сел и тоже взял чашечку.

– Я слышал, в Москве обсуждается вопрос о концессиях? – сказал наконец Стенсон.

Алексей важно кивнул.

– Какое вы предполагаете решение?

– Предполагаю… решат… – ответил Алексей и спросил в свою очередь: – Ну а… как здоровье президента?

– Спасибо, неплохо.

Некоторое время Алексей старательно прихлебывал кофе.

– А вице-президент?

– Что – вице-президент?

– Тоже здоров?

Стенсон поглядел на Алексея несколько озадаченно.

– Газеты сообщали, что вице-преэидент еще не совсем оправился от инфлюэнции… Но, надеюсь, это не повлияет на размеры пошлины?..

– А вы как думаете? – осторожно спросил Алексей.

– Я предполагал… что пошлина, вероятно, останется, как при мистере Храмове?..

Алексей покосился на Храмова.

– Нет, – на всякий случай сказал он.

– Какую же вы хотите?

– Другую, не как при Храмове…

– С оборота?

– И с оборота… может быть…

Стенсон удивился.

– Из какого процента?

– В настоящее время этот вопрос тоже обсуждается, – сказал Алексей и поспешно встал. – Ну, мне пора.

– А как же мне торговать, мистер Глазков?

Тоскливо переминаясь, Алексей рассматривал потолок и стены каюты.

– Запросить надо… – сказал он наконец.

– Но время, время!.. – настаивал Стенсон. – Вы же понимаете: фрахт, коньюктура рынка… Сутки вам хватит?

– Сутки? – краем глаза Алексей поглядел на Храмова. – Думаю, хватит.

– Отлично, мистер Глазков. – Стенсон тоже встал. – Кстати! По этой читинской истории – паф-паф! – не скажешь, что вы так молоды!

Алексей вытер вспотевший лоб.

– Не беда! – ободрил его Стенсон. – Я тоже начинал… резво! – засмеялся он.

Выйдя из каюты, Стенсон пропустил вперед Алексея, но тот кивнул Храмову, чтобы шел первым.

Они гуськом двинулись по узкому коридорчику. И вдруг случилось непредвиденное: Храмов распахнул дверь с двумя нулями и мгновенно скрылся за ней. Алексей остановился перед дверью как вкопанный и затряс Стенсону руку.

– Так значит, без спиртного!

– Сухой закон! О'кей!

Храмов все не появлялся.

– Тимофей Иванович! – негромко позвал Алексей.

Из-за двери послышались сопение, затем голос бывшего управителя: – Мистер Стенсон, Христом-богом прошу – дайте политического убежища!..

Алексей мгновенно отпустил руку Стенсона.

– Я не занимаюсь политикой, мистер Храмов! – обратился Стенсон к двери. – Я лоялен к властям!

За дверью наступило молчание. Стенсон требовательно постучал:

– Мистер Храмов, прошу вас!

Щелкнула задвижка. Печальный Храмов вышел в коридор.

– Эх, мистер Стенсон!

– Итак, через сутки? – спросил Стенсон, оставив упрек без ответа. – Сверим часы, мистер Глазков?

– У нас часы верные, – ответил Алексей, подталкивая Храмова к выходу.

Над домиком разнесся крик петуха. Возле курятника расхаживает Алексей. У порога – Вуквутагин с винтовкой.

– Учтите, гражданин Храмов, – говорит Алексей. – чистосердечное признание облегчит вашу участь на суде!

– Ничего я не знаю… – сумрачно отозвался Храмов.

– Как же не знаете, раз сами брали пошлину?.. Раз брали, значчит, знаете, как ее берут… Ну?

– Не знаю никакой пошлины…

– Как же не знаете!.. Раз брали – значит…

И вдруг Алексей остановился, пораженный неожиданным открытием:

– Значит, у вас деньги есть!.. А? Вуквутагин?.. Куда же они могли деться-то?..

Алексей обошел комнату, вернулся назад и заявил:

– Арестованный, я должен вас обыскать!

Он решительно направился к курятнику, загремел замком.

Храмов попятился в дальний угол, но тень Алексея надвигалась на него, и, чувствуя неотвратимость приближающейся минуты, Храмов закричал, простирая руки к иконам:

– Господи!.. Не допусти!

Вуквутагин с любопытством смотрит то на иконы, то в сторону курятника, откуда слышится деловитая возня. Лики снятых равнодушно глядят в пространство.

На столе перед Алексеем – знакомый нам пояс из полотенца. Здесь же – груда вытряхнутых из него денег.

Растерянный Храмов, покачиваясь в оцепенении сидит на полу. Алексей с удивлением и восторгом перебирает пачки долларов:

– Надо же сколько… Вот она, значит, какая, пошлина-то… Гляди, Вуквутагин! Вот из-за этих самых долларов эксплуатируют трудовой народ, негров и всякий пролетариат!

– А!..а!.. – вдруг завопил Храмов, очнувшись наконец от потрясения. Он сорвал рубаху и бросил ее Алексею. – Все забирай!.. И порты возьми! – отбив поклон, Храмов поднялся и снял штаны.

Алексей и Вуквутагин изумленно наблюдали эту картину.

– Исподнее бы отдал, да срамиться перед тобой не хочу! – В одних кальсонах Храмов проследовал в курятник, захлопнул дверцу и громко зарыдал. Алексей подошел к курятнику.

– Ну… Тимофей Иванович… Зачем же так расстраиваться… Вы же в Америку не сбежали? Не сбежали. Не успели. И деньги народные целы. Может быть, товарищ Зюкин вам это зачтет… А если расскажете, как берут пошлину, может, и совсем простит… А?

Храмов молчал.

– Вы вон религии придерживаетесь, – продолжал Алексей. – А ведь сказано – не укради… Ну так как ее берут– пошлину, а?

Храмов молчал.

– Эх вы! – с презрением бросил Алексей. – Американца выгораживаете! Он же вас предал!

– Потому что креста на нем нет, – ответил Храмов. Помолчал и добавил: – И на тебе тоже!

– А ну, говорите! Именем революции! – Алексей схватился за маузер.

– Не скажу! – крикнул Храмов. – Никаким именем не скажу!.. Именем северного сияния тоже не скажу!.. Помру– не скажу!

Алексей озадаченно прошелся по комнате, остановился перед столом. Посмотрел на доллары.

– Слушайте… А за деньги скажете?

– Кукареку! – заорал петух, забившись на жердочке. В курятнике он теперь один.

Одетый Храмов сидит за столом против Алексея, прикрывая ладонью тощую пачку долларов.

– Только ведь пошлина – это что… – рассказывает он. – Цены главное… Вот, к примеру, Стенсон. Этому Иуде десять процентов заплатить – тьфу! Он на чукчах в сто раз окупит. Потому – народ темный, настоящей цены не знает…

– А вы знаете?

Бывший управитель покосился на деньги. Алексей подвинул ему еще одну бумажку.

– Цены, – заговорил Храмов, – они разные…

На берегу возле самой воды шло торжище. Здесь был весь Уйгунан, съехались сюда и охотники из дальних стойбищ. Голоса людей, визг собак, выстрелы из ружей, проверявшихся при покупке… В этот беспорядочный шум почему-то врывалась колоратура певицы, бравшей самые высокие ноты.

Один из стенсоновских приказчиков, положив на чашку весов два топора, тщательно уравновешивал их выделанными оленьими шкурами.

Второй поставил на землю длинноствольный винчестер и укладывал друг на друга песцовые шкурки, пока стопка не добралась до мушки. Потом он протянул винтовку стоявшему напротив чукче.

Сам мистер Стенсон, сидя на складном стульчике возле поющего колоратурным сопрано граммофона, аккуратно связывал бечевой груду горностаев. Покончив с этим занятием, оп снял с граммофона трубу и вручил чукче. Тот, не услышав ожидаемых звуков, недоуменно обратился к Стенсону:

– Коо-какомэ?..

Стенсон взял трубу и поставил ее на прежнее место – певица снова запела. Американец развел руками: все, мол, правильно. Когда чукча отошел, Стенсон поставил на граммофон новую трубу.

В эту самую минуту перед ним вырос разъяренный Алексей. В руках он держал злополучную трубу. Сзади стоял вконец растерянный чукча.

– Я запрещаю торговать! – крикнул Алексей – Ясно вам? Прекращаю торговлю!

Стенсон встал. Попытался улыбнуться, достал часы:

– Я ждал ровно сутки… Но в наших сутках двадцать четыре часа, а не двадцать шесть… и я…

– А я вообще запрещаю! – Алексей сунул трубу в руки Стенсону, схватил горностаевую вязку и вернул ее чукче. – И цены теперь буду устанавливать сам! А пошлину платить будете с продажной стоимости!

– Что? – изумился Стенсон.

– С продажной стоимости! Сорок процентов!

– Вы с ума сошли! – уже без всякого юмора закричал Стенсон. – Всегда было десять!..

– А будет сорок!

– Это грабеж!

– Сам грабитель! Империалист!.. Не нравится – мотай отсюда!

– Да вы… – Стенсон задохнулся. – На каком основании?..

Алексей сбросил с пластинки мембрану и в наступившей тишине произнес:

– На основании моего приказа! – подумал и добавил: – За номером пять!

Рука Алексея водружает на гвоздь, где уже скопилась порядочная стопка бумаг, приказ начальника Чукотки за номером пять.

Неподвижно стоит на рейде шхуна Стенсона. Бродят, поглядывая на корабль, грустные чукчи. Заложив руки за спину, по берегу, как по комнате, расхаживает Алексей.

У воды – самодельный пограничный столб с надписью: «Р.С.Ф.С.Р. Вход с разрешения администрации».

Из домика в сопровождении Вуквутагина вышел Храмов, принялся колоть дрова, но вдруг отложил топор.

В это же мгновение на берегу приподнялся с камня Алексей.

Из-за мыса показались мачты еще одной шхуны.

Храмов, заслонив глаза ладонью, долго рассматривал приближающееся судно, а потом уверенно произнес:

– Господин Иемуши-сан.

Со шхуны спустили шлюпку, она направилась к берегу. А минутой позже с поразительной быстротой шлюпка отвалила и от борта шхуны Стенсона.

Две шлюпки неслись наперегонки. Стенсоновские молодцы работали веслами дружнее, да и шхуна их была ближе.

Вскоре Алексей уже различал лицо американца. Неспокойно оглядываясь назад, тот кричал:

– Я согласен, мистер Глазков! Согласен!..

Руки Алексея неумело пересчитывают доллары.

Сосчитал, отрицательно покачал головой и сказал стоящему перед ним маленькому японцу:

– Сорок процентов, господин Иемуши. Больше не беру, меньше – не могу.

Японец заулыбался, торопливо заговорил, путая русские и японские слова. Он жаловался на расходы, неспокойное море и кризис.

– Никак не получается, – развел руками Алексей. – Коньюктура! И мистер Стенсон платил столько же!..

– Помилосердствуйте, ваше благородие!.. – Уже не японец, а бородатый человек в бриджах стоит перед начальником Чукотки.

– В лирах не берем, господин Брюханов. Курс шаткий.

Брюханов вздохнул.

– Тогда, может… золотыми десятками?..

При свете лампы Алексей раскладывает по пачкам ворох лежащих на столе денег.

– Вуквутагин, – вдруг сказал он, – а мы мировой торговли не подрываем? Может, тридцать процентов брать?

– Много – хорошо! – ответил Вуквутагин.

– Правильно! – подумав, согласился Алексей. – Было бы слишком – так не платили бы… И потом – они вас эксплуатировали? Эксплуатировали. Значит – не много!..

И опять руки Алексея пересчитывают валюту.

Рыжий англичанин с орлиным носом мрачно курит трубку.

– Ну вот и ол-райт, – сказал Алексей, закончив счет. – Теперь все в порядке. Гуд бай!

Англичанин, оставляя шлейф дыма, направился к дверям.

– Э!.. И еще в следующий раз привезите мне машинку– считать деньги!

– Машинка? – свирепо обернулся англичанин. – У меня нога здесь больше нет!..

Крутится ручка арифмометра.

Друг против друга – два заваленных бумагами стола.

Над первым – табличка с надписью: «Начальник Чукотки».

Над вторым: «Секретарь-переводчик».

Под табличкой Храмов с арифмометром. Рядом – Вуквутагин с винтовкой, в тесном английском френче и с сигарой в зубах.

Пересчитав доллары, Алексей подошел к сейфу, на котором теперь висит замок причудливой формы, снабженный наборным диском.

– Арестованный, отвернитесь!

Треск арифмометра смолк.

Набрав нужную комбинацию цифр, Алексей щелкнул замком и положил пачку денег рядом с теми, что уже скопились в сейфе.

– Приплюсуйте сегодняшние! – распорядился он.

Храмов повертел ручкой и вдруг произнес со священным трепетом:

– Миллион!..

– Сколько?..

Храмов кивнул на счеты.

Минуту оба молчали…

– Ну и что такого? – не совсем уверенно произнес Алексей. – Ничего тут особенного… Нормальная пошлина! Спасибо, Тимофей Иванович, можете идти отдыхать.

Храмов покорно поднялся, проследовал в курятник и закрыл за собой дверцу. В ней щелкнул английский замок.

Алексей задумчиво крутил ручку арифмометра.

– Задерживается товарищ Зюкин… И доллары лежат… Л ведь купцам только скажи – они и кирпич, и ситец… что хочешь привезут. А, Вуквутагин?..

– Капканы купить, – сразу предложил Вуквутагин.

– Что капканы!.. Хоть паровоз покупай! Все можно. И рельсы, и уголь… хоть целую железную дорогу!.. Ну а раз железная дорога – значит, заводы воздвигать будем! Чтобы был свой чукотский пролетариат! Верно?

Вуквутагин подумал и сказал:

– А песец тогда будет? За что пошлину брать будем?

– Тоже верно, – вздохнул Алексей. – Подумать надо… Но и время терять нельзя… Условия созрели, а сезон кончается. Заказывать – так сейчас!

Начальник Чукотки прошелся по комнате.

– Ну вот что… придется потихоньку самим начинать. Пора! Будем строить социализм!

Ночь. Поблескивают из курятника глаза Храмова.

Разложив бумаги, сидит за столом Алексей. Что-то пишет, временами покручивая ручку арифмометра.

– Тимофей Иванович!..

– У?.. – промычал Храмов.

– Паровозы почем в Америке – не знаете?..

– Не покупал…

Алексей поднялся, прошелся по комнате.

– А мрамор?

– Чего?..

– Мрамор… камень такой… а?

Храмов ничего не ответил.

Алексей снова сел за стол.

– Дурак ты дурак… – вдруг заговорил Храмов. – Паровозы!.. Лодочку бы тебе – да айда!.. А в Америке при миллионе да с Храмовым…

– Но-но! – прикрикнул Алексей. – Вы тут не агитируйте! Вы бы лучше мне свои деньги обратно отдали. Все равно они вам ни к чему.

– Вот я и говорю, что дурак… – горестно вздохнул Храмов.

– Ну куда вы их при Советской власти используете?

– Нету такой власти, – убежденно сказал Храмов. – Потому что не может быть такой власти… А насчет денег, – добавил он, – нам не к спеху… Обождем.

На дверях надпись: «Кабинет министров».

Из-за двери доносится неясный шум голосов.

В приемной рядком сидят Иемуши-сан, Пит Брюханов, рыжий англичанин и еще несколько торговцев. Англичанин пьет кофе, наливая его понемногу из объемистого термоса.

В сопровождении дежурного офицера стремительно вошел мистер Стенсон.

– Ба!.. – воскликнул Брюханов, картинно раскрывая объятия. – И вас ободрал комиссар!..

Стенсон сдержанно усмехнулся, по очереди поздоровался со всеми и сел в кресло.

– Придется немного подождать… – помялся офицер. – Час, другой…

– Час!.. – расхохотапся Брюханов. – Третьи сутки ждем! – Он наклонился к Стенсону. – И дернул меня черт сказать, что там наши денежки!..

С тех пор как в бильярдной бывшего купеческого собрания находился Анадырский совет, обстановка здесь мало изменилась.

Во главе зеленого стола стоял премьер-аптекарь и, размахивая руками, старался унять разноголосый гам.

– Господа! – кричал он. – Будем выше ведомственных интересов! Как говорили древние: «терциум нон датур!» – возглавить карательную экспедицию в Уйгунан может только один человек… Я предлагаю министра по делам отдаленных территорий!..

Министр по делам отдаленных территорий – мужчина с львиной гривой – одобрительно кивнул.

Но тотчас раздался голос его соседа:

– Вэто!.. Дело относится к ведомству юстиции!

– Истинно – вьето! Вьето!.. – подхватил купчина в поддевке.

– Тогда, может быть, министр торговли?.. кивнул в его сторону премьер.

– К чертям собачьим! – выкрикнул кавказец. – Кто на Чукотке – чукчи, да? Кто такой чукчи – национальность, да? Кто такой я – министр национальностей, нет? Давай отряд!

Кавказец вскочил, сорвал с себя башлык, выхватил из газыря папиросу и нервно закурил.

Остальные министры снова подняли разноголосый галдеж.

– Господа!.. – тщетно взывал премьер. – Господа!..

Брюханов отошел от двери и зашагал по приемной.

– Кабак!.. Правители!.. – повторял он, яростно плюя во все углы. – Навигация кончается… Разоримся, как есть разоримся!.. – Брюханов остановился перед Стенсоном: – Интересно, кто первый заплатил пошлину?.. Эх и дал бы ему в морду!

– Да, господа, это действительно невыносимо!.. – прервал щекотливый разговор Стенсон. Он отошел подальше от Брюханова и поманил к себе дежурного офицера: – В правительстве, я надеюсь, есть военные?

– Так точно! – ответил офицер. – Полковник Петухов-с!

– Пригласите господина полковника.

Через минуту в приемную вышел Петухов и хмуро к нырнул Стенсону.

– Господин полковник… – Стенсон взял его под руку. Я много слышал о вашей храбрости и теперь удивляюсь вашей нерешительности…

– То есть?..

– Давайте говорить как деловые люди…

И Стенсон повел Петухова в глубину коридора. Купцы, переглянувшись, потянулись следом.

Дебаты в кабинете министров продолжались.

– Мы же старые социал-демократы!.. – вырывался из общего шума горестный фальцет премьера. – Речь идет о благоденствии отечества!..

– А где военный министр? – сразу наступило молчание.

Члены кабинета секунду оцепенело глядели друг на друга, а потом, опрокидывая стулья, разом ринулись из комнаты.

В приемной, в коридоре – повсюду было пусто и тихо. Только обрывки бумаги и мусор на полу напоминали о недавно квартировавшем здесь воинстве.