Текст книги "Раннее утро"

Автор книги: Владимир Пистоленко

Вперед метнулась Анна.

А н н а. Кого бить? Бабы! Женщины! Кровь свою!

C т а р у х а. А ты уйди от греха дальше.

А н н а. Бейте! Меня бейте первую…

Г о л о с. Она с ними, с комиссарами!..

А н н а. Я за правду, за правду!

Анну отталкивают. С грозными криками толпа поднимается на крыльцо. Алибаев рывком выкатывает пулемет, припадает к нему.

А л и б а е в. Осторожно! Кусается.

С криком толпа отступает, остается лишь старуха.

C т а р у х а. Стреляй! Стреляй, ирод!

К о б з и н. Люди, стрелять он не будет. (Алибаеву.) Закати обратно.

Во двор входят  Н а д я,  К о н я х и н,  с т а р и к,  ж е н щ и н а  с  с а м о в а р о м. У Нади револьвер.

Г о л о с. Хлеба дайте!

Н а д я. Хлеба? Петр Алексеевич, женщины, нашли мы хлеб, всех голодающих хватит накормить. (Юродивой.) А ты тоже пришла сюда хлеб просить?

C т а р у х а. Божьего человека не тронь!

Н а д я. А знаете, где мы хлеб нашли? В монастыре. У божьих людей купца Стрюкова хлеб спрятанный. Убегаешь, божий человек? Там и спекулянта поймали. Вот он!

К о н я х и н. Зачем так, Надя? Прошу выслушать, люди добрые, товарищ комиссар. Никакой я не спекулянт. Я подневольный человек. Приказчик…

К о б з и н. Корнеева, в чем дело?

Н а д я. Это стрюковский приказчик Коняхин… Мы склады нашли… В монастыре. И на земле и под землей. Весь город накормить хватит. Спрашивала я тебя, Коняхин?

К о н я х и н. Что спрашивала?

Н а д я. Все ли хозяин вывез?

К о н я х и н. Спрашивала. Не мог я сказать, – чужое.

Н а д я. Обманул он, Петр Алексеевич, так же как и Стрюков. Скрыл, а сам тайком торговлю устроил.

К о н я х и н. Опять же – не свое.

Н а д я. Шкуры с людей сдирает. (К старику.) Папаша, где ваши часы?

С т а р и к. Вот они. (Кобзину.) Это мне, понимаешь, от адмирала Макарова подарок за храбрость. Тут написано. Серебряные. Вот, значит, пришлось на пшено…

К о н я х и н. А я у тебя часы просил? Просил? Ты сам набивался.

С т а р и к. Набивался, правда, – голод не тетка.

К о б з и н. Значит, на пшено часы меняли?

С т а р и к. На пшено. И жалко, подарок все же, а в доме ни синь пороху… Что делать? Внучата плачут. Куда денешься?

К о б з и н. Сколько он вам давал пшена?

С т а р и к. Два фунта, господин комиссар. Перед всем народом.

К о н я х и н. Не для себя ведь я. Мы люди подневольные.

К о б з и н. А вы самовар, что ли, ему предлагали?

Ж е н щ и н а. А вам какое дело, что я предлагала? Как с голоду помирать, так никто не видит, а как нашелся добрый человек, так за горло берут.

К о б з и н. Вы не кричите.

Ж е н щ и н а. Нет, я буду кричать! У меня шестеро по лавкам. Мать часует… а самовар что, протянем ноги – не все равно, кому достанется.

К о б з и н. Сколько он вам давал?

Ж е н щ и н а. Пять фунтов пшена. Я только говорю, что маловато. Ну, хоть полпуда бы!.. (Вдруг всхлипнула.) Это же мое приданое…

К о б з и н. Так вы, значит, приказчик Стрюкова?

К о н я х и н. Приказчик. И все делаю, как велел хозяин.

А л и б а е в (Стрюкову). Значит, ты врал, господин Стрюков?

Коняхин поражен, оторопело смотрит на Стрюкова.

С т р ю к о в. Я? (Коняхину.) А ну сказывай, какую ты тут спекуляцию разводишь на моем хлебе?

К о н я х и н. Иван Никитич…

С т р ю к о в. А склады мои ты имел право открывать? Я ему не велел открывать склады!

К о н я х и н. Я людей жалеючи… Иван Никитич!

С т р ю к о в. Жулик ты, мошенник!

К о б з и н. Значит, это вы сами завели коммерцию?

К о н я х и н. От сердца, от доброты душевной…

К о б з и н. Корнеева, отведи его в ревтройку. Пусть судят за спекуляцию сейчас, немедленно. И приговор обнародовать тут же.

C т а р у х а. А ну пропустите. Господи, благослови. (Бьет Коняхина.)

К о н я х и н (падает на колени). Господин комиссар, люди добрые, простите…

А л и б а е в. Встань, а то сапогом двину. Смотреть противно.

C т а р у х а. Бабы, берите его!

К о б з и н. Товарищи женщины, самосуда не надо. Советская власть осудит.

Н а д я. Петр Алексеевич, я бы и этого (показывает на Стрюкова) заодно.

К о б з и н. Веди того, Корнеева! С этим еще разговор будет.

Н а д я. Иди, спекулянт чертов!

Коняхин и Надя уходят, за ними хлынула толпа.

К о б з и н (Стрюкову). Так, значит, вы врали, когда мы спрашивали о запасах продовольствия?

С т р ю к о в (угрюмо). Отнекиваться некуда. Только вы и то поймите – купцу не пристало рассказывать про свои дела. Ну, есть у меня в городе хлеб. Есть. Остался.

А л и б а е в. Ты молодец. Бутова обманул – нарушил приказ. Теперь нас.

К о б з и н. Сколько хлеба осталось?

С т р ю к о в. Да так пудов тысяч с двадцать, не собирался я продавать его.

К о б з и н. До прихода Бутова берегли?

С т р ю к о в. Нет. Торговые дела. Думал, цены, мол, поднимутся. Приказ будет – теперь велю продавать.

К о б з и н. Надо было раньше. Сейчас сами распорядимся.

С т р ю к о в. Как распорядитесь? Забрать хотите?

К о б з и н. Конфискуем.

С т р ю к о в. Значит, за здорово живешь? Дожили. А меня за мой же хлеб потянут на тройку, как Коняхина?

К о б з и н. Нет, сегодня но потянут. Хотя надо было первым. Уговор помните?

С т р ю к о в (хмуро). Помню.

К о б з и н. Хватило совести скрывать, когда кругом стон стоит. Зверье!

С т р ю к о в. Не я этот голод устроил.

К о б з и н. А кто же? Господь бог? Я уверен, что хлеб припрятан и у других купцов.

А л и б а е в. Больше нет тебе веры и на ломаный грош.

К о б з и н. Разговоров хватит. Даем двадцать четыре часа. Поговорите с кем надо. Если за сутки нам не укажут, где еще спрятано продовольствие, завтра в это время вы будете расстреляны на городской площади как враг революции.

С т р ю к о в. Так при чем: же я? Каждый за себя отвечает.

К о б з и н. При том самом. И скажите своим дружкам, если будут саботировать – всех переберем до единого. Ясно?

С т р ю к о в. Воля ваша.

К о б з и н. Идите и зря не теряйте времени.

С т р ю к о в. А мне хоть какой-нибудь документ на хлеб дадите?

К о б з и н. Зачем?

С т р ю к о в. При случае любым властям покажу.

К о б з и н. Корнеева напишет.

С т р ю к о в. Надька Корнеева? Глядите, с горы виднее.

Стрюков уходит за ворота.

К о б з и н. Давай-ка решать, что будем с хлебом делать?

А л и б а е в. Как что? Раздавать надо скорее.

К о б з и н (берет телефонную трубку). Командира отряда. Жаворонков? Корнеева хлеб нашла. Уже знаешь? Твое мнение? Вот и мы с Алибаевым так считаем. Да, здесь. Приходи. О Маликове ничего не слышно. (Вешает трубку.)

А л и б а е в. Я к своим джигитам… Порадую.

К о б з и н. Возвращайся скорее.

Кобзин уходит в дом. В воротах Алибаев встречается с  В а с и л и е м.

А л и б а е в. О, старый знакомый? Здравствуй. Назад вернулся?

В а с и л и й. Барахлишко не все забрал, вот и пришел.

А л и б а е в. Из Соляного?

В а с и л и й. Да. Мне бы надо повидать комиссара Кобзина.

А л и б а е в. Сейчас, друг, сейчас. (Кричит в дверь дома.) Петр Алексеевич!

Кобзин появляется на крыльце.

Встречай гостя. Из Соляного городка!

К о б з и н. Да не может быть! Василий!

В а с и л и й. Он самый.

К о б з и н. Вот не ждали, не гадали.

В а с и л и й. Я насчет Семена.

К о б з и н. Маликова?

В а с и л и й. Да.

А л и б а е в. А что с ним?

В а с и л и й. Сейчас расскажу. Я нанялся сторожем при Соляной конторе и печи топить. Там сейчас контрразведка.

К о б з и н. Полковника Рубасова?

В а с и л и й. Ага.

К о б з и н. Ну, давай, Василий, садись и рассказывай.

В а с и л и й. Ой, что они там делают, товарищ комиссар: людей на допрос приводят и бьют, бьют – до смерти. А ночью пьянствуют… Третьего дня привели Маликова. Били. Страшно били… Потом выволокли во двор, а он не дышит. Велели, чтоб я водой поливал, а сами ушли в дом. Он очнулся. Узнал. И стал просить. Меня, говорит, убьют, а ты проберись в город, найди комиссара Кобзина, только обязательно его, и расскажи, что видел. Потом просил передать привет Наде. И еще велел сказать, что у вас в отряде, наверно, завелся предатель. Тут вышли контры и опять его увели. Жалко Семена. Одним словом, собрался и – сюда. Вот и все. До свидания.

К о б з и н. Как же ты добрался?

В а с и л и й. Пешком.

К о б з и н. Не задержали?

В а с и л и й. Казаки? У меня пропуск. От самого Рубасова.

К о б з и н. Значит, с Семеном вот так…

В а с и л и й. Я его еще вчера видел. Чуть живой.

К о б з и н. А не знаешь, где они его держат, в каком помещении?

В а с и л и й. Не знаю. Может, в пакгаузе? Меня туда не пускают. Там у ворот всегда часовые. Охрана.

К о б з и н. Спасибо тебе, Василий, спасибо.

В а с и л и й. Ну, я пойду.

К о б з и н. Как обратно соберешься, меня повидай. Ладно?

В а с и л и й. Ладно. До свиданья.

Василий уходит. Его провожает Алибаев.

Н а д я (входя). Эх, Петр Алексеевич! Узнали люди, что хлеб нашли, толпища собралась, радости сколько. Видели бы вы! Петр Алексеевич, что с вами?

К о б з и н. Так просто. Ничего.

Н а д я. Что-нибудь слышно про Семена?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Схватили? Петр Алексеевич!

К о б з и н. Схватили…

Н а д я. Убили!

К о б з и н. Нет. Семен жив! Но в тяжелом состоянии.

Н а д я. Где он?

К о б з и н. Там. В Соляном городке. Успокойся, ну, успокойся. (Гладит ее по голове.)

Н а д я. Петр Алексеевич, вы же ничего не знаете про Семена, какой он человек. Я выросла без отца-матери. Он у меня самый родной на свете. Когда у меня было горе на душе, я ему плакалась, а весело было – с ним смеялась. Он никому не давал до меня пальцем дотронуться… И всегда был за правду.

К о б з и н. Надюша, я тоже знаю, что у Семена большое сердце, что он настоящий человек. Ну, не плачь же!

Н а д я. Я не плачу.

К о б з и н. Послушай меня. Возьми себя в руки. Ну вот. Вот так. Из Соляного городка пришел Василий.

Н а д я. Василий?

К о б з и н. Да. Он и рассказал. В общем, какая-то гадина выдала Семена. Враг среди нас…

Н а д я. Выдали? Где Василий?

К о б з и н. Ушел с Алибаевым.

Н а д я. Я сейчас, Петр Алексеевич. (Убегает.)

К о б з и н. Надя! Вернись!

Надя возвращается.

Сядь. Теперь слушай. Ты знаешь, зачем ушел в Соляной городок Семен?

Н а д я. Знаю.

К о б з и н. Мы, должно быть, сегодня же отправим вместо него другого человека. Тоже надежного, которому можно доверить революционную тайну. Этого требует дело революции. И я подумал о тебе. Пойдешь?

Н а д я. Я?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Одна?

К о б з и н. Одна.

Н а д я. Пойду. А вдвоем нельзя? Хотя бы вон с Шестаковым?

К о б з и н. Нет. Нельзя. Ты пойдешь, как Ирина Стрюкова. Прямо в штаб Рубасова. Не скрою: опасно. Или – или. Понимаешь меня?

Н а д я. Понимаю. Пойду, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Но никому ни слова. Этого я требую. Стрюкову у Рубасова ждут. В лицо, мне кажется, ее там никто не знает.

Н а д я. А кто знал – позабыл. Пять лет не было дома.

К о б з и н. На это и следует рассчитывать. Мы будем рядом, где – договоримся. Может, и Маликова выручим. На случай имей при себе гранату. Если английские боеприпасы там – дай сигнал. А нет – скорее уходи. В общем, от тебя будет зависеть все. Или почти все. Главное – не растеряйся. Ну, а если…

Н а д я. Все понимаю, Петр Алексеевич.

Входит  А л и б а е в.

А л и б а е в. Что же будем дальше делать? Как думаешь, товарищ Кобзин?

К о б з и н. А мы с Корнеевой тут почти уже решили. Пойдемте к командиру отряда.

Все трое уходят в дом.

О б р у ч е в  крадучись подходит к дому, зажигает в отдушнике фитиль. Во двор входит  С т р ю к о в.

С т р ю к о в (увидев Обручева). Ты что это делаешь, поручик?

О б р у ч е в. Уходите, Иван Никитич. Пожалуйста, уходите скорее. Поздно будет.

С т р ю к о в. Куда уходить, зачем?

О б р у ч е в. Через несколько минут взорвется бомба.

С т р ю к о в. Бомба?! Да ты ошалел, что ли? Убирай ее к черту!

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич, не могу: приказ. В подземелье боеприпасы. Взорвем – конец Красной гвардии. Атаман их голыми руками заберет.

С т р ю к о в.. Дай-то бог… А ты убирай свои бомбы. Слышишь?

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич.

С т р ю к о в. Да у меня в подполье золото. Вся моя жизнь, можно сказать, запрятана. Тут хлеб отняли за здорово живешь, а теперь остальное… Убирай! (Бросается к отдушнику.)

О б р у ч е в (отталкивая). Уйди! Ну уйди же! Гад!..

С т р ю к о в (оттолкнув Обручева). Я закричу, кричать буду! Э-эй! Сюда!..

Обручев в упор стреляет в Стрюкова. Вбегают  К о б з и н,  А л и б а е в  и  Н а д я.

К о б з и н. В чем дело?

О б р у ч е в. Я отлучился на минутку, вхожу, а он фитиль зажег… и в отдушник. Гляжу – там бомба… Я на него, а он здоровый… Ну, я выстрелил. Вот он, фитиль. (Выхватывает горящий фитиль, гасит.)

Н а д я. За чем шел, то и нашел.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Ночь. Притвор в городской церкви. Гроб с телом Стрюкова. У изголовья тускло светит свеча. Дальше – мрак пустой церкви. Возле гроба аналой. М о н а х  монотонно читает псалом. Чуть поодаль стоит  И р и н а, одетая в траур. Монах подходит к свече, снимает нагар.

И р и н а. Святой отец, вы, наверное, устали?

М о н а х. Да нет. Господь посылает мне, грешному, силы и укрепляет слабый глас мой.

На колокольне пробило три часа.

Теперь недолго осталось бодрствовать.

И р и н а. А вы пошли бы к себе в келью, отдохнули немного.

М о н а х. Не могу, дщерь моя, душа убиенного мятется, витает и просит, чтоб о ней молились.

И р и н а. Я почитаю.

М о н а х. У вас горе великое. Вы не сможете… Пускай мой глас идет ко господу и да будет им услышан. О, много сейчас горя на земле. Страшная година пришла на землю… Не иначе – антихрист явился искусить людей и близится второе пришествие. В писании сказано: восстанет брат на брата и сын на отца…

И р и н а (прерывает его). Я была плохой дочерью и много горя принесла ему… Он и погиб из-за меня.

М о н а х. Дитя мое, если скорбит душа – поплачьте, в этом нет большого греха.

И р и н а. Не могу… Нет слез. Прошу, оставьте нас. Последний раз хочу побыть с отцом наедине. Последний… Больше не придется.

М о н а х. Понимаю и сердцем и душою, чадо мое. (Уходит.)

И р и н а (склонившись над гробом). Не верю… Не могу поверить, что тебя больше нет… Нет… Ты так хотел побыть со мной наедине, поговорить. Не удалось. Вот только теперь… Ты сейчас ничего не знаешь, не помнишь. А у меня в памяти вся жизнь. И всюду ты… Когда-то, еще я маленькой была, ты мне яблоки приносил, говорил, от зайца… Помню, как болела корью. Ты день и ночь на руках меня носил… И все рассказывал одну и ту же сказку… Других не знал. Неумело рассказывал… Вокруг тебя всегда были люди… Много… Никого не осталось. Бросили. Двое нас… А завтра я останусь одна… Если бы ты услышал! Знаю, ты не услышишь… Это я привезла твою смерть… Ты все прощал мне… Но этого я сама себе не прощу! Никогда! Клянусь! (Встает на колени, клятвенно поднимает руку.) Слышишь, родной мой, клянусь отомстить убийце. Отомщу!.. Если бы я знала, что будет так… Виновата я… Прости… (Читает псалом.)

Тихо входит  А н н а, встает на колени, молится.

(Не замечая ее, прерывает чтение, склоняет голову на аналой, застывает в молчаливой позе. Приходя в себя.) А? Кто?..

А н н а. Это я, Ирина Ивановна…

И р и н а. Ступай прочь! Тебе не место здесь… Вы все ненавидели его.

А н н а. Пусть господь рассудит, кто перед ним виноват. А я помолиться пришла за Ивана Никитича…

И р и н а. Прочь отсюда! Прочь! (Снова склоняется над книгой, читает.)

Анна уходит в темноту.

Осторожно, крадучись, скрывая в воротнике шинели лицо, подходит  О б р у ч е в.

(Услышав шаги и увидев Обручева, Ирина отшатнулась.) А-а-а!

О б р у ч е в. Ради бога, не кричите! Мне необходимо сказать вам… Здесь нас никто не видит и не слышит…

И р и н а. Что вам еще надо от меня?..

О б р у ч е в. Боже мой! Молю вас только об одном – выслушайте меня.

И р и н а. Выслушать? Негодяй! Вот дело рук ваших… И вы еще осмелились прийти сюда! Смотреть и не ослепнуть… Я ненавижу вас, проклинаю тот день, когда впервые встретила… Я вас убью! Убью!

О б р у ч е в. Убейте. Вы думаете, я дорожу жизнью? Убейте! Мертвые сраму не имут… Вы, наверное, думаете, что мне легко? Ирина Ивановна, мне во много раз горше и тяжелее, чем вам. С того проклятого часа, как… как случилось это, я не нахожу покоя, я готов кричать, биться о стенку лбом… Могу ли я хоть на мгновение забыть, что это ваш отец… ваш… Кого вы так любили… Ведь я знаю…

И р и н а. Не продолжайте! Не кощунствуйте! Ничтожество, жалкий трус, спасая свою жизнь, набрался храбрости поднять руку на старика…

О б р у ч е в. Неправда! Но как я могу доказать вам? У меня нет свидетелей.

И р и н а. Есть! Вот он лежит, свидетель! Смотрите! Или не хватает смелости? Или совесть проснулась?

О б р у ч е в. Моим свидетелем пусть будет бог… Во Дворе нас было только двое: я и ваш покойный отец. А за стеной находились те… кого я взял на свою совесть… Вчера они остались живы благодаря вашему отцу, но, слово чести, через день или неделю… Понимаете, сегодня я узнал о замыслах Кобзина. Узнал не все, но и того достаточно, чтобы пойти на любой шаг… Мне было приказано взорвать при удобном случае подвал с боевыми припасами. Я решил: откладывать больше нельзя. В отдушнике уже тлел фитиль, соединенный с динамитом. Понимаете? Были считанные минуты, секунды… Я просил его уйти, умолял… Он сказал, что в доме спрятано золото… Закричал… Позвал на помощь. Это был почти провал. Я выстрелил… Я должен был! За мной Россия!.. Мог ли я… Да, конечно, я убийца и готов встать перед любым судом… Но я и без того осужден, сурово наказан: теряю вас… И навсегда.

И р и н а. А вы могли бы еще думать…

О б р у ч е в (прерывая). Нет, нет, я не безумец! Я знаю, понимаю все… Прощения я не прошу! Я хочу только одного, чтоб вы поняли – иначе я поступить не мог. Не мог! Есть чувство, которое стоит выше всего, оно безгранично, перед ним должно меркнуть и забываться горе. Нет, вы не можете упустить, потерять из виду настоящих врагов…

И р и н а. Оставьте меня…

О б р у ч е в. Нет, я все скажу! Я должен все сказать. Не видеть тех, кто подписал нам смертный приговор, да, да! Кто заставляет нас вот так стрелять друг в друга… Врагам России, а значит, и моим, вашим врагам нельзя давать пощады. С ними нужна борьба! До конца! Вот вы сказали, что я дорожу жизнью, да, это правда, дорожу и, чтоб сохранить ее, буду цепляться до последнего… А уж если отдам – то по большому счету истории. Но ведь и вы в ответе перед ней. Вот все, что я хотел сказать. Теперь можете убить меня. От вас я приму смерть, не защищаясь. Вот револьвер. Или, чего проще, скажите им, что я не Шестаков…

И р и н а (обессиленно). Уйдите… У меня горит вот здесь…

О б р у ч е в (меняя тон). Ирина Ивановна, как вы намерены поступать дальше?

И р и н а. Не знаю. Уеду я отсюда…

О б р у ч е в. Куда?

И р и н а. Не знаю… За границу… Возможно, в Англию.

О б р у ч е в. По мне, лучше пуля, чем чужбина. Ирина Ивановна, поверьте: заграница не уйдет, поедемте со мной в Соляной городок.

И р и н а. Вы едете туда?

О б р у ч е в. Еду. Сейчас.

И р и н а. Совсем?

О б р у ч е в. Не знаю. Мне срочно нужно к полковнику Рубасову. Я должен предупредить его о действиях большевиков… Иначе может грянуть катастрофа… Кобзин уже отправил сегодня Надежду Корнееву. Куда и зачем – точно не знаю. Сегодня же отправил отряд, человек пятьсот. Выданы почти последние патроны. Неспроста! Мой долг – помочь Рубасову обезвредить их! Ирина Ивановна, едемте, ведь вы же там нужны…

И р и н а. Я дала подписку о невыезде.

О б р у ч е в. Кому?

И р и н а. Кобзину.

О б р у ч е в. Такие обязательства всерьез не принимают. Едемте!

И р и н а. Завтра похороны… Если завтра в ночь…

О б р у ч е в. Завтра поздно будет. Решайте же, уходит время.

И р и н а (подходит к гробу). Прости, отец…

О б р у ч е в. Идите за мной.

Уходят. Из темноты показывается  А н н а.

А н н а (крестится). Господи, спаси рабу твою Надежду и покарай ее врагов! (Торопливо уходит.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Соляной городок. Дом управления рудника. Здесь размещен штаб казачьей контрразведки. Вечер. Среди комнаты стол, уставленный бутылками, тарелками. У стола с револьверами в руках  В и к у л и н,  В и к т о р  и  В а с е н а. Каждый отсчитывает деньги и кладет на стол. В руке  З у б о в а  горящая свеча.

З у б о в. Вы не вносите денег, Васена…

В а с е н а. Идите к черту!

Викулин, Виктор и Васена разошлись по разным углам комнаты. Зубов остается на своем месте.

В и к т о р. Жаль, один угол пустует.

З у б о в. Тушу. Стрелять после третьего звонка. (Берет колокольчик, задувает свечу.)

Трижды звенит колокольчик, один за другим гремят три выстрела. В комнату входит  Р у б а с о в.

Р у б а с о в. Господа, что здесь происходит?

В а с е н а (зажигает свет). Полковник?!

В и к т о р. Не волнуйся, папа.

В а с е н а. Невинная игра в колокольчики. Все живы и здоровы. Зубов выиграл.

В и к т о р. Вам везет, Зубов.

З у б о в (сгребает со стола деньги). На самогон…

Р у б а с о в. Всему есть предел, господа офицеры!

В и к у л и н. Мой друг, сие не в служебное время…

Р у б а с о в. Но ежедневно.

В и к у л и н. Сегодня в честь именитой гостьи.

Р у б а с о в. Прекратить, прекратить, прекратить!

В и к у л и н. Принимаем нового офицера, пардон, офицершу в свою семью…

З у б о в. Традиция!

Р у б а с о в. Не до этого сегодня, господа… Я получил шифровку – совдепы успешно создают регулярную армию.

В а с е н а. Ах, ах, ах!

В и к у л и н. Армию? Не получится.

Р у б а с о в. К сожалению, получается. Это, господа, тревожная весть. Где же Ирина Ивановна?

В и к т о р. Она с Олюшей – дышат…

В а с е н а. Миллионерше трудно дышать одним воздухом с нами.

Р у б а с о в. Господа, будьте милосердны и человеколюбивы, у мадемуазель Стрюковой большое торе… Виктор, когда она придет, попросите ее ко мне.

В и к у л и н. А она молодчина, хорошо держится… Шутка ли, так трагически потерять отца! Другая бы…

Р у б а с о в. Пусть она почувствует, что находится дома, среди своих. Прошу, господа.

Васена берет под руку Зубова и Виктора и, что-то рассказывая сквозь смех, уводит их из комнаты.

В и к у л и н. Мой друг, почему все вьются вокруг этой Стрюковой?

Р у б а с о в. Как, то есть, вьются? Никто не вьется.

В и к у л и н. Но-но, я вижу. Кстати, она на меня не произвела какого-то особого впечатления. Этакая простенькая, скромненькая, с серым оттенком. И руки грубые. В общем, черная косточка, купчиха.

Р у б а с о в. Мне кажется, у нее большая сила воли. Она выгодно отличается от всех этих Васен и иже с ними. Ты интересуешься, почему Стрюковой столько внимания? Золото, мой друг. Миллионы. Единственная наследница. Понимаешь?

В и к у л и н. Да. Златому тельцу поклонялись еще древние.

Р у б а с о в. Атаман Бутов метит ее за своего отрока. Откровенно говоря, я подумывал о Викторе, но этот оболтус не отстает от юбки своей Оленьки. Попытался говорить с ним. (Махнув рукой.) Без толку. Наше положение все-таки шаткое, бог знает, что несет завтрашний день. Сейчас еще можно уехать за границу… Но нужно золото, а без него повсюду будем бедными родственниками.

В и к у л и н. Друг мой, к чему такие мрачные мысли?

Р у б а с о в. Мы с тобой откровенны: меня мучает вопрос – то ли мы делаем? Не осудит ли нас история?

В и к у л и н. Позволь!..

Р у б а с о в. Да, да. Вдруг через десять – двадцать лет нас не признают, назовут темной силой… Страшно!

Слегка напевая, входят  В и к т о р,  В а с е н а  и  З у б о в.

В и к у л и н. Ну и пусть, мой друг. Зато мы оставим след… Разговор закончим после.

Р у б а с о в. Да, собственно, все сказано. (Уходит.)

З у б о в. Что дальше?

В а с е н а. Скука.

З у б о в. Скучно жить на этом свете, господа.

В и к т о р. Колокольчики отзвенели?

В и к у л и н. Да уж, господа…

З у б о в. Давайте будем пить до чертиков, а?

В а с е н а. Зубов, вы гений!

Зубов наливает. Входят  О л ь г а  и  Н а д я.

В и к у л и н. Ирина Ивановна, бокалы налиты, ждут вас. Прошу!

Пьют.

В и к т о р. Ну, как наш городок?

Н а д я. Ничего. Темный.

О л ь г а. Мы весь двор обошли, были и у блокгауза…

Н а д я. Ходить трудно: повсюду орудия, пулеметы, штабеля ящиков. Словно горы. Понравился мне порядок, на каждом шагу – пропуск.

З у б о в (наливает). Выпьем, как вы изволили сказать, за порядок.

Пьют.

В и к у л и н. Красным доступ сюда закрыт, даже будь у них такой человек, как ваш жених, уважаемый поручик Обручев.

З у б о в. За здоровье Обручева!

Н а д я. Господа, он мне не жених.

З у б о в. Позвольте…

В и к у л и н. Простите, но молва…

Н а д я. Только и всего. Знакомые. Я даже не знала, где он сейчас, Ольга Петровна сказала, что там… Я все время находилась в монастыре…

В и к у л и н. Да, он там, у них, и хорошо работает.

В и к т о р. Он обещал нам сделать сюрприз: доставить сюда красную Жанну д’Арк – Корнееву. Вы ее знаете?

Н а д я. Корнееву? Знаю. Даже очень хорошо. Это моя бывшая прислуга.

В а с е н а. Да не может быть!

З у б о в. Интересно, что она такое?

Н а д я. Мне кажется, ничего особенного. Но, говорят, очень смела и решительна.

В и к у л и н. Хотел бы я допросить ее.

З у б о в. Обручев доставит вам такое удовольствие. Уверяю вас, они долго будут помнить студента Шестакова.

Н а д я. Так это Обручев?

В и к у л и н. Да-а… Что с вами? Ирина Ивановна?..

Все бросаются к Наде.

О л ь г а. Вы плачете? Успокойтесь, Ирина Ивановна.

В а с е н а. Ничего не понимаю…

Н а д я. Я знаю, что отца убил студент Шестаков… А это, значит, был поручик Обручев!

Пауза.

В а с е н а. Ирина Ивановна, не надо киснуть…

Н а д я. Я не кисну…

В а с е н а. В жизни и так много грусти! Зубов, налейте, а ты, Оля, спой, что ли…

О л ь г а. Виктор, возьми гитару… Мою любимую.

Виктор аккомпанирует. Ольга поет цыганский романс. После окончания пения крики, аплодисменты.

В и к у л и н. Очаровательно! Оленька! Позвольте поцеловать носик вашей туфельки.

О л ь г а. Нет, нет! У моей туфельки не носик, а нос. Революция там положила нашлепку. Целуйте лучше мизинчик. (Протягивает руку.)

В и к т о р. Как? А мне? Что остается мне?

О л ь г а. Для вас все остальное.

В и к у л и н. Господа! Я снова поднимаю бокал и снова провозглашаю тост в честь виновницы настоящего торжества – Ирины Ивановны Стрюковой.

Пьют.

З у б о в. А наша гостья не пьет! Смотрите, господа, бокал мадемуазель Стрюковой полон.

Н а д я. Господа, у кого есть папиросы? Спасибо. Спички. Спасибо. Не обижайтесь, сегодня я не могу пить.

О л ь г а. А вы, Ирина Ивановна, не тоскуйте, к черту! Мертвым в гробе мирно спать, жить живым на белом свете…

З у б о в. В общем:

 
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Кривится диск.
 

В а с е н а. Жаль, что я не миллионерша…

В и к у л и н. Васена! Божественная Васена! Вы сами многомиллионный клад. Мы знаем, в чем ваша ценность.

В а с е н а. Я не притронулась к бокалу, и, увы… никто даже не заметил. К черту, сама выпью, без равнодушных уговоров. Еще вина, буржуи недорезанные!..

В и к т о р. Браво, браво!

В и к у л и н. Боже мой, Васена! За такую опрометчивость – пулю в лоб! Господа, господа! Налейте бокалы! Здоровье нашей любимицы Васены! Ирина Ивановна! Ваш бокал!

Пьют.

З у б о в. Васена, осчастливьте! Станцуйте!

В и к у л и н (хлопает в ладоши). Бублики! Бублики!

В а с е н а. Сдвигайте, Викулин, в сторону тарелки. Я буду танцевать на столе.

 
Одна у меня дорога,
Другой дороги не желаю.
 

Викулин, руку.

Мужчины ставят ее на стол.

Витенька, заставь рыдать гитару. Бублики! Оленька, не обижайся. Виктор мне не нужен, нужна только его гитара…

В и к т о р. Чего женщине не простишь! (Играет.)

В а с е н а (поет, пританцовывая).

 
Отец мой пьяница,
Он пьет и чванится,
И к водке тянется потухший взор.
А мать пропащая.
Сестра гулящая,
Тварь настоящая. Братишка – вор.
       Купите бублики, горячи бублики,
       Гоните рублики, друзья, скорей.
       И в ночь ненастную меня, несчастную,
       Торговку частную, ты пожалей!
Здесь на окраине
Да при хозяине
При лютом Каине я состою.
Я день работаю
С большой охотою, а ночью так пою:
       Купите бублики, горячи бублики,
       Гоните рублики, друзья, скорей.
       И в ночь ненастную меня, несчастную,
       Торговку частную, ты пожалей!
Фонарь качается,
Базар кончается,
И свет врывается в ночную мглу,
А я немытая,
Всеми забытая,
Тряпьем покрытая,
Всю ночь пою.
       Купите бублики, горячи бублики,
       Гоните рублики, друзья, скорей.
       И в ночь ненастную меня, несчастную.
       Торговку частную, ты пожалей!
 

З у б о в (зарыдав, встает на колени перед Васеной). Васена, вы наша судьба! Зачем эта отвратительная жизнь? Ведь это вы про нее! Да говорите, черт возьми! Немытая, всеми забытая… тряпьем прикрытая… Для чего я живу? Для чего? Мрак! Тьма! Впереди ночь, смерть…

В и к т о р. Александр, не дури.

З у б о в. Пристрелите меня, не хочу жить.

В и к у л и н. Поручик, я удивлен.

В а с е н а. Саша, сядьте здесь, возле меня. Душа у вас нежная и чувствительная. Вам не страшно в контрразведке работать?

З у б о в. Мне? Страшно? Потому что я рыдаю из-за вашей песни? (Забрался на стол.) Мне ничего не страшно! Господа, кто считает, что я трус? Выходите сюда!

В а с е н а. Саша! Господа! (Поет.) Выпьем мы за Сашу, Сашу дорогого… Саша, давай лучше исполним вдвоем «Не искушай». Все знают, какой вы храбрый. Лев!

З у б о в. А вы, Васена? (Выхватывает револьвер.) Хотите, я сейчас пущу себе пулю в лоб? Вот здесь. Не сходя с места? Хотите? Или кому угодно из них. Кого ухлопать? Говорите!

В и к у л и н. Поручик, это же идиотство. Это черт знает что!

З у б о в. Извините! (Слезает со стола.) Это не идиотство, а свинство. Мадемуазель Стрюкова, не думайте о нас плохо.

Н а д я. О! Я видела и не такое. Кому что нравится. Вам нравится одно, мне – другое. Скажем, если человек решил убить себя, это его дело и никого не касается.

В и к у л и н. Святая истина. Дураков на свете много. Но если хочешь шлепаться – уходи, бестия, и… и не заводи скандала. Не вводи ближних во искушение.

В и к т о р. Дядя, все забыто, все в прошлом. Скандала нет.

О л ь г а. Скажите, пожалуйста, Ирина Ивановна, вы к нам прямо из Южноуральска?

Н а д я. Да.

В и к у л и н. Трудная, должно быть, дорога? Устали?

Н а д я. Да нет. Просто неприятно проезжать села, если не сказать – страшно.

В и к у л и н. Даже так?

Н а д я. Мужики смотрят исподлобья. Того и гляди набросятся.

В и к т о р. Надо научиться владеть оружием, чтобы в нужный момент защитить себя.

Н а д я (усмехаясь). Научиться?..

О л ь г а. Вы стреляете? А у меня мороз по коже, когда увижу револьвер.

В и к т о р. И хорошо стреляете?

Н а д я. Не обижаюсь ни на руку, ни на глаз.

В и к у л и н. Я слышал, вы были в женском батальоне смерти?

Н а д я. Была.

В а с е н а. Черт возьми, хоть бы мне куда-нибудь, в какой-нибудь батальон. Там ведь должно быть очень интересно.

Н а д я. Как кому.

О л ь г а. А когда вы были в этом смертном батальоне, приходилось стрелять, я хочу сказать – убивать?

Н а д я. Приходилось. Я помню, в одного штабс-капитана пять пуль всадила…