Текст книги "Вовка в Троеклятом (СИ)"
Автор книги: Владимир Черепнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Считать до десяти, дабы законстатировать факт нокаута не было времени. Яна пулей вылетела из избушки, скомандовав на ходу:
– Серый! Васька! За мной!
Через три минуты самая вместительная ступа из имеющихся в «гараже» взвилась в безоблачное небо, унося отдувающегося медведя, полную решимости девочку-ведьму и невозмутимого черного кота.
* * *
Я проснулся оттого, что меня окатили холодной водой. Пробуждение – это не совсем точное определение. Когда человек просыпается, даже если он дрых безо всяких сновидений или погрузился в «обморок» в результате чрезмерного употребления алкоголя, то какие-то внутренние часы все равно отмеряют определенный отрезок времени, разделяющий отход ко сну и пробуждение.
Со мной же было все по-другому. Казалось, что всего секунду назад прозвучал тост в честь Наимудрейшего, и я хлобыстнул порцию хорошего коньяка, и нате, получите – ледяной душ. Состояние организма (имеется в виду степень опьянения) было тем же самым, что и перед отключкой, и по этому я соображал туговато. Вернее, почти совсем ни фига не соображал, а только тупо удивлялся. Это ж надо, только что восседал за ломившимся от диковинных яств и напитков столом, вокруг «плясали» голые девки, за мной ухаживала очаровательная Мэри Поппинс (русифицированную версию ее фамилии произнести не поворачивается язык). А мгновение спустя – ледяная вода в и без того сыром, заплесневелом помещении.
Я лежал на голом каменном полу небольшой камеры, скупо освещаемой чадящим пламенем факела. «Может это местный вытрезвитель?» – Тяжело пробилась глупая догадка в одурманенную голову. Вполне возможно. Только вместо ментов на меня равнодушно взирали четыре лоснящихся негра, вооруженные неизменными ятаганами.
– Вставай, пошли! – Велел сиплый голос.
Я выполнил приказ только на четверть. Не встал и не пошел, а поменял лежачее положение на сидячее. Смена позы позволила разглядеть распоряжающегося человека. Это был низенький (чуть повыше Соловушки), пузатый (немного худее разбойника) обладатель лопатоподобной бороды и близко посаженных, постоянно бегающих бусинок глаз.
– Ты кто? – Спросил я, чтобы что-то спросить.
– Воевода.
– А зовут как?
– Тебе это не пригодится. Пошли! – Вновь скомандовал бородатый недомерок.
Вставать мне не пришлось, так как один из черномазых громил (да простят меня афро-американцы) схватив за шиворот, легко придал моему телу вертикальное положение.
Воевода, с трудом дотянувшись, выдернул из крепления на стене факел и вышел из камеры. Я догадался, что если не пойду сам, то мне помогут эти милые, но грубые арапы. Поэтому молча последовал за коротышкой.
Мы шли по мрачному (подземному?) коридору. Впереди воевода, за ним я, взятый в «коробочку» безмолвными стражниками. Через пару минут я оставил попытки хоть что-нибудь выяснить, так как все мои вопросы оставались без ответа. Дальше мы пошли молча, под аккомпанемент гулкого эха, многократно отражающегося от низких сводов цоканья подкованных сапожек воеводы. Мои кроссовки и босые ступни негров звуков не издавали.
* * *
При подлете к площади ступа заметно сбавила ход, а метров за сто и вовсе «забуксовала». Словно наткнулась на невидимую преграду.
– Ах, колдуны хреновы! Ну, дождетесь, доберусь до вас, задолизы Емелины! – Возмутилась Яна и посадила свой летательный аппарат в небольшом тихом дворике.
Хозяин вынужденной посадочной площадки начал было возмущаться, но быстро успокоился после того, как Васька облаял его (причем так натурально, что не всякая собака смогла бы). А медведь пообещал опешившего владельца дворика разорвать ровно на тридцать семь с половиной кусочков, если со ступой что-либо случится.
Яна, продолжая материть придворных чародеев, установивших магический барьер, не останавливаясь неслась к площади с такой скоростью, что Серенький и Васька едва поспевали за ней.
* * *
У подножия лестницы, поднимающейся к главному входу во дворец, скрестив по-турецки ноги, сидел Соловушка. Он еле заметно монотонно раскачивался, что-то тихонько шепелявил. Взгляд, неотрывно обращенный на неподвижные створки ворот, охраняемые усиленным нарядом чернокожих стражников, был полон решимости. Правда, иногда в глазах разбойника поселялся страх, но всего на несколько мгновений, после чего взор вновь обретал твердость.
* * *
Около десяти минут мы плутали по низким сырым коридорам, имеющим множество ответвлений. Дорогу я не запоминал, потому что, как бы не повернулись дальнейшие события возвращаться в затхлую каморку не было никакого желания. Наконец, после очередного поворота мы оказались в цилиндрической комнате, по периметру которой вверх поднималась спиралевидная лестница.
Мы поднялись и через люк выбрались на поверхность. Мне пришлось зажмуриться от яркого солнечного света. Пока глаза адаптировались, я пришел к выводу, что этот слащавый чурка опоил меня не простым коньячком. День был в разгаре. Значит, с момента, который последним запечатлелся в моей памяти, прошло, как минимум, часов двенадцать. За это время алкоголь был просто обязан выветриться из организма. Но этого не произошло.
Оказалось, что мы находимся на помосте, расположенном в центре дворцовой площади. Меня усадили на какое-то подобие табурета напротив корявого пня, обильно заляпанного бурыми пятнами.
В отличие от вечера, площадь кишела народом. Все занимались своими делами, и появление моей скромной персоны не привлекло ничьего внимания. Недалеко от помоста под разудалые звуки бубна и балалайки плясали скоморохи. Повсеместно шла бойкая торговля: пронырливые лоточники сновали между праздно шатающимися горожанами, громогласно рекламируя свой товар.
Пока я осматривался, воевода извлек из-за отворота расшитого кафтана свернутый в трубочку пергамент, развернул его и принялся читать. По всей видимости, содержание свитка предназначалось для народа, находящегося на площади, так как лицо воеводы было обращено в толпу, а вашему покорному слуге для созерцания был предоставлен его зад. Не знаю, какими талантами обладал военачальник на поприще тактики и стратегии, но глашатай был из него никакой. Воевода так тихо и монотонно бубнил текст, что даже я, находящийся всего в полутора метрах, отчетливей его речи слышал звуки, периодически издаваемые направленным в мою сторону отверстием. Благо, прогулка по подземному лабиринту вкупе с пребыванием в сырой темнице и холодным душем наградила меня легким насморком. По этому мое обоняние не страдало. И непреднамеренное (умышленное?) газоиспускание я воспринимал, как музыкальное сопровождение.
Что же касается содержания текста, то до меня доносились лишь отдельные фразы: «…Дума рассмотрела… коварные намерения… попытка узурпации… злостное колдовство… благодаря бдительности… козни пресечены… постановила… через главоусечение…». Белиберда какая-то. Да, если честно, то я и не очень-то прислушивался. Одурманенные мозги ни как не связывали нелестные эпитеты и меры пресечения с моей, почти героической персоной.
Так что меня больше интересовало происходящее на площади. Один раз я услышал знакомые звуки, напоминающие удары киянкой по доске, жалобное: «Бур, может не надо?» – и нагло-пьяное: «Н-надо, еще как надо!» Но мой взгляд так и не сумел отыскать длинноносых кузенов.
Короче говоря, я сидел, крутил по сторонам головой и не очень интеллектуально улыбался. И не придал особого значения появлению нового персонажа на нашем пьедестале. И не мудрено: это был еще один чернокожий амбал. От своих собратьев он отличался только тем, что вместо традиционного ятагана сжимал в руках огромный топор. Я не заметил бы и этого, но солнечный зайчик, отраженный полированным лезвием, попал мне в глаза.
Воевода, наконец-то, заткнулся и принялся бережно скатывать свиток. И в этот момент я увидел Серенького, причем не одного. На плечах у медведя восседала Яна. Преодолевая сопротивление толпы, мой лохматый друг со своей ношей, с трудом продвигался к помосту.
Потерявшие бдительность из-за моей пассивности стражники позволили мне вскочить на ноги. Естественно, бежать я ни куда не собирался, а только приветственно помахал своим друзьям. Однако, черномазые церберы тут же исправили свою оплошность: больно заломили руки и, вместо того, чтобы водворить меня на место, ткнули лицом в скверно пахнущий пень, спугнув, при этом, целый рой лоснящихся от обжорства мух.
Над площадью раздался истошный вопль: «Вовка!!!» – заставивший на время смолкнуть все остальные звуки.
Не смотря на то, что я не имел возможности видеть того, кто кричал, все равно узнал голос, переполненный отчаянием. «И что это Яна так волнуется?» пронеслось в затуманенной голове. Это последнее, что в ней пронеслось. Потом ее отрубили. Как значилось в оглашенном воеводой документе, применили главоусечение.
* * *
Крупная восточная женщина внимательно наблюдала за казнью. Хотя, определение «крупная женщина» слабо отражало действительность. Более уместнее был бы эпитет «огромаднейшая бабища», потому как габариты данной особы превосходили все мыслимые пределы. И, вряд ли, легко было бы отыскать во всем Городе не то что представительницу прекрасного пола, но и мужика подобных размеров.
Проследив сквозь плотную сетку паранджи, надежно скрывающей внешность, за трагедией разыгравшейся на эшафоте, она прошептала грубым басом:
– Вестимо было, с самого начала, что до добра эти колохвиумы не доведут… А может его за то, что отпустил меня? Ох, беда за бедой…
С этими словами она, сгорбившись (что не помешало возвышаться над остальной массой народа головы на три-четыре), побрела прочь.
– Это пег'ебог'! Ми так не договаг'ивались. Хотя… – невзрачный мужчина поспешно покинул место действия, юркнул в ближайшую подворотню и исчез, оставив вместо себя облачко дыма.
– Дорогой, может быть зря ты его так? Мне он показался совсем не опасным. Даже милым.
– Т-тем более, – икнув, ответил Емеля своей наибольшей толике.
– Я не в этом смысле. Ты же знаешь, что я тебя никогда ни на кого не променяю, – глаза Маньки пожирали хмельного возлюбленного, – просто он совсем не страшный…
– Может быть. Но меня им дважды пугали. Так спокойней. Как это говорится? А, вспомнил. Береженого верблюд бережет, а Аллаха привязывай… Там еще на кого-то надеяться надо.
Выдав очередной бессмертный афоризм, Наимудрейший ущипнул свою пассию за фамилиеобразующую часть тела и нетвердой походкой вышел с балкона, с которого чета наблюдала за отделением от плеч головы коварного Сантехника.
Душераздирающий крик Яны заставил Соловушку вздрогнуть. Он обернулся, но маленький рост не позволил ему увидеть происходящее на площади. Тогда он проворно взбежал на дюжину ступеней вверх. Увиденное, как и несколько часов назад услышанное, предательским образом подействовало на ноги. Они вновь не удержали грузное тело, и разбойник чувствительно саданулся копчиком об острую грань ступени.
Когда тело обрело послушание, торопиться уже не было никакого смысла. Соловушка разглядел в толпе недалеко от эшафота фигуру Серенького и медленно побрел к лохматому другу.
* * *
Никакого ярко белого света в конце тоннеля я не увидел. Так же, как и не удостоился чести воспарить над собственным бездыханным телом и сверху наблюдать за развитием дальнейших событий.
А на самом деле… Стоп! Я не стану подробно описывать, что предстало моему взору (если это был взор, как вы помните, глазки остались в глазницах отрубленной головы), так как убежден, что стать жертвой сказочного мавра в сказочном мире и расстаться с жизнью в нормальных условиях по привычным причинам, будь то старость, инфаркт, колеса электрички, запой или любой другой уважительный повод – это абсолютно разные вещи. Как говорит один мой знакомый бес (чтоб гореть ему до скончания времен в собственном заведении), «это две большие г'азницы».
Скажу лишь одно, опьянение, туман и дурман в голове (иль еще где?) исчезли без следа, прихватив с собой вовремя приключившийся насморк. Так что, смею заверить, тот шутник, сказавший, что лучшее средство от головной боли – топор, сам того не подозревая, ни грамма не погрешил против истины.
Да и времени рассмотреть все как следует у меня не было. Только-только я осознал что со мной произошло и еще не успел с этим смириться, как появился… как вы считаете, кто? Правильно! Бес Третьей Гильдии, собственной персоной.
– Ну, вот, молодой человек, я же Вас пг'едупг'еждал, а Ви имели неостог'ожность усомниться в моей искг'енности. И что наличиствуется в г'езультате? Плачевный итог. Я бы даже сказал, летальный.
– Заткнись, без тебя тошно.
– Как будет угодно. Только на Вашем месте я бы не пг'инимал поспешных и кг'айне опг'ометчивых г'ешений. Не следует отвег'гать единственную возможность не только вег'нуться к пг'ежнему обг'азу жизни, но и значительно повысить уг'овень последней.
– Ты сам хоть понял, что сказал?.. Но это не столь важно. Насколько я понимаю, предметом твоего вожделения является моя бессмертная душа. А так как я уже мертв, то удивлен, что не наблюдаю еще одну заинтересованную сторону.
– Что Ви имеете ввиду?
– А то, что, по моему разумению, ваше ведомство ведет извечную борьбу за людские души со своими изначальными противниками. Так что я хотел бы выслушать предложения твоего оппонента, то есть ангела– хранителя.
– А вот это Ви удостаивались чести лицезг'еть? – Черт показал мне дулю. При этом, неестественно далеко выступающий большой палец, заканчивающийся грязным заостренным ногтем, принялся извиваться, словно змея. Ангела-хг'анителя захотелось! Пг'остите за нескг'омный вопг'ос, Ви хоть в куг'се, в какую стог'ону кг'еститься? Я не говог'ю пг'о знание наизусть г'азнообг'азных молитв. Однако, полностью увег'ен, что Ви не сможете доподлинно воспг'оизвести даже одно пг'едложение из любой молитвы.
Как это не прискорбно, но на сей раз пришлось признать правоту черта. Ибо выражение: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь», – полностью исчерпывало все мои познания на богословском поприще.
– Так что и думать, забудьте. С этой стог'оны помощи Ви не дождетесь. Возможно, наши конкуг'енты отг'еклись от Вас, но я более склоняюсь к пг'едположению, что они и вовсе не подозг'евают о Вашем существовании. Пг'ибегая к Вашей тег'минологии, – продолжал рекламную агитацию Луциберг с изощренностью то ли иезуита, толи замполита, – в отличие от оппонентов, наше ведомство не дожидается молитв с пг'осьбами о помощи. Ми всегда готовы помочь стг'аждущим! Наши адепты, в отличие от святых, не нуждаются в воспламенении в их честь свечей!.. Г'азве, что, небольших, чег'неньких… Но Ви сами понимаете, в любом деле неизбежны издег'жки…
– Премного благодарен, – я умудрился прервать словесный поток своего визави, – но дело в том…
– Ви понятия не имеете в чем на самом деле дело. Пг'ошу поког'нейше меня пг'остить за тавтологию. Но я спешу уведомить Вас, что Ви совег'шенно безосновательно думаете, что затягивая вг'емя, можете г'асчитывать на избавление. Как я уже имел честь сообщить…
– Погоди, немного. Не торопись. Признаю, с ангелами я лопухнулся. Этот вопрос считаем закрытым. Но остается еще море проблем, которые хотелось бы…
– Вам стоит только…
– Знаю, поставить закорючку. Но если ты, ублюдок, до сих пор лелеешь надежду заполучить мою подпись, то придется отвечать на мои вопросы.
– О! Если только в этом пг'облема…
– Не только в этом. Но, если не хочешь, можешь ничего мне не говорить. Я подожду. Думаю, найдется кто-нибудь более сговорчивый. Если мне не отказывает интуиция, то рано или поздно появится кто-то, кто сможет удовлетворить мое любопытство. Ведь времени у меня теперь предостаточно?
– Хог'ошо. Но Ви пг'осто обязаны в дальнейшем учитывать мою добг'ую волю. И, естественно, я оставляю за собой пг'аво не отвечать на Ваши вопг'осы, если они покажутся мне неког'г'ектными.
– В принципе, их у меня не так много. И один больше всего меня интересует: какого хрена ты прицепился именно ко мне?
* * *
– Что-то надо делать. Обязательно. Мы должны что-нибудь предпринять. Еще не поздно спасти его. – Яна все еще восседала на загривке медведя и, произнося каждую фразу, машинально выдергивала небольшие клочки шерсти из макушки Серенького.
– А что мы сможем? – понимая, как сильно переживает ведьма, медведь стойко переносил ее парикмахерские потуги. – Я могу попытаться, но, думаю, эти губастики (он указал на чернокожее оцепление эшафота) изрубят меня на куски еще на подходе. А с колдовством, как?
– Бесполезно! – Подхваченная легким ветерком очередная щепотка серого меха медленно поплыла над толпой. – Придворные чародеи установили защиту…
– Я хотел Вовку спасти, но его не пьевели мимо меня. А долзны были. Я с двеей глаз не спускал. Думал, сейсяс откьеют, я Вовку выюсю, и мы убезим.
– И как ты хотел его спасать? Ножиком своим против ятаганов? Молчал бы! – Зло бросила присоединившемуся к друзьям разбойнику Яна. – Раз такой герой, сейчас спаси.
– Так ведь поздно, – жалобно протянул Соловушка.
– Яна говорит, что еще можно помочь. Только нужно забрать то, что осталось от Вовки.
– Пьявда?!!
– Да. Только охрану мы не сможем одолеть. И скоро они заберут тело и сожгут. Вот тогда будет поздно, – разъяснил печальным голосом Серенький.
– Сестное медвезасье? – Разбойник все еще не мог окончательно поверить в возможность спасения нового друга.
– Честное медвежачье, – грустно подтвердил Серый, лишившись еще одного клока шерсти.
– Тогда я пьйиступаю, – полным напыщенного торжества голосом известил Соловушка и повернулся к эшафоту.
Он сунул оба своих грязных указательных пальца в рот и свистнул.
Город населяли всевозможные герои из различных сказок и практически никто не знал, чем раньше славился Соловей-разбойник. Поэтому, никто не связал воедино произошедшее и смешного шепелявого толстячка. А Соловушка с раздутыми щеками обошел вокруг медведя. После этого связывать воедино было уже некому. Площадь опустела. Оставались только потерявшие сознание, но и они, приходя в себя, опрометью покидали место действия.
Напоследок разбойник прошелся своим свистом по Емелиному дворцу. Но не сильно: снес дюжину флюгеров, пару балконов (один из которых всего несколько минут назад покинул Наимудрейший) и, заключительным аккордом, свистнул в центральные ворота, от чего они рассыпались мелкой трухой.
– Все. Только никому не говойите. Это стьясная тайна! – Соловушка обернулся к своим онемевшим спутникам.
И неизвестно, чьи глаза: Яны, Серенького или Васьки округлились от удивления в большей степени.
– Ну, сто зе вы? Спасайте Вовку! Я свое дело сделал.
Эта фраза возымела действие. Яна ловко спрыгнула с медведя, чмокнула зардевшего разбойника в чумазый лоб и бегом припустилась к опустевшему эшафоту. Остальная компания последовала за ней.
* * *
– Зг'я Ви мне не вег'ите! Это абсолютно достовег'ные сведения. Было установлено, что Ви пг'озябаете из-за убогого матег'иального положения, и было пг'инято г'ешение оказать посильную помощь…
– Ага, прямо какая-то служба социальной защиты.
– Гог'аздо лучше, объективней и существенней. Вместо одног'азовой смешной по своим г'азмег'ам подачки, мы методично сопг'овождаем интег'есующий нас объект на пг'отяжении всего жизненного пути, выполняя все капг'изы и пг'ихоти данного объекта.
– Не так уж плохо я жил, пока тебя, мудака, не встретил.
– Ви же понимаете, что все в этом миг'е относительно. Конечно, Ви не пухли с голода, как некотог'ые негг'итянские племена, вождем одного из котог'ых Ви возжелали стать. Но с дг'угой стог'оны, из-за убогого матег'иального положения Вам пг'ишлось на два долгих года сменить кг'оссовки фиг'мы «Адидас» московского пошива на киг'зовые сапоги. Или Ви до сих пог' наивно полагаете, что в институт Ви не поступили из-за того, что немного не хватило знаний? Дудки! Денег Вам не хватило. Как не было их и для того, чтобы откупиться от службы в Воог'уженных Силах. Но если мы пг'идем к взаимовыгодному соглашению…
– Хватит! Опять брешешь, – я устал выслушивать балабольство Луциберга. – Вокруг меня находилось множество народа, с еще более худшим финансовым положением. Причем один раз ты проболтался о сугубо личных причинах столь пристального внимания. Последний раз предупреждаю: или правда, или разговор окончен.
Искуситель как-то сник, поняв, что это мое окончательное решение, и сдался:
– Хог'ошо. Не хотелось затг'агивать эту стог'ону вопг'оса. Но г'аз уж Ви так категог'ично настаиваете, я скажу Вам пг'авду. Хотя из этого не следует, что все то, что я говог'ил Вам г'анее – ложь. Отнюдь!
– Не тяни!
– Пг'облема касается лично меня. Дело в том, что звание Беса Тг'етьей Гильдии я получил совсем недавно. И Ви, если можно так выг'азиться, – мое пег'вое дело. Умолчу о том, чем мне пг'иходилось заниматься г'аньше. Не в этом дело…
– Ты не сказал, почему именно я?
– Все очень пг'осто. Пег'вое задание должно быть легким. Бесы, занимающие более высокое положение в нашем табеле о г'ангах, куг'иг'ующие мою деятельность, г'ешили, что пьяный сантехник – это то, что нужно для новичка. А г'езультат Вам известен…
– Они и сейчас курируют твою деятельность?
– О, нет! – Вконец разоткровенничался черт. – Это сугубо самостоятельная г'абота. И если я обг'ащусь за помощью по такому пустяку, то на неопг'еделенное количество лет пг'идется г'аспг'ощаться со своей каг'ьерой. Тепег'ь Ви понимаете, что выбог'а у меня пг'актически нет. Как, впг'очем и у Вас… Ну, что, пг'иступим к контг'акту?
* * *
Яна, не добежав метров десять до эшафота, прыгнула и оказалась возле обезглавленного Вовки.
– Ух, тыть! Колдовать получается! – Удивилась она.
– Не до защиты им теперь, – прокомментировал медведь, обычным способом забравшийся на лобное место, – небось, пообделались все, вонища теперь во дворце… Молодец, Вячеслав, знатного шороха навел.
– Ты, сто! Забыл?! Это зе не я!
– Прости, и правда не ты… Вот, только, если зубки оказались целы и язык не искореженным, может ты и говорить по нормальному умеешь?
Соловушка на несколько секунд задумался, потом категорически отрубил:
– Разусился, забыл, не хосю! Отвязись!
– Боле не буду.
Тем временем колдунья приложила отрубленную голову к телу, прошептала заклинание, отчего кровь, покинувшая тело сантехника, собралась своеобразной змейкой и вползла в зазор, разделяющий Вовкину шею пополам.
– Теперь осталось обработать рану живой водой, – Яна быстро оглядела спутников, – я остаюсь здесь, мало ли что. Так что, Васька, придется тебе за водичкой отправляться.
Кот меланхолично кивнул, мол, надо, так надо.
Яна произнесла магическую фразу, и Васька превратился в ядреную девицу с коромыслом на плече.
– Ой, нет! Источник далеко и в горах, ведьма помотала головой, будешь птичкой!
Через мгновение девушка обернулась в воробья.
– Тьфу! – Раздосадовалась Яна. – Сколько он сможет в своем клювике принести… Тороплюсь. Надо успокоиться… В клювике… Ага! Есть!
Новое заклятие, и воробышек вырос в крупного черного пеликана.
– Все? Я полетел? – Осведомился пернатый кот.
– Дуй! – Скомандовала ведьма. – И поторапливайся. Одно крыло там, другое здесь.
Васька разбежался, размахивая крыльями, и, оттолкнувшись от края эшафота, взмыл в воздух.
– Куда его хрен понес?! – Возмутилась Яна, когда увидела, что ее домашний любимец взял курс на дворец и скрылся за крайней левой башней.
– Может, тренируется или на разведку решил слетать? – Предположил Серенький.
– Там Гойинысь нагьюзеный золотом. На слусяй экстейной элякулясии, выдал разбойник.
Однако ведьма сразу успокоилась, завидев черную тень, вынырнувшую с правой стороны дворца, и, сопровождаемую диким нечеловеческим хохотом, взявшую курс на волшебный источник.
* * *
В принципе, Серенький был прав. Ваське действительно захотелось размять крылья, а заодно и взглянуть, что же творится вокруг притихшего дворца. А когда с высоты пеликаньего полета он заметил суету вокруг непонятно чем загруженного Змея Горыныча, снизился, оценил обстановку зорким кошачьи-птичьим взглядом и принял правильное решение. Хотя, если честно, то ни каких решений он не принимал. Просто захотелось сделать так, и все тут.
Конечно, огромный черный пеликан не голубь, но и Емеля тоже не памятник. Васька снизился, прицельно испражнился и, набирая высоту, с чувством, что ни в коей мере не затронул голубиную прерогативу, полетел исполнять вверенное ему задание.
– Жги! Спа-буль-ли заразу! – Пробулькивая сквозь обильно стекающий помет верещал Емеля, отдавая приказание Горынычу.
Но три головы дружно ржали над конфузом своего грозного господина и не могли (не хотели?) покарать злостного охальника.
В этот момент, по-видимому, не выдержав такого стресса, собственный кишечник Высокочтимого перестал подчиняться воле хозяина, и результат не заставил себя долго ждать.
Ни о какой экстренной эвакуации уже не могло быть и речи.
* * *
Я изорвал (не без труда) в клочья пергамент, содержащий текст договора с дьяволом, после чего гнусно ухмыляющийся Луциберг извлек из складок плаща новый экземпляр.
– Напг'асная тг'ата сил и вг'емени, – прокомментировал он мои потуги, и если Ви действительно намег'еваетесь зачитать содег'жимое контг'акта, хотя все основные моменты я уже неоднокг'атно изложил Вам в устной фог'ме, в более доходчивой фог'ме, извольте…
Черт протянул мне свиток.
– У тебя их много?
– Достаточно.
Я взял пергамент, но разворачивать не стал.
– Шибко важная бумага. Значительная. А я – недалекий безграмотный сантехник. Не могу, вот так, запросто, подмахнуть документ, определяющий не только всю мою дальнейшую жизнь, но и существование после оной. А, вдруг, пропущу какую хитроумную закавыку по своей наивности? А потом буду жутко раскаиваться, да поздно.
– Что же Ви пг'едлагаете?
– Давай сделаем так: ты меня оживляешь, устраиваем грандиозную отходную в сказочном мире, потом возвращаешь меня домой и являешься со своей бумаженцией. У меня там знакомый адвокат есть, я ему недавно импортный унитаз варганил. Он тщательно исследует данный контракт, и, если не обнаружит незаметных для дилетанта юридических тонкостей, ущемляющих мои интересы, то, обещаю, тут же поставлю свою закавыку.
Я Вас умоляю! За кого Ви меня пг'инимаете? Если сейчас, находясь в столь пг'иског'бном, я бы сказал, в обезглавленном положении, Ви пг'одолжаете выпендг'иваться, то что от Вас ожидать, когда окажетесь в пг'ивычной сг'еде обитания?!
– Ну, не знаю. Без экспертизы специалиста я ни чего подписывать не буду.
– А если я пг'иглашу незаинтересованного знатока – кг'ючкотвог'а? По известным Вам пг'ичинам в собственное ведомство я обг'атиться не могу. Так что можете полностью г'асчитывать на его беспг'истг'астность.
– Тоже не пойдет. Мне потребен тот, кто, наоборот, будет пристрастен. Причем в мою пользу. А о этих независимых адвокатах и нотариусах весьма наслышан. Все изгольнуть могут в пользу того, кто больше заплатит. А так как я нищ, а ты сулишь мне золотые горы, то дураку понятно, под чью дудку будет плясать этот эксперт. Мне нужен тот, кому я мог бы всецело доверять.
– Не умею я игг'ать ни на какой дудке, – недовольно буркнул бес, опечаленный очередной отсрочкой, задумался, затем счастливо ощерился жуткой пародией на улыбку. – Эвг'ика! Ви довег'яете молоденькой лесной ведьме, кстати, совсем недавно ставшей молоденькой?
– Ну?
– Вот и пг'екг'асно! Я сейчас побыстг'енькому устг'ою ей секиг'-башку, тем более выяснилось, что это у меня недуг'ственно получается…
– Цыц! Еще слово и я устрою тебе секир – детородные органы. И если ты еще хоть раз коснешься Яны своим поганым языком, не знаю, что с тобой сделаю!
Тут я ни на йоту не покривил душой. Я и в самом деле не знал, что могу сделать с чертом.
– Ну-ка, стоп! – Внезапная догадка осенила меня. – Говоришь, что устраивать секир-башку у тебя хорошо получается? Значит, то что меня казнили – твоя работа?
– Нет, нет и еще г'аз нет! Я это заявляю категог'ически. В мои намег'ения вовсе не входил летальный исход подопечного. Я только хотел немного подпог'тить Ваше благостное пг'ебывание в сказочном миг'е, чтобы уског'ить и без того неизбежный пг'оцесс подписания контг'акта. А, что касается казни, от это частная инициатива небезызвестного Вам Емели.
– И чем же ты его пронял?
– Паг'а пустяков: сказал, что Ви стг'ашнее любого чаг'одея и посоветовал Вас заточить в… – лицо, если можно так назвать уродливую физиономию беса, вытянулось от удивления, – Ви куда?! Этого не может быть! Немедленно вег'нитесь!!!
* * *
Паскудная харя черта медленно растаяла (или я куда-то переместился), и, вместо нее я увидел что-то черное, нависающее надо мной (оказывается, я лежал на спине). Из этого чего-то обильно текла вода, от чего я чуть не захлебнулся, закашлявшись.
– Хорош! – Скомандовал звонкий, ставший родным (когда?) голосок. – Он очнулся. Фу, Васька!
Что-то отстранилось и оказалось здоровенным черным пеликаном. Я сел, и тут же за шею меня обхватила Яна и принялась что-то шептать скороговоркой на ухо. Рядом возвышался Серенький, в отличие от разбойника, он только улыбался. А Соловушка выплясывал какую-то, присущую только толстеньким разбойникам, разновидность ламбады.
Когда страсти немного улеглись, пеликан деликатным кашлем напомнил о себе. Яна в отчаянии всплеснула руками:
– Васька! Прости, забыла!
Пара секунд и черная птица преобразилась в кота.
– Теперь расскажите… – начал было я, но мои друзья, не дожидаясь, что именно я захотел узнать, перебивая друг друга, поведали чудесную историю моего воскрешения.
Только Васька молчал и ухмылялся в усы.
Затем я рассказал о содержании моей беседы с Луцибергом. И только после этого до нас дошло, что мы до сих пор находимся на эшафоте.
– Надо сматываться, пока Емелины прихвостни не прочухались, прагматично предложила Яна.
– Пьявильно, спьясемся в лесу, отпьязнуем, – поддержал ведьму разбойник.
Но у меня было собственное мнение.
– Пока, действительно во дворце царит бедлам, не мешало бы сделать то, ради чего все затевалось.
В глазах Яны застыл немой вопрос.
– Хочу побеседовать с колдунами.
– Ты все-таки желаешь покинуть нас? – В голосе ведьмы слышалось плохо скрываемое разочарование.
– Я хочу иметь такую возможность. А, вот, воспользуюсь я ей или нет другой вопрос.
Мой ответ явно удовлетворил Яну, и она выказала готовность следовать за мной не только во дворец, но и, если вдруг у Луциберга проклюнутся рога, то прямо на них. Осторожный медведь попытался отговорить нас от рискованного предприятия, но его аргументы не возымели действия.
И, хоть я абсолютно не помнил как двадцать с небольшим лет назад появился на свет и, тем более, что при этом чувствовал, сейчас, воскреснув, осознал смысл выражения «заново родиться». Возможно мой настрой передался остальным членам нашей команды. Как бы там не было, но оставаться в стороне никто не пожелал. Наша дружная компания вошла во дворец через центральный, никем не охраняемый вход, предусмотрительно развороченный Соловушкой.
