Текст книги "Операция без выстрела"
Автор книги: Владимир Орленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
«Пойми, организация стоит перед серьезным экзаменом. Мы должны сделать все, чтобы Украина добилась независимости».
Приблизительно то же самое Микола вскоре услышал из уст другого оуновца по кличке Щербатый…
– В начале июня 1941 года, – продолжал, очнувшись, Мамчур, – я через Ярослава получил от Ильчишина записку с приказом: обоим незамедлительно прибыть в Рогатин. Там Ильчишин познакомил нас с членом ОУН Щербатым. Тот был хорошо знаком с положением дел в нашей организации. Во время беседы потребовал охарактеризовать каждого местного националиста. «Вот-вот придут немцы, – сообщил Щербатый, – и нам уже в первые дни войны необходимо позаботиться, чтобы Украина стала самостийной державой. Про институт забудь, мы должны готовиться к экзамену, который войдет в историю нации». Мы перешли на нелегальное положение, а через несколько дней двинулись в леса Выгодского района. Там присоединились к группе из двадцати человек. Этим хорошо вооруженным боевикам поручалось принять немецких парашютистов. Националисты имели задание захватить власть в селах, районных центрах…
– И как все это выглядело на деле? – спросил Ченчевич.
– Поверьте, я представить себе не мог, что могло случиться такое страшное…
Мамчур умолк, закрыв лицо руками.
Тарасюк и Ченчевич внимательно глядели на собеседника: как он поведет себя дальше? Иногда в такие минуты человек может раскрыться больше, чем за месяцы, а то и годы…
– Мне шел двадцать четвертый год, – продолжал Мамчур надломленным голосом. – До этого я ни разу не видел убитого человека. А тут столько крови!.. Не минула лихая доля и наше село. Но об этом я узнал позже, потому что в ту пору был в Рогатине…
Тогда еще Микола не представлял, как сложится его судьба после прихода с повинной. Казалось, контрразведчики об этом не думали. Во всяком случае, обвинений Мамчуру не предъявляли. Его хотели понять, и он выкладывал все, что тяжким грузом лежало на душе.
Из рассказов Мамчура становилось ясно, что он не только невольный свидетель тайных сговоров главарей ОУН с гитлеровцами, а и человек, хорошо осведомленный о преступлениях националистических банд и подполья на Украине. Микола мог бы принести немало пользы местным органам государственной безопасности. Но и тут, под Берлином, он был нужен контрразведке как член группы связи с заграницей. Однако принимать решение Тарасюк не спешил.
Когда беседа закончилась и Микола ушел, Тарасюк спросил Ченчевича:
– Как вы считаете, есть основания доверять Мамчуру?
Подполковник задумался.
– Говорит он как будто искренне. Но без проверки… Не знаю, Виктор Владимирович, с ним надо еще поработать.
– Давайте известим местные, украинские органы государственной безопасности о группе Черноты, – предложил Тарасюк. – На месте легче навести справки. Может быть, товарищи нам подскажут, что делать дальше.
На том и порешили.
На другой день начальник отдела контрразведки армии связался с заместителем наркома государственной безопасности УССР и передал необходимую информацию.
«О группе Черноты мы знаем, – пришел ответ. – Чекисты потеряли ее след несколько месяцев назад. Постарайтесь выяснить, с кем связные должны были установить контакты. Это весьма важно. Еще важней изучить самого Мамчура, а соответственно – возможность его возвращения и дальнейшие перспективы».
В Киеве бушевала весна. В погожем небе искрилось солнце, на улицах цвели каштаны. В раскрытые окна кабинета врывался свежий ветерок. Он доносил стоголосый шум мирного города.
Заместитель наркома положил телефонную трубку, подошел к карте и посмотрел на красные и синие флажки, которые обозначали линию фронта. Однако мысль упорно возвращалась в прошлое, в тот день, когда он, тогда еще начальник областного управления НКГБ, впервые встретился с Виктором Владимировичем Тарасюком.
Кстати, та встреча в кабинете секретаря обкома и определила дальнейшую судьбу Тарасюка.
Разговор был деловым.
– Есть решение партии направлять на работу в органы государственной безопасности коммунистов, – коротко сказал секретарь. – Знакомьтесь, это начальник областного управления.
– Как вы смотрите на то, чтобы стать чекистом?
– А что я, учитель, у вас буду делать? – удивился Тарасюк и растерянно глянул на собеседника.
– Чекистами не рождаются. А что будете делать, вам скажут.
– Обком вас рекомендует, мы уверены, что справитесь, – сказал секретарь, обращаясь к Тарасюку, и добавил: – Ну как, согласны? Вот и хорошо. Если нет возражений, завтра же переходишь в распоряжение руководства органов государственной безопасности…
Так директор школы, молодой коммунист Тарасюк стал чекистом. Потом – война, жестокие бои, ответственные задания…
Заместитель наркома снова глянул на карту, измерил взглядом расстояние от Сталинграда до Берлина. Нелегкий ратный путь выпал на долю советского воина. Сколько братских могил осталось на просторах от Волги до Эльбы, но сколько родилось и подвигов! Бои гремят на подступах к фашистской столице. Хорошо, что в водовороте бурных событий не забывает Тарасюк, где получил путевку в сложный и опасный мир работы контрразведки.
В наркомате продолжался рабочий день со своими неотложными заботами. Известие из-под Берлина сделало его еще более напряженным.
Преодолевая сопротивление врага, танковый корпус продвинулся вперед и занял новые позиции.
После ночного налета вражеской авиации отдел контрразведки расположился в подвале разрушенного дома. На рассвете прошел дождь с весенним громом. Но уже распогодилось. Через провалы выбитых окон в помещение проскользнул солнечный луч и, коснувшись мрачного кирпичного пола, вдруг вспыхнул ярким пламенем. Люди, сидевшие в углу за столом, зажмурились. Три фигуры шевельнулись, на стене закачались тени.
Подполковник Ченчевич что-то записал в блокноте, начальник контрразведки армии откинулся на спинку стула и прервал рассказ Миколы:
– Постойте, тут надо уточнить. Почему вы говорите, что не могли найти выход?
– Прийти с повинной? А мои родители? При первом же случае их повесили бы эсбисты.
Ставя так вопрос, контрразведчики направляли беседу в нужное им русло. Времени мало, а они должны выяснить, почему Микола решил порвать с националистами и пришел с повинной. Просто раскаялся, не захотел стать бесправным изгоем на чужбине или хочет принести пользу своему народу? От этого зависело многое, и прежде всего как рекомендовать Мамчура украинским чекистам.
– Вы уверены, что их уничтожили бы оуновцы?
– Да, уверен. К расправам бандиты прибегали часто. Да и сами члены банд жили в постоянном страхе. Вообще УПА состоит из людей, которых обманули, а потом запугали. Каждый, кто причастен к подполью, боится, что ему прикажут за все ответить. Но рядовых участников больше всего удерживает в бандах страх перед эсбистами, страх за себя и родных.
– Когда вы виделись с родителями в последний раз? – спросил Тарасюк.
– Нам категорически запрещалось встречаться с родными. Но осенью прошлого года, как только я узнал, что меня посылают за линию фронта, решил хотя бы на день заскочить домой. Со мной были Сокира и Горлорез.
…В мягком, привольном воздухе чувствовалось дыхание осени.. Остро пахло полынью. Высокие тополя и акации стояли, облитые лунным серебром. Все это напоминало Миколе детские годы, но теперь ему было не до воспоминаний – он боялся собственной тени. Тишину наполнял неясный шорох, и кровь била в виски: а может, засада? Повернули по тропке к ручью. Невдалеке, на клочке серой травы, белела копешка сена. Уселись у копны, затаились.
Когда луна зашла за тучи, они незаметно прокрались в село. Мамчур провел своих спутников к отцовой хате. Но зайти не осмелился. Они спрятались в сарае.
Утром мать пришла доить корову. Похлопала ее по крутым бокам, поставила под ноги скамеечку и потянулась к вымени. В кленовое донце забило молоко.
Сзади, в сене, будто что-то хрустнуло. Она оглянулась и схватилась за сердце. В углу притаились трое. Охнула от неожиданности, а увидев среди них Миколу, заплакала. Мамчур спрятал хлопцев на чердаке дома, спустился, и только тогда мать обцеловала его, как маленького, и все плакала… От нее он узнал, что погиб старший брат, Степан, которого тоже забрали в националистическое подполье.
Микола не был дома больше двух лет. За это время отец изменился, постарел. Встретил сына как-то равнодушно, без волнения, словно чужого. «Что ж, никогда не разделял он националистических настроений, – раздумывал парень, – советовал мне и Степану не связываться с подпольем. Теперь, вишь, и разговаривать не хочет…» И все-таки Микола спросил:
– Чего вы, тату, такой пришибленный?
Тот молчал. Сын прижался к отцу, как делал это в детстве, обнял его, поцеловал:
– Вы недовольны, что я пришел?
– Чего мне быть недовольным? – сухо ответил старый Мамчур. – Может, я тебя больше и не увижу… – и он отвернулся.
– Где погиб Степан? – спросил Микола.
– Кто про это может знать? Ваши передали из лесу, что погиб, а где – не сказали.
– Попробую дознаться.
– А что это даст ему или мне? Разве дело в том, где он погиб? – Отец помолчал и добавил: – За что погиб, как погиб – вот что меня мучает.
– За Украину. За самостийну Украину, – прошептал Микола.
Батька махнул рукой.
– Ты говоришь «за Украину». А хлопцы, которые полегли в боях с немцами где-то на Днепре или тут, – они за что отдали жизнь? Ой, сын, сын! Мы помогали хоронить воинов. Были там люди каких хочешь национальностей. Молодые, смелые, все они были едины в одном – жизнь отдали за Украину, за наш край. Боже милостивый, сколько их полегло! А какие же они солдаты – хлопцы по семнадцать-восемнадцать годов… Дети!
– Война, тату, не разбирается…
– Говоришь «не разбирается»? А вы, «борцы за Украину», сидите себе по лесам. И не только сидите – убиваете невинных. А дети должны воевать с немцем? Не думай, что я за это время, как тебя не видел, стал коммунистом. Но в толк не возьму, почему ваши убивают по селам людей. Молчишь? Может, я брешу? Другому ты небось не позволил бы так говорить, а меня обязан слушать. Отвечай же! Ага, боишься, чтобы твои не услыхали, – старик показал на чердак. – Знаю, знаю: боишься за меня, за семью…
– Что же вы еще скажете на прощание, тату? Я ночью ухожу.
– Беда, Миколка, ой беда! – Отец положил свою натруженную руку сыну на плечо. – Знаешь, как когда-то сказал один мудрый человек? Его уже нету – националисты убили. Так вот, он сказал: «Придет время, когда люди будут относиться с презрением к самому слову «националист», а тех, кто в тяжкие для народа времена разбойничал, не будут пускать в села, как бешеных собак». И я верю, что так будет. Подумай об этом, Микола. Может, еще не поздно? Подумай…
– И долго вы гостили дома? – спросил Мамчура подполковник Ченчевич.
– Нет, в тот же вечер распрощались. Сестра смотрела на меня глазами, полными слез. Я просил, чтобы не оставляла отца и мать, а главное, чтобы ни в коем случае не связывалась с подпольем.
– А если бы вы, Микола, не попали в группу Черноты и остались на Украине, что бы вы делали дальше? – поинтересовался Тарасюк.
– После беседы с отцом я задумался: не пойти ли с повинной? «Нет! – решил. – Поздно. Слишком далеко все зашло…» И так, наверное, считает большинство членов ОУН. Я знаю случаи, когда те, кто пробовал порвать с подпольем, гибли в петле эсбистов. Других нагоняла пуля, когда они по приказу главарей шли вешать, убивать, жечь. Таких руководители старались представить героями, борцами за Украину. После всего я стал смотреть другими глазами на то, что происходило вокруг. Но отважиться на что-то конкретное тогда не мог. А должен был послушать отца, теперь я это хорошо понимаю.
– И все же вы сделали решительный шаг, – сказал полковник Тарасюк, – хотя и с опозданием. Но ничего.
– На фронте я стал еще чаще задумываться. Были ночи, когда, смертельно усталый, совсем не мог заснуть, все пытаясь понять, что к чему. Да только и теперь мне не все ясно. Попал в армию с враждебными целями, а вместо наказания заслужил награду… Поверьте, я шел в бой, не жалея жизни. Рядом были честные люди. Вместе с ними штурмовал фашистские укрепления, ел из одного котелка, они делились со мной куском хлеба, папиросой. С ними была сила. Она перемалывала, как гигантские жернова, немецкие танки, пушки, самолеты. А нам навстречу торопились освобожденные от рабства люди, обнимали солдат, офицеров, целовали нас, от радости плакали. В такие минуты я чувствовал жгучую злобу ко всему, что пытались навязать мне оуновские заправилы. Если бы можно было все начать сначала!..
– Хотели бы начать все сначала? Это хорошо… – задумчиво произнес Тарасюк и показал на пачку сигарет на столе: – Закуривайте!
– Послушайте, Микола, – продолжил разговор Виктор Владимирович, – вы смогли бы вернуться в подполье?
Кровь отлила от лица Мамчура. Горячие, сухие пальцы нервно разминали незажженную сигарету. И только в глубине сознания, повторяясь, пульсировали слова: «Вернуться в подполье, вернуться в подполье…»
– Я надеялся, что мое признание… – пробормотал Мамчур и взглянул на Ченчевича. – С подпольем навсегда покончено. Покончено!
– Успокойтесь, – перебил Тарасюк. – Речь идет о возвращении, как говорится, в другом качестве. Понимаете? Там, в советском тылу, ведется такая же кровопролитная борьба, как и на фронте. Конечно, никто вас не будет принуждать. Это дело абсолютно добровольное. И очень небезопасное. Подумайте, Микола. С ответом не торопитесь. Поговорим об этом в следующий раз.
Полковник взглянул на часы, поднялся:
– Пора. А вам, Микола, советую: прежде чем решать что-нибудь, хорошенько подумайте.
Танковый корпус готовился наступать. Гвардейцы должны были принять участие в штурме северного берега канала Тельтов. Этот хорошо укрепленный фашистами плацдарм стал серьезным препятствием на пути дальнейшего продвижения советских войск.
Вечером Тарасюк снова прибыл в отдел контрразведки корпуса, который размещался в небольшом населенном пункте перед самым предместьем Берлина. Вдоль дороги стояли танки. Неподалеку бойцы грузили машины. Из кузовов некоторых автомобилей смотрели в небо стволы зенитных пулеметов.
– До Берлина – рукой подать, – сказал Тарасюк Ченчевичу. – Вот только канал… Форсировать его непросто – гитлеровцы взорвали мосты. Придется, наверное, воспользоваться понтонами.
– Значит, до утра боевых действий не предвидится, – оживился подполковник. – Это хорошо. Хоть немного бойцы отдохнут перед наступлением.
– А мы займемся своими делами, – добавил Тарасюк. – Как думаете, часа хватит для разговора?
– Думаю, управимся. Наш отдел расположился вон в том домике, – Ченчевич показал рукой за черные чугунные ворота, где в вечерних сумерках очерчивались контуры невысокого островерхого здания.
По дороге туда Тарасюк заметил:
– Назревают важные события. Еще день-два, и нам будет не до Мамчура.
В комнате горела керосиновая лампа. Фитиль был прикручен, и лица сидевших рядом с Миколой едва белели в полутьме. Как только на пороге появились Тарасюк и Ченчевич, все вышли.
– Ну как? – спросил полковник Мамчура. – Обдумали наше предложение?
– Если бы я сказал, что мне легко принять ваше предложение, это было бы неправдой. При одной мысли, что нужно опять возвращаться в подполье…
Он на какую-то минуту умолк.
– И все же я твердо решил, что должен вернуться в подполье. И почему-то верю, что принесу пользу в борьбе против националистических банд. Теперь вижу, как я заблуждался и, как и многие, был обманут… Если бы я отказался выполнить ваше задание, меня мучил бы стыд всю жизнь. Я обязан искупить вину за свое прошлое… Только без Черноты, Сокиры и Горлореза путь назад мне закрыт. Это все равно, что идти на верную смерть. Договориться с ними не удастся: они смотрят только на запад.
– А если мы включим всех вас в состав батальона, который будет сопровождать в тыл поврежденную советскую и трофейную технику?
– Думаю, будут они недовольны. Да мне-то что? Пускай выкручивается Чернота, такой выкрутится. Можете быть уверены!
– Чернота несет за границу важные материалы, поэтому он необходим нам. Но дело не только в документах. Скажите, если бы мы взяли Черноту, он рассказал бы, кто такой, что несет, кому адресована почта, какие у него задания?
– Возможно.
– А в одиночку пошел бы через границу?
– Еще как!
– В это поверило бы ваше подполье?
– Думаю, поверило бы.
– Итак, есть еще один выход: берем Черноту, а вы, независимо от результатов, возвращаетесь с группой в подполье. Там говорите: «Чернота ушел на запад один. Ему, мол, повезло. Нас же послали на восток сопровождать технику. Вот и прибыли в распоряжение ОУН». Все остальное – заботы контрразведки. Завтра поговорим о том, как и с кем будете поддерживать отношения.
Шаги Мамчура, отдаляясь, затихли в коридоре, потом звонко клацнули кованые ворота.
– Решение принято, – нарушил молчание Тарасюк. – Если осуществим наш план с Чернотой, то, считайте, будем иметь пароли, адреса, явки. Займитесь этим завтра же, после боя. Но сделайте так, чтобы Горлорез и Сокира не узнали о задержании Черноты.
В 6 часов 20 минут утра началась артиллерийская подготовка. По северному берегу канала Тельтов ударили тысячи пушек, минометов и самоходных артиллерийских установок. Поднялся огненный смерч, замелькали молнии взрывов. Когда густая дымовая завеса скрыла расположение врага, в небе появилась советская авиация и новые взрывы, казалось, раскололи землю.
Еще не улеглась пыль, как в атаку двинулись танки, за ними по наведенной понтонной переправе – мотострелки. В течение дня они захватили плацдарм и пошли на прорыв фашистских укреплений. За ними лежала центральная часть города.
Все новые и новые подразделения преодолевали водную преграду и вступали в бой за улицы Берлина.
В ночь на 25 апреля танки остановились в районе скопления значительных сил противника. С наступлением темноты обе стороны прекратили огонь.
Комбат приказал усилить охрану машин от возможных диверсий со стороны вражеских фаустпатронников и вызвал к себе командира роты и группу солдат, среди которых был и Мамчур.
Ночь выдалась темная, прохладная. В саду, у входа в роскошный особняк, приглушенно шумели солдаты. Порывы ветра доносили обрывки фраз:
– На указанный рубеж вышли, товарищ майор…
– Дом захватили не полностью… Утром очистим…
При свете луны, которая неожиданно выглянула из-за туч, Микола увидел знакомое лицо старшего лейтенанта Мазура из отдела контрразведки. Старший лейтенант подошел к командиру роты, пожал руку, что-то сказал. Оба закурили, и огоньки-светлячки потонули в рукавах шинелей.
Прошло несколько минут. Короткий взрыв прокатился по кварталу.
«Граната», – подумал Мамчур. Сразу же затрещало, словно кто-то разодрал кусок полотна. Палили из автоматов, короткими очередями и не очень далеко. Отозвались пулеметы, их заглушили еще два взрыва – и снова тишина.
– Рядовой Москва! – услышал Микола голос командира роты. – Вы переходите в распоряжение старшего лейтенанта. Только будьте осторожны – стреляют фашисты метко…
В воздухе все еще висел густой дым, но теперь его скрадывали сумерки. На улицах, усаженных деревьями, стояли советские танки, у стены виднелось несколько трофейных «оппелей».
Старший лейтенант Мазур привел Миколу в небольшую, хорошо освещенную комнату. У противоположной от входа стены лежали сваленные в кучу журналы и газетные подшивки. Мазур расчистил место за продолговатым столиком, расставил стулья и, приказав Мамчуру ждать, исчез за дверью.
Через некоторое время вошли Тарасюк и Ченчевич. Оба выглядели усталыми.
– Во время штурма, – сказал Тарасюк, – взрывом снаряда убило Черноту и тяжело ранило Горлореза. Только что из госпиталя сообщили, что Горлорезу ампутировали ногу. Война, как видите, корректирует наши планы…
Полковник помолчал, потом стал обдумывать вслух положение:
– Из группы живыми остались трое. Однако в подполье способны вернуться только Микола и Сокира. Давайте прикинем, какие у нас возможности…
Мамчур сидел пришибленный. Такого поворота вряд ли можно было ожидать. Мысли путались, разбегались. Не мог ни на чем сосредоточиться.
– На днях отправится на восток эшелон с ранеными, – продолжил Тарасюк. – С этим эшелоном отправитесь и вы, Микола, с Сокирой вместе. Будете помогать медперсоналу и сопровождать Горлореза до дому. Может, он пригодится вам как непосредственный свидетель гибели Черноты. Теперь давайте про обстановку…
Мамчур облегченно вздохнул. Все-таки неплохой выход! Просто грех, если план снова сорвется. Но Сокира… Тут и вправду есть над чем пораздумать…
– Сокира в последнее время очень изменился, – сказал Микола. – До сих пор я вам ничего не сообщал о его настроении – как-то выпустил из виду. А нынче утром – снова деталь. Перед боем, когда корпус занял исходные позиции, всех нас созвал Чернота. Наверное, было какое-то дело, но все испортил Сокира. Потер руки и завел: «Говорят, через несколько дней наши гвардейцы будут обедать в Берлине. Я видел недавно, как немцы, подняв руки, спрашивали, где тут плен. Ну и комедь! Кто мог подумать, что все так обернется?» Чернота на него рявкнул, и не знаю, чем бы кончился их разговор, если бы не команда «по машинам».
– Вы думаете, Сокира не захочет вернуться в подполье? – уточнил Тарасюк.
– Раз он своего настроения не мог скрыть даже от Черноты, то, наверное, не сегодня завтра явится с повинной, тем более теперь, после смерти зверхника.
Тарасюк усмехнулся:
– Видно, пребывание в Красной Армии пошло ему на пользу. Это хорошо. Будем надеяться, что станет человеком. Но прийти с повинной на фронте он не успеет – пока опомнится после гибели Черноты и ранения Горлореза, пройдет несколько дней. Тем временем вы уже будете в дороге. В эшелоне Сокира вряд ли будет искать встречи с чекистами. Вероятней всего, он сделает это позже.
– Главное, вместе вернуться, одному мне могут не поверить, – сказал Мамчур. – Расскажем зверхнику всю правду. Пускай проверяют сколько угодно! Горлореза вправду ранило, ну а Чернота… Туда ему, зверю, и дорога! Может, это даже и лучше – закопали, и все концы в землю.
– Так-то оно так, а все-таки, – задумался Тарасюк. – Над материалами, которые были зашиты в одежде Черноты, уже поработали дешифровальщики, и выяснилось, что там информация о положении ОУН на Украине и отдельные шпионские сведения. В документах обнаружили некий адрес и хорошо зашифрованные условия опознавания. Вот и все. К тому же разобраться в этом не так просто. А где взять явки, пароли? Как найти какал, по которому должны были проходить все эти связи? Вот вам, Микола, и «все концы в землю».
– Что касается кодов, то я вам помогу, – уверил Мамчур.
– Ну хоть это хорошо, – выдохнул Ченчевич.
– Вы можете сказать, кому именно предназначалась почта? – спросил Тарасюк.
– Кто знает, – развел руками Микола. – Наверно, Бандере… Но сначала материалы должны были попасть к связным, а уже потом – по назначению.
Тарасюк глянул на Мамчура:
– А мог бы кто-нибудь из вас вместо Черноты понести почту?
– Не дальше первого пункта связи, – покачал головой Микола. – Чернота достаточно известен в среде националистов. Правда, связь может проходить через Марту. Думаю, примет Черноты ей не дали, потому что группу должен был вести я.
– А кто такая Марта? – полюбопытствовал полковник.
– Националистка. По поручению ОУН служит горничной у Елизаветы – дочери гетмана Скоропадского.
– Выходит, оуновцы имеют своих людей и в среде монархистов? – удивился Ченчевич.
– Такая агентура, конечно, есть. Но я знаю только про Марту.
Тарасюк вынул блокнот, полистал мелко исписанные странички:
– Вам известен, Микола, вот этот адрес: Берлин, Ванзее, Алоизенштрассе, 14?
Мамчур отрицательно покачал головой.
– Так вот, этот адрес был обнаружен в бумагах Черноты, – продолжал полковник. – Как утверждают местные жители, неподалеку, на той же улице, находится вилла Скоропадских. Более точных сведений пока что не имеем. Откровенно говоря, личность гетмана и местонахождение его виллы интересовали нас меньше всего… Но теперь в связи с вашими предложениями… Видите, тут есть определенное совпадение. Мартой стоит заняться.
– К сожалению, о ней я знаю мало, да и то из вторых рук. Сначала она, кажется, имела задание собирать материалы, которые компрометировали гетманцев в глазах немцев…
– Зачем это нужно было оуновцам? – перебил Ченчевич.
– Перед войной эмигрантские круги монархистов заявили о своих претензиях на руководство националистическим движением и надеялись с помощью вермахта получить украинский трон. Но бандеровцы и мельниковцы не меньше их рвались к власти…
Так оно и было на самом деле.
Уже после оккупации гитлеровцами Польши экс-гетман понял, что его оттеснили более ловкие конкуренты из ОУН, захватившие самые теплые места в созданных немцами комитетах и учреждениях. Тогда Скоропадский отправил Елизавету в Варшаву, а сам устроил в Берлине хозяевам сцену ревности – обратился во внешнеполитический отдел фашистской партии с жалобой на своих «политических оппонентов». Решение фашистской верхушки было недвусмысленно: ликвидировать агентурную дискриминацию по отношению к сторонникам гетмана. Оуновцам ничего не оставалось, как потесниться и поделиться немецкими марками и оккупационными злотыми.
Но проходило время, а «домашняя война» между оуновцами и гетманцами не прекращалась. И даже больше – от взаимных поклепов и грязной ругани обе стороны перешли к физическому уничтожению противников. Однако жизни «его ясновельможности» опасность не угрожала. Он был постоянно под охраной, и не только гетманской, но и немецкой, потому что в покоях «монаршего дворца» на Глендорфплац, где за банкетными столами собирались самозваные генералы да атаманы, провозглашались звонкие тосты в честь фюрера и «великой Германии».
Что ж, за верность рейху министерство иностранных дел приплачивало Скоропадскому значительное содержание вдобавок к ежемесячному гонорару, назначенному еще в 1928 году покойным президентом генерал-фельдмаршалом Гинденбургом.
– Как, по вашему мнению, Микола, кто взял верх в этой схватке? – спросил Тарасюк.
– Конечно, оуновцы. Правда, кто-то из руководства рассказывал, будто гитлеровцы давали Скоропадскому особые поручения, поэтому среди всех претендентов на гетманскую булаву из числа монархистов он был у них на особом счету. Еще перед войной с согласия Скоропадского абвер использовал для переброски в Советский Союз со шпионскими заданиями старые кадры гетманской полиции и разведки. Да и в военные годы «его ясновельможность» помогал гитлеровцам своей агентурой, разбросанной по многим странам Европы и Латинской Америки.
– На кого же еще ориентировался Скоропадский?
– Говорят, сотрудничал со многими иностранными разведками, но тесней всего был связан с военными и разведывательными кругами Германии. В гестапо и Министерстве иностранных дел его лояльность не вызывала сомнений. К тому же гетман в близком родстве с фашистской верхушкой. Используя служебное положение и связи мужа, графа Монтрезора, Елизавета часто бывала вместе с ним и с Мартой в странах Европы и Латинской Америки. Там выполняла отцовские поручения.
– Как же расценивали фашисты Елизаветины поездки? – поинтересовался Тарасюк. – О таких деталях Марта не информировала оуновцев?
– В этом не было нужды. О реакции немцев рассказывал руководитель ОУН в «генерал-губернаторстве» Роман Сушко, поддерживавший тесные контакты с нацистским полковником Альфредом Бизанцем – так называемым специалистом «по украинским делам». Он и передал Сушко, будто бы, со слов гауляйтера Польши Ганса Франка, старый болтун Скоропадский не может удержаться, чтобы не заработать лишней копейки на продаже информации. Разведка нарочно раскрывала ему всяческие «тайны», чтобы использовать алчность гетмана и Елизаветины поездки для дезинформации своих противников. Но эти зарубежные вояжи очень интересовали оуновских верховодов.
– В каком плане?
– В плане налаживания контактов с заграницей. Сначала была идея использовать непосредственно Елизавету, но зверхники побаивались, что об этом станет известно Скоропадскому и он донесет на них немцам. Однако события на фронте развивались быстро, и не в пользу вермахта. Тогда руководители ОУН решились. Весной 1944 года по заданию центрального провода ОУН на связь с Мартой вышел «брат». После его возвращения на Украину пошли слухи, что уже установлена связь с заграницей, но есть приказ ни в коем случае не порывать с немцами. Незадолго до этого на Львовщине состоялось совещание членов центрального провода ОУН, на котором пришлось признать: немцы войну проиграли. Зашла речь о новых связях. Шухевича спросили, согласились бы англичане или американцы, хотя они и союзники Советского Союза в войне, поддерживать с нами контакты. Тот ответил, что они на стороне Советского Союза до тех пор, пока не разбит Гитлер.
– Наверное, не только Шухевич интересовался зарубежными связями?
– А как же. Помните, я рассказывал вам про члена центрального провода Петра? Так вот, он говорил мне, что связь с американцами уже существует и она надежна. «Если бы мы не могли рассчитывать на них, – твердил он, – так нам тут нечего было бы делать». Под большим секретом Петро сообщил, что Лебедь, связавшись с американцами в Италии, передал на Украину такое указание: «Наша борьба против Советов должна продолжаться и даже усилиться после того, как немцы проиграют войну». Наверное, к этому подстрекают руководителей ОУН иностранные разведки, а такие, как Шухевич, Лебедь, Гриньох, будут делать все, чтобы борьба националистических банд длилась как можно дольше.
– Их уже давно ждет скамья подсудимых, – сказал Тарасюк, – но задержать и обезвредить этих преступников не так просто. Об их безопасности небось позаботились наши союзники. И все-таки попытаемся что-нибудь сделать. – Полковник задумался. – Говорите, Марта незнакома с Чернотой? А что, если мы этим воспользуемся и пошлем к ней вместо Черноты своего человека?
– Слишком рискованно, – возразил Мамчур. – Случаются и неожиданности. А что, если чекисты появятся в роли рядовых боевиков? Вот, скажем, если бы я с кем-нибудь искал связи после гибели Черноты, то наверняка постучался бы к Марте. Вспоминаю, Чернота как-то намекнул, что надо будет всем переодеться в штатское, иначе нас могут принять за чужих. А еще он говорил, будто на промежуточном пункте связи мы получим указания, деньги и документы.
– А относительно почты?
– Думаю, за ней пришлют доверенного человека. Его можно было бы подкараулить. А дальше все зависит от обстоятельств…
Над Берлином занимался новый день. Надо было прощаться.
– Отныне, Микола, вы переходите в распоряжение командования госпиталя, – сказал Ченчевич.
