Текст книги "Операция без выстрела"
Автор книги: Владимир Орленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– И вы это делали, Ильчишин? – спросил Соколюк.
– И я это делал, и говорил, что мы, националисты, знаем лучше немцев, что и как надо делать для, «нового порядка» на Украине.
– Но почему именно теперь националисты подняли шум, доказывая, что они вели борьбу против оккупантов? – повторил Соколюк.
– Видите ли, кое-кто думает, что время работает на них. Прошли годы, растет молодежь, она спрашивает, кто с кем был во время оккупации Украины. У националистов одна беда – еще живы многие свидетели, которые могут сказать: «Это было не так». Я, например, думаю, что националистам надо еще молчать лет двадцать – двадцать пять, не меньше.
– А как быть с этими документами? – и Соколюк передал какие-то бумаги Ильчишину.
Ильчишин посмотрел первую страничку, вторую, третью… Документов было много. Он задержался на документе от 15 июля 1944 года – докладной записке начальника гестапо о встрече с Гриньохом-Герасимовским. Ильчишин лихорадочно читал, о чем Гриньох договорился с гестапо. Еще раз глянул на первую страницу и посмотрел на Соколюка… Во взгляде его были страх и тревога.
– Там есть перевод, если вам трудно читать по-немецки, – и Соколюк подошел ближе.
– Спасибо, я знаю немецкий…
Ильчишин снова склонился над документами.
Взгляд его лихорадочно перескакивал с одной страницы на другую, выхватывал знакомые фамилии, имена, названия населенных пунктов. И везде гриф «Секретно», «Совершенно секретно»… Но на отдельных строчках взгляд его словно спотыкался, и тогда Ильчишин, чтобы полностью осознать написанное, перечитывал абзац заново.
«Лемберг, 29 марта 1944 года
Секретные дела рейха
…Назначенная на 26 марта 1944 года встреча с Герасимовским не состоялась по служебным причинам… Герасимовский был своевременно письменно извещен, и ему была назначена другая встреча, которая состоялась 27 марта 1944 года в 17.00 на ул. Еловой, 25, кв. 10.
Господин командующий приказал, чтобы… Герасимовского информировали о том, что с ним хочет лично беседовать господин командующий. Герасимовский заявил, что он сам не против встречи с начальником полиции безопасности, однако должен предварительно консультироваться с руководством своей организации. При согласии руководства организации встреча должна была состояться на личной квартире господина командующего 28 марта 1944 года в 17.00. Герасимовский получил соответствующее разрешение на упомянутую встречу и, приняв все меры предосторожности, явился в назначенное время на квартиру господина командующего, где в присутствии нижеподписавшегося состоялась беседа между господином командующим и Герасимовским.
Герасимовский подробно изложил свое мнение о точке зрения господина командующего и сделал заявление.
Он обстоятельно показал, что подпольная борьба бандеровской группы ОУН направлена только против большевизма и что нарушение немецких интересов, а также вообще антинемецкая тенденция в политике бандеровской группы ОУН никогда не велась и не ведется, потому что бандеровская группа ОУН в немецком народе видит единственного партнера, на которого она может опереться с надеждой на успех в борьбе против большевизма.
Бандеровская группа ОУН не может в открытой форме выступить против большевизма, иначе организация должна отказаться от своей конспирации.
Бандеровская группа ОУН должна непременно оставаться в подполье…
…Если сейчас последствия этой борьбы нельзя предвидеть, то будущее непременно покажет, в каком составе и какими средствами бандеровская группа ОУН станет бороться против большевизма как за линией советского фронта, так и на фронте и перед фронтом, а именно через террор и диверсии.
…Само собой разумеется, что эта подпольная борьба не бросается в глаза так, как участие в боях на фронте. Она станет такой же действенной и так же потребует таких же жертв.
Так что бандеровская группа ОУН полагает скрытой борьбой добиться внимания фюрера, чтобы заслужить для украинского народа причитающееся место в новой Европе.
…ОУН придает большое значение тому, что связь может существовать в обоюдных интересах.
В конце беседы господин командующий поставил Герасимовскому несколько конкретных вопросов:
а) Будет ли бандеровская группа ОУН оказывать постоянное содействие «Украинской добровольной стрелковой дивизии»?
На вопрос был дан положительный ответ.
б) Согласятся ли бандеровские группы ОУН оказывать влияние на украинскую полицию?
На вопрос был дан положительный ответ.
в) Будут ли бандеровские группы в случае, если с немецкой стороны будет запланировано возобновление мобилизации украинского народа на борьбу против большевизма, вести пропаганду и мешать возможной мобилизации или препятствовать ей пропагандой?
Герасимовский заявил на это, что ОУН ни в коем случае не будет мешать, по ее мнению, такие силы есть в украинском народе, и немецкие оккупационные власти могли бы провести мобилизацию для себя, а ОУН могла бы одновременно вербовать силы в охватываемых местностях еще и для УПА, и что обе партии не мешали бы друг другу…»
«Лемберг, 22 апреля 1944 года
Секретно
Группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру
Лично
Берлин
Оберфюреру СС и генерал-майору Биеркампфу
Лично
Краков
Относительно установления контакта УПА с вермахтом, полицией и службами гражданской администрации
Как уже сообщалось, сотрудничество с УПА будет в дальнейшем прямо поддерживать… вермахт, прежде всего абвер.
С целью достижения общего понимания истинного намерения абвера относительно УПА 19.04 проводилось информационное совещание с тремя абверкомандами группы армий «Юг»…
Подполковник Линдгардт ранее осуществлял свою разведывательную и контрразведывательную деятельность главным образом при помощи военнопленных. После быстрого наступления русских… для него оставалась единственная возможность – пользоваться людьми УПА… Без связи с УПА его разведывательная и контрразведывательная деятельность была бы вообще немыслима…
…Подполковник Селидер выражает подобное же мнение. Его задача проводить диверсии за фронтом могла бы быть решена только совместно с УПА. В областях, занятых русскими, УПА существует как единственные враждебные соединения. Их укрепление посредством транспортировки оружия и формирования соответствующих сил находится в интересах вермахта. Однако связь с подразделениями за фронтом могла бы быть создана только посредством подразделений, существующих в немецких районах. Он должен был бы включать туда людей УПА из районов Галиции и после их подготовки и вооружения или забрасывать самолетами в русские районы, или большими группами переправлять через прорывы в линии фронта. Разрешение берлинских инстанций на это имеется. Он с давнего времени состоит через посредника в связи с Шухевичем и уже готовит некоторых лиц. Предложение Шухевича вооружить все подразделения УПА в районе Галиции и постепенно переправить через фронтовые бреши он, в целях осторожности, не принимает. Однако в ближайшее время он вооружит с согласия Берлина около 100 и с помощью введенных нами в бой немецких соединений переправит через фронт. План является технически вполне выполнимым.
После этого первого эксперимента должны последовать дальнейшие. Ему, подполковнику Селидеру, вполне ясно, что на этом пути вооруженные соединения при дальнейшем наступлении немецких групп, возможно, могли бы поднять борьбу против немцев. Однако в ближайшее время нужно проводить диверсии в тылу русских. Конкретных заданий он бы людям УПА не давал.
Для вермахта безразлично, каким образом имеющимися в советских военных областях соединениями проводились бы диверсионные задания.
Решающим фактором является то, что банды в тылу Красной Армии ведут борьбу. Это подтверждается сообщениями агентуры…»
«Лемберг, 26 мая 1944 года
Совершенно секретно
В Главное управление имперской безопасности
Лично штурмбанфюреру СС и амтсрату Поммерингу
Берлин
Начальнику полиции безопасности и СД в генерал-губернаторстве
Лично оберфюреру СС и полковнику полиции Биеркампфу
Краков
Начальнику полиции безопасности и СД в генерал-губернаторстве – зондеркоманда IV-№ 90/44 – Варшава – лично гауптштурмфюреру СС и криминальрату Шпилькеру
Варшава
СС – и полицейфюреру дистрикта Галиция
Лично бригаденфюреру СС и генерал-майору полиции Димгу
Лемберг
Относительно установления связи УПА с аппаратами вермахта, полиции и гражданского управления
Ниже излагается доклад моего расположенного в данное время в Бржезанах филиала отдела «Тернополь» о деятельности и позиции в настоящее время группы Бандеры и УПА в районе Бржезан, где УПА сконцентрирована особенно сильно и где она проявила себя – как показывает доклад – особенно лояльно по отношению к немецким, интересам, несмотря на свою численность и силу.
Я позволю себе заметить, что эта позиция УПА в конечном итоге объясняется известной моей связью с Герасимовским.
Части УПА, которые в Галиции вряд ли смогут противостоять войскам Советов, следует передислоцировать в район боевых действий, который предоставил бы относительно слабым подразделениям УПА обещающую успех возможность отразить дальнейшее продвижение советских войск. Таким благоприятным районом могли бы стать Карпаты.
Немецким оккупационным властям следует быть убежденными в том, что стягивание УПА в Карпатах направлено исключительно против Советов и ни в коем случае против немецких интересов.
Если кто-то будет опасаться, что на своих карпатских позициях УПА захотела бы помешать или предотвратить возможный отход немецких войск, то такое предположение абсолютно нереально.
Я ссылаюсь на то, каким высокомерным и смехотворным является намерение УПА задержать Советы в отрезанном положении, если даже немецкой армии не удалось этого сделать.
Эти намерения можно расценивать как смехотворные и высокомерные».
«IV Н—90/44 ГРС
Лемберг, 15 июля 1944 года
Секретные дела рейха
…3…V.44 года состоялась следующая встреча с Герасимовским, во время которой он мне заявил, что согласно моим указаниям он связался с отрядами УПА в Галиции и узнал, что УПА Галиции имеет в своих руках 20 живых советских парашютистов. Среди этих агентов есть несколько женщин, так называемых радисток, т. е. радиоагентов.
ОУН – бандеровская группа согласна передать мне этих 20 парашютистов-агентов… ОУН желает, чтобы за передачу 20 парашютистов полиция безопасности выполнила следующую просьбу:
…Герасимовский подчеркнул, что ни парашютисты, ни УПА не должны знать, что агенты переданы полиции безопасности. Поэтому он предложил следующее: УПА получит указания перевести находящихся у них арестованных агентов в другое место. Путь следования будет мне известен, я буду находиться в засаде с надежными силами полиции безопасности и смогу остановить членов УПА, которым поручен перевод арестованных, и забрать агентов-парашютистов. Во избежание напрасного кровопролития ОУН – бандеровская группа даст указание, чтобы конвоиры были совсем без оружия или незначительно вооружены.
Лично Герасимовский будет находиться вблизи, чтобы в данном случае, при возникших недоразумениях, уладить этот вопрос».
Ильчишин просмотрел еще несколько документов и вернул их Соколюку.
– Что вы на это скажете, Ильчишин?
– Я, разумеется, не мог видеть этих документов, но со слов Бандеры, Лебедя и самого Гриньоха знал о переговорах с гестапо и абвером. Знал, что по заданию абвера мы оставили много диверсионных и террористических групп в тылу Красной Армии. То есть, как член руководства ОУН, знал обо всем…
– Я наблюдал, как вы читали эти трофейные документы, и мне показалось, что вас кое-что поразило. Так?
– Да, – признался Ильчишин. – Первым делом я подумал, что абверовцы так драпали, что вынуждены были оставить важнейшие документы. Но это не все. Обидно, что они, абверовцы, не нашли других слов для нас, как бандиты. Бандиты – и все тут… Разве нельзя было найти другого слова для тех, кто в действительности были их сообщниками?
– А вы, Ильчишин, до сего дня не знали, что и гестапо, и абвер вас, националистов, именовали только бандитами? – спросил Соколюк.
– Не знал. Хотя Гриньох мне рассказывал, что по поручению руководства он просил оружие для УПА, а гестаповский генерал Димг его высмеял и даже сказал: «Вы любезный, в другом месте можете говорить про УПА, а не здесь. То, что вы называете УПА, мы, немцы, считаем бандой. Но не это самое страшное. Смотрите, чтобы народ не подумал о вас так, как мы, немцы». Я тогда не поверил Гриньоху, а теперь убедился, что он говорил правду.
Соколюк поднялся и дал понять, что допрос окончен, но Тарасюк заметил, что Ильчишин что-то хотел сказать еще.
– Вы хотите добавить?
Ильчишин тяжело вздохнул и равнодушно махнул рукой.
– Хотел бы, да не знаю, стоит ли.
– Смотря что. Говорите.
– Выходит, что только оуновцы вели борьбу против Советской власти и больше никто?
– А если точней? – спросил Соколюк.
– Чего уж точней? А мельниковцы, или бульбовцы, или так называемый Украинский вспомогательный комитет во главе с Кубийовичем? Или гетманцы? Все из кожи лезли, а теперь только бандеровцы – и террористы, и диверсанты, и душегубы, а про тех ни словечка. Что они, не заслужили, чтобы их вспомнить?
– Заслужили, – спокойно ответил Соколюк, – но в данном случае речь идет о вас, Ильчишин, о вас как оуновце, как бандеровце.
– Прошу занести в протокол: как бывшем бандеровце.
– Хорошо, занесем: как бывшего бандеровца, но как кадрового оуновца, кадрового агента абвера, кадрового агента американской разведки. Так?
– Так, – подтвердил Ильчишин.
– Наш народ знает своих врагов, Ильчишин, и если в данном случае все сводится к бандеровцам, к оуновцам, к агентам-диверсантам, то только потому, что следствие ведется по конкретному делу. И только! Может быть, вы еще что-то хотите добавить?
– Нет.
– Вы забываете, Ильчишин, нам известно и то, с чем вы прибыли на Украину, – добавил Тарасюк.
Эмиссар опустил голову.
– Я ничего не отрицаю.
– Но вы, Ильчишин, обходите в своих показаниях чистку в подполье, навязанную зарубежными руководителями.
– Я знаю, что члены зарубежных частей ОУИ рекомендовали оздоровить подполье на Украине. Уничтожению подлежали только ненадежные, а также те националисты, легализация которых пошла бы во вред ОУН.
– И много «ненадежных» было ликвидировано?
– Думаю, что немало, – спокойно ответил Ильчишин.
– Перебили тех, кого под страхом смерти или обманом втягивали в организацию. Как же это должно выглядеть для так называемой истории ОУН?
– Когда принимались эти решения, было не до истории. Мы хотели сберечь хотя бы часть подполья.
– И все для того, чтобы было кому выполнять задания империалистических разведок?
– Те остатки, которые я разыскал в Карпатских лесах, не способны были выполнять задания американцев. Правда, часть поручений разведки я передал референту пропаганды краевого руководства «Карпаты» Песне. Чтобы приохотить его к работе, я обещал ему отправку за границу, но ни он, ни его боевики уже не могли показываться на люди.
– Что же это за поручения?
– Песня со своими людьми должен был добывать документы – паспорта граждан, которые проживают в разных областях республики и Советского Союза, военные, студенческие билеты, служебные удостоверения, справки из учреждений, предприятий, партийных и общественных организаций.
– Какими методами вы советовали пользоваться Песне?
– Скупать, красть, отбирать, а если придется… Я дал ему деньги, яд. Оружие у него было.
– Вы и вправду намеревались переправить Песню за рубеж?
– Да, только мне нужно было согласие руководства «Карпаты». Кроме Песни, я готовил к переброске и других.
– Кого именно?
– Я больше всего рассчитывал на Мамчура и его боевика, потому что Миколу когда-то сам завербовал в О УН.
Ильчишин замолк.
Полковник прошелся по комнате.
– Ищете, где ошиблись? Подскажу: вы ошибались не раз, и там, за границей, тоже, когда согласились лететь на Украину. Сколько бы иностранные разведки ни засылали в нашу страну таких, как вы, агентов – на каждого из них у Советской власти найдется сто, тысяча помощников в народе.
В тот день допрос закончился очной ставкой Ильчишина с Песней, захваченным в бункере вместе с его подручными.
Очная ставка проходила спокойно. Но наступил момент, когда Дипломат стал отрицать свою причастность к послевоенным преступлениям националистов. Песня хитро прищурился и покачал головой:
– Э нет, господин Ильчишин. Хотите сказать, что мы тут жгли, душили, вешали без вашего благословения? А ну посмотрите мне в глаза! Я докажу перед целым миром, что подполье действовало по вашему приказу, по приказу Бандеры, Лебедя, Гриньоха и других заграничных проводников.
– Вы же знаете, друже, мы осудили террор и его вдохновителя!
– Снова вранье! Вспомните наши разговоры в бункере. Разве не вы, друже проводник, оправдывали указания о чистке в подполье, разве не вы настаивали на дальнейшей ликвидации ненадежных? Вы подговаривали нас к новым убийствам и диверсиям, обещая награду за границей. Теперь и я могу выкручиваться, но в это никто не поверит. Приведу хотя бы такой факт: Серого взяли тогда, когда он пошел на хутор выполнять наше с вами задание. Боевик во всем сознался. Сознавайтесь и вы. Я выложил все.
Тарасюк и следователь с любопытством слушали этот диалог. Чаще всего на следствиях случалось так: националист, воспитанный на принципах «вождизма», сразу сознавался в совершенных преступлениях, если рядом стоял его зверхник и говорил: «Сознавайся. Органы все знают. Я выложил все». Но теперь вышло наоборот: подчиненный понуждал к признанию зверхника.
И Дипломат не выдержал. Потупившись, он пробормотал:
– Если можно, пусть все делается без очной ставки, она нам не поможет.
Эмиссар исподлобья взглянул на Песню, и того словно скорчило, перекосило.
– Ну что же, если так, будем продолжать допрос. Пусть выведут, – и Тарасюк показал глазами на Песню.
Когда следствие по делу Ильчишина было закончено, он попросил дать ему возможность еще раз встретиться с работниками органов безопасности.
Шпиона привели в кабинет Виктора Владимировича Тарасюка. Ильчишин сел и некоторое время молчал, не зная, с чего начать.
– Я вас слушаю, – сказал Тарасюк.
– Следствие по моему делу закончено, и то, о чем я хочу рассказать, наверное, уже не повлияет на приговор. За преступления придется ответить. Но я хочу передать список людей, которых американская разведка готовит для переброски на территорию СССР.
Ильчишин вынул из кармана список и подчеркнул карандашом несколько имен.
– Вот с этими двумя я знаком лично. О других слышал, знаю их клички. Здесь описана внешность и приметы каждого. Прошу поверить, что к их вербовке и подготовке я никакого отношения не имел.
– Еще что-нибудь хотите спросить? – спросил полковник.
– Что же еще сказать? Жду приговора. Лезут в голову разные мысли. За все, что творила организация, меня – под суд, на виселицу…
– Судят не только вас, судят всю организацию националистов, даже тех, кто ее содержит, кто направляет ее подрывную деятельность.
– Это так, но приговора жду я. – Ильчишин протянул руки, горько усмехнулся. Пальцы тряслись. – Это страх, ничего не поделаешь. Не могу побороть. Когда меня захватили, казалось, все будет очень просто: суд, приговор, и нет тебя, Ильчишин, словно и не было никогда. Как бы не так! Пока живешь, думаешь о прошлом, о будущем. Какое к черту будущее! Я не только националист, я и агент американской разведки. Все на исходе, и все-таки…
Ильчишин попросил воды.
– Неужели все то, что здесь писали на допросах, пойдет в суд? А потом, не дай боже, в газеты? А может, в архив, для истории, и все? Собственно, чего я себя терзаю? Или, может, кто-нибудь из господ, пославших меня сюда, был бы тверже? Там пугают чекистами, пытками, допросами. Теперь даже странно, как вы спокойно меня расспрашивали, интересовались, хорошо ли я себя чувствую, не требуется ли врач. В СБ разговаривают иначе… Вас, – он посмотрел на следователя, потом на Тарасюка, – отдали бы на расправу тому же Кашубе, Тишке, Гриньоху. О! Вы бы умирали по десять раз на день, и не от страха, а от пыток. Истинным мастером допроса считался Юрко Лопатинский. Он по образованию врач, хорошо знает, куда и как надо бить, чтобы человек долго мучился и не умер. Не случайно немцы приспособили его к работе в карательных органах. Тот умеет вытянуть из жертвы все. О, это опытный следователь! Гестаповцы разбираются в людях…
Шпион говорил сумбурно, то забегал вперед, то снова возвращался в прошлое.
– В Мюнхене все мы считали себя героями. Жаль, не придется повидать зарубежных руководителей. Когда меня провожали к самолету, то уверяли, что завидуют, что я храбрый, волевой, способный на все. И я всему верил! Мерзавцы! Они просто издевались. Нашли дурака, который польстился на славу и деньги. И… такое фиаско!
Лицо Ильчишина задрожало.
– Ничего, переживут, – произнес полковник, – там получили немалые деньги за вашу голову.
– Им-то вечно мало. Думаете, у Гриньоха нет денег? Он сам признался: «Дай боже прожить то, что есть». Проклятый поп! Запретил мне попрощаться с братом, чтобы я не проболтался о своей миссии. А может, это и к лучшему, потому что тогда его сжили бы со свету. И все-таки я написал брату письмо! Уведомил, что пересылаю восемь тысяч долларов. И все это я передал Гриньоху! Дурак! Не мог поручить никому другому, доверил дело такому проходимцу. А кому еще я мог довериться? Наверное, все они знали, что я уже никогда не вернусь… А часть денег оставил на квартире в Мюнхене Будковскому. Может, хотя бы тот перешлет их брату? Вряд ли! Такой капитал. Тысячи долларов на улице не валяются. Хотел передать еще тысяч десять из той суммы, которую получил для подполья на Украине. Вот радовался бы Гриньох или Будковский!..
Ильчишин охватил голову руками.
– Проклятье! И тут не дают мне покоя. Преследуют, словно привидения. Проклинаю их, проклинаю всю ОУН с ее руководителями!.. Я хорошо понимаю, что не имею права на жизнь, но я хочу жить! Умоляю вас, полковник, сохраните мне жизнь!.. Я хочу жить!..
Тарасюк поднялся:
– Вашу судьбу, Ильчишин, будет решать суд.
