Текст книги "Операция без выстрела"
Автор книги: Владимир Орленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Пускай первым идет Бегунец, – предложил эмиссар. – Орех вон еле дышит. Бери, друже, свои пожитки и давай на вахту. Микола, покажи хлопцу, где лучше стать, а мы тут подремлем.
Оставив Бегунца возле входа, Мамчур отправился к обрыву, где был тайник для переписки. Там он нашел записку от Кротенко:
«Ждем на месте. Завтра пришлем «связного». Чем больше проголодаются, тем охотнее пойдут ужинать. От плана не отступайте. Шпионов будем брать отдельно. Эмиссаром займемся мы с вами, радиста свяжет Бегунец вместе с крестьянами. Желаю успеха».
Когда Микола вернулся, Ильчишин еще не спал.
– Скажи, друже, много мы прошагали за эту ночь? – спросил резидент.
– Километров сорок с гаком.
– А сколько в том гаке? Десять, пятнадцать километров? Ты уж привык, поэтому шутишь, а я никогда в жизни не совершал таких маршей. Все болит. Даже не знаю, как смогу двигаться дальше. Там, за границей, жилось легче. Да, Карпаты – это не мюнхенские трамваи! Долго еще придется топать волчьими стежками?
– Уже недалеко: километров двадцать с гаком.
– Выходит, половина вчерашней дороги? Знаешь, не так пугают меня эти двадцать километров, как твои гаки.
– Ничего, как следует пообедаем, и путь окажется не таким трудным.
– Погляди-ка, Микола, не завалялась какая корка в твоей торбе?
Мамчур проверил мешочек, рюкзак и, не найдя ничего съестного, развел руками:
– Ни крошки.
Над полониной и окрестными лесами разливался голос трембиты. Донесся он и до колыбы, взбаламутил утреннюю тишину.
– Снился мне тот петух, – зевая, промолвил Ильчишин. Он встал и, разминая ноги, прошелся по колыбе. – Так что, не будет нынче завтрака?
– Видать, не будет, – пожал плечами Микола. – Може, пойдем в лес и там дождемся связного?
– Айда. Подкормимся хоть ягодами. Я совсем ослабел от голода, друже.
Настоянные на солнце и росах, ягоды были сладкими и усиливали жажду. Нестерпимо захотелось пить. Ильчишин вспомнил, как вчера к вечеру они спустились в лощинку, где пробивался холодный ключ, как алчно припали к студеной воде. Теперь он много бы отдал за глоток воды чистой, как горный хрусталь!
Вдали была видна полонинская кошара. Гуцулы в пестрой одежде возились у костра. Издали они выглядели игрушечными человечками. На зеленом лугу паслись овцы.
Какое-то время Ильчишин молчал, присматриваясь к жизни полонины, к костру и овчарам, которые подбрасывали в огонь сухие дрова и свежий лапник, к синему дыму, что пересекал полосу лесов и стелился по далеким голубым верхам.
– Может, пошлем на полонину Бегунца, пусть принесет харчей и воды? – не выдержал эмиссар.
– Это опасно, – возразил Мамчур. – Лучше дождемся связного.
Ильчишин возмутился:
– Чего ты боишься людей! Ну, скажи, Микола, что эти овчары могут нам сделать? Местные проводники просто запуганы. Верю, были отдельные случаи, но надеюсь, дела наши не такие уж скверные?
– Так считают только за границей, – перебил Мамчур. – Они плохо знают этих людей. Мы же на собственной шкуре ощутили их «доброжелательность». Ой, друже, бывают такие случаи, что лучше о них не вспоминать. Гуцулы просто ненавидят нас.
– И эти тоже? – эмиссар показал глазами на полонину.
– Может, я немного преувеличиваю, но уверен в одном: без помощи местных жителей органы не обходятся.
Ильчишин передернул плечами, что-то буркнул и отвернулся. Он долго лежал в траве с закрытыми глазами.
Повернуло за полдень, солнце зажгло травы зеленым огнем, бросило тень от туч на ближние холмы, а связного все не было.
Орех и Бегунец молчали, лежа в траве, делали вид, что спят. Орех даже закрыл глаза.
Ильчишин снова заговорил:
– А что, если никто не явится? – еле шевеля пересохшими губами, спросил он.
– Найдем какой-нибудь выход, друже проводник. В конце концов все эти годы мы здесь не в куклы играли, знаем, что все не так просто в подполье, как думают за границей.
– Ну, не сердись, – примирительно сказал эмиссар. – Я очень рад, что ведет меня в краевой провод такой опытный конспиратор. Одна беда, есть очень хочется. А знаешь, мы должны были встретиться раньше, еще в сорок пятом, когда ты вместе с Горлорезом, Чернотой и Сокирой пробирался на Запад. Но тогда обстоятельства сложились неблагоприятно: Чернота погиб, унес с собой на тот свет пароли, да и Скоропадский вместе с Мартой уехали из Берлина. Как знать, может, это и к лучшему, что так все сложилось? Ты вернулся в подполье и хороши послужил Украине. Быть тебе проводником. Об этом я сам позабочусь.
Микола слушал Ильчишина, а сам поглядывал на стежку – не идет ли связной.
Тот явился ровно в четыре.
– Знакомьтесь, это друг Дорко, – отрекомендовал Микола крепкого парня в пестром киптарике и гуцульском капелюхе.
– Сразу видать, свой человек, – усмехнулся связной, увидев в руках эмиссара бесшумный автомат. – Да о чем запечалились-то, друже?
– Голодные мы, милый Дорко. А камни грызть не будешь и дерево нам не по вкусу. Тебя с харчами ждали. Развязывай-ка свою торбу!
– Я ничего не взял, – пожал плечами юноша. – А в колыбе чего ж не поели?
– Там не было еды, – вмешался Мамчур.
– Да как же! – воскликнул связной. – Брат при мне положил. Наверное, рыси сожрали, черт бы их побрал! Ну ничего, потерпите трохи. Поедим уж на месте.
– Э нет, – запротестовал Ильчишин. – Так не годится. Какое это путешествие, когда голод в глазах светится? Сбегай-ка, друже, на полонину и принеси чего-нибудь перекусить.
– Это только сдается, что до полонины близко, – молвил гуцул. – Гора крутая. Пока вернусь, не один час пролетит. А пора двигаться. Такой приказ имею. Если выступим засветло, быстрей до места доберемся.
– Может, и вправду, заскочим на полонину, но гуртом? Все равно надо с горы спускаться. Как думаешь, Дорко? – спросил Мамчур. – А потом пойдем в лес.
– Да, да, – подхватил Ильчишин, с благодарностью поглядывая на Миколу.
– Ну, пусть так, – согласился наконец связной. – Обходитесь только с ними по-доброму, чтобы овчары не поняли, кто вы такие.
Пока спустились с горы, солнце уже цеплялось за верхушки сосен, бросая на путников косые лучи. В непроглядных лесах ветер шумел, как морские волны.
Остановились.
– Я буду караулить, ведь я не голодный, – сказал гуцул и сел на траву. – Амуницию и оружие оставьте тут да идите с богом. Пускай себе думают, что вы лесорубы. Чуешь, Микола, так и скажи хозяину, они хорошо угостят.
Полонина расстилалась ковром. Мягкая трава скрадывала шаги, и группа двигалась медленно серой тучкой на фоне ярко-зеленых лугов. На пушистой мураве четверка чуть передохнула и двинулась дальше уже веселее, предвкушая близкое угощение.
– Дай боже здоровья!
– Доброго здоровья и вам! – ответил старший. – Издалека будете?
– А вон за старым дубом лес валим. Харчи кончились, а запасов не сделали. Не дадите ли пообедать? Мы вас отблагодарим, поможем как-нибудь.
Гуцул ласково улыбнулся в черные усы и позвал приземистого мужика в вышитой сорочке.
– Накорми, Петро, людей, а я в кошару пойду. Скоро овец доить, так и ты не задерживайся.
– Варите кулеш, хлопцы, – распорядился Петро. Кто-то из гуцулов подвесил над костром казан, раздул угли. Когда вода закипела, в нее засыпали кукурузной муки, и скоро пар смешался с запахом дыма. Принесли кадушечку с брынзой, ведро жентицы – сыворотки из овечьего молока, горшки. На столе появились миски.
– Милости просим, – пригласил Петро к столу.
Путники принялись за еду, запивая кулеш жгучей, как огонь, жентицей.
– А кулеш очень вкусный, – похвалил Ильчишин. – Честное слово, такого еще не ел в жизни.
Поужинав, он вытер рукавом губы и обратился к Петру:
– Скажите, человече добрый, где тут можно воды напиться?
– Пойдете по тропе, спуститесь в лощинку. Там есть ключик. Какая-то добрая душа сделала криничку. Вода в ней очень вкусная.
Эмиссар глянул на Ореха, потом на Бегунца.
– Так что, сходите, хлопцы? Дайте им, Петро, какую-нибудь посудину, пусть принесут для всех.
Петро достал большой бочонок, поставил на пол и попросил овчара в киптарике:
– Поди, Дмитро, с ними, иначе долго будут искать.
Наступила тишина.
Появился старший гуцул, взял трембиту и вышел дать сигнал – пришло время доить овец. Все словно застыло в немом ожидании.
– Сейчас вблизи трембиту послушаем, – сказал Ильчишин и толкнул Мамчуру в бок. – Пойдем на полонину.
Но выйти шпион не успел. Сильные руки Петра и Миколы, словно клещи, стиснули его. Он не успел опомниться, как был уже связан.
На полонине отозвалась трембита. Гуцул извещал, что кончился трудовой день, что операция прошла без единого выстрела, что гостей – майора Кротенко, Мамчура и Бегунца – ожидает накрытый стол и душистая постель на горном свежем сене.
В одной из комнат управления государственной безопасности шел допрос.
Бывший проводник областного и краевого провода ОУН «Галиция» – Михаил Ильчишин сидел напротив стола у стены и поглядывал то на портрет Дзержинского в резной раме, то на следователя Петра Григорьевича Павлюка.
Когда вошел полковник Тарасюк, шпион уже дал некоторые показания. Признался, что был эмиссаром американской разведки, преподавателем шпионских курсов в Кракове и Львове, после войны – членом зарубежных частей ОУН, зарубежного представительства УГВР.
– Рассказывайте дальше, – сказал следователь.
– Я рассказал бы все, если бы был уверен, что это спасет меня от смертного приговора.
Павлюк нахмурился:
– Вам известно, что суд учитывает искренность признаний?
– Буду надеяться… – пробормотал Ильчишин и взглянул на следователя. – Отметьте в протоколе, что я буду давать показания абсолютно добровольно.
– Хорошо, отметим.
– О вашей, Ильчишин, довоенной деятельности мы уже знаем, – сказал Тарасюк. – Знаем также, чем вы занимались в годы войны. А что делали вы и ваши проводники позже, в эмиграции? Нас интересуют кое-какие подробности из деятельности ОУН за границей.
– Сразу после окончания войны мы активизировали антикоммунистическую деятельность наших центров в США, Канаде, Франции. Пора было приспосабливаться к новым условиям, поэтому ОУН переформировалась в новые организации. Бандеровцы создали зарубежные части ОУН в Мюнхене, а также «Антибольшевистский блок народов» (АБН). Мельниковский ПУН [25]25
После войны мельниковцы сменили свое название на «Провод украинских националистов».
[Закрыть]в Париже и его филиал в Канаде в противовес АБН организовали свой «Интернационал свободы». Между ними шла борьба за право представлять всю украинскую эмиграцию.
– Перед кем вы представляли эмиграцию? – спросил Тарасюк.
– Перед заинтересованными кругами западных держав, если точнее – США и Англией.
– К какой организации вы тогда принадлежали?
– Я был одним из руководителей зарубежных частей ОУН. Там тоже царил разлад. Он возник между Бандерой и Стецко и их окружением. Не обошлось без острых конфликтов и в ЗП УГВР – Лебедь и Гриньох поссорились со своими приспешниками.
– Что привело к разладу между националистическими «вождями?» – поинтересовался Павлюк.
– Их желание выслужиться перед разведками. Каждый хотел доказать, что именно он «вождь». Лебедь и Гриньох одними из первых установили контакты с американцами. От этих «вождей» не отставали их ближайшие помощники. Бандера и его заместитель по ЗЧ ОУН Стецко предложил свои услуги филиалу английской разведки во Франкфурте-на-Майне. Американскими агентами стали члены ПУН во главе с Мельником.
– Чем конкретно занимались тогда оуновцы? – прервал Ильчишина Тарасюк. – На какие средства вы существовали?
– Кадровых националистов обеспечивали американцы. Мы получили указание удерживать перемещенных лиц от возвращения на родину. В лагерях распространили слухи, что граждан с Украины, насильно вывезенных в Германию, в США, Англии, Канаде, в странах Латинской Америки, даже в Африке возьмут на хорошо оплачиваемую работу.
– Погодите, Ильчишин, – снова прервал шпиона полковник. – Тут, мягко говоря, вы приуменьшаете «заслуги» националистов. Разве вы не знаете, что почти во всей американской зоне оккупации Германии состоялись массовые облавы, во время которых были арестованы сотни перемещенных лиц? Кто, как не ваши пособники, передали американской контрразведке досье на людей, желавших вернуться на Родину? Этих людей допрашивали и пытали, обвиняя во всех смертных грехах. В ЗЧ ОУН был создан специальный отдел экзекуции с филиалами в лагерях «Ди-Пи», со следственными камерами, оборудованными специальными приспособлениями для пыток. Разве не так, Ильчишин?
Шпион потупился и некоторое время молчал. Потом проговорил:
– Да. Но примите во внимание, что все это делалось по приказу зверхников.
– А что вы вообще делали по собственной воле? – спросил следователь.
– Речь идет о людях, которые часто, а может, точнее – нередко выполняли волю других, я уже сказал – зверхников. Что до меня, то никто никогда меня не заставлял.
– Хорошо, с этим ясно. Перейдем к следующему вопросу. Расскажите о вашем сотрудничестве с Политической информационной службой (ПИС).
– С ней я также добровольно установил связь по заданию американской разведки.
– Кто организовал эту службу? – спросил следователь.
– Американцы. Они хотели получать информацию об эмигрантских организациях в Англии, Франции, Испании, Италии и других странах. Поддерживать контакты с американцами со временем стало одним из основных моих заданий.
– Кроме вас с этой службой сотрудничало много националистов, – отметил Тарасюк. – Назовите фамилии наиболее активных и охарактеризуйте этих людей.
– Среди многих можно выделить Миколу Лебедя. Он собирал важные данные о состоянии польской эмиграции в Англии, Франции, Италии. В Париже Лебедь имел осведомленных информаторов. В деятельности ПИС принимал активное участие Иван Гриньох. За работу нам хорошо платили. Определенную сумму мы выделяли для информаторов.
– А вы говорили им, для кого собираете сведения?
– Это было излишним. Информаторы сами все понимали.
– Лебедь и Гриньох, которых вы первыми назвали, отошли от Бандеры, а потом создали зарубежное представительство УГВР, – напомнил полковник Ильчишину. – В чем состояла причина этого разрыва?
– Бандера не хотел делиться с ними властью, они с ним – деньгами, в том числе и теми, которые выплатила гитлеровская разведка накануне разгрома третьего рейха. Гриньох был вице-президентом УГВР, членом провода ОУН и казначеем организации. Лебедь возглавлял референтуру зарубежных связей, и через его руки проходили все расчеты с американцами. Бандера знал, что Лебедь, как секретарь зарубежных дел УГВР, присваивает из «казны» организации большие суммы, поэтому настаивал на личном участии во всех денежных операциях. По этому поводу Лебедь сказал мне, что Бандеру интересовали не столько связи, сколько доллары и собственное благополучие. Взаимные пререкания переросли в ссоры. Лебедь продолжал самостоятельно вести дела ОУН с американцами. Он наладил контакты с разведкой США и отошел от Бандеры. Гриньох тоже отказался передать фонды УГВР в распоряжение Бандеры. Тот исключил его из провода ОУН. За Лебедем отправился в оппозицию Зенон Марцюк. Бандера получил от него кассу с боем.
Ильчишин замолчал, посмотрел на следователя и снова перевел взгляд на Тарасюка.
– Не мне рассказывать вам о причинах грызни в ОУН. Она шла со дня возникновения организации, так было и, наверное, так будет, потому что каждый хочет быть зверхником, стоять над кем-то. Скажем, Микола Лебедь считает себя умней Степана Бандеры, а Бандера…
Тарасюк перебил:
– Как относится к вам Бандера?
– Мне о себе говорить и трудно, и неловко, но если уж зашла речь, то скажу. Ко мне Бандера относится без малейшего уважения, как, пожалуй, и ко всем. К тому же думаю, что ему передавали мое мнение, которое касалось его как «вождя», а оно было, так сказать, не в его пользу. Может, я имел неосторожность, а это так, говорить, что Бандера не такой бог, чтобы на него все молились, и что организация не может держаться только на Бандере. Такого мнения не только я, меня поддержал Лебедь, Гриньох, да и другие. Каждый ждал, кто первый скажет «а». Случилось так, что это сделал сам Бандера.
– Каковы задачи зарубежных частей ОУН?
– Еще до разрыва с Бандерой по поручению провода ЗЧ ОУН я был связан с американской разведкой. После того как Бандера, так сказать, «отлучил» меня от провода, он предупредил, что отныне я не имею права на связь с американцами от имени ЗЧ ОУН. Он даже пригрозил, что если я не выполню его предостережения…
– То что?
– Бандера не хотел понимать, что уже тогда моя связь с разведкой зависела не от провода ОУН и даже не от самого Бандеры, потому что я был, в сущности, сотрудником американской разведки, подбирал людей для агентурной работы, о чем Бандере не докладывал. Я уже рассказывал, что Бандера был сторонником полной, как он говорил, централизации связи с разведкой любой страны, точнее, домогался, чтобы вся информация, собранная националистами, шла только через него и он лично знал обо всех, кого засылала разведка на Украину. А Блейк, да и не только он, считали, что достаточно тех, кто подбирает агентов и принимает участие в их обучении.
– Кто, кроме вас, подбирал кадры шпионов?
– Этим занимались Будковский, Лопатинский, Ленкавский, Кашуба, Стецко, даже господин «вице-президент» Гриньох, хотя он имел другое поручение – работать с теми, кого уже отобрали для исполнения заданий разведки. Или взять такого абсолютно «мирного» человека, как священник Бучко. Бандера с возмущением рассказывал мне, что этот попик самовольно поехал в Испанию и встретился с генералом Франко и с другими особами высокого ранга. Он договорился, что наши люди будут учиться там в военных школах, академиях.
– Чем же возмущался Бандера?
– Как чем? Этот «политик» в сутане отбивал у Бандеры хлеб. Бандера тогда сказал: «Пусть занимается своими божьими делами, организация без него обойдется».
– А бывали случаи, когда разведки забрасывали агентуру из оуновцев на нашу землю без ведома ЗЧ ОУН?
– Бывали, но все равно их подбирал кто-то из руководителей ОУН. Такие случаи возмущали Бандеру. Помню, вернулись после выполнения задания из Польской Народной Республики Богдан Рыбчук и его жена Маричка. Бандера тут же поручил своим людям провести тайное расследование, кто навел разведку на Рыбчуков. При этом он предостерег эсбистов, чтобы об этом не дознались ни сам Рыбчук, ни американцы.
– И чем кончилось это расследование?
– Этого я не знаю. Вскоре Бандера исключил меня из ЗЧ ОУН, и я был вынужден некоторое время действовать на свой страх и риск.
– Чем же вы занимались после «отлучения» от провода?
– Как чем? – удивленно спросил Ильчишин. – Я продолжал подбирать людей для агентурной работы так же, как это делал и раньше, только смелее: мне не надо было советоваться ни с Бандерой, ни с его эсбистами. Я понимал, что теперь завишу только от американской разведки и моя судьба в их руках. Не мне вам говорить, что разведки – и американская, и английская, а до этого и немецкая – выбрасывают, как поганых щенят, тех, кто им не нужен или начинает торговаться.
–У них есть возможность выбирать, – произнес следователь.
– И они это понимают, – подтвердил Ильчишин и добавил: – После войны там осталось столько людей, которые не могли вернуться в свои страны, а сытно есть хотел каждый…
– Что же было дальше? – спокойно переспросил Тарасюк.
– Я, конечно, рассказал об угрозах Бандеры капитану американской разведки Барду.
– Это тот Бард, что работает в отделе борьбы против коммунизма и величает себя доктором? – спросил Тарасюк.
– Да, именно он. Вы, видно, знаете, какой из него доктор, но дело не в этом. Бард выслушал меня, а потом предупредил:
– Бандере, Стецко, Ленкавскому и Кашубе известно о вашем успешном сотрудничестве с разведкой. Они вам завидуют. Смотрите, чтобы вас не съели эсбисты ЗЧ ОУН.
– Какие поручения вам давали американцы после разрыва с Бандерой? – поинтересовался следователь.
– Разные. С теми, кто торговался с разведкой, случались прискорбные неприятности. Способности многих эмигрантов оценивались весьма низко, и им ничего не оставалось, как идти в сторожа, дворники или заниматься тяжелым трудом. Когда я вступил в ЗП УГВР, то боялся, что Бандера, Стецко, Ленкавский и их эсбисты скомпрометируют меня в глазах американцев или уничтожат физически. Я должен был активно проявлять себя. В ЗП УГВР атмосфера была не менее напряженной. Осуждая Бандеру и членов провода ЗЧ как антидемократов, фашистов, руководители ЗП УГВР старались доказать американской разведке, что пользуются доверием вооруженного националистического подполья на Украине и получают от него достоверную информацию.
– Зачем угевееровцам понадобилась такая ложь? – бросил Петро Григорьевич. – Разве Лебедь, Гриньох и Лопатинский не знали, что никакого движения сопротивления на Украине нет?
– Я уверен, что они все хорошо знали. Обманывали американцев, чтобы иметь от них какую-то выгоду. Американцы же понимали, что Лебедь и Гриньох выдают желаемое за действительность, но, стремясь усилить подрывную работу против Советского Союза и держать хоть какое-то время эмиграцию на всяческих выдумках об освободительном движении и привлекать к сотрудничеству с разведкой, потребовали от руководителей ЗП УГВР подбирать специальных людей и переправлять их на Украину для связи с националистическим подпольем.
– И как отнеслись к этому предложению вы и вожаки ЗП УГВР?
– Разумеется, положительно. Ведь представлялась возможность укрепить позиции в глазах разведки и отстранить таких конкурентов, как Бандера, Стецко, Ленкавский.
– Почему выбор пал на вас, Ильчишин?
– Мой шеф по ЗП УГВР Иван Гриньох предложил американской разведке мою кандидатуру, так как я был одним из самых активных участников оппозиции против Бандеры среди оуновской верхушки. К тому же и Гриньох, и американцы знали, что у меня немалый опыт разведывательной работы.
– И вы согласились? – спросил Тарасюк. – Разве вам плохо жилось на американских харчах в Мюнхене?
– Речь не об этом, – вздохнул шпион. – Мой вылет на Украину был прекрасным выходом для оппозиции против Бандеры.
– Любопытно все сложилось, – обратил его внимание следователь. – Раньше вы сами подбирали кадры шпионов для разведки, а тут на тебе – лети, Ильчишин!
– Да, не было другого выхода, – подхватил резидент. – Кто-то должен был лететь. Я уже говорил, почему выбор пал на меня.
– Вы могли отказаться.
Ильчишин молчал. Тарасюк встал:
– Он не мог отказаться. Он мечтал удачно выполнить задание ЗП УГВР и американской разведки и вернуться на чужбину героем, разбогатеть, стать влиятельным человеком в среде националистов. Но не вышло.
– Прошу учесть только одно: там, на чужбине, советской действительности я не знал.
Полковник Тарасюк усмехнулся:
– Возможно, советской действительности не знал ваш радист Орех, но такие, как вы, были хорошо обо всем информированы. А если бы знали, что придется отвечать за преступления, совершенные перед войной и в послевоенные времена, то полетели бы на Украину?
Ильчишин уставился в пол.
– Вы не поняли вопроса? – спросил Тарасюк.
– Понял. Если говорить по правде, я не рассчитывал попасть к вам живым. В то, что я скажу дальше, вы, наверно, не поверите, но, в самом деле, я не знал правды о событиях в Галиции.
– Вы все прекрасно знали. Удирая с Украины, вы оставляли распоряжения своим подручным убивать, вешать, жечь. С этой целью гитлеровцы вооружали бандитов УПА. Вы причастны к этому?
– Да, причастен, как член центрального провода.
– Итак, вы были за границей, а оуновские головорезы во главе с Шухевичем выполняли указания ЗЧ ОУН и ЗП УГВР на Украине.
– Террор, который навязал нам Бандера, мы осудили. Мы порвали с главным проводником и изменили тактику…
– Разумеется, приспосабливаясь к условиям, вы были вынуждены выхолостить из идеологии национализма откровенно фашистские концепции. На словах вы отказывались от проповеди расизма и антисемитизма, афишировали «ориентацию на собственные силы» вместо бывшей «ориентации на внешние факторы и их помощь». Это давало возможность вашим шефам твердить о якобы «демократизации» национализма. На самом же деле антинародная суть его идеологии и политики оставалась без изменений. Националисты никогда не откажутся от террора.
– Я не могу брать на себя [26]26
Аттентат – покушение на политической почве (фр.).
[Закрыть]все грехи. Кровь замордованных в результате террора украинцев на руках Бандеры.
– А вы хоть имеете представление, сколько оуновцы убили женщин, детей, ни в чем не повинных стариков? Кого и за что они убивали? – спросил Тарасюк.
– Как вам на это ответить? Я был за границей, но многое знаю со слов Песни да и других участников подполья. Думаю, тут каждый что хотел, то и делал, как говорится, своя рука – владыка…
– О нет, погодите, Ильчишин. Оуновцы убивали, вешали, жгли, взрывали не своей рукой и не своим умом, а выполняли указания так называемого центрального провода ЗЧ ОУН, в том числе и ваши… Вот почитайте показания так называемого надрайонного проводника ОУН. Читайте вслух.
Ильчишин прочитал:
«У вас в дневнике нашли списки людей, где отмечены выполненные аттентаты?»
Он поднял глаза, делая вид, что ничего не понимает.
– Читайте дальше. Это протокол допроса пойманного нами районного проводника ОУН. Читайте и вы все поймете.
Ильчишин продолжил чтение:
«Весной 1946 года надрайонный проводник ОУИ Непорадный был на совещании в краевом проводе ОУН «Карпаты», где получил указания по проведению аттентатов против учителей, директоров школ, председателей сельских советов, женщин и детей активистов, заведующих сельскими клубами, библиотеками, киномехаников. Выполняя этот приказ, мы повесили директора школы в селе Передаване Крыжаковского Василя Ивановича, директора школы села Топорницы и его жену-учительницу, имен их не припоминаю. В этом же селе убили женщин-активисток Угрин Олену, Баснюк Ганну, Бойчук Тетяну, Панькив Параску. В селе Вербивцы повесили Данилишину Марию, Марчук Олену и ее дочку Марчук Ганну. Ей не было семнадцати лет. В селе Чертовец убили директора детского дома учительницу Марину Найду, в селе Трофановка убили директора школы Мартына Андреевича Опекуна, учительницу Марину Максимчук и пятнадцать сельских активистов. В селе Викто убили директора школы Ивана Григорьевича Диведюка и учителя Петра Ивановича Голика. В селе Раковец повесили заведующую школой Марию Андреевну Щербу, а в селе Трийца убили учителя Олексу Васильевича Ваксик. В селе Орлец убили заведующую библиотекой Галину Ивановну Жейдик, 20 лет, а в селе Тростинец киномеханика Василя Михайловича Вбравского, тоже 20 лет. В селе Дебеславцы – заведующего клубом Петра Слободян, ему тоже, наверно, было лет 20. В селе Королевка убили директора школы Алексея Якимовича Цюпака, в селе Грушка – директора школы Владимира Петровича Мотко, в селе Бортники – директора школы Ивана Леонтьевича Зазорова, в селе Братишев – директора школы Михаила Ивановича Головатого, в селе Олеша – учительницу Соколовскую, в селе Петрин – учителя Миколу Миколаевича Нежник, в селе Петрилов повесили директора школы Пилипа Трофимовича Лавриненко, в селах Джулив, Задубровцы, Русов, Ганковцы, Рудники и во многих других селах убили женщин-активисток Марию Ивановну Савчу, Катерину Миколаевну Миколайчук, Параску Балкиву, Ганну Исарик, Степаниду Гаврилюк, Олену Данильчак, Ганну Королюк, Софию Сучак, Марию Васильевну Берчук, Олену Ивановну Абрамюк…»
Ильчишин перевел дыхание, вытер платком лицо, попросил воды. Он не выпил, а залпом опорожнил стакан, не спуская глаз с бумаги, которую еще держал в руках.
– Это деяния одной банды, а вот вам другой протокол. Посмотрите, что это было за «освободительное движение» – там, за границей, его так называют. Начинайте с этого абзаца, вслух.
Ильчишин покорно читал:
«Выполняя указания краевого провода, мы провели террористические акты против семей, которые уклонялись от участия в оказании помощи подполью ОУН, против семей тех, кто явился с повинной, а также учителей, председателей и секретарей сельсоветов и жен активистов и их детей, комсомольцев и тех людей, которые сочувствуют Советской власти. В селе Подгорье повесили четырех активистов и расстреляли одиннадцать, в том числе двух учительниц, в селе Луково убили трех братьев – Василя, Герасима и Ивана Степанишиных – за то, что никто из них не захотел пойти в подполье. В селе Раковцы убили трех братьев – Василя, Михаила и Ивана Дудчак, сожгли их хозяйство за то, что все они отказались идти в подполье. В селе Ивановка убили Миколу Ивановича Романишина и Михаила Ивановича Луцив за то, что они убежали из подполья, они до объявления с повинной были в проводе «Пирога». Романишину было 18 лет, а Луциву – 17. В селе Пороги убили учительницу Зинаиду Михайловну Дроздяк и ее дочек Галину и Любу, которые тоже учительствовали в этом селе. В селе Глубокое убили учительницу Ирину Владимировну Ярмолюк, 19 лет. В селе Ляховцы убили учительницу Марию Ивановну Мошак, 23 лет, и Марию Марковну Козак, 25 лет. Там же убили рабочего лесозавода Онуфрия Ивановича Гаврилко и рабочего лесозавода Илью Михайловича Бесараба, 60 лет, и повесили старого деда, звонаря церкви Дмитра Ивановича Терлецкого, 70 лет, за то, что он ударил в колокол, когда мы пришли в село. Его жена Олена, 67 лет, начала очень плакать и кричать на все село. Мы ее расстреляли. В тот же день в селе Ляховцы мы убили 18 или 20 человек, потом переехали в село Космач и убили учительницу, имени ее не помню, а на другой день в селе Грабовцы убили директора школы Федора Кондратьевича Геберштака, ему было 25 лет. В селе Дубровка убили молодую учительницу Катерину Фетисовну Билец. По указанию краевого провода в селе Зеленое «звено» Вовка и Мороза убило Марию Михайловну Андрущенко – она работала директором школы, – комсомолку Ольгу Андреевну Беландюк и комсомолку Анастасию Федоровну Цапель. Она работала в хозяйстве родителей, и ей было, наверное, 17 или 18 лет. Тогда же убили учительницу Марию Ивановну Скрипник, а в селе Лойове – директора школы Бориса Николаевича Пивовара. Через несколько дней в селе Парище убили директора школы Юрка Михайловича Василенко, ему было 25 лет. Когда мы вернулись из этого села и подошли к селу Липиля Горишня, сидели в лесу, то к нам подошла женщина с двумя детьми. Мальчику было лет 10, а девочке, может быть, 6. Женщина говорила, что они пришли собирать ягоды, но мы побоялись, что они могут сообщить о нас, и решили их задушить. Так и было сделано. Через некоторое время в селе Княгиничи мы убили директора школы Панченко и учителя Михаила Кондратьевича Телеко, а еще позже в селе Журив убили директора школы Михаила Трофимовича Косяченко. В селе Чагрин убили Роляка Олексия, его жену и двух маленьких детей за то, что он оставил подполье и пошел с повинной. В селе Пилиповка повесили Катерину Федоровну Лякив, ей было больше 50 лет, за то, что ее сын Микола явился с повинной, сына тоже повесили…»
Ильчишин снова попросил воды. Переводил помутневшие глаза с Тарасюка на Павлюка.
