Текст книги "Танкисты (Повесть)"

Автор книги: Владимир Баскаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Будешь, пехота, с одним ухом ходить! – сверкнул он белыми зубами.

– Ладно, – ответил Сергей, с трудом приходя в себя и хватая ртом холодный воздух.

Когда вошли в пустую избу, его зазнобило. А старшина Ахметов и сержант Батьянов, отпросившись у командира танка лейтенанта Голубева, белобрысого, длинного парня, пошли вдоль улицы.

Деревня стояла глухая и тихая, даже собаки не лаяли. Ахметов и Батьянов заглянули в одну избу, в другую: пусто, холодно, только тараканы шуршат. Но «танкистское чутье» все же не подвело: в сарайчике, почти рядом с танком, оказалась немецкая каптерка – стопка старых шинелей, противогазы в гофрированных железных банках, горка консервов и картонных коробок с вареньем. Батьянов с презрением пнул валенком пыльные шинели, но аккуратно сложил съестное на брезентовый лоскут. Вместе с Ахметовым они внесли в избу трофеи и вывалили их на пол. Хлеба не было, ели ложками прямо из банок пресные волокна мясных консервов. Потом попили кипятку с «фрицевским» вареньем: ничего, вкусно.

– Порядок в танковых войсках! – сказал командир танка лейтенант Голубев, ставя железную кружку кверху дном прямо на пол.

Со скрипом открылась дверь, и в избу вошел старшина Бойцов в полушубке с поднятым воротником. Автоматчики встали, танкисты продолжали сидеть на полу.

– Вы, значит, здесь, ребята? – сказал старшина, обращаясь к Батьянову. – Потери есть?

– Нет, потерь нет, – ответил сержант. – Вот только красноармеец Кузнецов слегка контужен. И шапка у него пропала. Надо бы заменить, товарищ старшина.

– Голова-то цела?

– Цела, – улыбаясь, ответил Сергей.

– Вы вот что, ребята, учтите. Это не шутка. Я вам серьезно говорю, при танкистах; они, видать, уже повоевали, знают. А вы запомните. Первый бой, и деревню заняли, немцев сколько побили, а сами все целы. Это, ребята, не часто бывает. Значит, мы с вами как надо воевали. Учтите и будьте здоровы, сынки!

– Поешьте с нами, товарищ старшина, – предложил Сергей.

– Благодарствуйте, некогда. Да и вы тут не задерживайтесь: подзаправьтесь и выходите к танкам. Через пятнадцать минут– марш.

– Старшина-то ваш философ, – усмехнулся лейтенант Голубев.

– Он боевой старшина, – серьезно ответил Сергей. – Под Москвой ранен…

Команда по радио двинула танки вперед, через деревню, а потом снова через белое снежное поле, и каждый из автоматчиков, прижавшись к башне, чувствовал, как колкий ветер пробивается через полушубки и ватники. На этот раз отделение Батьянова – восемь человек – было десантом на танке командира бригады. Через два часа пути со скрипом открылся люк, и оттуда вылез тучный полковник Куценко. Вытер потное лицо и сказал приветливо автоматчикам:

– Здорово, хлопчики! Замерзли?

– Есть маленько, товарищ полковник, – ответил за всех Батьянов.

– Деревню возьмем – согреемся.

Сергею было хорошо видно, как на белом поле развертывались танковые батальоны, как охватили они с двух концов деревню, ведя огонь с ходу по траншее, перерезавшей улицу. Полковник снова опустился в башню, и автоматчики остались на броне одни. Танк, подскакивая на колдобинах, набирал скорость, пушка его покачивалась.

– Не зевай! – услышал Сергей голос командира отделения и почти механически нажал на спусковой крючок автомата. Пули брызнули в сторону деревенской риги, где, как показалось сержанту, мелькнула тень. И впрямь, из риги к оврагу прыгали два немца, путаясь в длинных прорезиненных плащах. Сергей выстрелил им вдогонку. Один упал, а второго он сразу потерял из виду: танк уже вползал в неширокий деревенский порядок.

Крайний дом горел, из ворот на улицу выезжал, буксуя в рыхлом снегу, длинный пятнистый немецкий бронетранспортер. Танк с ходу ударил его по радиатору и отшвырнул в кювет. Сергей вместе с другими стрелял из автомата по выскакивающим из бронетранспортера немцам.

Так прошел еще один бой. За ним – еще и еще. Когда после шести суток рейда бригада штурмовала на рассвете станцию Боковка, на танке рядом с Сергеем вдруг оказалась девушка в куцем полушубке и круглой шапке-кубанке.

– Ты куда? – спросил Сергей.

– С вами поеду.

– Зачем?

– Вдруг кого ранят – перевяжу.

– А если тебя ранят? Что мы будем делать?

– В меня не попадут, я маленькая.

– Зовут тебя как?

– Валей Гаврилиной звали. А что?

Сергей снял с себя плащ-палатку и накрыл Вале ноги.

– Ветер сильный, – пояснил он.

– Спасибо, мальчик, – улыбнулась девушка.

Танки вплотную подошли к станции и стали вести огонь из укрытий. Десант спешился. Из темноты вынырнула щуплая фигурка батальонного вестового Федченко. Увидев Валю, он замахал ей рукой:

– Куда ты пропала, Гаврилина? Капитан Савичев тебя спрашивает. Там старшину ранили, а перевязать толком некому.

– Какого старшину? – испуганно спросил Сергей.

– Да вашего старшину, Бойцова. Обед он привез на полуторке, а тут обстрел начался. Снаряд прямо в кузов и угодил: шофера насмерть, у старшины осколок в плече, каша на елках висит.

– Вот и наш Иван Акимович отвоевался, – грустно сказал Батьянов.

Днем поступил приказ: всем сосредоточиться у полотна железной дороги. Танки, завывая, двинулись с места. Автоматчики на броню не сели: что без нужды на железе сидеть – холодно, решили пробежаться по морозцу.

На перроне Сергей увидел с развернутой картой в руках полковника Куценко в окружении командиров. Куценко тоже заметил бойца и загудел своим хрипловатым баском:

– Эй, хлопчик! Я тебя, одноухий! Сбегай за своим ротным, и чтобы одна нога здесь, другая там. Живо, хлопчик!

Сергей побежал вдоль путей. В израненной будке стрелочника – через крышу шел снег – у железной печки сидел на корточках лейтенант Карцев и сушил на огне портянки. Ему не очень понравилось, что боец видит его в столь непривлекательном положении. Недовольно спросил:

– Чего тебе?

– Товарищ лейтенант, полковник Куценко срочно требует.

Карцев поморщился, намотал на ногу непросохшую портянку, обулся и побежал, подпоясывая на ходу шинель. Перед полковником Куценко вытянулся по всей форме, но тот, не дослушав его доклада, заговорил сам:

– Вот что, ротный. Всех хлопцев, что до станции дошли, представить к «Отваге». Вот этого одноухого – к «Звездочке». И сержанта, что с ним на броне был, тоже к «Звездочке». Понял?

– Так точно! Разрешите вопрос?

– Спрашивай, только учти, мне некогда.

– Старшину у нас ранили за километр от станции. Не дошел…

– Представляй и старшину.

– Есть! – Лейтенант четко, через левое плечо повернулся и пружинисто зашагал к себе в будку.

В ту ночь Сергей примостился спать тоже в какой-то будке. Горела печка, пахло портянками и овчиной. Утром его растолкал Батьянов.

– Вставай, Серега. Пока ты здесь дрыхнул, немец нам в тыл зашел.

– Быть не может!

– Точно. Ординарец комбрига сказал, фрицы нам дорогу перерезали. Так что мы сидим здесь, как грибы в кузове.

Скоро вся бригада сосредоточилась в лесу, у рокадной дороги. Начали рыть окопы.

– Полного профиля велят, – говорил Батьянов. – Значит, долго загорать собираемся. Надо кухню искать.

Кухню сержант нашел довольно быстро, но в ней только чай грели.

– Не будет приварка сегодня, – объявил всегда какой-то сонный повар Титов. – Велено энзу есть.

– А где ее брать, эту энзу?

– А тебе разве перед наступлением не дали консервы, сухари, сахар? Неужто сожрал?

– Это когда было…

Сергей по совету старослужащих тоже съел НЗ в первый же день наступления.

– Припухаем, стало быть, – резюмировал отделенный.

Но вечером два бойца разносили по окопам в плащ-палатках консервы – по полбанке на брата и впридачу еще по сухарю. Потом выдали сахар и табак.

– Живем, Серега, – обрадовался Батьянов.

Трое суток они сидели в окопах. Несколько раз за это время пришлось отбивать просочившиеся в лес немецкие патрули. Главными силами немцы в лес не лезли – остерегались. Зато кругом по грейдерам и лесным гатям глухо урчали немецкие танки. Особенно отчетливо лязгание гусениц, команды и рокот двигателей слышно было по ночам. Тогда Батьянов тормошил Сергея, и тот, высунувшись из-под полушубка и твердой от сырости плащ-палатки, всматривался в темноту.

– Слышишь? – спрашивал Батьянов.

– Слышу. Кольцо, видно, сжимают. А мы сидим.

– Надо, значит, так.

– Досидимся.

– Ладно, спать давай!

И они ложились рядом, спина к спине, укрывшись двумя овчинными полушубками, а сверху мокрыми плащ-палатками. Под спинами похрустывали пушистые еловые лапы.

Утром по окопам прошел сам командир корпуса генерал Шубников в сопровождении комбрига Куценко – оба крупные, широкоплечие и чем-то похожие друг на друга. Только на Шубникове была накинута черная бурка, а Куценко – в полушубке и танкошлеме.

Куценко опять узнал Сергея.

– Жив-здоров, одноухий?

– Так точно.

– Не журись, еще повоюем.

7

В блиндаже было тихо.

На лавке сидел генерал армии, положив руки на стол и сжав кулаки. Он молчал и, не мигая, смотрел на пронзительно яркую лампочку, питавшуюся аккумулятором, – импровизированный светильник всех полевых штабов. Потом взглянул на карту. Карта лежала на столе, и стрелы, синие стрелы гитлеровских танковых дивизий, сходились, пробиваясь через зеленые массивы леса, к деревне Кузьмичи.

– Кузьмичи, Кузьмичи… – вдруг замурлыкал генерал.

Сидящий напротив порученец, молодой полковник с четким пробором на круглой голове, вздрогнул, видимо, проснувшись, широко раскрыл глаза и на всякий случай вскочил.

– Зови Поливанова, – сказал генерал армии.

Вошел командующий армией генерал-майор Поливанов и вытянулся, опустив руки вдоль белого полушубка.

Для Поливанова приезд представителя Ставки Верховного Главнокомандования был полной неожиданностью. Проводилась ответственная, но все же армейская операция. Даже командующий фронтом, который находился в районе Великих Лук, где шла трудная и сложная боевая операция, держал с Поливановым лишь телефонную связь. И, конечно, поселившийся в его землянке гость стеснял и смущал Поливанова, да еще в такое время, когда корпус Шубникова оказался в кольце и наступление приостановилось. Все эти дни Поливанов спрашивал у командующего фронтом совета, но тот отвечал как-то неопределенно: пусть, дескать, Шубников держится, поможем.

А как поможем? Когда поможем? В корпусе кончаются боеприпасы, четверть заправки горючего, на полсуток сухарей. Кольцо – плотное, созданное танковыми дивизиями, невесть откуда явившимися сюда, в эту глухомань. Разведка обнаружила их поздно, когда они уже прорвались на Кузьмичи, основательно проутюжив боевые порядки нашей пехоты. Теперь Поливанов знал, что немецкие танки выгрузились из эшелонов за Смоленском. Расчленить мехкорпус Шубникова с ходу им, правда, не удалось. Он огрызнулся крепко. И тогда противник изменил направление своего удара, сумел смять боевые порядки стрелковых дивизий, державших фланги прорыва, занял Кузьмичи, перерезал единственную здесь в зимнюю пору дорогу и запер мех-корпус в лесном котле. По снегу, через лес, выйти, конечно, можно, сбив еще несильные немецкие заслоны вне дорог, но техника там не пройдет. Не пройдет техника…

Резкий голос представителя Ставки прервал его мысли:

– Садись, генерал. Обсудим обстановку.

Поливанов сел на лавку.

– Корпус из кольца выйти может?

– Сам не может, товарищ генерал армии.

– Ну и что предлагаешь делать?

Поливанов молчал.

– А без техники может?

– Да, товарищ генерал армии. Люди выйти могут по лесу, по целине. С боем, конечно.

– Итак, ваше решение? – уже обращаясь на «вы», спросил представитель Ставки.

– Может быть, Шубников остатками сил ударит по шоссе через Кузьмичи?

– И что?

Поливанов замолчал.

– Ловко придумано. Корпус расплющится о немецкие танки, а мы с тобой доложим в Ставку о принятых мерах, которые, к сожалению, не дали результатов.

Еще сможем сообщить количество наших убитых и пленных. Так, что ли?

Генерал армии начал злиться, и это заметил Поливанов.

– Тогда выход один.

– Ну что же, я рад, что вы правильно оценили обстановку, – уже спокойно и, как показалось Поливанову, даже приветливо сказал представитель Ставки.

Генерал Поливанов взял карандаш.

– Пиши. «Шубникову Точка Уничтожайте матчасть Точка Выходите людьми Точка Район выхода деревня Карпухино Точка В три ноль-ноль будет подожжено несколько строений Точка».

И после паузы добавил:

– Прикажи саперам в три ноль-ноль зажечь какие-нибудь сараи в Карпухино. Помоги Шубникову артиллерийским огнем и атаками с этой стороны. Шубников вырвется – меня разбудите.

– Для вас мы подготовили домик, там можно отдохнуть, – сказал Поливанов.

– Нет, я останусь здесь.

Поливанов вышел.

Генерал армии прочертил на карте тоненькую стрелку, пересекшую в лесном зеленом массиве синюю немецкую стрелу почти у самого основания. Негромко сказал полковнику:

– Спать пора.

Полковник с пробором все так же широко раскрыл глаза, не сразу поняв генерала.

– Спать, говорю, пора.

Представитель Ставки приехал к Поливанову налегке – взял лишь порученца и двух генштабистов-полковников с картами. Салон-вагон с группой операторов стоял на путях у станции Андреаполь, дожидаясь его возвращения. На большом столе были разложены карты, но не района Белого и Ржева, а совсем другого района– Ленинграда, Волхова, Мги. Там в январе должно осуществиться то, что давно ждет измученный блокадой и голодом город, ждет вся страна. И теперь генштабисты-операторы колдовали над картами.

Еще в Москве с его участием в большой тайне была разработана операция под кодовым названием «Искра»– прорыв блокады Ленинграда. И в январе ему предстояло координировать действия двух фронтов – Ленинградского и Волховского, которые прорвутся навстречу друг другу и наконец перережут «бутылочное горло» – так называли в гитлеровском генштабе непреодолимый, по их убеждению, узкий перешеек, закованный дотами и дзотами и соединяющий основные силы группы армий «Север» с Ладожским озером и Шлиссельбургом, блокируя великий город.

После Сталинграда и грандиозной операции «Уран», которая развивалась столь успешно, его мысли были прикованы к операции «Искра». Но отвлекающий удар, который наносится здесь, на Калининском фронте, на короткое время завладел его вниманием.

8

Полет оказался не из приятных. «Юнкере» шел на небольшой высоте, его кидало то вверх, то вниз. Внизу на белом и плоском снежном поле чернели проплешины земли.

Генерал-майор Крафт сидел в кресле у откидного столика, подняв меховой воротник кожаного пальто – в салоне было прохладно, – и восстанавливал в памяти по деталям последний разговор с фюрером, взвешивал, правильно ли вел себя, когда Гитлер лично инструктировал его, направляя для связи в группу армий «Дон» к Манштейну, которому предстояло прорваться в Сталинград к Паулюсу. «В общем, все-таки правильно, – решил генерал. – Хотя, наверно, надо было настаивать на переброске к Манштейну большего числа дивизий с других фронтов». Но фюрер – этого нельзя было не заметить – говорил с ним необычно приветливо. Гитлеру, видимо, хотелось, чтобы генерал передал Манштейну его доброе и особое отношение к персоне фельдмаршала. Фюреру было известно, что в Крыму Крафт работал в штабе Манштейна и считал себя его учеником. Недаром вставил в разговоре фразу: «Манштейну как герою Крыма…» Это, конечно, было сказано специально для передачи фельдмаршалу. Фюрер подчеркнул также, что тогда, в Крыму, у Манштейна сил было меньше, чем у русских, но он справился с задачей, и справился блестяще. «Сейчас задача не сложнее», – жестко сказал Гитлер и потом стал распространяться о том, как прекрасно удалась деблокада окруженной прошлой зимой демянской группировки. А резюме последовало такое: «Там были леса и болота – маневр невозможен. Здесь, на Дону, – степь, простор для танков. Значит, здесь легче».

С минуту Гитлер молча смотрел, уставившись на генерала совершенно отсутствующим взглядом. Затем, не обращаясь уже ни к кому лично, заговорил о новых подвижных соединениях русских: «Механизированные и танковые корпуса они создали в этом году и применяют довольно умело, но это временно. У Сталина нет настоящих танковых кадров. Танки – наше оружие, германские молоты, сокрушающие все и вся».

Фюрер не бегал, как это часто бывало, по кабинету, не кричал, внешне казался спокойным. Только когда показывал по карте расположение окруженных дивизий Паулюса и границы котла, – генерал заметил, – пальцы у него дрожали.

При появлении Цейтцлера, нового начальника генштаба сухопутных войск, фюрер несколько изменил тональность беседы, стал резче и официальнее. Он, как бы формулируя для стенограммы, еще раз сказал о главной задаче группы армий «Дон»: коротким и сильным ударом деблокировать Паулюса. Продиктовал в общих чертах директиву по «Зимней грозе» – таково было кодовое название операции, порученной Манштейну.

«Мы останемся на Волге, никто нас оттуда не сдвинет. Наши танки, как зимняя гроза, прорвутся к Паулюсу, и тогда мы будем иметь трамплин для нового прыжка».

По всей видимости, эти слова адресовались истории. Фюрер произносил их, опять-таки не обращаясь ни к кому из присутствующих.

Заметив вставшего из-за стола генерала, он только кивнул. Аудиенция закончилась.

Да, непростая задача изложена в директиве «Зимняя гроза», это хорошо понимал генерал: деблокировать трехсоттысячную группировку – двадцать две дивизии, сто шестьдесят отдельных частей, которые русские плотно зажали в клещи. К тому же противник не остановился, его танки и пехота развивают наступление.

Во время аудиенции, когда кто-то заговорил о резервах для Манштейна, фюрер показал пальцем в сторону Цейтцлера, но потом все-таки сказал, что несколько дивизий уже идут из Польши и Германии, кое-что перебрасывается из Орла, из Воронежа.

– Что касается рокировки сил из-под Москвы, то Манштейн получит на этот счет указания Цейтцлера, – добавил он.

Генерал-майор Крафт посмотрел тогда на Цейтцлера и подумал: «А ведь на этом месте сейчас был бы Паулюс, не приключись та история на Волге! Многие говорили, что фюрер остановил свой выбор именно на Паулюсе, считая его наиболее подготовленным оператором, вполне способным заменить Гальдера».

Сейчас Гальдера убрали, свалив на него все осенние неудачи, заменили Цейтцлером, а Паулюс там, в развалинах Сталинграда, ждет спасения от Манштейна, человека, который уже не первый раз выполняет поручения особой важности. После Крыма фюрер возложил на него задачу: окончательно решить судьбу Ленинграда, вынуть эту занозу. Потом, правда, передумал и направил Манштейна в Витебск, поставив во главе резерва дивизий, предназначенных для отпора возможным действиям русских на подступах к Москве. Сейчас Манштейн на юге – в Старобельске, в Ростове, в Новочеркасске собирает в кулак группу армий, призванную действовать от среднего течения реки Дон до астраханских степей и деблокировать Паулюса.

Крафт знал, с каким трудом выбрался Манштейн из Витебска. Три дня не было летной погоды, три раза фельдмаршал возвращался с аэродрома. На четвертый день, позвонив Цейтцлеру, фельдмаршал выехал поездом.

Манштейну дали, конечно, подкрепление из резерва фюрера, с Западного театра. К нему же должны были прибыть дивизии и из глухого района между Москвой и Великими Луками, но, как сообщил генерал Цейтцлер, они прямо с колес брошены в бой против русского мехкорпуса и стрелковых соединений, которые создали угрозу коммуникациям группы армий «Центр». Это серьезно обеспокоило и фюрера.

– Опять русские танки, – сказал Гитлер с раздражением.

А Цейтцлер вынужден был признать, что генеральному штабу только теперь стало понятно, почему танки столь демонстративно двигались по лесным дорогам Калининщины. Русские шли днем и ночью, создалось впечатление подготовки большого наступления. Оживился у них и Западный фронт. Создавалась явная угроза для всей ржевской группировки.

Далее начальник штаба доложил, что командование группы армий «Центр» принимает меры к ликвидации прорыва, и, может быть, ему удастся блокировать русский мехкорпус, но фюрер никак на это не реагировал. Что значит эта блокада в сравнении со Сталинградским котлом! И тем не менее, она уже отвлекла значительные силы, не дает возможности свободно перебрасывать подвижные соединения туда, где сейчас они нужнее всего – в район Тормосина и Котельникова…

Раздумывая теперь над тем, что лично наблюдал и слышал в ставке Гитлера, генерал-майор Крафт перенесся мысленно под Ленинград, судьбу которого этой осенью должен был решить окончательно именно Манштейн вместе со своими крымскими гренадерами. Оттуда тоже можно было бы взять кое-что для операции «Зимняя гроза». Но и там карты спутаны. Одна дивизия уже взята для ликвидации калининского прорыва. И не будет ничего удивительного, если русские этой же зимой вдруг нанесут удар и здесь. Ведь проглядела же осенью немецкая разведка скопление русских резервов, и прежде всего танковых, на флангах сталинградского клина. Чего стоил прогноз Гелена о вероятности русского наступления и в центре, на московском фронте? Этот прогноз разослали по фронтам. Его читал и он. Читал и не сомневался в основательности таких предположений. Да что он – фюрер поверил в это! Недаром в районе Витебска создавался резерв дивизий. Не случайно и Манштейна переадресовали туда же как гарантию от неожиданностей. «Если русские попытаются прорвать фронт в центре, группа Манштейна в несколько дней ликвидирует любую попытку».

Представить себе, что советские войска будут наступать в донских степях, никто не мог. Ни фюрер, ни Кейтель, ни Цейтцлер не допускали такой возможности. Можно ли было думать, что русские после трагических для них событий под Харьковом и на Дону, в Крыму и в районе Волхова смогут осуществить наступление сталинградского масштаба? Фантастично! Откуда что взялось? Эти свежие армии и танковые корпуса, угрожающие теперь всей южной группировке вермахта? Эти Жуков и Василевский, организовавшие такую грандиозную операцию? Эти генералы, так точно и так грамотно замкнувшие стрелы у Калача и Советского? Эти танковые и механизированные корпуса? Откуда все это?.. Разве летнее отступление русских не казалось преддверием их долгожданной, но полной и окончательной катастрофы?..

Самолет резко осел, и генерал почувствовал, как заныло сердце. Он пальцем подозвал адъютанта, сидевшего в переднем отсеке, и попросил принести рюмку коньяка.

9

Полковник Середа, очищая хлебной корочкой дно котелка с остатками горохового супа, вдруг почему-то вспомнил, как первый раз в Анкаре на званом обеде перепутал вилки. Их подали почему-то три, и три ножа. После мяса принесли рыбу. Кое-как поковырял вилкой, оставив добрую половину, – не поддавалась. Осторожно положил вилку на скатерть, обтерев корочкой белого хлеба. Но после обеда протокольщик посольства все же сказал ему:

– Неладно у тебя, Иван Кузьмич, получилось.

– А что такое?

– Да ты рыбу-то обычной вилкой ковырял, а там была специальная вилочка с перепоночками.

Середа расстроился тогда: приехал за границу – и сразу такая незадача. Обошлось. За три года разобрался и в вилках, и в ножах, и в других премудростях этикета. Но к посольской работе так и не привык, а от войсковой поотстал.

Куда-то в даль памяти ушел гарнизон с его размеренным ритмом, строевыми смотрами, изучением наставлений, инспекторскими проверками, пересудами командирских жен. Вернулся Середа в строй уже не на Украине, а в Подмосковье, где формировался корпус Шубникова. Раньше он считался растущим штабным офицером, а тут сразу почувствовал, что отстал.

Генерал Шубников держался в наступлении, как рыба в воде, – все время ощущал пульс боя, внимательно следил за перемещением колонн и боевых порядков, точно знал, когда и кого надо подстегнуть, даже обругать, а кого ободрить, похвалить. Придумал какой-то свой, как говорили, «шубниковский», способ движения танков по снегу. А Середа, по идее, правая рука командира, по существу, лишь фиксировал то, что решал Шубников. И потому нервничал, злился, порой срывая свою досаду на операторах, офицерах связи, работниках разведотдела – ребятах в основном молодых, но уже повоевавших. Особенно его раздражал начальник оперативного отдела майор Бородин – высокий парень с красивым круглым лицом. Середа и сам не понимал, почему, но раздражал он его явно.

Бородин первым доложил о тактическом окружении корпуса, не побоялся произнести слово «котел» и сразу же предложил меры: сосредоточение, круговая оборона, усиление танкового резерва, изменение системы огня. Шубников, не спрашивая мнения Середы, одобрил все эти предложения и добавил, обращаясь к ним обоим:

– Ты, Бородин, будешь при мне. Возьми рацию. А вы, товарищ полковник, соберите штаб в кулак и держите связь с частями.

Середа понял, что сейчас, в той новой обстановке, гораздо нужнее, чем он, этот молодой, расторопный командир в ладном белом полушубке и меховой шапке с не положенным по уставу кожаным верхом.

…Середа поставил котелок и спросил адъютанта:

– Генерал не искал меня?

– Нет.

Полковник поморщился. За все дни, что они находятся в окружении, Шубников ни разу не обращался к нему за советом. Бегал с Бородиным по переднему краю созданной наспех обороны, следил за маскировкой, совещался с командирами бригад, а Середу как бы не замечал. Только на седьмой день прислал за ним автоматчика.

У машины Шубникова собрались все командиры бригад, замполит полковник Кузьмин, майор Бородин, начальник связи подполковник Синица и еще несколько человек. У всех – усталые лица, многие обросли щетиной.

Шубников сбросил с плеч прямо на снег черную свою бурку – память о кавалерии, – раскрыл планшет.

– Прошу взять карты, – без предисловий начал он.

Зашуршали карты.

– Найдите населенный пункт Кузьмичи.

– Чего его искать, – прогудел Куценко, – до смерти не забудем их, эти Кузьмичи.

– Полковник Куценко, прошу внимания, – серьезно сказал генерал. – Найдите теперь деревню Карпухино… Нашли?

Все ответили, что нашли.

– Сюда, на Карпухино, будем выходить с боем. Ориентир – четыре пожара.

– А танки и машины? – это спросил командир мехбригады полковник Пантелеев.

– Оставшиеся танки пойдут на Кузьмичи, на прорыв. Люди, как я сказал, – на Карпухино. Транспортные машины сжечь. «Катюши» взорвать. Минометы и стрелковое оружие – с собой. Раненых вынести на носилках. Всех.

И, обращаясь к начальнику санслужбы полковнику Векслеру, спросил:

– Борис Моисеевич, сколько у нас в наличии носилок?

Векслер почему-то снял очки и скороговоркой ответил:

– Более двухсот.

– Позаботьтесь о распределении их.

Заключил:

– На всю подготовку – два часа. В ноль сорок пять выступаем. Майор Бородин сообщит маршруты.

Люди молча топтались на месте, не расходились. Они ожидали чего угодно, только не этого. Готовы были все броситься на прорыв и сгореть в этом бою. Не удивились бы, если бы Шубников приказал: «Сражаться до последнего». Но уничтожить технику и выходить?! Бросить здесь, в лесу, все, что осталось?.. Это было непривычно, хотя каждый на основе опыта семнадцати месяцев войны давно усвоил: если посидеть в лесу еще сутки-двое, немцы расчленят корпус и уничтожат по частям. Ведь снаряды на исходе, продуктов нет. Ждать своих? Но где они, свои? Да и каждый из собравшихся здесь знал, как это безумно трудно – деблокировать попавшее в котел соединение силами, потерявшими наступательный темп.

Выходило по всем статьям, решение командира правильное. Наверно, единственно правильное. Но все же непривычное.

Полковник Пантелеев – сухонький и уже в летах – прервал тягостное молчание:

– Товарищ генерал, разрешите задать вопрос?

– В чем дело? – Шубников повернул свою толстую шею.

– Это ваше собственное решение?

Шубников нахмурился:

– Какое это имеет отношение к делу?

– Скажи им, Николай Егорыч, – произнес молчавший до сих пор начальник политотдела полковник Кузьмин. – Скажи им, не томи. Пусть люди знают.

– Это решение представителя Ставки.

Все облегченно вздохнули – так, по крайней мере, показалось Шубникову. Им, видимо, не больно-то хотелось выполнять такой приказ командира корпуса. Хотя, разумеется, они бы выполнили: люди военные.

Шубников еще раз оглядел всех: крупного Куценко, маленького, видно, изрядно замерзшего Пантелеева, раненного в голову, совсем молодого майора Ковалева – командира танковой бригады, очкастого, профессорского вида (а он и был профессор) Векслера, гладкого и чистого Бородина (где он здесь моется, черт его дери!). Выходит, все они были готовы к худшему. Не могли же эти повоевавшие уже командиры не понимать, что с ними стало бы завтра, ну, послезавтра.

– Задача ясна? – уже мягче спросил Шубников.

Командиры свернули карты и молча стали расходиться.

– Постой, Семен Захарыч, – окликнул он Куценко, – дело есть.

– Я понял вас, Николай Егорыч.

– Что ты понял?

– Моя дорога ясная – на Кузьмичи, на прорыв.

– Почему твоя? Разве только у тебя остались танки?

– Моя. Я первый вышел на Боковку, да и танков у меня побольше, чем у других.

– Ну ладно, что нам друг перед другом темнить. Будешь командиром танковой группы. Пойдешь по дороге и сорвешь заслон…

– Понятно… Отвлекающий удар…

Шубников обнял его.

– Ты все понимаешь, танкист. Ну, будь здоров. Хороший ты командир!

– Хочу спросить тебя, Николай Егорыч. – Куценко впервые назвал генерала на «ты».

– Спрашивай, Семен Захарыч.

– Как думаешь, мы хорошо воевали?

– Думаю, что хорошо. Во всяком случае, ты воевал, как надо.

– А что же произошло? Почему так все вышло?

– Ты старый вояка, Семен, и не мог не заметить, что немцы здесь свеженькие, с колес.

– Да, я это заметил, и даже сам тебе докладывал об этом, когда взяли в Боковке два состава с имуществом.

– И куда они шли, эти составы?

– Я не генштаб, не знаю. Но думаю, туда шли, на юг.

– И я так думаю, Семен.

– Значит, мы не зря тут шуровали?

Генерал опять обнял Куценко и произнес совсем тихо:

– Нам еще спасибо скажут.

– Положим, там, на юге, о нас не знают, не ведают.

– Разве это важно, Семен, знают, не знают. Для дела воюем.

– Для дела, Николай Егорыч. Благодарю тебя за добрые слова. Ты у меня с души камень снял.

Куценко повернулся и, не оборачиваясь, пошел, почти побежал в сторону рощи, где угрюмо урчали танковые моторы и блестели огоньки костров.

Когда комбриг скрылся за елками, к Шубникову подошел Середа:

– Все танки передаются Куценко?

– Все.

– Подготовить письменный приказ?

– Не надо. Бородин устно передаст по бригадам.

– Может быть, следует зафиксировать это решение? Ведь пробиться через Кузьмичи практически невозможно.

Генерал начал злиться:

– Может быть, вы хотите возглавить танковую группу вместо Куценко?

– Если прикажете…

– Не прикажу, – спокойно сказал Шубников, – выполняйте свои обязанности.

Он повернулся к Середе спиной, забравшись на сиденье «виллиса», и развернул карту.

К машине подошел замполит Кузьмин, протянул Шубникову голубенький листок тонкой бумаги.