Текст книги "Танкисты (Повесть)"

Автор книги: Владимир Баскаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Из-под этой арки одна за другой тянутся к шоссе машины.

Дымясь, покачивается кухня, и на буксирующей ее машине из брезентового шатра высовывается широкоскулое красное лицо повара.

На большой скорости выскакивают два редакционных автофургона – ЗИС и «студебеккер».

Тягачи тащат пушки.

В открытых грузовиках едут девушки в шапках с опущенными ушами. На переднем в кабине – старшина Горобец.

Вчера еще такое пустынное, шоссе сегодня полно жизни. Завывая, несутся автоцистерны. Двигаются танки и самоходки – второй эшелон. Видавшие виды усталые лошаденки тащат на телегах патронные ящики и какие-то мешки. В белых новых валенках и желтых полушубках жмется к краю асфальтовой ленты долгожданная пехота. Боев вглядывается в лица молодых и немолодых солдат, отмахавших от Вислы добрых пятьсот километров. Идти им до Одера еще сто.

Рядом, за баранкой, – Проценко.

Капитан опустил запотевшее боковое стекло и за опушенными инеем деревьями в последний раз увидел высокую колокольню. Остались там навсегда полковник Лебеденко и девушка Галя.

Пленных немцев Боев сдал с рук на руки командиру перебазировавшегося в эту деревню ремонтно-восстановительного батальона инженер-майору Рузову. Тот с любопытством осматривал очень смирных теперь немецких танкистов.

– Где ты их столько насобирал?

– Сдались после боя, – ответил Боев. – А там вон, в лесочке, их танки и бронетранспортеры.

Рузов с недоверием посмотрел на капитана: «Насчет боя корреспондент, наверное, загнул». Однако велел своему заместителю посмотреть машины.

– А кормить пленных чем? – вдруг спохватился комбат.

– Утром мы их покормили. У нас кухня была. А теперь уж ты для них расстарайся. Можешь доложить по команде, что сам захватил двести этих пленных и технику.

– Ладно, корреспондент, разберемся.

…Колокольня растаяла в белоснежном мареве, и воспоминания о Химмельпфорте – о всем том, что происходило там вчера и что было сегодня, – тоже стали тускнеть, как бы стушевываться.

Нескончаемый поток машин шел на запад, набирая скорость.

Вместо эпилога

Из мемуаров генерала вермахта Д. Меллентина

«Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года».

(Д. Меллентин. Танковые сражения).

Из показаний немецкого военнопленного

«По опыту прошлых лет мы были убеждены, что русские и в этом году предпримут зимнее наступление. С этим считалось и немецкое командование. Однако начало наступления русских показало, что наше командование, во всяком случае, не представляло себе ни размаха этого наступления, ни основного направления его».

Из книги генерала вермахта Курта фон Типпельскирха

«Удар был настолько сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянутые по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту».

(К. Типпельскирх. История второй мировой войны).

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Г. К. Жукова

«Наступление развивалось стремительно. Главные силы фронта, разгромив разрозненные части противника и сломив его сопротивление на мезерицком укрепленном рубеже, к 1–4 февраля вышли на Одер и захватили на его западном берегу в районе Кюстрина (Костшин) очень важный плацдарм. <…>

Войдя в прорыв, танковые армии и механизированные корпуса развивали наступление с полным напряжением сил, днем и ночью не давая врагу передышки. Сильные передовые отряды наносили глубокие удары, в то же время не ввязываясь в затяжные бои с отдельными группировками противника. <…>

Глубокое проникновение бронетанковых войск в тыл противника не позволяло немецко-фашистским войскам использовать для обороны большинство заранее подготовленных рубежей. После прорыва привисленских укрепленных рубежей до выхода на познанский меридиан противник не сумел практически ни на одном из заранее подготовленных рубежей организовать прочную оборону».

(Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления).

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

1

Когда Мальцев вылез из танка, он увидел прямо перед собой насыпь с зеленеющей травкой, широкое шоссе на насыпи и вдали, в серой дымке мелкого весеннего дождика, небольшие домики, окруженные деревьями.

На шоссе догорали два танка, а гитлеровские танкисты в черных комбинезонах – трое – сидели около насыпи. Рядом стоял красноармеец-автоматчик и курил.

Из переднего люка вылез на землю механик-водитель старшина Кононов. Он подставил ладони под моросящий дождик и обтер лицо.

Размялся, вынул из нагрудного кармана кисет с табаком, закрутил цигарку.

– Нет ли спичек, Николай? – спросил он Мальцева. Тот подал коробок.

Старшина зажег цигарку, затянулся и сказал:

– Неплохо мы сработали, командир.

– Неплохо, – спокойно ответил Мальцев. – За нами вот эти два.

Он показал на догорающие танки:

– Еще один сжег Косарев. А четвертый артиллеристы подбили.

– А там что? – спросил Кононов, показывая на домики за насыпью.

– Там уже Берлин, вернее, пригород. Но где-то здесь начинается трамвайный путь. Я смотрел по карте.

Батальон капитана Косарева оседлал шоссе, вернее, автостраду и закрепился за насыпью.

Косарев сразу же доложил о захвате автострады командиру бригады полковнику Гольцеву, тот – командиру корпуса.

Генерал Шубников сам приехал на КП бригады, чтобы быть ближе к бою.

КП располагался на опушке леса около каменного фольварка, с чердака которого можно было увидеть автостраду.

Генерал приказал направить в район автострады два самоходных полка и всю артиллерию.

– Это, сам понимаешь, кольцевая автострада, – сказал Шубников полковнику Гольцеву, – а дальше Большой Берлин, пригороды. Сегодня ночью мы будем вести бой на улицах самого города, район Вейсензее. Передай, кстати, майору Косареву мою благодарность.

– Он капитан.

– Майор. Есть приказ по армии. Пусть представит к награде всех, кто вышел на автостраду.

К вечеру бой разгорелся с новой силой. Но теперь на автостраде был не один батальон Косарева, а весь первый эшелон корпуса и почти вся корпусная артиллерия.

Подходили и стрелковые части – шагали пехотинцы. Показались и повозки, которые тащили маленькие крепкие лошадки. Шли грузовики с боеприпасами, двигались пушки.

Через боевые порядки танков и пехоты проносились снаряды тяжелой артиллерии.

2

– Иди, земляк, за мной. Не теряйся.

Это сказал Батьянов, и Боев подумал: почему, собственно, старшина зовет его земляком – ведь Батьянов из Якутии. Потом вспомнил: да, верно, еще в Померании, когда он, Боев, как корреспондент корпусной газеты шел в передовом отряде мехкорпуса, а точнее, ехал в бронетранспортере взвода разведки старшины Батьянова, тот на привале (на талом снегу они расстелили плащ-палатку, нарезали сало и хлеб) спросил Боева, где он родился. Боев ответил: в Череповце. «Выходит, мы земляки, – сказал Батьянов, завинчивая пестро-желтую пробку, – я там в сороковом году лето погостил. У тетки. Тихий городок. Рыбалка хорошая».

Боев, по существу, никогда не был в Череповце; его увезли родители в Ленинград, когда ему не минуло и года, но в его семье часто вспоминали этот городок.

Боев шел за Батьяновым след в след. Батьянов вполне ориентировался в этой кромешной тьме, и потому казалось, что если он так будет идти за старшиной, то не собьется, не свалится в какую-нибудь канаву или воронку и не нарвется на мину.

Впрочем, не все время было темно. Когда в небо вздымалась ракета, тогда были видны черные скелеты деревьев и стены целых и разрушенных домов широкой берлинской улицы.

– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил Боев.

– Главное – спокойствие. Придем.

– К немцам?

– Не паникуй, они за каналом. Разве что на разведку ихнюю напоремся, но им сейчас не до разведки.

Сзади шагали солдаты – четверо. Они шли походкой разведчиков – «на лапах». Боев чувствовал их дыхание, но не слышал, как их сапоги касаются склизкой брусчатки. Он тоже старался идти тихо. Не получалось – два шага тихие, а потом сапог обязательно хлюпнет в лужу или скользнет по битому кирпичу, громко чавкнув.

– Пришли, – сказал Батьянов, – стоп.

– Куда?

– Куда надо. Здесь заночуем.

– Где?

Батьянов не ответил. Он уверенно бухнул сапогом в какую-то дверь. Боев подумал: как он, черт возьми, узнал, что именно этот дом цел, не разрушен?

Дверь открылась быстро, как будто Батьянова здесь ждали, и тоненькая ленточка от керосиновой лампы, которую держал человек в черном пальто, наброшенном на пижаму, пересекла тротуар.

День был для Боева утомительным. Почти до вечера он бродил по улицам Берлина, разыскивая штаб корпуса. Устал. Дома казались пустыми, замшелыми, давно лишенными человеческого присутствия, но он знал, что немцы, покинув квартиры, сидят в подвалах и ждут своей судьбы, которая решается на улицах и площадях гигантского города. Наших солдат тоже не было видно – они вели бой в центре Берлина, и орудийные, танковые и минометные выстрелы слились в протяжный гул, который вот уже седьмые сутки висел над городом. Подсобные и тыловые службы, штабы располагались либо в первых этажах больших домов – в бывших конторах и магазинах, – либо в подвалах. На чердаках – наблюдательные пункты. Иногда по улице мчался куда-то танк, грузовик с пушкой на прицепе, колонна бензовозов.

За те дни, что Боев был в городе, он заметил, что война здесь какая-то особенная, не такая, какую он привык видеть вот уже четыре года.

Город был огромен и, в общем, совсем не похож на города, какие встречались на пути механизированного корпуса от Курской дуги до Одера. У Боева хранилась карта-план, очень подробная и, наверное, точная, на которой даже заштрихованы районы, разбомбленные американской авиацией. Но он так и не мог понять этот город, похожий не на столицу страны, а как бы на маленькую страну: городки особняков, озера с островами парков, каналы, серые улицы, снова парки…

Когда они шли к Берлину от Одера, то Боева, да и не его одного, удивляло, почему так долго не видно пригородов Берлина. Лес, лес, небольшие стандартные поселки, снова лес. Берлин, который был совсем рядом, после того как наши танки и пехота прогрызли Зееловские высоты, не давал знать о себе. Он появился внезапно. Когда двадцать первого апреля танковый батальон майора Косарева перевалил через насыпь кольцевой автострады, все увидели, что впереди в дождевой сетке – Берлин. Танки остановились около маленьких, совсем игрушечных садовых домиков. За этими домиками просматривалась серая улица с четырехэтажными серыми домами.

– Вейсензее, – сказал Косарев подошедшему к нему Боеву. Комбат – широкоплечий, плотный – стоял у своего танка с картой в руках. – Вейсензее, корреспондент, понимаешь?

– Понимаю. Исторический момент, северо-восточная окраина Берлина.

– То-то, брат. Ну иди теперь в «летучку», а мы туда двинем. Улица, конечно, пристреляна. Да и фаустники в подвалах. Это точно. Будет бой, иди.

Боев вернулся в ремонтную «летучку», в которой ехал. Но через два часа, когда батальон, потеряв всего два танка, вошел в Вейсензее и остановился у разрушенного переезда через железнодорожный путь, дожидаясь пехоту, он смог, выпрыгнув из «летучки», постоять на земле Берлина.

Разыскав редакцию – ее «студебеккер» и ЗИС стояли за дамбой кольцевой дороги, – Боев написал маленький репортаж «Мы в Берлине», сдал в набор и уехал на попутной машине в передовые части, уже углубившиеся в северо-восточную и восточную окраины города.

В Вейсензее снова попасть не удалось. К утру туда подошли пехота и артиллерия, начался упорный уличный бой.

Маршал Жуков, который держал в своих руках ход сражения за Берлин, приказал командиру мехкорпуса обогнуть город с севера и северо-запада и через сутки ворваться в его окраинные районы уже не с востока, а с запада.

Мехкорпус генерала Шубникова прошел вместе со стрелковыми дивизиями район Веддинга, Плетцензее и оказался в районе больших электротехнических заводов – Симменсштадте. Заводы были сильно разрушены авиацией, однообразные кирпичные дома, выстроившиеся в ряды скучных улиц, – почти целы.

Стрелковые части несколько задержались – им пришлось очищать квартал за кварталом, где еще было сопротивление, а танки с ходу ворвались в Симменсштадт.

Сбив заслоны, бригада полковника Гольцева вышла на берег Шпрее. Подоспели и самоходно-артиллерийские полки, мотострелковые батальоны.

Под артиллерийским огнем саперы начали ладить переправу. По искореженным фермам взорванного железного моста мотострелки переправились на тот берег и захватили плацдарм. Саперам стало легче работать – пулеметный огонь теперь гитлеровцы вести не могли.

К вечеру по понтонному мосту на плацдарм смогли перейти танки и самоходки. Теперь они вели бой в большом центральном районе – Шарлоттенбурге.

Эти заключительные бои были трудными. Улицы в западной части Берлина целые, крепкие. Танкам трудно маневрировать, а в каждом окне может таиться опасность – противотанковая пушка или фольксштурмовец с фаустпатроном. Поэтому танки двигались осмотрительно, им помогали автоматчики десанта, стреляя по предполагаемым засадам.

Но корпус неуклонно двигался вперед, охватывая своими танками и артиллерией веер улиц, идущих к Тиргартену, где был рейхстаг, который штурмовали общевойсковые армии с востока и северо-востока.

Впервые за всю войну – на западе и на востоке – бои в таком гигантском городе, как Берлин, вели танковые соединения.

1-я гвардейская танковая армия генерала Катукова двигалась с юго-востока вместе с 8-й гвардейской армией генерала Чуйкова.

Корпуса 2-й гвардейской танковой армии генерала Богданова, войдя в северо-восточные окраины города, теперь охватывали Берлин с севера и запада, частью сил устремляясь к Потсдаму, а другой частью ворвались в центральный район – Шарлоттенбург и теперь вели бои на подступах к Тиргартену, последнему оплоту гитлеровской обороны.

Но сейчас шли тяжелые бои на улицах гигантского города, опоясанного сетью надземной железной дороги, превращенной в оборонительный рубеж. В столице было множество каналов, протекали две большие реки – Шпрее и Хафель, и все это было заковано в гранит и бетон. Парки, большие водоемы, дома с забетонированными нижними этажами, превращенные в узлы обороны, огромные железобетонные бункеры на перекрестках – все это надо было преодолеть пехоте, танкистам, артиллеристам, саперам.

Трудные, упорные бои…

С юга, форсировав Ландверканал, наступала 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко. На юго-западные окраины города и на Потсдам двигались корпуса 4-й танковой армии генерала Лелюшенко.

Славная танковая гвардия завершала здесь, в германской столице, свой героический путь. Правда, двум танковым армиям еще предстояли новые марши и новые бои – уже не за Берлин, а за Прагу.

3

Наконец танки оказались не на хмурой окраине города с ее бесконечным потоком ровных серых строений, а прямо в центре – на широком бульваре с пестро-нарядными и, что совсем удивительно, почти целыми домами. Боев, приехавший на попутной машине со снарядами в Шарлоттенбург, зашел в один из таких домов. Лестница дубовая, очень чистая, с красным ковром, прижатым надраенными до блеска медными прутьями. Квадратные черные двери. Боев нажал бронзовую фигурную ручку – дверь поддалась. Не заперто. Почему? Боев вошел в квартиру и в прихожей увидел белую наволочку на метле, приставленной к креслу. Это, очевидно, был знак капитуляции: потому и двери открыты. Боев прошел по ковровой дорожке в столовую. Стол застелен желтой цветастой скатертью с кистями, в буфете черного дерева – саксонская посуда. Все чинно, благородно. Нет перевернутых вещей, открытых чемоданов.

Видно, без спешки покинули обитатели квартиры свое жилище, оставив все в полном порядке. Боев спустился в подвал, толкнул дверь. При тусклом свете керосинового фонаря он увидел людей – женщин, детей и стариков, – очень тихо сидевших на скамейках вдоль стен. Различить лица было трудно, и Боеву показалось, что когда он вошел и закрыл за собой дверь, то в подвале стало еще темнее и тише.

Он почему-то сказал: «Гутен таг», – и вышел из подвала на улицу. Улица была такой же пыльной, как и вчера, только пыли не было видно, ее прибило ночным дождиком. Выстрелы слышались справа, за парком.

– Далеко немцы? – спросил Боев пробегавшего через улицу солдата в серой трофейной кожанке.

Солдат удивленно посмотрел на корреспондента.

– Немцы?

– Ну да.

– Так вот они.

Он кивнул на высокий серый дом с пустыми окнами.

– Ты откуда? – спросил Боев. – Из бригады Гольцева?

– Ну да.

– А куда бежишь?

– Я связной командира батальона майора Косарева. Может, знаете?

– Знаю Косарева.

– И я вас знаю.

Боев поправил пилотку и улыбнулся. Теперь и он узнал солдата.

– Твоя фамилия Павлов.

– Он самый.

Боев вспомнил, что с этим самым Павловым он беседовал около Кюстрина, в лесу на плацдарме. Беседовал, но не написал ничего – потерял блокнот. А материал был хороший. Павлов оградил метким автоматным огнем наш танк от немецкого фаустника. Теперь Боеву было неловко за себя. Солдат явно добросовестнее относился к своей службе, чем он к своей.

– Так где ваши танки?

– Вот и танки, – солдат кивнул по направлению к тому же серому дому.

Боев ничего не увидел.

– Где же? – переспросил он.

– Дак вот они, в подворотнях.

Он с удивлением посмотрел на капитана: «Чудной, спрашивает одно и то же. Он и тогда в лесу спрашивал по нескольку раз об одном, все допытывался, как я трех фаустников срезал. Потом о доме спрашивал, о первом бое. Говорил – напишу о тебе в газете. Может, и написал. Газет я давно уж не видел, с самого Одера…»

Теперь Боев заметил наконец танки. Они стояли по правую и левую сторону улицы – в подворотнях и в домовых проломах.

Вместе с Павловым они дошли до танка командира батальона.

Косарева в танке не было. Он сидел на стуле, внутри пролома, и рассматривал карту. Комната была завалена стульями, столами, какими-то ящиками и фаустпатронами. По большой блестящей никелем стойке и батарее бутылок в буфете Боев понял, что здесь была пивная.

– Здорово, корреспондент.

Косарев, невысокий, широкоплечий, с улыбающимся лицом, растопырив как для объятья, руки, шел навстречу.

– Я тебя сейчас одной штукой угощу. Ну-ка, Павлов, принеси.

Вестовой проворно выбежал из пивной и сразу же вбежал обратно. В руках у него был плоский картонный ящик.

– Забирай, корреспондент, – сказал Косарев. – Дарю.

– А что это?

– Открывай ящик, увидишь.

Боев оторвал картонную крышку, в ящике лежали круглые коробки немецкого шоколада для летчиков. Он знал этот шоколад.

– Я возьму одну штучку. А ящик мне класть некуда. Я своим ходом.

– Не хочешь, так я и этот ящик немецким детишкам отдам. Я тут в подвалы уже отправил пять таких ящиков. А то они там голодные сидят.

В помещение вбежал Павлов и громко сказал, обращаясь к комбату:

– Полковник.

– Где?

Боев вышел из помещения и увидел машину и подтянутую фигуру командира бригады полковника Гольцева.

– Чего вы тут делаете? Отдыхаете? Вон, я вижу, и бутылочки какие-то замысловатые разыскали.

Полковник кивнул на бутылки, стоящие в шкафу сзади пивной стойки.

Боев смотрел на полковника и не понимал, шутит тот или говорит серьезно. Косарев стоял, прижав руки к комбинезону.

А Гольцев гудел своим строгим баском:

– Да, на этот счет ты мастер. Видишь, сколько всего раздобыл. Поди, добывал целый день. Притомился на этом деле. А теперь и отдохнуть можно. А немцы? Бог с ними. Пускай себе сидят по-соседски. Они нам не мешают, чего нам их тревожить. Глядишь, через недельку сами сдадутся. Война измором. Хорошее дело. Молодец, Косарев, молодец.

– Здесь была пивная, товарищ полковник. А бутылок мы не трогали. Некогда. Я с утра пробую выбить немцев из этих домов, – оправдывался Косарев, не изменяя своей напряженной позы. – Сунулись, два танка потеряли. У них в каждом окне фаустник. Из водосточных люков и то садят…

– А ты еще раз попробуй. Глядишь, еще тебе парочку сожгут. Ты о подвигах, поди, своих корреспонденту рассказываешь. Нечего сказать, подвиги. Два квартала за день прошли. Видишь ли, дом помешал. Фаустники. Да что вы их, этих фаустников, первый раз видите? Не вы их били на Одере и в Вейсензее? А, Косарев?

– Так точно.

– Что «так точно»? Ну ладно. Шутки в сторону. Дело делать надо.

Они вышли на улицу.

Смеркалось. Только впереди по-прежнему горело какое-то здание и огонь ярко освещал площадь, обрамленную большими серыми домами – теми самыми домами, о которых говорили Косарев и командир бригады.

– Дай-ка твою карту, – сказал полковник.

В просвете витрины возникла высокая фигура в танкистском комбинезоне.

Гольцев оторвался от карты.

– Это ты, Батьянов?

– Так точно, товарищ полковник. – Батьянов вошел в помещение, положив на прилавок автомат, и сразу вышел через пролом.

– Ты откуда?

– Оттуда, товарищ полковник. Смотрел улицу…

– Ну и как там?

– Эта улица у них называется Кант-штрассе.

– Знаю. Впереди должен быть вокзал.

– До вокзала неблизко. Да он и не на этой улице, а чуть левее! На другой. Я дошел с ребятами до самого конца улицы – дальше мост.

– Какой мост?

– Справа и спереди тянется линия надземки. Высокая насыпь, на концах улицы проходы, но они заложены кирпичами и бетонными плитами. А в конце Кант-штрассе железный мост, но проход под ним тоже заложен.

– Танками не пробить?

– Нет, танковая пушка не возьмет. Надо звать саперов и взрывать.

– Саперов я уже вызвал.

– Но чтобы они подошли к мосту и свою работу сладили, надо им помочь огнем из танков.

Гольцев повернулся к Косареву:

– Кто у тебя здесь есть из опытных ребят?

– Я могу повести танки.

– Нет, ты здесь нужен. Здесь чья рота?

– Голубцова.

– Я что-то его не помню. Он новенький?

– Да, с Вислы.

– А Мальцев где?

– Танком командует. Вон его машина стоит.

– А ну-ка позови его.

В подвал вошел маленький танкист с погонами красноармейца.

Гольцев приветливо улыбнулся:

– Здорово, Мальцев. Как жизнь идет?

– Воюем, товарищ полковник.

– Ладно. Вот что, Мальцев, поведешь роту. Надо пробиться к мосту, что впереди на этой улице. Осторожно, но без задержек.

– Понятно.

– Батьянов, что это вот здесь, около моста? – Полковник показал на карте.

– Это, наверное, театр. Большое такое здание, красивое, с куполом и почти цело.

– Так вот, пройдете, ведя огонь с ходу, к этому театру. Встанете за стеной и будете стрелять по баррикаде, что под мостом. Стрелять бронебойными. Десантники вас оградят от фаустников. Баррикаду вы не пробьете, но они тоже не смогут под огнем помешать нашим саперам подойти. Ясно?

– Ясно, товарищ полковник.

Перед тем как уйти к своему танку, Мальцев приветливо улыбнулся Боеву.

– Здравствуйте, товарищ капитан.

– После боя встретимся, – ответил Боев.

В подвал вошел командир роты – старший лейтенант Голубцов, доложил по форме.

– Ты, Голубцов, не обижайся, – сказал полковник, – сейчас роту поведет Мальцев. Ты с какого года на войне?

– С сорок четвертого.

– Ну вот, ты в училище строевую рубал, а Мальцев уже ротой на Калининском фронте командовал. Вот и сейчас роту поведет.

– Я понял, товарищ полковник.

– Ну раз понял, значит, молодец. Если что, заменишь Мальцева. А сейчас действовать по его рации.

Солнце уже почти зашло. Темнело. Посреди улицы – ряды деревьев с молодой листвой. Улица пуста. Только справа и сзади – гул канонады да огонь пожарища впереди не погас.

– Вон, видишь, Косарев, колокольню?

– Вижу, большой отбит кусок.

– Это, судя по карте, Кайзеркирха. Она уже за насыпью. Там дальше зоосад и Тиргартен. Ты возглавишь вторую роту, пойдете по параллельной улице. Пробьемся через насыпь надземной железной дороги, откупорим этот мост, и мы, считай, задачу выполнили. С востока и северо-востока Тиргартен уже охватили наши общевойсковые армии. Идет бой за рейхстаг и имперскую канцелярию. В парке встретимся с нашими. Надо пробиться через насыпь. Надо.

– Пробьемся.

– Сейчас прибудет саперный взвод. Ты посади его на танки. А я поеду на свой КП, надо докладывать генералу Шубникову.

И, обращаясь к Боеву, добавил:

– Хочешь, корреспондент, поедем со мной?

– Спасибо, товарищ полковник.

– Ну, желаю успеха.

Машина выехала из дворовой арки и, прижимаясь к стенам домов, прямо по тротуарам стремительно помчалась в сторону парка.

Когда полковник уехал, Мальцев подошел к Батьянову.

– Слушай, старшина, ты меня не помнишь?

Батьянов внимательно посмотрел на танкиста.

– Не помню, браток.

– А ведь ты меня спас, из плена вызволил.

– Где же это?

– В Белоруссии, под Слуцком…

– Знаешь, парень, многое у меня на войне было. Черт его знает, может, я и тебя где-то видел. Я что-то вспоминаю. Ты у немцев в сарае сидел.

– Точно.

– Помню, браток, это дело. Только вот тебя в лицо не запомнил, прости.

– Да чего там. Спасибо тебе, старшина.

– Чудак, спасибо. Вот выбьешь их из пролома надземки, тогда и будет спасибо. Бывай, браток. Мне ехать надо. Начальнику штаба докладывать.

Батьянов крепко пожал руку Мальцеву и быстро зашагал к своему бронетранспортеру, стоящему во дворе.

А через два часа комбат майор Косарев доложил полковнику Гольцеву, что рота Мальцева и саперный взвод пробили баррикаду и что батальон ведет бой в зоологическом саду.

– Мальцев жив? – спросил Гольцев.

– Жив. Вот он здесь, рядом стоит.

– Ну и молодец. Передай ему, что он награжден орденом Отечественной войны первой степени. Тебя тоже не забудем. Молодцы.

4

Полковник Вагнер взглянул в окно. Все как будто спокойно. Так же стоят ровненькие чистенькие домики. Листья на деревьях начали распускаться. Весна.

Он взял из бювара лист бумаги и перечитал: «20 апреля. Передовым танковым подразделениям русских удалось прорваться в район Барута, находящегося в 18 км от Цоссена.

На основании событий этого дня на фронтах можно сделать следующие выводы относительно преследуемых противником целей: на фронте советских войск четко вырисовывается направление главного удара на Берлин, в то время как наступление в Саксонии и в районе Штеттина имеет целью сковать крупные немецкие силы, прорвать в нескольких местах оборону и как можно дальше продвинуться на запад».

Эту запись в Дневнике штаба оперативного руководства вооруженными силами полковник сделал вчера.

А сегодня? Русские танки уже не в Баруте, а почти рядом с Цоссеном, этой цитаделью генерального штаба. И в военном городке, в его надземных и подземных помещениях, почти пусто. Еще вчера все начальство, да и не только начальство, спешно эвакуировалось в Крампниц, что недалеко от Потсдама. Жгли бумаги, паковали документы в чемоданы и ящики.

А здесь осталась небольшая группа офицеров генштаба и он, Вагнер, за старшего.

Русские танки вот-вот должны появиться у Цоссена. Данные разведки, это знал Вагнер, показывали, что сюда движется 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко. Вагнер знал эту армию. Еще когда он служил у фельдмаршала Манштейна на Украине, ему не раз приходилось отмечать на оперативной карте дерзкие маневры этой танковой армии.

Трудно поверить, это не укладывалось в голове Вагнера, русские танки у Цоссена – мозга вермахта. Ведь именно здесь, в Цоссене, разрабатывался план «Барбаросса», призванный уничтожить Советскую Армию, сокрушить Советский Союз. Там было все рассчитано, все запланировано, все учтено. И Вагнер, тогда майор в танковом корпусе Манштейна, который перевалил через советскую границу в Прибалтике, был, как и все, твердо уверен, что через несколько недель война придет к победному концу. А что произошло? Советские танки здесь, у Цоссена. Может быть, завтра, послезавтра русские солдаты будут в этом кабинете и какой-нибудь офицер или генерал сядет за этот стол. Нет, это не укладывается в голове.

Он знал, что несокрушимая оборона по Зееловским высотам прорвана войсками маршала Жукова и сегодня утром 1-я и 2-я гвардейские танковые армии вместе со стрелковыми соединениями уже ведут бой на восточных и северо-восточных окраинах Берлина. В район Вейсензее вошли русские танки. Снаряды дальнобойных орудий рвутся в районе имперской канцелярии и рейхстага.

Да и Крампниц, куда перебрался генштаб, не сегодня-завтра будет под ударом.

С юга к Берлину стремительно движется фронт маршала Конева.

Жуков, Конев – сколько раз Вагнеру, когда он служил и в штабе фельдмаршала Манштейна, и позже, в генштабе, приходилось вписывать в оперативные сводки их имена…

Полковник Вагнер встал из-за стола, положил отпечатанный листок в кожаный портфель и нажал кнопку звонка.

В кабинет вошел высокий подтянутый фельдфебель.

– Слушайте, Шульц, вы запаковали ящики?

– Так точно.

– А машины пришли?

– Только два грузовика.

– А где моя легковая машина?

– На ней уехал генерал Крафт. С его машиной что-то случилось.

Вагнер хотел выругаться, но промолчал, неудобно при фельдфебеле.

– Хорошо. Грузите машины. Я скоро выйду.

Фельдфебель ушел. Вагнер из ящика стола вынул кобуру с «вальтером», прикрепил ее к ремню. Еще раз оглядел кабинет. Над столом висел портрет фюрера. В шкафах были открыты дверцы и стояли пустые картонки для дел. Он взял портфель, надел кожаное пальто и вышел из кабинета.

На улице было тепло. Светило солнце. Ветер шевелил молодую листву на деревьях.

Но Вагнер уже явственно слышал гул, который доносился с юга и с юго-востока. Значит, они здесь будут или сегодня ночью или завтра.

Он оглядел машину. Конечно, не очень приятно, ему, полковнику, ехать в грузовике.

Фельдфебель доложил, что все погружено, а офицеры его группы уже разместились во втором грузовике.

Добраться до Крампница было совсем не просто. Вагнер несколько раз останавливал машины, рассматривал карту, уточняя маршрут. Лавина советских войск охватывала Берлин с трех сторон, и, это совершенно ясно, в ближайшие дни город будет окружен.

9-я армия генерала Буссе отрезана от Берлина и находится в окружении в лесистом районе южнее и юго-восточнее города. 12-й армии генерала Венка Гитлер приказал прекратить сопротивление на фронте американо-английских войск, покинуть там боевые позиции и устремиться на восток, чтобы пробиться в Берлин, спасти положение.

Четыре дня Вагнер находился в Крампнице, где царила полная неразбериха. Давались какие-то указания, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Прибыли из Берлина Кейтель и Йодль, но потом куда-то уехали.

Несколько раз Вагнера вызывал его непосредственный начальник генерал Крафт, информируя об обстановке в Берлине, несколько раз он сам звонил генералам, командовавшим в Берлине участками обороны.

Генерал Крафт, всегда спокойный и сосредоточенный, на этот раз был явно растерян, говорил сбивчиво, смотрел куда-то в сторону.

– Какие будут указания, господин генерал? – настойчиво спросил Вагнер.

Генерал зло посмотрел на полковника и, помолчав, сказал:

– А вы ведете журнал боевых действий?

– Да, господин генерал.

– Это необходимо для истории. Но, извините, я должен ехать в войска.

По выражению лица генерала Вагнер понял, что речь идет совсем не о войсках. Просто генерал ищет спасения.