Текст книги "Вечное дерево"

Автор книги: Владимир Дягилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Да ты знаешь?!-Песляк повысил голос.-Знаешь, что это такое-отказ от наряда?

Георгий Фадеевич сдернул руки с колен, словно обжегся, ответил с достоинством:

– Я-то знаю... А вот ты... Ты-то вот и не знаешь.

Он встал и неторопливо, но решительно пошел к двери.

– Куда?!-рявкнул Песляк.

Георгий Фадеевич даже не оглянулся.

Песляк злым взглядом смотрел на Кузьму Ильича:

что тот теперь скажет?

Кузьма Ильич был невозмутим, все поглядывал в окно, выходящее в заводский двор.

– Вот она-твоя работа,-произнес Песляк.-Никакой воспитательной работы в цехе не ведется. Не цех, а черт знает что!

Кузьма Ильич поднялся, давая понять, что не желает слушать незаслуженные обвинения.

– Вы все в стороне. А мне за вас вкатывают,– говорил Песляк. – Я не намерен больше терпеть. И этого, между прочим, товарища Стрелкова мы также призовем к порядку.

– За что же?-спросил Кузьма Ильич.

Песляк смолк. Фамилия Стрелкова вырвалась у него под горячую руку.

– Так за что же?-повторил свой вопрос Кузьма Ильич.

– Дурной пример подает. Молодежь портит, – решительно произнес Песляк. – Махинации разные устраивает.

– Никакого дурного примера он не подает..

– Прикрываешь? А обмен, чьих это рук дело?

– Об обмене я знаю. И вообще это мелочь...

– Мелочь... У нас нет мелочей... Из мелочей...

Куницын опять зашуршал книгой.

– А ну-ка, Платон Матвеевич, скажи, – обратился к нему Песляк, абсолютно уверенный в поддержке своего подчиненного.-Мелочь это или не мелочь?

Куницын медленно повернулся, и Кузьма Ильич увидел его лицо, обмякшее, непривычное.

– Ну?!-потребовал Песляк.

И этот окрик как бы перевесил чашу внутренних весов. Куницын одернул пиджак, весь подобрался и ответил негромко, но четко:

– Стрелков тут не виноват.

Песляк тоже медленно поднялся и произнес после паузы:

– Та-ак... Ты, Кузьма Ильич, свободен.

– А у меня еще есть вопросы, – сказал Кузьма Ильич, не желая оставлять Куницына в таком положении,

– После, после.

– Относительно инициативы... Участия рабочих...

По расценкам, по нормам.

Песляк протянул Кузьме Ильичу руку.

– Зайди как-нибудь.

Они остались вдвоем с Куницыным.

– Ты, товарищ, думаешь со мной работать или нет?-спросил Песляк.

На секунду опасения за недобрые последствия этой ссоры овладели Куницыным. Но он тотчас подавил эти чувства.

– Нет,-ответил он и повторил твердо:-Нет, товарищ, не думаю. Повернулся через левое плечо и пошел тяжелым шагом из кабинета.

Журка проснулся рано, открыл глаза, увидел на стене свою фотографию, освещенную солнцем, и сна как не бывало. Тотчас подумалось о том, что случится сегодня. Произойдет встреча с Ганной. Конечно же он разыщет ее. Сперва пойдет в справочное, потом по указанному адресу. Если ее не будет дома, он дождется. Хоть до утра ждать будет.

Журка лежал и думал о Ганне, представляя себе встречу с нею. Она все еще сердится, но он объяснит, и она поймет. Поняла же тогда и даже цветы взяла. А на этот раз, может, так случится, что от удивления и рассердиться не успеет, просто протянет руку, улыбнется и скажет: "Садитесь". Он сядет, и она будет задавать ему знакомые вопросы: куда он поступает? как подготовился? А он тогда и скажет, что никуда не поступает, а идет на завод.

Журка засмеялся, представляя выражение ее лица, когда он скажет эти слова.

"Вот было бы хорошо устроиться и документик показать".

Тут Журка подумал, что сама работа его не притягивает, идет он лишь потому, что это будет приятно Ганне..

"Ну и что? И тоже неплохо..."

_ Он почувствовал себя счастливым оттого, что у него теперь есть Ганна и для нее он готов на все. Такого у Журки никогда не было. То есть было: стремился разряд получить, мячик в кольцо забросить. Но это не то. Сейчас, для Ганны, он готов хоть один против целой команды выступить. Очень это здорово, когда есть человек, для которого охота звезду с неба достать!

Журка чувствовал себя богатым. У него появилось то, чего никогда не было. Цель жизни. Он и не знал, что ему недоставало этой цели. И каким он был бедным...

В комнате родителей послышалось движение. Поднялся отец. Журка тотчас понял, что это он. Отец встает определенно, не рассиживается, не расхажйвается, не потягивается и не зевает. Встанет на ноги и пойдет.

"Да, это ей будет приятно", – подумал Журка и тоже встал.

Отец, увидев его на кухне, кивнул одобрительно.

"А у отца тоже цель,-рассудил Журка.-Его Ганна – его работа".

Это открытие обрадовало Журку. Отец вдруг сделался ближе и понятнее.

Появилась мать. Молча стала возиться у плиты, готовить завтрак.

"Опять не разговаривают",-догадался Журка. Но теперь ссора родителей мало волновала его. Даже смешно было: стоят два взрослых близких человека, молчат, и каждый готовит сам себе завтрак.

Журку одолевало нетерпение. Хотелось скорее броситься на розыски Ганны. Но для этого нужно было пойти на завод, устроиться на работу, получить документик, а уж потом-в справочное.

Мать поставила перед Журкой брызжущую маслом сковородку и сказала:

– Я тебя об одном прошу: не торопись, подумай, еще есть время.

– Ага, – буркнул Журка, лишь бы она отвязалась и не вздумала читать мораль или задерживать его.

Они вышли вместе с отцом и некоторое время шагали молча.

– Поначалу будут трудности, – сказал отец. – Может, не понравится. А ты не отступай. Работа-она слабеньких не любит. Малодушных она презирает. А уж потом, если ты к ней с любовью, то и она... Она тебя на всю жизнь полюбит, такую радость даст... – голос у Степана Степановича потеплел, как будто оттаял.

Журка невольно вспомнил разговор с Ганной: ее голос, ее мысли совпадали с отцовскими.

"Вот бы послушала... Вот бы удивилась... Сразу бы отца зауважала..."

Перед кабинетом начальника отдела кадров отец остановился, снова выпрямился "столбиком". Журка еще никогда не видел, чтобы отец так подтягивался. Это подействовало, Журка тоже вытянулся, как перед ответственной игрой, и шагнул вслед за отцом.

За столом сидел нестарый человек, весь чистый и гладкий, в безукоризненно белой рубашке.

Увидев отца, начальник взглянул не очень приветливо, но затем моментально показал золотые зубы.

– Вот, своего новобранца привел, – сказал отец после того, как поздоровался с завом.-Хочу, чтобы боевым солдатом стал.

– Похвально, – произнес зав таким тоном, будто не похвалил, а обругал отца.

Он все так же, не убирая улыбки, осмотрел Журку, как вещь, которую собирается покупать. Журке от этого взгляда сделалось не по себе, и он невольно ссутулился.

– Школу окончил, а института не выбрал, вот и желает поработать, ума-разума набраться, – объяснил отец.

– Конечно, конечно, – отозвался зав и поправил крахмальные манжеты. Только почему к нам?

– То есть как? – спросил отец, и Журке почему-то стало неловко за него, как будто он провинился в чем-то.

И за себя тоже неловко, потому что из-за него к отцу отнеслись здесь так неприветливо.

– Нечто вроде семейственности получается, – продолжал зав. – Нет, я не против, но другие могут..

– Прошу извинить, – прервал его отец. – Это несерьезный разговор. Парень хочет работать, и ваша задача – поддержать его. Слесаря, станочники нам нужны.

У него даже разряд есть...

– Все ясно, товарищ Стрелков.

Журке стало жаль отца и обидно за то, что их так встретили, и он сказал:

– Да ну, напрочь.

–Что значит "напрочь"?-прикрикнул отец.-Ты будешь здесь работать.

Похудевшее, залоснившееся на скулах лицо его сделалось необычно строгим, такого выражения Журка никогда еще не замечал.

"Вот так, наверное, он и на войне, в ответственную минуту..."

– Я думаю, мне не придется идти к вышестоящему начальнику? -проговорил отец четко и твердо и посмотрел на зава из-под бровей.

– При чем тут вышестоящие началъттки?

– Вы все понимаете. Идем, Журка. Товарищ Хорошевский подумает.

Отец шел впереди нахохлившийся и сердитый. Журка глядел на его крутой, заросший затылок и понимал, что отцу стыдно перед ним за случившееся. "Он ж-е агитировал за работу. Он же не такого приема ожидал".

Журке захотелось ободрить отца, и он произнес:

– Да ладно тебе.

Отец круто обернулся.

– Ты не обращай внимания. Это так. Это временвое.

Окончательное решение в нашу пользу будет. А сейчас пойдем-ка, я тебе настоящих людей покажу.

Журке совсем никуда не хотелось идти, у него было свое дело – разыскать Ганну, но он не мог отказаться, понимая, что отец стремится сгладить недоброе впечатление и просто нехорошо сейчас противиться этому.

Отец взял у Журки паспорт, куда-то сходил и вскоре вернулся с пропуском.

Они перешли дорогу и очутились в большом и гулком цехе. Тотчас со всех сторон раздались всевозможные звуки: что-то позванивало, что-то гудело, что-то ахало, и эхо разлеталось по всем уголкам. Звуки сливались, но не мешали друг другу и не раздражали слух.

Журка вспомнил цех, в котором он проходил практику, и сравнил его с этим, отметив, что там было потише, потеснее, поспокойнее, а может быть, он не замечал ничего вокруг, потому что никогда не оставался один на один с цехом, всегда был с ребятами, они всегда разговаривали, смеялись, разыгрывали друг друга.

Над ними, с мягким шипением, проплывал мостовой кран. Женщина в спецовке поддерживала его за крюк, и казалось, что кран не сам двигается, а это она тянет его, как слона за хобот.

Сравнение рассмешило Журку, и он несколько раз оглянулся на женщину.

– Прими левее,-сказал отец.-Сейчас наш участок будет.

"Очень мне это нужно, мне бы в справочное",-рассуждал Журка, но все так же покорно шагал за отцом.

– Вот он, наш участочек, вот, – повторял отец и вдруг воскликнул:-О! Смотри-ка, кто приехал!

Журка увидел вдали меж станков девушку с высокой прической. Впечатление было такое, будто она держит на голове что-то, как в фильме "Женщины Востока". (Журка прошлой весной смотрел этот фильм.) Это было удивительно и неуместно здесь, в цехе.

"Чего это она?" – подумал Журка.

– Наш бригадир приехала!-произнес отец и ускорил шаг.-Ганна Тимофеевна!-закричал он, протягивая к ней руки.

Тут девушка обернулась, и Журка узнал Ганну. Он напугался и побежал к выходу. Еще не отдавая себе отчета, для чего он делает это и зачем, Журка понимал одно: "Только не тут. Только не при отце".

– Вот хорошо, что приехали, – говорил Степан Степанович, тряся Ганну за плечи.

Она улыбалась в ответ, и вся бригада, окружавшая их, тоже улыбалась.

–Минуточку,-спохватился Степан Степанович.– Я вам хочу представить... Он обернулся. – Где же он?

Извините. Сын со мною был.

Степан Степанович бросился к выходу, но не успел сделать и десяти шагов, столкнулся с мастером. Дунаянц держал Журку за руку и морщил свой саблевидный нос.

– Что ж ты, дорогой, наследника потерял? Бежит.

Спрашиваю, кого ищешь? Молчит. С трудом узнал, что это твое потомство.

– Что же ты?-спросил отец с укоризной и тотчас схватил Журку за локоть и повел за собой.

"Ну, сейчас произойдет,-со страхом думал Журка. – Ну что сейчас будет".

– Разрешите представить: сын мой.

– А мы уже знакомы,-ответила Ганна.

– Вот как?!

– Только вот как зовут его?

– Вот так знакомы, – засмеялся Степан Степанович.

– Я уточнить хочу,-невозмутимо сказала Ганна.

– Виктором,-ответил Степан Степанович, обрывая смех. – А еще Журкой, но это так. Это неофициально.

– Ну, здравствуйте, Витя, – проговорила Ганна и протянула Журке руку.-Я вас так буду звать. Не возражаете?

– Ну да. Это правда.

– Вы тут знакомьтесь, – прервал Степан Степанович, – а я к Кузьме Ильичу зайду.

Кузьма Ильич сидел за своим столом и по привычке чертил толстым ногтем на запятнанном картоне, объясняя свою мысль двум рабочим. Он, не прерывая разговора, приветливо кивнул Степану Степановичу, указал на стул. Вид у него был утомленный, лицо небритое, и оттого начальник цеха казался как бы обуглившимся.

"Горит на работе, – шутливо подумал Степан Степанович, но тут же поправился по-серьезному: – Ив самом деле, он раньше семи не уходит. С него за всех нас спрос.

И за Кирилку, наверное, до сих пор таскают".

Кузьма Ильич закончил разговор, доброжелательно попрощался с рабочими и бросил взгляд на Степана Степановича.

Степан Степанович встал, по старой армейской привычке вставать перед начальством, произнес не громко, но все-таки на военный лад:

– В связи с возвращением товарища Цыбулько разрешите сдать бригаду?

Кузьма Ильич не ответил, полез в стол за папиросами.

– Ничего не выйдет,-сказал он и стал прикуривать.

– То есть как? Вы ж говорили временно, до возвращения настоящего бригадира?

Кузьма Ильич пригласил Степана Степановича присесть, протянул пачку.

– Одну бригаду сдашь, новую примешь.

Степан Степанович затянулся и прерывисто выдохнул:

– Не выйдет. Не желаю.

– Ты же еще не знаешь, какую бригаду.

– Зато знаю свое отношение к этому вопросу. Тогда по неопытности влип, хлебнул по самые брови. Будет.

– Значит, что же выходит? Попробовал-тяжело, и в кусты?

Степан Степанович отложил папиросу на краешек стола.

– В чем дело?

– Вот это другой разговор. – Кузьма Ильич медлил, обдумывая, с чего начинать.-Пришло пополнение.

Школьники, точнее – окончившие школу.

– Почему мне? У меня такой свой имеется. Мне с ним забот хватает.

Кузьма Ильич погасил папиросу и потянулся за второй. Все это он делал не спеша, невозмутимо, так что и Степану Степановичу пришлось сдерживать себя.

– Так как же насчет бригады? – проговорил Кузьма Ильич, не обратив внимания на возражение Степана Степановича.

– Нет, не могу. Я еще не нашел своего места. Сам плаваю, не могу вжиться в коллектив. Мне еще самому надо определиться. Так что разреши этих сдать и быть, как говорится, самим собой.

Кузьма Ильич не отвечал. Порывисто вошел Дунаянц, взглянул на обоих быстрым взглядом.

– В чем дело, дорогие? План полетел или Полина Матвеевна тройню родила?

– Да вот, – нахмурился Кузьма Ильич, – отказывается от нашего с тобой предложения.

– Правильно! – воскликнул Дунаянц и тут же, встретив удивленный взгляд Кузьмы Ильича, добавил:-Правильно, потому что-знаю я тебя-ты с маху, не объясняя обстановки, не поставив задачи. А он какой человек? Военный человек. Привык понимать задачу. Выполнять задачу. Так я говорю?

– В общем так,-усмехнулся Степан Степанович.– Только в данном случае...

– А в данном случае,-прервал Дунаянц,-задача не для каждого. Не каждый с нею справится. Мы доверяем тебе потому, что ты как никто... У тебя опыт работы с молодежью... Правильно я говорю?

– Правильно,только...

– Вот видишь. Шик-модерн. Он все понимает,-обратился Дунаянц к Кузьме Ильичу.

Тот потер лицо ладонью, усмехнулся.

– Но я же еще не дал согласия,-сказал Степан Степанович.

– Но мы еще и не поставили задачу, – парировал Дунаянц. – Представь, что это новобранцы– Они ирибыли в твое распоряжение. Ты знаешь, что с ними делать...

Степан Степанович не отвечал. Снова быть бригадиром ой как не хотелосьВедь это посложнее, чем с брягадой Ганны. Сеня и девушки работать могут, а с новичками – возни не оберешься, она, наверное, не знают, с какой стороны к станку подходить, хотя и разряды имеют. "Вон Журка мой – ну что он может?"

– Мы очень на тебя рассчитываем, дорогой. Ты из них воспитаешь настоящих рабочих-таких, какие нам нужны. Дисциплина, порядок, радивое отношение. Кто сделает это? Лучше тебя никто не сделает. Как я сказал о тебе товарищам из партбюро, все в один голос заявили: "Вай, какой человек! Этот не подведет".

– Так уж и сказали? – усмехнулся Степан Степанович.

– Именно. Хочешь, протокол покажу?

–Да поймите вы,-произнес Степан Степанович, оглядывая начальника цеха и мастера,-я сам еще место не нашел. Повторяю это и буду повторять. Я и с этойто бригадой так плавал – вы и не знаете.

– Зато выплыл, – перебил Дунаянц. – Благополучно выплыл. Это нам известно. – Он поднял руки, давая понять, что с ним не нужно спорить. – Со стороны виднее. А насчет места... – глаза у него азартно блеснули. Именно это и есть твое место. Наставник.

– Чему же я буду наставлять, если я сам еще..,

– Опыту, отношению, любви к делу...

– Он прав, – подтвердил Кузьма Ильич и погасил папиросу о чугунную пепельницу. – Это общее мнение.

Мы тебе зла не желаем.

– Не желаем, дорогой, – повторил Дунаянц. – Всячески помогать будем.

Они смотрели на него с надеждой и доверием, как он, бывало, смотрел на человека, назначаемого на ответственную службу. Ему доверяли. Ему верили. И он не мог, не имел права отказаться.

– Ладно, – сказал Степан Степанович, встал и одернул пиджачок. Попробую,

– Это, пожалуй, правильно вы решили. Лучше поработать, чем идти в институт, который не нравится, -сказала Ганна.

Она работала. А Журка наблюдал за нею. Его обходили, задевали локтями. Кто-то спросил: "Что это за шпиндель торчит?"

Ганна посмотрела в его сторону, как ему показалось, неодобрительно, и это заставило Журку напрячь всю свою волю и уйти.

Он вышел на проспект, остановился у ворот под ажурной аркой.

Вокруг шла обычная жизнь. Все те же люди. Все то же небо, покрытое быстро проплывающими облаками.

Все те же машины, со скрипом притормаживающие у светофоров. И тот же милиционер в белых перчатках.

Ничто не изменилось. И ритм движения все тот же. Как будто ничего не произошло, как будто все осталось по-старому.

А на самом деле произошло чудо. Только никто не знает об этом. Ни один человек.

"Послушайте, люди!-хотелось крикнуть Журке.– Я встретил ее. Нежданно-негаданно, там, где не ожидал встретить. Вот в этом цехе. Можно пойти и увидеть ее за станком. Она такая, с высокой прической.,."

Отец появился нескоро и набросился на Журку с упреками:

– Опять удрал. Что у тебя за манера дурацкая?!

Сказано: жди – значит, жди.

– Да ну, – отмахнулся Журка. – Идем.

– Куда еще?

– Оформляться.

Отцу понравилось его рвение, он, одобрительно кивнув, направился вместе с Журкой в отдел кадров.

Оставив Журку в полутемном коридорчике, отец пошел к заву. Журка смотрел в окно, вниз, на проходившие машины. Он загадал: пройдет до выхода отца четное количество-примут, нечетное-не примут. Насчитал тридцать одну машину, и послышались знакомые, определенные отцовские шаги.

"Ну, все", – с болью подумал Журка и не обернулся, чтобы не показать своего огорчения.

– Все,-повторил отец, словно прочитал его мысли. – Все в порядке.

Тогда Журка обернулся и, не помня себя от радости, обнял отца.

– Ну, ну, не теряй времени,-проговорил отец и покашлял от нахлынувшего волнения.

Начались трудные, суматошные, великолепные дни.

Все и всё сопротивлялось Журке, а он настойчиво преодолевал сопротивление, будто и в самом деле один против целой команды играл. Хуже всего было то, что противники его не спешили, все делали в замедленном темпе, как будто нарочно тянули время. В отделе кадров просили представить то одну, то другую бумажку: справку из военкомата, характеристику из школы, справку о здоровье. И не все сразу, а по отдельности. Принесет бумажку, скажут: "Хорошо! Теперь еще вот что надо".

И он опять бежит.

Но несмотря на всю эту волынку, настроение у Журки не падало. Он понимал: иначе нельзя. Лишь через все это лежит путь на завод, а значит, к ней, к Ганне. И потому все переносил покорно. Чем больше было испытаний, тем с большим рвением он осиливал их.

"Скоро, скоро... Осталось совсем немного".

Наконец все было преодолено, сделано, представлено, подписано, и вот в руках у Журки пропуск, еще временный, но долгожданный.

Он держал его крепко и осторожно и в десятый раз рассматривал каждую буковку, и все ярче, все живее представлял себе, как он завтра перешагнет ворота проходной, войдет в цех наравне со всеми рабочими, как увидит ее и целый день будет видеть и делать все, что она скажет, делать обязательно хорошо, лучше других, чт^ы она радовалась и гордилась им.

– Жура, Жура, Журавель,-раздался знакомый голос за его спиной, и цепкие руки схватили за плечи.

Перед ним стоял Колька Шамин со своей лукавой улыбочкой и качал круглой, как мяч, головой.

Журка не обрадовался и не удивился появлению товарища, и потому Колька спросил:

– Что, опять пружинка лопнула?

– Нормально. Вот... Пропуск получил.

– Тоже мне-счастье. Возьми мой в придачу.

– И ты на завод устроился?

– Заставили. – И Колька нехорошо и витиевато выругался.

Журка насупился. Колька сказал примирительно:

– Тихо, старик... Лучше расскажи, как пролетело время? Почему ты-то здесь? Куда сдавал? На чем погорел?

– Да нет... Мы ж специализировались... У нас разряд.

Колька не дал закончить:

– Не узнаю десятого "б". Такая высота, и не на высоте... А я сочинение на тройку писанул. Хотел год позагорать, да родитель против. Он, знаешь, у меня идейный. Еще Медведь тут. Тоже в аппаратном. Не видел?

Журка передернул плечами.

– Слушай, старик. – Колька привстал на носки, чтобы заглянуть Журке в глаза.-Надо ж отметить. Какникак, первый самостоятельный шаг. Не отрывайся от коллектива. Десятый "б" еще себя покажет. Договорились? В семь вечера у "Севера".

Он еще раз крутнул головой и скрылся в полутемном коридоре. А Журка отправился домой, готовиться к завтрашнему счастливому дню.

Возле кафе "Север" стояла толпа. Журка, приглядевшись, заметил, что стоят все те же праздные типы, которых так не любит Ганна и которые и ему стали теперь неприятны.

– Еще и дорогу загораживают, – пробурчал он и прошел мимо.

– Э-э, куда ж ты? Журавель!-окликнули его.

Подошли Колька Шамин и Медведь.

– Да ну, напрочь. Пошли в другое место.

– Все нормально. Хиляй за мной.

Они буквально продрались сквозь толпу и очутились в большом вестибюле с лестницами. На ступеньках стояли группки и парочки. Почти все девушки курили, показнб и далеко отводя руку с папиросой.

В большом зале, похожем на вокзал, было много народу. Все сидели за столиками и негромко переговаривались, но резонанс был такой, что в зале стоял гул, как будто вот-вот подойдет поезд.

Колька, очевидно, был тут не впервые, потому что чувствовал себя легко и привычно: кому-то кивнул, комуто помахал рукой. Хотя свободных мест как будто не было, он, поговорив с официанткой, сказал товарищам:

– За мной.

Они сели за длинный стол, покрытый стеклом, в неудобные кресла, почему-то напоминавшие Журке кресло зубного врача. (Однажды ему пломбировали зуб, и он запомнил это на всю жизнь.) Журка на минуту закрыл глаза, и гул в зале представился ему уже не гулом подходившего поезда, а гудением бормашины. Журка почувствовал неприятный вкус во рту и невольно проглотил слюну.

– Терпение, старик. Сейчас закажем,-поняв этот жест по-своему, ободрил Колька Шамин.

Колька разыгрывал взрослого, уже поднаторевшего в жизни, разбитного парня. Журка поймал себя на мысли, что он как-то внутренне отдалился от товарищей.

Прошел месяц с небольшим с той поры, когда они вместе с Колькой готовили "шпоры", сдавали экзамены, всего один месяц. А казалось, миновали уже годы, и все, что интересовало сейчас Кольку, совершенно не интересовало Журку.

– А дома нормально? – спросил Журка Медведя.

– Обычно. Мать втихаря вздыхает. А что? Раз надо.

Может, на вечерний поступлю.

Журка вспомнил рассказ Ганны.

– Вполне. При заводе втуз имеется.

– Ну что вы из себя рабочий класс разыгрываете,– вмешался Колька.-Тоже мне-токари-пекари!.. Задачка одна: провилять, стаж схватить, а там институт, на худой конец – армия..,

– Да ну,-возразил Журка.

В это мгновение заиграл оркестр, и Колька воскликнул:

– О! – и посмотрел на товарищей так, как будто он по меньшей мере сделал открытие.

Оркестр .играл слишком громко, и эта громкость, усиленная гулом огромного зала, оглушала и раздражала.

– Как по железной крыше, долбают, – сказал Журка.

Разговаривать было трудна, приходилось кричать, и они замолчали. Принесли шампанское в фужерах, черный кофе в кофейниках и коньяк в маленьких рюмочках.

Колька продолжал изображать из себя "прохюдягу" и кривлялся перед официанткой. Журке захотелось прервать Колькино кривлянье.

– Ну, кинули? – спросил он и вз-ялся за фужер.

Колька повел бровями так, что кожа на -его -блестевшей голове наморщилась.

– Чтобы наш завод накрылся, а мы -раскрылись, чтобы это время-д-ва года-пролетело, -как два дня.

– Не принимаю,-прервал Журка.-При чем завод? Там хорошие люди работают.

– Яркий примерчик, – с привычной иронией предложил Колька.

Журка сказал спокойнее:

– Хочу, чтоб по-честному.

– На кой? – возмутился Колька. – Что, ты на этом деле бизнес собираешься делать?

– Я вообще не собираюсь делать бизнеса.

– Что ж вякаешь? Вот так и начнется. Ты будешь выдрючиваться, а мы хвостами виляй.

– Вы как хотите.

– Ну, уж маком. Все так все. Десятый "б". Верно, Медведь?

Медведь помедлил.

– Мне работать надо.

– Согласен. А тебе? На ф.иг тебе этот завод?

Журка не ответил. Он не мог сказать о причине своего поступления на работу.

– То-то, – удовлетворенно протянул Колька. – И мне он ни к чему. Меня заставили... По указанию сверху. А что? Я... Мы... Что, у нас нет своего серого вещества? Хм... Завод... Токарь-пекарь.

– Там хорошие люди, – повторил Журка, чувствуя, что краснеет, и, чтобы скрыть это смущение, залпом осушил фужер.

Колька кривенько ухмыльнулся.

– Во первых, сир, так шампань не пьют. Во-вторых, предупреждаю, начнешь изображать-я тебя так изображу. В клоунах ходить будешь.

Журка вдруг представил, как Колька высмеет егоон, лысый гад, может,-как все начнут потешаться над ним, как он, с его фигурой, станет посмешищем всего цеха. И Ганна не то что быть с ним, и говорить-то не пожелает. "Принесло его. Может, еще в одну бригаду засунут..."

– Так как? Какие, как говорится, выводы?

– Еще же не начинали, – попробовал уйти от прямого ответа Журка.

– А в принципе?

– Ты ж меня знаешь. Я всегда был товарищем.

– На петушка... Миледи,– Колька пальцем поманил официантку.-Еще по фужерчику... "В жизни раз бывает восемнадцать лет"...

Он забросил руки на плечи товарищей, произнес с придыханием:

– Старики, будем жить красиво. Превратиться в рабсилу еще успеем.

– Что же это такое вы делаете, други ситные? – спросил Песляк, едва Кузьма Ильич и Дунаянц вошли в его кабинет. Он сделал паузу, перешел на добродушный, покровительственный тон: – Переработали, товарищи, недодумали. Ничего, мы поправим. За тем и пригласил.

Только после этих слов он указал им на стулья. И они сели.

Спокойный Кузьма Ильич и более горячий Дунаянц ожидали продолжения разговора. Они еще не догадывались о причине вызова, но и не удивлялись ему. Такое случалось не раз: среди работы вдруг их требовал к себе секретарь парткома. Чаще всего порознь, а тут вместе.

Что произошло? Они не волновались, зная по опыту, что причина вызова может быть самой необычной.

Сегодня оба не чувствовали за собой никакой вины и потому были несколько озадачены вызовом. Что бы он означал? План выполняется. Работа идет нормально.

Никаких ЧП нет. Однако вот вызвал.

Песляк все медлил, рассматривал их, точно видел впервые. Наконец кашлянул и сказал внушительным голосом, будто и в самом деле поправлять их собрался:

– Да я все об этом полковнике. Не на ту клетку ставите. Не туда двигаете, ребята. Верно, и я виноват. Поначалу ему вексель выдал. Надеялся – поймет.

Он развел руками и покачал тяжелой головой, что означало: "Куда там. Не понял".

Оба-и Кузьма Ильич и Дунаянц-сдержанно вздохнули.

– Зря, дорогой! – воскликнул Дунаянц и неодобрительно поморщил свой саблевидный нос.

Песляк откинулся на спинку стула, полуусмешка пробежала по его лицу: "Вот, дескать, разъясняй. А они знай свое".

– Я вас пригласил посоветоваться, а не спорить.

– Слушаем, – покорно произнес Кузьма Ильич и под столом хлопнул Дунаянца по колену: молчи.

– Что, свет клином сошелся на этом Стрелкове?

– Подходящих нет. Мы думали,-сказал Кузьма Ильич.

– Не очень-то думали, – не одобрил Песляк. – Такой цех, и настоящего бригадира не вырастили. Да вы просто своих людей не знаете.

– Если вы знаете-подскажите,-прервал Дунаянц и привстал, готовый возражать.

Кузьма Ильич опять хлопнул его по ноге, и он неохотко сел.

– Ну вот Клепко,. например, – произнес Песляк. – Чем плох?

Кузьма Ильич и Дунаянц не ответили. Но из того, как они посмотрели на Песляка, было ясно, что они против Клепко.

– Работает давно, – поспешил оправдать свою рекомендацию Песляк. – План выполняет и перевыполняет...

За окном раздался прерывистый стрекот. Шоссейннки |А укладывали трубы и долбили асфальт отбойными молот| ками.

| Песляк поморщился, усилил голос:

– Партком считает, что Клепко как раз подходит для бригадира.

– А мы так не считаем, – возразил Дунаянц.

– Для воспитания молодежи Клепко неподходящая фигура, – поддержал парторга цеха Кузьма Ильич.

– Что вы конкретно против него имеете? – спросил Песляк и уставился на Кузьму Ильича.

– Просто знаем его хорошо. – Кузьма Ильич посмотрел на часы, что означало: "Времени нет. И разговор этот несерьезный".

Песляк побагровел,

– Так, так.

– Стрелков – чистая душа, – заговорил Дунаянц, не давая Песляку излить свой гнев на товарища. – Он вошел в коллектив... Его молодежь уважает.

– Мы все продумали,-подтвердил Кузьма Ильич, по опыту зная, что дружный отпор и единение с парторгом может отвести упреки Песляка и остановить действительно ненужный разговор.

Песляк и в самом деле замолчал. Он мучительно думал, как ему быть. Продолжать возражать? Отговаривать? Приводить свои доводы? Как видно, это не поможет. Согласиться? Что-то нет уверенности в этом Стрелкове. Не такой человек нужен в наставники молодежи.

Новые удары отбойного молотка донеслись с улицы и перебили мысли Песляка. Он тяжело поднялся, подошел к окну, прикрыл раму.

– Ну, что ж.., На вашу ответственность, – сказал Песляк.

– Отвечаем,-заверил Кузьма Ильич, Песляк кивнул, и они пошли к двери.

Все это утро Журка чувствовал себя так, будто кто-то специально придерживал его за плечи и не давал разбежаться. Мать в который раз завела разговор о работе, просила одуматься. Отец собирался медленно, брился долго, шел тихо, а у самой проходной начал советы давать.

– Да ладно,-умоляюще произнес Журка.

– Ничего еще не знаешь. Слушай.

Ну конечно, Ганна уже была в цехе. Журка на минуту придержал шаг, чувствуя, как часто и гулко бьется сердце и это биение отдается в каждой клеточке.

Ганна, заметив его, улыбнулась, подала руку и просто, словно об этом уже была договоренность, сказала:

– Так вы нам помогать будете. Присматривайтесь, приглядывайтесь. Людей в цехе узнайте.,,

Он смотрел на Ганну во все глаза и послушно кивал, не вникая в смысл ее слов.

– Вот вам заявка. Сходите на склад, получите сверч ла. Только там Полина Матвеевна. Она добрая, но с крючочком, расспрашивать, ловить будет. Так вы помягче. Понятно?

Журка кинулся не разбирая дороги.

– Куда же вы? – окликнула его Ганна. – Склад в этой стороне. Вон, за зеленой перегородкой.

Журка принес сверла. Потом помог разнести по станкам вновь полученные для обработки детали, потом сбегал и обменял две маленькие коробки на большие по размеру. Потом встал в сторонку и начал наблюдать за Ганной. Он и бегал, и выполнял задания, и торопился все сделать, чтобы снова быть подле нее, следить за каждым ее движением, любоваться ею. Она была сегодня такой, какой он видел ее впервые: сосредоточенной, серьезной, повзрослевшей, но в то же время какой-то очень легкой, ловкой и очень увлеченной. Лицо ее приобрело новый, своеобразный оттенок, изменилось, как картина, когда ее осветят по-иному. Все движения Ганны были просты и экономны, словно у хорошо тренированного человека.