Текст книги "Кровь и золото ислама"
Автор книги: Владимир Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Азакирии
Ереси не обходили стороной и столицу халифата – Багдад. В X веке религиозный проповедник Ибн Абу-ль-Азакир объявил себя богом и богом богов, мессией, первоначальной истиной и творцом мира, который может принимать любую форму и воплощаться в любое свое творение. Он утверждал, что управляет миром, как хочет, может менять его по своему желанию и, вообще, властвует над всеми и свободен во всех своих действиях. Обращающемуся к нему с мольбой он может дать все, что пожелает.
У Ибн Абу-ль-Азакира была своя богословско-философская система, причудливо сочетавшая ислам и гностицизм. Он учил, что каждая вещь и каждый человек в мире имеют свою противоположную пару, которая представляет собой как бы их отрицание и злую сторону. Все известные личности в истории имели своего сатану, иблиса: например, иблисом Давида был Голиаф, иблисом Авраама – Нимврод и так далее. Рай он определял как принятие истины, а ад – как отказ от нее; любой, кто познает истину, становится ангелом.
Сам проповедник называл себя верховным богом, его ученики считались богами более низкого ранга и т. д. Брак азакирии не признавали, считая, что можно вступать в сношения с женами родственников и друзей и брать на время чужих жен. Ибн Абу-ль-Азакир занимался также алхимией, написал «книгу о шестом чувстве» и трактаты об опьяняющих напитках и философском камне.
Ересь Ибн Абу-ль-Азакира, несмотря на ее экстравагантность, была широко распространена в Багдаде, в том числе среди знатных людей. Его ученики были настолько преданы своему учителю, что на суде отказались прилюдно нанести ему пощечину и плюнуть в лицо; наоборот, один ученик обнял его со слезами и назвал «своим богом». По решению шариатского суда проповедника казнили: распяли, убили, голову выставили на шесте, а тело сожгли.
Еретика Ибн Абу-ль-Азакира иногда путали с Мансуром аль-Халладжем, который учил о божественности человека и человечности бога. На самом деле аль-Халладж был одной из «первых ласточек» нового и совершенно особого течения в исламе, которому в будущем предстояло достичь невероятного расцвета и едва не впитать в себя весь ислам. Это учение называлось «суфизм».
Ранний суфизм
Суфизм, сыгравший такую важную роль в истории Востока, в эпоху Аббасидов время давал только первые ростки. Истоки его туманны и неясны: оно появилось незаметно, неизвестно где и как, скромно зародившись в недрах официальной догмы и долго прозябая на обочине магистральной веры. Первое время мусульмане ничего о нем не знали, потом не принимали всерьез, потом начали преследовать – и, наконец, стали его ярыми приверженцами.
Сами суфии представляли себе историю ислама так: сначала были Пророк и его сподвижники сахабы, потом их последователи табиины, за ними следующее поколение – таби ут-табиины, а за ними – суфии. Суфии – это те, кто полностью посвятил себя вере, отказавшись от благ земной жизни. К их числу относили и четырех праведных халифов, каждый из которых, по мнению суфиев, блистал какими-то суфийскими качествами: Абу Бакр был образцом созерцательной жизни и отрешенности от мира, Омар отличался стремлением к чистоте, подлинной нищетой и отвержением от людей, Осман воплощал смирение перед лицом гибели, а Али – стойкость к невзгодам и любовь к Аллаху. Задним числом получалось, что каждый настоящий мусульманин – суфий.
Суфийское течение постепенно растекалось вширь и создавало цепочки учителей-учеников, которые разветвлялись и основывали новые школы. Уже в начале VIII века Хасан из Басры призывал мусульман к покаянию и самоотречению. «Кто читает Коран и верит в него, – говорил он, – тот всегда будет полон страха в этом мире и часто будет плакать». Хасан создал общину «захидов», аскетов, которая распространилась в Дамаске и Иерусалиме. В том же Иерусалиме появилась первая женщина-аскет Рабийа аль-Адавия, писавшая любовные стихи к Богу. Родившись в бедной семье, она была продана в рабство, но хозяин освободил ее за святость, заметив как-то ночью, что она читает молитвы, а перед ней в воздухе сам собой висит светильник. Но и на свободе Рабийа жила в нищете и спала на рваной циновке, положив под голову камень. Она не ела даже финики, которые в изобилии росли вокруг, считая, что это не позволительно для рабы Божьей.
В начале IX века появилось что-то вроде суфийского «монастыря» в Хорасане, основанного Абу-Сайд ибн Абиль-Хейром и подражавшего в своем уставе буддистам. В суфии к этому времени начали записывать всех подряд: правоверных мусульман, шиитов-еретиков, аскетов, мистиков, алхимиков. На мусульманской почве, до сих пор гладко укатанной катком суннизма, стали пробиваться семена более древних учений, пропитанных эзотерикой и крайним аскетизмом. Они ждали только подходящего повода, чтобы проснуться и выбраться на свет, и суфизм дал им этот повод. Новое течение забродило на сомнительных и мутных идеях и субстратах, расползаясь во все стороны и еще не зная, какую форму оно приобретет.
В это переходное время в Египте появились первые настоящие суфийские общины. Здесь блистал Зун-н-Нун – теософ, чудовторец и алхимик, человек, убежденный в истине суфизма, но при этом признанный «безупречным» на суннитском суде халифа аль-Мутаваккиля. В 815 году в Александрии возникла целая партия суфийа во главе с Абд ар-Рахманом Суфи. Учение суфиев быстро развивалось, обрастая новыми понятиями и именами, которые позже заняли в нем основополагающее место. Багдадец аль-Харраз, ученик Зун-н-Нуна, начал проповедовать фана – полное растворение личности в Боге; живший чуть позже аль-Мухасиби ввел суфийское учение о «стоянках» и «состояниях»; ас-Сари первым заговорил о мистической любви, а Баязид аль-Бистами – об «опьянении», позволяющем постигнуть Бога.
Джунайд и его ученики
В Багдаде самым известным суфием был Джунайд, сын стекольщика и торговец шелком. Он неплохо зарабатывал своей торговлей, но вел сдержанный и скромный образ жизни, мало ел, хотя при этом был довольно толст. К суфизму его привел пусть аскета. «Суфийский путь открылся мне не через бесполезные разговоры или диспуты, – говорил он, – а через голод и бессонницу, через отказ от мира и отказ от того, что мне нравилось и что удовлетворяло мое воображение». Всячески сторонясь мира (он отказался стать судьей и порвал отношения с друзьями, которые приняли должность кади), Джунайд считал себя недостойным носить хирку – традиционный рваный плащ суфия. Каждый человек, утверждал он, греховен уже изначально, просто потому, что он есть. Джунайд рассказывал, как однажды спросил у Аллаха, за что ему было послано какое-то трудное испытание, и тот ответил: «Нет большего греха, чем твое существование».
В суфизме Джунайд воплощал благоразумие, равновесие и трезвость. Он был против «опьянений», экзальтированных выходок и опрометчивых высказываний, которые часто практиковали другие суфии. Опираясь на широкое толкование Корана, он пытался примирить учение суфиев с исламом. Отчасти ему это удалось: ученики Джунайда Хасан Тонухи и Мухаммед Садафи открыто проповедовали суфизм в мечетях. Но параллельно с этим и в той же среде развивался совсем другой полюс суфизма: экстатический, бескомпромиссный, враждебный миру, полный вдохновенной мистики и безумных озарений. Его воплощали два других ученика Джунайда – Абу Бакр Шибли и Мансур аль-Халладж.
Отношения Шибли и Джунайда напоминали отношения монаха-послушника и старца. Когда Шибли поступил к Джунайду в обучение, тот обязал его целый год ходить на базар и продавать серу. Потом неофит еще год должен был просить милостыню, причем все, что он собирал, Джунайд отдавал другим ученикам, а Шибли приходилось голодать. Через год учитель допустил его прислуживать своим гостям, странствующим суфиям. Шибли беспрекословно выполнял все их указания и говорил, что чувствует себя худшим из людей, проявляя тем самым совершенство своей веры.
Легко в учении
Позже сам Шибли заставлял своих учеников проходить духовные практики: прожить несколько дней в пустыне без пищи и воды, совершить хадж в Мекку, ничего не взяв с собой. Ему говорили, что ученик в дороге может умереть, но Шибли отвечал: лучше погибнуть на трудном подъеме вверх, чем на легком спуске вниз.
Шибли считали сумасшедшим. В состоянии религиозного экстаза он мог прыгнуть в реку или огонь. В такое время на него надевали цепи и сажали в сумасшедший дом. Когда его называли безумцем, он отвечал: не я, а вы безумны; вы поймете это в Судный день. Он сыпал себе в глаза соль, чтобы не спать, и царапал до крови свое тело, говоря, что истина причиняет ему такую боль, что он не может ее выносить и вынужден наносить себе раны. Когда его одолевали плотские мысли, он хлестал себя сухим хворостом, который всегда держал в своей келье, или бился всем телом о стену. Он говорил, что хочет укрыться в горах, где его никогда бы не нашли.
Шибли проповедовал, что не нужно беспокоиться не только об этом мире, но и о следующем. Он говорил, что хочет сжечь Каабу и сам Рай, чтобы люди любили Бога ради Него самого, а не ради обещанного блаженства. Он завидовал даже дьяволу, потому что тот получил свой «халат осуждения» из рук самого Бога.
Что касается аль-Халладжа, тот еще в юности отверг своих учителей и отправился в Багдад к Джунайду. Проучившись у него двадцать лет, он бросил все, порвал с суфиями и уехал из Багдада. Аль-Халладжа одолевала жажда мученичества и смерти. Он призывал убить его, чтобы пострадать за грехи людей. «О мусульмане, помогите же мне! Спасите меня от Бога! О люди, Бог дозволил вам законно пролить мою кровь – убейте же меня. Так и вы будете вознаграждены, и я обрету упокоение». В другой раз он вознес молитву: «Прости каждому – и накажи меня за их грехи».
В поисках абсолюта аль-Халладж достигал озарений, в которой сливался с истиной и сам становился Богом. «Бабочка летит в огонь и сама становится огнем», – говорил он, а однажды, впав в экстаз, воскликнул: «Я – Аллах!». За это его обвинили в богохульстве. Джунайду, избегавшему всяких официальных должностей, по приказу халифа все-таки пришлось выступить в роли судьи и подписать своему ученику смертный приговор. В судебном вердикте он написал: «Внешне мы признаем его виновным», – и попросил мусульман не мешать аль-Халладжу умереть, «ибо время истины еще не пришло». В 921 году аль-Халладж был казнен: ему дали пятьсот плетей и по очереди отрубили руки, ноги, язык и голову, после чего пропитали маслом и сожгли. Его учение произвело огромное впечатление на мусульман. Даже сто с лишним лет спустя его последователи еще ждали его воскресения и собирались на берегу Тигра у позорного столба, где висело его тело, надеясь, что он вернется.
Теория и практика
Само слово «суфизм» появилось только в X веке. До этого арабы называли это течение ат-тассавуф – «духовное делание», то есть внутренний путь веры в отличие от внешнего. Откуда появился этот термин и какого он происхождения, точно не известно. Некоторые связывали суфизм с греческой «софией», мудростью, другие считали, что суфии назвали себя в честь ас-суффа – самых бедных сподвижников Пророка, живших под навесом его мечети и получавших милостыню от уммы. Возможно, название суфизма произошло от арабского «сафа», чистота: суфии утверждали, что человеческая природа мутна, и только любящие Бога чисты, потому что они полностью исчезают перед Богом, делаясь прозрачными для проникающей в них божественной сущности.
Суфии говорили, что суфизм слишком возвышен, чтобы опускаться до толкования его названия. Возможно, поэтому ему давалось так много расплывчатых определений: это и соблюдение приличий, и добрый нрав, и благожелательность к людям. В суфизме видели очищение души от страстей и пороков, возвышение для обретения духовного совершенства и слияния с Творцом. В одном из хадисов рассказано, что к Пророку явился ангел Джабраил и спросил, в чем суть ислама. Тот ответил – в исхане, чувстве, что ты видишь Аллаха, а если не видишь, то знаешь, что Он видит тебя. Суфии утверждали, что они и есть этот самый исхан.
По одной из самых распространенных версий, суфизм произошел от слова суфф – шерсть. Ношению грубой шерстяной одежды у суфиев действительно придавалось большое значение. Подобно христианским монахам, они старались не использовать одежду, которая хоть чего-то стоила. Некоторые всю жизнь носили одну только джуббу, кое-как скрепляя ее заплатами, другие подбирали ветхое тряпье, брошенное на дороге. Многие вообще не думали об одежде и носили все, что придется. Питались тоже чем попало: тухлыми овощами, скисшей тыквой, гнилой морковью.
Все это мало соответствовало традициям ислама, – Коран не предполагал никакого аскетизма, – но удовлетворяло потребность в подвижничестве и самоотречении, которую испытывали многие верующие. Один арабский князь, побывав в христианской церкви, сокрушался, что христиане лучше молятся Богу, чем мусульмане. Тогда, чтобы опровергнуть это мнение, ему указали на суфиев.
В суфизме было все то же самое, что в монашестве христиан: покаяние, отрешенность от мира, ежедневный пост, бедность, терпение поношений и насмешек, любовь к ближним, смирение и кротость, даже юродство. По образу жизни многих ранних суфиев легко спутать с христианскими анахоретами. Отшельник Увайс из Карана говорил: «Спасение в уединении», – и жил в пустыне, где постоянно молился и не притрагивался к пище. Ас-Сари никогда не ел мяса, делил свою трапезу с птицами и спал только сидя. Аль-Халладж целый год простоял у Каабы босиком и с непокрытой головой, так что в плаще, который он не снимал двадцать лет, поселился скорпион. Другие шейхи не ели, не пили и не спали месяцами и годами, оставались девственниками, селились в пещерах и т. д.
Целибат
Большинство ранних суфиев были женаты, но уже в XI веке аль-Худжвири писал: «Лучшие и благороднейшие суфии – те, кто не женат, ибо сердца их не запятнаны, а помыслы не направлены на порок и похоть». Некий шейх был женат 65 лет, но все эти годы сохранял девственность. Ибн Хафиф женился на всех девушках, которые хотели выйти за него замуж, и тут же разводился, не притронувшись к ним. Многие суфии давали обет безбрачия и не допускали в свою общину женщин.
Преследования
Едва встретившись с суфизмом, традиционный ислам сразу принял его в штыки. Отклонения суфиев от догмы были очевидны и даже вопиющи. Эзотеризм, мистические откровения, тайное знание, крайний аскетизм, экстатические состояния – все это напоминало скорее не ислам, а восточные секты и христианские ереси вроде гностицизма. Тот же аль-Халладж ставил Христа выше Мухаммеда, считал его состоявшим из «духа Божия» и учил о слиянии человека с Богом. Обращаясь к Аллаху, он писал: «Твой дух смешивается с моим духом, как вино с прозрачной водой». Его мало интересовали пророк Мухаммед, законы шариата и все исламские ценности. «Иудаизм, христианство и ислам, как и другие религии, – говорил он, – это всего лишь названия. Цель, к которой посредством них стремятся люди, никогда не меняется».
Ярым гностиком был суфий аш-Шалмагани, утверждавший, что в нем присутствует дух Божий. Иисуса он считал соединившим в себе божественную и человеческую природу, а Мухаммеда – обманщиком, которому Али – истинное воплощение божества – дал 350 лет власти, и этот срок уже на исходе. Его приверженцы отрицали шариат и проповедовали (по словам его противников) общность жен и совокупление с мальчиками, дабы старший «наполнял светом» младшего.
Неблагочестие суфиев, так возмущавшее суннитов, с их точки зрения объяснялось чувством внутренней свободы и высшего мистического знания. Они считали, что там, где есть истина, шариат отменяется. «Часть суфиев, – писал историк Ибн Хазм, – говорила: кто достиг наивысшей степени святости, для того отпадают все заповеди веры, как молитва пост, милостыня и пр., а все запрещенное, как блуд, питье вина и т. п. – разрешено. И по этой причине они даже позволяют себе посягать на чужих жен. Они утверждают: мы видим Аллаха и говорим с Ним, и все, что он вкладывает в наши души, – истина».
Неудивительно, что ранних суфиев преследовали как злейших еретиков. Их пытали, сажали в тюрьмы, предавали мучительной смерти. Крупнейшие представители раннего суфизма: аль-Халладж, Айн аль-Кузат, ас-Сухраварди – были четвертованы или распяты, аш-Шалмагани сожжен на костре. Поэтому многие суфии старались скрывать свое учение или излагать его аллегорически. Джунайд часто говорил иносказательно и обильно насыщал свои труды цитатами из Корана и хадисов. Несмотря на это, его тоже обвинили в ереси, и ему с трудом удалось оправдаться.
Но суфизм вопреки всем гонениям только разрастался и набирал силу. Что бы ни говорили халифы и улемы, для многих мусульман он был образцом предельно искренней веры, выражавшейся не только внешним благочестием, но и всей жизнью человека. Мусульман поражали слова и поступки суфиев, они видели в них святых людей, подвижников, героев веры, приближенных к Богу. В конце концов, почитание и восхищение суфиями выросло до такой степени, что захватило даже иноверцев. Когда в Ширазе в 981 году умер глава суфиев, за его гробом шли не только мусульмане, но христиане с иудеями.
Накануне расцвета
В X веке в суфизме появились песни и чтение стихов, в XI веке начали использовать танцы. Возникли первые тарикаты, завии, силсилы и муршиды. Суфизм все больше приобретал тот вид, в котором мы знаем его сегодня и в котором он своего наивысшего могущества, превратившись в один из столпов ислама.
Часть I. Распад халифата и война династий
Глава 1. Что было на Востоке
1.1. Персы и тюркиРелигиозный раскол и гражданские войны привели к тому, что фундамент центральной власти в арабском халифате треснул до основания. Священного права халифа на власть больше не существовало: чтобы ни говорили законоведы, на практике в государстве главенствовал принцип силы. Если какой-то наместник или удачливый полководец понимал, что политическое равновесие в провинции склоняется на его сторону, он без колебаний объявлял себя суверенным монархом и отпадал от империи, не чувствуя никакой лояльности по отношению к халифу. С другой стороны, его собственные подданные тоже не считали себя ничем обязанным новому властителю и при случае старались отобрать у него часть власти или земли. В это смутное время, состоявшее почти сплошь из мятежей и войн, государи большую часть своего правления занимались тем, что без конца сражались и уничтожали все новых внешних и внутренних врагов. Пока военная мощь и фортуна были на их стороне, они оставались на троне, но как только им попадался более сильный или удачливый противник, старая династия заканчивалась и начиналась новая.
Одним из первых в этой череде самозваных монархий стало правление Тахиридов. Основателем их рода считался легендарный Рустам, персидский полководец, описанный в поэме «Шахнаме». Предки Тахиридов издавна были союзниками арабов, служили их наместникам в Персии и воевали вместе с Абу Муслимом против Омейадов.
При халифе Харуне ар-Рашиде главой всего клана стал Тахир ибн аль-Хусейн, полуперс-полуараб, который считал себя не только Рустамидом, но и членом арабского племени хуза. Воинственный и дерзкий в битвах, он одинаково ловко сражался левой и правой рукой, за что получил от халифа прозвище Зу-ль-Йеминейн – Двурукий. (По другой версии, это имя ему дали за то, что он присягнул новому халифу левой рукой, поскольку его правая уже поклялась в верности старому). Тахир успешно подавил мятеж Рафи ибн Лайса в Самарканде и особенно выдвинулся в гражданской войне аль-Мамуна и аль-Амина, успешно воюя на стороне первого. В отчаянной схватке под Реем он наголову разбил превосходящие войска врага, а при взятии Багдада сумел захватить – и убить – аль-Амина, пытавшегося бежать из города. За услуги, оказанные новому халифу, он получил в управление весь восток и стал фактическим правителем Хорасана.
В Хорасане Тахир, перс среди персов, чувствовал себя как дома. Он прочно держал бразды правления в руках и знал, что в восточных провинциях ему бояться нечего. Это побудило его сделать следующий шаг и объявит себя самостоятельным правителем. Во время одной из пятничных молитв он не упомянул имя аль-Мамуна, что для мусульманского наместника было равносильно мятежу. Вскоре после этого Тахир умер по неизвестной причине. Все были убеждены, что его убили по приказу халифа: аль-Мамун не мог свергнуть его силой, но ничто не мешало ему прибегнуть к яду.
Преемники Тахира не стали повторять его ошибки: формально они признали власть аль-Мамуна и каждую пятницу исправно провозглашали его имя в хутбе, хотя при этом правили своей провинцией, как хотели. Эта формула стала очень популярной в новом халифате: на словах – полное повиновение халифу, а на деле – реальная власть в руках.
После Тахира в Хорасане правил его сын Талха, потом Абдаллах ибн Тахир (до 844) и Тахир ибн Адбаллах (до 862). В какой-то момент багдадский халиф попытался прервать эту наследственную цепочку и назначить в Хорасан своего человека, но быстро понял, что ни к чему хорошему это не приведет. Тахириды оставались потомственными наместниками всех восточных провинций в течение пятидесяти лет. Кроме огромного Хорасана они владели Средней Азией (Мавераннахром), Афганистаном и частью Индии, что составляло обширную территорию, сравнимую с древней Персией. По сути дела, Тахириды составляли целый клан, имевший немалую власть и влияние в самом Багдаде: сын Абдаллаха был главным начальником городской полиции и правой рукой халифа.
После Тахира ибн Адбаллаха к власти пришел его сын Мухаммед, любитель развлечений, быстро растерявший все завоевания своих предшественников и уступивший власть в Хорасане другой династии. Тахириды еще какое-то время сохраняли влияние в Багдаде, но в конце концов утратили все свои привилегии.
В истории Тахириды остались не только как правители, но и как философы и литераторы. Основатель династии Тахир был не чужд философии и проповедовал идеал умеренности. Его письмо к сыну Абдаллаху о качествах идеального правителя стало хрестоматийным в мусульманском мире. Сам Абдаллах, мудрый и просвещенный правитель, славился как ученый и поэт и заботился о всеобщем образовании: когда ему говорили, что простолюдины недостойны заниматься наукой, он отвечал, что науку надо давать всем, а она уж сама позаботиться о том, чтобы остаться только у достойных. О трудах других Тахиридов мы можем судить только по свидетельствам современников: ни один из них не дошел до наших дней.
