Текст книги "В поисках свободы (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Annotation

Дневники выживания искателя приключений.

Кабаков Владимир Дмитриевич

Кабаков Владимир Дмитриевич

В поисках свободы. Полный вариант

Поиски свободы.

Дневники выживания.

Эпиграфы: «Бог создал человека свободным».

Михаил Пришвин: «Лесная капель» – ... Мой лес! Моя Охота! Если бы только побывали они в болотных комариных лесах, часами бы погуляли под песни слепней! И тоже – охота моя! Внешней обыкновенной охотой я скрываю, оправдываю в глазах всех мою внутреннюю охоту. Я охотник за своей собственной душой, которую нахожу, узнаю то в еловых молодых шишках, то в белке, то в папоротнике на который через лесное окошко упал солнечный луч, то на поляне, сплошь покрытой цветами. Можно ли за этим охотится? Можно ли кому-нибудь об этом прямо сказать? Прямо никто не поймёт, конечно, но когда имеешь цель: убить куропатку, тогда под предлогом куропатки можно описывать и охоту свою за той прекрасной душой человека, которая частью приходится и на меня...

Я надеждой живу и радостью своих находок, и я имею возможность этим питаться, потому что более или менее хорошо подготовлен на тот случай, если на вопрос мой кукушке о том, сколько мне жить, она, не докончив своё "ку – ку", ответит мне "кук" и улетит...

«... Итак, я нашёл для себя любимое дело: искать и открывать в природе прекрасные стороны души человека. Так я и понимаю природу, как зеркало души человека: и зверю, и птице, и траве, и облаку только человек даёт свой образ и смысл...»

«Каждый страстный охотник является обладателем огромного и многим вовсе неведомого чувства природы».

«Наша русская охота в руках наших писателей всегда была лишь в малой степени спортом. Если сравнить её с иностранными охотниками... охота у нас в некоторых случаях, как у Прежевальского, была методом познания природы, а в массах охота – это любовь к природе или, точнее, всем доступная поэзия радости жизни. Очень верю, что со временем из нашей охоты вырастет необходимое нам дело охраны природы».

Очерки походов и охот.

В качестве введения, хочу рассказать, как зарождалась эта книга...

Какое-то время, живя в Лондоне, я работал на Первом Русском Радио с Севой Новгородцевым, по четвергам рассказывая о своих таёжных путешествиях, о встречах с медведями, лосями, оленями, волками и прочей лесной живностью.

Севу самого эта тема интересовала и он говорил мне, что в его карьере радио ведущего, я первый такого рода человек.

В разговорах после эфира, я иногда припоминал забытые подробности походов, а он живо интересовался деталями. То, что для меня было обыденностью для него являлось новостью и приключением.

И глядя на его реакцию, я решил написать немного о разных частях России, где я успел побывать и даже имел разные походные приключения и происшествия. Попутно, хотелось поделиться опытом выживания, который удалось приобрести за долгие годы таёжных скитаний; объяснить важность мелочей в "технологии" жизни, в лесном одиночестве.

Когда я написал план, то выяснилось, что это "немного", тянет на книгу.

И мест в России, где я побывал и даже жил подолгу оказалось немало.

Восточная Сибирь и Байкал, Саяны и Крым, Дальний Восток и Байкало-Амурская Магистраль, Карелия и Смоленская область, не говоря уже о Англии, Шотландии и Уэльсе, долинах Рейна и Луары, приморских районах Бельгии и Голландии, о которых я хочу рассказать во второй части книги, сравнивая Россию и Европу.

О выживании, тоже набирается интересный материал. Снаряжение и умение выбрать хорошее место для лагеря и для ночёвки, о собаках и оружии, о следах и породах деревьев...

Всего не перечислить в коротком списке...

Но главное! Мне захотелось рассказать о подсознательном поиске свободы, с которыми связаны все мои путешествия.

Тот же Сева подтолкнул меня к пониманию самого себя.

После встречи на радио в программе БИ-БИ-СИ, которая называлась "Севаоборот", уже прощаясь, Сева сказал мне: – А я ведь тоже, всю жизнь старался оставаться свободным.

Наверное поэтому, мне приходилось нелегко, но я старался не сдаваться. Насколько это получилось, судить не мне, но я старался...

Позже я понял, что Сева действительно свободный человек, при кошмарной занятости на работе. Но он этот путь выбрал сам...

Мы простились и я ушел домой по пути размышляя, почему он это сказал. И мне вдруг стало понятно, что мои рассказы о жизни на природе, он воспринял, как рассказы человека ищущего личную свободу!

Меня осенило! Значит, я удирая в тайгу от людей, просто хотел быть Свободным! И по ощущениям других людей я и был таким Человеком!".

Это открытие ошеломило меня и обрадовало...

Теперь, озирая прошедшие годы, я начинаю понимать, что вся моя жизнь направлена в эту сторону, на поиски свободы – вот как Сева Новгородцев делал в своей работе на радио...

И в какой-то момент, вдруг подумалось, что может быть и я тоже, как и всё живое в природе, инстинктивно стремлюсь к свободе, а значит не зря проживаю жизнь...

Детство и юность. Маневры судьбы.

Уже во взрослом состоянии, я припоминал, как стал лесным человеком...

...Мой отец, родился в деревне на Ангаре, но охотником не был, хотя знал всю деревенскую работу связанную с лесом и показывал это нам, детям: косил сено для нашей бурёнки на лесных полянах, рубил лес, подрабатывая, на очистке дна будущего ангарского водохранилища, собирал ягоды и грибы с воодушевлением, в редких выездах на природу...

Но он, так был занят работой и пропитанием нашей большой семьи, что редко находил время для отдыха или для походов в лес.

Дед мой, сибирский крестьянин, родившийся и проживший всю свою жизнь в деревне Каменка, на берегу Ангары, судя по рассказам отца, тоже не был охотником и потому, моё пристрастие к лесу озадачило родителей. Однако обо всём по порядку...

Первые воспоминания связанные с природой, встают в памяти после трёхлетнего возраста...

Мы с старшим братом идём купаться на дальние, от провинциального городского предместья, озёра, через глубокое болото. До болота, добираемся по пыльной дороге, мимо озера заросшего зелёной ряской. Старшие ребята, с знающим видом рассказывают, что на льду этого озера был расстрелян адмирал Колчак, и что на дне здесь лежат потонувшие винтовки белогвардейцев. После таких рассказов, озеро приобретает значительно – таинственный вид.

Вдруг, посреди дороги находим гору варенья, кажется сливового, лежащего прямо в дорожной пыли, желеобразной лепёхой. Мы аккуратно, сверху берём прямо руками несколько этого варенья и пробуем, – оказалось вполне сладкое и вкусное...

Кто-то говорит, что возчик на лошади вёз бочку этого варенья в станционный ресторан, и бочка, на покатой дороге упала с телеги на землю и содержимое пролилось; а может быть возчик был пьян. Но по тем временам, напиться в рабочее время – это можно было и в тюрьму попасть...

Над вареньем уже роем кружились мухи и пчёлы...

Вскоре подошли к болотине...

В редкое "окно" памяти, вдруг вижу, что сижу на плечах шестилетнего Гены, который старше меня на три года. Пахнет влажной осокой и тёплыми болотными испарениями. В воздухе "шуршат" стрекозы.

Жарко...

Гена погрузившись по горло в жидкую чёрную грязь, переправляет меня на "другой берег", через большую лужу на тропе.

Только сейчас я понимаю, что мог тогда утонуть в этой грязи, споткнись нечаянно Гена...

Таким образом, с опасностями походов я встретился, впервые, уже тогда...

За эти "противозаконные" походы, нам, каждый раз попадало от матери тапком по мягкому месту.

И каждый раз, после наказания шмыгая носом и вытирая слёзы, мы выходили на улицу из дома, с куском хлеба намазанного маслом и сверху посыпанного сахаром и гадали – каким образом каждый раз, мать приходя с работы узнавала, что мы ходили купаться на дальнее озеро.

Только недавно я понял, что покрасневшая кожа на лицах показывала маме, что мы купались и загорали под солнцем...

В те годы, после работы, отец с матерью изредка брали нас с собой и ходили купаться на озеро.

Помню отца плывущего "по – морскому" к противоположному берегу и мать, осторожно, "на цыпочках" входящую в прохладную воду. Я тогда ещё не умел плавать...

Следующий эпизод...

Мне года четыре. Я с восторгом и страхом смотрю на лошадей в нашей роще, рядом с которой мы жили.

Стреноженные "коняжки", почему-то, с разбега перепрыгивают ограждение рощи – довольно высокий забор...

Лошади большие, сильные и кажутся полудикими...

...Первое ощущение другой "стороны-страны" появились в те же времена.

Мы с приятелями – ровесниками путешествуем в "Терра – инкогнито".

Зашли за какие-то "пределы" досягаемости...

Помню деревянный мостик через ручей, который, в священном ужасе первых географических "открытий", воспринимался мною, как громадная река. Больше деталей не помню, но священный трепет вызываемый незнакомой "страной – стороной" остался со мной на всю жизнь...

Много позже, уже во взрослом состоянии, я был на этом месте. От нашего тогдашнего дома этот мостик был метрах в двухстах...

Когда мне исполнилось шесть лет, наша семья переезжает в противоположный, восточный пригород Иркутска.

Отец стал строителем Иркутской ГЭС... Лес там подступал почти к самому дому...

Помню, как мы: я, старший брат и отец, наполовину пешком, наполовину на попутках, добирались из Второго Иркутска (так назывался пригород) на строительство ГЭС, чтобы посмотреть наш будущий дом, в середине ново строящегося посёлка.

А через лесную долину с болотом заросшим мелким березняком, на противоположном склоне, стояли аккуратные лагерные бараки, в которых ещё год назад жили зэки, а теперь временно расселили строителей ГЭС...

Самого переезда не новое место не помню. Наверное я очень переживал разлуку с друзьями и приятелями, с которыми уже был очень близок и с которыми был неразлучен длинные детские, свободные от опеки взрослых, дни.

Помню, как, уже года в четыре, с одним из них, мы, забросили мёртвого воробья, в одну из открытых форточек, а потом убежали и спрятались. Мне было тогда неполных пять лет, но характер уже проявлялся...

Помню, как ходили с братом за хлебом, в булочную на вокзале. Помню эти большие, вкусно пахнущие, так называемые "железнодорожные" буханки хлеба, которые мы с братом покупали отстояв приличную очередь...

Помню, вагон с большой глыбой льда, на станции, в жаркий летний день...

И помню, как мы, отколов от глыбы полупрозрачные, холодящие пальцы кусочки льда, сосали их. Кажется, что это было лучше конфет, о которых мы тогда и не слыхали (зато зубы наши сохранились до старости).

Помню парк железнодорожников и кукольный театр в нём, работавший в праздники.

Уже будучи школьником и читая "Буратино", описания цирка Карабаса – Барабаса, я, каждый раз представлял себе тот кукольный театр, где однажды посмотрели с братом кукольный спектакль...

С этим парком связаны весёлые и грустные воспоминания...

Мать, уже значительно позже, уже взрослому, рассказывала мне, что однажды, в один из советских праздников, старший брат Гена прибежал из парка, и попросил мелочи на мороженное.

Мать дала ему всё, что у неё было, но он вернулся вскоре и шмыгая носом пожаловался, что денежек не хватило и ему не дали мороженного...

Рассказывая этот эпизод из нашего детства, мать каждый раз вытирала платком глаза...

Помню, как ходили в клуб, в кино и смотрели "Тарзана", а потом вся улица кричала, как в знаменитом американском фильме тех дней кричал Тарзан, призывающий к себе, своих друзей, диких животных...

Кино было редким развлечением и потому, из-за отсутствия денег, посмотреть "волшебный" фильм "Пётр Первый", не удалось. Мы только слышали голоса героев фильма, сквозь закрытую дверь клуба...

Жили мы в бараке, и в начале, у нас была одна комната, но потом мы самовольно, по договорённости с отъезжающими, заняли двухкомнатную "квартиру" и уже позже сообщили это в ЖЭК. Всё обошлось...

Надо сказать, что чиновная государственная машина в те времена не была ещё так безжалостно сильна...

...Одним словом позади оставалась "целая жизнь" и потому её было жаль. Видимо от этого, память, стараясь уменьшить потерю, стёрла, на время, сцену расставания с обжитым местом, чтобы избежать длящегося стресса...

По приезду на новое место, родители купили корову чтобы кормить нас, четверых детей. И я им, по сию пору, за это благодарен.

Не только потому, что мы были сыты, но и потому, что я, вырастая в городе, жил в детстве почти, как деревенский мальчишка.

Я знал, откуда берётся молоко на нашем столе, наблюдая как мать по вечерам доила корову. Я помогал заготавливать сено для коровы, и вообще был в хороших отношениях с домашними животными: собаками, коровами, козами, лошадьми...

Это помогло мне не отрываться от того мира, который мы зовём миром природы. Скорее всего, корни моего будущего удивления и восхищения природой лежат там, в глубоком детстве...

Мне было тогда шесть лет и я хорошо помню луговину на окраине посёлка гидростроителей, высокую гору впереди, на которой, по весне, "повисает" сиреневое облако цветущего багульника, травянистый выгон рядом с крайними домами посёлка...

Летом, на восходе, мы с матерью гоним Дочку, нашу корову на выгон, где стадо собирают пастухи. На выгоне зелёная – зелёная травка и объеденные берёзовые кустики по краям... На закате встречаем её там же...

Солнце садиться...

Тёплая, серая пыль клубами поднимается из под коровьих копыт. Небо голубое, окрестные холмы зелёные, воздух прозрачен и свежо – прохладен...

Бурёнки жалобно и просительно мычат, предчувствуя тёплое вкусное пойло в сухом нагревшемся на солнце сарае, под высоким сеновалом...

Помню, что тогда мне нравилось вставать раньше всех детей в округе.

Уже в семь часов утра, предчувствуя яркий, солнечный денёк, в одних трусиках, я выходил из квартиры, садился на завалинку у соседнего дома и грелся под нежарким, но ласковым утренним солнышком...

И наконец, первый большой поход в лес с старшими ребятами, ровесниками брата. Длинная дорога – тропа, окружённая ярко зазеленевшими березняками, с вкраплениями невысоких тёмно-зелёных сосняков. Она ведёт в сторону загадочной, далекой речки Каи...

Весна. Тепло и просторно кругом. В северных распадках, по пути, к речке, ещё прячется весенняя прохлада...

Весёлая босоногая компания, в которой я, – младший вырвалась на свободу, в дикий лес и потому радуется и обменивается впечатлениями.

Брат не очень доволен моим присутствием, но терпит. Ведь ему за меня отвечать перед родителями...

Подробности того похода стёрлись в памяти, а ощущение радости и воли осталось... Тогда, в походе были задействованы все мои чувства. Ночной костёр, запах смолистого дыма, тёмное небо, где – то очень высоко...

Страшные рассказы о домовых, которых, тайком подкравшись, рубят смелые мужики, топором в деревянном сундуке. На срубе выступает кровь. Жуткие подробности рассказов, от которых и дома то, кровь стынет в жилах, а уж здесь, в лесу, подавно...

И вообще мир полон страшных и загадочных чудес...

И тут же, через небольшой перерыв, вспоминается росистое прохладное утро, травянисто-цветочный, матово зелёный влажный луг подступающий к густому лесу; голубое, подсвеченное солнечным золотом, небо; запах чеснока от черемши, рявканье дикого козла – самца косули кажется совсем рядом; холодная прозрачная речка в болотистых берегах, на которых растёт осока режущая ладони до крови, если пытаешься её сорвать...

Горько-сладкая черемша с чёрным хлебом и с солью, на завтрак. Чай, заваренный смородинными листочками с выварившимися прожилками, на бледно – зелёном...

Летучие мыши под стрехой полуразрушенного колхозного сарая, неподалеку от нашего бивуака...

Обратная дорога не запомнилась...

Последнее лето перед школьной порой...

С приятелями ходили смотреть новую школу. Запах древесных стружек и паркетные полы. Просторный зал на втором этаже и маляры красящие оконные рамы...

Спортивная площадка в двух уровнях. Футбольное поле на границе с зелёным березняком. Футбольные ворота, покрашенные белым с перевивом чёрной ленточкой – для контраста...

Помню, что первые месяцы после переезда в посёлок ГЭС, был одинок – ни друзей, ни приятелей. Сидел на куче глинистой земли, рядом с глубокой траншеей, сделанной трактором – канавокопателем, ждал старшего брата Гену из школы, которая находится в пригородной деревне Кузьмиха...

Он приходил возбуждённый пережитой опасностью, и бросив сумку на кухне, ведёт меня назад, по пыльной дороге до песчаных обрывов глинистого карьера, с которых видна загадочная деревня и даже школьная крыша.

Деревенские ребята враждуют с "иногородними" и Гена рассказывает мне о кровавых драках с ними. Он учится уже в третьем классе...

По пути домой, мы из стеблей высокой, похожей на кустарник, травы – полыни, делаем копья, и начинаем бросать их в цель...

Жизнь наполнена приключениями – это я понял уже тогда...

Помню ещё походы за хлебом, в булочную, по тропинке петляющей между строящимися двухэтажными домами....

Иногда, вместе с братом, ходим с вёдрами на коромысле за водой, на водоколонку, стоящую метрах в ста пятидесяти от дома. Посёлок ещё строится и потому, всюду выложены строй – материалы и рассыпан строительный мусор...

Туалеты пока уличные, потому что в домах нет воды.

Рядом с белыми, побелёнными туалетами деревянные же, мусорные баки врытые в землю. И туалеты и мусорка покрашены известью.

Летом от них дурной запах, а зимой все намерзает с верхом. Иногда их, с ломом и лопатой чистят специальные рабочие. Позже я узнал, что этих бедолаг называли в народе иронически – "золотари"...

Мой отец работает на стройке, хотя, я помню, что во Втором Иркутске (железнодорожная станция Иркутск – 2) он был литейщиком и иногда приносил с работы отлитые им сковороды, которые, по воскресеньям, отчищает от нагара и формовочной земли, напильником.

В это время вся семья в сборе и отец, на время прервавшись, заводит патефон, ставит пластинку, которая звонкими голосами весёлого мужского хора поёт: – Ой, вы кони, вы кони стальные! Золотые мои трактора!

Там, во Втором Иркутске у меня много приятелей, с которыми мы ходим неподалёку от дома и иногда уходим к церкви, во время службы, всегда полной народа.

А вокруг множество нищих и инвалидов. Помню бесконечный ряд калек, по обе стороны дорожки, перед входом в церковь. Я боюсь на них даже смотреть: тут и безрукие, и безногие, и слепые, и обгорелые в огне...

С тех пор, русская церковь для меня – место, навсегда связанное с несчастьями человеческими...

Лето, в год нашего переезда в посёлок гидростроителей, было жарким, и мы ватагой ходили на речку Ангару купаться...

В Ангаре, вода была невыносимо холодной. Но рядом, – озерцо, отгороженное от течения, высокой перемычкой. Вода там тёплая, как парное молоко и берега, с противоположной от железнодорожной насыпи стороны, заросли травой и редкими кустарниками.

Я, вскоре научился плавать. Первый раз, как – то очень удобно лёг в воде не бок и заболтал ногами и руками и был очень обрадован, когда получилось проплыть пару метров по дуге – плыть прямо ещё не умел.

Чуть позже, я научился "рулить" и уже плыл по прямой. Потом последовало научение плаванию по "собачьи" – это когда поочерёдно гребёшь ногами и руками лёжа на животе. Потом освоил плавание "в размашку" – то есть руки выкидываешь поочерёдно из воды и гребёшь, помогая себе ногами. Потом – "на спинке". И потом уже для пижонства – "по бабьи" – это когда булькаешь поочерёдно ногами, но руками гребёшь вместе и потому, перед грудью всегда идёт небольшая волна.

Позже, очень быстро научился нырять с высокого берега, головой вниз, в прыжке, и с разбега. И конечно очень просто было нырять "солдатиком" – ногами вниз, вытянувшись всем телом.

В хорошую погоду купались целыми днями и к осени загорали как негры, а волосы выгорали до светло – пшеничного цвета.

Уже через год, я плавал на расстояния по километру и больше, и чувствовал себя в воде, как рыба.

Иногда, после купания, ватагой ходили в ближайшие леса и лакомились поспевающими ягодами.

Но бывало, что я отправлялся на речку один. Однажды, после купания решил взобраться на каменистый обрыв, над железной дорогой и оборвался почти с самого верху.

Скатившись по каменистому крутому склону метров пять, я поднялся и вытирая ушибленные места и кровоточины, пошатываясь – голова от сотрясений кружилась – пошёл к ангарскому заливчику и обмыл кровь и пыль с полуголого тела – летом все ходили целыми днями в одних трусиках.

В остальное время, мы, в своём дворе, играли в футбол. Между двухэтажными домами, вдоль улицы, почему – то были установлены высокие деревянные резные заборы, и получался закрытый прямоугольник, который и становился на время футбольным полем.

Там проходили наши футбольные сражения, на полном серьёзе и со страстью.

Помню одну очень ответственную игру, один на один, с Федей Костровым, моим ровесником из соседнего дома. Вначале выигрывал Федя и я от огорчения расплакался, под смех взрослых зрителей.

Потом, стал выигрывать я, и настал черёд плакать Феде. В той игре я выиграл, что добавило мне уверенности в своих футбольных способностях. Наверное с тех дней началась моя футбольная карьера, которая продолжалась около трёх десятилетий...

Ещё запомнилась тёплая осень и гуляющие, по полотну железной дороги, влюблённые пары. Помню вкус сладкой, вяжущей рот черёмухи, растущей вдоль железнодорожных путей.

Это было, наверное единственное тогда и там место, приспособленное для гуляний.

Посёлок, был не ухожен, и постепенно, по-деревенски застраивался самодельными деревянными сараями и сарайчиками.

Например рядом с нашим домом, был сооружён ряд сараев, вполне сельского вида.

Рядом с одним из них, лежала большая берёзовая колода, с прорубленными внутри колоды кривыми прямоугольными канавками, в которых, как позже выяснилось, маленький старичок из соседнего дома, выгибал берёзовые коромысла, для ношения воды из колонки. Сделанные коромысла он продавал соседям...

Тут же, рядом с колодиной, симпатичный молодой человек – Валя Хорошавин, под вечер, после работы, делал разные физические упражнения. Увидев, что мне это интересно, он показал, как делаются эти упражнения. Я был польщён таким доверием – ведь Вале было уже шестнадцать лет!

Первая школьная осень...

Жёлтые, кружевной вырезки, кленовые листья танцующие под ветром на обочинах дороги; тряпичная сумка, сшитая матерью, с букварём и тетрадками внутри...

Много новых незнакомых детей. Страшный и серьёзный директор, в пенсне, похожий на знаменитого писателя и педагога Макаренко.

Молодая, красивая учительница Лидия Васильевна, с большой светлой косой, уложенной в высокую корону.

Помню сильное желание поскорее научиться быстро читать. Заставляю брата читать книжку со сказками. Ведь он уже в четвёртом классе...

Даже сегодня, "вижу" эти книжные картинки перед собой...

...Потом зима, мороз, заледенелый, утоптанный белый снег на улицах, коньки на валенках, катание с горки по улице вниз, к магазину.

Лошади – "тяжеловозы", запряжённые в сани на скрипучих полозьях, везущие в магазин товары со складов...

Возница в бараньем тулупе, в шапке и с длинной бородой. Лошади шествуют, скалывая зубцами подков, ледяную корку на заснеженной улице...

Ощущение мирной, счастливой жизни, которая прирастает с каждым годом!

Смерть Сталина, грусть и беспокойство старших. Слёзы на глазах...

Растерянность и немой вопрос – как жить дальше?!

Вместе с его смертью, уходит целая эпоха...

... Старший брат ходит кататься на лыжах с крутой горки, за посёлком, перед железной дорогой. Для меня это так же далеко, как Северный полюс...

Зима бесконечно длинная!

Но наконец, снова весна, снова солнце и теплый ветер вдоль просёлочной дороги.

На обочинах, на обсохших буграх, в белоствольных, прозрачных березняках вылезают из серой ещё травы, поодиночке и пучками, жёлтые подснежники....

Потом, на кустах багульника с длинным научным названием "Ро-до-ден-дрон", из коричневых почек появляются сиреневые нежные цветочки, которые можно есть. Вкус вяжущий, сладковатый, но хорошо утоляет жажду...

Праздник Пасхи!

Возрождение жизни...

Крашенные яйца и куличи. Первая весенняя большая уборка. Воскресники – субботники. Взрослые выходят убирать мусор. Все в хорошем настроении...

После воскресника, взрослые садятся за столик под окнами, выпивают и закусывают в складчину. Дети рады этому весёлому объединению родителей...

Старшие ребята, по воскресеньям, ходят куда-то в сторону деревни Ерши, копать землянку. Это их тайна.

Поэтому они в школе шушукаются. Брат меня с собой не берёт...

Старшие ребята в хромовых сапогах и в белых кашне на пиджак. Они пережили войну. И почему-то хотят быть похожи на тех, кто побывал в тюрьме...

Позже, я понял, что это от нежелания становиться скучными обывателями. Романтическая болезнь изувеченной бытом юношеской мечтательности. Кстати, в сегодняшней России, такая же мода, даже у школьных подростков!

...О войне напоминает одноногий инвалид, ещё молодой, купающийся в ледяной воде Ангары...

Он, отец одного из старшеклассников... Позже спился, и опустился, не выдержав мирной, обывательской жизни.

...Незаметно приходит лето.

Вдруг в природе появляются майские жуки. Их много. По вечерам они с громким гудом летят куда-то, мелькая в сумерках то тут, то там. Мы их ловим и садим в спичечную коробку, где они шуршат и потому, кажется, что это игрушечный телефон.

На "охоту" за крупными майскими жуками выходим ватагами, в компании соседских мальчишек. Хвастаемся друг перед другом, кто больше поймал жуков...

Потом праздник Троицы, потоки праздных, празднично одетых людей идущих на берег, в зелёные березняки водохранилища...

Вечером полупьяные взрослые с гармонями и песнями возвращаются домой...

Дети, на другой день, обследуют места пикников и радуются, если находят банки с консервами или сладости. Это законная добыча...

Первые купания, пока ещё в холодной воде.

В облачные, преддождевые дни, иду в рощи за посёлком собирать цветы к праздничному столу. Праздник называется Троица...

Брожу полдня в одиночестве, не замечая времени...

Солнца сквозь тучи не видно. В такие дни время течёт незаметно, тягуче и медленно...

Это первые, пока малозаметные приметы моего будущего...

Я уже различаю разные виды цветов. Самые замечательные – это кукушкины сапожки. Они растут в дальних лесах, в березняках. Удивительно и хрупко красивы. Белые, сочно – нежные кувшинчики с крышечками, с фиолетово – красными пестринками по белому полю. Народные названия этих цветков – "кукушкины сапожки".

Много красивых, тёмно синих колокольчиков. Кое-где, по сырым местам, сохранились алые, на высоких стеблях, жарки. Когда их много, то кажется, что полянка светиться алым, очень ярко, на зелёном.

Но есть ещё белая ароматная черёмуха, растущая у воды или в излучинах ручьев и речек. Залезаю на деревце, всегда почему – то растущее наклонно и ломаю тонкие ветки с кисточками белых лепестков. И словно плаваю в облаке нежного, сладко терпкого аромата...

Ощущения, что делаю что-то плохое, нет...

Это много позже, "охранители" привили с детского возраста, страх сделать "вред" для "хрупкой природы".

Поэтому, за букет цветов, человека могли судить. Изуверский фанатизм "охранителей" привёл постепенно к отлучению человека от матери – природы. Администрирование победило педагогику...

По этому поводу, я ещё много буду говорить в этой книге...

Букеты черёмухи и цветов, благоухали в доме много дней, уже после праздников напоминая о замечательных радостях наступившего, после зимних холодов, тепла...

Эти запахи лечебные – заживляют отмороженные длинной зимой, чувства. Ароматерапия, как сегодня говорят...

...Осенью, на деревьях, из этого черёмухового ароматного великолепия вырастая, созревают чёрные ягоды с косточками внутри, сладко-вяжущие и пачкающие зубы и нёбо коричневым соком-мякотью. Особенно, они вкусны на излёте лета, после первых заморозков.

... Из весны, когда ещё и травы то нет, запомнились сладкие, маленькие, на тонком безлистом стебле, растения – "волчья ягода". А из зелёного лета – съедобная нежная хвоя лиственницы, которую за вкус, в Сибири, зовут "кислица".

Всё это в больших количествах поедалось мальчишками. Они всё пробуют на вкус, как маленькие зверята. Иногда это опасно.

Помню смерть от случайного отравления двух братьев погодков, которые выкопав корешки, похожие на зародыши морковки, наелись этого. Весь посёлок переживал их смерть и на какое – то время, детей перестали отпускать одних в лес...

... Увлёкшись, я пропустил очень важный период моего раннего детства!

Меня, в шесть лет увезли на лето в деревню к бабушке. Непонятно, почему меня отправили в деревню одного. Может быть подкормиться?

Деревня называлась Каменка, и там я прожил в полном одиночестве два с лишним месяца. Бабушка жила одна в деревянном доме, с дощатой крышей, на которой, в конце лета сушились ягоды клубники, собранную взрослыми и подростками, в степи, на приангарских холмах.

Там и тогда, я был одинок, как Иов, во времена его несчастий. Но из этого неслышного одиночества, осталось несколько ясных воспоминаний...

... Я стараюсь погладить котёнка, который убегая, залезает в темноту, под стол. Подойдя, становлюсь на колени и заглядываю вниз. Оттуда, из темноты, светятся на меня страшным зелёным светом два огонька. Я в испуге вскакиваю, отступаю назад и падаю в открытое подполье, куда бабушка полезла за картошкой...

Очнулся на кровати и увидел над собой лицо бабушки, что-то шепчущей надо мной и прыскающей на меня водой изо рта...

Или вот страшная "драка" коров в загоне, когда одна корова, сопя, громоздится на другую. Я испугался, но вокруг, почему-то много взрослых, которые ничего не делали чтобы разнять "дерущихся".

Деревня летом, серого цвета, с холодно – голубой речной водой и синим, выцветшим небом. Дождей, в моих воспоминаниях, почему – то не было...

Или вот...

Летний вечер. Я, с двумя молодыми дядьями, плыву в лодке, на рыбалку.

Сумерки. Зеленовато – синяя, хрустальная вода пахнет свежестью и огурцом. Так пахла только большая вода в Ангаре...

Я сижу в лодке, замёрз, хочу есть, но молчу.

Молодые дядья, ловят на удочки крупных, блестяще серебристых харьюзов и складывают их в цинковое ведро. Мне, дрожащему от сумеречной прохлады, дают кусок сырой рыбины и я пытаюсь её есть...

...Потом, мать со смехом любила рассказывать, как она приехала за мной в сентябре, в начале по железной дороге, потом на катере по Ангаре.

А я, встречал её стоя на подмёрзшей дороге, разбивая голой пяткой лёд в дорожной луже. Тогда, мать не могла на меня надеть новые ботинки, привезённые из города.

Потому, помыв мне заскорузлые от пыли и коровьего помёта ноги, немытые всё лето, мазала их сметаной, в надежде, что кожа размягчаться.