Текст книги "Призраки коммунизма (СИ)"

Автор книги: Владимир Бойков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

23

После полудня, когда трудовой день у работников умственного труда Коммунякии закончился, Культя, воспользовавшись тем, что Кнут куда-то отошёл, как бы невзначай оказался рядом с Васей. Посопел, покряхтел и как бы ненароком осведомился, не соблаговолила бы девица откушать яств в каком-нибудь местном ресторане, и как бы, между прочим, заметил, что постоянное потребление тыквочек и картошек ухудшает пищеварительные процессы, в связи с чем порекомендовал кушать время от времени хотя бы немного мяса.

К удивлению критика, Вася сразу согласилась и сообщила, что знает подходящее заведение, в котором подают изумительные закуски и, что особенно примечательно, тамошние работники никогда не пристают к девицам со своими потребностями, поскольку, как ей говорили, они все до одного – пидарасы.

Сява, растопырив уши, с восторгом прислушивался к разговору. Усиленно жестикулируя и подмигивая Культе, он показывал на пальцах, сколько раз он предполагает откусить от тыквочки критика, в связи с претворением в жизнь деловых рекомендаций.

Заведение располагалось в старинном бомбоубежище, которое никак не могло обвалиться, потому что было отлито из прочного бетона с арматурой из железнодорожных рельсов. Это был лучший ресторан Краснославска, а, возможно, и всей Коммунякии.

Несмотря на раннее время, помещение не пустовало. Собирались здесь в основном товарищи с выдающимися способностями, реализация которых позволяла им значительно увеличивать возможности в деле потребления.

Культя усадил Васю за свободный столик, сплетённый из ивовых прутьев. Тут же подлетел проворный официант.

– Два пива и закуску, – потребовал кавалер, балдея от собственной щедрости.

– Есть жареные клопы. Только что прибыли из Красноздравска.

– На чём пожарены?

– На собственном сале.

– Вот если бы на крысином, – скривился Культя. – А, ладно, неси.

– Имеются печёные вороны, – предложил официант.

– Одну можно.

– Копчёные крысы у нас превосходные.

– Парочку, – сказал критик важно. Тут же, что-то прикинув, поманил работника пальцем.

Официант услужливо пригнулся.

– Не очень крупных, – тихо, так, чтобы не слышала Вася, добавил ухажёр.

– Имеются солёные опарыши, тараканы, жареные гусеницы – свежайшие, – не унимался официант.

Культя нахмурил брови. В кармане у него лежало всего два фантика.

– Опарышков принесите. Говорят, они у вас неплохие.

– Отборные. Для откорма приобретаем лучшие трупы в округе.

– А худшие куда деваете? – хитро прищурился критик.

– Худшие не берём. Бракуем.

– Все так говорят. А сами, как только попадётся труп посуше, покостлявее, как только крысы им побрезгуют, так сразу опарышкам-то его и скармливают. А на сухом мясе жирного опарыша не взрастишь.

– Напраслину возводишь, товарищ, – недовольно зашевелил губами официант. – У нас, знаешь ли, марка, класс! Мы не можем позволить себе фальсификацию продукта. Сомневаешься? Пройди в откормочный цех. Убедись воочию.

– И пойду, – строго ответил Культя. – Но потом. По долгу службы, так сказать. А сейчас – исполняй-ка заказ.

Официант удалился. Вскоре он принёс две кружки пива. Тут же появилась тарелочка с клопами, пузатые бело-розовые опарыши и запечёная прямо с перьями ворона.

Культя с маху отцедил половину пива, аж дух перехватило, схватил самого крупного клопа за хоботок, оторвал лапки и отправил тушку в рот. Вытер выступившие слёзы, шмыгнул носом и обеспокоенно закряхтел, посматривая, как его подруга споро разделывается с вороной. Чтобы сильно не отставать, кавалер подцепил сразу нескольих опарышей и стал глотать их, не прожёвывая и почти не наслаждаясь. Он слегка расстроился, определив, что полакомится вороной ему уже не придётся, хотел было выхватить кусочек, но опомнился, сообразив, что всё это обжорство затевалось исключительно, как средство соблазнения. Культя заставил себя прекратить пожирать опарышей и пододвинул блюдо девице. Та благодарно покивала, сделала затяжной присос к кружке и захрумкала солёненьким деликатесом.

– А ты – клёвый товарищ, – приободрила чуть скисшего ухажёра Вася, подтягивая поближе тарелочку с клопами.

Вообще-то Культя не считал себя обжорой. Как каждый честный Коммунист, он умел довольствоваться малым, так что вполне мог обойтись и без всех этих вкусностей. И где-нибудь в другом месте, где не витали бы столь дурманящие запахи, и где перед глазами не мелькал бы рот, блаженно пожирающий яства, можно было бы и не думать о еде, но именно сейчас не думать о ней было невозможно. Нервничал он, впрочем, не столько от жадности, сколько от страха, что расходы окажутся напрасными, что Вася начнёт отговариваться и хитрить, когда дело вплотную приблизится к потреблению её прелестей. Надо было срочно искать необходимые слова, но самые подходящие никак не выговаривались, а всевозможные заменители женщина могла истолковать превратно и потом в самый ответственный момент отпереться. Культя проклинал себя за нерешительность, но в такие моменты его всегда клинило. Критик с надеждой посмотрел на девицу. Та чуть смутилась и, потупившись, произнесла:

– Я подожду тебя снаружи, а ты пока расплатись. Только не задерживайся долго.

– Я? Да я мигом, уж я-то… – Засуетился её новый ухажер.

Вася мило улыбнулась и поспешила к выходу.

Культя быстро облизал тарелки. Официант уже стоял за его спиной.

– Изволим расплатиться?

– Вот именно. – Критик вынул из кармана два фантика, замялся на мгновение, но протянул оба. – А ещё… я бы хотел…

– Мало, – кратко пресёк официант Культины поползновения.

– Да ты что?!

– У нас всё-таки ресторан, а не пивнушка.

Тут только Культя сообразил, как сплоховал, не поторговавшись наперёд за каждое блюдо. Конечно, он мог и не платить, поскольку в Коммунистическом обществе всё бесплатно, но, съев чужую еду, являвшуюся личной собственностью, он обязан был предоставить её владельцу что-то взамен. Его могли заставить отработать на какой-нибудь грязной работе, могли избить ради потехи, могли…

Официант прошёлся вокруг попавшегося клиента. Из кухни поглядывали заинтересованные повара.

Культя сунул руку в карман, вынул из Партбилета иконку Кузьмича, поцеловал её и протянул официанту.

– Мало, – сухо отрезал тот.

Культя побледнел, сжал челюсти. По красноречивым взглядам, нагло ощупывающим его фигурку, он уже понял, чего от него хотят хозяева заведения.

– Я думаю, спор о соизмеримой ценности моих предметов и вашей закуски мы решим на Парткоме, – произнёс Культя, каменея лицом, одновременно стараясь унять судорогу в том самом месте, на которое зарились труженики общепита.

– Деньги в нашей стране не имеют стоимости, – резонно изрёк официант.

– А это? – Культя указал на иконку.

Официант задумался. Безусловно, ценность иконки Кузьмича при умелом расхваливании оной превознеслась бы её хозяином до небес, и Секретарь, поддавшись идеологическому экстазу, вполне мог принять не практическое, а политическое решение.

– Ладно, – сдался официант, с пренебрежением сгребая добычу в карман. – Некогда мне по Парткомам шляться.

22

Культя вылетел на улицу с признаками сильнейшего негодования на лице, утешаясь лишь тем, что его ждут снаружи. Но Вася успела куда-то улизнуть. Неудачливый ухажер присел на бетонный обломок и попытался заплакать. Но слёз не было. Наверное, злость перевешивала жалость. «Где же она, где?!» – ярился Культя.

Ему уже ничего не хотелось, но практичность подсказывала, что упускать девицу после таких несоизмеримых затрат – неблагоразумно. Тем более, что в Коммунякии проживало не так уж и много полноценных особей женского пола. Умирали они раньше мужчин, потому что средство к существованию у них имелось одно – собственное тело. Дети в Коммунякии рождались редко, поскольку Партия не давала никаких рекомендаций по методам их зачатия. Наверное, в этой стране вообще не знали бы, как делаются дети, если бы не всесильные инстинкты и устные поучения доброхотов. Особенно мало рождалось девочек. Сама природа, видимо, щадила эти слабые существа и не программировала их большого количества. Но мужикам от этого было не легче. В стране, изнурённой онанизмом, лучше всех себя чувствовали приспособленцы, которые на все лады расписывали преимущества анально-орального сношения. Тем не менее, несмотря на очевидную доступность предлагаемых ими методов, в Коммунякии всё еще оставалось немало сторонников классического совокупления, к коим и относил себя Культя.

Однако предмет его сексуального хотения куда-то запропастился. Критик скорбно вздохнул, поддёрнул штаны и побрёл прочь. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как его окликнули:

– Эй, эй, ты куда?

Это была Вася. Она схватила критика за рукав и потащила за собой, весело приговаривая:

– Цирк в городе объявился. Идём скорее. Представление вот-вот начнётся. Я цирк ещё ни разу не видела.

– Бесплатный? – поинтересовался Культя.

– Почти. Вход – всего один фантик.

Критик резко затормозил.

– Ты чего? Это же цирк!

Культя потупился. Зашмыгал носом.

– Нет у меня больше фантиков.

– Ты же похвалялся, что зажиточный, что у тебя и фантики есть, и иконка, и даже таз.

– В ресторане этом… меня… обмухлевали. А таз я Сяве на сохранение оставил.

– Эх! А я размечталась, что ты меня в цирк сводишь. Я бы отблагодарила.

– Да уж сводил бы…

Девица сунула руку под рубаху, пошарила и вытащила помятый фантик.

– М-да… – сказала она. Осмотрела невзрачную бумажку, взглянула на жалкого дружка. – Ладно. Пойдём. – Вася решительно развернулась и зашагала вглубь городских дебрей.

Стоял прекрасный осенний вечер. Редкие облака собирались пенными кучками и медленно расползались по тёмно-синему небу. Среди развалин старых грибов копошились несколько беспартийных в поисках съедобной травки. Изредка слышался радостный вскрик. Значит, кому-то удалось поймать жучка или муху, а может быть даже гусеницу.

Перед входом в цирк Вася попыталась сговориться, чтобы их с Культей пустили на представление всего за один фантик.

– Один фантик за одного! Два фантика за двух! – заорал взъерошенный деловой мужичонка, ловко запихивая протягиваемые ему фантики в штаны с туго перевязанными вокруг щиколоток портчинами.

Народ валил и валил, штаны быстро раздувались. Культя пребывал в безысходной задумчивости.

– Стой тут, – приказала ему подруга.

Через непродолжительное время она вернулась, раскрасневшаяся, запыхавшаяся и весьма довольная. Постучала Культю пальцем по лбу, чтобы очнулся и, крикнув мужичку: «Вот два фантика!» – потащила своего незадачливого ухажёра занимать места.

21

Арена представляла собой небольшую ровную площадку среди нескольких, обвалившихся полукругом, старых грибов. На этих обломках, заросших несъедобным мхом и лишайником, галдя и переругиваясь, рассаживались зрители. Бойко шёл торг за места поближе к арене. Коммунисты жаждали зрелищ.

Появился конферансье – чернявый, пружинистый, разнузданный и жутко самодовольный тип. Скаля гигантские чёрные зубы, он раскланялся с таким видом, как будто собравшиеся пришли посмотреть именно на него.

– Первым номером нашей удивительной, замечательной, восхитительной, умопомрачительной, искромётной программы выступает – Человек-Рожа! – вскричал конферансье, двигая челюстью не сверху вниз, а из стороны в сторону.

На арену вышел невзрачный, лысый, с бабьим лицом человечек и стал строить гримасы. Кто-то, видать, самый смешливый, хмыкнул, остальные дружно засвистели. Человечек обиженно скорчился и уполз за кулисы.

Потом свои сомнительные прелести демонстрировал Человек-Урод, с двумя головами, двумя ногами и одной рукой. Его бы тоже освистали, но он покорил публику, показав ей два половых члена, один из которых, впрочем, был какой-то подозрительный.

– Покоритель хищников! – объявил конферансье.

С огромными трудностями на арену выволокли двух невиданных зверей – коз, по глупости забредших в Коммунякию из-за кордона. Дрессировщик взмахнул хлыстом, животные повернулись к зрителям задами и бурно продемонстрировали последствия расстроенного пищеварения. Публика взвыла от восторга. Сконфуженный дрессировщик крикнул: «Алле!» и поклонился. Ничего другого козы, по-видимому, и не умели, потому что, сколько укротитель ни прохаживался вокруг них, сколько ни щёлкал кнутом, всё было бесполезно. Однако когда он нечаянно зацепил кончиком плети одну из коз, та сразу напала на него, ударила рогами и не позволяла встать, катая своего хозяина по нечистотам. Поспешившего на помощь конферансье, тут же завалила вторая скотина. На арену выскочил силач, схватил хищников за хвосты, попытался утащить, но сам поскользнулся на помёте и к всеобщей радости публики был так же добротно обработан рогами.

Далее свои уникальные способности показывал человек, читающий древние газеты. Этот тип долго разворачивал какие-то совершенно истлевшие бумажки и, набрав в лёгкие побольше воздуха, заголосил фальцетом что-то непонятное, но очень родное: «Труженики села в ознаменование девятьсот девяносто девятой годовщины победы Великой Революции приняли встречные обязательства к народно-хозяйственному плану и заложили в закрома Родины первые тонны своих обязательств!». – Он выкрикнул ещё несколько подобных предложений, демонстративно водя пальцем по бумаге.

Вскоре подошла очередь выступать силачу. Он вышел, сильно хромая, и весь цирк зааплодировал, подивившись мужеству этого огромного мужичины, который тут же стал поднимать большие камни и крушить их друг о друга. Конферансье, яростно подмигивая зрителям, вытащил на арену огромный обломок железобетона. Силач покряхтел, примерился, рывком поднял обломок над собой и грохнул его о свой череп. На арену посыпались щебёнка и куски арматуры.

Публика зашлась от восторга, не забывая присматривать за соседями. В штат труппы входили карманники.

Затем на всеобщее обозрение вынесли несколько диковинок.

– Конь! Дикое хищное животное. Окаменевшее. Вымерло в древние века.

Все уставились на алебастровую карусельную лошадку, пытаясь представить, как эта жуткая зверюга с огромной мордой охотилась когда-то на людей.

– Зеркало! Уникальный природный минерал. Раздваивает предметы. Обладает целебными свойствами. Смотреться в него очень полезно для здоровья.

Кое-кому из счастливчиков сунули под нос обломок, дав возможность полюбоваться на собственное отражение. Многие ринулись вниз, чтобы тоже посмотреться. Возникла давка, драка. Зеркало тут же унесли.

– Желающие взглянуть в зеркало в обмен на предметы потребления могут собраться после представления! – выкрикнул владелец диковинки.

– Ружьё! Капиталистическое орудие пыток и убийства. С помощью таких штуковин выродки человечества – буржуи покорили рабочих и колхозников в своих странах с целью нещадной эксплуатации ради удовлетворения прихотей и самодурства.

Народ негодующе загудел. Среди знакомых заклинаний и проклятий послышались чьи-то гнусавые призывы немедленно идти в поход громить окопавшихся за Священными Рубежами капиталистов. Помянули добрым словом Великого Кузьмича, который станцевал на броневике танец «Яблочко» и воодушевил широкие массы трудящихся на безжалостное уничтожение эксплуататоров, узурпаторов и их холуёв как гнусных и проклятых гадин.

– Смерть капиталистам! – крикнул Культя.

– Смерть! Смерть! Смерть!.. – подхватили сотни глоток.

На арену строевым шагом вышел обрюзгший мужчина. Помяв живот и сильно натужившись, он пропукал гимн Коммунякии в двух октавах, пустив на последней ноте густой сочный бас.

Все встали. Это был гвоздь программы и последний номер. Зрители, переполненные гордостью за любимую Отчизну, стали расходиться в весьма боевом настроении. Кое-кому в азарте уже заехали в глаз. Слышались победные крики. Культю сильно толкали. Он почти сразу потерял Васю из виду, попытался прорваться вперёд, но кто-то двинул его в ответ, критик завалился на землю и никак не мог встать. К великому изумлению, почти скрасившему чувство досады, Культя заметил невдалеке от себя оброненный кем-то фантик. Повизгивая от пинков, критик пополз к заветной бумажке. Завладев сокровищем и выбравшись, в конце концов, на простор, Культя вскарабкался на высокий обломок старого гриба и принялся озираться, высматривая потерявшуюся подругу. Но безрезультатно. Возможно, она уже подалась на заработки или вернулась к Кнуту.

Ночь спускалась бесшумно, обволакивая вкрадчивой прохладой меркнущий в свете заката город. Отчётливей стали звуки. Кто-то искал ночлег, выкрикивая в темноте количество предлагаемого за удобное ложе продукта, кто-то делился впечатлениями об удачно обстряпанной сделке, кто-то искал кого-то, чтобы использовать в своих неприхотливых потребностях, кто-то зазывал всех страждущих отведать чудодейственного пивка, чтобы и без того прекрасная жизнь показалась ещё прекрасней.

Осознав, наконец, что Васи сегодня ему не найти, Культя сполз на землю и побрёл к пивнушке, чтобы просадить доставшийся на халяву фантик. Небольшая группка товарищей уже тянулась к каморке, сколоченной из обломков, оставшихся от развитого социализма. У входа в заведение его остановила весьма не молоденькая гражданка, очень неопрятная, но, без сомнения, обладающая всеми необходимыми потребительскими свойствами. Каждому входящему в заведение мужику, бабёшка демонстрировала морщинистые тощие сиськи в надежде кого-нибудь соблазнить. Увидев Культю, женщина подмигнула и, ухватив за рукав, мило улыбнулась огромным беззубым ртом.

– Угости даму пивком, товарищ.

Сердце колыхнулось. Культя вдруг отчётливо понял, что сегодня он наконец-то получит всё то, о чём так страстно мечтал, и чем не захотела попотчевать его измученную плоть вероломная Вася.

В пивнушке смрадно воняло блевотиной. Угрюмые мужики дурно тянули патриотическую песню, на единственный уцелевший в памяти поколений мотив. Под ногами валялось несколько пьяных, уже по многу раз использованных, но всё ещё пригодных к употреблению представительниц прекрасного пола славной Коммунякии.

Культя, как следует, поторговался и получил две большие кружки замечательно пенящегося пива. Для пены в него добавляли мыло, которое хозяин заведения однажды откопал в развалинах.

Новая подружка сделала большой затяжной глоток, продолжая многозначительно подмигивать. Возможно, у неё был тик. Культя жадно отпил. Жидкость приятно обожгла нёбо, язык, чуть долбанула в нос и вдруг заклокотала, забурлила в кишках, провалилась вниз, зашипела в штанах, потом ринулась вверх к глотке, вырвавшись на волю протяжным смачным рыгом. Культя озадаченно крякнул, пощупал живот. Женщина тоже потискала свой, прислушалась к ощущениям и снова начала подмигивать, заметив, что кавалер на неё пристально смотрит.

– Ну что, пойдём что ли? – предложил он.

– Пойдём, – сразу согласилась она.

20

Стемнело. Люди в предвкушении снов разбредались по своим уютным норкам. Все, в меру своих способностей, были сыты или голодны. А кое-кто, из особо одарённых, слегка или даже, как следует, пьян.

Она сама нашла укромное местечко, лизнула дружка по губам, чтобы возбудился, и игриво отстранилась. Культя притянул её к себе и стал распутывать завязки на поясе.

– Ой, подожди, – пискнула женщина.

– Чего ещё? – насторожённо заворчал Культя, опасаясь, что его снова хотят одурачить.

– Мне надо где-нибудь присесть. У меня что-то с животом. Ох, ох…

– Не на того напала, – сказал Культя. Он рванул завязки, развернул женщину к себе задом, обнажил до колен и грубо, без ласки проник в её горячую, сочную плоть. Подружка охнула, резко согнулась, что-то жидкое брызнуло Культе в живот и потекло по ногам прямо в приспущенные штаны. Невыносимый смрад шибанул в ноздри.

– Ах, ты!.. – только и успел вскрикнуть Культя.

Девица подпрыгнула, охая, скуля и плача, поползла прочь, приговаривая: «Это всё пиво твоё, поганое, сраное…»

Культя сдёрнул штаны. Содрогаясь от вони, почистил их о землю, пучком травы обтёр ноги и живот. Воняло всё так же крепко. Надо было срочно искать воду. Он пошёл на восток, в сторону, где располагались обиталища Сявы, Васи и всех пришлых страдальцев, время от времени выкрикивая: «Где тут у вас вода?!» Кто-то посылал его к чертям, кто-то к капиталистам, кто-то на север, кто-то на юг, кто-то на три буквы, а один крикнул: «Верной дорогой идёшь, товарищ!»

И, правда, скоро Культя вбухался в огромную лужу. На него заквакали потревоженные лягушки.

«Странно, что они тут живут, и их ещё никто не съел», – подумал критик. Но только он успел замочить свои тряпки, как его с силой треснули по заднице палкой.

– Лягух моих воровать! Ишь, какой! Заявился, понимаешь! – заорал хозяин лужи, с удовольствием наблюдая за барахтающимся в воде человеком. – Утоплю! Замордую! Суродую!

– Да нет же, нет, – залепетал Культя, торопливо смывая дерьмо с ног. – Я только брюки хотел выстирать.

– Так я тебе и поверил. – Мужик вновь замахнулся дубиной.

– Да не вор я, не вор. Мы пиво пили там, у цирка, а от него у моей бабы живот прихватило.

– Да-а-а. Понос – штука катастрофическая. Но почему тогда ты тут полощешься, а не баба?

– Так это она меня обгадила. Я хотел потребить её, всё как положено, а она меня… вот. И в штаны попало, и вообще я весь в этом самом. В Кале недоброкачественном.

– В говне, значит?

– Ага, – радостно согласился критик.

Мужик почесал дубиной пузо.

– Ладно, бить я тебя не буду, только убирайся отсюда, и живо! а то всю мою еду потравишь.

Культя выбрался из лужи.

– А может, ты этим штанам всё-таки лягух ловил? – вновь засомневался хозяин лужи.

– На, понюхай, – с обидой в голосе сказал критик.

Мужик понюхал. Содрогнулся.

– Ну и вали тогда! – заорал он. – Говнюк вонючий!

– Где же мне всё-таки помыться? – крикнул неудачливый гуляка, спеша подальше от этого переменчивого человека.

– Там дальше канава будет, только в ней пиявки живут.

– А они ничейные? – спросил Культя, зная, какой превосходный суп получается из пиявок.

– Ничейные, – утешил его мужик. – Но кусачие страшно.

Полоскаться ночью в канаве с пиявками Культя посчитал делом опасным. Решил дожидаться рассвета. Спать в грязных штанах гордый критик опрометчиво побрезговал и ночью сильно окоченел. Он оборвал всю траву в округе, чтобы хоть как-то укрыться, но всё равно поддувало. Вот если бы сплести из травы циновку, стало бы теплее, но, во-первых, было темно, во-вторых, для этого требовалось много времени и, в-третьих, Культя не владел подобающими способностями. Несколько раз он вскакивал среди ночи и, дико подвывая, носился взад-вперёд, стараясь согреться.

Начинало светать. Первые лучи далёкого солнца пробились сквозь зыбкий горизонт. Серый туман слоился в низинах. Невнятно пискнул какой-то ещё уцелевший зверёк.

Осторожно прополоскав штаны в канаве, Культя осмотрел их внимательно. Вдруг какая-нибудь мелкая тварь спряталась в складках с целью поживиться его телом. Потом он подобрал прутик, решив наловить пиявок. Жирные эластичные черви соскальзывали и плюхались назад в воду. Пришлось ловить их на палец, обмотанный тряпочкой, хотя этот способ считался рискованным. Стоило пиявке чуть-чуть прокусить кожу, и началось бы медленное умирание от судорог мышц и одеревенения суставов. Культя набросал с десяток пиявок на берег и только тогда сообразил, что нести их всё равно не в чем. Ждать, пока они сдохнут – измучаешься, к тому же жизнестойкие твари то и дело вбуравливались в землю, пытаясь удрать, и надо было выдёргивать их беспрестанно, чтобы не скрылись. Критик побегал вокруг канавы и нашел небольшой плоский камень. Он сложил на него добычу, но не смог пронести даже несколько шагов – черви расползались. Культя стал давить их камешком – пиявки корчились, сжимались, вытягивались и совершенно не собирались подыхать.

– Хочешь, я тебе за них фантик дам? – раздался неожиданный голос. Грязный, неопределённого возраста человек наблюдал за потугами Культи умертвить добычу.

– Хочу, – сказал Культя.

Гость расплатился, достал из-под лохмотьев жестяную коробочку, аккуратно сложил в неё пиявок и, кивнув в сторону канавы, сказал:

– У меня ещё один фантик имеется.

– Сам-то чего не ловишь?

– Остерегаюсь. А вот ты, как вижу, храбрый человек, настоящий мужчина, Коммунист с большой буквы.

Культя зарделся от похвалы, но на лесть не клюнул.

– Я наловлю, а ты выпросишь. Ты ведь попрошайка?

– Не выпрошу. Не бойся. Я же вижу – ты ещё сам не ел. Нельзя так выпрашивать. Вот если бы ты их поел, да ещё наловил, тогда бы я выпросил, а так нельзя. Уж лучше фантик заплачу…

Культя задумался. Поглядел на свой не укушенный палец, на канаву, на поджидающего незнакомца, вспомнил о своём нереализованном тазе, об ускользнувших прелестях Васи и словно очнулся. Как это он, человек с незаурядными способностями, рискуя жизнью, отчаялся на промысел, о котором не помышляет даже замызганный попрошайка.

– Нет уж, – буркнул критик, – я тут просто тренировался. На скорость, так сказать, на реакцию. Пошёл я. Пока.

– А-а-а… – огорчённо протянул незнакомец. – Ну, тогда прощевай, значит. До свиданьица.

Сява сидел на песчаном бугорке и сосредоточенно чесал голову, выковыривая из-под ногтей всё, что туда наскребалось. Пристально и с некоторым удивлением он рассматривал находки, тут же разочаровывался и отбрасывал прочь. Он вовремя заметил приближающегося критика, поправил таз, пыхнул глазами.

Культя брёл медленно. Он был понур, измучен приключениями и хотел спать.