Текст книги "Призраки коммунизма (СИ)"

Автор книги: Владимир Бойков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Владимир Бойков
Призраки коммунизма

«Призрак ходит по Европе – призрак коммунизма».

Карл Маркс.

«От каждого по способностям – каждому по потребностям».

Из программы КПСС.

«Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».

Любимый лозунг Коммунистической партии Светского Союза.

«Ленинградский, ордена Ленина, метрополитен имени Ленина». «Ленинградская, ордена Ленина, киностудия Ленфильм».

Культ, доведённый до абсурда.

Часть 1. Коммунисты

32

Кнут проснулся от холода. Знобкий ветер пробрался под одежду и хозяйничал в штанах. Пробежался колючими лапками по ногам, пошевелил волосы, сунулся под рубаху.

Воздух светлел. Утро неспешно вытесняло ночь в расселины и овраги. Солнце осторожно выглянуло из-за горизонта и нехотя поползло на небо.

Кнут приподнялся, хлопнул по вздымающейся одежде ладонью, потуже перевязал тесёмки вокруг щиколоток и огляделся. В сторонке, разметав мусор, в который старательно закопался с вечера, похрапывал Культя. Он часто вздрагивал и как будто кого-то ловил. Похоже, ему опять снились женщины.

– Эй, засоня! – крикнул Кнут. – Пора на рынок…

Его товарищ чуть дёрнулся, хлопнул глазами и снова затих, поглощая остатки своих сумбурных видений.

– Эй, эй, вставай!

Культя застонал – недовольно – жалобно… Его окружали прекрасные женщины. Они дразнили его и были готовы вот-вот отдаться…

Кто-то опять крикнул и куда-то позвал. С мучительной неохотой Культя стал просыпаться. Приходя в сознание, но ещё в полубреду ему удалось поймать одну из красоток, сдёрнуть с неё одежды и воткнуть в исчезающую плоть свою воинственную силу…

И снова его окликнули, а потом грубо обозвали…

Огромным усилием воли Культя не позволял себе проснуться окончательно. Уже почти подступил оргазм, но образы расплывались, таяли, осязание грубело, и женское тело вдруг превратилось в острые камни…

Кнут встал, пружинисто размялся, стряхнул со штанов и рубахи прилипший мусор и, не оглядываясь, бодро зашагал к городу. Культя тут же вскочил, пощупал потайной карман с Партбилетом и бросился догонять товарища.

Самое главное при посещении рынка – выбрать хорошие продукты. Для этого требовался немалый опыт. Дело в том, что колхозники всячески маскировали качество картошек и с помощью разноцветной глины мастерили очень правдоподобную гниль. При появлении человека с фантиками или каким-нибудь предметом для полноценного обмена маскировка моментально убиралась, и продукт демонстрировался с наилучшей стороны. Однако, завидев в толпе очередного оболтуса с явно сомнительными способностями, в которых никто не испытывал ни малейших потребностей, труженики изо всех сил начинали ругать свои продукты.

– Дожди проклятые, – громко сетовал один из колхозников, глядя куда-то в сторону и, делая вид, что не замечает Кнута. – Картошки прогнили, почернели, тыквочки прогоркли.

– Да, да, – подхватывал другой, – такие горькие – есть невозможно. А проглотишь – живот болит, да так сильно, что лучше бы и не ел. У меня брат поел, так несколько дней мучился. Потом, Слава Кузьмичу, помер. Зря только и болел. Похудел сильно. Его даже крысы есть не стали, – пришлось опарышам скормить.

Культя обходил рынок не спеша. Прислушивался к разговорам, приглядывался к продуктам.

– Гляди, какие у меня тыквочки, – хвастался один. – Не тыквочки – мечта!

Критик совал палец в подозрительную слизь.

– Да не гниль это, не гниль, это я так ловко намазал.

– Что-то уж больно ловко, прямо как настоящая, – хвалил Культя и шёл дальше. Заметив действительно неплохие продукты, он принимался их нюхать.

– Воняет, однако, – не очень громко начинал Культя.

– Что ты, что ты! – пугался хозяин.

– Да за такую гниль гнать тебя с рынка, – Культя немного повышал голос. – А ну-ка, братец, иди отсюда, нечего тут гниль добрым людям втюхивать. Эй, товарищи Коммунисты!.. Обратите внимание!..

– На, держи, – колхозник совал критику самую паршивую тыквочку.

Культя быстро прятал руки за спину.

– Я сам выберу, – шипел он в лицо хозяину. – А иначе целый день критиковать твой товар буду. Никто с тобой меняться не захочет. И потом долго никто не захочет. Такая дурная слава пойдёт. Уж я-то умею критиковать…

– Хрен с тобой, – сдавался колхозник. – Выбирай.

Продемонстрировав перед колхозниками свои способности, друзья покинули рынок с полагающейся добычей. Культя прижимал к животу небольшую тыквочку. Кнут перекатывал в ладонях три картошины. Больше за один раз зарабатывать не полагалось. Обвинение в завышении личных потребностей, то есть в стремлении к удовлетворению прихотей, считалось серьёзным нарушением Партийной этики и каралось однообразно – лишением Партбилета.

Удалившись от рынка на приличное расстояние, друзья выбрали место побезлюднее и принялись готовиться к обеду. Культя облюбовал кочку повыше, устелил её травкой, уселся основательно, с комфортом. Присмотрелся к тыквочке, наметил бочок порумянее и впился в мякоть по самые щёки.

– Меняться будем? – спросил Кнут, после того как съел две картошины. Культя критически осмотрел предлагавшийся продукт, ещё раз куснул тыкву, закатил глаза.

– Ну? – переспросил Кнут.

Культя откусил малюсенький кусочек, выплюнул на ладонь.

– Вот. Годится?

– Да моя картошина в десять раз крупнее!

– А питательные свойства? В тыкве белки, жирки, углеводовороды, – Культя запнулся, наморщил лоб. – Эти, как их… фитамины! А в твоей картошке одна клейковина.

– От картошки зато мочи меньше, – сказал Кнут. – А Кала соответственно больше.

Культя проглотил свой кусочек и замычал:

– М-м-м… На редкость вкусная попалась. Прямо тает во рту. Дураком надо быть, чтобы менять тыквочку на картошку.

– Ну, значит, я и не буду, – буркнул Кнут, заработав челюстями.

Культя доел свою тыкву, старательно изображая на лице неописуемое блаженство. Потом тщательно облизал руки, поднялся и пнул кочку, на которой сидел, ногой. Поморщился, насторожился и принялся разрывать её руками. Вцепился во что-то и вытащил совершенно прогнившую железяку, бывшую когда-то банным тазом, почти без дна и с одной ручкой.

– Ух, ты! – восхитился Культя, осматривая находку.

Кнут подскочил, присел на корточки.

– Спокойно, спокойно, товарищ! Это моё место, я его ещё не покинул, – заорал Культя, разбрасывая землю руками.

– Могу предложить помощь, а что найдем – пополам, – предложил Кнут.

– Как-нибудь без тебя справлюсь! – закричал Культя, ужасно нервничая. – Зачем мне помощники, когда я сам нашел место, где можно что-то найти. Без помощников обойдемся!

– Ну, рой, рой, скоро выдохнешься. – Кнут отошёл и сел в сторонке.

– Хоть и выдохнусь, а не уйду.

– Голод заставит. А как уйдёшь, я тут все перерою и что найду – себе заберу.

В запальчивости Культя ещё поработал некоторое время, но, не обнаружив больше никаких находок, начал добреть.

– Ладно, давай вместе рыть, а что найдем – пополам.

– Годится, – согласился Кнут, с энтузиазмом подключаясь к работе.

Прошло немало времени, прежде чем друзья твёрдо убедились, что никаких полезных ископаемых в этом месте больше не залегает.

– Обидно, – вздохнул Кнут, – хорошее вроде бы место.

– Тебе обидно, а мне не очень, – не согласился Культя, старательно очищая таз от земли и проросших сквозь дыры травинок. – Уж я-то эту штуковину сумею загнать. Не продешевлю. Я умею торговаться, не то, что некоторые.

Кнут понуро молчал. Действительно, несколько дней назад он выменял выкопанную стеклянную бутылку всего за десять картошек. Потрясённый нелепостью подобного обмена Культя – случайный свидетель сделки – долго ходил за Кнутом и всё отчитывал его и отчитывал, учил и учил, пока не получил в глаз. Так они и познакомились, заключив своеобразный союз. Кнут, обладавший приличными вырубальческими способностями, обязался защищать Культю в щекотливых ситуациях своими огромными кулаками, а ловкий на язык Культя брал на себя переговоры.

31

Друзья уселись среди разрытой земли.

– А ты заметил такую странную особенность: всё, что мы в земле находим, было когда-то выброшено. Неужели раньше люди не нуждались в колёсах, бутылках, проволоке? – спросил Кнут, задумчиво пересыпая песок сквозь пальцы.

Культя поскрёб затылок.

– Видимо, раньше люди меньше потребляли, вот им и не требовались ни колёса, ни многое другое. А вот теперь всё это понадобилось. Общество всё-таки развивается.

– Да, – поддакнул Кнут. – Умная голова придумала приладить к тачке колесо, но как было не сообразить, что в бутылках удобно хранить воду?

– Вот кто-то догадался первым, и всем стало казаться, ах, как здорово, ах, как просто, а в старые времена бутылки, наверное, пинали ногами и думали, что это камушки такие.

– Да, хорошо мы живём, – согласился Кнут. – У капиталистов, небось, за бутылку три шкуры сдерут, а у нас они в земле валяются. Нашёл, и твоя. Хотя, между прочим, слышал я от одного беспартийного, что у капиталистов на свалках фантики валяются. Я, конечно, не поверил, даже дал ему пару раз в глаз. Но он очень уверял. Прямо настаивал. И только после того, как я ему в третий раз врезал, перестал уверять. Видать, врал.

Культя захохотал.

– Фантики? Валяются? Да тогда рабочие разве умирали бы там с голоду? Они на эти фантики наменяли бы себе тыквочек и всякой другой вкуснятины.

– Например, картошек, – поддержал Культю Кнут и тоже заржал.

– Фантики! На свалках! – Культя упал на землю и задёргался в беззвучном смехе.

Насмеявшись, друзья решили искать место для ночлега. Последние дни выдались не очень тёплыми, по всем признакам начиналась осень, а потому спать под открытым небом становилось неуютно. Осмотрев развалины домов и убедившись, что все мало-мальски удобные щели уже заняты вовремя подсуетившимися коммунистами, друзья решили идти к вчерашнему месту – там, по крайней мере, хоть мусор мелкий, и можно в него зарыться.

– Вот оно – наше лежбище, – обрадовался Культя, увидев издалека небольшие бугорки.

Собрав в кучу побольше песочка, травы и мелких веточек, товарищи уселись поудобнее и стали размышлять.

– Чувствую, эта штуковина очень ценная, – разглядывая таз, произнёс Культя.

– Вряд ли. Железо прогнило, труха одна.

– Ободок крепкий ещё, и ручка, гляди, какая толстая. Пожалуй, из неё даже крючок получится.

– Таким крючком только в говне копаться. Чтобы землю рыть, крючок должен быть из арматуры.

– Да, хороший крючок – вещь бесценная. Камушком землю тяжело рыть, а вот крючком – одно удовольствие. Эх, нам бы с тобой по крючку, мы столько бы всего нарыли… Столько! – Культя развел руки и чуть не задохнулся от жадности.

– Ради хорошего крючка люди годами грибы долбят.

– Нет, грибы долбить – это уж совсем для тупых, – вздохнул Культя.

– Говорят, бывает, такой гриб попадется, – освободишь железяку пальца на два, а потом, сколько ни стучи, не отобьёшь ни кусочка. Обидно.

– Да уж, – согласился Кнут.

– А ведь бывает и в земле кусок хорошего железа находят, – начал мечтать Культя.

– В земле оно или гнилое, или слишком толстое, ни к чему непригодное.

– Зато в земле колёса попадаются…

– В земле что хочешь можно найти.

– Естественно. Земля – это недра. А в недрах – полезные ископаемые. Народное достояние. Слава Кузьмичу, что у нас капиталистов нет. Эксплуататоров поганых. А то увидели бы они мой таз и сразу бы отобрали. Сказали бы: «Эй, Культя, да это же моя земля – я её купил, а ну-ка, давай сюда, что нашёл!». А вот у нас в стране – всё общее. Сдал Партвзносы и живи, как тебе нравится, ройся, где хочешь.

– Лишь бы на этом месте человек не стоял, – слегка поправил Кнут.

– Ну да, и не сидел, конечно, и не лежал. Партийная этика – святое дело. Только кто же на одном месте долго продержится? Этика этикой, а я уж, коль замечу, что кто-то роется в хорошем месте, так сяду и буду сидеть. Дождусь, пока он проголодается и на рынок побежит.

– Я тоже так делаю, – согласился Кнут.

– А что. Я чем только не занимался. И вором был, и попрошайкой, а вот теперь – критик. В подобных специальностях главное – голова.

– Вору главное – ноги, – заметил Кнут.

– Если у вора голова в порядке, то ноги могут и не понадобиться.

Культя ещё раз осмотрел свой таз.

– А из него можно сумку сделать, – вдруг догадался он. – Гляди, вот ручка. А тут прутиками переплести, и получится сумка. Нет, с этой вещицей я не продешевлю. Лично мне сумка ни к чему, всё равно таскать нечего, а колхозники слюнями изойдутся, как увидят. Ведь это не за пазухой картошки можно будет на рынок носить, а в сумке. И добротно, и красиво.

Кнут завистливо молчал.

– А лучше всего я его на фантики обменяю. Фантики – они всегда фантики. Не протухнут, и бабы за них охотнее дают. – Влекомый мечтательным порывом, Культя полез за пазуху, развязал веревочки, предохраняющие карман от случайного распахивания, вынул свёрток. В нем он хранил Партбилет, маленькую иконку Великого Кузьмича – бесценную реликвию многих поколений – и два фантика.

– Ого! – воскликнул Кнут, рассматривая полупрозрачный, с диковинными цветными зверюшками фантик. – За такой можно кучу картошек сторговать.

– Нет, его я ни за что не променяю. Вот полюбуюсь на него, и приятные мысли в голову забираются.

– А что это такое на каждом фантике написано? – спросил Кнут, ткнув пальцем в буквы.

– Написано? Слово. Вот оно и делает фантики фантиками. Если ничего не написано, значит, это не фантик, а бумажка, хотя, если красивая, то тоже ценная. – Культя спрятал свои сокровища в карман.

– Давай спать, – предложил Кнут, старательно делая вид, что ему вовсе и не завидно.

– Давай, – согласился Культя. Он быстро вырыл в земле ямку, опустил туда таз, лёг сверху и стал закапывать себя мусором.

В это утро Культя проснулся первым. Огляделся и, взволнованно суетясь, начал разрывать своё лежбище.

– Я уж испугался, не приснилось ли мне. Нет, всё в порядке, вот он родимый, – Культя вытащил таз, протёр и стал любоваться. – А ты особо не разлеживайся, – крикнул он приятелю, – пора на рынок топать.

Мусор над Кнутом зашевелился.

– Давай, давай, поднимайся! Сам меня вечно ругаешь, что засоня, мол, лучшие продукты другим достаются, мол, поздно приходим.

– Да ведь ещё и не рассвело, – пробурчал Кнут, приподняв голову.

– Ну и что. Зато первыми прибудем. У кого замечу больше всех картошек, тому и предложу свою вещицу.

– Ты же собирался на фантики меняться?

– Сначала сменяю на картошки, а потом эти картошки толкну за фантики в каком-нибудь ресторане. Чем больше обменов, тем выгоднее. При толковой голове, конечно.

– Так у тебя попрошайки всё выпросят.

– Что-то выпросят, а что-то и не успеют, – не сдавался Культя.

Кнут нехотя выбрался из-под мусора. Подвигал суставами, одеревеневшими от лежания на одном боку, сделал пару приседаний.

Его товарищ продолжал распалять воображение, намереваясь чуть ли не всю оставшуюся жизнь пользоваться плодами от предстоящей сделки. Не переставая расхваливать необыкновенные потребительские свойства найденной штуковины, Культя любовно уложил таз на возвышенность и отошёл в сторонку, не спуская глаз с предмета своего необыкновенного везения. Потом поёрзал рукой в штанах, смачно пукнул и, зажмурившись от блаженства, пустил тугую струю под ноги. После чего подцепил свой таз пальцем и, замурлыкав какой-то незатейливый мотив, с видом настоящего хозяина жизни направился в сторону города. «Пусть сегодня он меня догоняет», – подумал горделиво, резко увеличивая шаги.

Кнут вскочил, недовольно ворча:

– Совсем обалдел на радостях. Куда в такую рань?..

Культя удалялся, не оглядываясь.

Кнут сделал шаг и замер. Там, где его приятель минуту назад справлял естественные надобности, в пробуравленной струёй ямке что-то поблескивало. Кнут нагнулся, ковырнул пальцем. Стекло!

К сожалению, это оказалась не бутылка и не пузырёк, а просто осколок размером с две ладони. Но все равно ценность немалая. Колхозники щедро расплачивались даже за мелкие кусочки. Они расплавляли их на огне, а потом лепили из них посуду. А вот этакий обломок вполне годился для окна.

Кнут осторожно протёр стекло ладонью. Культя уже вертелся рядом и соображал, как бы отсудить у товарища право на находку.

– А ты говорил – тыква… – начал Культя издалека.

– Что?

– Не ты ли утверждал, будто от тыквы одна моча? А ведь не являйся тыква мощным мочегонным средством, то глубина ямки, безусловно, не достигла бы необходимых размеров и никогда бы мы это стекло не нашли. И заметь, как точно я выбрал место!

– Ладно, – сказал простоватый Кнут, – будем считать его общим.

Культя сразу согласился, но до самого рынка продолжал разглагольствовать о том, какой он умный, что предпочитает тыквочки картошкам, о том, как сильно он напрягался, направляя струю в заветное место.

– Вот другие любят брызгать по сторонам, трясут своей елдой как идиоты, а я не такой, я все делаю с пользой. Правда?..

30

На рынке ещё не было ни души. Культя выбрал место посередине поляны и установил таз на вытоптанную землю. Он поворачивал его так и этак, стараясь, чтобы потенциальный покупатель увидел его с наиболее привлекательной стороны. Стекло Культя решил держать в руках.

Спустя некоторое время появились с набитым под рубахи товаром колхозники, отчего выглядели ужасно пузатыми. Некоторые, из тех, что позажиточнее, несли продукты в вёдрах, дырки в которых были искусно переплетены проволокой и замазаны глиной. Многих сразу заинтересовало стекло. За него предлагались и картошки, и тыквочки, но Культя запрашивал такое неимоверное их количество, что труженики полей обескуражено качали головами и отходили. Таз, несмотря на его крепкую ручку и жёсткий ободок, почему-то не привлекал большого внимания, хотя Культя расписывал его достоинства с огромным энтузиазмом. Один работяга предложил за него пару картошек, другой – малюсенькую тыквочку.

– Была бы жесть крепкая… – почему-то, словно сговорившись, твердили колхозники.

– Жесть, жесть, – Культя корчил пренебрежительную гримасу. – Ты посмотри, какой ободок упругий. А ручка? Это же металл! Из него можно сумку сделать.

– Вот если бы в нём дно было, – твердили колхозники.

– Дно, – фыркал Культя. – Где вы таз с дном найдете?

– Хотя бы дырявое. Мы бы залатали.

– Да отдай ты его хоть за что-нибудь, – советовал Кнут.

– Нет уж. Здесь не поменяю – в другой город пойдём. Туда, где люди посмышленее.

– Ладно, давай хоть свои способности продемонстрируем, а то что-то жрать захотелось.

– Давай, – согласился Культя, высматривая подходящую жертву. Облюбовав колхозника, который разложил перед собой кучу прекрасных продуктов, Культя со знанием дела реализовал свои способности, за что и получил одну из тыквочек для удовлетворения насущных пищевых потребностей. Теперь необходимо было сдать колхознику Кал. Эта обязательная процедура вменялась каждому коммунисту, дабы не возникало искушения получать продукты на халяву, сверх предписанных Членами Политбюро потребностей, а именно: раз в день. Культя уселся на глиняный горшок, положил тыквочку на колени и стал тужиться.

Через некоторое время друзья встретились на краю поляны. Они уж было собрались перекусить, как вдруг послышался громкий клич:

– Сбор Партвзносов!

Культя чуть не выронил тыквочку, но сразу опомнился, вытянул шею и выкрикнул визгливо:

– Сбор Партвзносов!

– Сбор Партвзносов! – заорал Кнут.

– Сбор Партвзносов! – крикнул кто-то невдалеке.

– Сбор Партвзносов!..

– Сбор Партвзносов!..

– Сбор Партвзносов!.. – слышалось со всех сторон. Народ тут же начал стекаться к памятнику Кузьмичу.

Случись в этот ответственный момент кому-то остановиться, повернуть в другую сторону или хотя бы замешкаться – и в Коммунизии на одного беспартийного стало бы больше.

В каждом городе Партвзносы принимал Секретарь Парткома. Он укладывал их в тачку, а потом, отделив необходимое количество для себя и своей жены, отвозил в Столицу.

Культя приблизился к монументу на дрожащих от патриотического восторга ножках. Его лицо горело вдохновением:

– Слава Партии! Да здравствует Коммунизм! Учение Великого Кузьмича – бессмертно! Слава мудрым руководителям Партии – Членам Политбюро!

Стоял невообразимый гвалт. Все орали примерно то же самое, стараясь перекричать друг друга.

– Да здравствуют наши вдохновители и учителя – Секретари Парткомов! – выдал Культя, сияя глазами. С гордым видом он поднял таз повыше, задержал руку, чтобы все оценили его щедрость, и бухнул своё сокровище под ноги Секретарю. Тот опустил глаза, скривил рот, немного удивился, присел, потрогал пальцем и, покачав недовольно головой, произнёс брезгливо:

– Не годится.

Культя чуть было не рухнул в обморок. Всю дорогу до памятника он боролся с собой. Хотелось продемонстрировать свою щедрость, отличиться, возвыситься над толпой, бросающей в тачку картошки и тыквочки, и вдруг… такой облом.

– Тыкву клади, дурак, – зашипели вокруг.

Культя уложил тыквочку на кучу. Секретарь одобрительно кивнул.

Кнут сдал три картошины. Кто-то, не имея продуктов, стягивал с себя единственную рубаху, а кто-то и штаны. Никому не могло прийти в голову явиться к Великому Кузьмину с пустыми руками, или, скажем, голым, чтобы наглядно продемонстрировать свою невзнососпособность. В таком случае Секретарь тут же произносил душераздирающую речь о вредителях, льющих воду на какую-то там неведомую капиталистическую мельницу, вражьих происках, саботаже, антикоммунистическом заговоре, после чего протягивал руку и забирал Партбилет.

Тем, кого клич «Сбор Партвзносов!» заставал врасплох, разрешалось тут же столковаться с кем-нибудь о предоставлении, так сказать, кредита, предварительно обговорив условия возврата. А поскольку всегда можно принизить достоинства того, что вам возвращают, от желающих дать взаймы не было отбоя. В спорных ситуациях, когда кто-то слишком уж зарывался в своих претензиях, вердикт выносили местные Секретари, что кончалось для одной из сторон либо значительным материальным взносом в пользу Партии, либо лишением Партбилета. В Партком тянули обидчика лишь тогда, когда были абсолютно уверены в своей правоте, ибо Секретари не очень-то заботились о справедливости и часто решали споры на ширмачка, руководствуясь внутренним позывом, обычно в пользу того, кто ловчее выкрикивал коммунистические заклятия.

Здесь же, у памятника Великому Кузьмичу, товарищи узнали важную новость: Члены Политбюро вновь переименовали Коммунизию в Коммунякию. О подобном историческом событии полагалось узнавать вовремя, ведь случилось, сохрани Кузьмич и помилуй, предстать перед одним из Секретарей, не зная о столь важном политическом происшествии, и… прощай Партбилет.