Текст книги "Призраки коммунизма (СИ)"
Автор книги: Владимир Бойков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
10
Крадучись, ползком, мелкими перебежками друзья приблизились к большой зелёной плантации.
– Что это за дрянь? – спросил попрошайка, пережёвывая какие-то семена.
– Может, надо корни есть?
Культя стал копать.
– Нет, их и не разжевать даже.
– Может листья?
– Фу!..
– Эй, – крикнул кто-то.
Сява замер с листом во рту. Над ним стоял человек. В коротких штанах и цветастой футболке. Мужчина. Светловолосый. Молодой.
– Как дела? – спросил он.
– Так себе, – ответил Сява.
– Голодный?
– Ага, – не растерялся попрошайка.
– Оттуда? – человек кивнул в сторону Коммунизии.
– Оттуда, братец.
Человек усмехнулся, кинул Сяве два апельсина и пошёл вдоль поля.
– Ишь, щедрый какой, – буркнул попрошайка. – Сам бы эту дрянь хавал.
– Да он, дело ясное, из бедных, – заступился за прохожего Культя. – Видишь, как одет? Босой. Штаны короткие. Рубаха без рукавов.
– Да, трудна тут жизнь у простого народа, если они такие горькие тыквочки едят, – вздохнул Сява.
– Это не тыквочки.
– Тем хуже…
– Да…
– А этот тип нас не выдаст? Кинул нам эти штуки, бдительность усыпить, а сам бегом к капиталистам, чтобы выслужиться.
– Кто его знает… Холуи буржуйские здесь, надо полагать, на каждом шагу околачиваются.
– Тогда уходим.
На другом поле, засеянном кормовой свеклой, ботва оказалась почти съедобной.
– У нас такое не выращивают. Наше вкуснее, – прошамкал Сява.
– Будут капиталисты свой народ тыквочками кормить. Сами, небось, жрут, канальи. А народу вот те жёлтые, да эти зелёные.
– Как бы там ни было, а надо настоящие продукты искать, – сказал Сява. – Листья с собой бесполезно брать. Скукожатся. Засохнут.
– Эх, крыс бы копчёных…
– Или ворон жареных…
– Опарышей бы…
– Ага, размечтались, – злобненько сощурился попрошайка. – Раскатили губищи. Действовать надо, а не разглагольствовать. Есть же тут где-нибудь поле с картошками или тыквочками. Надо его найти. Загрузиться и драпать изо всех сил что есть мочи.
Культю знобило, и он готов был драпать хоть сейчас.
– Действуем! – скомандовал Сява.
Проползли немного, потом ещё.
– Глядите, дорога. А вон гриб. Новый. Не развалившийся.
– А почему у нас грибы новые не растут?
– А кому они нужны? Чем новее гриб, тем опаснее. Всё в них обваливается, рушится. Старые грибы лучше, безопаснее.
– Да, в новый гриб я бы и шагу не ступил. Треснет камнем по башке – и капут.
– А гляди-ка, вон там, кажется, город.
– Плохо видно, далековато, но точно, город.
– В город нельзя идти, – предостерёг Культя. – Там-то нас уж точно сцапают.
– Сами знаем, не маленькие, – отрезал Сява таким тоном, как будто он руководитель операции. – А вот для ориентировки следовало бы как-то этот город назвать. Например…
– Можно назвать его Красноплюйск, – предложил Кнут.
– Ты что! Нельзя использовать наше гордое название «Красно» для помечивания вражеской территории, – замахал руками Культя.
– Конечно, никак нельзя, – поддакнул Сява. – Пусть будет Белоплюйск или Черно…
– Еще лучше Грязноплюйск, – предложил Культя.
– Или Тухлоплюйск. А можно – Рвотноблюйск, – затрещал Сява. – А еще…
– Ну, понесло… – оборвал попрошайку Кнут.
– Да ладно, как хотите, но только не «Красно…». Я, как член Партии, категорически возражаю.
– Значит, будет Грязноплюйск, – сказал Кнут.
– А чем Тухлоплюйск хуже? – опять заартачился Сява.
– Хорошо, назовем его Тухлоплюйск, – согласился Кнут и посмотрел на Культю. – Ты не возражаешь?
– Да, ладно, пускай, иначе ведь не отвяжется…
Сява приложил ладонь к бровям.
– Эй, смотрите – чудовище!
По неширокой просёлочной дороге в сторону города двигался автомобиль.
– Железный таракан!
– У нас такие тоже есть. Я видел.
– Есть, но наши все дохлые.
– А тут живой.
– С ума сойти можно. Как тут только люди живут? Ужас!
Беглецы дружно начали звездиться.
– Слава Кузьмичу за нашу жизнь.
– Счастливую.
– Безбедную.
– Безопасную.
– Слава Политбюро!
– Слава Партии!
– Слава Коммунизму!
– Гляди, из гриба люди выходят.
– Одеты бедно.
– Как это они в такой одежде ухитряются спать? Зароешься в мусор, поколешься весь, исцарапаешься…
– И холодно. Ноги и руки-то – голые.
– Да-а-а. Жуткая страна.
– Надо бы к этому грибу подобраться поближе, – предложил Сява. – Может, там есть чего украсть? Только двигаться будем парами. Если одних схватят, другие сразу на помощь.
Кнут согласно кивнул.
Культя с Сявой, пригибаясь к земле, перебежками бросились вперёд. От куста к кусту. От кочки к кочке.
– Замри! – зашипел Сява.
На небольшой круглой поляне отдыхали мужчина, женщина и двое детей.
– Что они едят? – недоумевал Культя. – Они что, с ума все посходили?
– Да просто продукты у них ненастоящие. Какие-то суррогаты.
Один из малышей с яркой жестяной баночкой в руках подбежал к кусту, за которым прятались коммунисты. Поставил баночку на землю, посадил на неё резиновую крысу. Что-то залопотал и побежал назад к родителям. Взял мячик. Вернулся… Баночка с крысой исчезли.
Культя и Сява неслись во весь опор. Залегли. Попрошайка с остервенением вонзил зубы в игрушку.
– Мне оставь, – затрясся Культя.
С огромным трудом Сява оторвал от крысы кусочек.
– Не жуётся что-то, – прошамкал он.
– Дай, дай! – критик вырвал игрушку из рук товарища. – Помаленьку надо, помаленьку. А ты отхватил кусище, вот и не жуётся.
– Вяленая какая-то, – посетовал попрошайка. – И совсем не вкусная. Пресная, сухая.
– Ясное дело – сухая. Сочных капиталисты сами жрут.
– Чем это вы тут лакомитесь? – Кнут и Вася поспешили на чавкающие звуки. Но от крысы остался один лишь хвост. С сожалением Сява уступил угощение опоздавшей к пиршеству парочке.
– А это у вас что? – Кнут уставился на баночку.
– Вода, кажется. Слышишь, плещется?
– Как же они её туда налили? – Культя повертел баночку в руках.
Сява с видом знатока отобрал жестянку, прищурив глаз, осмотрел её, заметил колечко, потянул…
– Ух, ты! – воскликнули все. По очереди понюхали.
– Чудно пахнет…
– Здесь все чудно пахнет…
Попрошайка глотнул. Газ шибанул ему в нос. Из глаз брызнули слёзы. Сява выронил банку и начал бешено сплёвывать.
Культя поднял жестянку, кончиком языка попробовал жидкость.
– Жжётся, – отдёрнулся он. Помочил палец, осмотрел его внимательно и сделал компетентное заключение. – Тухлая вода, ржавая. От такой заболеть можно.
– Надо же, чем капиталисты свой народ поят, – покачал головой Сява. – И ведь пьют, привыкли. Приспособились. Притерпелись.
– Нет, нам к такому никогда не привыкнуть, – сказал Культя. – В нашей родной Коммунизии никто такого не ест и не пьёт.
– Точно.
– Ага.
– Факт.
Друзья с патриотическим восторгом посмотрели друг на друга. Гордость за свою страну переполнила их сердца.
– Может, споём? – предложил сентиментальный Культя.
– Споём, друг, но позже, – сказал Сява. – А сейчас обсудим со всей серьёзностью сложившуюся ситуацию. Продуктов, пригодных к употреблению, мы пока не обнаружили. Ввиду этих чрезвычайных обстоятельств нам следовало бы посовещаться…
– Открываем Партсобрание, – сухим голосом произнёс Культя. – Слово для доклада предоставляется Коммунисту попрошайке Сяве.
– Товарищи! Мы попали в тяжёлое положение. С партийной прямотой скажу вам – в хреновое. В дерьмовое. В паску…
– Короче!
– Буду краток. Здесь все живут по волчьим законам. Капиталисты кушают тыквочки, картошки, опарышей и, надо полагать, крыс, а простой народ питается чёрт знает каким дерьмом. Барахлом. Гадостью. Дрянью…
– Короче!
– Короче не могу. Меня душит ненависть к угнетателям. Простите меня, товарищи. – Сява проглотил комок, подступивший к горлу.
– Всё равно не трепись, – буркнул Кнут. – Времени у нас на трёп нет.
Попрошайка гневно сверкнул глазами.
– И в этот ответственный момент мы все, как один, должны сплотиться вокруг любимой Партии, гордо держать Знамя Кузьмича и доказать проклятым буржуинам, что горячее сердце Коммуниста… – Сява закатил глаза. – Стучит, как пламенный мотор!
– Что такое Знамя? – спросила Вася.
– Не знаю! Но так говорят все Секретари. Это хорошее слово.
– А что такое мотор?
Кнут досадливо отмахнулся.
– А наш взор, – Сява стёр пот со лба, – устремлён в будущее, в светлое, лучезарное будущее! Долой угнетателей! Да здравствует Коммунизм!
В едином порыве друзья пятикратно перезвездились и… не выдержали – запели. Сначала громко, но, уловив испуганные взгляды друг друга, всё тише и тише: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…»
9
А в это время беззаботные «капиталисты» спокойно отдыхали. Пили соки, ели апельсины, смеялись, играли с детьми. Никто не замечал, что совсем рядом, на заросшей акациями поляне скверика, четверо коммунистов готовы хоть сейчас совершить ещё одну революцию.
– Переходим к прениям. Кто хочет выступить?
Кнут поднял руку.
– Слово предоставляется Коммунисту Кнуту.
– Я не умею говорить красиво, поэтому скажу прямо: давайте поймаем какого-нибудь буржуя и бах! бах! ему по морде…
– А если перепутаем? – засомневался Культя. – Если честного труженика отдубасим?
– Не спутаем, – уверил Кнут. – Как увидим кого в хорошей одежде, значит – капиталист.
– Рискованное мероприятие, – не согласился критик.
– К тому же у нас маловато сил, – вставила своё мнение Вася. – Единственное оружие – Культин таз.
– И Слово Правды, – добавил Сява. – Нашего Слова Правды капиталисты больше всего бояться.
– Кто ещё хочет выступить? – спросил критик и сам поднял руку.
– Слово предоставляется Коммунисту Культе, – сказал Культя, набирая в лёгкие побольше воздуха и выстраивая на лице заклятое выражение. Поиграв желваками и выдержав соответствующую историческому моменту паузу, критик произнёс следующую речь:
– Больно и горько смотреть ни беспросветно убогую жизнь местного народонаселения, корчащегося в адских муках под тяжёлой пятой эксплуататоров. Мы родились в свободной стране и, если тутошний народ по рабски смирился со столь вопиющими условиями жизни, – Культя скрипнул зубами, – то каково же нам, жителям процветающей Коммунизии, созерцать и вкушать всё это? Тяжкое бремя легло на наши плечи. Видеть все эти безобразия и не помочь простому народу, что может быть горше?.. Судьба забросила нас в буржуйскую цитадель, и мы просто обязаны раскрыть глаза здешнему населению на их жалкую долю угнетённых и униженных, рассказать им о славной Коммунизии, где все равны, где все люди живут по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Наши предки, первые Коммунисты-Большевики, много веков назад совершили Великую Революцию, уничтожили класс эксплуататоров, и мы тоже, как истинные патриоты Отчизны, должны воспользоваться представившейся возможностью…
Кнут захлопал в ладоши. Сява впился в товарища преданными, полными восхищения глазами.
Культя с ужасом приметил, что в своей речи его занесло не в то русло, но с ещё большим ужасом осознал, что ничего не может с собой поделать, и продолжал так же громогласно:
– Мы можем погибнуть в застенках! – пафос Культи перешёл в завывания. – Но лучезарная искра свободы, зажжённая нами в сердцах простых тружеников, не погаснет. Я верю в это. Вперёд, товарищи!
Четверо оборванцев выскочили из кустов и понеслись к зданию, которое они приняли за гриб.
Сява забрался на скамейку и заголосил:
– Товарищи! Капиталисты строят своё благополучие на крови, костях и поту рабочего класса. У нас в Коммунизии любой человек, даже с совсем пустяковыми способностями – вот вроде его, – Сява ткнул пальцем в сторону Кнута, – ежедневно питается тыквочками и картошками, а если постарается, то и крысами, и опарышами. А в вашем Тухлоплюйске крыс и опарышей жрут только капиталисты. Народ же приучен есть эти мерзкие жёлтые плоды, да еду, которая не съедается… Мы сочувствуем вашей горькой участи, товарищи. Наши сердца разрываются от сострадания, и мы призываем вас: встаньте с колен, распрямите гордо плечи и раздавите эксплуататоров, как проклятых гадин. Смерть буржуям! Свободу трудовому народу! Вставай, страна огромная!.. – Попрошайка с отчаяньем вспомнил, что дальше слов не знает, однако вспыхнула надежда, что вот сейчас все собравшиеся у гриба подхватят песню и понесутся отбирать у буржуев их мешки с фантиками и копчёных крыс.
Собравшиеся почему-то начали смеяться. Одни не спеша подходили, другие уходили, некоторые посматривали на коммунистов с усмешкой, кое-кто строил гримасы похожие то ли на жалость, то ли на презрение.
Кнут не выдержал.
– Буржуйские прихвостни! – заорал вырубала, обводя налитыми кровью глазами толпу. – Мы освободим труженников от кровавых цепей капитализма! Он схватил одного, одетого, с его точки зрения, наиболее добротно – в рабочий комбинезон, притянул к себе и грозно прошипел:
– Что, страшно, буржуйская морда?
Человек смотрел на Кнута, как на ненормального и ничего не понимал.
– Сколько людей ты, тварь, уморил голодом? Сколько сгубил в каменных застенках? – грозно вопрошал Кнут. – Признавайся сейчас же, капиталистическая сволочь! Буржуй проклятый.
– Кто такой буржуй?
– Не придуривайся. У тебя есть частная собственность?
– Есть.
– Ага! – вскрикнул Кнут. Он плюнул на кулак и врезал эксплуататору прямо в глаз.
Толпа возмущенно загудела.
– Раз, – сосчитал вырубала, замахнулся снова, чтобы дать и в ухо, но тут же оказался на земле. Над ним стоял здоровенный парень в голубой рубашке с раскрашенной железкой на груди.
Двое товарищей с воем прыгнули на врага, опрокинувшего их боевого соратника. Что-то долбануло Сяву по спине, он охнул; Культя просвистел ногами по воздуху и шлёпнулся на попрошайку. Щёлкнул металл, критик дёрнулся и вдруг увидел на своих запястьях наручники.
– Заковали, – горестно всхлипнул Культя.
Толпа стала расходиться. Никому и в голову не пришло, что молодой полицейский только что предотвратил ещё одну Великую Революцию.
Коммунистов погрузили в огромный железный ящик и доставили в город, который сплошь состоял из новеньких разноцветных грибов. Четверых беглецов, несмотря на их отчаянное сопротивление, втащили в один из таких грибов и отвели в камеру.
– Ну, всё, – заохал Сява. – Так я и знал. В гриб замуровали. Чтобы нас тут задавило.
– Да вроде бы, этот прочный, – присмотрелся к потолку Культя.
– А это? – Сява ткнул пальцем в сторону лампочки. – Видишь, на какой тонкой проволоке висит?
– Да такая штука, если и отвалится, не задавит.
– Не скажи, – не согласился Сява. – У этих буржуйских выродков всё возможно. Я здесь ничему не верю.
Друзья притихли и стали прислушиваться к чуждым, непривычным для слуха звукам. Кнут подошёл к решётчатой двери, потряс её.
– Крепкая, – сказал вырубала. – Такую не высадишь. Присмотрелся к толстым прутьям и вздохнул. – Это сколько крючков можно было бы сделать, чтобы в мусоре копаться, а они из такой ценности застенки сотворили…
Вскоре явился ещё один капиталистический прислужник. В белой рубашке без рукавов и в таких же никудышных коротких штанах. Он хотел что-то сказать, но увидел Культин таз, который тот не выпустил из рук даже во время драки, и стал поглядывать на сей предмет с удивлением и опаской. Культя тут же спрятал таз за спину, человек словно очнулся и с плохо скрываемой ухмылкой проговорил:
– Идёмте! Начальство желает на вас посмотреть.
Друзей привели в большую комнату с несколькими столами. За одним из них сидел мужчина и пил чёрную воду из белой кружки.
– Присаживайтесь, – вежливо предложил хозяин комнаты.
Беглецы осторожно расселись на полу. Каждый старался выбрать место, чтобы над его головой ничего не висело.
– Бить будете? – спросил Сява.
– Обещайте больше не драться, и мы даже снимем с вас наручники.
– Кандалы? – не поверил Сява. – Оковы?
– Обещаете?
Друзья переглянулись. Судя по каменному лицу вырубалы, он явно не обещал.
– Надо соглашаться, – очень тихо прошептал ему попрошайка. – Легче будет удрать.
– Обещаем, – кивнул Кнут.
Все дали Честное Партийное слово.
– Хорошо, я вам верю, – сказал человек, щёлкнул пальцами и прислужник, тот, который привёл их сюда, снял наручники с запястий беглецов.
– Вы жить у нас собираетесь или назад в Коммунякию? – спросил начальник безмятежно.
Коммунисты побагровели. Кнут скрипнул мускулами, Культя привстал. Прислужник за их спинами шумно зашевелился, громыхнул своими железяками, чтобы вовремя обуздать вырубалу и критика, который благодаря тазу, чувствовал себя здесь весьма уверенно.
– Оскорбляете? – с презрением спросил Сява. Драться он больше не собирался, но лицом очень негодовал.
– А что, уже переименовали? – иронично удивился начальник. – Тогда извините, ради Кузьмича.
– Не оскверняй имя Кузьмича своим поганым ртом, – прошипел Культя и замахнулся тазом.
– Отберите у него эту железяку! – приказал хозяин прислужников.
– Попробуйте только! – Критик встал в боевую позу. – Это вы в своем Тухлоплюйске можете беззастенчиво грабить трудовой народ. С Коммунистами у вас такое не выйдет!
– Что-что?.. – Начальник хрюкнул, подавился своей чёрной водой и открыл рот от изумления. – Как ты ска…
– А никак! – Культя ещё повысил голос. – Я сказал – не выйдет! Вам никогда не сломить истинного Коммуниста. Никакие застенки не порушат нашей святой веры в победу! Да здравствует Мировая Революция! Да здравствует Великий Кузьмич!
– Ладно, мир, мир. Не трогайте его. Но будешь драться – отберём.
Культя вновь уселся, но в полной боевой готовности, так, чтобы видеть всех своих врагов.
– Вот нажмут наши Члены на Красную Кнопку, – подал голос Кнут. – Будете тут все летать кверху тормашками. Только трудовой народ жалко. Поэтому мы и терпим ваши бесчинства.
– Кнопку? – как-то радостно, но нервно хмыкнул главный. – Так она у вас давно заржавела.
– Не бойся, не заржавела, – подал голос Сява. – Такое только у вас может приключиться. В вашем загнивающем обществе. Это у вас она заржавела, а мы свою регулярно крысиным салом смазываем.
Начальник перестал улыбаться, устало поправил волосы, отхлебнул из кружки и сказал сухим спокойным голосом:
– К границе отвезём вас в фургоне. Обеспечим продуктами на несколько дней. Если хотите погостить – обязаны пройти дезинфекцию. Всё. Уберите этих говнюков отсюда! И отправьте с ними того придурка, который в хрустальные вазы гадил.
Прислужник с готовностью вскочил. Начальник поднял со стола какую-то штуку, приложил к уху и спросил что-то непонятное.
– Попридержи их пока здесь, – крикнул он своему подчинённому. – Сейчас нет ни одного свободного автомобиля.
– На выход! – скомандовал прихвостень и открыл одну из дверей.
Решив, что их опять засунут в каземат, беглецы дружно запротестовали.
– Да не камера это, а комната для гостей, – пояснил начальник.
8
В новом помещении Сяву сразу напугала огромная люстра, угрожающе свисавшая с потолка.
– Вот эта уж точно задавит, – боязливо косясь, попрошайка обошёл опасный участок вдоль стенки.
В комнате стоял стол и несколько мягких кресел, застеленных белой тканью. Окно было заделано крепкой стальной решёткой.
– Вот на что у них идёт народное достояние, – Кнут пальцем указал на решётку.
Не успели друзья принюхаться к новой обстановке, как в комнату втолкнули взлохмаченного мужика, по своему виду и повадкам явного их земляка – гражданина славной Коммунизии товарища Бяку. Мужичок цепко оглядел беглецов, разинул рот в глупой улыбке и бросился всех обнимать, трясясь от возбуждения и неся полную околесицу. Говорил он быстро, обильно, но так путано, картаво и бессвязно, что ничего было не разобрать. Однако постепенно, немного успокоившись и перестав дрожать, он изложил беглецам не просто безрадостную, а скорее даже жутковатую картину:
– Кошмар! Прр, брр, хрр. Насилие! Издевательство! Дрр, фрр…
– Тебя били? – спросила сердобольная Вася.
– И били, и кололи! Хрр. Иголками. Брр. Под кожу и вот, фрр, сюда. – Бяка ткнул пальцем в задницу.
– Бежать надо, – затрясся от страха Культя.
– Догонят! Хрр, прр. Вырубят! Парлизуют.
– Как это?
Бяка растянулся на полу, задёргался, высунул язык.
– Тебя пр-пар-лизовали?!
– Фрр. Два раза.
– Ужас, до чего довели человека, – схватилась за голову Вася.
– Надо бежать, – прошептал Культя.
– Главное – улучить момент, – добавил Сява.
– Давно ты тут? – спросил Бяку Кнут, изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие.
– Не знаю, дрр. Не помню.
– Оголодал? – посочувствовала Вася.
И Бяка опять принялся рассказывать, кривляясь всеми частями тела в нервном возбуждении.
Оказалось: пока Бяку не засекли капиталистические прихвостни, жить тут, с грехом пополам, было ещё терпимо, хотя если по-честному, то почти что и невмоготу, потому что буржуйское коварство поистине не знает границ. Бяку всё время норовили помыть, чтобы, улучив момент, подменить его одежду на совершенно никудышную, – такую тонкую и короткую, что прямо брр.
Кал сдавать разрешали только в специальном каменном грибе с дыркой, в которую того и гляди провалишься, и надо было, о, ужас! терпеть изо всех сил, пока найдёшь этот гриб. И случалось, что с непривычки Бяка несколько раз гадил прямо в штаны. А однажды выпустил он из живота лишний газ на улице, так эти буржуины носы позажимали да как завозмущались, а один кликнул мордоворота с дубинкой и этот мордоворот давай на него орать. А когда Бяка призвал Кузьмича в свидетели, что он всего лишь пукнул и в своё оправдание показал, как он это сделал, так этот мордоворот так пукнул ему в ответ из какой-то жестянки, да таким едким пердюхом, что у несчастного от слёз повылазили глаза и, что самое паскудное, приключился самопроизвольный сброс Кала, после чего его тут же схватили, отвели в белый гриб и, несмотря на мольбы и яростное возмущение, привязали к койке и принялись лечить!
– Как это? Что это? – трясущимися от страха губами спросил Культя.
– Берут такую тонкую длинную бутылочку с ядом внутри и с иголкой, и под кожу тебе, и под кожу. – Мужичок зажмурился от пережитого ужаса.
– А с едой тут как. С едой?
– Еды тут, вообще-то говоря, навалом, но, если зайдёшь куда и начнёшь свои способности демонстрировать, то смотрят, как на идиота, и несут еду совершенно никудышную, паршивую, да ещё завёрнутую в прозрачную тряпочку, чтобы все видели, какие они тут щедрые. А начнёшь эту ихнюю еду кушать, она и в горло не лезет, и к зубам прилипает, – гадость настоящая, ни тебе копчёных крыс, ни розовощёких опарышей – всё какое-то пресное, неаппетитное, размазянистое, такое, что сразу вспоминается поговорка: «Кал Коммуниста вкусней еды капиталиста»…
– Да-да, – приободрили товарища беглецы.
– И другое тут подозрительно. По улицам гуляют одни буржуи, хотя и замаскированные под бедняков своей дурацкой одеждой, а вот где рабочие – непонятно. Наверное, цепями прикованы к трудовым местам – надо же как-то кормить такую ораву бездельников…
– Факт!
– И ещё один жуткий ужас – эти огромные железные чудовища, в которых всякие тутошние дармоеды катаются. Как таких страшилищ выращивают непонятно, только бегают они с огромной скоростью, прямо, как наши тараканы, а уж рявкают так, что сердце обмирает, и, каждому понятно, что в таком случае может случиться, спаси и сохрани, Кузьмич, от такого позора. В общем, не жизнь здесь, а сплошные испытания. Хотя еды и много, этого не отнимешь, но такая дрянь, такая противная, что они её и сами есть не могут – постоянно выбрасывают. Любой бак на улице открой – там еда, но ни картошек вам, ни тыквочек. Несъедобная она совершенно, а если даже и начнёшь её есть, уж так смотрят, как будто не верят, что ты им Кал сдашь…
– Да хоть бы какой поесть, лишь бы не заболеть, – вздохнул Культя.
Бяка сочувственно покивал и стал продолжать рассказ:
– Я, обычно, если возле какого гриба поем этой дряни из бака, так чтобы всё чин-чинарём было, тут же сдаю Кал в горшок. Стоят они там такие – прозрачные, рядом с каждой дверью. Специальные. Очень удобные. Сразу видно, что ты не просто сидишь, дурака валяешь, а делом занят. В горшки эти вода налита и трава всякая засунута. И обычная, на нашу похожая и с разноцветными мягкими пампушками. Водичкой можно помыться, пампушками – подтереться. Правильно всё в этом отношении устроено, почти как у нас. Я траву эту, понятное дело – вынимаю, морду водичкой споласкиваю и сажусь на него, как положено. Всё по-человечески всегда делал, а они как-то раз увидели, да как разорались, и про какое-то свинство, и про какие-то хрустальные вазы, и про какие-то цветы. Я убежать пытался. Но куда там… Поймали, да как чем-то прожгли. В общем, парализовали. Вот, какова тут жизнь у простого товарища человека…
Сява потрогал макушку с привставшими волосами и тупо, но назидательно, оглядел товарищей. Все пребывали в шоке. Бяка, несколько разомлевший от пристального внимания к своему повествованию, почти перестал кырхать и дёргаться.
– Пиво, правда, здесь ничевское. Но пить его простым смертным почти что запрещено – наказывают. Я как-то выпросил, выпил, иду как человек по улице, песни пою хорошие, бабам подмигиваю. Предложил одной полюбиться во славу Кузьмича, даже пару фантиков посулил, так она как взвилась!.. Врезала мне сумкой по роже, я, естественно, ей в ответ, и опять меня вырубили, парализовали и в застенок. Очнулся – чуть опять не помер, кругом всё белое, а в руку игла всажена, прямо под кожу, и какой-то яд туда капает. Вырвал я иголку и побежал. Уж так бежал, так бежал, всё на пути сметал, но… не убежал. Изловили, скрутили, иголку в жопу, трр, прр. Пришёл в себя – фантиков нет, грр, трр. Отобрали… А потом собралась целая куча людей: и белых, и голубых, и чёрных. Окружили меня, и давай уговаривать да советовать в Коммунизию вернуться. И вот – к вам привели.
Скрипнула дверь. В комнату вошёл человек, весь такой нарочито приветливый, разодетый в чёрную гладкую одежду и с петлёй на шее.
– Идите за мной, – сказал человек. – Доставлю вас к самой границе.
– Ишь, ты! – поразился и обрадовался Сява. – Испугались нашего Слова Правды.
На улице перед дверью стояло железное чудовище.
– Залезайте! – скомандовал чёрный.
Беглецы испуганно попятились.
– В таракане не поеду, – запаниковал Культя.
– А если он нас сожрёт? Схавает? – завякал Сява. – Или вам так и надобно? Мы в него залезем и… кранты? Нет уж. Помилуйте.
– Если пойдёте пешком, требуется пройти дезинфекцию.
– Что такое?
Человек задумался.
– Водичкой вас обрызгают. Как дождиком.
– Зачем?
– Вши у вас, блохи. На собак наших перекинутся – проблемы будут.
– Ладно. Вшей уничтожить – это даже неплохо. Давай свою дезинспекцию!
– Эгей, – заговорил Сява после душа. – Разве так вшей уничтожают? Смешно. Даже потешно. Уж я-то знаю, как вшей надо убивать. Знаю настоящие способы, испытанные… Можно, например, намазать голову глиной, подождать, пока засохнет, а потом отбить эту глину палкой. Вместе с волосами, конечно, но и со вшами. Больно, зато надёжно… Можно развести на моче крысиные какашки и вмазать в череп. Тоже хороший способ… Можно сбрить волосы осколочком стекла и перебить вшей на черепе камушком… Можно… Много чего ещё можно, много есть верных способов, но дехсинспекция – не способ. Эта водичка, видимо, на ихних насекомых рассчитана, на вечно голодных. Полудохлых. В этом обществе чистогана, надо понимать, и вше не разгуляться. Не то, что у нас. Верно?
Все важно покивали в знак согласия.
– Вам туда, – человек в черном указал рукой на север.
– Сами знаем.
– А это вам в дорогу. Питание. Тут всего понемногу, но на первое время хватит. – Человек передал Кнуту большой полиэтиленовый мешок.
– Что там? – спросил оживившийся Сява. – Картошки?.. Тыквочки?..
– Картофель, кажется, есть. Хрустящий.
– А крысы? Опарыши?..
У человека задёргался глаз. Он приложил руку ко рту и поспешил удалиться.
– Ясное дело – хорошей пищи пожадничали. Скупердяи. – Попрошайка состроил недовольную гримасу. – А вообще-то пора бы и поесть…
– Еду надо экономить, – сказал Кнут.
– Сейчас главное – силы подкрепить. А то совсем ослабеем. А может, и зачахнем. Ты как считаешь? – Попрошайка сунулся к Культе.
– Да, пожалуй, поесть было бы неплохо.
– Вот именно, неплохо. Даже необходимо. Сейчас не поедим, потом сильнее захотим, да уже поздно будет. От этого общества любых неприятностей можно ожидать. Любых гнусностей. И подлого коварства.
– Что ж, – согласился Кнут. – Будь по-вашему. Только от посторонних глаз надо бы укрыться.
