Текст книги "Призраки коммунизма (СИ)"

Автор книги: Владимир Бойков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

19

Утро, раннее и свежее, расползалось по окрестностям. Местные жители ещё досматривали сны в тёплых норках, только Сява упрямо бодрствовал и демонстративно сторожил таз. Время от времени он бдительно приподнимался, посылая испепеляющие взгляды в сторону якобы затаившихся там и сям посягателей.

– Ага! – обрадовался попрошайка, как бы невзначай увидев критика. – Наконец-то!

Закатив глаза и заламывая руки, Сява поведал Культе о том, каким ужасным и изощрённым проискам он подвергался, со стороны огромного количества желающих умыкнуть сей замечательный таз. Добавил, что в связи с этими непредвиденными обстоятельствами вчерашние договорённости отменяются, требуется произвести их существенную переоценку в виде значительного увеличения причитающегося ему, Сяве, вознаграждения.

Культя, хмуро глянув на возбуждённого попрошайку, ничего не сказал, даже не возмутился. Он грубо вырвал свой таз из Сявиных лапок, отошёл в сторонку и погрузился в какие-то сугубо личные и, похоже, мрачные размышления.

– Кнут здесь? – спросил критик после того, как перевертел в голове множество громоздящихся там несуразностей. Похоже, он и не слышал того, что верный хранитель таза ему так красноречиво плёл всё это время.

– Они ещё спят, – ответил попрошайка.

– Спит? – переспросил Культя.

– Не спит, а спят, – поправил его Сява.

– Ну да, конечно. Так-так. Спят ещё. Ага. Ну, разумеется… А я вот фантик заработал.

– С неимоверным трудом, наверное? – съехидничал попрошайка.

Культя смолчал, поджал губы. Его глаза опять стали непроницаемыми.

– Зря-зря, напрасно, – вкрадчиво заговорил Сява. – Напрасно ты так вызывающе недружелюбен. Можно сказать, враждебен. Чревато это, понимаешь ли, некоторыми, так сказать, или даже, пожалуй, весьма порядочными, как бы это выразиться, последствиями. Причём очень даже отрицательного характера. Или свойства?

Критик мельком глянул на попрошайку, хмыкнул умудрённым смешком и отвернулся.

– Напрасно ты меня игнорируешь. Напрасно и, главное, не ко времени. Ты даже не знаешь, даже не догадываешься, какая удивительная идея посетила мой мозг, пока я сторожил тут твой таз. Надежно сторожил. Самоотверженно.

– И знать не желаю, – отрезал критик. – Я всё-таки ещё в своем уме.

– Ну и ладно, – вздохнул Сява. – Вот только, когда они проснуться, и мы пойдём в путь, ты за нами не топай, не увязывайся. Потому что нам такие, больно умные, не нужны, нам от таких умников одни неприятности, только тягости, невзгоды да сплошные лишения. Ты тут оставайся. Сядь вот на этот бугорок и думай. Ломай голову, пока чего-нибудь не придумаешь. Хотя другие, не такие вот умные и гордые, уже всё за всех придумали и сообразили. А ты, хоть даже треснешь от размышлений, хоть даже лопнешь от натуги, а вот такое, как я, всё равно не придумаешь, потому что у тебя одни бабы на уме.

Культя очнулся от своих дум, его лицо приняло осмысленное выражение, а глаза всё ещё с недоверием, но уже с некоторым интересом посмотрели на попрошайку. Тот сразу оживился, быстро подскочил к критику и горячо зашептал:

– Мне сегодня в ночь обалденная идейка на ум явилась. Очень толковая, прямо замечательная, можно сказать, восхитительная. Такая восхитительная, что я даже сомневаюсь, стоит ли тебя в неё посвящать. Разумно ли такую чудесную идейку кому попало запросто так выкладывать. А? Как ты думаешь?

– Я думаю точно так же. Держи её при себе и не выкладывай ни за какие фантики.

– М-да… Такая идейка, конечно, немалых фантиков стоит, но за некоторое их количество я всё-таки её выложил бы.

– Ни в коем случае! Не надумайся! Прогадаешь наверняка.

– А, пожалуй, действительно. Совершенно верно. Такого человека, как ты, в мой грандиозный план, лучше не посвящать. Толку от тебя никакого. Мускулы у тебя жидкие, фантазией не блещешь. А уж до чего жаден… Я тут живота своего не щадил, берёг его таз, а он?.. Не стану я такого человека в мой план посвящать. Нет-нет, не стану.

– Ну, так отвали и примолкни, – огрызнулся Культя. – Не я навязываюсь…

– Вот-вот. Вот именно. Вот так-то оно и так. Вот так-то оно, поди, и есть. Кнут, например, рот разинул, когда я ему рассказывал, а ты фыркаешь тут, точно капиталист толстопузый, которому опарышей худосочных поднесли. Не свойский ты парень, не компанейский. Зря Кнут тебя с собой таскает. Гнать таких надо на все четыре стороны. Вот проснётся Кнут, так ему и скажу: «Гони ты этого Культяпку на все четыре стороны. Не нужны такие Культяпки в нашей компании».

– А я ему скажу: «Гони-ка ты, Кнут, этого попрошайку с его идейками»… Как ты думаешь, кого Кнут послушает?

– Кого?

– Меня, конечно, – ухмыльнулся Культя. – Чтобы Кнут, да стал слушать какого-то попрошайку. Ни в жизнь.

– А давай поспорим! – загорячился Сява.

– Давай!

– На сто фантиков!

– А сколько это – сто?

– А вот такая куча, – показал руками Сява.

– Ну, давай! – не струсил Культя.

– Давай! – подпрыгнул попрошайка.

– А у тебя столько нет.

– И у тебя столько нет.

– Зато у меня один есть! – Критик выхватил из кармана фантик и треснул им об землю.

– Ну, ну, спокойнее, – осадил Сява. – Раз нету сто, то нечего и спорить.

– Так давай на один!

– На один как-то неинтересно, – завилял Сява, у которого не имелось и одного.

– Да ты, наверное, боишься? – заподозрил Культя.

– Ещё чего! – продолжал хорохориться Сява. – Просто, чтобы мой план претворить в жизнь, нужна компания. Кнут, кстати, очень подходит, и он готов делать сказку былью хоть сейчас.

– А я не подхожу? – Культя уловил некоторую перемену в настроении попрошайки.

– Ну, не то, чтобы совсем, а вот как-то не очень. Хотя, если взглянуть с другой стороны, то, не исключено, что в некоторой степени, как бы даже, вполне вероятно, что и не вовсе. То есть, вот если ты, возможно, как-то изменишься в лучшую сторону, тщательно поработаешь над собой, сделаешь некоторые оргвыводы, то…

– Больно надо, – никак не клевал на Сявины уловки Культя. – Это тебе удалось мозги Кнуту запудрить, но я-то их быстро очищу, пусть только проснётся.

– Ах, вот человек, какой вреднючий, – застонал Сява. – До чего упрямый, до чего твердолобый. Прямо, как истукан, как монумент, как монолит, как памятник почти. Вообще-то, такие люди в великом почине всегда нужны, очень вероятно, что даже и сподобны… Как же я об этом не подумал? Великие свершения всегда требовали наличия вот таких людей, я хочу сказать: товарищей, – продолжал размышлять вслух Сява, – которые на первый взгляд, вроде бы, как и не того, а приглядишься повнимательнее, попристальнее, так весьма, как бы, и подходящи. Нам вдвоём с Кнутом да со слабой женщиной, наверное, будет трудно…

– Значит, ещё компаньоны нужны?

– Точно.

– Ну, за пару фантиков я бы согласился.

– Вот как. За пару?

– Ага.

– А за один?

– Ну… и за один, пожалуй. – Не стал ломаться Культя.

– Итак, слушай деловое предложение: я за два раскрываю тебе суть плана, а ты за один принимаешь участие в его воплощении. По рукам?

Из норки высунул голову Кнут.

– Что за базар? – любезно осведомился он.

– Да вот, производим долгосрочное взаимовыгодное товарищеское соглашение, – изрёк Сява торжественно.

Культя важно кивнул.

– Ты же вчера на юг собирался. Все уши нам с Васей прожужжал своей великой идеей. Или уже передумал? – удивился вырубала.

Попрошайка вскочил, заломил руки, взвыл и принялся рвать жидкие волосёнки.

– Ты мне расстроил наиважнейшую сделку! – вскричал Сява в отчаянии. – Разрушил плоды титанического умственного труда, разбил надежды, помыслы, чаяния!..

– Да я же только…

– Ты же, ты же, – передразнил попрошайка. – Я тебя штрафую. Ты мне должен два фантика.

– Вот ещё! – Кнут вылез из норки и стал разминаться.

– Ну, один.

Вырубала показал увесистую фигу.

– Тогда я пойду на юг один, без вас, – пригрозил Сява.

– Иди, иди. А мы пойдём без тебя. Точно? – Кнут подмигнул Культе.

Попрошайка опять принялся драть волосы, вопя о том, как его бессовестно облапошили и обобрали.

– На юг? – переспросил критик. – Вы решили идти на юг?

– Это он сообразил вообще-то, – сказал Кнут, одобрительно кивнув в сторону Сявы. – Но мне его идейка нравится. На юге сейчас тепло, там тыквочки сладкие растут, там есть такая еда – орехи.

– Я ел орехи, – сообщил Сява, ощупывая проплешины. – Волшебная вещь! Вкус – О-о-о!.. Запах – О-о-о!.. Но вы недостойны орехов.

– Да вы что! – вытаращил глаза Культя. – Вы что, не слыхали, какие истории рассказывают о тех краях? Юг! Он же граничит с заграницей. Юг! Вы что забыли, кто там живёт? Южане! Они же хитрые и жадные.

– Не жаднее некоторых здешних, – позволил себе замечание попрошайка.

– Юг! – Культя содрогнулся в отвращении. – Разве не оттуда ползут подлые слухи, что у капиталистов целые горы картошек и тыквочек, и что фантики там валяются на помойках? Разве не забредавшие в наши края эти южные типчики, к счастью, давно уже беспартийные, болтали несусветные бредни, что, якобы, сами побывали за рубежом и что у них там не так уж и противно. А? Каково! – Критик ещё долго чехвостил капиталистический зарубеж и в хвост, и в макушку, стращал ужасами рабства, тиранией, цепями и подземными казематами с летучими мышами и ядовитыми гадами. Он так разошелся, что даже взопрел.

Кнут слушал его, криво усмехаясь.

– А что это ты всё про закордон? – спросил он, когда критик примолк. – Мы туда идти, вроде бы, и не собираемся, а ты всё про закордон.

– Мы на юг собираемся, – подпел Сява, – а не к капиталистам, Кузмич их задери.

Культя прищурился.

– Я знаю одно. Там где юг, там поблизости и заграница, и кто идёт на юг приближается к загранице. Чуете, чем пахнет?

– Чем? – никак не мог догадаться Сява.

– Изменой!

– Мы собираемся идти на юг, чтобы покушать орехов, – заметил Кнут, – а про заграницу мы и не думали, это ты про неё тут распинаешься… Нам на эту заграницу начхать, мы в её сторону только плевать будем…

– Ага! – поддакнул попрошайка. – Плевать и сморкаться. Я лично капиталистов ужас как ненавижу. Всеми фибрами души. Они, понимаешь ли, ходят в таких железных шапках с рогами и в зубах у них толстые палки, которые горят и воняют. Сигары называются. Буржуй этой палкой, как чего ему не понравится, так в глаз работяге и тычет. И выжигает, гад, выжигает. А в глупости эти, что у них там фантики валяются и еды навалом, не верю. Это всё, чтобы дурачков к себе заманивать и в казематы бросать. С размаху. Так что мы на такие штучки не клюнем. Нам в их казематах неохота томиться.

– И всё-таки мне не нравиться, что юг с заграницей граничит, – продолжал гнуть свою линию Культя. – Давно бы пора с этим делом покончить. И уж я-то знаю, как дурят коварные буржуи наших простофиль своими соблазнами и всяческими тлетворными миазмами, – критик встряхнул головой. – Я-то понимаю, что слухи, ползущие оттуда, рассчитаны на глупцов, но распространяют-то их не кто-нибудь, а южане. И не исключено, что кто-то верит.

– На юге нашей Великой Коммунякии живут и здравствуют такие же честные и преданные делу Кузьмича товарищи Коммунисты, как и мы с вами, – произнес Сява голосом полным глубокой партийной мудрости. – И никому не позволено из-за каких бы то ни было гадких сплетен сомневаться в людях, согревающих на своём теле Партбилет, где бы они ни жили, хоть и на юге. Такие пораженческие настроения играют на руку подлым буржуям, льют воду на их прогнившую мельницу, и надо бы ещё разобраться, почему нам приходится выслушивать подобные речи!

Критик потупился.

– Мы хотим идти на юг, как подчеркнул наш товарищ Кнут, вовсе не для того, чтобы слушать байки о заграницах из поганых ртов всяких отщепенцев, которых Секретари Парткомов заслуженно и вовремя лишают Партбилетов, – продолжал повышать голос Сява, – а для того, чтобы осмотреть тамошние достопримечательности. Познакомиться с новыми товарищами, возложить взносы к их памятникам Великому Кузьмичу, покушать даров щедрого юга… – Из норок высунулись несколько любопытствующих голов. – Чтобы рассказать тамошним людям о наших краях. Поделиться опытом. – Сява резко понизил тон и почти зашептал: – Ишь вылупились, увяжутся, поди, не отгонишь.

– А ты не ори, как на Партсобрании, – одёрнул разошедшегося попрошайку Кнут. – Вот как на рынке отоваримся, так сразу и выходим.

– Совершенно точно, – поддакнул Сява. – Без промедления. Без всяких там отсрочек и проволочек.

– А ты с нами? – спросил Кнут критика.

Тот сверкнул глазками на Васю, посопел, чуть-чуть посоображал и согласно кивнул бровями.

Вася заулыбалась, Культя облегчённо вздохнул. Неуверенность и страх улетучились, он суетливо ощупал карман с Партбилетом, погладил свой таз и торопливо сказал:

– Иду, иду, вы же там без меня вляпаетесь в какую-нибудь историю.

Часть 2. Капиталисты

18

Непогода застала путников в самое неподходящее время, когда до очередного населённого пункта было ещё далеко. Сначала задул злой, напористый, явно засланный капиталистами ветер, который налетал сверху, снизу, с боков, забирался под одежду, деревенил мышцы и суставы. Небо задёрнулось тучами, мелкими острыми колючками заморосил дождь.

Критик Культя прикрывал голову тазом, который ему однажды посчастливилось выкопать из земли и который никак не удавалось выменять на что-то более ценное. И хотя дырявое дно таза совсем не спасало от дождя, он был доволен этой новой возможностью по использованию задержавшейся в его скромном хозяйстве вещицы. Тем более что товарищи откровенно ему завидовали. Критик упорно отвергал посягательства по обмену таза на продукты, фантики и даже на единственное достояние, коим владела девушка Вася. По поводу последнего Культя поколебался, но предложение выглядело слишком несвоевременным. Заниматься этим делом под дождём не хотелось, а откладывать удовольствие до более благоприятной обстановки, казалось рискованным. Вася могла просто вернуть таз и за полученные ею удобства никак не отблагодарить, сославшись на нестерпимые брызги в лицо сквозь дырки в днище.

Дождь всё усиливался. Идти стало труднее. Ноги разъезжались на развоженой глине, а голые поля, с пожелтевшей травой, продолжали тянуться в зыбкую бесконечность.

Вырубала Кнут шёл впереди, рассекая ненастье мощной грудью. За ним, вцепившись в его мокрую рубаху, волочилась Вася. Попрошайка Сява пританцовывал то с одной стороны, то с другой, норовя хоть как-то спастись от ветра. Культя скулил где-то сзади. У него устали руки, и он уже не мог держать таз над головой. Критик взывал к Великому Кузьмичу, к Партии, падал, вставал, осенял себя звездой и громко, на всю округу, честил то проклятых буржуев, то Сяву самыми мерзкими словами.

– Наверное, мы идём туда, не знаю куда! – кричал Культя. – Связался я с вами на свою голову.

Много дней назад попрошайка Сява убедил всю их компанию отправиться в поход на юг, уверяя, что там тепло, много продуктов, есть такая еда – орехи и что тамошние тыквочки, в отличие от нашенских – сладкие.

Товарищи не реагировали на вопли критика, продолжая целеустремлённое продвижение вперёд. Все знали, что Члены Политбюро уже наверняка приняли неотложные меры, чтобы прогнать непогоду с бескрайних просторов Коммунякии.

К вечеру измотанные ненастьем бродяги почувствовали близость населённого пункта. Проступили тропы. Сбегаясь и ширясь, они превратились в дорогу, идти по которой было не легче, чем по полям. Дождь почти иссяк. Лопнули грязные тучи, небо заискрилось голубыми прожилками. Занемогший ветер притих.

Город, в который забрели путники, оказался самым настоящим городом, сплошь состоящим из древних грибов, рухнувших от старости много веков назад. Большие кучи бетонных обломков были когда-то девятиэтажками, кучи поменьше – пяти. Невдалеке, без крыш, стекол и дверей расположились несколько кирпичных строений, в которых тоже никто не жил. Ветер продувал там всё насквозь, да кое-какие обломки с грохотом падали вниз по причине земного тяготения. Когда-то в этих окаменевших грибах можно было жить, но они неумолимо приходили в негодность от климатических невзгод, упрямо насылаемых проклятыми капиталистами. Поэтому люди селились в норках, обитали в щелях железобетонных груд, а наиболее трудолюбивые сооружали землянки.

И над каждым городом и селом, а иногда в степях и пустынях могуче возвышались памятники Великому Кузьмичу. Вождь стоял незыблемо, уверенно рассекая грудью тлетворные веяния веков, указывая каменным перстом единственно правильный путь всем тем, кто уверовал в него больше, чем в Бога.

Город Краснобратск отходил ко сну. Измученным путешественникам предстояло найти убежище на ночь – спать, зарывшись в мокрый мусор, никому не хотелось.

Сява заголосил фальцетом, испрашивая тёплую удобную норку, предлагая взамен честь, славу и процветание в загробном мире. Охотников меняться не находилось.

– Надо им Васю предложить, – догадался попрошайка. – На подобный товар спрос найдётся.

– Давай лучше тебя предложим, – возразила девица. – Такая круглая задница многих заинтересует.

– У Культи задница круглее, – заметил Сява.

– Но-но, – возмутился критик, – я себе норку за фантик выменяю, а вы хоть за задницы, хоть за пи… в общем – за что хотите… – Культя осёкся, робко глянул на Васю и смущённо замолчал.

Девица фыркнула, недобро осмотрела мужчин и, изогнув бровь дугой, спросила:

– Если мне самой за себя придётся рассчитываться, так зачем тогда я с вами пошла?

Культя встрепенулся. Пытаясь исправить свою оплошность, хрюкнул что-то невпопад и взмолил Великого Кузьмича ниспослать ему подходящие слова для исправления щекотливого положения. Кузьмич упрямо молчал.

Кнут притянул Васю к себе, что-то шепнул ей, засмеялся, и они удалились. Вскоре послышались ругань, шлепки и чей-то быстрый бег – это вырубала дубасил, позарившегося на Васины прелести, недотёпу.

Критик с попрошайкой сняли норку на двоих, вымотав друг друга до изнеможения бесконечным торгом. В конце концов, уладив счёты материальные, Сява начал выражать претензии плотские:

– Ты смотри ночью меня не лапай, а то знаю я вас страдальцев: приснится такому баба, так он готов камень продырявить, а я всё-таки не баба, я – импотент. Так что, хочешь, буравь стенку, хочешь, свой таз, а задницу мою не трогай. Усёк? Скумекал?

Культя мрачно соглашался. Он хотел спать, неимоверно устал от бродяжничества, от бесконечных словесных пут, которыми Сява обволакивал подвернувшуюся ему жертву, выторговывая себе уступки, поблажки, льготы и режимы наибольшего благоприятствования. Стоило хоть чуточку расслабиться, и этот хитрец так ловко обыгрывал сделку, что можно было не только за свой фантик впустить его в норку, но и оказаться должником на всю оставшуюся жизнь. Сегодня Культя не прогадал. Сява обещал представлять его колхозникам как уникального специалиста, обладающего необыкновенными способностями, применение которых ведёт к тому, что все раскритикованные продукты не только перестают приобретаться товарищами Коммунистами, но также начинают быстро плесневеть, гнить и тухнуть. Такое сотрудничество могло оказаться весьма плодотворным и внушало радужные надежды.

17

Сява проснулся раньше всех. Он прошёлся туда-сюда, понюхал воздух, ковырнул землю, измерил растопыренными пальцами горизонт и небо.

– Кажется, мне сей славный городок хорошо знаком, – пропел попрошайка. – Бывал я тут в свои молодые годы. Один раз бывал. Но зато как бывал! С очень большим удовольствием бывал!

Из норки высунулся Культя, хмуро оглядел невзрачные развалины.

– Что же тут такого примечательного? – спросил критик.

– Баб здесь много водится, ох как много. Так много, что и не сосчитать. Считаешь, бывало, считаешь и всё одно – сбиваешься. Пальцев не хватало, чтобы сосчитать.

Культя выскочил из норки, вытянул шею, привстал на цыпочки.

– Как это, как это? – переспросил он. – Не сосчитать?..

– А вот как. Место тут такое. Специальное. Секретари Парткомов жёнок себе выбирают. Тут несколько городов рядом располагаются. Краснозвездск, Краснотрудск, Красноградск и в самом центре – Краснобратск, в котором мы в данный момент имеем удовольствие находиться. Именно здесь Секретари собираются на симпозиумы. А бабы… тут как тут. Себя демонстрируют, в жёны предлагают.

– Ух ты! Вот это да…

– Здесь, невдалеке, вон там, кажется, точно – там, площадь из асфальта с памятником Великому Кузьмичу. Туда-то они и стекаются.

– И много их, говоришь, в этом месте бывает?

– Достаточное количество. Даже более чем достаточное. Просто невообразимое. Каждая мечтает стать женой Секретаря Парткома, понятное дело. Только Секретарей-то на всех не хватает. Вот бабы эти и болтаются тут без дела…

У Культи захватило дух.

– Пойдём туда, – взмолился критик.

– Куда это – туда?

– Ну, туда, где симпозиум.

– Что мне-то там делать. Раздражаться, что ли? Нет уж. Хотя?..

Сговорившись с большим перевесом в пользу попрошайки, друзья двинулись в дорогу. Сява продолжал заливать в своём обычном стиле:

– Вот придём сейчас и увидишь, воочию убедишься, какие там девки. Не девки, а фантики.

– И краше Васи есть?

– И краше есть и толще. Всякие есть.

– Я толстых не люблю, – сказал Культя.

– Да любых там навалом. И тонких, и толстых. И длинных, и коротышек. Хочешь с кривыми ногами, хочешь с прямыми. Хочешь с животом, хочешь с горбом. На все вкусы.

– Зачем мне с горбом? Мне бы такую, как Вася.

– Будут и такие, как Вася, – уверенно пообещал Сява.

Культя вертелся вокруг попрошайки, выспрашивая различные подробности.

– Не путайся, – ворчал Сява, сбиваясь с шага.

Критик однако так разволновался, что уже ничего не соображал. Он спотыкался, падал, хватался за Сявины лохмотья. Его мужское оружие уже торчало вперед, вздыбливая штаны на добрых полметра. Культя пытался унять своего богатыря руками, заламывая его вбок, чтобы не мешал, не задирал порчины и не оголял лодыжки, но это было нелегко да и больно. Немало пропетляв по развалинам, товарищи вышли на большую площадь с кое-где сохранившимся асфальтом. Памятник Кузьмичу с протянутой к народу рукой стоял на обычном месте – в центре.

Сява суетливо перезвездился, потом поднёс руку к глазам и стал осматривать окрестности.

– Где же бабы? – стонал Культя. – Где они? Их что – нету? Нету?

– Кажется, нету, – произнёс попрошайка трагическим голосом. – Я, во всяком случае, их не вижу. А ты?

Культя аж подпрыгнул от бешенства и так дернул себя за член, что чуть не взвыл от боли.

– Тихо, тихо, – Сява уже приглядывал пути к бегству, – были они тут раньше. Присутствовали. Кузьмич – свидетель, не вру я, не обманываю. Да вот же, вон одна. Видишь?

Действительно, из-за кучи мусора вылезало что-то женоподобное, но явно не похожее на объект вожделения. От неожиданности Культя замер.

– Эй, парниша, я разрешу все твои проблемы, – проскрипело существо, не сводя восторженных глаз от оттопыренных штанов критика.

– Ты кто? – осторожно спросил Культя.

– Я? Я – девица. Девушка твоей мечты по имени Проня. А тебя как зовут, красавчик?

– Культя, критик предметов общественного потребления.

– Ах! – воскликнула женщина, прыгнула вперёд и вцепилась в Культины штаны.

– Ай-я-яй! – завопил критик, рванулся изо всех сил, скатился боком, отбежал на четвереньках, вскочил и стал тщательно маскировать свое ниспадающее достоинство в складках одежды.

– Эй, эй, что такое? – возмутилась девица, разочарованная результатами набега.

– Разве можно так грубо, – заступился за товарища Сява. – Надо было ласково, с нежностью, а ты налетела, напугала…

Проня погрозила Культе кулаком и уставилась на попрошайку.

– Тогда ты! – грозно потребовала она. – Разве не видишь – я вожделею.

– Я? Я?.. Как это я?.. Я не могу этого – того… У меня, так сказать, устойчивое нестояние стояния.

– А ну, покажи!..

Попрошайка брезгливо выковырнул из ширинки что-то похожее на червяка и покачал им из стороны в сторону.

– М-да… Ну ладно, – огорчилась Проня.

Сява подмигнул товарищу и мотнул головой: пора, мол, сматываться.

– А ты, голубчик, значит, хитришь? – Проня опять начала пододвигаться к оторопевшему Культе. – Лукавишь, значит?

Критик развёл руками.

– Я бы рад… да вот, всегда так.

– Ну-ну, – произнесла девица. – Ладно-ладно, расслабься, слабачок. Я сама сделаю всё как надо. Иди-ка сюда!

Критик, как загипнотизированный, стал приближаться. Его дрожащие ножки то и дело подкашивались. Сява уселся поудобнее. Расслабился. Зрелище обещало быть интересным.

– Сейчас я тебя возбуждать буду, – пригрозила критику Проня, вытаскивая из-под одежд две огромных белых сиськи. Несколько раз любовно подбросила их в воздух, резво прыгнула и жадно вцепилась в штаны трясущегося от отвращения кавалера.

– Нет уж, – запищал Культя, двумя руками прикрывая вход в закрома.

Проня была сильной женщиной, но и она не смогла оторвать эти руки.

– Ах, так! Не хочешь удовлетворить насущные потребности молодой возбуждённой женщины?! – вскричала девица.

– Не хочу, – честно признался Культя. – Хоть убей.

Проня с досадой запахнула одежды.

– Тогда, откупайся.

– Ещё чего! – посмел возмутиться критик.

Девица схватила его за загривок, пригнула к земле.

– Вот, фантик имеется, – заверещал Культя. – Фантик! В единственном экземпляре.

Женщина схватила фантик, присела на кочку, пошарила где-то за спиной, вынула тряпичную сумочку. Ласково разгладив бумажку, она присовокупила её к толстенной пачке.

– В Партком бы тебя за такие дела, – дрожащим от негодования голосом проговорил Культя.

– За какие такие? – не поняла Проня.

– А вот за такие. За действия, позорящие высокое звание Коммуниста.

– Что-что?! – удивилась девица. – Мои действия продиктованы потребностями. Сечёшь фишку?

– Ага, – поддакнул Сява. – От каждого по способностям, каждому по потребностям. Святая истина.

– Вот-вот, – удовлетворенно кивнула Проня.

– А вот и проверим в Парткоме не являются ли твои потребности прихотями, – не сдавался критик. – Вот и проверим!

Проня вынула Партбилет, помахала им в воздухе.

– Нету тут больше Парткома, – сказала она.

– Куда же он подевался?

– А вот туда – не знаю куда… Как только заявилась я в эти края, надеясь какому-нибудь Секретарю в жены себя предложить, так все и разбежались. Сначала Секретари, потом девицы. А вот мужички иногда забредают. Как-то находят меня, значит.

– По запаху, видимо, – сказал Сява.

Критик понюхал воздух, озадаченно почесал нос и стал приглядываться к рассевшейся бабе.

Девица представляла из себя женщину с чрезвычайно низкими потребительскими свойствами. Такое чучело ему ещё никогда не встречалось и даже не снилось в самом кошмарном сне. Огромный нос свисал так низко, что, изловчившись, Проня могла бы его укусить. Глаза, полуприкрытые мохнатыми растрёпанными бровями, сильно косили, причём, то сбегались, то разбегались в зависимости от расстояния до предмета, на котором Проня фокусировала взгляд. Волосы, очень густые от природы, давно сбились в плотный войлок, под которым мучились от перенаселения несметные полчища вшей, клопов, блох и тараканов. Девица иногда просовывала туда палец и с громким щелчком давила зазевавшегося кровососа.

– Ну, мы пойдём, хорошо? – подал голос Культя.

Проня приподняла голову, собрала глаза в кучу и уставилась на критика.

– Идите, голубчики, идите.

Культя сделал несколько неуверенных шажков, оглянулся и рванул с места. За ним взметнулся Сява. Сзади послышался гулкий топот.

– А ты куда? – спросил попрошайка, чуть притормаживая. – Куда это ты?

– С вами, родимые. Что мне тут делать?

– Ждать, – не сбавляя скорости, посоветовал Культя.

– Да я ждала, ждала, а заявлялись одни импотенты. Я тут протухла, поди, поджидая кавалера. И дождалась. – Проня игриво подмигнула Культе. – Штуковинка у тебя добротная, сама видела. Пугливая, но рабочая. Да, ничего, я подсоблю – он и воспрянет. Встанет, как миленький.

– Не встанет, – уверил Культя, прибавляя скорости.

– Не перечь даме! – тявкнула Проня. – Всё равно я тебя вылюблю. Ты у меня только зазевайся.

Неутомимый Сява бежал впереди. Он часто оглядывался и время от времени подбадривал товарища:

– Петляй, петляй! Изматывай её.

Но никакие манёвры и ложные броски не смогли сбить Проню с верного следа.