Текст книги "Призраки коммунизма (СИ)"
Автор книги: Владимир Бойков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
7
Беглецы спрятались в первых же попавшихся на пути кустах и расселись в кружок. Кнут вывалил содержимое пакета на траву. Разочарование путников превзошло их самые худшие опасения.
– Вода ржавая, – скривился Сява, откидывая соки и лимонад. – А это что такое? – Он схватил жестянку с консервами. – Нарисована рыба. Но в железе. – Поднёс к глазам, потряс. – Булькает. А как открыть?
– Насмехаются, – скорчился Культя.
Попрошайка разорвал пластиковый пакет с картошкой. Попробовал.
– Вроде, съедобно.
Все дружно захрустели.
– Плохая еда, – огорчился Сява. – Баловство. Зачем было засушивать картошки?
– Это чтоб все слышали, что ты ешь, – догадался Культя. – Уже не спрячешься. Тотальный контроль над населением!
Попрошайка воровато огляделся.
– Трр, – сказал Бяка.
– Глядите, фантики! – взвизгнула Вася.
В одном из бумажных пакетиков лежало несколько десятков конфет.
– Кажется, это та самая дрянь, которая не съедается. – Сява развернул одну, пощупал. – Нет, вообще-то. Эта больше на засохшую какашку похожа. – Понюхал. – А запах другой. Незнакомый.
– Брр, – сказал Бяка.
– Лучше не пробуй, – бдительно посоветовал Культя. – Ещё сдохнешь чего доброго. Волоки потом твой труп в Коммунизию. Ты же не захочешь, чтобы откормленными на тебе крысами капиталисты наслаждались?..
Попрошайка всё-таки лизнул. Сморщился. Конфеты выкинули. Фантики припрятали.
– Ай, капиталисты! – воскликнул критик, вытаскивая колбасу. – Ну, мерзавцы. Они, что, совсем нас за людей не считают? Чтобы мы стали есть такое?!
– Что я говорил, брр, – сказал Бяка.
Вася покраснела. Культя размахнулся и забросил колбасу подальше. Хлеб вообще никто есть не смог. Всех пугала его ноздреватость.
– Гриб какой-то, – предположил Сява. – И, наверняка, ядовитый.
– Да, большие грибы не бывают съедобными, – согласился Культя. – К тому же они имеют свойство каменеть.
– Возьмут и окаменеют в брюхе, – поддакнул Сява.
– А, может, эти твари, – Кнут мотнул головой в сторону, – того и желают? Чтобы мы тут все сдохли.
– А мы картошки слопали, – схватился за живот Культя.
– Точно, слопали, – передёрнулся Сява и выпучил глаза. – Ой, сейчас сдохну.
Все уставились на него с недоверием, но и с некоторым страхом.
– Нет, похоже, не сдохну, – через минутку усомнился Сява. – Не сдохну, даже если постараюсь.
– Перестань всех пугать, – рыкнул на него Кнут.
– Послушайте, – вклинилась в разговор Вася, – если бы они хотели нас отравить, то не стали бы насмехаться. Положили бы хорошие продукты, а не всякую гадость…
– Действительно, – порадовался Кнут, – и как это мы не догадались?
Быстро пересмотрели остальное.
– Ух, ты!..
– Да-а…
– Во, дают!
– Мрр…
– Ну, капиталисты!
– Жуть…
– Ну, мерзавцы!
– Хрр…
В кусты полетели баночки с кофе, йогурты, пакетики с мармеладом, плитки шоколада.
– Опять гриб какой-то. Культя понюхал сыр. – Пахнет плесенью.
– Плесень есть нельзя, – предупредил Сява.
Покончив с провиантом, товарищи посмотрели друг на друга.
– В связи со свалившимися на нас происками, открываем Партсобрание, – не разжимая челюстей, процедил Культя. – Слово предоставляется Коммунисту Сяве.
Попрошайка вскочил, принял большевистскую позу и заскрипел зубами. Кусты зашевелились. Бормоча что-то нечленораздельное, на поляну вышел человек. Отхлебнул из бутылки, скользнул пьяным взглядом по беглецам. Покачался, сосредоточился, присмотрелся – увидел колбасу, схватил её и ломанулся прочь.
Коммунисты дружно ахнули.
– Брр, – содрогнулся Бяка.
Находчивый Культя тут же предложил:
– Требуется срочно отловить этого пролетария и выпытать у него…
– Военную тайну?
– Вряд ли он её знает. Но кое-какие сведения и секреты – возможно.
– Бить будем? – спросил наивный Кнут.
– Ты что! Это же наш классовый товарищ!
Пьяница расположился неподалеку. Откусывая большие куски, он запивал их малюсенькими, но частыми глотками. Заметив приближающихся людей, спрятал колбасу и бутылку за спину.
– Я её не украл, я её нашёл, – забормотал пролетарий. – Не верите?
– Верим, верим, – заулыбался Культя.
Пьяница пригляделся к подошедшим, успокоился.
– На, куси, – предложил он Сяве.
– Как ты можешь это есть? – ужаснулся попрошайка. – Я не брезглив, но существуют же и какие-то пределы нравственного падения личности…
– Несчастный человек, – пожалела пьяницу Вася.
– А чего? – удивился человек. – Вкусная. Нам в приюте копченой не дают.
– Чем же вас там кормят? – елейным голоском спросил Сява.
– А-а-а, – сморщился пьяница. – Дрянь всякую дают. Кашу дают. Суп диетический. Пюре да сосиски.
– Сиськи?! – ахнула Вася и потемнела лицом.
– Их заставляют поедать трупы, – судорожно прошептал критик.
Попрошайка одной рукой схватился за вставшие от ужаса волосы, а другой придержал отвалившуюся челюсть.
– Меня сейчас стошнит, – Кнут покашлял, покряхтел, с трудом успокаивая бунтующий организм.
– Держитесь, товарищи. Не все трудности ещё пройдены. – Культя потряс поднятым вверх кулаком. – Нам нельзя сейчас поддаваться эмоциям. Нельзя расслабляться. Мы должны с честью выдержать все испытания. Правда горька, она страшнее наших предположений, но надо зажать волю в кулак, стиснуть зубы и идти вперед. Иначе пропадём.
– Пойдём с нами? – предложил Сява пьянице.
– Куда это?
– В Коммунизию. Там тебе не придётся питаться этой мерзостью, никто не заставит тебя там поедать сиськи.
– Я, конечно, псих, – заговорил их новый знакомый, – но не до такой же степени. У вас там, говорят, ворон хавают?
– Что ворон. Знал бы ты, какие у нас вкусные крысы…
– А опарыши…
– А тараканы…
– Ах, хрр, ах! – пустил слюни Бяка.
Пьяница вдруг согнулся и его вырвало.
– Вот, говорили тебе – не ешь его, – посочувствовал Культя.
Пролетарий вздохнул, утёрся, помотал головой.
– Не, я не могу далеко идти. У меня ноги больные…
– Тогда скажи нам вот что, где ваши капиталисты свои запасы прячут, – спросил Кнут.
– Фу-у-у, – сказал пьяница.
– Не бойся. Мы тебя не выдадим. Даже под пытками. Мы ребята ловкие – наворуем и ходу.
– В магазинах красть опасно, – забормотал человек. – Поймают, на целую неделю арестуют. А уж как стыдят…
– Сколько это – на неделю? – спросил Кнут.
– Долго, ох, долго. Да зачем вам воровать? Идите в приют, там вас бесплатно покормят.
– Чем?
– Пюре, сосисками.
– Замолчи лучше, – взмолился Кнут. – Ты скажи, где нам крыс раздобыть, или лягух хотя бы?
– Крыс?.. Крыс?.. – почесал голову пролетарий. – Ах, да, вы же эти… комму…
– …нисты, – подсказал Культя.
– Крыс, значит?.. Топайте вон туда. Увидите ограду. За ней завод по переработке отходов. Говорят, там крысы водятся.
Лица друзей просветлели.
– Спасибо, товарищ.
– Только дождитесь вечера, а то днём там люди.
– Понятно. Ещё раз Партийное тебе спасибо.
– Коммунистическое, – добавил Сява.
– Ага. Ну, пойду я тогда. – Бочком, кося глазами, пьяница стал выбираться из дружеского окружения.
– А, может, с нами? – крикнул Культя.
– В другой раз как-нибудь, когда подлечусь малость.
– Боится, – сказал Кнут.
– Опасается, – кивнул Сява. – Робеет. Я бы даже сказал – трусит.
6
Вечером товарищи проникли на территорию свалки.
– Не охраняется, – удивился Сява.
– Запуган тут народ до смерти, – констатировал сей факт критик. – Вот и не охраняется.
Увидев первую крысу, беглецы возликовали.
– Вот он, их питомник, – обрадовался Культя.
Кнут уже мастерил из проволоки силки.
– Не люблю их сырыми, – поморщился Сява. – Прокоптить бы…
– Точно, хрр, – согласился Бяка.
– Ничего, по одной съедим, а остальных завтра, как солнышко встанет, поджарим, – облизнулся Культя.
Закусив, друзья разбрелись по территории.
– Вот они, закрома капиталистов! – воскликнул критик, разглядывая горы мусора.
Сява уже вовсю таскал из кучи бутылки.
– Вот они, их богатства!
– О-хо-хо!
– Э-хе-хе!
– Ну и ну!
– Ух, ты-ы!
– Ах-фрр-р!
Сява зарылся в кучу, как крот, выкидывая наружу куски проволоки, обрывки верёвок, пустые мешки, бутылки, коробки, рваные комбинезоны и что-то ещё непонятное, но любопытное.
Глаза Культи блестели, как у сумасшедшего. Он хватал одно, замечал что-то другое, ронял, терял, забывал, кидался от одной кучи к другой, рассыпая находки, стеная и воя от счастья и бессилия.
– Сыпьте в мешки, – посоветовал Кнут.
Скоро в проходах между кучами мусора выросли горы пластиковых пакетов, набитых всяческим хламом.
Сява, вскидывая руки, подпрыгивая и тряся головой, метался по территории. Врывшись в одну из куч, он наткнулся на залежи фантиков.
– А-а-а! – завыл попрошайка, перестав соображать, где находится. Его разум помутился. Он видел только ворох разноцветных бумажек, зарывался в них лицом, гладил, набивал за пазуху, разбрасывал, катался по ним, всхлипывал, причитал и возносил молитвы.
– Пора уходить, – опомнился Кнут. Схватил тащившего очередной мешок Культю, встряхнул. – Пора уходить!
– А? – обалдело спросил критик. – Чего ты?
– Уходить пора, идиоты. – Вырубала отшвырнул друга, быстро связал два мешка, потом ещё два, перевесил через одно плечо, через другое, ещё два подхватил в руки и потопал к выходу. Вася поспешила за ним, унося огромный мешок на спине.
На полусогнутых ногах, с огромной охапкой фантиков, дико стеная, ничего не видя и не слыша, мимо Культи проплёлся Сява.
– Куча, – ошалело бормотал попрошайка. – Огромное количество. Несметное множество. Обилие…
Критик опомнился. По дорожке из оброненных Сявой фантиков он добрался до их залежей и, вытряхнув самый огромный мешок, стал набивать его бумажками.
– Прорва… Море… Масса… – заворожено повторял Сява.
Бяка на четвереньках полз за ним, подбирал фантики и довольно урчал: «Мрр-р, прр-р…». К его спине верёвками крест накрест была привязана солидная поклажа.
– Груда, – сказал Сява, взмахнув руками.
Мимо них, пошатываясь, протопал Культя, унося со свалки целый мешок фантиков и свой закадычный, так до сих пор никем не востребованный таз.
На ночлег путники устроились в высоченной траве. Сява всё выкрикивал:
– Бездна!.. Пропасть!.. Тьма!..
Бяка попытался вырвать из его рук последнюю бумажку, чтобы присовокупить к остальным.
– Не жадничай, – осадил его Кнут. – Не видишь что ли, – человек потрясён?
– Похоже, фрр-р, – сказал Бяка презрительно.
На следующее утро Культя проснулся первым. Разбудил Кнута.
– У меня проблема, – пожаловался критик.
– Что такое?
– Приспичило шибко. Кал напирает…
– Ну и что? Тут рынков нет. Сядь и откинь.
– Что ж я у капиталистов свой Кал брошу? – возмутился Культя. – Нет уж.
Срочно объявили Партсобрание. Постановили: коммунистический Кал буржуям не оставлять ни под каким предлогом!
Вася приготовила пустой пакет из-под выброшенных продуктов. Культя с достоинством облегчился. Ну, а вскоре эту важную церемонию свершили Кнут и Вася. Бяка тоже вдруг захотел…
Пятеро коммунистов спешили к границе. Настроение было приподнятым. Экспроприированные у буржуев богатства вселяли радужные надежды на ещё более светлое будущее. Мешок с говном тащили по очереди.
Сява крикнул: «Груда!..» – и обгадился прямо на ходу, за что тут же получил Партийное взыскание.
– Ворох!.. – глядя товарищам в глаза, честно заявил попрошайка.
5
Священные Рубежи пересекли ночью, разыскав небольшую дыру невдалеке от той, которая охранялась молодчиками из погранзаставы. Родина молча встречала своих сыновей. Страна безмятежно спала.
– Вот мы и дома, – облегчённо вздохнула Вася.
– Отлично, прр, – высказался Бяка.
Культя выхватил Партбилет и стал неистово целовать его. На глазах Сявы появились слёзы.
– Тьма тьмущая, – сказал он.
– Да… здорово мы капиталистов пощипали, – рассмеялся Кнут, сгружая с натруженных плеч тяжёлую ношу.
– А ты не боишься, что они войну объявят? – тревожно спросил Культя. – Видел сколько у них детей? Значит, и солдат много…
– Не волнуйся, не объявят. Слыхал про Красную Кнопку? Я раньше, правду сказать, не очень в неё верил, думал – легенда, считал, что буржуи только нашего Слова Правды боятся, но ведь и Сява про неё вякал, и Секретарь что-то бормотал.
– Сява – трепло, что его слушать, а Секретарь – шкура продажная.
– Ну и что? Капиталистов он тоже ненавидит, а Коммунизию любит.
Культя кивнул.
– Ох, и бояться нас буржуйские морды, – самодовольно потряс кулаками Кнут. – Знают, что Коммунизм непобедим.
Измученные переживаниями и усталостью, путники быстро уснули. Окрестности огласил дружный товарищеский храп. Мощно перекатывала валуны носоглотка вырубалы. Нежными переливами выводила хрупкие трели женственная Вася. Умиротворённо похрапывал критик Культя. Перебирая все существующие и несуществующие согласные, храпел коммунист Бяка: «Дрр-ч-п-р-ф-ф-ч-м-н-н-р-р-р…»
Не храпел только Сява. Он что-то украдкой жевал. Иногда прерывался, прошёптывал: «Сонм… Туча…», – и опять принимался чавкать.
Первой проснулась Вася. Быстро растерев помятые щёки и стряхнув муравьев с рубахи, она принялась сооружать костёр. Собрала сухую траву, обломала кусты, притащила несколько небольших камней.
Рассвет ещё только-только готовился забрезжить. Редкие тучи, разнеженные ночной прохладой, недовольно уплывали на запад.
Вася присела к своему мешку, развязала его и стала перебирать содержимое. Затаив дыхание, она рассматривала диковинные флаконы, пузырьки, какие-то незнакомые, но очень красивые безделушки, долго рассматривала своё отражение в треснутом овальном зеркальце, обрамлённом завитушками костяной оправы. Сломанной расчёской провела по волосам, удивилась незнакомым ощущениям и неожиданно для себя принялась сооружать на голове первую в жизни причёску. Воткнула в волосы пластмассовый цветок, повязала ленту. Вытащила из мешка что-то кружевное, слегка заляпанное краской, развернула, повертела и ахнула от промелькнувшей догадки. Скинув с себя штаны и рубаху, надела платье, расправила его, разгладила ладошками и закружилась в тихом восторге. От непривычных движений ноги её заплелись, и Вася завалилась на Кнута, который тут же вскочил, крикнул: «Раз!», – взмахнул кулаком и… проснулся.
– А? Чего? – ошалело выкрикнул вырубала. – Что случилось?
Вася встала, прошлась легкой походкой, кокетливо выгнулась, оттопырила попку и повела бровью.
– Как?
– А? – пришёл в себя Кнут. – Ты что это? – Он подскочил к девице, сорвал платье, выдернул цветок из волос, растрепал причёску. – Сейчас же надень нормальную одежду!
Разбуженный шумом Культя одобрительно кивнул:
– Тлетворные буржуйские штучки… Миазмы капитализма.
Всхлипывая, Вася натянула свои старые бесформенные дерюги.
– Вот так-то. Теперь хоть на человека похожа. – Кнут шагнул к мешку подружки и стал выбрасывать всё подряд.
Рыдающая Вася подхватила зеркальце, расчёску, ещё что-то и сунула под рубаху.
Покончив с капиталистической заразой, Кнут заметил сложенный костёр.
– Ладно, не дуйся, – пожалел он девицу. – Сейчас крыс подкоптим…
Культя подобрал пару хворостинок, насучил волосков из засохших травин и быстро разжёг огонь. Мурлыча под нос, он потянулся к пакету с припасами, боковым зрением ведя наблюдение за девицей. Её розовая кожа, мелькнувшая во время переодевания, вновь пробудила в нём мужские потоки, совсем было угасшие во время суровых скитаний по буржуйскому логову. Он опять ловил и лелеял каждое её движение, сладостно обмирал от случайного взгляда и всё время надеялся, что когда-нибудь она оценит его, как достойного товарища и Коммуниста.
– Пу-у-сто-о! – прохрипел критик, когда его шарящая рука наткнулась вместо крыс на мешок с Калом.
– Кто сожрал наши припасы?! – зловеще спросил Кнут, вглядываясь в лица.
– Только не я, фрр, – пожал плечами Бяка.
– Гора, – сказал Сява, вжимая голову в плечи.
– Это он, – уверенно указал пальцем Кнут.
Однако все попытки вырвать признание у попрошайки разбились о его несокрушимое непонимание существа вопроса.
– Великое множество, – упорно твердил Сява. – Кипа…
В конце концов, решили поискать чего-нибудь съедобного в округе, хотя бы питательной травки или, если повезёт, прикупить подходящих продуктов у первого встречного.
Разбрелись, но недалеко, так, чтобы с ближайших холмов можно было и окрестности осмотреть, и не выпускать из поля зрения мешки с добром.
Первым несчастье заметил Бяка. Он обгрызал кору с небольшого кустика, поглядывал по сторонам, опасаясь претендентов, и неожиданно увидел столб дыма. Ещё ни о чём не догадываясь, вновь наклонился к стеблю, но вдруг насторожился, приподнял голову и, увидев прыгающего вокруг костра Сяву, замер с открытым ртом.
Бешеное пламя взметнулось к небу. Попрошайка бросил последний мешок в огонь и заскакал в диком танце, радостно выкрикивая одни и те же слова: «Гора! Уйма! Масса! Прорва! Груда!..»
Кулак подбежавшего Кнута оборвал его на слове «Куча!» и сбил с ног. Сява охнул, вскочил и принялся растирать ягодицы ладонями, с недоуменным вниманием выслушивая поток проклятий. Постепенно смысл оскорблений начал доходить до него, попрошайка стрельнул острыми глазками в костёр и стал пятиться. Лица товарищей горели пламенем коммунистической ненависти к врагу и классовой солидарностью друг к другу.
– Лишить его Партбилета! – крикнул Культя.
Зрачки Сявы расширились, губы обиженно отвисли, руки затряслись.
– Я… как член Партии… торжественно клянусь… то есть приношу свои искренние…
Кнут грозно надвигался – попрошайка мелко отступал. Дёрнул взглядом вправо, влево, потом резко развернулся и рванул прочь с такой скоростью, что вырубала едва успел моргнуть. Растаяло облачко пыли, и Сявы не стало.
4
Огонь погубил всё. Фантики сгорели, пластиковые бутылки обуглились, даже мотки проволоки расплавились и превратились в бесформенные металлические горошины. Сгорел даже мешок с коммунистическим Калом, что выглядело самым настоящим вредительством. Уцелели только Культин таз да ненужная железяка, неизвестно как попавшая в чей-то мешок.
Кнут кинулся железякой в сторону убежавшего Сявы, сел на землю и угрюмо замолчал. Культя тайком ощупал внутренний карман, в который он заложил фантики от жвачек, конфет да ещё успел-таки сунуть несколько штук на свалке.
– Надо идти, – робко позвала Вася.
– Да, да, – спохватился Культя. – Надо уходить. На север. Домой.
– Ух, ты-ы! Ох-хрр-крр-р, – вдруг сказал Бяка.
На холме, освещенная полуденным солнцем, стояла Проня. В руках она чудом удерживала, по крайней мере, с десяток тыквочек. Радостно вскрикивая, девица ринулась вниз.
– А я всё ждала, ждала. Надеялась. Верила… Сомлела уже, и тыквочки тухнуть начали. Жара такая, а вас всё нет и нет…
– Вот мы, – сказал Культя, не зная, радоваться ему или плакать.
Бяка ловко поймал разогнавшуюся Проню, подхватил падающие тыквочки, сложил их к ногам девицы.
– Извольте, ахрр-р. Это ваше.
– Благодарю. Любезный мужчина – такая редкость…
– Ах-фрр. Очень рад стараться.
– Угощайся.
– Ах-мрр. Какая добротная женщина! Вумен! Вери супер гууд баб! Я только что из-за кордона – там таких нет.
– О-о-о! – совсем растаяла девица. – Кушай, вот эту – она, кажется, получше. Нет, гнилая. Тогда вот эту…
Бяка, давясь и брызгая коричневой мякотью, заработал челюстями.
– Ах, нет! И эта гнилая, – расстроилась Проня. – Протухли все. Солнце. Жара…
– Ничего, мрр. Я так соскучился по настоящей пище, – Бяка подобрал вторую тыквочку. – Там у капиталистов хорошая еда – дефицит, люди жрут что попало, даже трупы. Фрр.
– Ах! Какой ужас! Тогда ещё вот эту попробуй.
Бяка скинул рубаху и принялся за третью. Культя, тихонечко поёрзывая, придвинулся к одной из откатившихся тыквочек. Но, только он успел колупнуть её пальцем, Проня фыркнула, подскочила, пихнула критика бедром и, подхватив плод, любовно положила его перед Бякой.
– Ничего никому не дам, – объявила девица. – Вы меня всё равно любить не хотите. Я теперь всё ему отдам. Всё, всё! Даже свою невинность.
Культя быстренько стал подбирать разлетевшиеся семечки. Проня топнула ногой.
– Ты, морда бесстыжая, семечки мои сожрать хочешь? Без разрешения? Да за такое дело Партбилета лишают!
– А ты сама-то сейчас Партийная? – спросил Культя вкрадчиво.
Бяка подавился куском, замер…
– Я?! – Проня выхватила красную книжечку. – Да я за свой Партбилет им тут всем кое-что поотрывала. Они мне ещё один предлагали, лишь бы я утихомирилась.
– Ах-р-р, какой баб! – радостно воскликнул Бяка. – Вумэн!
Проня распушила губы в довольной улыбке.
– Кажется, объелся, – торжественно объявил Бяка и раскатисто рыгнул. – Уф-р-р, больше не могу…
Девица сложила оставшиеся тыквочки в кучу, села рядом.
– А вы чего тут торчите? – с ехидцей спросила она Культю и Кнута. – Идите своей дорогой. Я вас больше и знать не хочу. У меня теперь новый товарищ ухажёр.
Бяка хозяйской рукой похлопал тыквочки и с самодовольным видом приобнял кормилицу. Проня игриво захихикала, выпустила язык и широко лизнула Бяку от пупка до макушки.
– Ах-мрр, – замурлыкал обжора и полез к девице под тряпки. Вытянув оттуда огромные колышущиеся груди, он стал подкидывать их, перекатывать, щекотать, охая и ахая от охватившего его восхищения. Проня заскулила в блаженстве, потянула Бяку за портки, горячо зашептала:
– Скорей, скорей, где он тут у тебя завалялся?
Бяка с достоинством засунул в ширинку руку по самый локоть и вывалил своё великолепие.
– Вот, фрр, мрр.
Проня встрепенулась. Она плотно прильнула к мужичку, впилась в губы, засасывая их вместе с носом, глазами и всем лицом по самые уши. Уже вдвоём они завозились в отчаянной спешке. Завязки, тряпки, рубахи, штаны, взлетали в воздух и падали, словно подбитые палками вороны, на землю. Культя подкрался к оставленным без присмотра тыквочкам, выхватил две и, стараясь не шуметь, стал быстро отходить. Кнут тоже прихватил парочку. Про Васю все забыли, и она, не умея воровать, уходила без добычи.
– А-а-ах! – вскрикнула Проня и завыла на все лады. Бяка тоже зафырчал и захрюкал.
Культя обмер от страху, оглянулся. Нет, этот вой был не из-за украденных продуктов, это был вой сладострастия.
Трое путников спешно уходили полями, чтобы стороной миновать опасный город Красносолнцевск.
А Проня и Бяка продолжали бешеную любовную оргию.
Ближе к вечеру Бяка вдруг с удивлением заметил, что его милашка больше не скулит, не стонет и не охает, и что он уже давно сношается с трупом. Проня не дышала. На её лице застыла счастливая улыбка, в глазах запечатлелось блаженство…
Бяка слез с туши, перезвездил её несколько раз, поцеловал в лоб и, смахнув скупую мужскую слезу, быстрым шагом направился к границе…
Путешественники спешили на север. День набирал силу. Безоблачное белесое небо источало жар, воздух дрожал, словно в лихорадке. Вдали из небольшого пруда колхозники таскали воду. Весело тренькали цикады, разноцветные мотыльки целовались с цветами.
На путников никто не обращал внимания. Известно ведь: идёт человек мимо – он не опасен, а вот если остановится, значит, что-то задумал.
Завечерело. Отлегла жара, воздух насытился свежей прохладой. Солнце провалилось за край земли, торопливая темнота жадно вылезала из ям и ущелий.
– Да… подвёл нас Сява, чтоб ему сдохнуть в безлюдном месте, – вздохнул Кнут.
– Да уж, да… – согласился Культя.
Вася посмотрела на товарищей и ничего не сказала. В эти последние дни она стала задумчиво молчаливой. Кнут тоже не выглядел весёлым. Он оживлялся лишь тогда, когда вспоминали об их нападении на закрома капиталистов. Это возбуждённое оживление вырубалы наводило Культю на неприятные мысли, не замыслил ли его товарищ измену Родине. Кнут, однако, не покупался на вкрадчивые вопросики критика и лишь толковал, что не мешало бы им тогда подебоширить в буржуйском логове покруче, а ещё лучше – совершить крупную диверсию.
– Эх, жаль, что мы там всё не подожгли, – огорчённо вздыхал вырубала и бил себя по колену огромным кулаком.
– Очень недальновидное сомнение, – выговаривал критик раздражённо. – Поджог мог бы послужить толчком к третьей мировой войне!
– Так уж и к войне, – кривился Кнут. – Не заметил разве, как они там с нами заигрывали? Бояться они нас до жути. А раз бояться – значит уважают!
