Текст книги "Маргарита и Мастер (СИ)"

Автор книги: Владимир Буров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

И потрепав по щеке Мишу, спросила:

– Ви соглазны?

– Соблазны? – опешил Миша от такой неожиданности, но решил ответить правду:

– Да, бывают, и часто.

Медиум:

Поднимаются по лестнице на ночном балу:

– Молчановские, он и она, его Кулинарная Сеть.

– Но почему? – задает вопрос Андрей Панин, – разве здесь собрались не одни покойники?

– Некоторые при жизни – уже покойники, – шутит русский глава Макдональдс. Про себя, разумеется.

Иво брат, повар Ми, как обычно. Варит уху из стерляди, как в кино, прямо на сцене – но туда, как это и обещано в Евангелии – можно пройти прямо со сцены, и значит, не надо предварительно проходить кастинг, стоять в очередях на прослушивание, давать чего-нибудь или кого-нибудь – имеется в виду себя, если режиссер мужчина, и своего мужа, если женщина, сниматься потом может три года зачем-то, и только тогда:

– Пожалте на стерляжью уху, – и было бы где, в Монако там, или вообще там, куда Макар телят не гонял, и живут там НеЗнаю, а на:

– Вол-л-ге-е-е! – Это нам давно известно, а стерлядь, между прочим, не осетрина.

К тому же там живут комары. Очень огромные. Как цепные собаки. Но с другой стороны, по блату и это место можно взять. Не Испания, зато своя. Да и вон этот, как его, Зорькин, не Зорькин, конечно, будь он не помянут на ночь глядя, а:

– Зворыкин Муромец, – построил себе даже в Америке Нижегородскую Губернию. И сказал после, правда, обычно, как убил кого-нибудь, а именно своих собственных крепостных уток:

– Хорошо-о.

– Дак, НеЗнаю, НеЗнаю, – как и было прямо сказано Джеймсу Куку. А он возьми да пойми:

– Ко-ро-ва!

Вот и говори после этого людям поставив перед Ним Корову:

– Назови!

– НеЗнаю.

Правда не везде, но в Австралии точно так было:

– Вместо коров появились Кенгуру.

– Кенгуру в студию!

– Прощеньица просим, мы вегетарианцы, как Евгений Осин с Ельциным:

– Тока пьем хгорькую. – От жизни секретаря обкома кто не запьет, ибо понимает:

– Рад бы в рай, но должность такая – не пущает.

Повторяю:

– Медиум сообщает информацию шахтеру, что Там, внутри, за черным блестящим отвалом, и сам шахтер не может туда проникнуть даже мысленно, пока не отработает положенные метры угля, не всегда крупного, но все равно много.

А платят-т! Больше, чем другим, но все равно:

– Очень мало.

О Предвидении – что оно не срабатывает. Конкретный пример, как шел по садику и волосы вставали дыбом перед поездкой в Москву за товаром, и выход был только один:

– Не ездить, но и не предупреждать об этом водителя машины, ибо на это не было сил. – Взять на себя эту необходимую Неправоту:

– Обман водителя без предупреждения.

Медиум:

– Там есть две-три ноты – ляля-ляля.

– Прошу прощенья, а именно?

– В этой книге есть хороший удар, когда противник ломает дверь шкафа и скрывается в нем, накрытый, обвалившейся одеждой.

– Во всей книге – это одно хорошее место?

– Этого достаточно.

Медиум:

– Когда я писала одну из своих новых книг Брысь под Лексус – 2. – Тетя.

Я покупаю новый Лексус -2, но не знаю, куда деть прошлогодний. Продать Моте? Сомнительно, этот конкурентус человеческих отношений между собой, Технолоджи Разумный, скорее всего, опять даст ей на новый. Хотя вроде бы:

– За что?

Я имею в виду, зачем так рисковать, чтобы при встрече у проходной завода получить с утра пораньше вопросец на засыпку:

– Опять денег нет на родную жену? – Всё, шорт побейри, раздал лудам? – И ответ:

– Да какие это люди, так: но-мен-кла-ту-ра-а.

И более того, хорошо бы узнать:

– Чья?

Тетя и Мотя взяли катамаран, и закрутили педали. Решили:

– Так нас, наконец, никто не заметит. – Хотя, на море, как говорится, не было:

– Ни тачки.

Как сказал один Берлиоз:

– Пустынные улицы и пустынные пруды – означают, как раз обратное:

– Что-то в них НеЧисто.

– Думают, я не вижу, – сладко улыбнулся Н, взял оказавшийся прямо у его ноги, плоский морской камешек, величиной с расплюснутое гусиное яйцо, и присев для большего наслаждения, запустил его сразу на третьей космической скорости.

Германн поднял глаза к небу, понимая, что видит ее эту комету где-то в Созвездии Скорпиона, а Миша по своему обыкновению запрыгал, как коза. Хотя его и никто не поднимал, как Михаил Пуговкин Зою:

– Прямо над собою.

С канонерки заметили камень, большими прыжками приближающийся к их судну, и вовремя прыгнули в бушующее – как им представилось – море.

– Сколько ставишь, что не потонут? – спросил Майор.

– Один к трем тысячам, – ответил Миша.

– У меня только доллары, не успел обменять, курс опять – Пошел.

– Куда?

– Куда? Подальше.

– Я и имел в виду доллары.

– Один рубль к трем тысячам долларов?! Хорошо, согласен.

– Вот так бы и в банке говорили, – влез со своим комментарием Н.

– Вы тоже хотите поставить? – спросил Миша.

Н махнул рукой:

– Я люблю только Динамо Киев, – и зажал себе пасть сковородкой размером с Луну при затмении. – Но не удержал, как говорится, ибо слово не черный ворон:

– Его везде пропускают, – и иногда даже:

– Без контрамарки.

– Вы, эта, скажите мне сначала, принята я или нет, – попросила девушка вежливо, а уж только потом занимайтесь своими личными решениями вопросов.

Не совсем осознав степень вежливости заданного вопроса в виде категорического постулата-императива, Маленький попросил:

– Покажите мне еще раз реферат с вашим Эссе.

Ибо мне кажется, я чего-то недопонял. Более того, хотя бы напомните мне, о чем оно, собственно, было?

– Это было Эссе, доказывающее, что Иисус Христос не только был, но и воскрес. И более того, воскрес так, чтобы никто не понял:

– Как, – когда сам встретил Его...

– После Воскресения, – дополнил Миша.

– В том-то и дело, что нет:

– Во Время Воскресения.

– Здесь вы ошибаетесь, милейшая фрау, – сказал Германн, – ибо тогда непонятно, зачем было переться в Галилею, как из Киева в Москву:

– Через Санкт-Петербург, – да вообще:

– Что там Опять делать?

Девушка уже отрыла рот, чтобы что-то сказать в виде:

– Своего веского слова, – но длиннющий мэн вставил знаменитую Его фразу:

– Одну минуточку! – и напомнил всем присутствующим, что:

– Спрос, – он дорого стоит, надо его бить вовремя.

– Я не понял, – сказал Миша, – кого бить, если все конкурентки уже потонули в этом Сиваше Галилейского моря, – он показал большим пальце назад, где пару минут назад никого не было, но сейчас, некоторые, как говорится:

– Уже переоделись, – и опять пошли в заплыв на их:

– Остров Сокровищ.

Медиум:

– Кто? – вопрос к хозяйке публичного заведения.

– Мария МакДолине-с, сэр.

– Простите, это не Садо-Мазо, а то я боюсь.

– Нет, умирают, как правило, все. Но.

– Но?

– Но потом воскресают.

– Как правило?

– Нет, да, воскресают вроде все, но точно:

– Не все Это помнят.

И далее: значит в Галилею идут для того, чтобы Воспоминание о Воскресении связало Прошлое с Настоящим.

Встреча в Галилее означает, что Воскресение, да, было, но об этом:

– Никто не помнит.

– Вы настаиваете, – проинтонировал Н, – что к воспоминаниям:

– Нет прямого пути?

– Именно так, сэр. Мы не можем рассказать, о том, что было, потому что это будет:

– Уже другой рассказ.

И значит, что такое Воскресение?

– Что?

– Что?

– Это события настоящего, воспринимаемые, как события прошлого. – Это После. А До, наоборот:

– События настоящего происходят, как события будущего.

– Иначе воскресение не может стать реальностью? – спросил Германн.

– Да.

– Так ответ еще проще: значит его не было!

– Это все равно, что сказать:

– Вот этих Флорентийских стейков и семги в газете – нет, – хотя вы их видите и сейчас будете есть.

Понятно? События Настоящего – это Рассказ о Прошлом.

– Почему?

– По определению, что иначе – если всё по-честному – быть не может.

Ребята посовещались и сказали:

– Ми согласны поставить зачет. – Это Миша, а Германн добавил:

– С условием, что вы объясните чуть позже, почему из прошлого в будущее нет прямого пути, что значит:

– Зачем надо было обязательно идти в Галилею через Десятиградие.

– Я думаю, – сказал Миша, когда уже начали есть семгу в мокрой газете, развернув ее предварительно, – они пошли:

– В обход Демаркационной Стены.

– Это невозможно, – сказал Германн, – ты в ГДР был хоть когда-нибудь?

– Нэ успэл. – Нет, мог бы, но, наверно, так и понял:

– Назад не вернешься.

– Почему?

– Как в песне написано: я оттудова сбехгу.

– Вот так прямо на Запорожце ихнего разливу и врежешься в её накрепко забетонированный лоб?

– Я бы угнал 34-ку. Щас жил бы в современной Галилее, городе Ландоне, где живут все порядошные мэсные луди. А так...

– А так только вот к вам пришли, нигде больше не берут по пьянке, а трезвым некогда – делов много накапливается:

– За предшествующий период.

И кстати, я вот это, не буду есть, – Миша показал на мясо, которое так любил Одиссей – покойник. – Хочу, чтобы было, как вот только что доказала девушка:

– Чинно и благородно – по-старому-у.

– А именно? – недопонял Германн.

– Сосиски в томате, что-нибудь там, переложенное черной икрой, грибочки кокот, и так далее, как написано.

– Где?

– В Прошлом.

– После этого, – сказал Н, – обычно, как в прошлом, отправляют в Ялту.

– Я согласен.

– Ми соглазны, – пропел Германн.

– В прошлое, – добавила девушка, несмотря на то, что тоже ела рыбу из газеты, и пила что-то там почти родное, итальянское. – Там сейчас только скумбрия кусочками – это в пивном баре.

– А в кафе?

– В кафе, как это и было: уборщицы калымят, продавая поварам, оставшийся на столах суп. Причем, оптом: ведрами. А очередь доходит до четырехсот человек.

– На место?

Глава 4

Заказ на Берлиоза получают Тетя и Мотя

– Нет, на место меньше, разделите на сорок посадочных мест.

– Значит очередь: было всего десять человек. Не много так-то.

– В ресторане народу было меньше, – сказал Германн.

– Но всё равно, вход даже в пустой ресторан требовал:

– Красненькую.

– Кстати, говорят, иностранцы тогда ни-че-го-о не понимали в этом деле, и считали эту красненькую десятку лучче двадцатирублевого четвертного.

– Да, – согласил Н, – вранья было-о – хоть отбавляй.

– И главное, никто этому не удивлялся, как сейчас, чуть что:

– Ну-у, сколько моно-о! – Тогда понимали:

– Вот сколько моно – столько и нуно. – И жили счастливо, хотя и не очень. Хотелось, как раньше, в прошлом, как Джеймс Кук уйти в дальнее плавание, несмотря на сиськи-миски встречающуюся цингу.

– Зато и телки на островах всегда были: новые-е. Откуда только берутся, спрашивается? Говорили:

– Сами делаем. – И тогда возникает закономерный вопрос:

– Почему у нас не научись – почему все с-старые-е?

– Да, – поддакнул Н, – как дохлые мухи, – и кстати: выпил. Как будто похоронил геронтологию уже навсегда.

– Ну, и значится, так как мы договорились, если объели, и так сказать, уже оп-пили вас, – сказал Миша и, взглянув на себя со стороны, в смысле на этот непривычный больше, чем раньше рост 175, – констатировал:

– Что нам делать?

– Действительно, на работе надо что-то делать, – согласился Германн.

– Вы, эт-та-а, – сказала девушка, – вы можете кого-нибудь зарезать?

– Щас проверим, – невозмутимо ответил Михаил, и попросил Германна постучать по спине. – Если осетрина не совсем первой свежести вернется назад, – я согласен на что-нибудь другое. А если нет – как это и ожидалось – считайте, что мы уже зарезали конкурентов, которые утонули.

– Да, – согласился Германн, – в случае чего так и говорите: мы.

– Может быть, мы их и закажем позже, – сказала эта Клеопатра – любовница Ихтиандра, – но сейчас уже вышла на рейд другая цель.

– Неужели вот так сразу, не отходя от кассы мы должны отправить кого-то в Галилею?

– Не беспокойтесь, он туда не попадет.

– У него есть партийная кличка? – спросил Маша.

– Берлиоз.

– Но не композитор, – добавила леди Монако – как она незатейливо предложила:

– Пока что, – себя называть.

– Не композитор, а кто тогда? – спросил Германн, – киллер, что ли? Но у нас нет оружия.

– Я тоже не привык пока что никого душить своими руками.

– Это и не нужно, – сказала леди Кулинарная Сеть – приходилось, хотя и со вздохом, видеть в ней и это.

– Вы должны убедить одну высокопоставленную даму разлить подсолнечное масло.

– Это будет стоить, – сказал Германн, – просто так она не согласится.

– Я думаю, дама хочут сказать, – пояснил Миша: – вместе пойдем!

– Я доунт ноу! Вы что, обалдели, я уже работаю иво референтом, – она локтем толкнула в бок Н. – Более того:

– Вы даже можете... – она не договорила, так как Германн догадался сам, хотя и ошибся.

Юрий Андреевич Белов – сказал, что:

– Хрущева скоро снимут, – и за ним тут же приехали люди в белых халатах. Как говорится:

– Здравствуй, и:

– До свидания.

Хотя, как? – ибо:

– Он же Памятник. – Оказалось:

– Но и Памятники можно заставить:

– Писать мемуары. – Это и называется:

– Оттепель.

– Мы можем э литл воровать-ь.

– Вы даже можете взять третьего, – укоризненного посмотрела она на ребят, как будто они:

– Совсем распустились.

Далее, она же играет Аннушку, ключницу из Вишневого Сада – не маркиза. Хотя там и всё наоборот: ключница в счет. Но в Дяде Ване – если бы не ревнивый муж – стала бы первой, но с другой стороны он и так подарил ей наследство: сделал Грейс Келли, принцессой Монако.

– Вы значится, подойдете ко мне на сцене, и скажете:

– Хочу жениться на вас, мисс.

– Я не Лопахин, – сказал Германн.

– Тогда вы, Миша, подходите, на колени, как обычно, я вас люблю, а я в это время с ключами от персиковой теплицы, чтоб не так много воровали персиков садовники, и спотыкаюсь.

– Задели за ключ? – спросил насмешливо Миша.

– Несмотря на ваши неуместные шутки, я спотыкаюсь, и разливаю требуемое масло.

– Я не понимаю, что это дает? – спросил Германн. – Битва за Вишневый Сад?

– Нет, но в этом месте в будущем пройдет трамвайная линия. И таким образом, масло уже будет здесь априори. И да – если вы не забыли – я люблю персики, а не вишни. Так что:

– Пусть рубят!

Далее, Мишу принимают за Берлиоза и нападают. Кто? Хотя, непонятно, как? Они идут на дело втроем:

– Миша – таракан, Германн – собака, и еще один кент к ним присоединился по ходу дела, представился, как:

– Граф, Кот Граф.

– Если вы, мил человек кот с Графским именем, у вас оно должно быть, – сказал Германн.

– Разумеется, их есть у меня, – и выдал ошарашивающее, как говорится, со всеми титулами и другими междометиями:

– Ленин-штрассе, 3

– Почему так, – был вопрос, – ты там родился, женился и рос?

– Нет, просто посадили ни за что

– Что ты там делал?

– Стучал, однако.

– Сокращенно, значит, тебя можно звать: Дятел?

– Обидеть хочешь? Ибо почему нельзя стучать, если все стучат.

– Но ты, видимо, стучал тайно, тогда как все открыто, на партсобраниях?

– Нет, наоборот, они тайно, я так всегда и говорил:

– Я о вас всё знаю, и даже специально обращался к ихней собаке:

– И про тебя все знаю. – Потому что могла бы стать сторожевой овчаркой, бегающей между вышками, а вот выпросилась сюда:

– На вольное-то поселение, – и стала простой маленькой дворняжкой, хотя, правда, не исключено, что это был шпиц.

– Скорее всего, это была моя бабушка, – сказал Германн, который больше всех был похож на настоящую собаку.

Далее, Берлиоз сам попадает под трамвай, они даже не успели дотащить до места четверть – три литра – нерафинированного, вкусно пахнущего еще живыми семечками масла, которое и продали одной сердобольной женщине, тоже Аннушке, но без претензий вступить на скользкий путь киллера.

– Непонятно, зачем вообще это надо было делать? – сказал Граф, – если, как вы мне сообщили – из достоверных источников – масло было разлито еще до войны с немцами.

– Имитация – вот, как на Сцене, – сказал Германн, – тоже требует гибели всерьез.

Медиум:

Тетя и Мотя, которых наняли Миша и Германн, так как поняли, что эти благородные леди настроены:

– Всерьез и надолго штурмовать крепость Мистики Реальности, – и не отстанут, и где-нибудь да найдут брешь в страже Н, – решили сами представиться:

– Кот и Коровьев.

– Что вам угодно?

– Вы хотели найти отличную работу, пока вас снова не пропустят на теле?

– Вы не можете быть в этом заинтересованы, – Мотя.

– Что вам от меня-нас надо? – спросила Тетя.

– Они хотят нас ту юс, – догадалась Мотя.

– Так-то бы ни за что, но похоже мы, как некоторые нарзаном в Ялте, измучены до невозможности, поэтому.

– Поэтому принимаем выше вызывающее предложение.

– Но я должна заметить и показать вам свою проницательность.

– Вы не Кот, а вы не Коровьев, – сказала за нее речь Мотя.

– Да, он наоборот вообще не Кот, а ты Таракан, точнее их скопище из одной, так сказать, достаточно приличной квартиры.

– У вас есть глаза, мэм, чтобы видеть, – сказал один.

– И разум, чтобы разбираться в том, что вы видите, – сказал другой.

– Но не вникайте в суть, когда это не обязательно.

– Почему?

– Это может быть больно.

– Это может быть страшно.

– Хорошо, – сказала Тетя, – у вас задание с собой?

– Я же сказал: вы видите даже то, что хорошо спрятано, – сказал Германн, и принес из-за куста четверть.

– Да вы что! – ахнула Мотя, – мы не будем пить самогонку.

– Это чистое нерафинированное масло, – похвалил ее Миша за понимание, что:

– Перед нами три литра, и не больше, – хотя вынула откуда-то – тоже, как факир – складную кружку, и резюмировала:

– Щас проверим.

– Не надо ничего проверять, – сказал Германн, – продавать будете оптом.

– Всю четверть сразу?!

– Никто не купит.

– Контакт в области мистики уже есть: придут и сами все дадут.

– Что именно?

– Что всё?

– Деньги, мадам, большие деньги. Она купить четверть за сто долларов.

– Это сколько будет в серебренниках?

– Так и будет: один к шестидесяти.

– Только напрасно вы подумали, достопочтимые леди, ми не Иво заказываем вам, – сказал Германн.

– А мы подумали, что именно, именно Его.

– Во-первых, зачем, если всё это уже: было, было, было.

– А во-вторых, как можно Его заказать, если он – Па-мят-ник-к-к?

– П-п-памяткин-ик? – Тетя запуталась.

– Вот именно, вы совсем запутались. Это действительно, просто памяткин-ик, и его надо убрать, – сказал Миша, и сам, немного занервничав, закурил.

– Нет, пожалуй, ми не соглазны, – сказала Тетя.

– Вам и делать-то ничего не надо, как только впарить этому фраеру ушастому три литра простого и отличного нерафинированного – чтобы пахло на всю Кой-Кого – маслице.

– Так он Кой Кого будет переходить? А зачем, если там везде подземные переходы?

– Тогда не было ишшо.

– А, Тогда, понятненько. Вы забрасываете нас, как диверсантов, в другое время, а тут же возникает закономерный контрвопрос:

– Как мы назад-то вернемся?

– Действительно, у нас нет даже кампаса-барабаса.

– По солнцу, – ответил Германн.

– По солнцу, – резюмировала Тетя, и добавила: – Значит, мы должны предположить, чито оно тогда ишшо – как вы говорите – было, – с ударением на О.

– Нет, сразу не погаснет, вы успеете улететь, – сказал Миша.

– Как ви сказаль, уте-ле-ть?

– Ну, дак, естественно, это ваша плата за хорошо выполненную работу, – сказал Миша.

– Да, – подтвердил Германн, – это мало кому дают.

– Что? – я так и не поняла, – спросил Мотя.

– Умение летать, – пояснил Германн.

– Хорошо, мы согласны, но только, пожалуйста, без ваших Тать.

– Да, просто полетите и все.

– Что значит, как все? – я не поняла, – опять не поняла Мотя.

– Имелось в виду:

– Всё, что летает. Но в данном, конкретном случает, полетите только вы – остальные останутся под трамваем.

– Так он будет не один?

– Вот сколько памятников на пути насчитаете, столько их и будет, – сказал один. А другой добавил:

– Впрочем, если вы не забыли, вам надо только продать масло, а дальше пойдут другие наши люди.

– Да? Но Летать-то нам всё равно дадут? Не мало ли? В том смысле, что:

– Не мало ли мы сделали, для этого Заслуженного Звания?

– Достаточно.

– Но! – поднял палец Миша, – ми ваз ишшо вызовем.

– Забыла спросить?! – ахнула Тетя.

– Серебренники, где будем получать, он ведь так и не сказал, Собака.

– Это Таракан его сбил нарочно, чтобы забрать наши деньги себе на похмелку.

– Сто баксов на похмелку?

– Это мало?

– Это только так говорится, что тридцать серебренников равны ста баксам, на самом деле, серебренники надо считать по первому веку, а баксы по сегодня, получается сто умножить на шисят, плюс комиссионные и инфляция за эти годы.

– Что получается?

– Получается та же сумма, но сегодня это моя любимая, часто снящаяся иногда весчь в адын миллиард долларов. Или, если тогда евро будет еще жив – в ём.

– Миллиард! – сколько не мог бы украсть нечаянно даже мой муж, если бы не захотел, – процитировал Мотя, и добавила: – Надо их догнать, и спросить номер ячейки в Швейцарском банкомате, выдающем по-честному причитающее, без лишних банковских процентов.

И они побежали, за удаляющимися, как выразилась по ходу дела Тетя:

– Кажется, уже восемь.

– Уже меньше, только трое.

– Не думаю, что это конец.

И действительно, к Мише и Германну присоединись референтша, и сам длинноногий Н, и вдруг Моте показалось:

– Что они уже скрылись из виду! – Куда?

И даже вездесущая Тетя не успела ответить, явился почти настоящий Кот и церемонно предложил помочь:

– Дорохгим гостям З-толи-цы.

– Да ты сам-то, Пушистик по рашке не зовсем ясно шпрехаешь, что ты может такого нам неизвестного зказат?

– Милый дамы, я пошутил, но вам надо пройти сюда, иначе вы точно опоздаете, а как грится:

– Кто зван да не приперся вовремя – всё.

– Что всё? – не поняла Мотя.

– Дранк нах Остен, в штрафной батальон. Прошу прощенья – описался:

– В Захград Отряд их, чтобы всё было по-честному!

– Хорошо, вы нас действительно, напугали, поэтому ведите Ивашка Суськин, куда? – примирительно ответила Тетя.

– Сюда прошу, – и Кот показал, на маячащий на волнах Чистого Пруда катамаран.

– Ой! – это наш, – обрадовалась Мотя, – а мы думали он, как мы, не спасся – утонул мерзавец. Нет, зивой.

Они уже закрутили педалями, как заведенные куклы, как Тебя хлопнула себя по лбу:

– Забыла спросить адрес!

– Я его сейчас спрошу, – сказала Мотя, так как смотрела в обратную сторону, а именно:

– Почти на берег, – если он еще не ушел по своим кошачьим делам.

– Здесь, к счастию. Адрес! – крикнула Мотя, – вы не сказали ад-ре-с!

– Он в записка, которая в вашем левом кармане на груди.

– Там? То есть здесь? – Мотя показала на свое сердце, которое тут же застучало чуть быстрее, чем обычно.

– С левой, но с моей стороны, – ответил парень.

Мотя вынула записку, понюхала, точно ли пахнет котом, применяющим при встречах с посторонними золотое перо – имеется в виду встреча За Глаза, т.е.:

– Записками, как Онегин с Татьяной, – одеколон Богарт.

– Читай, – сказала Тетя, – пока мы не заблудились.

– Не понимаю, что здесь написано, наверное это иврит или кумранский напополам с Розетским Камнем.

– Хорошо, давай я прочту. – И прочитала, да так, что даже бросила весла, в том смысле, что бросила педали катамарана на произвол волн уже чуть неспокойного Чистого Пруда.

– Ну-у!

– Ле-штрассе, Три.

– Три именно с большой буквы? – только и могла хоть как-то возразить Мотя.

– Ты знаешь, где это?

– Скорее всего, но если деньги там, то это очень далеко. И что еще более вероятно: долго. Ибо когда Там будут банки, тем более Швейцарские, как априори имеется в виду:

– Известно только тому, кто этого Кота к нам послал. – Да и то, возможно, не на все сто.

Далее, деньги в паровозе.

Глава 5

Аннушка разлила масло

Тетя и Мотя пришли на Рижский рынок и, как говорится:

– Встали. – Но тут же какой-то негр, как им показалось, проходя мимо, и также: мимоходом, почти даже не кивнул, ляпнул:

– Запиши им штраф писят евро.

– Это он нам? – изумилась Мотя, – за что?

– Наверное, надо было брать Предварительные билеты.

Они так и сказали подбежавшему мэну:

– Мы не знали, что уже кондуктора никого не обилечивают сами.

– Не привыкли, знаете ли, бегать за билетами, – схватилась за живот Мотя, – пусть сами ходят за своим обедом.

– Так, – сказал парень, в обязанности которого входило, следить за:

– Клиентами.

Но Тетя попробовала его образумить:

– К тому же у нас свободная корпорация.

– Нет, проблем, тогда двойной, – сказал этот перс, и добавил:

– Заплатите, скажите:

– От Бори.

– Представляешь, – обрадовалась Мотя, – он не сказал, кому платить, значит можно их кинуть.

– Думаю, наоборот, – сказала задумчиво Тетя, – за то, чтобы сказали, кому платить – тоже заплатить здесь надо. Тем более, у нас, как говорится:

– Всё равно нет лишних денег – уходим.

– А если покупатель придет без нас. К тому же эти Мишка и Майор нам не сказали на каком именно рынке мы должны стоять.

– Да, – сказала Тетя, – это задача, пожалуй, не меньше, чем Сводящие и Разводящие.

– Кто?

– Ряды, знаю, что Ряды есть не только на рынке, но и в математике. Поедем на Черкизовский.

– Там маслом торгуют?

– Там всем торгуют, это только некоторые думают, что натуральными шубами под лесных барсов, из самой Персии. И что самое главное:

– За треть цены. – Так не бывает

– Но люди верят.

– Потому что они хотят верить в то, что им доступно. Скажи вот, что асфальт натуральный, несмотря на то, что в него входят по полколеса, несмотря на клиренс, как у подводной лодки под Ниагарским Водопадом.

– Там есть к-клирэнс?

– А куда ему деваться, если она не лежит всё время, как рыба об лед – на дне? Ибо, клиренс – это расстояние между вами и вашим же:

– Дном.

– Это я понимаю.

– Если понимаешь, то значит и отсюда нам надо уходить. И знаешь почему? Ты была права:

– Никто не торгует растительным маслом, но, у меня, как говорится:

– Есть мнение, – могут подумать на кокаинум, растворенный в ём, – Тетя щелкнула по четверти, – до жидкообразного состояния.

– Поедем ко мне на дачу, – сказала Мотя, – там все торгуют у дороги, чем попало, значит, можно и маслом.

– У тебя есть дача? – пошутила Тетя.

– Так этот, как его, – тоже пошутила Мотя, – муж получил еще в 91-92, когда давали бесплатно всё, всем, кто хочет.

– Да, – поддержала подругу Тетя, – просто многие боялись и не брали, отказывались.

– Шли в отказ, – как говорят теперь о тех, кто много взял, но утверждают, что:

– Еще не всё.

– От чего тогда они отказываются?

– Так я и говорю: отказываются больше не брать.

Только они встали недалеко от Мотиного с мужем коттеджа – маленького, на 400 метров, не считая подземного бассейна в полу – тогда еще не делали настоящих – в олимпийском стиле. Оно и понятно, у Успенской тыща, а она пальцем о палец не ударила, чтобы, как это пишется и поется:

– Раздать всё лудям. – Пусть им будет хорошо в псарнях и овчарнях на выезде, хотя и:

– Не в Амстердам же всем, – некоторые живут даже просто в Австралии. – Прошу прощенья туда еще не доплыли:

– В благословенной Австрии, конечно, где родился и последний режиссер последнего Джеймса Бонда, переведший его на абсолютно боевиковые рельсы. Нам не попробовать?

– Драться, если не купят? – не поняла Мотя.

– Будем драться, если не дадут продать.

– Так по запарке можно продать не тому, кто этого заслуживает.

– И грохнут не того человека. Но мы – не должны за Них думать. Того – Этого. Как написано:

– В Содом и Гоморру попали не все, кто этого заслуживает. – Остались такие же, в принципе, беспринципные люди.

Одна баушка хотела купить эту четверть масла даже за сто баксов, но Тетя холодно ответила:

– Не продается.

– Че тогда здесь стоять, – и бабка даже замахнулась клюкой на это драгоценное масло, и так бы и снесла ему голову, как конногвардеец Нарумов, одному своему гостю, который не забыл завернуть пароле, но пароле-пе не загнул.

– А потом? – спросила Мотя.

– Потом извинился, мол, нечаянно. Но было, естественно, поздно:

– Графиня после такого начала должна была умереть обязательно, и не позже 25 марта, когда слякоть, ветер и холодно.

– Да, – поддержала подругу Мотя, – вот такая же вероятность и у нас хорошего конца, как у Графини угадать третью карту:

– Никто здесь нас не найдет.

Но бабушка была настырной, попросила показать, как она выразилась:

– Все верительные грамоты.

И так замахала клюкой, что многие решили:

– Это Дартаньян замаскировался.

Тетя вынуждена была защищаться четвертью, как Дартаньян от мадам Бонасье, что и привело к закономерному результату:

– Оба легли в одну кровать.

А в данном случае, как выразился один мудрец, выбиравший неподалеку молодые свежие огурчики и помидорчики:

– Хватит не на одного Ван Гога. – А это значит произошло то, чего так долго все ждали:

– Масло не выдержало и разлилось. – А как говорил Шекспир:

– Запивай подобное подобным: из него вырастет большое поле кукурузы, которое здеся можно использовать за тем же, зачем Вам Гог рисовал подсолнухи:

– Для их размножения вплоть до Японских Морей. – Здесь можно докатиться до ВДНХ.

Ну может в Манеже покажут.

И тут они узнали Н, он чуть улыбнулся, закупил килограмма три огурчиков, которые выбирал, помидор?

– Тоже три?

– Давайте, – вынул гербовую бумагу и передал Моте:

– Покажешь мужу, а то он уже забыл, что:

– Давно обещался провести трамвайную линию к свому дому.

Так-то понятно:

– Зачем?

– Ретро всегда стоит дороже, а значит:

– И нам надо-о.

Заранее никто бы не додумался, что вот именно здесь, среди людей, повсеместно радующихся жизни, так как – в отличии от Других – не отказались в Своё Время от всего им причитающегося, взяли его в свои, так сказать, собственные таежные, как у медведя лапы, и теперь, где что ни проведут:

– А всё рядом:

– З нами. – Вот даже трамвай, казалось бы:

– Зачем? – но ведь всегда лучче посмотреть на Это Дело из окошка, чем быть:

– Нет, не на месте преступления, а:

– На иво месте.

Хотя это не исключено, если на работе оставят после работы для очередной раздачи пензий, и тут как тут:

– Под трамвай, ибо:

– Аннушка уже разлила масло. – Как раз, как назло. Вот так:

– Шестнадцать в доме – пятнадцать на нем:

– Занимаются, однако, жертвоприношением-м.

Как жрецы племени Майя. На Вавилонской Башне.

Медиум:

Но Аннушка сам первая и попала на это кукурузное, как отмечали некоторые свидетели происшествия:

– Масло маде ин Хрущев Никита Сергеевич.

Она поскользнулась, но как хоккеист с большим стажем, никак не могла решиться упасть:

– Как сказал один мужик-шофер одной бабе:

– Не дрягай ногами, – и то в лесу.

И она справилась, только парик закачался и сдвинулся набок, так что миловидное личико Грейс Келли, особенно, когда она:

– С широко закрытыми глазами, – рассказывала о своей любви:

– В позе летчика. – Как все правильно и подумали.

Бац, и выплыла, однако прямо к нижним сорок седьмым лапам сокрушенного своим бесполезным поведением Н.

Но Мишка, бывший тут среди даже не покупателей, а продавцов цветов георгинов, выросших раньше времени – обычно только к первому сентября, когда надо:

– Опять в школу, – где спрашивается, да, учат, но чему? Непонятно. По крайней мере, не совсем.

Понял, что это не кто иная, как референтша, случайно попавшаяся на пути со своей апельсиновой газировкой, которой к тому же, кажется, и не было: