Текст книги "Маргарита и Мастер (СИ)"

Автор книги: Владимир Буров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– За что боролись – на то и напоролись.

– Как тогда нам добраться до этой медовой реки? – спросил парень, который – правда об этом уже все и так знали – долго сидел за плинтусом.

– Как и сказано в Библии:

– Аки рыбы, – а, следовательно, вплавь, как это и сделал Петр, увидев Иисуса Христа:

– На Том Берегу, – оделся, чтобы не прилипнуть к этому мёду того места, откуда тронулся в путь.

Нет хода в Будущее из Прошлого. А то говорят, что ему было стыдно явиться перед Иисусом Христом в голом виде. Может и стыдно, но только в том смысле, что было бы, действительно, неудобно прилипнуть к медовой реке, и утонуть, как студент литинститута с последним криком:

– За что боролись – на то и напоролись. – Дак и действительно:

– Даже деревья шли в атаку на царство Мордора не с пустыми руками, а было вооружены. – Хотя и как древние люди только камнями. – Это и был их Костюм.

Но даже после этой речи – коротенько, минут на сорок – госпожа СНС не сдавалась, ибо так и сказала:

– Я вам предложила за всё это титул Графа плюс записала, как автора Петра Первого и Аэлиты – неужели вам мало, имени графа Лёши Толстого.

– Так-то бы, да, – сказал Кот, – но надо добавить талоны на усиленное питание, – и еще раз добавил: – В Елисеевском, ибо, как я уже резюмировал ранее:

– У меня мало жира, чтобы плавать в этом говне.

Некоторые были возмущены, но многие согласились, что, да, хорошего мало, и даже:

– Не как за плинтусом, – наоборот:

– За Плинтусом-то нам, пожалуй, лучче:

– Разрыв сердца, да, происходит, но не сразу – сначала можно незаметно помучиться.

– Может мне и стать Председателем? – спросил Плинтус, – моя имя появляется чаще, чем имя Лессинга, который наконец объяснил, что:

– Аполлон сам убил Ахиллеса, – а то уж многие верят, что боги в этом деле:

– Не участвуют.

– Он причислил себя к богам, – сказал Ле-Штрассе, и незаметно для СНС, которая даже привстала от этого сообщения, сам подвинулся на то место, где она пыталась провести последнее время, как несмотря ни на что:

– Председатель Правления.

И после ответа Плинтуса:

– Я был раньше, – упала в его – нет, не объятья – а просто села на колени Штрассе. И вроде назад. Но он ее уже заграбастал. Как морская свинка траву. Более того, поверг литдаму в ужас предложением:

– Я твоя свинка! – Так-то бы хрен с ним, но кроме всего прочего, кроме этого танца морской свинки – есть и другие обязанности, так сказать:

– Семейные. – Вот такого бы назначить главным редактором, а не этого:

– Я протанцевал на руках всю свадьбу.

– По барабану, – ответил президент.

– Ибо, действительно, – опять первым встал Плинт, – некоторые пренебрегают жизнью за плинтусом, а она от этого не становится менее насыщенной. Ибо что, собственно, значит:

– Похороните меня за плинтусом? – Это:

– Отправьте меня вместе с моим мышонком – май диэ вайф – не как доброго Гектора по просьбе царя на громко пылающий костер, а отправьте в космическом корабле на Альфу Центавра, где мы опять обретем Прошлое, как всё то:

– О чем мы так долго мечтали здесь на Земле, – но так и не дождались из-за неуемной жажды власти такими вот Котами, как вы. – И он указал прямо и недвусмысленно на Ле-Штрассе Три.

Кот после таких слов снял свою голову, приобретшую после:

– Трамвайного Дела, – эту способность Гоголевского носа – иногда иметь независимую морфологию – и ничего, но Ле вовремя вспомнил, что могут снять с Председателей Союза писателей за недостаточное внимание к другим ее членам, так как заседание на этом и закончится, ибо будет приведено в неописуемое возбуждение этой отдельно живущей головой больше, чем существом вопроса:

– Кто у нас Председатель? – Или по-русски:

– Давайте, наконец, начнем распределять Шапки сами, и пусть уж те, кому не достались, сторожат нас в новых кабинетах, а не – он показал на потолок большим пальцем – пусть хоть они живут спокойно и счастливо.

И Штрассе опять ее надел, так что многим, и в том числе Пеле и СНС показалось:

– Ничего не было.

И слово взял Войнович:

– Дело в том, что яблоки – в отличие от Польши – и так растут, без необходимости внешнего экспорта, а нам надо только долететь туда, – и сел.

Никто не стал его спрашивать подробностей таких необыкновенных способностей марсианских яблонь, ибо может, как некоторые – многие покосились на СНС:

– Как начать – так никогда и не закончить. – Ведь говорят, что ее постоянного – имеется в виду с точки зрения исторического структурализма – соперника Леонида Ильича просто-таки отрывали от пюпитра, чтобы отвести на перерыв в буфет, для других закрытый.

А то уж он начал настаивать:

– Провести туалет, или хотя бы просто трубу, сюда, в подтрибунное помещение, чтобы хоть пасать можно было – как говорил тесть Густава, пока его не шлепнул Майор:

– Ми подождем. – В том смысле, если там не водятся вечные медведи, ворующие по ночам железо с крыши начальства, вынужденного жаловаться периодически, что никак:

– Не может научиться писать доносы левой рукой, ибо правую за это дело уже отрубили, – как и пообещала ему в случае чего первая любовница машиниста. – В том смысле, отрубит и вторую руку, ибо не надо никогда помогать ей, мысли, при виде Марлен Дитрих на столе – как это сделал Евтушенко – руками:

– Сами все сделаем.

Слово бросил Сори:

– Но не успел ничего сказать, – так как Пеле, поняв, что истина может быть разоблачена, начал делать пассы широко раскрытыми лапами:

– Заблудись, заблудись, как Виктор Шкловский в мифологии сюжета.

И Сори понял, что не может ничего сказать про себя, а только то, что думает Пеле:

– Жених танцует голым на руках всю свою свадьбу, чтобы не уступить этот подиум для первого танца своей бывшей невесте, которая – ему поведали боги – выберет на этот белый танец:

– Своего брата! – Жена – не невеста, и поэтому это она делает, что хочет уже на своей свадьбе, а не он. И следовательно:

– Я пренебрегаю – это:

– Пренебрегаю её замужней независимостью, – ибо уже привязал к себе магнитным полем мистера Войнича, а именно:

– Притяжением Венеры.

– Он написал песню про Марс, – сказала СНС, вынужденная сидеть прямо на столе – напротив Кота, но на одной стороне с Пеле, и тоже, как Ле-Штрассе – лицом к залу.

– Да, вот именно, искусственным притяжением Венеры к Марсу.

– И вот, – Кот решил подвести черту как прениям, так и личным мнениям, – я Дартаньян, тому что пренебрегаю своим настоящим именем во имя литературы.

И все, даже Пеле, Сори, Плинтус, и последним поднял руку Войнич вместе с СНС, что:

– Только один вопрос, – сказала с полуулыбкой она:

– Кто вы, кто вы, доктор Штрассе?

– И вы не узнаете меня? – спросил Кот, но казалось, это была сама Марья Гавриловна, ответившая на призыв неизвестного мужа, признаться во всем, как и она сама, показав знаменитую книгу Жан-Жака Руссо – Роман в письмах:

– Новая Элоиза.

И только что вошедшая Тетя, задыхаясь от того, что не успеет первой провозгласить миру эту весть, рявкнула на весь еще не прокуренный зал, так как курить не только было нельзя здесь, но и в туалете:

– Это мой!

Глава 21

Войнич хотел ответить:

– В вашем несессере совсем другие тугаменты, – но сказал только:

– Предъявите ваши верительные грамоты. – И она растерялась, ибо ясно, что Лексуса с собой нет, не те форматы, чтобы влез даже в переметную суму. И она постеснялась оказаться голо:

– Словной, – только резюмировала:

– Буду в следующий раз, как Ван Гог брать с собой весь мольбертный ящик, и более того, как он:

– Таскать за собой на жопе, как доказательство:

– И моей причастности к Этому Делу, воссоздания действительности.

Тем не менее, Тетя не удержалась и бросила свою голову, сначала в Сорокина, потом и в Пелевина, чтобы хоть они поняли:

– Она была первая, кто всё знал.

Но так как это было только ее чисто умозрительное размахивание руками, то они и подумали, что:

– Ей просто жарко.

– Хорошо, я скажу сам, если все здесь немые:

– Так говорил Заратустра, – и снял голову с плеч.

– Это Берлиоз! – первым рявкнул Войнич, и пожалел, что не взял с собой кисть и краски, чтобы запечатлеть этот регрессивный процесс, а на память – он уже знал:

– Опять, как сказал Фридрих Ницше, получится обезьяна.

Хотя Гоген в своё время пытался доказать, что и по памяти можно выйти на:

– Человека ничего не забывающего.

Плинтус только и сказал самоотверженно:

– Значит, я был неправ.

Пеле и СНС начали искать глазами свободные места в зрительном зале, поняв всей душой и вообще всем разумением своим, что Всадник без головы – это еще куда ни шло, а вот:

– То возвращается, то опять уходит – это действительно:

– Не совсем – скажем так мягко – понятно.

– И встает только один актуальный вопрос, – сказала Тетя, – была ли вообще у попа хоть когда-нибудь собака, или так только, как у Хема:

– Одни коты, – без знака вопроса.

Медиум:

– СНС на балу у Сераписа появляется в платье и маске-гриме Кирстен Дантс под музыку Дольче Вита:

– Не жизнь, а малина.

– Следующим подпунктом программы, – сказала СНС под софитами всеобщих улыбок, ибо думали:

– Наконец, попремся в Грибоедова на полу-бесплатный банкетум, – кого будем хоронить? Ибо Берлиоз жив, – она показала вытянутой, как стрела башенного крана лапой с пальцем, как доказательством:

– Я тоже человек, – поэтому прошу слова на сорок минут хотя бы.

От испуга, что пойдем не сразу, а после триумфа этой Леди Цицерон над их терпением, все завопили:

– Я Спартак.

– Я: Спартак.

– Я – Спартак.

В переводе на сегодняшний день:

– Я покойник! – Все, не подумавши согласились на эту роль, ибо думали, что:

– Ему нальют больше, и подадут не половинку Цыпленка Табака, как случается в Национале, а целого, и не только с чесночным соусом в отдельной пиале, но с огромной – что очень важно, я собираюсь мыть руки часто, ибо не пропускать же танец с благородной – семь на восемь леди – из-за пусть и тоже благородного, но все же Цыпленка Табака с хрустящей корочкой и такого горячего, что:

– Во рту тает, – если кто не забыл, это был почти целый таз, с плавающим в нем разрезанным на четыре части лимоном.

Когда все поняли, что даже Сцена требует гибели всерьез, ибо прибыл Финдиректор Варьете Монсоро, и попросил пощупать у него шею:

– Вертится?

– Да, но не на все сто, не говоря уже о ста восьмидесяти, как у Вергилия, когда он заблудился Под Землей с Данте, не увидев того, что было сзади, – сказал удивленно Сори, потому что понял, покрутив и своей головой:

– И у него не получается: посмотреть вокруг себя полностью, – то все отказались, объяснив, что не могут принять это непристойное предложение из-за возможной вероятности:

– Никогда не выйти из этого пике.

– У меня работа, – сказал Монсоро, и для большей убедительности опять попытался покрутить головой, объяснив по ходу дела еще раз, что получил это наследство из-за:

– Антрепризы по совместительству.

– Предлагаю выбрать его на балу, – сказал Кот Штрассе.

– На к-каком балу? – спросила СНС, понимая, что одним Грибом дело не кончится.

– Нет, пока что я имею в виду не более, чем ночной поход из Грибоедова на Клязьму, а потом наведем шухер в Ван Гоге.

– До Клязьмы далеко, – сказала СНС.

– Не беспокойтесь, для некоторых это будет очень близко, – сказал Ле-Штрассе, – я позабочусь. – И добавил:

– Кто хочет на Клязьме семикомнатную?

– Я, – сказал Монс, – и знаете почему? Я заслужил это.

– Чем? Вы не писатель, не художник и даже не смотрящий в Переделкине.

– Вместе с шеей я получил в дар его писательское наследство.

– Да?

– Да, – вот посмотрите, я записал здесь две-три мысли, пришедшие мне прошлой ночью, – и вынул, как здесь принято:

– Не меньше, чем Кирпич в древнем формате А4, перевести который в word понадобится не меньше трех месяцев работы по его совместительству.

Для этого у него был с собой желтый немецкий дипломат, на который не только не обратили внимания, но и вообще считали, что его не было. Видимо, как человек, побывавший под трамваем, он обладает уже некоторыми магическими способностями, решили все, и побоялись не дать ему семикомнатный таунхаус на Клязьме, – имеется в виду:

– На одного.

Сирано не был женат, но считал себя не только управдомом, но и артистом. Артистом не просто по совместительству, а наоборот:

– От природы, – поэтому очень горевал, что:

– Чисто случайно, – пропустил такую природную – не на сцене, а в жизни – роль:

– Берлиоза, – а этот Домик опять всё узнал раньше, наверное, на обеде у Ана Мол-го, после очередного рейда по городам и весям Зарубежья Дяди Вани.

Он уже давно решил написать роман, где еще кому-то не везет также как ему из-за его длинного и горбатого, как Джомолунгма носа. Даже если предлагают сыграть даже следователя, то обязательно это должен быть натуральный антипод агенту национальной безопасности. И мало того, что с длинным корявым носом, но и еще сопливым. Как будто просто носа им мало. Как говорится:

– Им мало того, что я горбун, надо обязательно привязать к ноге еще и Собор Парижской Богоматери, чтобы уж точно всем ясно было:

– НеАтеист, – и значит вас будут гнать всю жизнь, как Иисуса Христа.

Он написал роман, как ему и посоветовали:

– Да, но только чтобы без импрессионизма. – И логика:

– Не поймут эти, как их, читатели, надо самим быть к ним ближе.

А так как в детстве он читал только то, что читали все – или некоторые, по разным системам отсчета, как написал Пушкин, а точнее:

– Очень немногие, – а именно:

– Бальзака, Теодора Драйзера, Джека Лондона, Майна Рида, Фенимора Купера, Ромена Роллана и по-русски – в том смысле, что и это в переводе – тому подобное. Имеется в виду, что по-русски книги только тех авторов, чьи имена неизвестны, так как никогда не звучали в школе. Так сказать: литература просто. Без нагрузки:

– Как ее надо читать, – что обязательно, как хрен знает что, к китайскому чаю, прилагается к Льву Толстому, Достоевскому и другим Базаровым.

И Хемингуэя, как высшую степень реальности существования литературы, ибо все, даже Бальзак, рассказывали только о том:

– Как Это Было. – И многие понимали, что, да, может и было, а возможно, что и нет, так только:

– Есть положительная, но только вероятность существования литературы Для Меня.

Здесь же у Хэма: их есть у меня. Как Цыпленок Табака в Национале, поданный натурально именно для:

– Съедения.

И можно только удивляться, что сегодня, через столько лет, находятся люди, которые считают, что Хемингуэй написал неправильно, так как есть этого:

– Цыпленка Табака было низя-я! – Низя по той причине, что при социализме и жрать и кушать вообще:

– В подляк, – а есть – тем более.

Какая еда? К коммунизму идем! Хотя и послабления были:

– Кто сказал рабочим пива не давать?!

– Дайте им по кружке, пусть балдеют.

Любовь? Тоже ни чему в этой напряженке. Кругом башенных кранов громадьё, а им, видите ли, хочется вечером в парк Сокольники сходить, чтобы потраться там среди кустов сирени.

Хотя тогда был день строителя, и сиренью не пахло, только блевать хотелось, после кружащихся на разной высоте самолетов.

И он написал Роман, но не как Мастер, а как вот такой же мастер, как Иисус Христос:

– Взялся не за своё дело, – проповедовать истину.

Ибо для этого дела уже были Фарисеи – профессиональные писатели. Взялся за любовь.

В дверь постучали. Сирано уже сидел за борщом, поданным маленькой усатенькой разведенкой, который сварил он сам, а уже хотел напомнить:

– Почему огромная кость лежит опять в тарелке, а не подана отдельно, как и сметана?

Но вместо этого он оторвал кусочек горячего, как огонь мяса, и они съели его вместе, касаясь друг друга не только усами и губами, но и языками.

– Вкус-с-с-но-о, как сказал бы Ленин-Штрассе, Три, принимая на свой нож медведя, который был, правда, уже сварен капитально, несмотря на то, что также капитально считался вечным.

– Что ж ты его жрешь тогда? – прозвучал закономерный вопрос.

– Я уже сказал, – не успел сказать Сирано, так как в дверях, как говорится:

– Вошли без стука, почти без звука – если не считать поцелуя – стояли.

– Что ты его ешь? – опять обратился парень в кожаной тужурке, кожаной фуражке, и лакированный ботинках.

– А! понял, уже сдали? И напрасно, у меня ничего нет.

– Вам подсунули баксы туда, куда вы не ожидали, – сказал второй в фуражке с козырьком, шинели и кобурой на боку, и, что характерно, впереди. Для быстрого выстрела, как решил Сирано.

– Куда не туда? – спросил Сирано, и потрогал мясо вилкой, чтобы понять: идет ли из него еще пар, или стал чуть меньше, и можно положить весь уже отрезанный кусочек граммов на семьдесят пять между зубов.

– Пригласил бы хоть на суп-то вкусный, прежде чем мы начнем обыск, – сказал, как начал уже понимать Сирано, слегка знакомый уже с последними московскими делами, Германн Майор в шинели с такими же погонами:

– Точно майор.

– Да, конечно, – сказал Сирано, и позвал:

– Людмила! подай, пожалуйста, еще пару тарелок.

– Сам возьми, они в стенке налево от тебя.

– Что значит, возьми сам? У меня руки в борще.

– В борще? Это суп.

– Да? Не знал.

– Ты открой книгу-то, где написано, что и борщ – это тоже суп.

– Вы представляете, что она говорит?

– Всё суп, – сказал Германн Майор. И Сирано всё понял, но не желал признаваться, что даже при появлении Этих ребят, не смог вылезти из Романа, как рак из раковины, несмотря на то что:

– Знал, знал, – она все равно чужая. Вместо Люды-красавицы ему отвечал Майор НКВД.

– А-Ар-Артисты, – наконец выговорил Сирано. И добавил: – Туда берут уже и артистов?

– Только артистов и берут, – сказал Михаил Маленький, вешая черный кожаный пиджак на стул. – У меня в нем именной Кольт сорок пятого калибра, за обедом тянет, знаете ли, раньше времени туды-твою.

– Куда именно? – не понял Сирано, предложив Германну сыграть роль разливалы огненного борща.

– Туда, – Германн поднял голову вверх.

– На Зиккурат Пирамиды.

– А с какой стати, как говорили древние турки? – спросил Сирано, – вы так и не нашли еще тех подброшенных мне рублей, которые могут превратиться в валюту.

– Этот фокус проще, чем вы думаете, Сир, – сказал насмешливо Миша, – мы их просто принесли с собой, и скажем, что нашли тут.

– Не получится, – спокойно ответил Сирано, – и знаете почему?

– Почему?

– Во время пытки я не смогу сказать правду.

– Тоже вер-на, – резюмировал Германн.

– Похоже мы облажались, – сказал Михаил.

– Иди и спрячь деньги под ванной, – сказал Германн.

– Кто, я? Ни за что не пойду, – Сирано подвинул к себе поближе кастрюлю, и спросил:

– Добавки, – и не получив вразумительного ответа, налил только себе. – Ешьте, ребята, вкусный суп-то. Могу написать рецепт, передадите женам.

– Ты будешь нашей женой, – ляпнул Германн зло. И добавил, посмотрев на разинувшего от удивления рот Михаила: – Суп будешь варить из медвежатины.

– А вы в курсе, что не гуманно охотиться на медведя в берлоге?

– Почему?

– Вы никогда не слышали, что у него бывают детки? И более того, в этой же берлоге живут и прошлогодние малыши, помогают маме ухаживать за только что родившимся.

– Хорошо, будем есть только кур, – сказал Германн.

– Долго ждать придется.

– Почему?

– Никто не может толком сказать, сколько раз ее надо варить.

– Да? Почему?

– Вода мутная, как шла первый раз, так и идет после третьего, а если варить больше, то как говорили про Досю, пока она была жива:

– Смысл? теряется вообще платить за нее деньги – всё уходит в воду.

– Что тогда есть? – спросил Михаил, и взял кстати с тарелки последний пирожок с капустой, а осталось свободной только ватрушка. И увидев, что Германн протянул к ней лапу, Сирано крикнул слово заветное:

– Диабет!

– Неужели после одной ватрушки у меня будет диабет? – спросил с ужасом Германн, и отдернул – что там у него было вместо руки – от сего вожделенного предмета.

– Шутка, она с фруктозой.

– С фруктозой можно?

– Да, она замедляет этот процесс.

– Какой именно? – спросил Михаил.

– Процесс разложения тканей мозга, и не только.

– Этого дела тоже? – спросил Германн.

– Как говорил Высоцкий: тот же самый виноград.

– Хорошо, что я знал всё это раньше, – сказал Михаил, – и знаете почему? У меня никогда не будет диабета, потому что я ничего не ел.

– Если вы сможете это доказать не умозрительно, я подпишу ваши верительные грамоты, спрячу ваши тридцать серебренников, равные по нынешнему курсу тридцати тысячам долларам, приклеив их к дну ванны, это вас устроит?

Далее, Михаил вынимает из-под стула, две тарелки борща с двумя кусками мяса с кулак каждый, три пирога с капустой, одну средней величины ватрушку, два стакана чаю, и полстакана молока.

– Всё?

Михаил вытаскивает – чтобы всё было по-честному – вареное яйцо и тарелку харчо с курицей и говорит:

– Съел, а когда не помню, может сейчас, и чтобы ты уже не мог сделать предъяву на предмет:

– Отдал, но не всё, – возвращаю и то, что может и было, но не здесь.

– Хорошо, – сказал Сирано, – я сейчас всё подсчитаю.

Глава 22

Медиум:

– Практика – критерий истины – это и есть ошибка.

Не надо было проверять гречку в новой красивой упаковке, ибо было и так ясно, что она:

– Не фирменная. – Но хочется проверить – она дешевле немного. Но потеря по остатку в два раза больше:

– За уменьшение цены придется выбросить много черных зерен, и много дробленых уйдет само через сито при промывке, куда им и дорога. В результате самой гречки будет меньше как раз на ту сумму, на которую меньше пришлось заплатить – это пятнадцать рублей. Плюс время на вылавливание черных зерен, многие из которых это и не зерна даже, а черные свернувшиеся лепестки, и это тоже стоит этих же пятнадцати рублей, получается в два раза, что означает:

– Не фирменная гречка стоит дороже на пятнадцать рублей фирменной, в известной фирменной упаковке.

Но проблема не так проста, поэтому не зря о ней написано в Библии, когда Иисус Христос говорит:

– Вы не можете предвидеть. – Точнее, в принципе-то можете, но не хотите!

Было сразу ясно, что и эта новая упаковка не содержит в себе ничего хорошего, но уж очень хочется заняться экспериментом:

– Проверить, – как там внутри?

И, как говорится, не:

– За что боролись – на то и напоролись, а напоролись на то, на что и хотели.

Поэтому Лозунг:

– Практика – критерий истины – это фундаментальная ошибка.

Не проверяется то, что могло бы существовать.

Ной не проверял возможность существования новой земли, а наоборот:

– Вынужден был предвидеть.

Парадокс, но по мнению Иисуса Христа, ошибка фарисеев заключается именно:

– В отрицании Писаний – Почему Иисус Христос и говорит:

– Я пришел не для того, чтобы нарушить закон, – ибо Закон – это есть:

– Прошлое.

А что такое Прошлое? Это – Слово.

И вот именно фарисейство писателей – не просто какой-то сознательный пропагандистский обман – а фундаментальная ошибка, что они отрицают то, чем должны бы заниматься. Отрицают существование Текста.

И рассматривают, анализируют его только как Артефакт, на который никак нельзя опираться, как на критерий истины.

– Может быть, вы дадите мне отсрочку? – спросил Сирано.

– Это можно, – сказал Михаил Маленький, – но только в одном случае.

– Дай-те угадаю: я должен сменить имя. И буду теперь не Сирано, а Дятел. Тук-тук.

– Ты мало знаешь для этого дела.

– Ты не знаешь – это я так кстати – где спрятана Чаша Грааля?

– Чисто случайно нет, но я мог бы поискать.

– Ты хотя бы примерно скажи, если знаешь, – сказал Германн, – а мы уже попробуем догадаться.

– Скажи направление.

– Думаю, это в офшоре.

– В офф-шоре? – даже раскрыл глаза по шире Михаил. – Какой век?

– А! – хлопнул себя по лбу Сирано, – так вы сдвинуты на кладах, как Оноре, мой друг, Бальзак.

– Ни хрена не знает, – сказал Германн.

– Возьми деньги, – сказал Михаил и прикрепи к дну ванны, как тебе уже было сказано.

– Хорошо, давайте.

– Свои приклей, – сказал сурово Герман.

– У меня нет денег.

– Так же говорил Иуда, когда его взяли с поличным.

– Если у меня есть деньги, может быть тогда я вам заплачу немного, включая этот ненавязчивый обед? – спросил Сирано, – и вы отчалите от моего катера, к которому я так привык: часто качает, но никогда не опрокидывает.

– Ты записал, что он предлагал нам деньги?

– Сейчас запишу, – сказал Михаил и вынул из-за уха гусиное перо, – Пушкин подарил, – пояснил он.

– На колоннаде дворца Ирода Великого? – попросил уточнить Сирано.

– Хорошо, хорошо, позже я вызову тебя на дуэль за попытку оскорбления, – сказал Михаил, – а сейчас, пожалуйста, повтори то, что ты сказал про деньги, которые у тебя были, но добровольно отдал их нам, давай:

– Пуск, – и Миша застрочил ручкой, как будто она сама писала, и даже иногда подтаскивала к себе блокнот, который не успевал за ней, и время от времени уползал.

– Разрешите я посмотрю, – сказал Сирано, – когда Миша закончил.

– Да, конечно.

– Это не мой почерк, – сказал Сирано, не поняв абсолютно ни слова из того, что было в блокноте.

– Проверим.

– Проверяйте.

– Теперь пишите ты, – обратился Германн к Сирано, – я буду диктовать тебе из книги.

– Какой, если не секрет?

– Секрет, но тебе скажу. Асар-Хапи. Пишешь?

– Да.

– Продолжай:

– Как бог я таков, каким тебе кажусь,

Звездные небеса – моя голова,

мое туловище – море

Земля – мои ноги, мои уши – это воздух,

Лучи солнца, бриллиантовые стрелы -

это мои глаза.

– Записал?

– Да.

– Давай сюда, – и Михаил сложил листок пополам, а потом еще раз пополам.

– Вы как будто ищете десятую главу Онегина, – усмехнулся Сирано.

– Девятую, – сказал Германн, – ибо мы ищем человек-ка.

Та-а-ак-к, что у нас здесь получилось, и Михаил протянул бумагу Сирано.

– Непонятные закорючки-символы из Кода Войнича, – сказал Сирано, – не могу понять.

– А вы попытайтесь, попытайтесь, – наставительно сказал Михаил и налив себе воды из графина, стоящего на столе, понюхал воду, – на Хеннесси что-то не похоже. – И добавил: – Для гостей подделываете алкоголюя или только себя лично?

– Значится, срок уже имеешь! – рявкнул Германн.

– За что?

– За самогоноварение и его одновременно-параллельную подделку.

– И более того, под известную во всем мире марку самой Франции Хеннесси.

Сирано налил себе воды, и сказал, что:

– Это вы сами подменили на клоповую Плиску три звезды. Никто не поверит, ибо я пью только пятизвездочный Арарат.

– Ох ты, муси-пуси, – сказал Германн. И добавил: – Откуда деньги на Арарат?

– Он пишет, – сказал Михаил.

– Пишет, да, но ведь денег за писание никто не платит, – сказал Германн.

– Почему? – спросил Миша.

– Не туда пишет, – сказал Германн. И продолжал: – Вот ты думаешь почему поляки делают Плиску с клопами?

– Ну не специально же добавляют, – ответил Сирано.

– Вот именно, вот именно, что специально, – прорычал Германн, – ибо хорошее все могут делать, но как известно было давно сказано:

– Не все заслуживают, так как не имеют права на это отличное от других хорошее, поэтому, да, закупают здесь подпольный Араратный материал, добавляют в него своих клопов и закатывают, как здесь чужих бычков в банки с томатом, на которых пишут:

– Говядина, – только там так и пишут:

– Плиска, – для писателей и других подсобных работников пролетариата.

– А иначе? – спросил Сирано.

– А иначе посадят, как тебя за фальсификат, – сказал Германн.

– За что? – опять спросил Сир.

– Он так ничего и не понял, – сказал Михаил, и тяжело вздохнул.

– Ты почитай, почитай вслух, что написано с твоих слов, и мной записано верно, – кивнул он на бумажку в лапах Сирано, которую тот уже читал, и даже понял, что, да, как сказал Пушкин:

– Неплохо, – если писать по заказу. – Но, если, честно, всё уже забыл, а в руках он держал, как это давно уже принято в лучших домах – недалеко от кабака Грибоедова – формат А4 на двадцать авторских листов.

– Что это? – ахнул он.

– Маска Красной Смерти в двух покетах, правом и левом, чтобы во всех карманах было не пусто, да и когда в машине поедете положите на сиденье рядом.

– Да вы охренели совсем, я ужасов не пишу, ибо сам боюсь в отличие не только от Эдгара По, но даже от Стивена Кинга, я:

– Стивен Спилберг, – страшно, но падать всё равно мягко.

– Нас не интересует, что ты обычно делаешь, – сказал Германн.

– Но учти, – добавил Михаил, что аванс в размере тридцати серебренников – тридцать тысяч долларов по курсу – ты уже получил за эту книгу в двух частях.

– Вам никто не поверит, столько не платят, точнее, да, платят, но только в обычных рублях.

– А это, что, не настоящие, – и Михаил – так как сидел рядом – протянул лапу к жилетке фраера, и вытащив оттуда мешочек, высыпал его содержимое на стол. – Посчитай, ровно тридцать.

Сирано хотел надеть очки, но вспомнил, что так и не заказал еще их, а из-за сложности его зрения, таких, какие ему было надо просто так не продавали. Тем не менее было ясно, что это золотые пятерки, которых и было ровно тридцать.

– Больше нельзя? – спросил он.

– Зачем тебе больше? – спросил Германн, – на вышку и меньше хватит.

– Хотел, как один французский Желтый Ботинок купить себе э литл яхту и жить в ней на берегу, чтобы вот просто так: по воде, аки по суху – никто не мог зайти ко мне в незваные гости.

– Ну, о'кей, о'кей.

Они ушли, прихватив с собой книгу Код Войнича, которой здесь никогда не было, но Михаил именно ей потряс перед ним, сказав:

– Твои расписки, – не забывай об этом.

– Что я понесу в издательство? – подумал Сирано, – если они унесли с собой весь формат А4.

Остались ли у него золотые пятерки?

–

Медиум:

(Скорее всего, надо будет убрать этот фрагмент, а конкретные вопросы использовать к слову. Или нет? – посмотрим.)

Вопрос:

– Почему культуролог всегда обязательно должен говорить неправду?

– Например?

– Например, говорят, что Хемингуэй – это мачо.

– Вывод:

– Мачо – это Хомо Сапиенс.

А так как он написал роман о жизни, о восхождении солнца, Фиеста, для чего надо было обязательно стать импотентом. Вот почему надо было стать импотентом, чтобы написать роман про Жизнь, которая прекрасна, как она есть:

– Форель на перекатах, кофе в лесу, клубника с вином на обед и на завтрак, выход на бой один на один с мастером спорта по боксу и разрешение свой любимой графине в шляпе трахаться со всеми предметами, которые встречаются ей на пути, и который он оживляет своим воображением.

Кто, собственно, над кем потешается:

– Швейцар, ее будущий муж, или сама графиня над ним?

Простой народ культурологов или мачо над ними?

Высоцкий или Каменный гость над ним? Очевидно, что Высоцкий не думает, что народ культурологов так прост и безобиден, он говорит вполне серьезно этому Каменному культурологу:

– Сразимся? – ибо:

– Я звал тебя и рад, что вижу: враг у ворот – есть такой фильм, как Никита Сергеевич Хрущев организовал работу одного снайпера, про которого было сказано в ответ на вопрос члена военного совета Хрущева:

– Вы знаете таких людей, которых надо прославить, как мачо, как пример всему трудовому народу?

– Одного знаю.

И ясно: