Текст книги "Ночные птицы. Памфлеты"

Автор книги: Владимир Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

С течением времени и эта тайна перестанет существовать для Сойки. Его духовный отец и меценат монсеньор Д’Есте, хитрый и умный представитель ордена иезуитов, ловких хамелеонистых защитников папского абсолютизма, давно и ревниво следит за созреванием своего питомца. Вблизи резиденции «черного папы» – генерала ордена иезуитов, в Риме, монсеньор Д’Есте оказывает еще большие знаки внимания потомку подольских контрабандистов. И когда Сойка «познал уже механику живого бога с формулами изменений и орудования божьей силой, подобно тому, как орудуют силой горного водопада, претворяя ее в напряжение электрического тока», мировые события ускорили принятое монсеньором Д’Есте решение относительно дальнейшей судьбы его воспитанника. В России вспыхнула революция. Ватикан поставлен перед лицом больших исторических преобразований, к которым он должен определить свое отношение.

Здесь действие романа «День отца Сойки» приобретает особенный интерес. В разговоре отца Сойки с монсеньором Д’Есте выясняется, что папский Рим ревниво следил за развертыванием революционных событий на Востоке, который всегда интересовал Ватикан. Верный слуга папы монсеньор Д’Есте отнюдь не склонен скорбеть о судьбе православной церкви, авторитет которой рушился на глазах. Он говорил:

«Вот прибывают к нам первые вести о том, что в огне революции зашаталась схизматическая церковь, что революционная масса относится с большой ненавистью к представителям русского духовенства, считая, что жандарм и священник – наиболее презираемые личности свергнутого режима, наиболее ненавистные!..»

Тем не менее, осуждая русскую православную церковь – своего религиозного конкурента со времен глубокой древности, монсеньор Д’Есте стремится прежде всего извлечь из создавшегося положения выгоду для католической церкви. Д’Есте верит, что ненависть русского народа к духовенству будет «жадной и расширяющейся», что она, «как пожар, пройдет по безграничным просторам российских земель, уничтожит там схизматический недуг, выжжет этот вид прегрешений и блуда в вере, как выжигается зло злом и адский блуд огнем пекла».

Испуганный нарисованной иезуитом картиной, уроженец пограничных с Российской империей земель Южной Подолии отец Михаил Сойка спрашивает:

«И там возникнет религиозная пустыня?»

«Нет, милый,– спокойно утешает своего воспитанника монсеньор Д’Есте,– опыт прошлого учит нас, что масса боится религиозной пустыни. Масса скоро затоскует по новой церкви. А кто же больше приготовлен к оправданию этих ожиданий, как не святая католическая церковь? Кто более признан к успокоению тех надежд на просторах Российского государства, как не святая столица святого Петра, как не святая воля Рима!»

И здесь монсеньор Д’Есте обращается к отцу Сойке со следующими словами:

«Захватить весь великий восток Европы, протянуть руки к Уралу, в глубь Азии, далеко-далеко к Дальнему Востоку, к берегам Тихого океана. Охватить опекой святой церкви апостола Петра все азиатские народы! Чтобы один руль и воля, чтобы один пастырь и одно стадо!.. Чтобы один бог на земле!.. Далекий это, на сотни лет рассчитанный процесс, но путь к нему открыт. И представим себе, что он остановится в первые века в границах Русского государства, на русских народах,– сто шестьдесят миллионов верующих! Разве недостаточно этого, чтобы от перспективы такого приобретения не опьянело сердце верного сына церкви!»

В этой фразе как бы сконцентрированы и обнажены многовековые вожделения Ватикана.

Однако, следя за размахом революционных событий в России, увлеченный идеей захвата новых «подмандатных Ватикану» территорий, монсеньор Д’Есте, а с ним вместе и молодой, «прозревающий» в политике Сойка побаиваются, как бы революция не выплеснулась за пределы Российской империи. Сойка чувствует, как растущий гул разносится по миру, подобно половодью, как ширится страшный крик, грозящий гибелью не только правящим династиям Европы, но и богам, церквам, сойкам... И сойкам также... И сойкам также...

Он наблюдает рост революционных настроений в старом Риме, под самым боком у папского престола. «Плавающий в боге» Сойка видит, как религиозная процессия сталкивается с группой молодых рабочих и выскочивший на каменный барьер грузчик кричит в лицо служителям бога на земле:

«Вранье. Твой бог, черноризник, как и все твое ремесло! Вот там, на тарелке твой бог, между вдовьими пятачками!.. Там он!»

«Так, через революцию, почувствовал Сойка впервые возможную смерть богов... И через смерть богов ощутил впервые революцию».

Пусть увиденное им было лишь первой вспышкой грядущей бури, но и эта сцена, увиденная мимоходом, заставила Сойку насторожиться еще больше.

Приблизительно в это же самое время, ранней весной 1917 года, монсеньор Д’Есте сдержанно сообщает своему воспитаннику, что его хотел бы видеть прелат Лотти из дома «пропаганды»...

В маленькой монастырской келье сожитель Сойки брат Альберто открывает непосвященному и слегка озадаченному Сойке еще одну тайну апостольской столицы:

««Пропаганда» – это как бы второй Ватикан, только имеет он в своей власти значительно больше стран и народов... Поговаривают о «втором папе». Это, собственно, префект святой конгрегации для пропаганды веры. Тридцать кардиналов и два прелата, назначенных папой, на всю жизнь образуют состав конгрегации. Под ее руководством работают в Риме сотни служащих в рясах, тысячи связных снуют между Римом и провинциями, десятки тысяч миссионеров путешествуют по всей земле, пробираясь в самые далекие недра и пустыни. Долбят там сердца самых маленьких детей божьих, наивных дикарей, чтобы сделать из них орудие, послушное для христовой правды и для власти Рима».

Монсеньор Д’Есте сообщает Сойке, что людям очень мало известно о том, как работает «пропаганда». У «пропагандистов» разумное правило, говорит брат Альберто, не стесняться в выборе средств, а прежде всего добиваться расположения властителей, ибо «нет кратчайшей дороги к сердцам и сокровищам верных...»

Прелат Лотти выведен писателем как шутник и говорун. Он старается подчеркнуть, что ничто человеческое и ему не чуждо, даже – искусно приготовленные макароны. Но вопрос, заданный Сойке,– знаком ли он с научным социализмом? – подсказывает, что прелат Лотти не так уж безобиден, как кажется с первого взгляда. Читатель понимает, что в поблескивающей лысиной голове одного из видных деятелей «святой конгрегации» запрятан недюжинный ум изворотливого и коварного врага прогресса, науки, социализма.

Прелат Лотти советует Сойке... изучать научный социализм и даже на время пассивно поддаться основам этого материалистического учения. Но он советует делать это не для того, чтобы Сойка из поборника религии стал социалистом. Бояться этого прелату Лотти нечего. Все рассчитано и проверено варанее.

Сколько бы раз ни читал Рокфеллер труды Карла Маркса, он уже никогда не захочет расстаться со своими миллионами и как был, так и будет хищной акулой империализма!

Прежде, чем допустить Михаила Сойку в лоно избранных, прежде, чем подвести его к порогу таинственного дома «пропаганды», и монсеньор Д’Есте, и другие иезуиты долго изучали его характер, его жадную, кулацкую натуру добытчика. Такие, знали они, не подведут папский престол и не злоупотребят оказанным доверием!

Степан Тудор раскрывает словами прелата Лотти очень тонкий и хитрый замысел деятеля «конгрегации по пропаганде веры»:

«Вы войдете в самые основы этой теории,– поучает оторопевшего Сойку прелат Лотти,– узнаете и ощутите ее до глубины и, если захотите,– будьте уверены! – ударите в самый корень социализма и раните его не на минуту – на смерть!»

И, как бы осуществляя свои слова «фундаментальное познание социализма – первое и необходимое условие борьбы с ним», прелат Лотти, приближая к себе уже непосредственно потомка подольских контрабандистов Сойку, помогает ему войти в сущность учения социализма.

Для советского читателя, который привык знакомиться с классиками марксизма-ленинизма по первоисточникам, вначале может даже показаться странным, кощунственным то обстоятельство, что писатель-революционер Тудор вкладывает в уста мракобеса из Ватикана не только трактовку целых страниц дорогих сердцу каждого советского патриота трудов Ленина, но и хронику революционных событий в Петрограде.

Ленин наш, он слит с нашей жизнью, с историей нашей Родины, с ее будущим, и поэтому нам трудно привыкнуть к тому, что труды незабвенного и дорогого Владимира Ильича Ленина появляются в тонких пальцах иезуита Лотти. Но, сопоставляя описанное в романе с реальной действительностью того времени, мы в конце концов решаем: так могло быть!

Со времен глухого и мрачного средневековья папство через подобных прелатов ревниво следило за появлением того, что называлось раньше ересью и вольнодумством. И вовсе не случайно, слушая ровный голос Лотти, излагающий успехи большевизма, Михаил Сойка мечтает о появлении русского Торквемады. Вне всякого сомнения, статьи и речи Владимира Ильича Ленина, в которых вождь мирового пролетариата разоблачал сущность религии, были хорошо известны Ватикану. И, потрясенные событиями 1917 года в России, каноники и кардиналы, засевшие на одном из холмов Рима, с ужасом следили, как разносятся по миру ленинские слова, как поминутно растет в массах трудящихся авторитет коммунистов. Что это сулило для папства, очень ясно выразил в 1917 году германский император Вильгельм Второй в беседе с папским нунцием Пачелли (будущий папа Пий XII). «Если папа ничего не сделает в пользу мира,– заявил Вильгельм Второй,– то возникнет опасность, что мир будет добыт усилиями социалистов, и тогда наступит конец господствующему положению папы и римской церкви даже среди католиков». Вот почему деятели конгрегаций Ватикана с такой надеждой следят за деятельностью митрополита Шептицкого в Петрограде, который пробовал укрепить там позиции католической церкви.

Видя растущую угрозу революции, прелат Лотти держит своих приближенных в курсе последних событий на Востоке. Изредка, прерывая бесстрастное изложение событий, отец Лотти дает волю своим чувствам и мысленно корректирует издалека действия Временного правительства. Как хотел бы он и весь апостольский престол, чтобы действия эти были умнее, решительнее и погасили бы пламя революционного пожара, прежде всего угрожающее всем богам на свете, а значит, сытому, «святому ремеслу». И, описывая июльские события 1917 года в Петрограде, прелат Лотти заявляет: «Неразумно и неостроумно апеллировать к массам в деле борьбы с большевизмом. Только железная, твердая рука сломит упрямство и силу этой партии. Но искать эту руку надо за народными низами... Следует помнить, что все средства разрешены в борьбе против большевиков, кроме комических! А какое впечатление мог оказать на массы Церетели, когда называл большевиков... предателями революции?»

В этих словах Лотти звучит уже скрытое раздражение по поводу того, что все разворачивается иначе, чем бы хотелось Ватикану. В этих словах слышен уже призыв к вооруженной интервенции против России, призыв к тому, чтобы силой штыков иностранных армий набросить на плечи восставшему народу старое ярмо угнетения.

...Присутствуя на занятиях в доме «пропаганды», у прелата Лотти, Михаил Сойка видит, как, словно падающие листки календаря, мелькают перед глазами новые даты, события. Он чувствует, что время работает против папства, против его, Сойкиного ремесла, и страстно желает одного: «Ударить по бунтовщикам беспощадно, насмерть ударить!..»

Но отзвук июльских расстрелов на улицах Петрограда, услышанный в доме «пропаганды», не меняет положения к лучшему, а, наоборот, усиливает рост революционных настроений среди трудящихся, и вдруг над улицами старого Рима взлетает знакомое, огненное имя:

– Еввива Ленин! Да здравствует Ленин!

И когда Великая Октябрьская революция стала уже совершившимся фактом, прелат Лотти доверительно сообщает Михаилу Сойке:

«В последней неделе ноября наша тайная миссия выезжает на восток Европы, группа молодых избранников, которые проведут некоторое время в огне русской революции. Будут они там глазами и ушами святого Рима, будут внушать населению мысли, которые послужат интересам святого престола нашего на просторах великой державы еретиков». И прелат предлагает Сойке выехать в числе избранных им членов тайной миссии. Однако, хотя монсеньор Д’Есте в свое время советовал: «Не отказывайте ни в чем отцу Лотти», Михаил Сойка на следующий день, после раздумья, твердо говорит прелату «нет». Степан Тудор мастерски показывает причины, которые побудили Сойку отказаться от почетной миссии: «Пусть благословенны будут универсальные задачи церкви перед лицом революции, пусть цветут и завершаются самые лучшие замыслы Рима против коммуны... Но, если хотя бы один из них может разорвать сердечную привязанность его, Сойки, с родными поместьями, если хоть один клинышек сойковской земли должен пропасть... о, тогда он начхать хотел на все универсальные задачи и замыслы». Правда, Сойка не раскрывает столь цинично ход своих мыслей перед прелатом. Но он предлагает ему свой метод: «Лишить коммунизм его универсального характера, провозгласить и сделать его локальным московским плодом, общественным преступлением, которое выросло из варварского духа азиатчины. Заблокировать большевизм в его теперешних недрах, перекопать все возможные пути его расширения на другие страны, на соседние прежде всего». В этих словах выражена главная идея создания «санитарного» кордона против большевизма (термин, который сегодня уже так устарел!).

И отец Сойка предлагает себя в качестве прямого участника «идейной блокады большевизма». Он рассуждает практически, по-кулацки, так же, как рассуждали в бывшем польском государстве Пилсудского тысячи подобных ему выучеников коллегий Ватикана:

«В соседних с Россией государствах должны найтись самые преданные, наиболее подготовленные молодые силы католицизма; в провинциях, где идет непосредственное столкновение с большевистскими идеями («Колдубы, мои Колдубы!»), там, в тамошних народных низах, в доверчивых сердцах должен быть сооружен надежный барьер против большевистской заразы, защита прочной, непоколебимой веры!» Иначе говоря, в беседе с прелатом Лотти отец Сойка высказал мысль, которую повторил двенадцать лет спустя, приветствуя католический конгресс, министр труда Соединенных Штатов Америки, называя католическую церковь «алмазной плотиной против коммунизма».

И прелат Лотти, и дом «пропаганды» соглашаются с желанием Сойки: «Тем хочу служить богу среди подольских крестьян, моих земляков на границе России, в самой народной массе, для защиты ее, для бога и святой церкви!»... И для создания «санитарного» кордона против большевизма! – добавим мы от себя. Отец Михаил Сойка охотно снова подчиняется юрисдикции митрополита Шептицкого, едет в подольские села, и вся его дальнейшая деятельность помогает создавать вот именно этот самый пресловутый «санитарный» кордон против большевизма. Здесь, при выполнении этой задачи деятельность отца Сойки и ему подобных сюзеренов митрополита – соек в черных реверендах удивительно гармонично сочетается с политическими функциями буржуазной Польши Пилсудского. Сойка помогает польским «осадникам», сыщикам «полиции панствовой» и «тайнякам» из второго разведывательного отдела польского генерального штаба создавать на восточных окраинах Польши прочный барьер против идей большевизма. Он делает это очень охотно, ибо знает, что «коммуна – смерть для сойковщины!» А поэтому «да будет бог!»

...Так, постепенно, мы проникаем в сокровенные мысли отца Сойки и в его циничные рассуждения. Что такое бог? Это для Сойки значило: что с ним можно сделать? Или точнее: сколько это даст выраженного в единицах гектаров, либо центнеров, либо звонкой монеты?

Сойка ежечасно, по любому поводу глумился над богом, которому служил, как, вне всякого сомнения, это делали исподтишка такие же служители культа, познавшие все тонкости своего ремесла, всю кухню одурманивания трудящихся. И, совершая таинство евхаристии, Сойка не случайно вспоминает при этом слова Вольтера: «Это культ, в котором самый главный религиозный акт заключается в том, чтобы поедать собственного бога».

Отец Сойка ненавидит «божьих партачей» – тех священников, которые не могут выжать из своего ремесла все, что нужно для обмана трудящихся. Сам он старается каждое свое богослужение сопровождать множеством внешних эффектов, которые способны усилить его влияние среди верующих. Когда же театральность религиозной обрядности и вся показная страстность его богослужений не помогают, когда ненавистная ему «коммуна» все же просачивается в его приход, он не прочь прибегнуть к помощи полиции и жандармов. Он, греко-униатский священник, обращается к помощи карательных органов того самого государства, которое, если на минуту поверить некоторым бывшим униатам, якобы «яростно преследовало греко-униатсную церковь».

Очень показательным является то обстоятельство, что ревностные греко-католики чины украинской полиции изъяли из романа Степана Тудора как раз те страницы романа, в которых рассказывалось о деловых отношениях отца Сойки с представителями полуфашистского польского государства. Однако из сохранившегося эпизода, в котором повествуется о разговоре польского старосты с отцом Сойкой, можно сделать вывод, что польские чиновники отнюдь не считали греко-униатский клир таким злом, как это пытаются доказать сейчас с довольно большим опозданием зарубежные адвокаты униатства.

«Никто из нас,– говорит староста, примиряя Сойку с референтом полиции,– не думает отрицать огромной и незаменимой роли церкви в борьбе с разными антиобщественными направлениями. В первую очередь, подчеркиваю это, никто из подчиненных мне функционеров не отрицает. Думаю, что это мое замечание будет для отца-помещика достаточным оправданием того недоразумения, которое здесь случайно произошло. Что же касается самого случая на Коссовой горе...

И отец Сойка уже знал, что дело с происшествием будет улажено как следует.

Три фигуры склонились деловито за столом и стали изучать способы, которые могли бы охранить праздник на Коссовой горе от выступлений противогосударственных элементов...»

И, кто знает, подсмотри эту трогательную сцену единения светской власти пилсудчиков с попом-националистом Сойкой кто-либо из революционно настроенных бедняков Новой Климовки, разве это не было бы для него основанием воскликнуть подобно его зазбручанским братьям в 1917 году: «Жандарм и поп – один недуг!»

* * *

Таково вкратце содержание философского романа, написанного уроженцем Западной Украины и человеком, который всегда смело и решительно выступал против церкви и воспитанных ею украинских фашистов из шаек Мельника и Бандеры.

Чем же объяснить, что писатель-революционер Степан Тудор посвятил столько сил, времени и таланта для создания романа о греко-католическом духовенстве и Ватикане? И как он смог его написать?

Не в сытом благополучии семинарской жизни, не в монастырских кельях изучал он существо религии и обманную противоречивость ее основ. Выходя на единоборство с этим опасным, тысячелетним врагом прогрессивного человечества, Степан Тудор-Олексюк надеялся исключительно на собственные силы, на богатый жизненный опыт, на глубокую убежденность в правоте учения Ленина.

Он родился 25 августа 1892 года в селе Поникве, тогдашнего Бродского уезда Галиции, в крестьянской семье. Учился в сельской школе, затем – в средней, в Бродах. Одним из его соучеников был, между прочим, будущий писатель-антифашист Юзеф Рот, разоблачивший нравы императорской Австро-Венгрии в своем превосходном романе «Марш Радецкого» – произведении, которое остается в памяти читателя на всю жизнь. Тудор затем кончает гимназию в 1913 году во Львове, накануне первой мировой войны. Когда поблизости от его родных мест, на австро-русском кордоне, после выстрела в Сараеве загрохотали пушки этой новой бойни, Степана Тудора немедленно призывают в австрийскую армию. Он находится на фронте до сентября 1915 года и, к большому счастью для себя и для своего будущего, попадает в русский плен.

Он работает на сахарном заводе в Касперовке, на Киевщине, пробует зарабатывать себе на жизнь преподаванием немецкого и латинского языков в Тараще. После Октябрьской революции едет в Киев, думая попасть в университет. Но из этого замысла ничего не выходит. Он переезжает в Конотоп, где ему угрожает немецкий арест. Бежит. С июня по октябрь 1918 года он уже читает лекции на железнодорожных курсах в Киверцах и Шполе и вскоре принимает участие в восстании против гетмана Скоропадского, создавая поблизости от Смелы и Шполы красные крестьянские отряды. После установления Советской власти он учительствует, заведует волостным наробразом в Белокоровичах и весной 1923 года, как бывший галичанин, возвращается с семьей на родину. С 1924 по 1926 год он учится в университете и устанавливает связи с Коммунистической партией Западной Украины. Все то, что он видел на «большой Украине»: рождение Советской власти, борьба с ее врагами,– очень помогает ему здесь, в Галиции, где с каждым новым днем усиливается режим захватчиков, отторгнувших с согласия Антанты эту коренную украинскую землю от всей Украины.

В 1927 году Тудор учительствует в Черткове, на Тернопольщине, и, еще даже не будучи членом партии, проводит там партийную работу и готовит первую уездную партийную конференцию. Украинские националисты лишают его работы в школе. Тудор уезжает во Львов, принимает участие в создании революционного журнала «Виша» и всецело отдается литературно-редакторской работе. Он сплачивает силы революционных литераторов, преследуется полицией и радостно встречает осень 1939 года – приход Красной Армии. Его прекрасный доклад «Культура и фашизм», произнесенный на конгрессе защитников культуры во Львове весной 1936 года, хорошо помнят все его товарищи и прогрессивная интеллигенция Львова. Отнюдь не случайно поэтому избранный депутатом украинского Народного собрания во Львове Степан Тудор вместе с другими депутатами от всего сердца голосует за провозглашение Советской власти на его родной земле.

В многогранной деятельности Тудора, позволяющей ему видеть, кто именно мешает победоносному шествию новой жизни на родной земле, есть главная цель – написание большого романа, обличающего религию, каким и явился «День отца Сойки». Выступая в этом романе один против многоликой братии обманщиков в черных реверендах, Степан Тудор одержал большую победу, плодами которой пользуются сейчас миллионы атеистов не только в России и на Украине, но и в Литве, Белоруссии, Латвии и Чехословакии.

Почему же возник у Тудора замысел именно такого, а не другого романа? Почему он пошел на бой с агентурой седобородого графа Шептицкого?

Давайте расширим фабулу романа.

Хотя Западная Украина, основной район действия Михаила Сойки, до недавнего времени являлась весьма небольшой территорией всей религиозной экспансии воинственного клерикализма, в ее истории с предельной выразительностью отражены те главные методы завоевания верующих, земель и доходов, к каким прибегает церковь и сегодня на разных континентах земного шара.

Еще задолго до насильственного введения унии, которая преследовала цель соединить религиозную экспансию рвущегося на Восток папства с захватническими планами польских королей и феодалов, церковь беспощадно подавляла и грабила западных украинцев. В своем известном стихотворении «Когда мы были казаками» великий кобзарь Украины Тарас Шевченко ставил знак равенства между ненасытными ксендзами и магнатами, которые разжигали национальную рознь между польским и украинским народами.

В 1911 году в австрийском тогда Кракове вышла на польском языке разоблачающая папство антиклерикальная книга Францишека Млота «Мешок Иуд, или Разговор о клерикализме».

В этой книге приводятся очень интересные данные о методах католической агентуры в тех местах, где разворачивается действие романа «День отца Сойки».

«В Восточной Галиции клерикалы примирились с вшехполяками (сторонники правых буржуазных партий Польши) и, действуя заодно с ними, обманывают польских крестьян, утверждая, что они прежде всего защищают польскую народность. Однако это утверждение является бесстыдным враньем. Не о польской народности заботятся клерикалы и вшехполяки, а о спасении подольской шляхты, против которой русские и польские крестьяне хотят бастовать... Наилучшим доказательством того, что польская национальность отнюдь не интересует клерикалов, является тот факт, что ксендз Гораздовский по договоренности с архиепископом Бильчевским основал во Львове немецкую школу для католических детей. В эту школу приглашены из Германии школьные братья, известные своей аморальностью и тупостью. В Галиции епископы предают проклятиям всякого рабочего и крестьянина, который осмеливается читать социалистические газеты».

Так вели себя паписты гораздовские и бильничевские во время существования империалистической Австро-Венгрии. Когда же Австро-Венгрия распалась, архиепископ Юзеф Бильчевский, как мы расскажем дальше, лобызался во Львове с генералом Юзефом Галлером, присланным Антантой из Франции подавлять стремление галицийских украинцев к государственной самостоятельности; тот же Бильчевский благословлял американских и французских летчиков, улетающих бомбить с аэродромов Галлера восставших украинцев, а затем и Первую конную армию Буденного.

В сентябрьские же дни 1939 года, когда Гитлер напал на Польшу, воспитанники немецкой школы ксендза Гораздовского прилетели с гитлеровских аэродромов на бомбежку Львова на самолетах типа «Хейнкель» и «Юнкере»...

Одним из наиболее агрессивных католических орденов в мире и поныне является орден тех самых иезуитов, под руководством которых молодой богослов Михаил Сойка, находясь в Риме, перелистывал кровавую историю папизма и, подавляя в себе внутренние колебания, готовился к великой миссии на Востоке. Иезуиты проникают в страны Африки и Латинской Америки, ведя отчаянную борьбу за сохранение колониальных режимов. Они приложили свои руки к убийству Патриса Лумумбы и всячески поддерживают сейчас Чомбе и Мобуту в Конго. В Галиции им и бельгийскому ордену отцов-редемп-тористов был поручен надзор за греко-католической церковью.

В своих маленьких повестях «Миссия» и «Чума» Иван Франко хорошо показывает происки одного из таких миссионеров-иезуитов, патера Гавдентия. Патер Гавдентий в какой-то мере является литературным предшественником Михаила Сойки, и действует он в тех самых местах, что и герой романа Тудора.

Так, в беседе с настоятелем Тернопольского конвента ордена иезуитов патер Гавдентий называет, подобно Сойке, тамошние земли восточным авангардом католицизма и плацдармом для дальнейшей агрессии; он с большим волнением повторяет слова папы римского Урбана о великой миссии католиков на Востоке. Выполняя эту агрессивную программу папства, иезуиты и подобные им монашеские ордены, как и Михаил Сойка, не склонны были питаться только медом и акридами, а всячески приумножали свои богатства, опираясь в своей миссионерской деятельности на огромные земельные владения. Одно только подвластное Юзефу Бильчевскому Латинское архиепископство имело в начале нынешнего века во Львове 14 787 гектаров пахотной земли. Возглавляемая графом Андреем Шептицким греко-католическая митрополия во Львове владела уже в 1905 году 30 991 гектаром наилучшей земли.

В бытность свою нунцием в Польше, Пий XI строил планы подчинения Православной церкви католицизму. Он возлагал большие надежды на униатскую церковь. Его ближайшим советником был униатский митрополит Андрей Шептицкий. В планах папы именно Галиция должна была быть опорным пунктом, откуда Ватикан мог бы скорее всего проникнуть на территорию Советского Союза.

Церковники не всегда скрывали эти планы. Так, католический богослов Грентруп в своей книге об отношении католической церкви к национальным меньшинствам, касаясь униатской церкви в Польше, проговорился:

«Апостолический престол рассматривает украинскую церковь в рамках большой церковной политики как коридор, через который он надеется получить доступ к православной церкви (курсив наш.– В. Б.). Украинцы лишь в том случае могут оправдать эту задачу завоевания православной церкви, если своеобразие их обряда и их образа жизни укрепится. А потому следует ожидать из Рима, насколько это возможно, содействия и всяческой помощи развитию украинской церковности».

Степан Тудор вовремя разгадал эти и другие планы униатства, вовремя предупредил о них читателя в своем талантливом романе, а гитлеровское нашествие полностью эти планы подтвердило, еще раз показав нам подлинное, хищное лицо униатской церкви.

Мы сказали в предыдущем очерке, что Степан Тудор выступает в своем романе один против многоликой братии обманщиков в черных реверендах. Как понимать эту фразу? Не может ли сложиться у читателя представление, что Тудор воевал с религией и ее слугами в одиночку, не чувствуя в этой борьбе локтя соседа?

Нет, было не так!

Степана Тудора окружали друзья и единомышленники, понимающие реакционный смысл всех религий и ведущие с ними борьбу. Прежде всего это были революционные писатели из группы «Гор-но», существовавшей во Львове на рубеже тридцатых годов и сплотившейся вокруг прогрессивного журнала «Вгкна». Среди друзей Тудора был один из самых образованных писателей Западной Украины, Ярослав Галан. Он не меньше Тудора понимая опасность религиозного дурмана, отравляющего души людей, и вел смелую борьбу с Шептицким и униатской церковью. Еще в тридцатом году он назвал седобородого графа в мантии митрополита «мутителем святой водички». Назвал открыто, на страницах журнала, преследуемый полицией, и враги не простили ему этого поныне. Есть много общего в жизни и смерти Тудора и Галана. Но если Тудора сразили осколки фашистской бомбы, то Ярослав Галан погиб за свои убеждения уже после войны, от рук подлых врагов.