Текст книги "Ночные птицы. Памфлеты"

Автор книги: Владимир Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Светлой памяти непримиримого борца с религией

— писателя-коммуниста Ярослава Александровича

Галана, павшего от рук слуг тьмы, посвящает

эту книгу автор.

Друзьям-читателям

В детстве я очень верил в бога. Не было вечера, чтобы, прежде чем лечь спать, я, стоя на коленях, не помолился доброму боженьке и не поцеловал бы маленькую лакированную иконку с изображением распятого Иисуса Христа, висевшую у изголовья кровати. Шепотом я просил сына божия отпустить мне все прегрешения, которые я успел сотворить в течение дня: набеги на чужие сады, разбитые из рогаток соседские окна, непослушание тетке...

Вместе с родными я постоянно ходил в церковь, с нетерпением ждал приближения таких торжественных праздников, как рождество Христово, пасха, троица, выпускал птиц из клеток на благовещение и с завистью наблюдал, как ныряют в обледенелую прорубь наши голые подзамецкие смельчаки в день Иордана. Вырасти и быть таким же храбрым, как они, было наивысшим пределом моих детских мечтаний.

Позже, когда из восставшего Петрограда донеслась весть о том, что власть в русской столице захватили «какие-то большевики», наш приходский священник и настоятель Свято-Георгиевского храма, возвышающегося на окраине старинного города Каменец-Подольска, отец Серафим стал постоянно собирать на погосте церкви зареченскую детвору. Часами он проводил с нами душеспасительные беседы, рассказывал Жития святых и великомучеников, уговаривал слушаться родителей и бояться недремлющего всевидящего ока божия. А для того, чтобы заманить нас на такие собеседования, отец Серафим, когда они кончались, наделял каждого из слушателей то маленькими книжечками в пестрых обложках, рассказывающими о том, как жили известные святые, схимники, митрополиты, то литографированными иконками. Подарки нашего батюшки мы лихо пускали в наш детский обменный фонд: за десять книжечек о святых можно было всегда получить у какого-нибудь разини потрепанную книжечку «Библиотеки приключений» издательства «Развлечение» о похождениях сыщиков Ника Картера или Ната Пинкертона. А однажды батюшка, держа в руках один из последних номеров детского журнала «Задушевное слово», прочел нам трогательную, очень слезливую сказочку о каком-то Алешеньке, чья «звездочка закатилась навсегда». Прочел и поглядел на нас вопросительно такими добрыми старческими глазами.

– Кто он, этот Алешенька, и почему никогда ему не увидать больше своей любимой звездочки? – посапывая носом, спросил самый дотошный и озорной среди нас, мой сосед Володька Великошапко.

Отец Серафим огляделся, не подслушивает ли его кто посторонний, и сказал тихо:

– Алешенька – это царевич русский, наследник престола всероссийского, Алексей Николаевич Романов, убиенный большевиками...

– Что же он сделал им такого? – продолжал Великошапко.

– Они же все антихристы!—воскликнул поп.– Неужели ты этого не понимаешь?

Уже значительно позже, вспоминая душеспасительные беседы отца Серафима и запущенную им исподволь в наши мысли эту написанную эзоповским языком сказочку о «добром Алешеньке», я понял, что всем этим батюшка хотел удержать нас при церкви, под ее влиянием, опасаясь животворного воздействия Октябрьской революции. Сам же он, как и все другие его собратья-священники, был всецело на стороне старого, отживающего мира насилия и обмана, на стороне царского самодержавия и надеялся, что оно будет восстановлено.

...Однажды на собеседованиях все тот же Великошапко спросил осторожно:

– Скажите, отец-батюшка, а кроме всевышнего бога над вами еще есть начальники?

Священник удивленно посмотрел на задиристого, конопатого паренька, самого старшего в нашей компании, и сказал:

– Ну, есть, епископ подольский Пимен... Был святейший синод, да большевики его закрыли.

– А других епископов здесь нет?– вопрошал Володька.

– Нет!

– Тогда почему же мне говорили, что есть еще во Львове епископ каменец-подольский граф Андрей Шептицкий? – выпалил Великошапко и победоносно зыркнул в нашу сторону.

– А ты откуда это знаешь? – покраснев, спросил отец Серафим и, помолчав, добавил: – Его сюда никто не приглашал, Шептицкого, он сам себе присвоил титул епископа каменец-подольского, не имея права вмешиваться в дела нашей, православной епархии. Но все это вы поймете, когда станете взрослыми.

...Так, еще в детские годы я впервые услышал имя видного священнослужителя, иерарха греко-католической церкви Шептицкого. Тогда, в первые послереволюционные годы, я не представлял себе, что такое уния и почему так рвется в наши богатые подольские края какой-то граф из Львова, но, судя по отзыву о нем нашего пастыря, догадывался, что Шептицкий ненавистен православной церкви, как очень опасный ее конкурент.

Но пока я удосужился это все понять, новая жизнь настойчиво врывалась в наше сознание и подлинными героями детворы и подростков становились все больше первые красноармейцы в краснозвездных буденовках, те, что прогнали за Збруч атамана Симона Петлюру и пилсудчиков.

Как-то раз красноармейская тачанка с пулеметами остановилась перед воротами Свято-Георгиевского храма. С нее соскочило несколько военных в кожаных тужурках, с маузерами в длинных деревянных кобурах. Они приказали церковному сторожу открыть ворота и позвать настоятеля храма. Пока наш батюшка, подобрав полы длинной рясы, шагал из своей усадьбы на погост, мы, мальчишки, облепили решетчатую церковную ограду и с любопытством наблюдали, как расхаживают по мягкой, шелковистой траве эти неожиданные посетители в синих шлемах-буденовках.

Высокий седой священник быстро подошел к молодому военному, по-видимому командиру этой группы. Тот протянул настоятелю белую бумажку – ордер Чрезвычайной комиссии на право производства обыска – и приказал открыть замок церковного подвала. И вскоре чекисты выкатили из затхлого церковного подвала, возле которого мы так часто бегали, два пулемета системы «Максим» и вынесли несколько ящиков с винтовками и патронами.

Как выяснилось позже, все это оружие спрятали в церковном подвале с прямого соизволения отца Серафима белогвардейцы из конного отряда казачьего атамана Фролова, пробивавшегося на Дон.

Эта неожиданная находка в подвале знакомого, такого мирного храма сильно потрясла наше детское сознание и невольно подсказала, на чьей стороне была церковь в грозные годы, когда утверждалась на окраинах восставшей против царизма России молодая Советская власть. И не только подсказала и прояснила наглядно сознание, но и оттолкнула многих, в том числе и автора этих строк, навсегда от церкви. Пришла пора решать: оставаться ли и дальше в затхлом, как церковный подвал, старом, оцепенелом мире суеверий и в рабской вере во «всемогущего бога» либо смело идти навстречу раскрепощающей человеческий разум Советской власти и материалистическому познанию вселенной.

Со временем, когда поздней осенью 1939 года мне довелось пересечь Збруч и впервые приехать во Львов, я с удивлением узнал, что митрополит галицкий и епископ каменец-подольский граф Андрей Шептицкий, о котором так нелестно отозвался в годы моего детства наш душепастырь, все еще жив и, восседая на своем троне, на Свято-Юрской горе во Львове, возглавляет подвластную ему греко-католическую церковь.

Я, естественно, заинтересовался биографией и деятельностью этого человека, вокруг личности которого создавались различные мифы и легенды. Интерес к личности Шептицкого не погас и доныне, тем более что сейчас Ватикан собирается причислить его к лику святых. Такой чести удостаивается не всякий иерарх. Как следствие многолетнего изучения жизни и деяний Андрея Шептицкого и подвластной ему церкви, а также соседних церквей и явилась эта книга. Ее целью было показать читателю с помощью неопровержимых фактов, насколько не соответствовала известной и краеугольной евангельской заповеди «не убий» полувековая деятельность Шептицкого и его клира, особенно выпукло проявившаяся в годы народного горя, когда гитлеровские полчища оккупировали земли многих стран. Расточая множество похвал Андрею Шептицкому, его «мудрой, белой голове», его униатской церкви, биографы и восхвалители кандидата в святые стыдливо утаивают все то, что делал покойный митрополит, да и другие иерархи соседних церквей, в годы гитлеровского владычества. Концы прячутся в воду. Все утаивается.

«...Здесь речь идет, читатель, не об одном каком-то произвольно выхваченном дне из жизни недавнего новоклимовского приходского священника и вице-декана отца Михаила Сойки. Нет, раскроем этот день, как окно, из которого видна вся окружающая нашего героя действительность– отблеск бурного потока, освещенного низким декабрьским солнцем»– такими словами начинает свой роман «День отца Сойки» украинский писатель Степан Тудор.

Используя его литературный прием и в какой-то степени продолжая его мысль, коснемся ключевых этапов биографии духовного отца многих соек– виднейшего иерарха униатской церкви графа Андрея Шептицкого.

Быть может, деятельность Шептицкого, которую его поклонники хотят выдать за сплошную цепь благодеяний, поможет нам уяснить, кому же на самом деле служит религия и к какой духовной свободе ведут нас ее иерархи.

Кандидат в святые и его агентура

Рядом с собором Святого Юра, силуэт которого хорошо проглядывается со многих улиц Львова, за кирпичной стеной старинной кладки и тенистым монастырским садом высились митрополичьи палаты, украшенные гербами аристократической династии Шептицких.

В одной из комнат этих палат более полувека восседал на своем кресле-троне наместник папы, глава греко-католической церкви в Западной Украине граф Андрей Шептицкий.

Шептитчина, как и украинский национализм, подобно бледной немочи, долгое время разъедала здоровое тело западной ветви украинского народа. Именно поэтому будет крайне полезно подробно напомнить основные факты из жизни Шептицкого, которого довольно часто кадившая ему фимиам украинская буржуазная интеллигенция называла духовным отцом украинского национализма. Это тем более полезно сделать потому, что Ватикан с 1955 года собирается объявить Шептицкого святым.

Революционные события в Европе в первой половине XIX века, названные весной народов, не только потрясли основы деспотического строя многих государств, но и основательно пошатнули позиции Ватикана. На глазах у наместника бога на земле папы римского в одной из самых прокатолических его монархий, в империалистической Австрии, заколебалось и начало разваливаться дело унии.

Посланная Николаем Первым в Европу армия царского генерала Паскевича идет подавлять восставших венгров с явно реакционной целью.

Один из жандармов Европы, холеный щеголь, палач декабристов, косвенный убийца Пушкина и Лермонтова, загнавший в далекую ссылку талантливейшего кобзаря Тараса Шевченко, русский император Николай Первый по просьбе своего сановного собрата– австрийского монарха гонит полки русских солдат через Карпаты подавлять венгерскую революцию. Один император – православный, другой – католик. Казалось бы, что могло объединять их стремления? Тем не менее, несмотря на давний внешний антагонизм между двумя церквами, на это время они были объединены едиными целями служения сильным мира сего и общим желанием во что бы то ни стало подавить революционное движение, угрожающее благополучию религии.

Еще раз ясно обнаруживается классовая суть религии.

Однако за кулисами реакционного похода, помимо воли начальства в офицерских и генеральских мундирах, происходит невольное общение тружеников разных наций, и прежде всего сотен тысяч галичан и закарпатцев, давно оторванных от своего материнского дерева, с простыми трудящимися Российской империи. Галичане и закарпатцы видят у себя в селах и городах единокровных братьев, не по своей воле надевших солдатские шинели, разговаривающих на родственном языке.

В результате этого общения возникает опасность для разных, конкурирующих между собой религий. Одна из них – католическая, она столетиями пыталась заставить галичан и закарпатцев отвернуться от русского Востока. Другая – православная, она пыталась приумножить свои владения в Прикарпатье и вела борьбу с унией. Поход генерала Паскевича помогает православной церкви усилить свое влияние и за Карпатами.

Пребывание русских солдат в Карпатах разогнало навеянные австрийскими баронами и польскими магнатами представления о «москалях с песьими головами». А ведь именно так до появления русских солдат за Карпатами представляли их галичанам и закарпатцам чужеземные поработители.

Достаточно было этих совместных встреч и революционных потрясений, чтобы навязанная украинскому народу чужеземцами и папством уния затрещала по всем швам. Общение с тысячами русских напомнило галичанам и закарпатцам дни, когда весь этот край не отделялся искусственными границами от Руси. Большой опасностью для Ватикана показалось то, что во главе национального возрождения иногда оказывались греко-униатские священники, которые, по мысли папы, должны были служить только католическому Западу и постепенно осуществлять латинизацию церкви, а значит, и латинизацию своих прихожан.

Село Глинички переходит полностью в православие. Собираются стать православными целые села на Лемковщине, в Закарпатье. За неумение обуздать эти настроения папа римский снимает митрополита греко-униатской церкви Иосифа Сембратовича и поручает ордену иезуитов реформировать украинский монашеский орден василиан.

В то же самое время кардиналы конгрегации по пропаганде веры усиленно подыскивают кандидатуру «бархатного диктатора» греко-униатской церкви, который бы смог, не вызывая религиозного возмущения в народе, тонко и хитро успокоить галицийских украинцев, а со временем осторожно латинизировать украинцев и облегчить папству распространение своего влияния в России.

Именно в этой политической ситуации следует искать причину внезапного поворота к монашескому образу жизни импозантного драгуна австрийской армии, подающего надежды юриста Андрея Шептицкого (в миру – Роман Мария Александр). Тщеславный и умный, мечтающий о большой политической деятельности, о «далеких плаваниях» до берегов Тихого океана, знающий пестрое прошлое своих предков, молодой драгун, должно быть, понимал, что при создавшейся конъюнктуре он при поддержке могущественной католической церкви сделает карьеру значительно скорее на религиозном фронте, чем в армии. Как мы увидим дальше, он не ошибся в выборе цели. Папский престол в свою очередь отлично знал прошлое аристократического рода, из которого вышел этот кандидат в украинские Валленроды. Ополячившийся род украинских магнатов Шептицких дал папству целую плеяду митрополитов и епископов, заседавших в палатах близ собора Святого Юра и помогавших набрасывать на шею украинцам ненавистное ярмо унии.

Избраннику давали отличные характеристики люди, знавшие его с детства. Этими людьми, приближенными к папе римскому, были друзья Шептицких– кардиналы граф Ледоховский («черный папа», генерал ордена иезуитов) и Чацкий. Еще в Кракове, в 1886 году, молодой юрист Шептицкий, сидя на студенческой скамье, прославился своей нетерпимостью к либеральным веяниям времени. Он был избран председателем реакционнейшего студенческого общества– «Филарет», которое боролось с либеральным и «бесконфессионным» студенческим кружком «Читальня академицка».

Отнюдь не простая любознательность холеного барчука, для которого и так были открыты все столицы мира, а именно советы братьев ордена Игнатия Лойолы, чуть ли не с колыбели воспитывавших молодого графа, погнали Шептицкого в далекую и снежную Россию и в Надднепрянскую Украину. Поездка эта состоялась после неоднократных встреч Андрея Шептицкого с его родственником, кардиналом Чацким. Не только кардинал Чацкий, но и кардиналы Ледоховский, Гергенретер, Францелин учили будущего князя церкви, что именно ему надо смотреть и изучать в России и на Украине. Шептицкий ехал туда в конце XIX века как религиозный разведи чик, и его поездка полностью сочеталась с разведывательными целями генерального штаба той самой австрийской армии, под черно-желтыми знаменами которой он еще так недавно служил, драгунский мундир которой он как бы еще чувствовал на своих плечах. Не случайно в Киеве молодого Шептицкого «вводил на месте в обстановку» известный разведчик Ватикана Юрий Шембек, польский граф и со временем могилевский архиепископ.

Аристократические салоны Москвы и Киева, посещение монастырей, длинные коридоры конгрегаций Ватикана в Риме привели наконец молодого графа в 1888 году к порогу кабинета самого папы Льва XIII. Лев XIII с вершины Латеранского холма через своих осведомленных кардиналов давно наблюдал за поездками по миру отпрыска графского рода, издавна тесно связанного с папским престолом.

На первой же аудиенции папа римский, узнав, что молодой граф задумал стать монахом ордена василиан, прижал его к своей груди и сказал, что «орден Василия должен выполнить великую миссию на Востоке».

Молодой Шептицкий уже хорошо знал, что это за миссия. Не раз вели о ней разговоры в кругу его семьи те самые иезуиты – Зеленский, Яцковский, Шепковский, Моравский и другие,– которым папа поручил реформировать орден василиан, пропитать его насквозь духом заветов Игнатия Лойолы, сделать тем католическим орденом, который со временем всеми способами станет разжигать украинский буржуазный национализм, вызывая ненависть к русскому народу.

В ответ на призыв папы намеченный руководитель этой исторической миссии, Андрей Шептицкий, перед отъездом из Рима пишет на пергаменте молитву. Поручая господу богу свою семью, прося наделить ее качествами Франциска из Ассиза, Доминика, Игнатия Лойолы и прочих католических святых, молодой граф-монах излагает в молитве жизненное кредо своего рода: «Пускай за эту веру гибнут как Иосафат и подобно тому, как Екатерина работала и воевала для твоего наместника (папы римского.—В. Б.), так и они пусть выборят для него владения над востоком».

Разными путями пошли к выполнению этой политической цели папства два брата Шептицких. Один из них, Станислав, прямо и открыто взял в свои руки от польской магнатерии тот самый меч, на котором еще алела кровь казненных шляхтой украинских повстанцев Гонты, Железняка и Остряницы, и, угрожая этим мечом Востоку, зашагал по пути военной карьеры так успешно, что уже в 1919 году стал генералом, приближенным к маршалу буржуазной Польши Пилсудскому, и его военным министром.

Другой брат, подпоясав в конце прошлого века новую рясу монаха-василианина простым веревочным шнурком, пошел к достижению этой же цели другими, более путаными стежками, призывая себе на помощь весь многовековой опыт иезуитов.

Не успел он еще как следует обжить свою монастырскую келью в Добромиле, как его патроны – иезуиты получили письмо из Рима от «святой конгрегации по распространению веры». В письме, датированном 21 января 1888 года, кардинал Ледоховский требовал срочно сократить испытательный срок молодого монаха, так называемый новициум, от обычных шести месяцев до одного. Так и в дальнейшем духовная карьера молодого графа постоянно ускоряется тайными и явными указаниями из Рима, которому Шептицкий очень нужен.

Он никак не собирается замыкаться в пределах одной Галиции со своими религиозными планами, подобно некоторым недалеким и вялым его предшественникам. В 1897 году он собирается послать религиозную миссию из своих отцов-василиан в Болгарию, чтобы помочь вырвать ее из-под влияния России.

В один из последних дней ноября 1899 года его нарекают епископом Станиславским и одновременно намекают, что близок час, когда мантия митрополита будет украшать его широкие, драгунские плечи.

Проходит год, и этот намек сбывается. Граф Андрей Шептицкий сперва становится архиепископом, а затем получает жезл митрополита галицкого, а вместе с ним предписание Ватикана относительно дальнейшей деятельности.

«Болгарией займутся другие,– осторожно корректирует его намерения прелат из «конгрегации по пропаганде веры». Дайте возможность трудиться во славу божью на Балканах итальянским и австрийским епископам. Поинтересуйтесь лучше: нельзя ли нам возродить унию на Белоруссии?»

Новоиспеченный митрополит, получив такую инструкцию, превращается в героя плутовских романов. В швейцарском санатории Лемана он отращивает себе бороду, друзья из австрийской разведки достают ему фальшивый паспорт, и по этому паспорту, под именем галицийского адвоката доктора Олесницкого, через Саксонию, кружным путем, Шептицкий едет в начале нынешнего века в Белоруссию, чтобы на месте убедиться в причинах упадка унии. Он посещает священников – тайных сторонников католицизма, которых даже в 1926 году биографы митрополита, не желая раскрыть подпольную агентуру Ватикана на советской территории, побоялись назвать полными именами.

Он завязывает сношения с псевдолитвинами, которые под маской православных являются агентами папского Рима. Шептицкий устанавливает связи с белорусскими буржуазными националистами, которые хотели бы, подобно украинским националистам, оторвать свой край от России и подчинить его западным державам. Под видом любознательного адвоката из Галиции салоны Вильно, Киева, Москвы, Петербурга посещает австрийский драгун с духовным званием митрополита.

В этой поездке Шептицкий-Олесницкий теряет свой фальшивый паспорт, и, по-видимому, это обстоятельство и служит причиной того, что русская контрразведка узнает, кто именно скрывался под именем адвоката Олесницкого.

Надо полагать, что после этого путешествия разведчик-митрополит и был занесен в списки прямых агентов Австро-Венгрии, которые работали против Российской империи. Стала известна даже его агентурная кличка: Драгун.

Митрополит Шептицкий, поднаторев в годы молодости в тонкостях военной разведывательной службы, желая обратить в униатскую веру русское население, сам лично не раз выезжал впоследствии по подложным паспортам в Российскую империю. В одном случае он называл себя скупщиком шерсти, в другом – коммивояжером австрийских торговых фирм. И во время каждой такой поездки, выражаясь языком шпионов, «под новой крышей», его вела на снежные просторы России одна цель – создать по заданию Ватикана опорные пункты для внедрения унии. Он вербовал для этого себе агентов в центральных городах России. В Санкт-Петербурге Шептицкий создал церковную униатскую общину, где готовились из бывших православных Сусалова, Дейбнера, Федорова и Зерчанинова кадры униатских священников. В Москве орудовал подготовленный Шептицким, проникший во многие великосветские салоны опытный австрийский шпион иезуит Верцинский. Заигрывал Шептицкий и с русскими старообрядцами, которые, как известно, преследовались православной церковью...

Восшествие на престол митрополита графа Шептицкого совпало с событиями, отражающими соединенные усилия австрийской Вены и папского Рима, направленные к решительному выкорчевыванию симпатий галичан к России и русскому народу. В связи с этим инсценируется громкий процесс «Ольга Грабарь и другие» по обвинению в государственной измене австрийской монархии матери известного художника Игоря Грабаря и ее отца Альфреда Добрянского. Видный культурный деятель Закарпатья, Альфред Добрянский изобличает на этом процессе венгерского графа Коломана Тиссу. Этот заведомо дутый процесс, имевший целью уничтожить прорусские настроения среди подданных Австрии, открывает целую серию других сенсационных, созданных на песке процессов. Вместе с Ольгой Грабарь арестовывается и осуждается Иван Наумович. В своей речи на суде он говорит:

«Сегодня обвинительный акт вменяет нам в вину, как преступление, переписку с выдающимися личностями России. А ведь никто же не сомневается в искреннем патриотизме Шафарика, хотя он переписывается со всеми учеными в России и со страшным Погодиным? Для чего же нам не вольно переписываться с русскими литераторами?.. Это ложь, будто мы полякоеды. Мне все, что славянское,—дорого! Мой Шевченко, мой Пушкин, мой Мицкевич, мой Корженевский, мой Коллар, мой Вук Караджич, ибо они все мои, славянские. И тут нет никакого страха обнять этой любовью и заграничных славян – великорусов, болгар и т. п...»

На этом же процессе перед лицом австрийских жандармов Наумович цитирует им же переведенные слова Коллара: «Все имеем, мои милые, дорогие: золото, серебро, умелые руки, веселые языки и пение; единства просвещения лишь у нас нет! Дайте их нам с духом всеславянства, и увидите народ, какого не было в прошлом: среди Грека и Британца наше имя заблестит на звездном своде небес».

Этого-то единения славянских народов, их победоносного шествия к прогрессу, науке и, в конечном счете, к полной свободе пуще всего на свете боялись не только династии Габсбургов и Гогенцоллернов, но и Ватикан. И попутно с организацией политических процессов, ставящих своей целью устрашать славянские народы, и в частности украинцев, загнать их в свои национальные коробочки, прикрытые сверху сапогом австрийского жандарма и польского магната, Ватикан и правящие династии Австрии и Германии подыскивают разъединителей славян, подобных митрополиту Шептицкому.

Все эти меры совпадали также с идеологической подготовкой австрийского генерального штаба и его разведывательных органов к войне с Россией и закреплению германских позиций в Восточной Европе и на Балканах.

Люди, стремящиеся к объединению славян, пусть иногда и находящиеся в плену иллюзорных панславистских представлений, подобные Наумовичу и Головацкому, после судебных и религиозных репрессий изгоняются вовсе за пределы Австро-Венгрии. В то же самое время усиленно поддерживаются украинские националистические группы и партии, которые, вопя о преследованиях украинцев и белорусов царским самодержавием, стыдливо отводят глаза от массовой полонизации и германизации украинской интеллигенции в Галиции. Пускается в обращение выгодная Габсбургам легенда об «австрийском рае для украинцев», создаются басни о Галиции как о «Пьемонте украинской культуры». Финансируются украинские националистические псевдоученые и комбинаторы от науки, которые, подобно пресловутому историку Михайле Грушевскому, ставили своей задачей доказать, что украинский народ враждебен народу русскому, и тем самым в угоду германской военщине рыли пропасть между двумя братскими народами, происходящими от одного материнского корня.

Все старательно разработанные методы идеологической подготовки к первой мировой войне и дальнейшему продвижению («Дранг нах Остен») на Восток преследовали в то же время ярко выраженную цель остановить рост радикализма и социалистических идей и были направлены против призывов к содружеству славянских народов, которые Галиция услышала, в частности, от Ивана Франко, Михаила Драгоманова и Михаила Павлика.

Немало несчастий обрушилось на голову лучшего писателя галицийской земли Ивана Франко, стоило только заявить ему о своей любви к русской литературе и прогрессивным течениям в русском народе.

Наступательные действия против свободолюбивого украинства, и в первую очередь против его прогрессивной интеллигенции, предпринимает руководимая графом Шептицким греко-католическая церковь – верный авангард Ватикана в его продвижении на Восток. Не только папа римский Лев XIII, беседуя с молодым графом, раскрыл перед ним этот замысел католицизма. Он был выражен уже однажды достаточно недвусмысленно и до него – папой Урбаном VIII:

«Надеюсь, что с вашей помощью, мои рутены (украинцы), будет возвращен нам Восток!»

* * *

Вот для какой политической миссии родовитый офицер австрийской армии, аристократ Андрей Шептицкий надел монашескую рясу и возвратился вдруг нежданно от салонной, изысканной французской и польской речи к простому языку своих забытых предков. Мы увидим цель этой политической миссии в любом поступке митрополита, стоит только нам повнимательнее, не попадая на крючок его гибких тактических приемов, оценить всю линию жизни Шептицкого и понять, какие силы стояли у него за плечами.

Андрей Шептицкий оставался бессменным митрополитом греко-католической церкви на протяжении полувека, пока 5 ноября 1944 года, осенью, предшествующей окончательному разгрому гитлеровской армии, его гроб не пронесли по улицам Львова. Пышный траурный кортеж духовенства, монахов-студи-тов в черных капюшонах, василиан и василианок, весь этот средневековый церемониал похорон митрополита еще раз возвращал мысли свидетелей погребения к терминам «святоюрщина» и «шептитчина», которые цепко вросли в политическую жизнь Западной Украины и, по существу, были синонимами самой страшной реакции и мракобесия.

Благодаря многолетней тонкой политической тактике графа Андрея Шептицкого руководимая им церковь всячески скрывала свои подлинные цели и часто, чтобы снискать популярность в народе, прикидывалась защитницей его попранных национальных интересов. А в Австро-Венгрии Габсбургов и в Польше маршала Пилсудского граф Андрей Шептицкий, который долгое время был вице-маршалом галицийского сейма, любил выступать в роли арбитра – примирителя угнетенных с угнетателями. Когда ему недоставало политических аргументов, он призывал на помощь авторитет бога и прикрывал свои действия ссылками на волю провидения. Выступая в амплуа представителя Ватикана, который направлял действия тысяч греко-униатских священников, граф Шептицкий силился снискать себе славу «справедливого архипастыря». Он срывался лишь тогда, когда события непосредственно угрожали благополучию его родного класса магнатов. Так было, в частности, и тогда, когда во Львове прогремел выстрел украинского студента Мирослава Сичинского.

12 апреля 1908 года, доведенный до отчаяния притеснениями украинцев, студент Львовского университета Мирослав Сичинский проник на аудиенцию во Львовское воеводство и несколькими револьверными выстрелами убил наместника Галиции графа Андрея Потоцкого, ближайшего друга графской семьи Шептицких.

Когда австрийская полиция схватила Мирослава Сичинского, он заявил, что убил наместника исключительно по политическим мотивам. Стреляя в украшенную австрийскими орденами грудь наместника, Сичинский видел перед собой весь класс польской и австрийской магнатерии, угнетавшей тружеников-галичан.

Выстрелы Сичинского застигли врасплох восседавшего в кресле на Свято-Юрской горе митрополита Андрея Шептицкого. Но не страдания украинского народа заставили его тогда сказать свое слово по поводу случившегося, а прежде всегоинтересы австровенгерской монархии и ее верных слуг из различных графских фамилий, столетиями мучивших крестьянство. Живой граф выступает в защиту убитого графа и вместе со своими владыками в послании к верующим греко-католикам выступает против «политики без бога» и всячески осуждает поступок Сичинского.