Текст книги "От былины до считалки"

Автор книги: Владимир Бахтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Вот собрались три брата в лес дрова резать. Пока безногий за зайцами гонялся, косолапый ноги распрямлял, третий всех ворон пересчитал, глядь – и вечер настал. Надо ужин варить. А огня-то нет!

Вот срубили три брата большую сосну. Сложили костер. Полез смотреть один из братьев– нет ли «где огоньку. И увидел впрямь огонек. Ну вот и пошел безногий. Видит: около огонька сидит старичок. Он и просит:

– Дедушка, дай огоньку!

Тот говорит:

– А ты меня, старика, потешь чем-нибудь. Хоть песню спой!

Тот говорит:

– Не умею!

– Ну так спляши!

– Тоже не учился.

– Сказку скажи!

– Тоже не знаю.

– Ну и убирайся с чем пришел!

Так я второй брат пошел и тоже ни с чем вернулся. Такие же ответы были.

Тогда подошел третий:

– Здорово, дед!

– Здорово, свет!

– Дедушка, дай огоньку!

– А ты старика меня потешь, – говорит. – Песню спой!

– Не умею.

– Ну так, – говорит, – спляши!

– Тоже не горазд.

– Ну так сказку скажи!

– Ну, – говорит, – это мое дело. Только уговор: не' любо – ие слушай, а врать не ме¬

шай! А если перебьешь – сто рублей с тебя.

Согласился старик этот.

И стал брат говорить сказку.

Когда начался свет, мне было семь лет. Батька мой не родился, дед не был женат. Вот тогда-то жили мы богато. От наготы да босоты ломились шесты. Было медной посуды – крест да пуговица. А рогатой скотины – таракан да жужелица. А в упряжь – две кошки лысы да один кот-иноход.

Изба была большая: на земле порог, и тут же потолок. Хоть сидеть нельзя, да зато посмотреть хорошо. А земли было – и глазом не окинешь! Пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы сдавали. Вот засеяли мы на полу ячмень, а на лавку семян не хватило.

Ну и вырос наш ячменек высок да густ. Да завязалась в нем крыса. Как пошла наша кошка лыса ловить крысу – заблудилась. И теперь там бродит. Ну а ячмень мы сжали, а сло– жить-то и некуда. А я хоть меньшой, да разумом большой. Склал скирду на печном столбу.

А бабушка моя куды была резва – на печь три года лезла. Лезла, лезла, скирду нашу в лохань уронила, сама надвое переломилась.

Дед завыл. Я заголосил. Бабушку мы лычком сшили, так она еще десять лет так ходила.

Да была у нас еще кобыла сива. Поехал я в лес дрова рубить. Еду трусцой – трюх– трюх, а топор у меня за поясом сзади тюх-тюх. И отрубил лошади весь зад! Так на передке я три года катался. Вот еду раз лесом, глядь – на опушке задок моей лошади пасется. Вот я его поймал, обротал, березовым прутиком и сшил.

Ну и стала березка вверх расти. Росла, росла и выросла под самые облака. Надумал я по ней влезть – узнать, как там люди живут. Влез на облака, походил, посмотрел – нет ничего. Надумал я назад спускаться, глядь, а кобылку-то мою дедушка увел поить. И не по чему спускаться. И стал я на облаках проживать, голодом голодовать. Завелися с той худобы у меня блохи немалые. Стал я блох ловить, да шкуры с них сдирать, да веревку вить.

Свил веревку длинную! Привязал одним концом к облакам и стал спускаться. На ту беду мне веревки не хватило. Ну, я сверху срежу – на низ наставлю. И все-таки веревки не хватает! Я сижу – не тужу, по сторонам гляжу. Смотрю – мужик овес веет, а полова 1 вверх летит.

Вот я стал полову ловить да веревку вить. Вил, вил... и мертвую крысу завил. А она ни с того, ни с другого ожила, веревку перегрызла. Ну и полетел я в болото, по самый рот ушел.

Хотел воды напиться – шеи не нагнуть. Прибежала лисица, на моей голове гнездо свила, семерых лисенят принесла. Шел мимо волк – лисеняток уволок. Да я ему тут за хвост вцепился. Вцепился да и крикнул:

– Утю-лю-лю!

Волк меня и вытащил из болота. Вышел я из болота голодный-преголодный. Смотрю – в дупле жареные перепелята сидят. Хотел руку просунуть – не лезет! Влез сам, наелся, растолстел, оттуда никак не вылезти! Сбегал домой за топором, прорубил дупло пошире – выкарабкался!..

Узнал я, что за синим морем скот нипочем. За муху с мушонком дают корову с теленком, за больших оводов – больших быков. Вот я наловил мух да мушат три куля. Наменял быков да коров три табуна. Пригнал к синему морю и давай горевать: как стадо домой гнать?

 

Вплавь пускать? Половина перетонет. Корабли нанять? Дорого возьмут. Вот я схватил одну корову за хвост да на ту сторону и швырнул. Раза два на лету перевернулась да на ту сторону носом и уткнулась. Так перешвырял я все три табуна. Остался один бык – бурый, большущий. Вот окрутил я хвост вокруг руки, собрался с силой, развернулся – да как пустил! На ту сторону вместе с быком перелетел.

Ну вот, так ненароком попал я в самую преисподнюю, где черти живут. И три года все у них навоз возил... И все на твоем дедушке.

А старик говорит:

– Не может быть, чтоб на моем дедушке!

– Может не может, а плати сто рублей. Не любо – не слушай, а врать не мешай!

Получил он сто рублей, получил огонек. Пришел к братьям. Сварили они ужин. Поужинали.

Спать легли. И теперь еще спят...

Некоторые ребята говорили мне, что эта сказка похожа на книгу «Приключения барона Мюнхаузена». Правильно! Потому что и сами «Приключения» основаны на немецких юмористических сказках такого же типа. Сказки эти называются перевертышами, небылицами.

Если опять забираться в доисторические дебри, то можно уловить здесь остатки древних представлений: чтобы добиться успеха, герой должен ублаготворить, развеселить хозяина леса, лесного духа, лешего. А всякая нечистая сила – все существа «того света», другого, не нашего, мира, – считали первобытные люди, воспринимает действительность не так, как обыкновенный человек, а наоборот. Отсюда и все нелепицы.

Однако уже очень давно эти сказки стали рассказывать просто ради забавы и поучения. Как и всегда, древняя первооснова забылась, но сохранилась, дожила до наших дней где-то в самой-самой глубине сюжета и содержания.

Наша сказка «Не любо – не слушай, а врать не мешай», видимо, была прежде очень популярна. Она упоминается во многих литературных и публицистических произведениях.

Ее знал, – вернее, один из ее вариантов, – знал и использовал в своем стихотворении известный поэт первой половины прошлого века, друг Лермонтова И. Мятлев. Рецензия великого русского критика Белинского, написанная в 1835 году, повторяет название разбираемой книги: «Новое Не любо – не слушай, или Любопытные отрывки из жизни Мины Миныча Евстратенкова».

Строки из этой сказки использованы в стихотворении Некрасова «Молодые».

Есть и овощь в огороде –

Хрен да луковица,

Есть и медная посуда –

Крест да пуговица!

Некрасов решил, что о народной бедности лучше всего сказать словами самого народа – так будет достовернее. Очевидно, подобным же образом рассуждал и советский поэт Александр Прокофьев. Прокофьев вырос в деревне и прекрасно знал фольклор. В стихотворении, посвященном Революции, он вспоминает, какой нищей была старая Россия, и прямо цитирует уже знакомые нам строчки, даже кавычки поставил:

Помни, браток,

Семнадцатый годок!

Мы ваяли в переделку огромный дом,

Именуемый Россией.

При этом и при том

Каждая дверь в этом доме отперта,

На лавках и под лавками нет ни черта.

«Наготы и босоты

Изнавешаны шесты,

А голоду и холоду

Амбары стоят».

А однажды я читал статью В. И. Ленина «Революционный авантюризм», направленную против эсеров. Владимир Ильич любил живую, образную речь. И вот, говоря о лжи, о подтасовке фактов, которые допускали эсеры, Ленин вспомнил знакомые, наверно, еще с детских лет слова и написал: «Не любо – не слушай, а...». И всем было понятно, что шло дальше, что хотел сказать вождь большевиков о своих нечестных политических противниках.

Баек, небылиц, всяких веселых сказок записано и опубликовано очень много. Но начинаешь читать – и видишь: в разных небылицах повторяются одни и те же эпизоды. Только сочетаются они по-разному. И тогда уже перед нами совсем другое, новое произведение.

Вот сказка «Не любо – не слушай», записанная в Карелии.

Жили-были три брата. Пошли они однажды в лес дрова рубить. Настало время обедать. Стали они обед варить, да огонь разжечь йе могут, спички забыли. Видят – далеко в лесу дым поднимается.

– Иди, брат, принеси огня, тогда и сварим обед, – попросили они старшего брата.

Пошел старший брат за огнем, видит – поп с работником хвою рубят да обед варят.

– Дай мне, батюшка, огня, спички мы забыли дома и обеда не можем сварить, – говорит попу старший брат.

– Огня дам, если расскажешь сказку-небылицу.

Начал старший брат сказку рассказывать. Больше ничего не знает, только два слова твердит: «Сказка это небылица». Поп не дал ему огня, избил его и прогнал.

Пришел старший брат к младшим, они и спрашивают:

– Почему же ты огня не принес?

– Не нашел я огня, – отвечает старший брат.

Послали тогда за огнем среднего брата. То же сделал поп и с ним. Вернулся средний брат и говорит:

– Не нашел я огня.

– Подождите, – говорит младший брат, – теперь я пойду!

Пришел он к попу и говорит:

– Дай, батюшка, огня.

– Дам, если расскажешь сказку-небылицу, – говорит поп.

– Расскажу я сказку-небылицу, только не мешайте, а если перебьете – по сто рублей за слово.

– Говори, говори, не перебью, – ответил поп.

Ну, младший брат и начал рассказывать сказку:

– Однажды узнал я, что все боги на небе босые и нет у них там на сапоги кожи. Собрал я тогда мешок мух и пошел по деревням ходить. Хожу по деревням и меняю мух на коров. Отдам муху, а мне за это корову. Собрал я коров большое стадо, смотрю – еще баба бежит с коровой. «Есть ли еще мухи?» – спрашивает она. «Осталась еще одна муха где-то в мешке», – говорю я. Обменял я и эту муху на корову. Гоню коров целое стадо, ни конца ни края не видать, а в середине никого нет. Г нал, гнал, попадается навстречу река. «Ну, – думаю, – как теперь коров переправить через реку?» Стал я тогда через реку коров бросать и так всех и перебросал. Только одна Буренушка осталась, которую та баба привела и на последнюю муху обменяла. Бросил я и Буренушку, а сам за хвост уцепился. Так и перелетел на другой берег.

Перебил поп младшего брата и спрашивает:

– Как же ты так – и корову бросил, и сам за хвост прицепился?

– А зачем ты, батюшка, перебил меня? Плати теперь сто рублей.

– Бери сто рублей и огонь возьми, только не рассказывай ничего больше, – сказал тут поп.

– Не могу я уйти, – говорит младший брат, – сказку надо докончить.

И продолжает рассказывать дальше:

– Ну, пригнал я коров домой, зарезал всех. И шкуры содрал. «Надо, – думаю, – со шкурами на небо попасть», но не знаю, как туда попадают. Взял я самую большую шкуру, нарезал ее на ремни, и стал по тем ремням подниматься на небо, а ремней-то до неба, не хватило. Тогда я стал снизу укорачивать, а сверху добавлять...

– Как же ты так – снизу укорачиваешь, а сверху добавляешь? – спрашивает поп.

– А почему ты, батюшка, опять меня перебил? Плати сто рублей.

Поп дал ему деньги и говорит:

– Бери огонь и ступай прочь.

– Не могу уйти, пока не докончу сказку. Ну, добрался я до неба. Шкуры все продал и

получил за них много денег. Стал обратно по ремням спускаться. Сверху укорачиваю, а снизу добавляю. Спускался, спускался, смотрю – баня старая стоит. На эту баню я и спустился. Прыгнул я на землю и увяз по пояс в глине. «Ну как теперь, – думаю, – выберусь отсюда?» Пошел я тогда домой, взял железную лопату, окопался и выбрался из глины.

– Как ты сказал? Сам увяз и сам лопату принес, да сам и окопался? – удивился поп.

– Зачем ты опять перебил? Давай сто рублей, – говорит парень.

Поп дал ему еще сто рублей и сказал:

– Берн огонь да проваливай!

Парень получил деньги, взял огонь и пошел к своим братьям.

Похожи эти сказки, верно? Почти все смешные эпизоды повторяются, но каждый раз в чем-то и отличие найти можно.

Ну, прежде всего, первая сказка юмористическая, она просто развлекае^ слушателя. Но все равно и этим она полезна, в особенности детям, – улучшает настроение слушателей. (Подробнее об этом говорится в следующих главах.) Во второй сказке небылицы слушает не какой-то неведомый старик (скорее всего бывший леший), а поп. Поп в этой сказке заменил лешего – вот как бывает!

Священнослужители, попы и монахи, так же как и помещики, господа, – постоянные действующие лица русской сказки. И им в конце концов всегда достается на орехи или от своего батрака (вспомним «Сказку о попе и его работнике балде» Пушкина – сюжет ее взят из фольклора), или от ловкого солдата, или от бедного мужика. И в карельской сказке смекалистый, бойкий на язык крестьянский парень победил, перехитрил попа.

Не в жизни, так хоть в мечтах пока увидеть, пережить победу над эксплуататорами, угнетателями, поверить в возможность победы.

Итак, и здесь древний сюжет сказки остался почти неизменным, а идея ее, вывод – другие, навеяны жизнью, взглядами крестьян XIX—XX веков. И значит, старый, неведомо когда возникший фольклор не просто дожил до XX века, а смог стать оружием классовой борьбы.

А. Н. АФАНАСЬЕВ

Самый знаменитый сборник русских сказок появился более ста лет назад под заглавием «Народные русские сказки». Но чаще его называют просто «Сказки Афанасьева», потому что создателем этого сборника является Александр Николаевич Афанасьев (1826—1871).

Александр Николаевич Афанасьев родился в городе Богучаре Воронежской губернии в семье мелкого судейского чиновника. Учился на юридическом факультете Московского университета. Еще студентом, в 20-летнем возрасте, опубликовал первую статью.

К фольклору Афанасьев пришел не сразу. Сначала он занимался историей, этнографией 1. В свободное время любил бродить по толкучке у Сухаревской башни, рыться в развалах старых бумаг и книг. Постепенно у него собралась редкостная библиотека.

После окончания университетского курса Афанасьев служил в архиве, одновременно редактировал журнал «Библиографические записки», публиковал исторические документы. Он издал также письма и некоторые стихотворения Пушкина, написал несколько статей о русских писателях, в том числе о Лермонтове и Фонвизине; его перу принадлежат интересные этнографические статьи о верованиях и обычаях славян: «Дедушка домовой», «Колдовство на Руси в старину», «Религиозно-языческое значение избы славянина»; он писал о ведьмах, леших, о сказочном острове Буяне. Позднее, отчасти на основании этих статей А. Н. Афанасьевым была создана большая, в трех томах книга «Поэтические воззрения славян на природу».

В науке Афанасьев был сторонником так называемой мифологической школы. В каждой сказке и песне, в каждом образе и детали мифологи видели только отражение древних верований, мифов – главным образом о борьбе мрака со светом, о грозе, о тучах. Например, сказка, где баба-яга пытается посадить мальчика на лопату и отправить в печь, объяснялась так: баба-яга – это туча, а мальчик – солнечный луч; мальчик обманул бабу-ягу – свет победил тьму. Разумеется, научные выводы этой книги не могут удовлетворить современных ученых. Но материал, собранный Афанасьевым – огромное количество малоизвестных фактов, легенды, предания, извлеченные из старинных книг, труднодоступных местных изданий, рукописей, – до сих пор сохраняет свое значение. Эту книгу интересно читать, она очень поэтична. Ее знают, любят писатели.

По своим общественным взглядам А. Н. Афанасьев принадлежал к демократическому лагерю. Он был свидетелем «освобождения» крепостных крестьян в 1861 году и считал, что эта реформа не принесла народу подлинной свободы. По-видимому, Афанасьев был связан с Герценом, с русскими революционными эмигрантами. На него донесли, и он был уволен со службы. Последние годы его жизни были очень нелегкими.

Главный труд А. Н. Афанасьева – трехтомное собрание сказок. В первый раз оно выходило выпусками с 1855 по 1863 год. Всего было 8 выпусков. Второе издание в четырех томах (три тома сказок и том примечаний) увидело свет уже после смерти ученого, в 1873 году.

В издании 1873 года тексты впервые расположены в определенном порядке (сказки о животных, волшебные, бытовые, или новеллистические, сказки и анекдоты). Афанасьевская классификация была принята учеными, стала международной и применяется до сих пор.

Из каких материалов сложилась книга?

Сам Афанасьев не был собирателем. Лично записанных им сказок в его собрании не более десятка. Он работал в архиве Русского географического общества (в этом архиве и поныне хранятся значительные фольклорные богатства). 150 сказок передал ему В. И. Даль.

Н. А. Добролюбов, оценивая труд А. Н. Афанасьева, заметил, что при публикации сказок важно показать их место в современной жизни народа, выявить отношение рассказчиков и слушателей к героям сказки, нарисовать всю обстановку оказывания. Но разнохарактерный материал, которым пользовался Афанасьев, не давал ему такой возможности. Тексты в большинстве случаев даже не были паспортизованы, то есть не содержали сведений, где, когда и от кого они были записаны.

Заслуга А. Н. Афанасьева состоит в том, что он отобрал действительно лучшие, наиболее точные записи.

В те годы наука еще не выработала строгих правил собирания фольклора.

Отдельные любители да и некоторые специалисты считали возможным подправлять записанные ими тексты, приглаживать народную речь, затушевывать классовый смысл произведений, придавать им, скажем, религиозную окраску. Это ведь не очень трудно сделать, – бывает, достаточно выкинуть одно слово, букву одну заменить.

Следы некоторой правки можно обнаружить и в афанасьевском сборнике. Но делалось это очень осторожно и умело. Афанасьев выбрал сказки, которые считал характерными по своей форме (главным образом это были записи пермского крестьянина Зырянова). По этим образцам он и редактировал неисправные, на его взгляд, записи.

Но Афанасьев не искажал подлинного смысла народного творчества, его социальной направленности. Когда он в 1859 году издал «Народные русские легенды», у него были неоднократные столкновения с церковниками. В своем дневнике он записывает: «Современный литератор, принимаясь за перо, уже наперед чувствует над собой роковое действие цензуры...» Некоторую часть сказок, которые невозможно было напечатать в России, он собрал в отдельную книгу. Эта книга, содержащая большое число антипоповских, смелых по выражениям сказок, вышла в Женеве под названием «Русские заветные сказки».

...В трех томах «Народных русских сказок» помещено около 640 произведений, показывающих все разнообразие форм и содержания народной прозы. До сих пор афанасьевский сборник остается самым крупным по объему изданием. И это общерусский сборник, здесь можно найти тексты, записанные во всех концах страны.

«Сказки Афанасьева» – одно из главных сокровищ нашей национальной культуры. Они переведены на десятки языков и пользуются мировой известностью.

Позднее из своего сборника Афанасьев отобрал 88 сказок для детского чтения. Детские сказки тоже издавались много раз.

Подробнее о жизни и трудах ученого можно узнать из повести В. Пору– доминского «А рассказать тебе сказку?» Повесть эта вышла в 1970 году.

В сказке про ловкого солдата рассказывается такая история. Петр I проверял однажды караулы и увидел, что один солдат-то вроде спит.

– Спишь?—спрашивает царь.

– Никак нет, – отвечает солдат, – не сплю!

– А что же ты делаешь?

– Звезды считаю.

– Ну и много насчитал?

– Здесь тьма-тьмой, здесь – семьдесят со мной, а здесь не успел обсчитать – вы помешали...

Попробуй проверь этого солдата!

А сколько на Руси песен? Их так же невозможно сосчитать, как сказочному герою – звезды.

Еще в конце XIX века академик А. И. Соболевский решил собрать воедино все опубликованные русские народные песни. Главные издания песен – такие, как, например, собрания П. В. Киреевского и П. В. Шейна, он уже не брал.

С 1892 по 1907 год вышло семь огромных томов – «Великорусские народные песни». Но конечно, и это лишь часть песенного богатства народа. Немало песен и их вариантов было записано и напечатано после выхода в свет собрания А. И. Соболевского.

Попробуем отграничить песню от других жанров фольклора.

Мы знаем сказки. Их рассказывают. Это народная проза. Знаем загадки, пословицы, поговорки. Их тоже произносят обыкновенным голосом, не поют.

А вот былины поют. Вернее, пели тогда, когда они жили полной жизнью.

Строго говоря, былины тоже песни. Их и называют иногда: эпические, или былевые, песни. Но все-таки ученые выделяют былины в особый жанр фольклора. Да и мы сами по первым же строкам узнаем былину. Былина сложена особым былинным стихом. У нее особые зачины, концовки. Действие былин всегда относится к далекому прошлому, ко времени Киевской Руси и вольного Новгорода. Герои былин – богатыри.

А в песне живут и действуют обыкновенные герои – крестьянский парень или девушка.

Ну а частушки? У них могут быть те же герои, что и в песне. Но все-таки мы не спутаем частушку с песней. Частушка своеобразно построена, у нее свои зачины. Эти короткие двух-, четырех– или шестистрочные песенки ученые выделяют в самостоятельный жанр. Мы тоже будем говорить о них отдельно, в следующей главе.

Существует много самых разных детских песенок. Их относят к детскому фольклору.

Все остальные произведения, которые исполнители поют, – это и есть песни.

Бесчисленную массу песен очень трудно разделить на какие-то группы.

Делят их по содержанию: исторические, семейные, любовные, шуточные; делят по их употреблению (функциям): плясовые, хороводные, трудовые; по темпу и характеру музыкального исполнения: протяжные, частые; по социальной принадлежности: солдатские, бурлацкие, тюремные.

Обычно все песни разделяют на две основные группы: песни обрядовые и необрядовые.

Обрядовые песни связаны с каким-то обрядом, – например, со свадебным (свадебные песни), с обрядами, посвященными сельскохозяйственному календарю (календарные песни).

Песни необрядовые – это песни беседные (их исполняли на беседах, на различных вечеринках, гуляньях), плясовые, рекрутские, солдатские, колыбельные.

Что такое обряд? Это древнее магическое действие, которое должно было помочь людям в их жизни, труде, в их борьбе с враждебными силами.

Люди верили, что с помощью особых действий и слов можно избавиться от засухи или, наоборот, добиться дождя. В ходе свадьбы совершались такие обряды, которые должны были сделать благополучной жизнь новобрачных.

Один из способов приобретения желаемого – изображение того, что желаешь. Это так называемая симильная магия (по сходству): хочешь добиться богатства – покажи его. Отсюда в свадебных песнях такое великолепие – чара золотая, блюдо серебряное, по нему катится жемчуг или другие драгоценные камни; молодец сидит на диване алого бархата, девица смотрит в хрустальное окно. Даже река в свадебных песнях – необычная:

Уж ты, Двина, ты, Двина-река,

По чему ты, Двина, протекла –

По меду ли, по сахару,

По белому крупчатому калачу.

Когда-то на свадьбы приглашали ведунов, колдунов, которые должны были охранять молодых от дурного глаза, от злых сил. Многие обряды (например, осыпание молодых хмелем, житом), величальные песни, в которых воспевались, восхвалялись жених, невеста, их родные и все гости, также имели вполне определенный магический смысл; должны были способствовать будущему благополучию семьи.

Существовали песни (их называют календарно-обрядовыми), которые как бы стремились сделать успешным труд земледельца. Они охватывали весь годичный цикл сельскохозяйственных работ и были связаны с главнейшими моментами жизни природы: зимним солнцестоянием, весенним равноденствием и летним солнцестоянием. Этому когда-то соответствовали основные народные праздники – Нового года, весны и лета.

Песни зимнего календаря – колядки, подблюдные песни (под них гадали на Новый год), масленичные песни. Песни весеннего календаря – веснянки, весенне-летнего – песни купальские, исполнявшиеся в день Ивана Купала, осенние – жатвенные песни.

Каждый песенный вид имел свои особенности, свои формулы. Но смысл всех календарно-обрядовых песен, как уже сказано, – один. Это песни-заклинания, песни-просьбы, пожелания.

Приди к нам, весна,

Со радостью!

Со великою к нам Со милостью!

Со рожью зернистою,

Со пшеничкой золотистою,

С овсом кучерявным,

С ячменем усатым,

Со просом, со гречею,

С калиной-малиною,

С черной смородиною,

С грушами, со яблочками,

Со всякой садовинкой,

С цветами лазоревыми,

С травушкой-муравушкой!

Все в этой веснянке перечислено, что нужно крестьянину, ничего не забыто.

Под Новый год жители деревень, чаще молодежь, наряженные (их и называли ряжеными) ходили из избы в избу и пели колядки—песни с пожеланиями прожить наступающий год в достатке, чтобы хлеба было много, скота. В колядках тоже, как и в свадебных, величальных, действительность приукрашивается, идеализируется, здесь тоже рисуется необыкновенное богатство, изобилие (огромный двор, красивые постройки), говорится об угощении. И то же самое пожелание, заклинание: чтобы был обильный урожай.

Ходили-гуляли колядовщики,

Искали-поискали Иванова двора.

Иванов двор на семи верстах,

На семи верстах, на восьмидесят столбах.

Возле этого двора растет шелкова трава.

На каждой травиночке – по ленточке,

На каждой ленте – по ниточке,

На каждой нити – по жемчужинке.

Выходила Марья Ивановна,

Собирала жемчуг себе на серьги.

Коляда, коляда, подай пирога!

Не подашь пирога – отворю ворота!

Подашь пирога – будет рожь часта,

Будет рожь часта, обмолотиста,

Будет с колоса по хлебу, с зерна по пирогу!

А в песнях необрядовых, бытовых все обыкновенно. Наверно, эти песни имеет в виду поговорка: «Сказка – складка, песня – быль».

Тут чаще говорится о тяжести жизни, о разлуке, о насильственном браке, о несчастной судьбе женщины.

У песен в сравнении с былинами более свободная форма, а песенных зачинов гораздо больше, чем былинных. Но почти каждая песня начинается с изображения природы.

Наступает зимушка да холо...

Ой холодная со снежком зима.

Зимой реченьки-то у нас заме...

Ой замерзнут,

И с ручеечков водица не побежит.

А дальше речь идет о человеке, о его переживаниях.

В чужих людюшках, ох людях рано будят,

Ой да на работушку сгонят до зари,

Ой да на тяжеленьку погонят до росы.

Ой да от работушки рученьки болят,

Болят рученьки, болят-то плечи,

А ой да от заботки буйная голова.

«Этот стон у нас песней зовется», – очень точно сказал в свое время Некрасов.

Исполнены глубокой тоски и рекрутские песни. Редко кто возвращался домой после тяжелой 25-летней службы.

Вы прощайте-ка, девушки наши расхороши,

Ой да нам теперьче видно что не до вас,

Ой да во солдатушки молодцев везут нас.

Везут лесоньком, везут темным,

Ой да все дремучим корбицким островам.

Резвы ноженьки скованы во железонька,

Белы рученьки замнуты во замках.

А девушка пела: «Ой да куда ни пойду со горюшка, ой да всё горе-то, печаль со мной...»

В песнях, как и во всех других жанрах фольклора, можно найти остатки седой древности.

Даже в современных записях обрядовых песен обнаруживаются следы верований первобытных людей: поклонения солнцу, земле, почитания предков.

Заря моя, зорюшка!

Что ты рано взошла?..

Теперь мы все это воспринимаем лишь как поэтический прием. Когда-то люди одушевляли, очеловечивали стихии природы.

А, например, во многих необрядовых песнях речь идет о подарке: девушка дарит парню перчатки или платок, или герой песни просит такой подарок, или сам дарит девушке колечко. Нередко эти подарки изготовлены самим дарителем.

Оказывается, в давние времена считалось, что подарок собственной работы как бы соединяет того, кто дарит, с тем, кого он одаряет. Подарок поэтому без слов выражает отношение одного героя песни к другому. (И сегодня так! Разве станем мы делать подарок человеку, который нам не нравится?..)

В обрядовых и необрядовых песнях часто говорится о том, что герой или героиня видит сон. Это сон вещий, он как бы предсказывает в будущем горе, разлуку или, наоборот, радость, встречу. Вот, например, свадебная песня, записанная в Ленинградской области. Она целиком построена на изложении и толковании сна.

– Мне в ночи, родная матушка,

Мне в ночи мало спалося.

На заре приуснула я,

Нехороший сон видела:

Что пустая хоромина,

Углы прочь отвалнлнся,

По бревну раскатилися;

На печище котище лежит,

По полу ходит гусыня,

А по лавочкам ласточки,

По окошечкам голуби,

За окошечком – сизой орел.

– Ты дитя ль мое, дитятко,

Ты дитя ль, чадо милое,

Уж как этот сон я расскажу,

По словам его распишу:

На печище котище лежит –

Это твой свекор-батюшка;

По полу ходит гусыня–

Это лютая свекровушка;

По лавочкам ласточки –

Это милые аоловушки;

По окошечку голуби –

Это братцы-девёрьюшки;

За окошком сизой орел –

Это твой нареченный муж.

Среди песен, которые и сегодня еще можно услышать в народе, есть очень старые крестьянские песни, такие приблизительно, которые были приведены выше.

Есть песни более новые. Их так и называют: новые народные песни. Они возникли в конце XIX – начале XX века. Это, скажем, известный «Кочегар» («Раскинулось море широко»), «Александровский централ» («Далеко в стране иркутской»; централ – тюрьма), «По Дону гуляет казак молодой», «По диким степям Забайкалья».

С конца прошлого века, когда на арену истории вышел российский рабочий класс, все большую популярность стала приобретать и городская пролетарская песня, песни-марши, рабочие гимны, революционные песни. Они проникнуты бодростью, зовут к активным действиям, к борьбе. Авторами этих песен были революционно настроенные интеллигенты, ссыльные, пролетарские поэты. Иногда нам даже известно имя автора.

Эти песни и сегодня знают многие люди: «Есть на Волге утес, диким мохом оброс» (слова А. А. Навроцкого), «Отречемся от старого мира» (слова П. Л. Лаврова), «Замучен тяжелой неволей» (слова Г. А. Мачтета), «Смело, товарищи, в ногу» (слова Л. П. Радина) и другие.

Новые песни, как и стихотворения, имеют более четкую рифмовку, определенный размер.

Зачастую они и создавались как стихи – на бумаге. А мелодия нередко использовалась уже готовая, известная.

Развитие песенного творчества народа соответствует движению самой жизни.

По мере роста рабочего класса рос и его творческий вклад в фольклор. Заметно усилились, умножились городские элементы в песне – и в ее содержании, и в форме. Медленно, но неуклонно происходило сближение устного творчества с письменным, фольклора с литературой.

Закрепление текста на бумаге, распространение грамотности привели к тому, что многие песни стали исполняться в том виде, как их написал автор, число вариантов, связанных со стихийной, бессознательной переработкой произведения, уменьшилось. Теперь, если появлялся новый вариант, он появлялся в результате сознательного желания приспособить текст к новым обстоятельствам, в результате сознательного творчества.