Текст книги "От былины до считалки"

Автор книги: Владимир Бахтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Генерал оказался «человеком очень скромным, смирным и ласковым», и Касьянов вспоминает: «На другой день мне было очень весело».

ОКНО В ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЕ ПРОШЛОЕ

«В некотором царстве, в некотором государстве...»

Эти слова – как позывные перед футбольным матчем: только услышишь– сразу знаешь, что дальше будет. Дальше будет сказка.

Сказки бывают разные. Есть волшебные, или фантастические. Тут действуют такие герои, как Баба-Яга, Кощей Бессмертный, чудесные предметы – дубинка-самобойка, скатерть-самобранка, гусли-самоигры. Есть сказки о животных, похожие на басни. Есть сказки бытовые (их еще называют новеллистическими; «новелла» по-итальянски – «рассказ», «история»). В них речь идет о жизни дореволюционной России: о барине и попе, о поповом работнике, о бедном мужике, о ловком солдате. Бытовая сказка, как показывают ее содержание, ее герои, самая молодая. Волшебная сказка зародилась так давно, что... ни в сказке сказать, ни пером описать.

Ну-ка посмотрим сначала: с какими верованиями связана былина и с какими – волшебная сказка. Специалист может найти в былине отголоски дохристианских, языческих представлений. Но в целом былина никаких религий, кроме христианства, на Руси уже не помнит (а христианство было принято в 988 году). В описании Киева всегда упомянуты церкви. Богатыри крест ведут по-писаному, поклон кладут по-ученому; в знак дружбы они меняются нательными крестами (и потому часто называют друг друга крестовыми братьями). В сознании творцов былин татары-язычники всегда противопоставлены киевлянам-христианам. Но не нужно думать, что былины прославляют религию. Когда Илья Муромец разгневался на князя Владимира, вот что он стал делать:

Скоро он натянул тугой лук,

Кладывает стрелочку каленую,

Стрелял он тут по божьим церквам.

По божьим церквам да по чудным крестам,

По тыим маковкам золоченым.

И это нисколько не осуждается былиной.

А сказка... В некоторых сказках есть такие персонажи, как Солнце, Месяц (Месяц Месяцович), Ветер. Как их нарисовать? Есть ли что-то человеческое в их облике?

Дедушка-Водяной, говорят ученые, – древний хозяин воды. Баба-Яга – хозяйка леса, хозяйка лесных зверей. Эти образы (как и образы былинного Святогора) ведут нас к представлениям первобытных людей, которые одушевляли, очеловечивали все стихии, все силы природы.

Первобытные люди почитали зверей и птиц. Они думали, что каждое племя, каждый род происходит от какого-нибудь животного предка. Такому животному (его называют тотемным, а такие верования – тотемизмом) поклонялись, приносили ему жертвы. Сами наименования племен и родов часто указывают на их тотемного предка, покровителя.

Коренное население Австралии сохранило в быту, в своей культуре много древнейших черт. Вот как начинается одна из австралийских сказок: «От племени к племени передавалась весть о том, что наступила хорошая пора и должно состояться великое собрание племен. Место собрания было намечено в Гугуревоне, месте деревьев...

Когда род за родом прибывал в Гугуревон, каждый из них занимал место на хребтах, окружающих открытую равнину... В одном месте расположился род воронов Ван, в другом – голубей Ду-мер, в третьем – род собак Мази и тому подобное. Здесь был Байаме со своим родом черных лебедей Байамул, род ящериц Убун с синими языками и много других. Каждый род расположился отдельным стойбищем».

По тотемным предкам – птицам и зверям – называли свои роды американские индейцы. Например, племя сенека состояло из восьми родов: род Волка, род Медведя, род Черепахи, род Бобра, род Оленя, род Кулика, род Цапли и род Сокола. К далеким тотемическим верованиям восходит и почитание коров в Индии, и изображение медведя на швейцарском гербе.

В некоторых русских сказках действуют Орел, Сокол, Ворон Воронович – это тоже воспоминание об очень далекой поре, воспоминание о тотемных предках.

Анализируя волшебные сказки, ученые находят в них отражение разных сторон жизни первобытного человека, его верований и обрядов и, в частности, обряда посвящения мальчиков в охотники, в воины. Обряд этот был очень важным событием для каждого члена племени, имел всеобщее распространение, поэтому воспоминание о нем сохранилось в наиболее отчетливом виде.

Становясь полноправными членами рода, племени, мальчики должны были доказать, что они усвоили опыт, мудрость старших, что они способны перенести любые тяготы. Тайными тропами, иногда даже с завязанными глазами их отправляли в лес, в особую мужскую хижину, в которую не имели права войти посторонние, и там подвергали многим испытаниям, порой мучительным.

Заканчивая школу, ученик тоже подвергается испытаниям: его знания проверяются на экзаменах. И он получает аттестат зрелости – свидетельство о том, что он обладает определенными знаниями, которые будут нужны ему в его взрослой жизни. А разница в чем? Первобытному человеку, чтобы выжить, чтобы добыть зверя, необходима была физическая выносливость, сила, выдержка. Умение сохранить спокойное выражение лица, не засмеяться, не вскрикнуть тоже считались важными достоинствами охотника и воина. Во всех книгах об индейцах всегда подчеркивается, как они спокойны, сдержанны. Ну а человеку XX века одних физических достоинств уже недостаточно. Ему нужно знать математику, физику, химию, биологию, чтобы строить новые машины, чтобы управлять ими. Мы ведь всю тяжелую работу переложили на них.

В старинных записях сказок несведущего человека может поразить какая– то на первый взгляд необъяснимая жестокость. Например, герою отрубают пальцы. Или один человек просит другого рассказать какую-нибудь историю.

Хорошо, говорит второй, я расскажу, но если перебьешь меня, – ремень из спины вырежу. Эта древняя деталь напоминает об обряде посвящения (или, по-ученому, инициации). Обряд посвящения у индейцев существовал еще в прошлом веке. И мальчики с гордостью переносили все испытания.

Да что говорить о прошлом веке! Совсем недавно, уже в наши дни, польский журналист О. Будревич посетил джунгли реки Амазонки, где обитает первобытное индейское племя пиароа. И вот что он рассказывает: «Мой интерес к маленькому шалашу, стоящему в стороне от большого, общинного, встречен глухим молчанием. Но я и так знаю, что это святилище, из которого один месяц в году выходят разрисованные пиароа, исполняющие обрядовый «танец ягуаров», и где затем совершается инициация – жестокий обряд посвящения юношей в мужчины. Он заключается в том, что на них напускают сотни свирепых муравьев и они должны безропотно снести их укусы».

Молодой герой сказки – а он всегда молодой, часто мальчик, подросток – получает какое-то трудное задание. Повествование о том, как он преодолевает все препятствия, доказывает свое мужество, находчивость, проявляет лучшие душевные качества, воспроизводит (в измененном, конечно, виде) схему древнего обряда инициации.

Ну а мужской дом, где проходили испытания, – разве не напоминает он эпизодов из многих сказок: дом в лесу, и живут там часто какие-то чудовища, неведомые существа, или животные (медведь, например), или на худой конец разбойники, – но почти всегда одни мужчины, братья, женщины в таком доме бывают редко.

А что это за избушка на курьих ножках, которую никогда не минет герой? (Кстати, некоторые ученые считают, что в этом образе сохраняется переосмысленное воспоминание о древнейших жилищах, о свайных постройках; остатки свайных поселений недавно нашли даже в Псковской области.) Тоже не простая это избушка – она стоит на границе мира обычного и необычного, волшебного мира (когда-то царства мертвых). Здесь происходит его испытание, и он становится непобедимым. И вот что интересно: сам герой остается прежним, но он приобретает чудесного помощника – клубочек, например, который указывает дорогу.

По представлениям древних, силу, мужество и мудрость юноша мог получить только от предков. Потому он и стремится проникнуть в их царство. Стоит избушка к тебе задом – она смотрит в волшебное царство, повернулась передом – находится в твоем, обычном мире. Лишь через двери этой избушки и можно попасть в другой мир.

И еще одно наблюдение. Былина возникла в земледельческий период жизни народа. Илья Муромец – крестьянский сын. В былине о Микуле Се– ляниновиче опоэтизирована работа крестьянина, воспет исторический подвиг славянских племен – овладение пашенным земледелием во второй половине I тысячелетия нашей эры.

Внимательно вглядываясь в содержание волшебной сказки, снимая позднейшие напластования, ученые пришли к выводу, что в сказке отражен более ранний исторический этап, когда люди еще не знали земледелия, а пользовались готовыми дарами природы – занимались охотой, ловили рыбу, собирали съедобные корни, искали мед диких пчел. (Этот промысел назывался бортничеством – от слова «борть» – «дупло», «дерево с ульем», «колода с пчелами»; да и слову «брать» оно родственник, как и слово «бор». «Беру», «собираю», «медосбор» – просто чередование гласных, а корень один и тот же.) Еще

в начале XVIII века была в ходу поговорка: «Кто с дерева убился – бортник, а утонул – рыболов». Конечно, возникла эта поговорка гораздо раньше.

Значительная часть сказочного действия происходит в лесу. И лес этот всегда дикий, дремучий. Умение ориентироваться в нем (клубочек!) тут просто необходимо.

В 1525 году русский царь Василий Иванович отправил посольство в Рим, к папе Клименту VII. В числе послов был Дмитрий Герасимов, человек очень образованный, знавший несколько языков, отличный рассказчик.

Итальянский историк Павел Иовий Новокомский написал книгу об этом посольстве, о России, во многом основанную на рассказах Герасимова. В этой книге находим сказку «О поселянине и медведице» – это первая запись русской сказки, сделанная почти 450 лет назад.

Посол московский Димитрий, отличающийся веселым и остроумным характером, рассказывал при громком смехе всех присутствующих, что в недавнее время один поселянин, живший по соседству с ним, прыгнул сверху для отыскания меда в очень большое дуплистое дерево, и глубокая медовая пучина засосала его по грудь; два дня он питался одним только медом, так как голос мольбы о помощи не мог в этих уединенных лесах достигнуть ушей путников. Напоследок же, когда он отчаялся в спасении, он по удивительной случайности был извлечен и выбрался оттуда благодеянием огромной медведицы, так как зверь случайно, подобно человеку, спустился туда поесть меда. Именно поселянин схватился руками сзади за крестец медведицы, та перепугалась от этой неожиданности, а он заставил ее выпрыгнуть как тем, что потянул ее, так и тем, что громко закричал.

Не следует удивляться, что здесь повествуется как бы о действительном событии – это часто бывает в сказках. И форма не совсем сказочная – так ведь Герасимов рассказывал эту историю на латинском языке, Павел Новокомский записал ее своими словами, по памяти, а потом уже ученые снова перевели ее с латинского на русский.

Самый устойчивый элемент произведения – сюжет. В сюжете-то как раз и угадывается старая основа: связь с древнейшим занятием славян – бортничеством.

Сказки этого типа сохранились и до наших дней. Но теперь герой обычно просто попадает в яму, в дупло и выбирается оттуда, схватившись за хвост волка или медведя. Причина, по которой герой попадает в дупло – поиски меда, – уже забыта...

В 1947 году в новгородской деревне Заозерье мы с моим товарищем, в то время тоже еще начинающим фольклористом, услышали одну веселую сказку «Вот однажды...» А сейчас, перечитывая сказку Герасимова, я вспомнил и ту, что рассказал нам заозерский старик Михаил Карпов.

«Вот однажды шел я с Петрограду пешком со своим пестрым мешком. Одежина была плохая. Ночевать проситься совестно...»

После разных приключений герой оказался в лесу («Лес большой»). Там его разбойники засадили в бочку из-под рыбы.

«...Приходят волки, кругом бочки стали ходить, как тут рыбный дух идет. А в бочке гвоздь был большой. Вынул я его. Тогда один волк положил лапу на бочку, схватил я его за лапу; вот он тут пошел, а бочка то об дерево, то об пень. А я держу его. Потом бочка рассыпалась. Тогда я пустил.

А куда идти – не знаю. Шел, шел, думаю: «Залезу на дерево, посмотрю – может, увижу край». Вот лез, лез, лез. Осина толстая. А влез я высоко, а осина была с дуплом. Я ошибился, и прямо в это дупло, и по самый этот корень въехал. «Ну, теперь, – думаю, – пропало. Не вылезти».

Слышу, приезжают мужики резать дерево на ульи для пчел. А для пчел надо пустые стволы. Стали они обухом бить по деревьям. В аккурат по этому стукнули.

– А вот, – говорят, – пустое дерево, надо срезать.

Резали, резали, стали до ног подрезать. Я понемногу на локти поднимусь, а заморюсь – стану на пилу.

Тогда они говорят:

– Зажало ветерком. Надо клин вбить.

Покуда они клин вбивают – я отдохну, да на локтях опять подтянуся.

Срезали они осину, повалилась осина; она валится, остался я на пню...

Тогда эти люди испугались, да бежать».

И Михаил Карпов, и Дмитрий Герасимов рассказывают сказку одинаково: как быдь; хочешь верь, хочешь нет. И тот же древний сюжет, только сильно изменившийся за эти 450 лет, как бы распавшийся на два отдельных эпизода: первый– человек спасается с помощью животного и второй – человек попадает в дупло...

В волшебных сказках, где действуют разные чудовища вроде девятиголового змея, где герой добывает для царя жар-птицу, или коня золотогривого, или свинку – золотую щетинку, только Баба-Яга говорит:

«Фу-фу, русским духом пахнет!»

А так-то в общем Руси, России, русской Земли нет. Чаще упоминаются какие-то условные страны, даже не имеющие названия: «В некотором царстве, в некотором государстве...», «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве...» (счет-то какой удивительный!).

Герой в этих сказках легко переходит из одного царства в другое, становится царем не там, где он родился, не на родине.

Но все-таки возникает ощущение, что народ в сказке один, язык один. Только это не Россия XIX или даже XVIII века, а куда более древняя Русь периода феодальной раздробленности, когда что ни город, то свое и княжество. Князья часто переезжали из одного города в другой, из одного княжества в другое.

Есть в волшебных сказках и нерусские государства. Они всегда находятся за морем и называются заморскими. «Заморское» в сказке – синоним иностранного: заморская царевна, заморские вина.

Итак, в сказках этого типа нет представления о родине, о России, нет чувства родины, нет идеи патриотизма. Нет по одной простой причине: сказка возникла так давно, что еще и государства-то не было!

А теперь возьмем былину. Почти в каждой из них не просто упоминается Киев, Русь, русская земля. Герои-богатыри (исключая Святогора – и мы уже знаем почему) сделали целью всей своей жизни служение этой земле, Руси. Былины пронизаны благородными идеями патриотизма. Былины родились позднее волшебных сказок.

Что это за диво дивное, чудо чудное – наука?! Как это ей удается так далеко и глубоко видеть... По обломку кости, по одному зубу палеонтолог

восстанавливает облик животного, умершего миллионы лет назад. По остаткам фундамента археолог не только способен представить, как выглядело здание (между камней остатки пепла, – значит, был второй этаж – деревянный), он может рассказать, какой народ его строил, как жили в нем люди, какое у них было хозяйство и какой социальный строй. По годовым кольцам современных, старых и ископаемых деревьев метеорологи установили, как менялась погода, какой климат был на Земле в последние 10000 лет. Они построили схему изменения толщины годовых колец по разным географическим поясам и теперь, приложив к этой схеме рисунок годовых колец любого куска дерева, любого бревна из древней постройки, могут точно определить, когда оно росло (например, «новгородская шкала» ведет отсчет с 953 года). Языковед по одной надписи может понять основы грамматической системы исчезнувшего языка. А вот фольклористы, историки, этнографы с помощью обыкновенной, привычной с детства сказки заглянули в такие дали дальние, что дух захватывает...

Давно забыты не только древняя первооснова сказки– жизнь и представления первобытного человека, но и позднейшие наслоения эпохи феодализма и капитализма. Князья, цари – все стало далеким прошлым.

Все другое! Другая жизнь идет на нашей советской земле. А сказка живет.

Передача для детей! Ребята сидят у телевизора и смотрят, как^лпагает печка, как по щучьему веленью, по Емелину хотенью за одну ночь возводятся удивительные дворцы. Пусть Щуке 10 000 лет и она родственница Ворона Вороновича, Сокола и других птиц и зверей, которым когда-то поклонялись люди, – ее прекрасно понимают дети XX века. Отпустил ее Емеля на свободу, не обидел – она в благодарность дала ему могущество. Самый обиженный в семье побеждает злых и жадных. Справедливость и правда восторжествовали.

В новогодние праздники мы повсюду видим Деда-Мороза. Да, это тот самый Морозко, Мороз Красный нос, страшный владыка холода. А в сказке – мы тоже хорошо ее знаем – Морозко с сочувствием отнесся к сироте, которую мачеха выгнала на погибель. Заботливая и трудолюбивая девочка понравилась ему. Он не только сохранил ей жизнь, но и щедро наградил. Злые, ленивые, жадные мачеха и дочь ее наказаны. И здесь побеждает самый слабый, самый обиженный.

Древняя сказка и сегодня учит добру, справедливости, верности, отзывчивости.

И былина, когда мы ее читаем, хоть и давно она сложена, волнует нас своим содержанием, мы восхищаемся подвигами героев, живших до нас; их переживания, как бы далеко ни ушли мы от тех времен, понятны нам, заставляют биться сильней и наши сердца. И дореволюционная частушка, если она веселая, веселит нас, а если грустная – делает нас грустными.

Народное художественное слово, как и старое искусство письменного слова – литература, навсегда останется с нами.

Но это еще была не сказка,

а присказка.

Сказка будет завтра после обеда,

поевши мягкого хлеба.

А еще поедим пирога –

да потянем бычка за рога...

СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

Какой же из жанров старого фольклора лучше всего известен людям середины XX века? Пожалуй, сказка.

Сколько разных фильмов-сказок можно увидеть в кино, по телевидению – и простых, и цветных, и мультипликационных. В театре – балет-сказку, пьеса-сказка, опера-сказка. Сказки чуть ли не каждый день передают по радио. А теперь у нас в Ленинграде, как и в некоторых других городах, ребята могут послушать сказку даже по телефону. Стоит только нужный номер набрать.

Вспомним свою книжную полку. Самые растрепанные, самые заслуженные, самые любимые первые наши книги – сказки. Мы их чуть ли не с рождения наизусть знаем. Читать не умели, а уже водили пальцем по строчкам, по картинкам и всем желающим и нежелающим рассказывали:

– Жили-были дед да баба, и была у них курочка-ряба...

Между прочим, замечательная сказка! Так ловко сложена, что сразу запомнишь. Коротенькая. А как много в ней действия, действующих лиц – дед, баба, курочка-ряба, мышка. Целый спектакль в трех строчках. Такой же спектакль – живой, интересный, полный движения – и сказочка про репку.

Ну, а потом мы познакомились с братцем Иванушкой и с его сестрицей Аленушкой, с Василисой Прекрасной и с совсем не прекрасной Бабой-Ягой, с Емелей и Иваном-дураком, который, оказывается, не такой уж дурак. Познакомились мы и с героями немецких, французских, английских, американских сказок – с храбрым портняжкой, с бременскими музыкантами, с Красной Шапочкой, с Золушкой, с Джеком, который лазал на небо по бобовому стеблю, с Братцем Кроликом и с зайчихой Молли.

Сказка проходит через все наше детство, через всю нашу жизнь. Мы даже и не представляем, как много знаем сказок. Наверно, это не случайно.

Но какие сказки мы знаем? В основном уже записанные собирателями, обработанные писателями. А живые-то, настоящие народные сказки, есть они?

Когда я спросил в сельсовете, кто из жителей деревни хорошо знает старые песни и сказки, то председатель сразу посоветовал:

– К бабушке Марии Николаевне Тихоновой идите. Лучше ее песенницы не найдете.

Ну что ж, к бабушке так к бабушке. Поднялся на горку, как мне сказали, нашел дом, перед которым росла большая елка, и постучал.

Открылась дверь, и на пороге появился маленький мальчик – немножко рыженький, с оттопыренными ушами, с веселыми веснушками на носу и с веселыми голубыми глазами. Весь мальчишка был какой-то очень веселый и

смешной.

– Дяденька, – спрашивает, – вы к нам за песнями и сказками пришли, да? А я тоже сказку знаю!

«Ну, – думаю, – что ты там знаешь. Я лучше с бабушкой твоей посижу, побеседую».

А он все вертится около стула и мешает:

– Давайте я расскажу, давайте я.

– Ну ладно, – рассердился я,—давай свою сказку сюда!

А он и пошел, и пошел. И так складно, легко. Послушал я его и говорю:

– Теперь еще раз расскажи, а я запишу. Интересная у тебя сказка. Только не торопись.

И начал я записывать сказку.

Пошла коза в орехи

Нащипала три мехи

Одной шелухи.

Пошел козел за нею и говорит:

– Коза, коза, иди домой!

Она отвечает:

– Нет, не пойду.

Козел говорит:

– Ну погоди-ка, коза! Я на тебя волков нашлю. Волки, волки, идите козу есть!

– Нет, не пойдем.

– Ну погодите, волки, я на вас нашлю чертей. Черти, черти, идите бить волков!

– Нет, не пойдем.

– Ну погодите, черти. Я на вас нашлю веревок. Веревки, веревки, идите бить чертей!

– Нет, не пойдем.

– Ну погодите, веревки, я на вас нашлю огонь. Огонь, огонь, иди палить веревки!

– Нет, не пойду.

– Ну погоди, огонь, я на тебя нашлю воду. Вода, вода, иди заливать огонь!

– Нет, не пойду.

– Ну погоди, вода, я на тебя нашлю долбней 1. Долбни, долбни, идите воду пить!

– Нет, не пойдем.

– Ну погодите, долбни, я на вас нашлю червей. Черви, черви, идите долбней точить!

– Нет, не пойдем.

– Ну погодите, черви, я на вас нашлю куриц. Куры, куры, идите червей клевать!

Куры пошли клевать червей, черви пошли точить долбней, долбни пошли воду пить, вода –

огонь тушить, огонь пошел веревки палить, веревки пошли чертей бить, черти пошли волков бить, волки пошли козу есть, коза – за осинку, волк ее – за спинку – вот и коза вся, и сказка вся.

Я знал эту сказку и раньше. Похожую на нее вы и сами, наверное, читали. Но перечитайте ее еще раз. Посмотрите, как ловко укладывается в голове содержание, как легко его запомнить! Собственно, сказку заучивать и не нужно. Нужно ее только понять. Ведь все действующие лица находятся в определенной связи. Здесь не выкинешь, не переставишь эпизоды – получится бессмыслица. Поэтому забытое место всегда можно самостоятельно домыслить. Так, кстати, и поступил Коля, когда заторопился и начал путаться.

Вот и выходит: маленькая сказочка не только занимает слушателя, она еще и развивает его сообразительность.

За многие сотни лет народ выработал свои способы учить детей, учить весело и незаметно для них самих...

Тут и бабушке неудобно стало отставать от внука. Оправила она платок на голове и сказала:

– Так а что петь-то? Я ведь столько знаю, что никак не могу выбрать. Называйте, что вам нужно, а я спою.

Я говорю:

– Нет, называйте вы, а я выберу. Вернее, пойте все подряд, мне все нужно и интересно.

Я думал, бабушка немного преувеличивает, – нет! Действительно, такую

хорошую песенницу встретишь не часто. Она пела и пела – до самого вечера. А я все записывал.

Разговор этот происходил не где-нибудь в далеком и глухом месте, а под Ленинградом, в нескольких километрах от Гатчины, в деревне Холоповицы. (Название-то какое старинное, догадываетесь, от какого слова?)

И вот сидят, наверное, ребята в этой деревне, да и в соседней, да и в Гатчине, да и в Ленинграде и читают по школьной хрестоматии сказку о Морозке и другие, какие им полагается. И думают: когда-то эти сказки были!..

А что бы взять им и прийти всем классом в гости к такой Марии Николаевне и попросить:

– Расскажите-ка нам, Мария Николаевна, свои сказки! Спойте песню!

Есть великое множество самых различных сказок для детей – веселые байки, прибаутки, сказки о животных, докучные сказки. В них много песенок, игры. Они всегда интересно звучат, в них, как во всех произведениях детского фольклора, часто встречаются звукоподражания, вообще игра звуками.

Докучные сказки можно рассказывать сколько угодно, они бесконечны. Одну докучную сказку наверняка знают все. Ее знают и дети, и их родители, и дедушка, и бабушка, знали прадедушка и прабабушка. Немало поколений детворы повторяло эти незамысловатые строчки: «У попа была собака...» За что же им такая честь? Что в них такого привлекательного? Игра. Игра звуками, игра смыслом, полезная забава.

Встал медведь на колоду –

Бултых в воду!

Уж он в воде мок, мок,

Уж он в воде кис, кис.

Вымок, выкис,

Вылез, высох.

Встал медведь на колоду...

Эта немножко похожа на предыдущую: ворона, как и медведь, тоже то мокнет, то сохнет.

Едем дальше.

Видим мост,

На мосту ворона сохнет.

Хвать ее за хвост,

Шасть ее под мост –

Пусть она помокнет!

Едем дальше.

Видим мост,

Под мостом ворона мокнет.

Хвать ее за хвост,

Шасть ее на мост –

Пусть она обсохнет!

Едем дальше...

Едем дальше...

– Мы с тобой шли?

– Шли.

– Кожух нашли?

– Нашли.

– Я тебе его дал?

– Дал.

– Ты его взял?

– Ваял.

– Так где же он?

Эта записана в Колпине, под Ленинградом:

Жила-была бабушка

На краю сельца.

Поставил дедушка бабушке

Стожочек сенца.

Не рассказать ли сказочку с конца?

А эта в Ленинграде:

У царя был двор.

На дворе был кол.

На колу – мочала,

Начинай сначала:

У царя был двор...

Да, а главное-то чуть не забыл! Рассказать сказку про белого бычка?

Вот

она

и вся...

КАК ПОП ЗАМЕНИЛ ЛЕШЕГО

А теперь расскажу еще одну сказку. Записана она давно, вскоре после окончания войны, в 1946 году.

Первую свою поездку за фольклором я совершил студентом первого курса. Тогда нам с Дмитрием Молдавским удивительно повезло. Мы встретились с редкостной песенницей Анастасией Ивановной Вавиловой и с прекрасным сказочником Ильей Давыдовичем Богатыревым.

Время было еще тяжелое. Хлеб выдавали по нормам, по карточкам. Мы получили специальное разрешение отоварить свои карточки вперед, до конца месяца – и не хлебом, а мукой. И вот с небольшим мешочком муки на двоих мы отправились.

Весело нам было! А самое веселое воспоминание почему-то такое. Шли мы из одной деревни в другую, как раз к песеннице Вавиловой. И вот, когда оказались мы посреди поля, в нескольких километрах от ближайшего жилья, хлынул дождь, ливень настоящий. Мы сразу промокли – куда в поле спрячешься. А бумага, записи в клеенку были обернуты (целлофана-то еще не знали тогда). Конечно, с дороги сбились. В лес какой-то забрели. Сверху – стена воды, ветки мокрые хлещут, волосы на глаза лезут. А мы поем что-то, кричим в восторге. На речку вышли, пошли вдоль речки. Запруда. А у запруды, рядом с мельницей – дом. Тут и жили Вавиловы.

И обсушили нас, и обогрели, и напоили, и накормили... И вот уже разносится по избе старая-престарая песня:

– Кто?

– Да кожух!

– Какой?

– Мы с тобой шли?...

Поле чистое турецкое...

А Богатыревы жили неподалеку от Вавиловых.

Маленький, с мягкими желтыми, не седыми еще волосами старичок. Живой, разговорчивый, – а было ему уже около восьмидесяти. Только познакомились, несколько минут всего прошло, он уже все понял. Очистил место на столе, мы вынули бумагу, карандаши. Сам хозяин сел на табуретку, сложил руки – да куда там, тут же вскочил, забегал, заговорил на разные голоса. Сказку он не просто рассказывал – разыгрывал в лицах. То барина хмурого изображал, то лукавого солдата, то мужичка-простачка.

Прожили мы у Ильи Давыдовича тогда недели две. И все дни, с утра до вечера, были вместе с ним. Он в огород – и мы туда же. Работаем, помогаем ему, а сами все слушаем: так и сыплет старик прибаутками, присказками, поговорками. А мы – на бумажку. Каждую свободную минуту использовали для записи сказок. Приспособились так (магнитофона не было, конечно, у нас): Дима пишет страницу, я в это время на своем листе доканчиваю слова, фразы, знаки препинания расставляю. Потом я торопливо записываю рассказ Ильи Давыдовича, а Дима, пока не забыл, свои каракули в порядок приводит.

Собралось у нас чуть ли не сто сказок. Были мы счастливы и горды: вот, мол, первый раз поехали – и сразу такого замечательного сказителя встретили! Просто ничего вокруг себя уже не замечали.

А когда начали собираться домой, подошел к нам сын Ильи Давыдовича, Сергей Ильич. Сергею Ильичу было уже больше сорока лет, и был он гончаром. Рядом с избой стоял сарайчик. В этом сарайчике и работал мастер на своем гончарном круге. Мы редко и видели его. Так вот, Сергей Ильич подошел к нам и сказал, даже с некоторой обидой:

– А что же вы ко мне не зайдете? Может, я получше батьки сказки знаю!..

Ну, мы уж тут поняли, что допустили большую промашку. Рядом с таким великолепным сказочником, как Илья Богатырев, обязательно должны быть и ученики, продолжатели. Захватили свои принадлежности, прибежали в сараюшку.

– Сергей Ильич, слушаем вас!

Он на минуту остановился, задумался, а потом сказал:

– Давайте пишите...

И начал говорить. И снова завертелся его станок. Нижний круг он ногой раскручивал, а на верхнем круге лежал мокрый ком глины. Он его пальцами поглаживает, этот скользкий вращающийся комок, и на наших глазах поднимается вверх круглый, коричневый, аппетитный такой горшочек...

Сергей Ильич тоже оказался знатоком сказки. Нельзя сравнить его с отцом – он просто говорил, не разыгрывал сказки, как отец. Но тексты знал твердо, и, что самое важное, тексты хорошие, художественно полноценные. В основном он рассказывал сказки про церковников. Когда-то их рассказывал и Илья Давыдович, но, как очень старый человек, он не то чтобы уж очень верил в бога, а так, на всякий случай, что ли, этой темы старался избегать. Вот тут-то и записали мы у младшего Богатырева сказку «Не' любо – не слушай, а врать не мешай».

Но сначала еще одно отступление, приятное воспоминание.

Вернулись мы в Ленинград, очень довольные, и всем стали говорить: вот мы как съездили. Кто-то из знакомых предложил выступить по радио. И в один из вечеров те, кто включил свой приемник, могли узнать, что живет в Псковской области такой мудрый и талантливый старик Илья Давыдович

Богатырев. Мы рассказали о его судьбе, о его семье. Мол, было у него три сына. Один в годы гражданской войны воевал в чапаевской дивизии и погиб, другой, Петр Ильич, пропал без вести, а третий вот, Сергей, живет с отцом. М что же: передачу эту услышал Петр Ильич. Долгие годы он разыскивал отца и нашел его через 30 лет.

Теперь только кончилась присказка и начинается сказка.

Жили-были три брата. Один безногий удался – наперегон с зайцами гонялся. Второй косолапый, больно прыток удался. А третий одно и знал, что ворон считал.