Текст книги "Приключения послушного Владика"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Добрая душа

Допроситься брата сходить на колонку за водой Наташа так и не смогла. Чем занят человек – понять невозможно. Сидит в дальнем углу огорода, у куста крыжовника, и молчит. Ягоды, фиолетовые, переспелые, чуть не по наперстку, прямо в рот смотрят, а Егорка – никакого внимания на них. Будто рядки картофельной ботвы, напористо поднявшейся высокими стеблями, интересуют его куда больше, чем ягоды.

– Ну, принесешь ты наконец воды? – в третий раз подступила к нему сестра.

– Вот липучка! Обождать не может! Занят. Не видишь, что ли?

А что можно увидеть? Дармоед, и все! Ждет, когда другие за водой отправятся.

И Владик, пытавшийся разговорить Егорку, ушел ни с чем. На его вопрос, что тот делает, Егорка лишь буркнул:

– Шевелю.

– Чего-чего? – опешил Владик.

– Извилинами шевелю. Не мешай.

Как на это не обидеться! Поморщил Владик губы и отошел. Тем более – срочная работа у него: Наташа попросила насобирать в банку малины. Пирог, сказала, будет вечером печь.

Минут двадцать собирал – как раз банку доверху наполнил. И больше было бы, да горсти три в рот отправил. Наташа так и велела: ягоду – в банку, ягоду – в рот. Только Владик поднялся с банкой на крыльцо, в дверях – молодая хозяйка. Опять с пустым ведром в руке. Очень сердито глянула в сторону длинных картофельных рядков.

– Давай я схожу, – сказал Владик. – Малины набрал. Вот, полная. Как велела.

– Спасибо, – сразу заулыбалась Наташа. – Но ты, наверно, не знаешь, где колонка. Вместе сходим. Еще ведро возьму.

Больше было разговоров, чем дела – колонка была за углом, в каких-нибудь сорока – пятидесяти метрах. Ну ж, Егорка! Расселся на своей грядке, сто раз мог бы сбегать за водой!

Пожадничали они – ведра наполнили до краев. Владик разбежался было нести оба ведра, только с Наташей разве поспоришь! Так вдвоем и несли. Правда, на том невеликом пути сделали остановку. Тяжелые все-таки ведра, как без остановки?

Подув на пальцы с побледневшими вмятинками от дужки ведра, Наташа посмотрела на зеленую крышу Федоринского дома с антенной, на которой сидели два голубя нежного кофейного цвета, и сказала:

– Иногда смотрю на птиц и плакать хочется. Завидую. Тоже раскинула бы крылья и полетела. Над домами, над озером, лесом. Летишь куда глаза глядят. Я во сне часто летаю. Даже обидно просыпаться. А ты?

– И я летаю, – почему-то обрадовался Владик. – Но чаще всего по комнате. Как космонавты в своем корабле.

– Ты, наверно, хочешь стать космонавтом?

Владик потрогал коричневую родинку на щеке.

– Хотят-то многие… Я вот зарядку утром ленюсь делать. И вставать рано не хочется.

– Ай-яй-яй! – карикатурно ужаснулась Наташа и, посерьезнев, добавила: – Это мы и проверим. Завтра на рыбалку пойдем!

Говоря о рыбалке, Наташа и не собиралась спрашивать согласия. Ей, видимо, и в голову не приходило, что Владик может почему-либо отказаться. И не ошиблась: он лишь радостно уточнил:

– А что, вставать очень рано?

– С солнышком.

– А это… когда?

Не поймешь: то ли с сожалением Наташа взглянула на него, то ли с усмешкой.

– Ты хоть видел когда-нибудь, как встает солнце?

Подумав, он ответил:

– Видел. Зимой.

– Зимой и самый ленивый увидит. А вот летом… Ладно, ты сегодня накопаешь червей. Я покажу, где копать. – Наташа подняла свое ведро. – Идем. Надо еще подсобить бабе Кате поставить тесто на пироги…

Наташино распоряжение Владик выполнил на совесть – под старой яблоней, в черной, комкастой земле, накопал столько червей, что Наташа чуть не прыснула со смеху:

– Всю рыбу в озере собрался выловить?

Из-за того, что любительница рыбалки собиралась поднять Владика «чуть свет», тетя Нина сразу после ужина прошла в горенку, разобрала племяннику постель и велела ему ложиться спать.

Владик посмотрел на оконце.

– Тетя Нина, еще видно на улице.

– Ложись, ложись. Наташа ведь знаешь какая: сказала «чуть свет» – так и разбудит. Мычать будешь, брыкаться – все равно не отстанет.

– Хоть полчасика еще.

– А мама-то говорила, что послушный.

При упоминании о матери Владик покорно вздохнул и стал снимать рубашку.

– Посижу минутку, посмотрю на тебя. А то, как приехали, и не видела толком. Закрутилась на заводе… Как ты тут, не скучаешь по дому?

– Что вы! – с наслаждением вытягиваясь под прохладной простыней, сказал Владик. – Здесь интересно.

– Не обижают ребятишки-то?

– Нет. Вместе ходим. Купаемся.

– А Егорка? Он у меня горячий, кулакастый.

– Он, тетя Нина, молчит все. Один сидит. Извилинами, говорит, шевелю.

– Это уж что-то задумал. Ох, фантазер… Весь в отца. Иван-то выдумщиком был. – Тетя Нина вздохнула. – Да и сейчас таким, остался. Все таким же…

Владик тихо сказал:

– Мне дядю Ваню очень жалко. Неужели он всегда-всегда будет так лежать? – Владик прижался щекой к тетиной руке. – А если еще раз сделать операцию? Тетя Нина, а вдруг поправится? Ведь может он поправиться?

– Будем пытаться, Владик, будем… Добрая душа у тебя. Спи, мой хороший. Не буду мешать, а то не выспишься. Закрывай глаза.

Владик послушался, закрыл глаза. А что толку? И пять минут пролежал, и десять, на бок перевернулся – не идет сон. Четвертый день гостит, а кажется, будто месяц живет. Как на экране, возникают лица ребят, Наташи, лицо дяди Вани с глазами, следящими за каждым, кто находится в комнате. Глаза у него светло-карие, с угольными точками зрачков. Живые, даже веселые глаза, и сколько в них в то же время печали. А может, все-таки поднимется дядя Ваня? И встанет, как все люди, на свои ноги? Как было бы хорошо! Владику казалось: ничего бы он не пожалел ради этого. Потребовали бы: отдай палец – отдал бы. А руку?

Представлять, как у него отрезают или отпиливают руку, было так страшно, что Владик не просто закрыл, а зажмурил глаза.

Рыбалка

Ни мычать, ни брыкаться Владику не пришлось. Всего-навсего лишь схватился за нос, потер его, чихнул и… проснулся. В горенке с оконцем, где ему отвели место, был полумрак. Владик на миг даже усомнился: а спал ли он? Может, еще вечер? Однако тихий, с отчаянным усилием придушенный смех тотчас все объяснил. Это же Наташа! Пришла будить его.

Стоя над ним, Наташа зажимала ладошкой себе рот, чтобы не рассмеяться во весь голос.

– Доброе утро! Видишь, какой хороший будильник у меня. – И пушистой, пахучей веточкой укропа она провела у Владика под носом.

И вновь рука его судорожно метнулась к лицу, он чихнул во второй раз и теперь уже проснулся окончательно.

– Надо вставать?

– Пора. Слышишь: плотва по воде хвостом бьет?

Владик прислушался. Потом сообразил и сам засмеялся:

– Разыгрываешь.

– Открывай рот!

– А зачем? Пауком хочешь накормить?

– Открывай. А то не получишь…

Наташа положила в открытый рот Владика самый вкусный – из середины – кусочек пирога. Он пожевал, проглотил с наслаждением и сказал:

– Спасибо.

– Не за что. Одевайся. Скоро солнце покажется.

Никогда еще так рано Наташа не выходила из дому. Специально для гостя затеяла такое – поднялась до солнышка.

Но пока собирались они, да еще выпили по чашке молока с малиновым пирогом, солнце тоже не дремало. Готовясь выкатиться из-за горизонта, оно желтой медью закрасило часть неба, старательно вымело в вышине звезды и притушило серебряный блеск кружочка луны с обломанным краешком.

Всего на минуту-другую и опоздали Наташа с Владиком.

Когда вышли из проулка и когда вскоре им открылась розовеющая ширь озерной глади, то с правой стороны она была словно перехлестнута шелковой малиновой лентой. На конце этой ленты, чуть оторвавшись от воды, висело солнце. Непривычно большое, круглое, еще не набравшее ослепительной, яростной силы, оно казалось будто нарисованным, и смотреть на него можно было не жмуря глаза.

Ноги у Владика сами остановились. Красота-то! Повыше малинового солнца стайкой застыли золотисторозовые перышки облаков. А тихо как! Ничто не колышется. Вот птица где-то защелкала, тепловоз на железной дороге, а на окраине поселка петух вспомнил об утренней побудке. Снова тихо…

Наташа ни о чем не спрашивала, не говорила. Она и сама засмотрелась, заслушалась.

– Ну, пошли, Владик, – довольная его ошеломленным лицом, напомнила она и качнула бамбуковым удилищем. – Самый клев сейчас…

Они расположились за ольховыми кустами, близко подступавшими к воде. На вбитых кольях, черно отражаясь в зеркале воды, лежали дощатые невысокие мостки. А рядом морщинистой корой темнел кряжистый ствол дерева – отличная опора на заболоченной кромке берега. Место что надо. Только стали разматывать удочки – вдруг и плеснуло невдалеке. Упруго, сильно.

– Большая! – взволнованно прошептал Владик и, поскорее вытащив из банки червяка, принялся насаживать его на крючок. А червяк не так прост – никак не хотел насаживаться, извивался во все стороны, вытягивался в струнку.

Наташа, стоявшая на мостках, взмахнула удилищем, и белесая жилка вместе с наживкой и поплавком булькнула метрах в четырех от берега. Ловко! Через минуту и вторая красная шапочка замерла на воде. Владик с облегчением вздохнул и уставился на свой поплавок.

Три минуты прошло, пять… Да, если не клюет и поплавок лежит на воде, как мертвый, то надолго ли хватит терпения? Владик потер шею, отогнал от лица надоедливую мошку.

– А какая еще рыба здесь водится? – спросил он.

– Плотва, окунь…

– А караси?

– Это само собой. И налимы. Ротище во какой, что ворота.

Еще о линях вспомнила Наташа, о карпах, чьих мальков по весне запускают в озеро. Только сейчас ни одна из этих рыб почему-то не спешила отведать червяков, собранных Владиком.

– А видишь, там… – Владик указал в сторону, где ярко отражалось в воде солнце. – Что это разными цветами там светится? От бензина, да?

– От него, – всмотревшись и нахмурив серпики бровей, сказала Наташа. – Загрязняют со всех сторон, кому не лень.

– Может, и рыба от этого не клюет? Ей же, наверно, неприятно. Может, и аппетит у нее пропал. А так чего бы ей не кушать. – Владик поднял банку, потрогал пальцами землю и пожал плечами. – Таких хороших червяков накопал… Вот этот – толстенький, розовый. Ишь, чертяка, прыткий, испугался, вглубь полез. А этот смелый. Спину на солнышке захотел погреть. Прожил, дурачок, всю жизнь в земле, солнышка не видел. Ну-ну, погрейся, позагорай…

Наташе бы улыбнуться забавному разговору Владика с червяками, а ока вдруг предостерегающе подняла руку:

– Смотри, смотри! Поплавок у тебя… Утонул!

Владик выронил банку. Хорошо, что не в воду. Схватил обеими руками удилище, рванул вверх, а красный поплавок отчего-то ещё глубже ушел в воду. Конец удилища согнулся дугой.

– Сломаешь! – Наташа подскочила, стала помогать. Рыбина на крючке, видно, попалась большая, не хотела поддаваться, металась в стороны.

Последние усилия – и толстый полосато-зеленый окунь шлепнулся в траву. Да, это не бычок ростом с карандашный огрызок, каких ловил Владик с отцом на море. Окунь был шире Наташиной ладони, – это даже не считая красноватого спинного плавника, стоявшего, как парус, с длинными, острыми иглами. Окунь раздувал жабры, подскакивал в траве – к нему и подступиться было страшно. Все же Наташа изловчилась, ухватила его рукой и не без труда вытащила застрявший крючок. Потом бывалая рыбачка наполнила водой прозрачный мешок, и окунь, очутившись в родной стихии, сразу успокоился, лишь шевелил розовыми плавниками, оглядывая новое жилище.

– Сейчас и ты поймаешь. Вот увидишь, обязательно поймаешь! – радуясь своей добыче, повторял Владик.

И желание его исполнилось. Через час у полосатого хозяина мешка, пойманного Владиком, появилось трое квартирантов – еще один окунь и две красноперые плотвицы. Вся троица была добычей Наташи. Теперь Владик поглядывал на ее поплавок, который вновь начал мелко подрагивать, уже с завистью. Но вскоре и Владику повезло: старожилов прозрачного домика потеснил третий окунь.

Солнце заметно сдвинулось вправо и уже высоко стояло над озером, когда за кустами послышалось металлическое бренчание и скрип. На тропинке показался велосипедист – парнишка с широким лицом, в блеклой голубой майке и с двумя удочками, привязанными к раме старенького, обшарпанного велосипеда. Колесные щитки велосипеда были так разболтаны, что, наверное, бренчали бы и на самой гладкой дороге.

Владик не сразу признал в парнишке Витькиного приятеля – Петра, как называл его Витька. Зато Наташа, кажется, спиной почувствовала, кто это. Во всяком случае, ее загорелые плечи, перехваченные лямками желтого сарафанчика, чуть дернулись, но голова оставалась неподвижной. Вид у Наташи был такой, словно уснувший на воде поплавок интересовал ее в тысячу раз больше, чем неожиданно появившийся мальчишка. Может, она вообще не оглянулась бы, но скрип и бренчание за спиной прекратились, воцарилась тишина, и тогда длинные Наташины косы вдруг описали в воздухе почти полный круг.

– Ну, чего заявился! – Лицо у Наташи было решительное, брови сдвинуты. – Другого места не нашел, да? Кати дальше!

– Понятно, – всем своим широким лицом усмехнулся Петро. – Покачу дальше. – И, оттолкнувшись ногой, он опять уселся на скрипучее седло, крутнул педали, и древний велик его, будто собираясь развалиться на части, снова затарахтел, запрыгал по узкой тропинке.

Не меньше минуты Наташа смотрела на поплавок, покусывала губы. Потом вскинула глаза на Владика:

– Помнишь, кто это?

– А тот – воланчиком на лужайке перекидывался с Витькой.

– Правильно, – почти весело подтвердила Наташа. – Он самый. Петро. Витькин дружок.

– Что-то клевать перестало. Надо свежего червяка насадить.

– Не боишься? – продолжая весело, будто с вызовом глядеть на Владика, спросила Наташа.

– Чего бояться? – Владик вытащил леску. – Ого, и червя нет. Съели…

– Петро обязательно Витьке доложит.

– Что доложит?

– Что вместе ловили… Ты и я.

– Ну и что?

– Что?.. Хотя, действительно, что? – Наташа подняла плечи, мотнула косами. – Конечно, ловили – и все. Ничего особенного… Дай-ка, тоже посмотрю – и у меня, может, съели червяка?..

Схватка с великаном

Когда Владик уезжал из дома, Зинаида Аркадьевна строго-настрого наказала ему, чтобы он регулярно сообщал о своей жизни у тети Нины и дяди Вани. И даже четыре конверта дала, на которых Владик собственноручно четким почерком первого ученика школы написал свой городской адрес и по бледным крапинкам в нижнем углу аккуратно вывел цифры их почтового индекса.

Эти готовые к отправке конверты с рисунком голубого космического корабля были очень красивы, а предстоящая поездка так радовала, что Владик горячо пообещал маме:

– Как приедем, в тот же день обязательно напишу!

– Так-то быстро ни к чему, – заметила Зинаида Аркадьевна, – а дня через три непременно отправь письмо. А то с Татьяной сплошное волнение, да еще за тебя переживать – разве хватит тут нервов!

Обещать-то Владик обещал (он же был послушным мальчиком), но вот уже прошла неделя, как живет здесь, а письмо пока не отправлено. Нет времени. Да и столько всяких событий – где тут вспомнить о письме! Впрочем, в тот день, когда с Наташей возвращались с рыбалки и он с гордостью нес целлофановый мешок, в котором любой встречный мог видеть почти с десяток плотвичек и окуней, Владик подумал, что обязательно напишет домой письмо. Разве не приятно будет папе, маме, да и Тане (она уж, наверно, совсем одурела от своих учебников и репетитора) прочесть о его рыбацких успехах!

Однако в тот день написать письмо Владик не успел – чистили с Наташей рыбу, собирали на кустах ягоды, обедали, потом всем отрядом пошли купаться.

А вечером разговаривали с дядей Ваней и смотрели фильм по телевизору. После фильма, хотя было еще и светло, Владик, разбуженный Наташей до солнышка, так захотел спать, что едва доплелся до кровати.

На другое утро отправились в патрульный обход, и вот тут-то обнаружили, что все их щиты бесследно исчезли. Ребята расстроились, приуныли. Толик предлагал привести к месту происшествия, к опушке березовой рощи, где они нашли углубление от вырванного кола, соседскую овчарку, чтобы она взяла след преступника. Но всезнающий Сережка сказал, что овчарка Толиного соседа беспородная, а может, и не овчарка вовсе, и вообще, как она сможет взять след, если злоумышленник никакой своей вещи не оставил? Хотя бы носовой платок или ботинок. А то ничего – пусто.

Даже целый «склад» пустых бутылок от ситро, обнаруженный вскоре Толиком в кустах, не мог утешить ребят. Какие хорошие были щиты! Так нет, вырвали, утащили! Чем помешали? Кому?

Щит у ручья тоже был уничтожен чьей-то злодейской рукой. На этот раз здесь, у ручья, ребятам пришлось немного понервничать. Двухметровый; здоровенный мужчина (ему бы не ведра, а бочки таскать!), по пояс голый, с волосатой грудью, в черных спортивных брюках, мыл свою огромную сиреневую «Волгу» на самом берегу ручья. Задние колеса чуть ли не в воде были.

Вначале на сердитые замечания патрульных хозяин машины и внимания не обратил. А потом чуть не во всю глотку заорал, чтобы убирались подальше, «указчики сопливые». Только что не заругался: видно, все-таки зеленые повязки и присутствие девчонки в наглаженной блузке удержали его от самых крепких выражений.

– Вы не посылайте и не орите! – побледнев, твердо сказал Егорка. – А грязнить ручей все равно не позволим!

– Это кто не позволит мне! – снова загремел великан с волосатой грудью. – Вы, сопливая команда, не позволите? Да я вам ноги повыдергиваю! Штабелем сложу!

– Руки коротки! – не дрогнул Егорка, лишь сильнее побледнел. – Уезжайте, откуда приехали. Это наш ручей.

– Советский! – звенящим от волнения голосом поддержала брата Наташа. – Народный. Он должен быть чистым. Это же природа. Она мать всем людям. А вы…

– Ты, девочка, сильно речистая, – чуть сбавил тон мужчина. – Что такое природа, мы и сами разумеем. Читаем газеты. Так что шагайте себе дальше, ребята. Ничего с вашим ручьем не сделается.

Но «шагать дальше» патрульные не собирались. Отступить, спасовать перед этим вредителем? Не дождется! Ладно, не желает убираться со своей машиной, тогда хоть на несколько метров пусть откатит ее от ручья.

Может, «вредитель» опять дошел бы до крика и ругани, но тут Сережка, вынув блокнотик и шариковую ручку, с очень серьезным видом стал записывать номер машины, а Наташа совсем доконала великана.

Владик ушам своим не поверил, когда она проговорила:

– Будьте добры, назовите, пожалуйста, вашу фамилию и адрес.

Хозяин сиреневой «Волги» поморгал, плюнул в сердцах и, ничего не ответив, полез за руль. Машину он отогнал метров на тридцать. Наташа даже рукой помахала ему:

– Достаточно. Хватит.

– Испугался! – довольно хихикнул Толик.

Футбол

Известие об уничтоженных щитах, как ни странно, не очень опечалило Ивана Петровича. Как и всегда, он лежал на кровати лицом кверху. И хотя щеки его, не бритые со вчерашнего дня, были бледны больше обычного и на вид он казался усталым, но рассказ ребят выслушал с неослабным вниманием.

– Я, ребятишки, так думаю про это, – сказал он, прикрыв один глаз, а другой нацелив на кругляшок солнечного зайчика в углу потолка, – значит, есть такие, кому наше обращение к человеческой совести сильно не по нутру. Не могут они видеть этого. Потому не могут, что совесть свою не совсем еще загубили.

– А нам из-за их совести – снова щиты рисовать? Ух, изловить бы! – Егорка стукнул кулаком по столу. Солнечный зайчик вверху, отраженный водой в стакане, запрыгал, затрясся.

– Слова такие же будем писать? – спросила Наташа. – Про красу, про здоровье?

– А плохие разве слова? – Не меняя положения головы, отец скосил карие, запавшие и все же веселые глаза на дочку. – Оттого и разорили наши щиты, что слова на них – прямо в цель.

Егорка угрюмо посмотрел на застывший в углу зайчик.

– Не в словах дело. Щиты, которые раньше вбивали, тоже кто-то поломал.

– Да, – вздохнув, согласился отец, – тоже поломали.

Владик вспомнил ребят из Каменного Лога, как заставляли его расстреливать из рогатки стекла, и сказал:

– Может, это какие-нибудь хулиганы? Специально.

– Нет, – Сережка решительно замотал головой, – такое не посмели бы. Природа – государственное дело. Даже законы приняты по охране природы. В Конституции записано.

– Мы еще крупней напишем! И вобьем крепче! – сказала Наташа. – Чтобы не смогли и вырвать!

– Ребятишки, – поддержал ее Иван Петрович, – а правда, чего носы повесили? Это же здорово – где-то враг затаился. Но он трусливый. И подлый. И боится нас. Дело-то, видите, какое наше – в самой Конституции записано. Правильно ты, Сережка, сказал: государственное дело.

– Папа! – вдруг радостно захохотала Наташа. Ты бы видел, как этот волосатый испугался! Скорей – за руль, и от ручья, от ручья! На километр укатил бы, да я пожалела, остановила.

Толик подхватил:

– Он, наверно, подумал, что в газету про него напишут!

Иван Петрович тоже засмеялся:

– Вот, ребята! Вот, вот! Гляди, какие мы сильные! Двухметровый мужик испугался. И то правда – и в газету напишем. И до районного Совета доберемся! Мы такие! Голыми руками не возьмешь!

– Вань! Вань! – в дверях показалась баба Катя. – Ты чегой-то шибко разошелся, сынок. Ночью спал плохо. Как бы худа не было. Вы бы, ребяты, побегли на улицу, побавились бы там.

Видно, Иван Петрович и в самом деле притомился, слушая рассказы ребят.

– Ну, побегайте тогда, а я подремлю. И не забудьте: в пять часов великий футбол по телеку – тбилисское «Динамо» – «Шахтер».

Побегать – это сколько угодно. Солнышко так и звало, манило на улицу.

Пока Егорка поддувал во дворе камеру футбольного мяча, Владик успел посмотреть на последней странице газеты «Известия» карту погоды. И, точно как отец, вслух удивился:

– Ай да Москва! Двадцать три градуса! В Афинах столько же и в Лиссабоне.

– А Лиссабон где? – отправляя в рот ягоду крыжовника, простодушно спросил Толик.

– В Португалии. Где же еще быть ему!

В ответе Владика сквозило превосходство, и Егорка, надежно засунув перевязанный сосок камеры под футбольную покрышку, усмехнулся, словно бы говоря: «В географии ты силен. А посмотрим, как на поле…»

– В футбол играешь? – спросил он.

Минуту назад, познакомившись с температурами в европейских столицах, Владик вспомнил отца и тотчас вновь вспомнил о том, что до сих пор не написал домой письма. Он даже подумал – не заняться ли этим сейчас? Но когда Егорка поинтересовался, да, похоже, с насмешкой, играет ли он в футбол, Владик о письме сразу забыл.

– Немножко играю, – ответил он.

У озера, на луговине, стояли сбитые из жердей настоящие, хотя и без сеток, футбольные ворота. Но тащиться туда по жаре не хотелось, и Егорка решил погонять мяч тут же, в проулке. Вполне подходящее место. Машин – в час одна проедет, а людей, что вправо гляди, что влево, – ни души. Ну, а куры не в счет. Хоть и глупой птицей считают курицу, но еще неизвестно – так ли это. Глазасты, сметливы, быстры. Стоит петуху отыскать червяка, только призывно скажет: «Коко!» – со всех ног несутся. Вот тебе и глупые! И захочешь нарочно мячом попасть – не получится, вмиг разлетятся.

И когда в проулке между домами и палисадниками, которые ограждали разномастные заборы, застучал и запрыгал звонкий мяч, стая соседских кур под предводительством огненно-рыжего, гривастого петуха безропотно и мудро покинула опасную территорию.

Игрой городского родственника Егорка остался доволен. А если быть откровенным, то немножко и позавидовал. С мячом Владик бегал быстро, толково, и задержать его, отобрать мяч было не просто. И бил он хорошо, с обеих ног. Толик, стоявший на воротах, ограниченных краем пыльной дороги и воткнутой на лужку палкой, в считанные минуты пропустил после его ударов четыре гола.

Вот тебе и пятерочник! Егорка, относившийся к своему дальнему родственнику все эти дни с настороженностью, как-то сразу оттаял и, что уж совсем на него было не похоже, после четвертого забитого мяча пожал Владику руку.

– Молоток! За школьную команду выступаешь?

– Нет, просто во дворе гоняем. У нас хорошая площадка. А зимой лед заливают, чтобы в хоккей постукать.

– Тоже хорошо, наверно, играешь?

– А кто сейчас в хоккей не умеет! Надо новые коньки покупать. Старые уже малы стали…

Владику такой разговор был слаще Наташиного пирога с малиной. Уж какой день ходит он с ребятами, играет, купается, вроде и в компанию свою приняли, как равного, а все же холодок какой-то, настороженность нет-нет да и ощущал.

Спасибо заботливой хлопотунье Наташе – не оставляла Владика без внимания.

И вот – первый настоящий, уважительный разговор командира, не скорого на похвалу и доброе слово Егорки. Сдался наконец. Признал. А про Наташу и говорить нечего – такими глазами смотрит, точно влюбилась без памяти.

– Теперь я на воротах встану! – заявила она. – Ты не обижайся, Толик, но вратарь из тебя неважный… Вот домой только сбегаю, блузку сниму.

Толик и не думал обижаться. Восхищенно проводив взглядом Наташу, скрывшуюся и калитке, он с гордостью сказал:

– Она не пропустит! Как кошка бросается. Вот увидишь!..

Появились они одновременно – Наташа, выбежавшая в дешевеньких серых джинсах и полосатом свитере с закатанными рукавами, и приземистая легковушка в конце проулка – важная, неторопливая, дымчатого цвета.

Хотя машина и не частый гость на этой узенькой, почти деревенской улице, но и не такое уж великое чудо, чтобы забыть о футболе и пялить на нее глаза. Однако Егорка, поставив ногу в потертом ботинке на лежавший в траве мяч, смотрел на степенно приближавшуюся машину не отрываясь, с нахмуренным лицом. И Наташа, словно забыла о том, что собиралась сменить Толика на воротах, – тоже замерла у калитки. Тогда и Владик узнал эту дымчатую «Ладу» с лучиком антенны сбоку от широкого лобового стекла. Машина Витькиного отца. Точно. А вон и сам Витька. За рулем – важный, глыбистый папаша его, а рядом – сынок. Ишь, доволен, сияет, как юбилейный полтинник, рот до ушей. А когда машина поравнялась с застывшими ребятами, он и язык еще показал.

Егорка крепче придавил ногой упругий мяч. Шарахнуть бы изо всех сил по стеклянно-лаковому заду!

А Витька аж выворотился на сиденье – все глаз с ребят не спускает, в глупом счастье своем купается.

Так и смотрел он, пока машина не свернула в голубые, тесовые ворота Федоринского двора.

– Завтра в город с Федориным покатят, – сказал Егорка. – Клубнику, малину, потом груши на базар повезут.

– Еще на одну машину, что ли, копят? – хмуро, не по-детски серьезно спросил Толик, который с трех лет жил без отца со старшей сестрой и больной матерью, часто лежавшей в больнице.

– У Витьки второй телевизор, на кухне поставили, – сказал Сережка. – Недавно сам удивился: прохожу вечером мимо – у них окно в кухне голубым светится. Только потом понял, когда свет замигал. И музыку было слышно.

– Теперь в туалете еще поставят! – Егорка сплюнул и сильно поддал мяч ногой. – А ну, кто на воротах хотел становиться? Держись, Натаха! Мы с Владиком шутить не любим. Бьем – аж штанги трещат!