Текст книги "Приключения послушного Владика"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Допрос

Так вышло, что в той же самой кухне с телевизором, где Витька недавно допрашивал взятого в плен Толика-Кролика, теперь в роли допрашиваемого оказался он сам.

Правда, Витька не сидел на табуретке возле мусорного ведра. Привалившись к подоконнику, он с довольно независимым видом хрустел поджаристой хлебной соломкой и поначалу даже насмешливо поглядывал на отца:

– Наслушался! Поверил! Мне этот Кролик – до лампочки! Было бы с кем связываться! Дохляк!

– Чего ж тогда колотил его? – внимательно и словно по-новому разглядывая сына, спросил Кирюшин. – Было же такое, колотил?

– Так его мизинцем тронь – уже вопить начинает. Как девчонка! – Витька фыркнул и взял из пачки новую соломку, сунул в рот.

– Вижу, какой у тебя мизинец! – закипая неожиданным гневом, сказал отец. – Откормился на сладких булках! Что кулак, что ряшка!.. Тебе, дураку здоровому, заняться больше нечем? Мальчонку лупит! Чтобы люди пальцем показывали, жаловались мне! Что он тебе сделал? За что бьешь?

Очередную румяную палочку Витька лишь надвое разломил – с хмурым и обиженным видом снова положил на стол. За что бьет? А откуда он знает? Невзлюбил просто рыжего Кролика. За что? Что мимо дома ходит. Что в Егоркиной компании. Что в одном с Наташкой классе учится. Но отцу ведь не скажешь этого, смешно! Ишь, разошелся! С чего это?

– Нечего ответить? – Кирюшин в упор продолжал разглядывать сына. – Хорош! Герой! Эх-х! – тяжко вздохнул он. – Вырастил, называется! Мечтал: утеха и помощь будет, продолжатель. Работал, в дом нес, радовался. А чему радоваться? Зачем все это? – Василий Степанович ткнул пальцем в телевизор. – Мотоцикл собирался тебе покупать.

– А разве… – Витька закусил губу. – Ты же обещал. Говорил: как выручим за ягоду…

– Говорил да забыл! Мотоцикл ему! Соплив еще! И за что, спрашивается, за какие такие славные дела?.. Сказывали мне, будто мальчонку-то из-за галстука пионерского побил. Так было? Да не крути, смотри в глаза, отвечай!

– Ерунда это! – не моргнув, выпалил Витька. – Какое мое дело! Ходит в галстуке, пусть ходит.

– Ну, гляди, – Василий Степанович с угрозой постучал костяшкой согнутого пальца по столу. – Голову сниму. Еще какие-то там щиты поломали. Опять на тебя показывают. Виктор, это что же такое?

– Все – на меня! – с дрожью и слезой в голосе сказал Витька. – Я и знать ничего об этих щитах не знаю. Умники! Природу охраняют! Только из-за бутылок и ходят! А взъелись на меня. Придумывают ерунду всякую.

– Но придумывают отчего-то.

– От зависти. От зависти все. Что у нас дом лучше всех, машина, цветной телевизор.

Кирюшин насупился, с минуту смотрел перед собой.

– Верно, от зависти много зла. А ведь все, все – этими вот руками. – Он положил на стол свои большие, с растопыренными пальцами руки. – Все ими. Каждая доска, каждый гвоздь.

Витька, довольный, что отец, кажется, оставил его в покое, взял сладкую соломку и осторожно, без хруста, откусил маленький кусочек. Ничего, пошумит отец, перестанет. А мотоцикл все равно купит, куда ему деньги девать!

Но рано Витька обрадовался. На другое утро, еще до работы, Кирюшин зашел в сарай, чтобы подобрать подлинней жердь: одна из веток под тяжестью налившихся груш того и гляди обломится. Начал Василий Степанович перекладывать жерди и тут под стенкой в углу заметил фанерные листы. Три листа, кажется. Откуда такие? Кирюшин не поленился, пролез в угол. Повернул к себе лист и прочитал: «Человек! Ты – сын природы. Будь добрым к матери-природе. Храни ее дивную красу и здоровье».

Помрачнел Кирюшин. Лицо сделалось будто грозовая туча. Крепкими зубами прикусил губу. Из сарая он прошел в дом, по рыжей ковровой дорожке, не сняв ботинок, шагнул в комнату сына. Витька еще спал. Губастый, темнобровый, разомлевший, из-под смоляных, длинных кудрей розовая мочка уха виднеется.

Вот это розовое ухо Василий Степанович и ухватил толстыми пальцами. Витька скривился, ойкнул, в страхе раскрыл глаза.

– Бо-о-ольно!

– Вставай! – И отец еще больнее сделал: потянул за ухо вверх, – поднимайся, мол.

Даже слезы у Витьки выкатились. Опустил на пол ноги.

И так, ничего не говоря, не отпуская горевшего огнем уха, Кирюшин и вывел лохматого, босого Витьку во двор. А там и до сарая – недолгий путь.

– Читать умеешь? – сказал Василий Степанович и несильным подзатыльником втолкнул сына в распахнутую дверь сарая.

А вечером, придя с работы, Василий Степанович вновь увидел согнувшуюся под тяжестью груш ветку дерева. Собрался было пойти в сарай – поискать жердь, но не пошел: «Да черт с ней, пусть ломится».

Телеграмма

Не зря Владик опасался – все-таки пришла телеграмма. Правда, из нее пока ясно было лишь то, что Нина Михайловна на следующий день, к 20.00, должна явиться на телефонный переговорный пункт.

Владик немного повеселел: может, и не придется уезжать сейчас, может, погостит до начала учебы? Если, конечно, поездка к морю сорвалась. Но почему сорвалась? Не из-за того ли, что сестра не поступила в институт? Жалко. Хоть и боится она крови, но ведь – институт!

Владик сразу решил, что пойдет с тетей Ниной на переговорный пункт. Но, оказалось, туда собрались идти и Наташа с Егоркой. А потом за компанию к ним охотно присоединились и Сережка, и Толик. В общем, снова весь отряд.

– Отряд неразлучных! – пошутила Нина Михайловна. – Как будете расставаться-то, когда Владик уедет?

– Да пусть едет! – сказал Егорка. – Плакать не станем. Сестрица, может, слезу горючую прольет.

Наташа посмотрела на Егорку, повела плечом:

– И пролью! Это вы такие бесчувственные. Бегемоты толстокожие!

Владик слушал ребят и улыбался. Вот они какие – настоящие друзья! А что Егорка так говорит – это слушай, да разумей иначе. Никто же не просил его идти на переговорный пункт – сам захотел.

На почте у двух кабин, на стекле которых красными буквами значилось: «Междугородний телефон», ждали недолго.

Нина Михайловна в тесную кабинку вошла вместе с Владиком. Туда же втиснулась и Наташа.

Этому никто и не удивился: как же без нее, раз слезу собирается пролить!

В кабине было жарко, просто дышать нечем. Это только Наташа могла добровольно пойти на такое мучение. К тому же на линии что-то не ладилось. В трубке слышался треск, голос несколько раз пропадал. За пять минут разговора и минуты как следует не говорили. Нина Михайловна то и дело кричала в трубку: «Что? Алло! Повтори! Не слышу!..» Все же главное Владик понял: его требуют домой. И поедет он послезавтра. Нина Михайловна, обливаясь потом, трижды объяснила маме, что через два дня главный инженер завода собирается ехать тем же поездом. «С ним Владик и приедет. Слышишь меня, Зина? С ним и приедет. Номер вагона в телеграмме укажу. Встречай. Поняла?.. Владику даю трубку!»

Он только и услышал: «Владик, сынок, я очень…» – снова что-то затрещало, пискнуло, и тишина наступила, будто провод оборвался.

– Ну и поговорили! – вытирая платочком красное лицо, покачала головой Нина Михайловна. – Будто с Марсом. На днях из Хабаровска звонили – ну что в соседней комнате, так хорошо было слышно, а тут… И о Тане ничего не спросила… Вот так, Владик: придется отправлять тебя.

– Ничего, на следующее лето приедет, – мужественно сказал Егорка.

На другой день ходили на озеро, купались, играли в футбол. Егорка с Владиком на картофельном рядке осторожно подрыли два самых больших куста – смотрели, как сгруппированы в земле клубни.

День прошел, как и другие дни, – шумно и весело, и тем не менее Владик все время помнил: завтра уезжать.

А утром, тихонько скрипнув дверью, в горенку заглянула Наташа. Увидев, что Владик лежит, устремив печальный взгляд в потолок, она вошла – свежая, румяная, в знакомом Владику нарядном фартуке.

– Не спишь? – Она присела на кровать, понимающе улыбнулась: – Не хочется уезжать?

– Не хочется, – признался Владик. И, подумав, сказал: – Я, когда ехал сюда, так радовался! Не потому даже, что к вам еду. Я же тогда не знал вас. И тебя не знал, и Егорку совсем не помнил… Просто получилось так. Из-за ребят. Всякие во дворе ребята. И плохие. Особенно Васята. Ух, противный!.. Противный, а я почему-то сдружился с ним. Ну, и с другими… Знаешь, Наташ, – сказал Владик шепотом, – я даже курил с теми ребятами. И вино пил.

– Ты?! – не поверила Наташа.

– Ага. А потом так захотелось куда-нибудь уехать! Не хотел больше с ними… А здесь вот очень привык к вам. Привык, что даже уезжать не хочу. Прямо до слез.

– И я привыкла, – печально сказала Наташа. – Ой, что это мы! Правда, заплачем… Владик, мне твоя помощь нужна. Приходи на кухню.

– Воды принести?

– Орехи будешь молоть. Колбаски делаю. Учти: сама делаю. Таню угостишь. Папу с мамой. Только бы вышли хорошо…

Егорка целое утро изводил сестру:

– И попробовать не дашь? Все Владька увезет? Я тебе это припомню!

Но в обед одна из двух толстеньких шоколадных колбасок лежала на тарелке, и Егорка смог лично оценить кулинарные способности сестры. Досталось по кусочку и Толику с Сережкой. Толик понюхал, откусил и, поглядев на Владика, спросил Наташу:

– Он орехи крутил?

– Тебя же не было, – качнула косами Наташа. – Спишь долго. Зарядку сегодня делал?..

Вот и третий час. Как время бежит! Скоро тетя Нина придет. Обещала пораньше прийти. Владик посмотрел на свою большую дорожную сумку, стоявшую на полу. Собрана сумка. Даже ремешок застегнут. Егорка застегивал. А в кармашек зеленую повязку положил.

– На память. А приедешь другим летом к нам – возьми ее. Опять патрулировать будем.

Эх, был бы у Владика в городе такой друг!

– Егор, – сказал Владик, – если я какие-нибудь части к велосипеду достану, то в посылке пришлю.

– Теперь уж, наверно, не успеешь. Мы же сегодня в город собирались. Завтра с Сережкой поедем. На автобусе.

– Я все равно пришлю.

– Как хочешь! Но мы, Владь, и так пятое седло будем приделывать. Для тебя.

Потом вспомнили о мяче. Погоняли часик, упрели изрядно и пошли мыться к колонке. А вымывшись и причесав Наташиным гребнем блестевшие чубы, ежики и «канадки», отправились глядеть мультики.

Каждый из них уже не один раз, забыв про все на свете, наблюдал ошеломляющую погоню глуповатого волка за беспечным и удачливым зайцем. И на этот раз в комнате, где у стены, напротив дяди Ваниной кровати, стоял телевизор, то и дело раздавались такие взрывы хохота, что баба Катя, резавшая для салата помидоры и огурцы, и сама, светлея лицом, морщила в улыбке увядшие губы. Но не удаче ловкого зайца дивилась баба Катя, а тому, что среди голосов хохотавших слышала она и хрипловатый басок сына – Ивана.

Отъезд

Забавная штука – мультики, но то, что произошло в следующую минуту в действительности, было куда удивительнее любых мультиков. Погасла на экране голубоватая точка, и тотчас с улицы послышался длинный сигнал машины.

– Инженер?.. За Владиком приехал? – подскочила к окошку Наташа. – Почему так рано?

Егорка, поспешивший к другому окошку, откуда видно было лучше, вдруг нахмурился, буркнул:

– Какой инженер! Кирюшина машина. Пьяный, что ли, тоже – ворота перепутал. Федорин дальше живет.

– Кирюшин? – переспросил дядя Ваня. – А ну, Егор, выйди посмотри.

Открыв калитку, Егорка за стеклом дымчатой «Лады» увидел и насупившегося Витьку, и Петра, сидевшего сзади.

– К тебе, к тебе. – Грузный Кирюшин вылез из кабины. – Отец не спит?

– Не спит, – с трудом выдавил Егорка.

– Ну-ка, пройду к нему.

Василий Степанович скрылся в доме, и Егорка не знал, что ему делать и что думать. Витька со своим дружком продолжали молча сидеть в машине. Калитку Егорка все же решил не закрывать, но и торчать в ней гвоздем – тоже смешно. Как под прицелом. Лучше посмотреть, зачем Витькин батька пожаловал.

На крыльце Егорка столкнулся с ребятами, выходившими из дома.

– Папа сказал, чтобы во дворе пока побыли, – объяснила Наташа.

– А он где? – спросил Егорка.

– Там у папы.

Шпионить Егорка считал позорным. Но сейчас желание узнать, что же такое происходит, буквально распирало его. В тот раз зачем-то приходил этот Кирюшин, а теперь вот прикатил на машине с сыночком своим. Прямо заговор какой-то. Егорка на цыпочках подошел к двери и, даже не прикладывая уха, не напрягаясь, услышал все, что в это время говорил Кирюшин.

– Спасибо тебе, Иван. От сердца говорю. Лупцевать сначала хотел. Да будет ли, подумал, толк? Это, видно, не по сегодняшним временам наука. Привез его, оболтуса. Может, лучше так. Пусть вместе, как ты говорил. Собрал тут кое-что для вашей машины. В область вчера ездил. Погляжу, помозгуем. Что ты-то скажешь? Так делаю?

– Все так, Василь, – донесся голос отца. – Да что долго говорить, открывай ворота, заезжай. Когда вместе, дружно когда – это же хорошо…

Егорка поспешил отступить в глубь коридорчика. Выйдя на крыльцо, спрыгнул с верхней ступеньки.

– Ну, братцы, оглянувшись на машину за воротами, вполголоса произнес он, – не поверите! Витьку-то, как пленника, привезли. Чего-то натворил он. Кирюшин лупцевать его хотел…

Других новостей Егорка не успел сообщить – на крыльце показался приземистый, широкоплечий Василий Степанович.

– Где тут молодой хозяин? Пошли, Егорий, ворота открывать. Багажник мне разгрузить надо.

Давно настежь не раскрывались ворота. Заскрипели тяжело, где-то треснуло.

– Петли надо смазать, Егорий. Крапиву повыдергивай. Да с корнем ее, лопатой. Эк, разрослась!

Витька-барин так и не открыл дверцу. На территорию Егоркиного двора въехал на машине. Но что правда, то правда: сидел, не развалясь, не оттопырив губы. Видно, и он не представлял, как держать себя со своими недавними врагами, что говорить.

За Витьку сказал Кирюшин:

– Принимайте, ребята, подмогу. Что было там промеж вас, чего не было – вспоминать не будем. Я за ихнюю дурь и вредность попрошу вашего прощения. Как, Егорий?

Егорка только плечами пожал. Растерялся командир. У него просят прощения! И кто? Взрослый! Опять, выручила сестрица. Ясным взором посмотрела на Кирюшина.

– Мы, вообще, не против. Если по-хорошему, то мы очень даже рады. – И покосилась на Витьку за стеклом.

– Ну, разумница! – похвалил Василий Степанович и, обращаясь к сидевшим в машине, сказал: – Что, ребята, прижухли? Музыки ждете?

Витька наконец вылез на белый свет и, как ни старался изобразить на своем лице, что ему дескать папашина мирная затея до лампочки, но скрыть смущения все же не мог. А Петра, как видно, не очень беспокоила выражение его лица.

– Здорово! – сказал он всем и похлопал рукой по багажнику. – Четыре седла привезли. Если требуется, могу и свой драндулет развинтить. В нем и так половины гаек не хватает.

В тот момент именно такие слова и нужны были. Через пять минут в сарае, на Егоркином верстаке, выросла груда седел, цепей, зубчаток с педалями, обрезков труб, втулок, болтов, шпонок. Вот так богатство! Все это рассматривалось, ощупывалось, горячо обсуждалось. Егорка, не боясь испачкаться, взял кольцо цепи, широко развел руки и принялся что-то растолковывать Витьке. А Сережка просил Петра подержать зубчатку, сам же тянулся за второй.

Был здесь и Кирюшин. Стоял, внимательно рассматривал Егоркин чертежик, щурился, хмурил широченные брови.

– Вроде и не хитрое дело, – постучав болтом по щитку и прося внимания, сказал Василий Степанович, – но помозговать придется. Этот чертежик, Егорий, как я понимаю, устарел. Но домой возьму, погляжу еще. – И Кирюшин положил листок в карман. – Сколько, значит, у нас седел? Шесть?

– Еще у меня, – сказал Петро. – Велик старый, а седло еще крепкое. Послужит.

– Семь, – подытожил Кирюшин. – А надо сколько?

– Семь. Как раз, – сказал Витька. – Послезавтра вернется Эдька из лагеря.

– Значит, надо восемь, – словно ставя точку, сказал Егорка. – Вот Владя на будущее лето снова приедет. Ему – тоже.

– Добудем и восьмое, – кивнул Василий Степанович. – Заказ ясен. Отсюда и весь расчет… Лучше, наверно, так: четыре места рабочих, четыре для отдыха…

В дверях показалась Нина Михайловна. Подивилась на такое многолюдное собрание, улыбнулась. Поманила дочку:

– Через двадцать минут – ужин. Владику ехать скоро. Не забыли?

– Помню, – вздохнула Наташа. – Помочь тебе?..

Егорка улучил момент – достал с полки газету и сказал Витьке:

– На пару слов… – Развернув газету, показал черный пакет из-под сахарного песка. – Твой? Честно!

Витька крякнул, снизу вверх взъерошил смоляные кудри волос.

– Здорово испугались?

– Значит, твоя работа. Когда выследил?

– Случайно. Вижу: со станции идете. Ну, и я – за вами. Сам виноват: я за деревом стоял – все было слышно.

– Так. Значит, и шиты…

– Ну, сказал же батя – чего вспоминать?

– Ух-х! – скрипнул зубами Егорка. – Ладно, не будем…

Все хорошо, интересно, просто здорово все. Да не очень вовремя. Пришла Наташа и объявила:

– Василий Степанович (ох, уже и по имени-отчеству узнала!), будете с нами ужинать? Сейчас. А то Владику скоро на поезд.

– Спасибо, разумница, сказал Кирюшин. – В другой раз если. Тоже засиделись… Так, ребята, я все это нарисую, посчитаю и покажу завтра. А там, как говорится, и начнем помаленьку…

Только Кирюшин отъехал, только сели к столу, еще одна машина замерла у ворот – зеленый служебный «Москвич» главного инженера завода, где работала Нина Михайловна.

Заминка произошла, когда решали, кто поедет провожать Владика.

Тетя Нина – это ясно. Но остается еще свободное место.

– Чего же будем от ребят отрываться? – сказал Егорка. – Здесь простимся, дома.

Так и решили. А место пусть будет свободное.

Владик с грустью подержал худую руку дяди Вани и лишь сумел проговорить:

– Выздоравливайте, пожалуйста.

– Будь сделано! – улыбнулся Иван Петрович и добавил: – Помни нас. Приезжай.

Потом с бабой Катей Владик простился, все приветы ее обещал передать. У калитки пожал руку Сережке, Толику, выдержал крепкий хлопок Егоркиной ладони. А Наташа хотела протянуть руку и вдруг сказала:

– А мама как же, одна будет возвращаться? Я тоже поеду.

– Так бы сразу и говорила! – засмеялся Егорка. – А то и слезы не успеешь пролить.

Обошлось без слез. Когда поезд остановился и проводница восьмого вагона сошла с подножки, Наташа обняла Владика и поцеловала в щеку. А что особенного? Родственник же!

– Письмо напишешь?

– Сразу же.

– Точно?

– Вот увидишь.

– Владь, ты – хороший. Ты, может быть, самый хороший мальчишка.

Владик расцеловался с тетей Ниной и поднялся на подножку.

– До свидания, груздик! – помахала тетя Нина рукой.

Самостоятельность

Еще в машине главный инженер не очень понравился Владику. Сидел он прямо и совсем не поворачивал бритой, без единого волоска, головы. Обращался только к шоферу.

В купе он снял пиджак, повесил его на плечики и лишь тогда внимательно оглядел доверенного ему Владика.

– Ну-с, молодой человек, как прикажете располагаться? Нижнюю полку по лотерее станем разыгрывать?

– Что вы! – замахал рукой Владик. – Мне на верхнюю очень хочется. А вы – здесь.

– И я могу быть спокоен? – спросил инженер. – Как-никак, в роли ответственного лица выступаю. Шеф.

– Да я уже ездил на второй полке! (Сколько раз ездил, Владик уточнять не стал.) И ничего. Запросто.

– Они теперь такие! – смешливо сказал горбоносый старик в подтяжках. – Все им теперь нипочем, все на свете им запросто!

Старик Владику понравился. Веселый. Шашки – на столике. Утром наверняка предложит сразиться. Вошла проводница – принесла белье.

Владик протянул рубль и сказал:

– Я сам постелю.

– Ишь, сам! – хмыкнула хозяйка вагона, но возражать не стала: сам так сам.

И Владик, забравшись на полку, не мешкая, принялся за дело. Вполне прилично вышло, не хуже, чем у шефа-инженера.

Не ошибся Владик: утром старик расставил на черных клетках картонки голубые и белые шашки и подмигнул снизу Владику:

– Слезай. Спал, как богатырь. Поглядим, что за игрок.

Владик и здесь не подкачал. В трех партиях из пяти вышел победителем. Не пощадил он и шефа. С помощью нехитрой ловушки снял с доски сразу три шашки и в дамках к тому же оказался.

– Сушите весла! – хохотнул старик.

– Действительно… – главный инженер потер в смущении бритую голову. – Вылезет вот такой из-под стола, пропищит: «Давайте сыграем» – да и оконфузит при всем честном народе.

Старик в подтяжках с удовольствием потирал руки:

– Все правильно! Смена идет! За это самое и до Берлина дошагали.

Совсем нос задрал Владик. Смена! Пуп земли! И как мог, без устали доказывал свою взрослость, самостоятельность. Ходил старику за водой, включал радио, гремевшее под потолком веселыми маршами, собрал и отнес проводнице постельное белье…

Но вот и знакомый вокзал за окном, длинный перрон, встречающие с цветами, носильщики в фартуках, с бляхами на груди. Вагон остановился; вместе с пассажирами, нагруженными чемоданами, пузатыми портфелями, сетками, Владик медленно подвигался по узкому коридорчику и наконец увидел маму. Она протянула к нему руки, обняла, прижала к себе и… кончилась его самостоятельность.

Сынок, да ты подрос! Загорел как… А на лицо будто похудел. Конечно, похудел. И шейка вытянулась. Как там питался? Кормили хорошо? Вовремя? Ты про еду в письме не написал. Ну, ничего, откормлю, отпою.

В троллейбусе мама усадила его рядом с собой, на первой скамейке для пассажиров с детьми, снова обняла.

– Господи, как соскучилась! Чуть не до света сегодня проснулась…

Лишь на третьей остановке Владик смог задать вопрос, ответ на который очень хотел услышать.

– Таня в институт поступила?

Мамино лицо посерело, губы сомкнулись.

– До сих пор не могу опомниться… По конкурсу не прошла… Такое горе…

Когда приехали и Владик не без волнения поднялся знакомой лестницей на четвертый этаж, открыл дверь, то и вправду ощутил какую-то гнетущую тишину, царившую в квартире. Сестра была дома. Она вышла из комнаты и слабо, точно больная, улыбнулась Владику, коснулась губами его щеки.

– Здравствуй. Приехал… Мама, пододеяльник я погладила.

– А простыни?

– Еще не успела.

Зинаида Аркадьевна открыла дверь в комнату дочери, увидела раскрытую на столе книжку.

– Так и есть, читала! Надо было, моя дорогая, раньше с книжками сидеть. И за хлебом, наверно, не сходила? Владика с дороги покормить надо.

– Сейчас…

– Мам, – сказал Владик, – давай я сбегаю! И погляжу на двор.

– По ребятам соскучился?

– Нет, – покрутил головой Владик, – просто не был давно. Какого хлеба купить? Я за одну минуту сбегаю.

«За минуту» – так говорится. Если даже во весь дух до булочной мчаться да обратно, то минут за восемь успеешь. Когда очереди, конечно, нет. А насчет ребят Владик говорил правду, его и в самом деле не тянуло повидаться с ребятами. Он был еще весь полон жизнью своих друзей из Егоркиного отряда. Что сейчас делают? Опять в сарае собрались? Еще бы! А Витька и Петро тоже с ними? Вот как повернулось!.. Все мысли Владика были еще там. И большой двор, зажатый между пятиэтажными домами, он рассматривал без особого интереса. Ничего нового. Те же деревья, газоны. Может, трава не такая зеленая, как была. Видно, и здесь жаркие дни стояли…

Хоть пять-шесть человек и невелика очередь, но «минутка» растянулась на четверть часа.

Да Владик, если честно сказать, и не очень спешил домой, в эту унылую и тягостную тишину комнат.

На лавочке у подъезда он увидел сидевшую со спицами в руках Дарью Семеновну – старушку из шестьдесят третьей квартиры. Хорошая была у нее память – опять назвала его «зонтиком».

– Здравствуй, зонтик! Долго пропадал. Отдохнул на пятерочку?

– Даже лучше, – сказал Владик и попросил: – Вы не зовите меня больше так. Услышат ребята – начнут дразнить.

– И верно! – удивилась Дарья Семеновна. – Что это я, старая, придумала! Прости, пожалуйста, больше не буду, не буду. Не волнуйся. А ты скажи сестренке – пусть забежит ко мне домой.