Текст книги "Приключения послушного Владика"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Граната

Кроме толстых бутербродов Егорка и Владик взяли милицейский свисток. Иван Петрович посоветовал.

– Лучше всякого оружия действует. А в случае чего, еще и кричите пострашней: «Стой! Руки вверх!»

– Это мы сумеем! – заверил Егорка. – Лишь бы злодеи явились.

Когда вышли из дома, проулок показался особенно тихим и тёмным, словно вымер. Даже несколько фонарей, горевших высоко на столбах, не в состоянии были рассеять густой черно-фиолетовый мрак.

– Задержались мы, – вполголоса, с тревогой сказал Егорка. – Может, самое это подходящее время для Витьки-злодея. Придем, а вдруг щита и след простыл.

– Как ты один не боялся? – держась поближе к Егорке, еще тише сказал Владик.

– Здесь-то чего бояться? Улица. А вот там, Владь, на лугу, у деревьев, там темнотища – жуть, как в космосе. – Егорка хотел рассмеяться, но смеха не получилось. Самому стало как-то не по себе. – Ты не трусишь, Владь?

– Мы же вдвоем, – ответил тот и, чтобы не отстать и не так бояться, взял Егорку за руку. – А мы-то найдем место? Правда, темно как. Хоть бы луна светила.

– Я знаю. Найдем и без луны.

Егорка знал. Минут через пятнадцать он остановился и шепотом сказал:

– Здесь… А вот – куст. Вынимай одеяло.

Пока Владик, поминутно прислушиваясь и оглядываясь, будто можно было что-то разглядеть в темноте, устраивал логово, бесстрашный Егорка прошел к щиту, привязал леску и, вернувшись, укрепил рядом с кустом сигнальный колокольчик.

Ребята легли, прижались друг к другу. Оставшейся половины одеяла хватило укрыться с запасом.

– Ну, плохо разве? – прошептал Егорка.

– Хорошо, – радостно ответил Владик и почувствовал, как все его страхи куда-то исчезли. Рядом был друг. Надежный друг Егорка. Владик ощущал его тепло.

– Костерок бы развести.

– Огонь же, – сказал Владик. – Видно будет.

– Понятно. Это я так. Для настроения.

– Давай будем думать, что мы лежим с тобой в засаде возле вражеского блиндажа. Ждем, когда какой-нибудь фашист выйдет. Потому что приказ нам дали: взять языка.

– Языка бы взять не мешало, – вздохнув, отозвался Егорка. – Расстелить бы возле щита петлю. Нас же двое теперь, справимся. Наступит Витька – мы бы как дернули за веревку! И готов. Навалились бы, скрутили…

– А если это взрослый кто-то, совсем не Витька?

Егорка не ответил. Не возразил. Владик прислушался. Тихо как… Но тишина не успокаивала. Наоборот – к сердцу вновь подступила тревога. Вдруг, усиливаясь, подул верховой ветер. И тотчас, плотно и широко, как море, ожили, зашумели березы. А потом шум начал стихать. С одного края успокоилось, в середине и дальше. И стало еще тише, чем было до этого.

Играть в разведчиков почему-то уже не хотелось. Прошло еще несколько минут. Владика, угревшегося возле Егоркиного плеча, начал одолевать сон. Но первым ровно и шумно задышал Егорка. Пожалуй, даже слишком шумно. А вдруг потом и захрапит? Если кто-то пройдет, то может и услышать… «Нет, – решил Владик, – не буду спать. Хороши разведчики! Не успели прийти – и захрапели». Чтобы легче было бороться со сном, стал вспоминать о доме. Что сейчас делает отец? Как что! Сейчас же спектакль показывают. Значит, у телевизора все. А Таня? Нет, мама ей, конечно, смотреть не разрешила. Самый же разгар экзаменов. Сидит, готовится. Хоть бы догадались сообщить, как там у нее дела. Его-то заставляли, чтобы сразу написал письмо, а сами…

Потом Владику пришли на ум ребята из Каменного Лога. Но думать о них, перебирать в памяти какие-то подробности ему решительно не хотелось. Что вспоминать? Как таскал книги, вино пил, расстреливал лягушку! Неужели он все это делал? Да, так и было. И совсем недавно.

«Что же я за человек такой? – с удивлением подумал о себе Владик. – И хорошее делаю, и плохое. Отчего? Всегда же говорили, что я послушный. И в школе, и дома говорили. Странно… Стоп! А может, оттого и делаю все подряд, без разбора, что послушный? Но разве можно всех слушать? А своя голова где? Чудеса какие-то! Я же не глупый, я умным себя считаю. Даже Егорка это признал. И дядя Ваня. Умный, а каких-то простых вещей не понимаю. Хотя обожди, теперь, кажется, понимаю…»

Лежа в этот необычный вечер под широким, открытым звездным небом, рядом со своим новым надежным другом, Владик, наверное, и еще бы не без любопытства порассуждал о странных свойствах своего характера, но течение мыслей его было неожиданно прервано.

Он услышал шаги. Это показалось настолько невероятным (хотя ради этого и пришли они с Егоркой), что подумал: не ветер ли снова побежал по верхушкам деревьев? Только нет, не ветер – шелестящие звуки доносились не со стороны рощи и не сверху. Еще, еще… Кто-то идет? Может, и не один?.. Гулко забилось сердце. Неужели сюда? Выламывать их щит? Или кто-то случайно, мимо идет? Владик нащупал Егоркино ухо и прошептал:

– Проснись.

– А! – встрепенулся тот.

– Тише… – Владик закрыл его губы ладонью. – Идет кто-то… Слышишь?

– Ага… Точно. Они… Как же я не услышал?

– Спал ты… Затихли…

– Ищут. – Вглядываясь в темноту, Егорка подумал, что те, неизвестные, сейчас, наверно, засветят фонарик. Самое удобное – воспользоваться фонариком.

Однако там, где несколько секунд назад кто-то двигался, было по-прежнему темно. Большой палец правой Егоркиной руки касался рифленой кнопки включения. Только сдвинуть вверх. Нет, нельзя. Спугнет. Тот или те ничего не должны подозревать. Надо накрыть их на горячем. Скорей бы уж начинали свое дело. В левой руке Егорка сжимал милицейский свисток. Ну, чего ждут?..

– Не бойся, – ощущая локтем, как гулко стучит сердце Владика, шепнул Егорка. – Мы им сейчас…

Он не договорил. Впереди задвигалось, зашуршало, и вдруг совсем рядом от лежавших ребят что-то шлепнулось на землю и с треском, как хлопушка в новогоднюю ночь, разорвалось перед их лицами.

Ни огня, ни искр, ни осколков, и все же глаза чем-то запорошило, послышался резкий горчичный запах. От страха Владик обомлел, рот будто заткнули пробкой, не мог дохнуть. И ошарашенный Егорка здорово растерялся. Свисток выронил, а про фонарик он просто забыл. Вдобавок запутался в одеяле и, когда наконец освободился, вскочил, сдвинул кнопку фонарика, то яркий луч уже никого не достал. Лишь слух еще улавливал далекий топот ног.

Потом лучик пробежал по стволам берез, осветил щит, мирно стоявший на прежнем месте. Егорка направил свет на приятеля, и фонарик в руке его задрожал.

– Ы-ы-ы… – странные, булькающие звуки зародились у Егорки где-то внутри, словно в глубине вулкана, собиравшегося извергнуть на поверхность лаву и камни.

– Ты чего? – испуганно спросил Владик. – Егорка! Ты с ума сошел? Слышишь?

Егорка обернул фонарик на себя. Лишь белки глаз блестели на его лице да сахарно сверкали зубы, оскаленные в нервном, непрекращавшемся смехе. Лицо Егорки было чернее самого черного негра Африки.

У киоска с мороженым

Утром, не дожидаясь прихода Сережки и Толика, провели самое тщательное обследование места происшествии. Оно прояснило немало любопытных подробностей:

а) граната представляла собой бумажный пакет от сахарного песка, что удостоверялось фиолетовыми буквами с обозначенной ценой: «1 кг. 78 коп»;

б) по всей вероятности, бумажный пакет разорвался в момент удара о землю;

в) граната была начинена пылевидной смесью из печной сажи, золы и горчичного порошка;

г) падение гранаты произошло в неполных двух шагах от лежавших;

д) бросавший гранату находился в шестнадцати шагах. Об этом говорит сильно примятая трава с четким углублением от каблука;

е) дальность полета увесистой гранаты свидетельствует о том, что бросавший был человеком физически сильным, а точность попадания совершенно ясно доказывает: он хорошо знал, куда метать свой снаряд.

О многом рассказал бумажный пакет, припудривший черной сажей траву. Лишь одно оставалось загадкой: кто же был этот бросавший?

– Витькина работа, – уверенно сказал Егорка, осторожно завертывая в газету «вещественные улики» – разорванный пакет с остатком черной, вонючей смеси.

Присев на корточки, Наташа ощупала след от вдавленного каблука, задумчиво поцокала языком:

– А Витька в кедах ходит. Синие кеды, еще новые. А шнурки белые.

– Ну и что? – спросил Егорка.

– След острый. Как от ботинка.

– Думаешь, ботинок у него нет? В школу один раз даже на высоких каблуках приперся. Все ребята ходили смотреть.

– А что учителя?

– Да уж что-нибудь сказали. Больше не приходил.

– И у нас в школе не разрешают, – заметил Владик.

– Ты вот на Витьку говоришь, – сказала Наташа. – Но разве докинул бы он пакет?

– Запросто! – сказал Егорка. – Витька в их классе самый сильный. Баскетбольный мяч, знаешь ведь, – тяжелый, а он его тоже метров с десяти пуляет. Сам видел.

– И как? – подняла Наташа глаза на брата.

– Что как?

– Попадает?

– Как выйдет. Может и зашвырнуть.

Наташа поднялась и, покачивая юбочкой, ступая осторожно, чтоб не запачкать сажей красные босоножки, подошла к Владику, встретилась с его настороженным взглядом и вдруг звонко, неудержимо залилась смехом. Выговорила сквозь смех:

– Представляю… лежите, приготовились… а тут… бемц!.. Бомба!

Вчера вечером, увидев черное лицо Владика, Егорка и сам не выдержал – захлебнулся нервным, каким-то утробным хохотом. Но то сам. Да еще в такую минуту. Тогда и очуметь можно было, заикой стать. А ей-то чего смешно? Сейчас.

– Сама перестанешь, – сердито сказал Егорка, – или помочь?

– Не злись, – обернулась к нему Наташа. – Как одеяло постирать, так меня просил.

– Обойдусь!

Напрасно, конечно, Егорка кипятился. И спорить нечего: эта вчерашняя история – почище любого анекдота. Облапошил их Витька. Ох, облапошил! Выследил, подстерег, гранату начинил, все рассчитал. Сейчас со своим Петром, наверно, со смеху помирают. Если только в самом деле это Витька. Но как узнать точно? Вот и улики собрал, и след нашел. А толку? Собака? А где возьмешь ее? И что она сможет? У Витьки – своя собака, Рекс, как тигр, злющий. Лая да рыка на весь поселок будет. Тем и кончится… Эх, сюда бы тех знатоков, которые следствие ведут по телевизору! Они бы уж точно раскопали.

Горько жалел командир, что мысль об арканной петле пришла ему в голову вчера так поздно. Может, сейчас бы и не гадал, не мучился. Или просто зажечь бы фонарик. Бы да кабы! Разве мог он знать…

Граната, брошенная неизвестным лицом, почему-то ни у кого не вызывала ни гнева, ни даже простого осуждения. Егорка уже досадовал про себя: надо было бы утаить эту неприятную историю. А как утаить? Если бы с ним одним это произошло – тогда легче. К тому же одеяло оказалось все испачканное, черное. И самим где-то отмываться надо было. А без мыла и пробовать нечего. Да ночью, в темноте.

В общем, анекдот получился. Еще хорошо, что соседи на улице не знают. А то и со двора не выйдешь.

И главное, неизвестно – кому физиономию за это бить. Витьке с Петькой? Но ведь доказать надо.

На следующий день видели эту двоицу. Пошли к магазину, мороженое купить. Сидят, неразлучные, на заборчике, лижут эскимо, довольны, улыбаются. Егорка сразу посмотрел на Витькины ноги. Точно: кеды синие, шнурки белые. Глазастая Наташка!

Хотелось Егорке, ах, до чего же хотелось, зуд в ладонях почувствовал, ноги просились – подойти к ним и без никаких объяснений, угроз поднять руку и… нет, не ударить по нахальным, противным лицам, а просто легонько и вдруг подтолкнуть их назад, чтобы с заборчика – кверху ногами, кувырком. А там видно будет – драка так драка. Но вспомнил Егорка отца и только вздохнул, прошел мимо, к киоску, пестревшему всяким мелким товаром за квадратами чистых стекол.

Купив пять порций эскимо и небрежно сунув в карман сдачу, он развернул запотевшую бумажку, лизнул мороженое и все-таки не удержался – обернулся к сидевшим на заборчике:

– Ну, чего лыбитесь?

– Погода хорошая, – радушно сказал Витька.

– И комары не кусаются, – в тон ему добавил Петро.

– Командир, – Витька обсосал палочку и метко забросил ее в урну, – отчего же все – пешком? Хвастал: телегу сделаем. Когда же представление увидим?

Как-то сразу, ладно Егорка и ответить не нашелся. Зато сестричка его за словом в карман не полезла:

– Уже билеты купил? Не беспокойтесь: не пропадут билеты. Увидите.

Все с удивлением посмотрели на девчонку. Особенно Толик и Владик. Улыбается. В глазах – веселые искорки. Коса с белым пышным бантом перекинута на грудь. Как-то не похоже, что собирается она идти в милицию.

– Владик, – сказала Наташа, – брось, пожалуйста, и мою бумажку в урну.

Кирюшин

Не вдруг, не сразу, а лишь на пятый день после того, как обещал, вошел Василий Кирюшин в калитку дома, мимо которого, стараясь не смотреть на окна, ходил он с обидой и холодком в сердце уже много-много лет.

Встреча была нелегкой. Кирюшин взял стул и, чуть на отдалении, сел напротив кровати, где лежал Иван Петрович. Сжался Кирюшин на стуле, словно стыдясь своего широкого мускулистого тела, налитого здоровьем и силой. Что от Ивана-то осталось! Нос заострился. Гладкость чисто выбритых бледных щек только подчеркивала его худобу. Одни глаза остались. Глаза были прежние. И голос прежний, Иванов голос – насмешливый, с хрипотцой.

– Ну, чего уж этак смотреть-то на меня! Видишь, живой пока. Ты-то как сам?

– Известно, – сказал Кирюшин, – работа, дом, хлопоты.

– У всех хлопоты, – радуясь, что разговор завязался, подхватил Иван Петрович. – В каждом доме хлопоты, в области, в государстве. Вся планета в хлопотах. Как людей накормить, где сподручней энергию брать, природу опять же надо сберечь, войне не дать разразиться.

«Тебе-то чего об этом волноваться? – слушая Ивана, подумал Кирюшин. – Вроде бы отволновался». Но вслух ничего не сказал: грех обижать убогого. Может, ему одно и осталось, что поговорить. Но зачем все же позвал?

Еще о погоде были сказаны слова, что для картошки и свеклы не помешал бы хороший дождь.

– Хлеб вовремя убрали, и за то спасибо, – вставил Кирюшин.

Услышав за окном голоса ребят, Иван Петрович с доброй усмешкой произнес:

– Патрульные пришли. Тоже в хлопотах. Часовые природы. А что, Василь Степаныч, проблема проблем. Теперь-то, говорят, в нашем озере и не в любом месте искупаешься. И не только у нас. Ты на машине ездишь, видишь, правда это?

– Что верно, то верно, – согласился Кирюшин. – Плоховато бережем матушку. И нашего озера лихо не миновало. Подпортили.

– Жалко, – вздохнул лежавший. – А какая вода была! Помнишь, еще мальчишками купались?

– Как не помнить. И рыбы водилось – не сравнить с нынешним.

– Вот ходят мои, патрулируют. Повязки сшили. Охраняют. Целый отряд подобрался.

– Видел я, ходят, – подтвердил Кирюшин. – Молодцы.

– Тут какое дело, Василь Степаныч: на сына твоего обижаются, – чуть помолчав, напрямик сказал Иван Петрович.

– Что так?

– Мальчонку побил. И не в первый раз.

– Э-э, – махнул рукой Кирюшин, – внимание на это обращать? Мальчишеское дело.

– Да и я бы так сказал, не спорю. А начал, понимаешь, расспрашивать – что выяснилось? Из-за пионерского галстука избил. Что носит мальчонка галстук.

– Витёк мой? – удивился Кирюшин. – За это избил?

– Не стану же выдумывать! За это самое. Дичь какая-то! Помнишь, тоже пионерами были? Лагерь тогда у Студеного ключа открыли. Помнишь, Василь?

– Было, было, – покивал Кирюшин.

– Глашку тогда Никитину сажей ночью измазал. Всыпали тебе на линейке. Помнишь?

– Было, – скупо улыбнулся Кирюшин. Но в следующую минуту широкие брови его вновь сошлись у переносья. – Ах, Витек! Ну, паршивец! Из-за галстука…

– Не подумай, Василь, что ябедничаю, – вздохнул Иван Петрович, – но, честное слово, обидно: живой, неглупый парнишка он у тебя, а в делах… ну, будто вредитель. Щиты ребятишки поставили, опять же об охране природы, хорошие щиты. Нет, кто-то выдернул, поломал. Всяко судили-рядили – на твоего подозрение. Ну, не обидно ли? А чего бы, кажется, не вместе им быть, заодно? Василь Степаныч, подумай над этим. Тут вот еще мой Егорка загорелся велосипед смастерить, коллективный, многоместный. Забавная штука. И для дела ихнего полезная. Патрулировать на нем собираются. Сам бы помог, да видишь… – Иван Петрович с печальной усмешкой лишь развел худыми кистями рук. – Ничего, Василь, теперь не могу я… А там раму варит» надо, склепать. Ты бы не помог ребятишкам? И Виктора своего приведи. Пусть вместе делают. Интересно ведь. Сразу человек семь – на один велосипед! Как в цирке!

– Не знаю, Иван, – по-прежнему хмурясь, проговорил Кирюшин. – Если пообещать – делать надо. Не знаю.

Иван Петрович огорчился. Отвел глаза. Хотел уже сухо обронить: что ж, мол, не хочешь помочь – не надо. Но тут же упрекнул себя: «Не торопись. Где выдержка?» И он снова взглянул на сидевшего перед ним Кирюшина и даже в чем-то пожалел его, такого здорового, работящего мужика, хозяина, с машиной, с хорошим домом. «Не далеко смотришь, Василь. Сын-то поважней всего. Надо его человеком делать». И он шутливо, легко сказал:

– Ох, разозлюсь, встану, сработаю эту игрушку, сам буду кататься! – Иван Петрович рассмеялся и рассказал Кирюшину, каких еще частей недостает тому удивительному велосипеду. А потом показал глазами на буфет: – Василь Степаныч, там слева в ящике тридцать рублей. Если надумаешь все же помочь, то возьми, пригодятся. Может, что-то прикупить надо. Вот об этом и хотел тебя попросить. Затем и позвал. Спасибо, что пришел. Если не так что сказал – не серчай.

– Тебе, Иван, спасибо, – поднимаясь, проговорил Кирюшин. – За подсказку. Денег не возьму. Потому как ничего не обещаю. Пообещать – делать надо. Нет, не возьму денег. А Витьку допрошу. Не знал, не думал… Ну, прощай на этом. Может, еще и свидимся.

Не оглядываясь, Кирюшин шагнул к двери и вышел.

Иван Петрович услышал, как хлопнула калитка, и в ту же минуту в комнату ворвался Егорка:

– Пап, он зачем был здесь?

– Егор, обожди, – сказал отец. – Я тебя видел сегодня?.. Конечно, утром ты ушел, обедать не приходил. Значит, не виделись. Поздороваться надо, сынок.

– Ну, здравствуй. Зачем Витькин отец приходил?

– Разговоры вели.

– О чем?

– О войне, о мире. О видах на урожай.

– Темнишь, папка!

– У тебя научился. Тоже не все рассказываешь.

Бутылки

В субботу и воскресенье стояла жаркая солнечная погода, и потому на зеленые лужайки и в рощи, к голубому, блестевшему, как зеркало, озеру, было великое нашествие всякого отдыхающего люда. Одни – на машинах и мотоциклах, другие – на своих двоих, навьюченные рюкзаками и палатками; были тут и свои, местные, и приехавшие из областного центра, почти за сто километров, а судя по некоторым номерным знакам машин, можно было заключить, что о тихом, ласковом озере знали и в самой столице.

Запарились в эти дни патрульные. Только бегай да смотри, там кусты трещат, здесь под самыми деревьями костер развели, тот прямо в ручье мотоцикл моет, а двое «умников», словно не отдыхать приехали, – целую ремонтную мастерскую возле своей машины развернули: вонища, будто в керосиновой лавке, на траве мазут, масляные тряпочные концы.

Командир Егорка едва голос не сорвал, а суровый Сережка для пущей острастки полные две страницы исписал в блокноте – номера машин, фамилии.

Однако и «трофеев» приносили полные сумки. В Егоркином сарае весь угол бутылками заставили. Больше семи десятков.

Во вторник утром настоящий моечный цех устроили. Принесли три ведра воды, вылили в корыто, мыли бутылки, шуровали внутри проволочным ежиком, трясли, полоскали. Продавленные в середину пробки Сережка ловко вытягивал из горлышка бечевочной петлей.

Посуду пошли сдавать все вместе. Правда, Наташе тащить бутылки не пришлось. Если бы в сетке нести – другое дело. А то – в обыкновенных мешках из-под картошки. Егорка так распорядился. Не хотел, чтобы посторонние видели. Витька-идиот встретил их как-то с бутылками – аж подпрыгнул от радости:

– Гип-гип, ура! Молодцы, пионеры-алкаши!

Пункт приема посуды располагался рядом с почтой.

Уже вся горка составленных у стены ящиков была видна, в темном окошке мелькнул белый фартук приемщицы – считай, дошли. Можно было бы и не отдыхать. А Егорка вдруг снял с плеча мешок, опустил его на землю.

– Серега, обожди.

– Осталось-то – всего ничего.

– Говорю: обожди.

Егорка в обе стороны оглядел улицу, крутой откос слева.

– Вот на этом месте, – сумрачно сказал он.

– А, – догадался Сережка, – точно, здесь. – И тоже посуровел лицом.

– Идемте! – Наташа потянула брата за руку. – Я не хочу об этом.

– Я – не тебе, – жестко сказал Егорка. – Владик вот не знает. Я – ему. А то он про вино тогда все допытывался: отчего в каждом магазине продают. Да я бы этих алкашей своими руками душил!.. Отец, значит, оттуда ехал, – Егорка показал в направлении почты. – Как нужно ехал, по правилам, он ведь водитель первого класса. Вечером было. С зажженными фарами ехал. А трактор – оттуда, навстречу. И вдруг перед самой отцовой машиной на середину выкатил. А осень, грязь, скользко. Отец вывернул руль, чтобы не столкнуться. Машину занесло, – видишь, откос какой. Ну и… пошла кувырком.

– Хотя бы дорога была пошире, – вздохнул Сережка.

– А этот идиот, Митроха, – тракторист из леспромхоза, оказывается, был вдребезги пьяный. Мотоцикл обмывал… Все из-за этих! – Егорка с таким ожесточением пнул мешок, что, похоже, какая-то из посудин треснула.

– Бутылка не виновата, – заметил Сережка. – То виновато, что в нее наливают.

– Вот, Владь, отчего я такой сердитый на вино. Понял?

– Понял, – не поднимая головы, кивнул Владик. А потом все же добавил: – Непонятно только, зачем везде продают его?

– Спички тоже продают, – сказал Егорка. – А спичкой дом поджечь можно. Что же, не продавать спички? Напиваться нельзя – вот что главное. А то некоторые так пьют, что совсем балдеют, не помнят ничего, дороги не видят… Ну, ладно, – Егорка поднял на плечо мешок, – пошли сдавать.

За посуду ребята получили без малого десятку.

Толик аккуратно положил деньги в кошелек:

– Тридцать четыре рэ теперь.

– Что ж, с такими деньгами можно и в город ехать, – сказал командир. – Как считаешь, Серега? Можем на этой неделе? А то и каникулы кончатся. И кататься некогда будет.

– А хватит? – с сомнением спросил Сережка.

– У меня есть пятнадцать рублей, – сказал Владик. – Это, правда, на билет.

– А зачем тебе билет? – засмеялся Егорка. – Отвезем на нашем велосипеде. Подумаешь, семьсот километров! Впятером-то скорей поезда прикатим!

Владик улыбнулся Егоркиной шутке, но, если бы можно было, он в самом деле без всякой жалости отдал бы деньги. Только все равно вряд ли удалось бы покататься на этом чудо-велосипеде. Экзамены теперь Таня сдала, а мама собиралась хоть ненадолго съездить к морю. Вот-вот телеграмма может прийти, чтоб выезжал домой. Не хочется, конечно, да что поделаешь? Уже и до школы не так долго осталось.

– А почему не хватит? – придирчиво спросил Толик. – На эти деньги новый велосипед почти можно купить. А вы старье будете покупать – седла, цепь. И половины не потратите.

– Слышь, Серега, – усмехнулся Егорка, – жмот какой, наш министр финансов! С ним не нашикуешь. Даже на мороженое в тот раз не мог выпросить. На собственные покупал.

Весело переговариваясь, друзья отправились обратно домой.

Придержав Владика за руку, Наташа немного отстала и, незаметно вздохнув, спросила:

– Ты собираешься скоро уезжать?

– Не знаю, – сразу поник Владик. – Мне из дома еще ничего не написали.

– А ты отправил два письма?

– Два. Второе – Тане. Интересно: как там экзамены сдала?

– Она хорошая, Таня?

– Во! – Владик показал большой палец. – Иногда такой юмор выдаст – упадешь! Мы любим с ней посмеяться. А при маме почти не смеемся. Знаешь, строгая какая мама! То и дело заставляет Таню: учи, учи!.. Я Тане смешное письмо написал. Как в засаде мы с Егоркой сидели.

– И о гранате написал?

– Конечно. Это же смешно. Кто вот только, интересно, подшутил над нами? Витька?

– Откуда мне знать! – Наташа опустила глаза, покрутила у пояса конец косы. – Но, по-моему, это мог сделать веселый человек. Правда?.. И не глупый, – добавила она.