Текст книги "Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера"

Автор книги: Владимир Брюханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

В том же 1921 году Гитлер отвергал обвинения в том, что якобы получает гонорары за речи на партийных собраниях.[695]695
  В. Бройнингер. Указ. сочин., с. 18.


[Закрыть]

«Несомненно, в ранние годы командование немецкой армии в Баварии предоставляло денежную поддержку организации, которая всячески обещала бороться с коммунистами, но к 1923 году этот источник стал иссякать, так как нацисты становились чересчур независимыми».[696]696
  Э. Ханфштангль. Указ. сочин., с. 66.


[Закрыть]

«В то время бытовало мнение, что партия получает деньги от французских оккупационных властей, хотя поверить в это было решительно невозможно, вспомнив яростную кампанию, которую вели нацисты против французов после оккупации Рура в начале 1923 года».[697]697
  Там же, с. 59.


[Закрыть]

В 1925 году Гитлер заявлял на суде по делу о клевете, выдвигавшейся против него еще в 1923 году: «Меня оскорбили, все общественное мнение показывает на меня пальцем и говорит, что Гитлер подкуплен на французские деньги!»[698]698
  В. Бройнингер. Указ. сочин., с. 86.


[Закрыть]

Но весной 1923 года тактика Гитлера была действительно крайне двусмысленной: он по существу развалил общенациональный фронт сопротивления оккупантам-французам. Гитлер «вышел из единого национального фронта и пригрозил своим опешившим сторонникам, что исключит из НСДАП всякого, кто будет активно участвовать в сопротивлении Франции. Есть факты, подтверждающие, что он выполнял эту угрозу. /…/ Когда командующий рейхсвером генерал фон Сект, беседуя с Гитлером в начале марта, спросил, присоединится ли Гитлер со своими сторонниками в случае перехода к активному сопротивлению к рейхсверу, то получил недвусмысленный ответ, что сперва нужно сбросить правительство. И представителю рейхсканцлера Вильгельма Куно он тоже четырнадцать дней спустя заявил, что сперва нужно покончить с внутренним врагом. «Надо призывать не «долой Францию», а долой предателей Отечества, долой ноябрьских преступников!»»[699]699
  И. Фест. Путь наверх, с. 271, 272.


[Закрыть]

Вместо борьбы с французами Гитлер накануне 1 мая 1923 года попытался поднять баварских нацистов против коммунистов, но массовая акция сорвалась, встретив сопротивление полиции. В тот день его не поддержал и Эрнст Рем, заявив: «Время еще не пришло. Правительство и рейхсвер терпимо относятся к первомайским демонстрациям красных. Северная Германия еще не готова».[700]700
  О. Штрассер. Указ. сочин., с. 100.


[Закрыть] Отто Штрассер писал про Гитлера, что «ненависть, которую он питал к Рёму, родилась именно в этот день».[701]701
  Там же, с. 101.


[Закрыть]

В 1926 году Гитлера обвиняли уже в другом, и он заявлял в опубликованном открытом письме к очередному обидчику в нацистском движении – Альбрехту фон Грэфе с севера Германии: «Вы на севере по всему движению распространили ложь о том, что я якобы заключил с Римом мирное соглашение, сотрудничаю с иезуитами, нахожусь в союзе с Баварской народной партией и объединился с клерикалами, вступил в связи с баварским правительством, обручен с ультрамонтанной дамой (евреи называют ее еврейкой), и т. д. и т. д.

Нет, господин фон Грэфе, я принимаю это как клеветническое очковтирательство».[702]702
  В. Бройнингер. Указ. сочин., с. 53.


[Закрыть]

Вспомним эти обвинения фон Грэфе, когда будем рассматривать обстоятельства гибели племянницы Гитлера Гели Раубаль!

Подобные голословные опровержения Гитлера не снимают обвинений в тайной поддержке, также, впрочем, голословных в значительной степени, но в том-то и дело, что Гитлер, обеспеченный собственными финансовыми резервами, мог позволить себе не выклянчивать такую тайную поддержку, не связывать себя любыми произвольными политическими обязательствами с любым потенциальным нанимателем, а вести себя достаточно независимо и принципиально – набивая себе цену и обеспечивая тем самым требуемую поддержку вернее и значительнее!

Все это облегчалось и совершенно противоречивыми политическими лозунгами Гитлера, в которых каждый желающий мог находить нечто созвучное собственным устремлениям: «своими постоянно повторяющимися масштабными обличениями лживости капитализма Гитлер мобилизует немало сторонников – и это вопреки всем капиталистическим ассигнованиям. Управляющий делами партии Макс Аманн, давая показания мюнхенской полиции после попытки путча в ноябре 1923 года, будет утверждать, что заимодавцам Гитлер «вместо расписки давал программу партии». /…/ добиться от него чего-то, кроме тактических уступок, было невозможно».[703]703
  И. Фест. Путь наверх, с. 279.


[Закрыть]

Характерно, что все политические противники Гитлера в нацистском движении, доведя дело до разрыва с ним, тут же оказывались в финансовой луже! Вся экономическая независимость, например, основного конкурента Гитлера – Грегора Штрассера,[704]704
  Виднейший лидер и основной конкурент Гитлера в НСДАП в 1932 году.


[Закрыть] сводилась к владению собственной аптекой, отнимавшей, к тому же, массу его времени и забот, пока он ее не продал в 1924 году![705]705
  К. Залесский. НСДАП, с. 624.


[Закрыть]

В этой личной материальной независимости Гитлера, обретенной еще в 1906 году, – один из главных ключей к анализу всей его последующей политической биографии!

В то же время совершенно понятно, что ситуация 1928-го и значительной части 1929 года характерна минимумом чьей-либо посторонней политической заинтересованности в оказании поддержки Гитлеру и возглавляемому им движению – и то, и другое представлялись тогда объективным наблюдателям в качестве абсолютных политических трупов!

Никакой посторонней финансовой поддержки он тогда получать не мог, а если бы и получал, то никак бы не мог тратить ее целиком или значительную ее часть на сугубо личные нужды – приобретение престижного особняка и автомобиля, съемку раскошной квартиры и т. д.

И, однако, он осуществил именно это!

Психологически и политически данная ситуация совершенно прозрачна, хотя ее и затушевывают шаблонные представления о карьере Гитлера, сложившиеся уже в последующие годы и десятилетия.

В 1923 году Гитлер впервые добился общегерманской и даже европейской известности. Активнейшая его роль в Мюнхенском путче, а затем мужественное и достойное изложение его патриотической позиции на последующем суде снискали ему симпатии очень многих.

Одновременно с тем, что Гитлер весной 1924 года был приговорен к 5 годам тюремного заключения, его сторонники на выборах в Рейхстаг набрали более 2 миллионов голосов и получили 32 парламентских места из 472,[706]706
  Там же, с. 150.


[Закрыть] несмотря на официальный запрет НСДАП и фактический ее раскол на различные части.

Один из его соратников сформулировал в это самое время: «Наша программа в двух словах: Адольф Гитлер».[707]707
  И. Фест. Путь наверх, с. 396.


[Закрыть]

На этой волне Гитлер был выпущен из тюрьмы еще до Рождества 1924 года, воссоздал в феврале 1925 Национал-социалистическую рабочую партию и распродал с осени того же года значительный тираж первого тома своей «Майн Кампф»:[708]708
  К. Залесский. НСДАП, с. 150–151.


[Закрыть] «Появившаяся в продаже «Майн кампф» раскупалась с большим успехом, но не потому, что все хотели прочесть ее, а потому что каждый уважающий себя член НСДАП должен был иметь это программное произведение национал-социализма на своей книжной полке».[709]709
  Г. Кнопп. Указ. сочин., с. 186.


[Закрыть]

«Из 55 000 членов 1923 года НСДАП сумела к концу 1925 года привлечь в свои ряды примерно половину, двумя годами позже их стало 100 000».[710]710
  И. Фест. Путь наверх, с. 408.


[Закрыть]

Но в то же время прояснялось, что успехи национал-социализма уходят, казалось бы, в безвозвратное прошлое: с 1925 года в Германии восстанавливалась нормальная экономическая ситуация.

Уже первые шаги воссозданной Гитлером партии продемонстрировали ничтожность ее практического влияния: ядро нацистского движения сохранялось, но к нему перестали прислушиваться извне. Генерал Эрих фон Людендорф, выступавший партнером нацистов во время путча в ноябре 1923 года, а в апреле 1925 поддержанный ими на общегерманских президентских выборах, «не набрал даже одного процента голосов».[711]711
  Э. Ханфштангль. Указ. сочин., с. 158.


[Закрыть]

Выход «Майн Кампф» и энергичная деятельность самого Гитлера, несомненно, способствовали затем росту популярности НСДАП, но Гитлер был лишен возможности использовать основной свой пропагандистский дар: в Баварии и в большинстве других германских земель в последующие годы действовал запрет на его публичные выступления.[712]712
  И. Фест. Путь наверх, с. 374–375.


[Закрыть]

Далее популярность Гитлера и его книги продолжали катиться все ниже и ниже – это определялось дальнейшим укреплением всей экономической ситуации в Германии: «В 1928 году доходы населения превысили уровень 1913 года почти на 20 %, значительно улучшилось социальное положение, а количество безработных сократилось примерно до 400 000 человек».[713]713
  Там же, с. 414.


[Закрыть]

Понятно, что экстремизм выходил из моды: «О вере в необратимость улучшений жизни в Германии и недооценке роли НСДАП свидетельствовало принятое весной 1927 года правительствами Саксонии и Баварии решение об отмене запрета на выступления вождя партии».[714]714
  Там же, с. 418.


[Закрыть] После выборов 1928 года этот запрет был отменен и в других землях.[715]715
  А.М. Зигмунд. Лучший друг фюрера, с. 120.


[Закрыть]

В мае 1928 года НСДАП получила на выборах в Рейхстаг всего 810 тысяч голосов, хотя и завоевала при этом 12 парламентских мест из 491[716]716
  К. Залесский. НСДАП, с. 151.


[Закрыть] (в числе прочих был избран Геринг[717]717
  Там же, с. 128.


[Закрыть]). Затем популярность Гитлера и НСДАП и вовсе достигли минимума к началу 1929 года.

Внезапный экономический кризис всей капиталистической системы, угрозой прихода которого был некоторый экономический застой, замаячивший с начала 1929 года, разразился крахом Нью-Йоркской биржи 24 октября 1929 и возродил своими последствиями политическую активность и популярность всех экстремистских движений по всему Западному миру.

Численность безработных подскочила с 1,3 миллионов в 1928 году до 6 миллионов в 1932-м![718]718
  Г. Кнопп. Указ. сочин., с. 80.


[Закрыть]

«За 1929-33 объем производства [германской промышленности] сократился наполовину. После краха ряда крупнейших банков правительство Германии в мае 1931 приняло решение закрыть все банки».[719]719
  К. Залесский. НСДАП, с. 128.


[Закрыть]

Все это и реанимировало Гитлера и гитлеризм. Но стало это очевидным далеко не сразу осенью 1929, а все же несколько позднее.

Сам Гитлер вполне мог тогда считать, что его политические успехи ушли в прошлое – и дальше с этим будет все хуже и хуже. Он мог, как тогда казалось, так и остаться до конца жизни политической фигурой второго-третьего ряда – или каким-то радикальным образом должен был изменить весь род своей деятельности и занятий. Возможно, что он уже сам посчитал себя политическим трупом, хотя никогда не позволял себе высказываться подобным образом.

В то же время именно тогда проявились два существенных фактора: во-первых, относительная популярность «Майн Кампф» в предшествующие годы создала ему имидж достаточно процветающего писателя, а не бедствующего графомана; во-вторых, его собственные партийные друзья, также разочарованные в общих политических успехах, уже не так ревностно присматривали за Гитлером и друг за другом – и им уже не могли приходить в головы в 1928–1929 годах подозрения, что он растрачивает партийную кассу или пользуется услугами тайных доброжелателей – ни того, ни другого теперь просто быть не могло!

В рядах сторонников Гитлера царило уныние: Рем даже уехал в 1928 году служить инструктором-наемником в Боливию, и был вызван Гитлером обратно лишь осенью 1930 года – когда отряды СА стали выходить из повиновения Гитлера.[720]720
  Там же, с. 465.


[Закрыть]

Именно в 1928–1929 годах Гитлер и мог позволить себе извлечь на свет Божий значительные деньги абсолютно неизвестного происхождения и, почти не таясь (но оформление дома произошло все-таки на Ангелу – главным образом для того, чтобы не дразнить германские налоговые службы!), потратить их на разумные с обывательской точки зрения приобретения, уже не вызвавшие ни тогда, ни позже никакого нездорового интереса. «В течение 1929 года из его бумаг внезапно исчезли упоминания о процентах по долгам и долговым обязательствам, – а долги были немалые»![721]721
  И. Фест. Путь наверх, с. 437.


[Закрыть]

Вот когда вступили в дело основные сокровища Иоганна Непомука, до этого (но после Первой Мировой войны) растрачиваемые лишь незначительными долями и в крайних случаях – включая покупку автомобиля в 1923 году! Сделано это было теперь буквально по заветам Алоиза Шикльгрубера-Гитлера: деньги были вложены в долговременные семейные нужды и благополучие!

И никакого другого объяснения этих трат 1928–1929 годов никто, насколько нам известно, не представил!

Ханфштангль пытался их связать с «поступлением денег из Рура», когда Гитлер «перестал строить из себя лидера рабочей партии», но происходило это последнее, однако, уже незадолго «до конца 1929 года».[722]722
  Э. Ханфштангль. Указ. сочин., с. 196.


[Закрыть]

На этом, можно считать, в 1928–1929 годах успешно завершился более чем двадцатилетний биографический цикл Адольфа Гитлера: он вполне достиг предела своих мечтаний 1905–1908 годов, обрел независимое, вполне весомое и легальное материальное положение, приобрел известность и определенное уважение, позволявшие ему общаться на равных с интересными и незаурядными современниками.

Казалось бы, ну что еще было нужно?

Но в свою очередь эти демонстративные изменения экономического статуса Гитлера послужили теперь значительной рекламой его личного положения и престижа; это был уже не какой-то аптекарь Штрассер или кто-либо еще того же калибра!

Солидность и надежность Гитлера уже отдавали заметной устойчивостью во вновь разразившейся анархии политических и экономических банкротств и сулили гарантию определенным экономическим и политическим вложениям в возглавляемое им предприятие.

И соответствующая закулисная возня вокруг Гитлера закружилась, несомненно, уже в том же 1929 году.

3.5. Гитлер рассчитывается с матерью.

В 1906 году у Гитлера не было еще никаких политических проблем, а также, повторяем, и никаких забот о своей художественной карьере! Но весной 1906 года у Гитлера, естественно, обострилась старая серьезнейшая проблема: невозможность публичной демонстрации своего богатства.

Понятно, что внезапно разбогатевший семнадцатилетний юнец вызывал определенные подозрения, которые не остались бы без серьезных доказательств: тела отравленных мышьяком обеспечивали вполне ожидаемые результаты экспертизы – стоило лишь возбудить соответствующие наветы.

Тщательность, с которой Гитлер скрывал сам факт своего богатства (вплоть до 1929 года, как мы показали) является дополнительным аргументом в обоснование наших предположений о том, как именно он расправлялся со своими жертвами. Об этом же свидетельствует и истерика, о которой упоминал Фест – это мы уже цитировали: «Когда в 1942 году ему доложили, что в деревне Шпиталь обнаружена имеющая отношение к его семье могильная плита, с ним случился один из его припадков безудержного гнева».

Единственной возможностью избежать подобных подозрений для Гитлера оставалась одна: придумать законный способ приобретения своего богатства – и это Гитлеру удалось лишь в середине двадцатых годов.

Совершенно не удивительно, почему он ухватился за идею написать книгу, высказанную его соратниками в 1924 году, когда они вместе сидели в комфортабельной тюрьме в Ландсберге, где тюремщики стремились создать заключенным максимум уюта и куда их поклонники с воли присылали им массу выпивки и угощений.

Отто Штрассер рассказывал об этом так – со слов своего брата, Грегора: «Обитатели первого этажа тюрьмы были бы совершенно счастливы, если бы не надоедливая привычка «человека со второго этажа» беспрерывно выступать с речами. «Человек со второго этажа» – это, конечно, Адольф Гитлер.

Однажды заговорщики, проживающие внизу, провели «военный совет», обсуждая способы и методы защиты от красноречия Адольфа. Грегору Штрассеру пришла в голову замечательная идея – убедить Гитлера написать книгу.

Гитлеру стали мягко и тактично намекать, что он просто обязан написать мемуары. И довольно скоро Адольф клюнул на эту приманку. С этого момента Штрассер и другие «джентльмены с первого этажа» могли спокойно пить и играть в карты. Гитлер предпочитал заниматься своими мемуарами и непрестанно ходил взад-вперед по комнате, обдумывая их»[723]723
  О. Штрассер. Указ. сочин., с. 116.


[Закрыть] – упомянутым джентльменам и в головы не пришло, насколько Гитлера могла вдохновить идея написать книгу, способную произвести фурор и создать хотя бы видимость получения значительных гонораров!

Пока что, в 1906 году, Гитлеру приходилось хвататься за более примитивные возможные оправдания приобретения богатства.

Собакой он, повторяем, в то время так и не обзавелся, а вместо этого держал при себе тогда (с конца 1904 по осень 1908 года) своего единственного приятеля – сына линцского декоратора Августа Кубицека, «с которым Гитлера связывали мечты о музыкальной карьере».[724]724
  И. Фест. Путь наверх, с. 39.


[Закрыть]

Фест, подчеркивающий романтическую мечтательность и непрактичность Гитлера, любит цитировать Кубицека. Совершенно подавленный своим другом и безропотно глядящий ему в рот Кубицек вполне устраивал Гитлера – оставалось лишь заботиться о том, чтобы не увлекаться чересчур подробной откровенностью.

Итак, Фест пересказывает: «На день рождения Гитлер «дарит» ему [Кубицеку] дом в стиле итальянского Ренессанса из мира своих мечтаний: «Он не видел разницы, говоря о чем-то готовом или о том, что еще только планировал». Куплен лотерейный билет – и вот он уже на какое-то время переселяется в ирреальный мир и проживает там на третьем этаже барского дома (Линц-Уфар, Кирхенгассе, 2) с видом на другой берег Дуная. До тиража остаются еще недели, а он уже подбирает обстановку, ищет мебель и обивку, рисует образцы и разворачивает перед другом планы своей жизни в гордом одиночестве и щедрой любви к искусству, такой жизни, которая должна будет опекаться «немолодой, уже немного поседевшей, но необыкновенно благородной дамой», и он уже видит, как она «на празднично освещенной лестнице» встречает гостей, «принадлежащих к одухотворенному, избранному кругу друзей». А потом наступит день тиража и развеет чуть или[725]725
  Очевидная опечатка; следует читать: ли.


[Закрыть] уже не осуществившуюся мечту, и Гитлер в припадке дикой ярости будет осыпать проклятиями не только собственное невезение, но и – что весьма характерно – еще в большей степени легковерие людей, систему государственных лотерей и, наконец, само обманувшее его государство.

Говоря об этом времени, он дает себе очень точное определение – «не от мира сего» /…/»[726]726
  И. Фест. Путь наверх, с. 39–40.


[Закрыть]

Действительно, поведение такого не от мира сего Гитлера граничит с полным идиотизмом: надо же, купил единственный лотерейный билет – и размечтался безмерно разбогатеть и переместиться в сказочный мир!

На самом же деле полным идиотизмом будет поверить в эту историю в том виде, как она рассказана Кубицеком и пересказана Фестом, хотя в этом рассказе нет почти ни одного лживого слова! Постараемся объяснить, как же тут обстояло дело на самом деле.

Автор этих строк выступает здесь в трех ролях: в роли специалиста по теории вероятностей, знающего все о количественных методах организации лотерей; в качестве ныне жителя европейской страны, почти ежедневно сталкивающегося с рекламами различных лотерей, суть которых (реклам) не могла существенно перемениться за последние сто лет, и, наконец, в качестве жителя Москвы, которому было двенадцать лет в 1957 году, когда в СССР впервые (со времени рождения автора и его сверстников) возобновилось проведение государственных лотерей.

Тогда, в 1957 году, всех нас – и мальчишек, и взрослых – почти одинаково поразила возможность получить в подарок за клочок бумаги стоимостью в три рубля сказочную вещь – целый автомобиль!

Деньги, имевшие хождение в Советском Союзе до 1961 года, характеризовались следующими примерно показателями: средняя зарплата городского рабочего или служащего не достигала тысячи рублей в месяц, порция мороженого эскимо стоила 1 рубль 10 копеек, бутылка «Московской особой» водки – 21 рубль 20 копеек, за пять рублей можно было одному человеку пообедать в ресторане (без употребления алкогольных напитков, дорогих в этих заведениях), а автомашина «Волга» первой модели стоила 36 тысяч рублей; потом цена на нее подскочила до 40 тысяч! Приобрести автомобиль на обычную зарплату (будучи не генералом, профессором, директором крупного завода, видным писателем, деятелем театра и кино, знаменитым спортсменом и т. д.) было, таким образом, совершенно невозможно!

Лотереи позднее стали регулярно повторяться. Тогда-то и родился знаменитый анекдот про академика Амбарцумяна, процитированный выше. Азарт охватил очень многих: кто мог, покупал единственный билет, кто мог – больше; ходили легенды о людях, регулярно покупавших по двадцать или даже по сто лотерейных билетов каждого тиража!

Крупные выигрыши происходили, понятно, столь же редко, как и везде и всюду, но в Советском Союзе, имевшем богатые традиции теневой экономики, сложилась целая нелегальная индустрия перепродаж выигравших лотерейных билетов (по условиям лотереи можно было получить по желанию вещевой выигрыш или его стоимостной эквивалент деньгами): за билет, на который пал крупный выигрыш, обычно – автомобиль, платили на черном рынке гораздо больше номинальной стоимости выигрыша.

С какой целью? Очень просто: владелец денег, нажитых незаконным путем, получал возможность вполне легально приобрести автомобиль, что в ином случае привлекло бы совершенно ненужное внимание властей – и поставило бы на повестку дня разоблачение преступного бизнеса; при получении же денежного выигрыша такой мнимый победитель лотереи получал возможность публично потратить много денег, объясняя их происхождение тем же выигрышем.

Вот это-то и послужило, наверняка, руководящей идеей и юному Адольфу Гитлеру, который никогда не был «не от мира сего»! В единственном он соврал Кубицеку, не имея возможности совладать с собственными нервами и хладнокровно ожидать результатов лотереи, – в количестве приобретенных билетов. При этом он, по неопытности и необразованности, попался на рекламу устроителей лотереи, которая, повторяем, строится всегда единственным примитивным образом: обещается, что увеличение числа купленных билетов повышает вероятность крупного выигрыша, что определенное число купленных билетов практически гарантирует такой крупный выигрыш – и т. д.

Купившись на это, Адольф наверняка закупил целую партию билетов, на что у него заведомо тогда хватало денег. Разумеется, Кубицеку он мог рискнуть рассказать только о единственном билете. На самом же деле он купил их ровно столько, сколько, согласно рекламе, и должно было хватить на приобретение дома по указанному адресу: Линц-Уфар, Кирхенгассе, 2 – или даже одной только квартиры в нем на третьем этаже. Это-то он и осуществил бы на совершенно законных основаниях, получи он такой выигрыш на самом деле!

Как видим, ничего фантастического и ирреального в таком поведении не было; именно эта мечта (с исправлениями – согласно его изменившимся более чем за двадцать лет вкусам) и была полностью реализована Адольфом Гитлером в 1928–1929 годах, но с помощью уже другой, более верной комбинации. Вот тогда-то он и получил, по нашему мнению, совершенно законное право задать и по этому поводу свой сакраментальный вопрос: «Так кто же был прав, фантазер или другие?» – и ответить на него: «Прав был я»!

Но в те ранние времена в Линце Гитлер, затратив огромную сумму (вполне возможно – порядка тысячи крон), получил какое-то количество выигравших билетов (вероятно – несколько десятков), обеспечивших ему суммарный выигрыш лишь в несколько сотен крон – в полном соответствии с законами теории вероятностей и правилами проведения лотерей. Это не только не привело к решению изначально поставленной им задачи и вызвало потерю массы денег, но и загнало его в затруднительное положение: предстояло как-то втихую получить все выигранные деньги (Буратино заведомо никому не мог их подарить!), не привлекая к себе подозрений относительно огромного числа приобретенных билетов.

Удар был жестокий, а адреса, по которым Гитлер посылал проклятия, вполне соответствовали сути разыгранного сюжета!

Следующий сюжет оказался еще более экзотическим: семнадцатилетний Адольф Гитлер вознамерился стать музыкантом! Это напоминает известный анекдот:

– Вы умеете играть на скрипке?

– Не знаю, не пробовал!

Вот и Адольф Гитлер тоже не знал, умеет ли он играть на фортепьяно, но решил попробовать: «начиная со 2 октября 1906 г. до 31 января 1907 г. [он] берет уроки игры на фортепьяно у бывшего военного музыканта Преватцки-Вендта, регулярно ходит в местный театр, смотрит все постановки Вагнера, рисует, пишет стихи, сочиняет музыку, разрабатывает проекты театральных декораций, мостов, городов и улиц и обсуждает со студентом музыкальной школы Кубицеком великие и фантастические планы».[727]727
  В. Мазер. Указ. сочин., с. 70.


[Закрыть]

Трудно сказать, собирался ли Гитлер изо всего этого соорудить какое-нибудь практическое занятие, позволяющее имитировать источники получения финансовых средств. Скорее всего, он пытался нащупать их во всем этом хаосе профессиональных направлений, отвечающих его внутренним настроениям и, как могло ему казаться, его творческим способностям.

Сам учитель музыки не мог понять, чему и почему пытается обучиться его ученик, но, разумеется, старался отрабатывать получаемые деньги: «Преватцки-Вендт никогда не видел его открытым и готовым к более близким контактам».[728]728
  Там же, с. 114.


[Закрыть]

Автор этих строк рискнет высказать сожаление, с которым, возможно, не согласятся специалисты, о том, что общий недостаток культуры и отсутствие соответствующих личных контактов не позволили Гитлеру всерьез заинтересоваться шахматами; думается, что даже при позднем дебюте в том достаточно зрелом возрасте, в каком он тогда пребывал, он мог бы стать выдающимся мастером игры, для которой, с его феноменальной памятью, расчетливостью и способностью к риску, он был буквально создан; это спасло бы человечество от дальнейших менее безобидных проявлений его гения, а самого Гитлера обеспечило бы и приемлемым для него образом жизни, и удовлетворяющими тщеславие человеческими контактами, и вполне практичным способом отмывки украденных средств.

Было, правда, у Гитлера личное качество, не очень соответствующее типичной шахматной карьере: у него не было склонности к перемене мест – всю жизнь он оставался скорее домоседом, хотя обстоятельства вынуждали его порой к невероятным по интенсивности перемещениям – особенно во время предвыборных кампаний в Германии в 1930–1933 годах.

Всему этому своему безделью Гитлер смог бы, вероятно, предаваться еще годами, но нужно учитывать, что у такого его странного поведения, ставящего в тупик всех комментаторов его биографии, был весьма заинтересованный зритель, которого очень нелегко можно было обмануть – его мать.

Клара Гитлер должна была прекрасно знать своего сына – и едва ли она могла всерьез принимать артистически изображаемые метания его творческой души. Его очевидная незаинтересованность в обретении профессии, обеспечивающей его надежными источниками существования, должна была наводить ее на достаточно ясные подозрения.

Сильной или слабой личностью была Клара Гитлер?

Историки, отдающие в этом плане определенную дань отцу Гитлера, абсолютно игнорируют в этом смысле его мать. Между тем автор этих строк не взялся бы однозначно сравнить силу личностей этих двух персонажей.

Клара изначально появилась в доме Алоиза в качестве служанки – притом весьма юного возраста. Находясь как бы под шапкой-невидимкой, она имела возможность выстроить собственную жизненную концепцию – и реализовать ее в полной мере. Она не уступала мужу в конфликтах просто потому, что таких конфликтов практически и не было – но от кого это зависело? В итоге же получилась весьма слаженная и дружная пара – и кто может судить о том, кто в ней на самом деле верховодил?

Трагедией этой пары было то, что между ними отсутствовала полная откровенность, но, как говорилось, это было необходимым залогом сохранения между ними нормальных отношений – для практически профессиональных убийц большая близость была бы вовсе невозможной!

Клара, как нам кажется, была очень не слабой личностью – и не стала бы подчиняться воле собственного сына. Недаром он не мог настоять на прерывании учебы, а ему пришлось идти для этого на симуляцию болезни!

К тому же в том возрасте Адольф Гитлер еще заметно не дорос до уровня своих будущих возможностей: если позднее, в его зрелые годы, он мог подчинять себе большинство встречных, то при жизни матери ему приходилось специально отыскивать специфического слабака вроде Кубицека, который бы легко ему подчинялся.

Ну и к чему должна была вести новая конфронтация между Гитлером и его матерью?

Вполне вероятно, что состояние здоровья Клары оказалось под давлением нешуточных переживаний, понятных и оправданных при столь странном поведении сына. Именно в это время ее здоровье основательно пошатнулось.

«18 января 1907 г. она ложится в Больницу сестер милосердия в Линце, и хирург Карл Урбан в течение часа делает ей сложную операцию, после чего заносит в историю болезни диагноз: саркома малой грудной мышцы. Клара перенесла эту операцию, но прожила после этого всего лишь 11 месяцев».[729]729
  Там же, с. 70–71.


[Закрыть]

Автор этих строк обладает в целом обывательскими представлениями о медицине, слегка усилинными лишь огромным опытом личного общения с больными и с врачами, а также и привычкой по любому поводу заглядывать в специальную справочную литературу. Рассказанная медицинская история может иметь множество трактовок.

Во-первых, не ясно, можно ли было при установленном диагнозе саркомы все-таки прожить эти 11 месяцев в достаточно сносном физическом состоянии, но об этом лучше судить профессионалам.

Во-вторых, непонятно как при уровне медицинских представлений начала ХХ века можно было бы отличить саркому от, скажем, почти безобидной кисты; представляется, что никак.

В-третьих, описанная ситуация вполне напоминает многие другие, когда хирург, осуществив сложную операцию, просто не обнаруживает никаких объективных оснований для ее проведения, а затем выносит заумный и зловещий диагноз, дабы оправдать собственную то ли опрометчивость, то ли якобы опрометчивость: ведь проведенная операция должна была значительно пополнить его собственный кошелек!

Последняя ситуация чревата логическими следствиями, уже очевидными для наших терпеливых читателей: мать Гитлера была больна чем-то, но неизвестно чем именно; по общей симптоматике была предположена опухоль в груди, но диагноз, возможно, не подтвердился при операции. Тогда, естественно, всплывает предположение о многократно упоминавшейся грудной водянке, от которой умерла в 1847 году бабушка Гитлера Мария Анна!

Само поведение Гитлера, если к нему присмотреться, вызывает определенные подозрения.

Пока мать лежит в больнице и ей делают сложную операцию, он спокойно продолжает обучение музыке. Но когда выяснилось, что мать выжила и возвращается из больницы (сравните приведенные выше числа дней января 1907 года!), то он бросает никчемное обучение музыке и, вероятно именно теперь, принимает вполне конкретное решение о своем будущем: он собирается поступать в Академию изобразительных искусств.

Поскольку вступительные экзамены – осенью, то Гитлер оправдывает следующие полгода своего безделья в глазах окружающих и, главное, в глазах матери уже без таких ухищрений, как бренчание на фортепьяно!

Читателю, вполне понимающему, повторяем, к чему мы снова клоним, разъясним, что случай Клары представлял для отравителя Гитлера особые трудности: все прочие предполагаемые жертвы его искусства, погибшие в 1902–1906 годах, были престарелыми людьми, не блещущими здоровьем – включая его отца. Их смерти не вызвали ни недоумений, ни подозрений у окружающих. Иное дело мать, которой в 1905 году, когда впервые заметилось ее нездоровье, исполнилось лишь 45 лет – и она никогда раньше особенно не болела. Ее внезапная смерть никак не могла бы не обратить на себя серьезного внимания – и это грозило катастрофой для Гитлера.