Текст книги "Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера"

Автор книги: Владимир Брюханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

Понятно, что в России тех лет каждый, кто владел оружием, был полностью волен в его применении – и уступал лишь превосходящей силе такого же оружия и ею же мог быть приведен к ответственности за содеянное.

Страшнейшая эпоха со страшнейшими ее последствиями!

Американцам тоже очень нравится псевдоромантика их Дикого Запада – классический показатель духовной незрелости целой великой нации!

В сумме по справкам 1953 года числится 744 тысячи 351 расстрелянный за 1921–1938 годы; заметный максимум приходится, естественно, на 1937–1938 годы: 1937 год – 353 тысячи 074 расстрелянных, 1938 год – 328 тысяч 618 расстрелянных.

Всего же осуждено за 1921–1938 годы (не только к расстрелу, но и к лагерям и тюрьмам, ссылкам и высылкам) без малого три миллиона человек – и это, повторяем, только по официально составленным приговорам.

Заметим при этом, что в первоисточнике число жертв указывается в количестве людей – это неверно; при расстрелах это действительно должно совпадать, но в отношении других приговоров, несомненно, имеет место повторный счет: фактически указано количество не людей, а приговоров; один человек, таким образом, мог получить и отбыть (частично или полностью) не один, а несколько приговоров за эти годы; расстрел же пресекал продолжение таких индивидуальных судеб. Дядя автора этих строк – типичный пример в этом отношении.

К нашей же теме имеет касательство такая непосредственная информация: в одной из справок утверждается: «Всего осужденных за 1921–1938 гг. – 2 944 879 чел., из них 30 % (1062 тыс.) – уголовные».[445]445
  История России. 1917–1940, с. 340.


[Закрыть]

Учитывая общее соотношение расстрельных приговоров и всех остальных (суммарно округленно 750 тысяч расстрелянных при общем числе 3 миллиона приговоров) получаем грубую оценку в 250 тысяч расстрелянных уголовных преступников. На самом деле число повторных приговоров у уголовных преступников должно быть существенно больше, чем у политических: какого-либо ярого белогвардейца, например, сразу расстреливали, а карьеры уголовных развивались обычно по стандартной схеме: мелкая кража – небольшой приговор, повторная кража – приговор посолиднее и т. д. В то же время приговоры по линии ВЧК-ОГПУ-НКВД не могли касаться мелких уголовных преступлений, а применялись только к серьезным. В итоге численность расстрелянных уголовных преступников не поддается такой примитивной оценке: их могло быть и много больше 250 тысяч, и много меньше.

Так или иначе, но это были массовые расстрелы, и эти данные подтверждаются многочисленными индивидуальными свидетельствами о том, что особенно в 1937–1938 годах расстрелам подвергались не только осужденные противники коммунистического режима (действительные и мнимые), но и массовые кадры организованной воровской и бандитской преступности.

Миллион (!) приговоров ворам и бандитам, из них – несколько сотен тысяч расстрельных (уже безо всякого повторного счета!), подвел черту под уничтожением неисчислимой массы беспризорных в 1932–1934 годах (наверняка это производилось и раньше) – потенциального подкрепления всего этого уголовного легиона.

Колоссальная социальная трагедия миллионов детей, лишенных и полноценного детства, и нормальных условий существования, вылилась в неисчислимое число жертв этих малолетних, а затем уже и подросших преступников, а в конечном итоге повела к предпринятой попытке массового истребления всей этой преступной среды – практически уже без суда и следствия.

С уголовной преступностью в СССР к 1939 году, тем не менее, вовсе не было покончено, хотя официальная пропаганда начисто отрицала затем существование профессиональной уголовной преступности. Лишь в период «развернутого строительства коммунизма» смирились с этим печальным явлением, объявив его «пережитком капитализма» – и литературные произведения и кинофильмы запестрели образами воров и убийц, гораздо более живо изображаемых, нежели «положительные герои». Был, например, такой игровой фильм с Михаилом Ульяновым в роли пахана – «Стучись в любую дверь»; пародия на него в одном литературном журнале называлась – «Лезь в любое окно».

Между тем, бедствия Второй Мировой войны завершились новым массовым голодом по всем сельским регионам разоренной державы в 1946 году, когда отменили карточную систему в деревнях. По крупной пьянке в командировочной гостинице один видный инженер как-то сознался автору этих строк в том, что он, во время деревенского детства в Тульской области, ел в тот год человеческое мясо – и это было не единственное слышанное свидетельство такого рода!

Снова поднялась волна детской и общей массовой преступности. Даже в самой Москве рубежа сороковых-пятидесятых годов приходилось слышать бесконечные рассказы о квартирных кражах и разбойных нападениях, происходивших тут же – в соседних дворах и старинных московских переулках, а о знаменитых московских окраинах – Перове или Марьиной Роще – ходили целые легенды! У автора этих строк знакомство с захватывающим миром преступлений началось с обычной детской дружбы с московской шпаной тех ушедших лет. Кое-кто из тогдашних друзей так и сгинул в тюрьмах и лагерях. О том же поется и в песнях Владимира Высоцкого и Юрия Визбора.

Нынешние приверженцы Сталина, тогда еще не родившиеся, любят восхищаться установленным им порядком! Большинство же тогдашних взрослых уже давно погрузились в старческий маразм и утратили представления об ушедшей и новейшей реальности!

Жуткое положение несколько выправилось в застойные годы: социальная и экономическая безмятежность не способствует примитивно преступному духу. Но позднее, естественно, все завертелось по новой.

И снова малолетки и отморозки, для которых не существует вообще никаких норм и ограничений, двинулись из подворотен на большие дороги, воображая, что теперь уже они творят закон и порядок, приводя в тревогу даже патриархов профессиональной преступности.

Автор этих строк позволит себе поделиться с читателем впечатлениями, полученными когда-то в беседе со знакомым вором, с которым случилось разбирать неприятную ситуацию, в которую ненароком влип тогда автор.

– Володя, – начал мой собеседник с налетом иронии, – как ты считаешь, кто они? – имелись в виду персонажи, с которыми у меня возник конфликт.

– Шестерки, – ответил я.

– Правильно, – подтвердил он и удивился: – Так чего же ты испугался?

Хотя и задетый заявлением о том, что я кого-то испугался, я ответил:

– А того, что убивают-то чаще всего не настоящие убийцы, а мальчишки в подъездах.

Его лицо на мгновение помертвело – он буквально за секунду пережил смысл сказанных мною слов.

– Да, – мрачно сказал он, – ты прав!

Консенсунс был достигнут, и беседа перешла в конструктивное русло.

И вот таким малолеткой и отморозком и был буквально сделан Адольф Гитлер, причем не кем-нибудь, а своим собственным отцом!

Едва ли, повторяем, Алоиз Гитлер думал при этом о перспективном будущем собственного сына: просто требовалось срочно его готовить для решения неотложных задач, а для этого требовалось сначала сломать всю его душу.

Алоиз-старший, потерпев неудачу на своем старшем сыне, успешно соблазнил следующего, введя его в чарующий романтический мир разбойничьих кладов, контрабанистских троп и самых взаправдашних убийств. И очарованный неожиданными перспективами ребенок, еще вчера увлеченно учившийся в классе, певший в церквном хоре и бегавший со сверстниками в непременных играх в войну (тогда на мировой повестке дня стояла Англо-бурская 1899–1902 годов), целиком и полностью отдал (и продал, поскольку изначально предполагалась вполне материальная общая добыча!) свою душу собственному отцу.

Мы не знаем пока, что там сочинил Норман Мейлер, но зато хорошо знаем, кто на самом деле оказался представителем Дьявола рядом с юным Адольфом Гитлером!

Наверняка поначалу выдвигались на авансцену благородные мотивы: отец рассказывал сыну о нанесенных обидах, вспоминал предков, рисковавших и жертвовавших жизнью при добыче семейных сокровищ, и апеллировал к восстановлению справедливости – требовалось возвращать законно нажитое, отнятое злейшим врагом и предателем.

Был ли сам Алоиз совершенно искренен при такой вербовке, хотя бы по отношению к Церкви – трудно сказать.

Вполне возможно, что Алоиз приписывал весь успех своей интриги по смене фамилии целиком себе самому – в том числе и тому, что эффектно обвел вокруг пальца и церковных иерархов, сумев растрогать их своим стремлением отречься от преступных предков.

Тогда он недооценил, но, впрочем, мог даже и не знать того, что католические верхи действовали, скорее всего, с гораздо более открытыми глазами и оказали ему помощь и поддержку потому, что сочли и справедливым, и полезным оказание помощи представителю хорошо и не первый век известному им семейству – хотя бы сам Алоиз и не мог их особенно интересовать.

И они, конечно, не ошиблись, поскольку сын того, кому они помогли, Адольф Гитлер, оказался деятелем, которого заведомо не приходилось игнорировать. Этот последний, уже в зрелом возрасте снова столкнувшись с необходимостью налаживать взаимопонимание с Церковью, принужден был более разумно корректировать отношение к ней, воспитанное его отцом.

Но сиюминутного успеха Алоиз, несомненно, добился. Он оказался, таким образом, в одном лице не только Билли Бонсом, с которым у него, конечно, имелось вполне объективное сходство, но и одновременно одноногим Джоном Сильвером – персонажем, в принципе не способным ни устать от жизни, ни отказаться от намеченных целей. В книге именно он почти соблазнил Джима вступить на стезю ничем не ограничиваемых поступков. Книжный Джим, таким образом, объединял в своем образе обоих братьев – и Алоиза-младшего, оказавшегося способным противостоять соблазну, и Адольфа, пошедшего на поводу у соблазнителя.

Понятно теперь, как и почему сложилось особое отношение Адольфа Гитлера к его старшему брату – Алоизу-младшему, наглядно демонстрировавшееся много лет спустя: отец конечно же посвятил уже завербованного Адольфа в то, что его брат оказался отступником – предателем священного семейного дела. Ясно, что и сам Алоиз-младший сознавал и многие годы переживал собственное отступничество.

Поначалу, заметим, все происходившее просто не могло восприниматься Адольфом иначе, чем вступление в новую, необычайно интересную и захватывающую игру – гораздо более привлекательную, чем игры в индейцев или англо-буров. Получилось ли так отчасти самопроизвольно, или это входило в коварные и прочно скалькулированные расчеты его отца, но вступление Адольфа в такую игру не должно было сопровождаться резкими изменениями в его мировосприятии: игра – это игра, а серьезные вещи, к которым приучали добросовестного младшего школьника – это серьезные вещи.

Постепенно, однако, новая игра, отнимая немало усилий, отвлекая на себя все больше забот и требуя все более четких размышлений и решений, должна была постепенно вытеснять прежний мир с его ценностями, которые уже выглядели не столь блистательными и привлекательными, как раньше.

Позднее Адольфу предстояло проникнуться предельным цинизмом, без которого оказалось просто невозможно решать возникающие текущие задачи, преодолевая препятствия, отделявшие доморощенных аргонавтов от золотого руна, за которым они двинулись в сказочный поход – чуть ниже мы об этом подробнее расскажем. Впрочем, и легендарные аргонавты, если вдуматься, вовсе не были пай-мальчиками!

Затем Адольф и вовсе пошел своим путем – и намного обошел и все свое реальное бытовое окружение, и всех героев «Острова сокровищ»; с этим, конечно, должен согласиться всякий, знающий хотя бы поверхностно последующую биографию Гитлера (упомянутый Дани Леви, как мы полагаем, к числу таковых просто не относится).

Но и при этом буквально всем последующим Адольф Гитлер был обязан своему отцу – прежде всего потому, что последний учил и научил сына во всем полагаться на самого себя и не склоняться ни перед какими авторитетами. Антиклерикализм, в частности, был необходимым элементом этой общей системы.

В этом новом для Адольфа мире полагалось, уже не колеблясь и не сомневаясь, делать то, что было целесообразным, но что именно было целесообразным – это пока что решал не он сам, а его отец.

Последующее формирование личностных черт Адольфа наглядно демонстрирует, какие задачи поставил перед ним его отец и каким именно образом предполагалось их решать.

В одном из фантастических рассказов, прочитанных около полувека назад (автор и название в данном случае выпали из перегруженной памяти), имелся гениальный конструктор роботов, который, проснувшись с похмелья, обнаружил у себя дома бродящего нового робота, изготовленного во время пьянки, – и не мог вспомнить его предназначения. После многократных попыток разрешить эту проблему выяснилось, что робот был создан для откупоривания бутылок с пивом – взамен утерянной открывалки.

Мрачная аналогия заключается в том, что юный Адольф Гитлер оказался не роботом-открывалкой, а роботом-отмычкой, предназначенным для тайного добывания клада, запрятанного Иоганном Непомуком!

Здесь, конечно, возникают и значительно более простые и примитивные аналогии. Среди сюжетов преступной деятельности, широко распространенной в Советском Союзе во время и после Второй Мировой войны, был один такой шаблонный: взрослые грабители просовывали сквозь узкую оконную форточку, оставленную открытой ушедшими или заснувшими квартирными хозяевами, маленького ребенка, который затем изнутри отворял квартиру и впускал взрослых громил. Эти дети, конечно, тоже были настоящими роботами-отмычками.

Об их последующих судьбах не хочется и думать.

Все это – не только наследие прошлого. В современные европейские СМИ изредка прорывается тема семейного воспитания малолетних преступников. Достигает она и российских СМИ – в качестве предупреждений российским туристам в Европе. Например:

«Летом 2001 года в Париже высадился десант румынских детей в возрасте от 8 до 12 лет. Юные карманники прошли отличную подготовку где-то в районе Плоешти и показали в Париже высокое мастерство. Полицейские считают, что чуткие пальцы детей на ощупь определяют, какого достоинства купюра в кошельке у клиента. А клиентами, как правило, являются японские и американские туристы: японцы, потому что носят при себе много наличности, американцы, потому что на черном рынке высоко котируются американские паспорта.

Кстати, ни одного взрослого румына в окрестностях Трокадеро бдительная полиция не обнаружила. На Трокадеро орудуют только дети. По оценке экспертов, каждый такой маленький ворюга в день добывал до 25 тысяч франков (примерно 4 тысячи долларов). /…/ Если детей ловят (уж как нерасторопна французская полиция, но если постарается, то может), встает вопрос: что с ними дальше делать? /…/ Детей до 13 лет во Франции наказывать нельзя, можно наказывать их родителей. Но где родители? Даже если удается проследить маршрут детей от «места работы» до дома (где-то в восточных пригородах Парижа) и вломиться в квартиру, то взрослые разыгрывают спектакль: дескать, с детьми абсолютно незнакомы, а дети объясняют знаками, что ошиблись адресом. Дотошный полицейский может затребовать документы, если у взрослых какие-то нелады с документами, взрослых и детей удается выслать из Франции. Однако через две недели те же дети опять появляются на Трокадеро или около Эйфелевой башни, а при очередном приводе в полицию называют себя другими именами»;[446]446
  http: // www.infrance.ru/forum/arhive/index.php/t-117.html.


[Закрыть]

«значительный процент карманных краж в Испании, остается на совести цыган. Детей приучают воровать с семи-восьми лет. Даже после взятия с поличным, детей быстро отпускают на свободу, и родители встречают малолетних преступников в условленном месте. К совершеннолетию эти детки становятся настоящими профессионалами. Однако валить все на цыган не стоит. В Испании действуют целые бригады из стран Восточной Европы, в основном из Румынии (также привет от тамошних цыган), Болгарии, Марокко и бывших республик Югославии».[447]447
  http: // www.russianspain.com/news/show.php?id=1379.


[Закрыть]

Так что в глобальном масштабе и во вневременном разрезе судьба юного Гитлера ничуть не оригинальна.

Иное дело, что биография Гитлера совершенно нетипична для его собственной исходной социальной среды и тем более для тех кругов, до которых он поднялся уже в зрелом возрасте.

Многие наблюдатели, однако, общавшиеся с Гитлером в двадцатые годы, отмечали явно криминальный характер его ближайшего личного окружения – было ясно, что его не случайно тянуло к таким типам, с которыми его, казалось бы, не могло связывать ничего общего.[448]448
  И. Фест. Путь наверх, с. 223–224.


[Закрыть] Историкам и психологам такие пристрастия оказались совершенно непонятны. Они хотели и хотят видеть в Гитлере только мелкого буржуа, стремившегося подняться через артистические искания над пошлостью и ничтожностью обывательской среды.

Поэтому-то все, что мы пишем, осталось абсолютно незримо и непроницаемо для этих ученых с респектабельными академическими представлениями о жизни. Специалистам хорошо известны такие, например, вещи, как то, что «уже в 1940 году один из ранних исследователей Гитлера назвал его «плохо маскирующимся бандитом».»[449]449
  М. Кох-Хиллебрехт. Указ. сочин., с. 198.


[Закрыть] Но подобные оценки принято воспринимать просто как энергичные эпитеты: Гитлера, с одной строны, еще и не так обзывали, а с другой стороны «бандитами» вечно принято именовать любых энергичных политических противников, не имеющих по сути никакого отношения ни к какому бандитизму.

Но ведь бандит ли кто-либо по-настоящему или не бандит – в этом же огромная разница, которую нужно и понимать, и уметь ощущать и видеть!

Внешне благополучная служебная биография отца Гитлера и полнейшее отсутствие интереса к деревенским предкам этого семейства заставили всех гитлероведов начисто проглядеть даже столь выдающийся факт, что у Гитлера просто не было ни одного предка (ни мужского, ни женского пола), не являвшегося преступником – ниже мы постараемся довести этот тезис до исчерпывающего конца!

Гитлер был настоящим бандитом и по происхождению, и по призванию, и по воспитанию, и по самоощущению – и всего этого принято не замечать!

Гораздо важнее этого считается выяснение проблем, мочился ли он действительно в постель и пытался ли ухаживать за еврейками! Вот почему-то относительно Панчо Вильи или Нестора Махно никто не задается подобными вопросами!..

В то же время никто из заурядных полицейских, привыкших к знакомству с подобными типами и способных их выявлять и идентифицировать, не занимался биографией Гитлера. Даже у Гестапо-Мюллера (о котором подробнее ниже) хватало других забот!

Программа подготовки Адольфа к заданию должна была включать обучение методам обнаружению тайников, сооруженных в деревенских домах.

Алоиз мог только приблизительно предполагать месторасположение тайника, мог уже забыть некоторые подробности устройства помещений в этом доме и не имел, повторяем, абсолютно точных и надежных сведений о происшедших позже изменениях. Вариантов для устройства тайника, поэтому, оказывалось достаточно много – и все они должны были последовательно проверяться, пока не будет обнаружен клад.

Такая задача, можно полагать, была не в новинку для самого Алоиза, наверняка привыкшего и умевшего отыскивать тайники, заготовленные контрабандистами – в домах, в сооружениях, в транспортных средствах и в багажных упаковках. Теперь предстояло обучить этому Адольфа, поскольку сам Алоиз не должен был появляться в бывшем доме Иоганна Непомука – и тем более производить там какие-либо замеры или изыскания.

Совершенно ясно, что полностью предоставлять все решение задачи целиком Адольфу было нелепо и неразумно. Оптимальный вариант должен был состоять в объединении усилий отца и сына. При этом почти полная неопределенность исходных данных предполагала последовательное, многократное и систематическое выявление возможных вариантов устройства тайника.

Данную работу нельзя было производить сразу и за один раз – приходилось соблюдать конспирацию, но для ее исполнения у похитителей имелся значительный запас времени – месяцы и даже годы.

Похоже на то, что объединение усилий отца и сына должно было привести к формированию такой схемы действий: Адольф производил как бы фотографирование фрагментов помещений и замеры их размеров, непосредственно находясь внутри исследуемого дома.

При этом он не мог пользоваться никакими приборами, а должен был все измерять на глаз, запоминать, а затем, уже покинув место действия, воспроизводить все это в рисунках и чертежах, которые затем исследовались, анализировались и обсуждались совместно с отцом, дабы выносить безошибочные решения о наличии или отсутствии пространств, в которых можно было бы располагать тайники с сокровищами, закамуфлированные естественными архитектурными и строительными деталями.

Адольф, таким образом, превращался не просто в робота, а в аналог космического робота с последующим возвращением на Землю – со всеми сведениями, добытыми в инопланетном пространстве, – хорошо известный реальный сюжет предшествующих десятилетий, хотя практически выяснилось, что проще использовать аппараты без возвращения, но с динстанционной трансляцией результатов. Теперь дистанционно управляемые роботы применяются и на Земле – для разминирования, например; тоже хорошая аналогия, характерная очень существенной деталью – во время опасной работы управляющий роботом остается в полной безопасности!

Для правильного проведения этой работы Адольф должен был уметь по возможности безошибочно решать две сложнейшие практические задачи: во-первых, запоминать и на глазок измерять детали, и, во-вторых, воспроизводить все это в рисунках, эскизах и чертежах. Этим-то он и овладел в совершенстве – эти две способности и принято относить к его феноменальным личным особенностям.

Совершенно очевидно, что они оказываются не только, а возможно – даже и не столько врожденными, но воспитанными и натренированными.

Совершенно не известно, как и чем тренировался глазомер Адольфа Гитлера и его умение запоминать детали. Об этих методах вообще мало что широко известно – по крайней мере так представляется автору, не являющемуся профессионалом в области психологии зрения и запоминания изображений.

Говорят, что такие способности тренируются по особым методикам в разведывательных школах – автор, не являющийся разведчиком-профессионалом, ничего об этом не знает. Зато, похоже, более грамотные люди воспроизвели некогда подобный сюжет в одном игровом фильме.

В свое время был опубликован роман советского писателя-фантаста Григория Адамова «Тайна двух океанов». Потом, уже в 1955 году, на экраны вышла одноименная экранизация романа, сильно отличающаяся от первоисточника.

Среди запомнившихся тогда сюжетных линий (позднее автор просто не позволил бы себе смотреть такую ерунду!) сейчас вспоминается такая: в каюте советского капитана подводной лодки, совершающей секретный океанский рейс, поселился мальчишка лет десяти-двенадцати (спасенный после гибели гражданского судна, коварно утопленного врагами); вражеский шпион служил на этой же лодке каким-то инженером; последний не имел доступа в каюту капитана, но его очень интересовали данные, нанесенные на секретной карте в капитанской каюте; шпион подружился с мальчишкой и втянул его в игры на запопоминание увиденных деталей, оттренировал его в этом, а затем вынудил ничего не подозревающего ребенка запомнить и воспроизвести в рамках затеянной игры изображения на этой самой карте.

Как видим – почти полная аналогия того, что Адольф и Алоиз осуществляли при изучении шпитальского дома; различие лишь в том, что Адольф, в отличие от юного героя фильма, действовал не вслепую, будучи обманут, а вполне сознательно. Примерно так, как изображено в фильме, производилась, надо полагать, тренировка зрительной памяти Адольфа. Не исключено, что подобные методы входили и в профессиональную подготовку его отца.

Еще более серьезное внимание было уделено тому, чтобы обучить Адольфа грамотно и точно изображать увиденные и зафиксированные в памяти детали.

Многочисленные поклонники Гитлера, включая авторов, многократно цитированных на страницах данной книги, любят представлять Гитлера публике в качестве одаренного художника или, по крайней мере, архитектора.

Тут, конечно, в значительной степени имеет место выдача желаемого за действительное: Гитлер не создал ни одного значительного произведения живописи и рисунка, не создал ни одного более или менее цельного архитектурного проекта, хотя его поделки (это признается многими искуствоведами), не были лишены проблеска способностей: «Многие крупные художники оставили после себя значительно более слабые картины и эскизы, чем Гитлер. Однако то, что Гитлер так и не создал действительно значительной работы в области изобразительного искусства, принципиально отличает его от художников, занимающих прочное место в истории искусства.

Постоянное обращение Гитлера в живописи к архитектурным мотивам и моделям после 1907–1908 гг. (чаще всего это были исторические архитектурные сооружения) существенно расширили и закрепили его знание архитектурных деталей, тем более что он постоянно копировал одни и те же мотивы».[450]450
  В. Мазер. Указ. сочин., с. 91–92.


[Закрыть]

Но чем Гитлер действительно поражал современников – это (как мы отчасти уже сообщали) точнейшим знанием деталей множества архитектурных сооружений, виденных им в натуре или в книжных описаниях и изображениях. Именно это позволяло Гитлеру, беседовавшему с профессиональными архитекторами, создавать у них в целом искреннее впечатление, что они имеют дело с почти полноценным коллегой, хотя и лишенным специального образования.

Тем более это производило впечатление на окружающих неспециалистов: «Когда Гитлер во время пребывания в Париже [после его оккупации в 1940 году] захотел осмотреть овальный зал Оперы, сопровождавшие его немецкие и французские специалисты ответили, что овального зала в Опере вообще не существует, однако Гитлера это не смутило. К удивлению обескураженных окружающих, он в конце концов указал место, где в соответствии с данными специальной, хотя и устаревшей литературы должна была находиться дверь в овальный зал. Оказалось, что бывший овальный зал, чего не знали ни французы, ни немцы, сопровождавшие Гитлера, был уже после опубликования литературы, которую Гитлер прочел в юности, разделен на несколько помещений, а дверь в него замурована. /…/

Когда полицай-президент Нюрнберга доктор Мартин после присоединения Австрии возвратился из Граца и встретился с Гитлером, то рассказал ему о тамошнем театре. Хотя Гитлер ни разу не был в Граце, он упомянул об известном лишь немногим специалистам факте, что переход со сцены в зрительный зал выполнен там неудачно».[451]451
  Там же, с. 93.


[Закрыть]

Искателем тайников – вот кем стал Гитлер по своей истинной изначальной профессии. Умение рисовать, анализировать и запоминать архитектурные детали явилось лишь побочным следствием этой узкой профессиональной специализации, нашедшей в его лице единственного представителя, вошедшего в историю.

Этой же задаче был подчинен и выбор учебного заведения, в котором ему предстояло продолжить учебу.

Мазер цитирует Гитлера: «Исходя из моей натуры, а еще больше из темперамента, отец сделал вывод, что гуманитарная гимназия не отвечает моим наклонностям. Ему казалось, что лучше всего будет реальное училище. Особенно он утвердился в этом мнении из-за моих очевидных способностей к рисованию. Это был предмет, которому, по его убеждению, в австрийских гимназиях уделялось недостаточно внимания»[452]452
  Там же, с. 62.


[Закрыть] – т. е. Адольфа целенаправленно ориентировали на изучение предметов, максимальным образом развивавших способность распознавать, понимать и оценивать пространственные формы и принципы устройства различных материальных предметов и конструкций.

В соответствии с таким решением, «в сентябре 1900 г. Адольф /…/ поступил в государственное реальное училище в Линце»[453]453
  Там же, с. 60.


[Закрыть] – весьма характерная дата! Именно тогда, очевидно, через полгода после смерти младшего брата, Адольф и был окончательно утвержден на должность главного исполнителя проекта!

«Учась в Линце, Гитлер продолжает по-прежнему жить в доме своих родителей в Леондинге вплоть до скоропостижной кончины отца».[454]454
  Там же.


[Закрыть]

При этом отец постоянно понукал сына активно усваивать необходимые знания и навыки – и рисование, как известно, было основательно принято Адольфом на собстенное вооружение. Преуспевал он и в физкультуре – она должна была стать существенным подспорьем будущему грабителю при переходе от разведки к непосредственным действиям, заведомо связанным с серьезными физическими усилиями.

Но в остальном продвигаться в учебе Адольф уже не мог: наступал кризис несформировавшейся личности, не выносящей тяжести взваленных на нее специальных серьезных задач.

После первого же года обучения в реальном училище этот бывший отличник остается на второй год[455]455
  Там же, с. 61.


[Закрыть] – ни физических, ни психических сил еще и на школьную учебу у него уже просто нет – безо всякой мути, которую затем придумывал по этому поводу сам Гитлер и усердно перемусоливали его добросовестные биографы.

За все и про все приходится платить.

Вот и Адольф Гитлер принужден был расплачиваться за участие в чрезвычайно интересной игре, навязанной ему его отцом, практическим отказом от продолжения нормального детства.

В 1900 году или чуть позже, совместная работа обоих Гитлеров по поискам спрятанных сокровищ должна была целиком и полностью захватить одиннадцати-двенадцатилетнего мальчика.

Хорошо известно, что с этого времени (с момента завершения его игр в Англо-бурскую войну, которые так и так должны были окончиться с возрастом – даже не дожидаясь мира в Африке) и довольно надолго у него уже не было близких друзей – ни мальчиков, ни, тем более, девочек. Прекрасно понятно, почему так происходило: у Адольфа просто исчезла почва для общения со сверстниками.

Вспомним того же Джима – кто были его друзья? Практически вся команда корабля, отправившегося на поиски сокровищ, состоявшая из бывших пиратов, да снарядившие корабль пассажиры с капитаном, составившие антипиратский лагерь – но различие между ними было скорее условным: те и другие были прирожденными авантюристами и циничнейшими стяжателями, отличаясь друг от друга только культурным уровнем, вовсе не влиявшим на этику их поступков. Все это были взрослые люди – притом вполне определенной направленности, и юный Джим легчайшим образом находил с ними общий язык – с самого времени близкого знакомства с Билли Бонсом, также фактически ставшим его другом и наставником. Иных друзей или подруг вблизи исходного жилища Джима у него просто не было – да и о чем он мог бы с ними просто разговаривать?

Отметим, что Адольфу Гитлеру, которому волей-неволей приходилось интенсивно общаться с другими детьми – в том числе и в Шпитале, подобный барьер, разделявший его со сверстниками, мог создавать значительные помехи и неприятности – к этому нам предстоит возвращаться.