Текст книги "Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера"

Автор книги: Владимир Брюханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 51 страниц)

И уж тем более она не смогла бы смириться не только с утратой сына, ни даже и с самим фактом угрозы его жизни теперь и с возможностью ее возобновления в дальнейшем! Обнаруженного врага, проявившего свою гнусную сущность, необходимо было добивать при первой же возможности – такой логике Марии Анны не откажешь в последовательности, да это и соответствует стандартной этике преступных сообществ!

Вот теперь-то настала очередь Иоганна Непомука сначала перепугаться, а затем перейти к жесткой обороне!

Иоганн Непомук отказался теперь капитулировать и возвращать похищенного – и это уже также становилось сугубо вынужденным решением, причем совершенно не зависящим от того, получил бы он при этом требуемый выкуп или нет.

Передача ребенка в руки матери уже никак не могла завершить все сложившиеся конфликты, как бы ни решилась судьба сокровищ – это было бы только новой промежуточной ситуацией, где инициатива принадлежала бы уже не Иоганну Непомуку.

Очевидная аналогия: Адольф Гитлер, начавший войну в 1939 году, оказался затем не в силах ее прекратить, хотя очень старался – и притом вполне искренне; и ту же ошибку он повторил и в 1941 году, хотя уже последующие его попытки заключения мира не получили всеобщей гласности!..

В то же время решение похитителя оставить у себя ребенка не закрывало Иоганну Непомуку дальнейших путей к последующему овладению сокровищем – такая промежуточная ситуация оставалась все еще в его интересах.

Вероятно, это решение тоже оказалось в какой-то степени сюрпризом для Марии Анны.

Теперь конфликт заходил в полный тупик: получалось, что любое действие любой из сторон только приводило бы в ход безостановочное стремление к взаимным убийствам, как это всегда практически случается при возникновении ситуации кровной мести.

Смысл данного общественного установления, принятого именно у разбойничьих народов (был ли он распространен в Богемских горах или нет), и состоит в предотвращении подобных ситуаций. Совершенно неважно, были ли последующие действия сторон последовательным исполнением каких-то древних традиций или они рождались совершенно самопроизвольно – в качестве импульсивных решений в непростой сложившейся ситуации, но стороны действительно оказались перед лицом взаимного уничтожения.

Мрачный исход всего дела становился теперь почти неизбежен: Иоганн Непомук, охваченный жаждой наживы и утративший чувство реальности, переступил ту черту, которая предохраняла от смертельной опасности и его самого, и всех остальных.

Получилось так, что теперь только консервация ситуации становилась единственно возможным компромиссом: ребенок оставался у похитителя – и только это предохраняло и самого ребенка, и всех остальных от немедленного перехода к самой неприкрытой резне, как бы ни протестовало против такого решения сердце любящей матери!

Едва ли его мать и дед щедро оплачивали содержание ребенка – это никак не соответствовало той роли, которую они упорно продолжали играть. Иоганну Непомуку самому приходилось прилагать усилия по вынужденному содержанию и воспитанию ребенка, ставшего гарантом безопасности для всего клана.

В целом же со стороны все это могло выглядеть чуть ли ни всеобщей семейной идиллией, как в этом же уверились и все историки без исключений.

Немногие относительно посвященные эмиссары с обеих сторон расколовшегося клана могли наблюдать за поддержанием обеими сторонами всех явно или неявно достигнутых условий компромисса. При этом полностью посвященных во все детали проблемы должно было быть совсем немного – только четверо: дядя, отчим (он же, как мы полагаем – и отец), мать и дед похищенного ребенка. Пародоксальнейшим образом все они оказались связаны общей тайной, разглашать которую не было в интересах никого из них!

Из этой четверки только Георг в сложившейся ситуации пользовался правом экстерриториальности, поскольку ни угрозы, ни насилие по отношению лично к нему не имели особого смысла для всех остальных. Только он мог практически без риска перемещаться между враждебными селениями и играть роль полноценного парламентера.

Ситуация не исключала периодических свиданий матери с похищенным сыном, но каждый раз это должно было обставляться сложнейшими условиями, исключавшими переход преимущества к противоположной стороне – и происходить это могло только в доме у Иоганна Непомука, что само по себе должно было представлять крайнюю опасность для Марии Анны. Мы даже и не знаем, происходили ли такие свидания или нет; скорее всего – нет.

Ребенок, разумеется, не мог понимать всего происходящего, но странные впечатления не могли не врезаться в его память: если его будущий сын, Адольф Гитлер, обладал совершенно феноменальной памятью, то естественно предполагать хотя бы неплохую память и у его отца, Алоиза – добросовестного и пунктуального таможенного чиновника в легальной взрослой жизни, память у которого так же была его существенным рабочим инструментом.

Так и шла война нервов – почти безо всяких решительных действий.

Похожая напряженнейшая ситуация, повторяем, но неизмеримо большего масштаба (сотрясаемая, к тому же, конвульсиями Зимней войны между СССР и Финляндией), сложилась в Европе в осенне-зимние месяцы 1939–1940 года; весной 1940 она вскрылась энергичнейшим хирургическим путем.

Исходный же рассматриваемый конфликт затянулся с 1842 года на гораздо более продолжительный срок.

Различие в продолжительности этих ситуаций создалось, на наш взглял, потому, что в 1939 и 1940 годах решающие рычаги оказались в руках очень разных людей, руководствовавшихся совершенно различными принципами поведения и избранными целями. А в условиях 1842 года и последующих лет круг решающих лиц ограничивался исключительно одними только предками Адольфа Гитлера, хотя и весьма непохожими друг на друга, да и конфликт был значительно проще и примитивнее – и терпеть его затяжку было много легче!..

Но и этот конфликт, как мы увидим, разрешился истинно гитлеровской хирургией!

Ребенок, между тем, рос, воспитывался и получал все необходимое – за исключением постоянной материнской заботы. Последнее, увы, навсегда оставляет отпечаток на характере будущей личности – тем более, что вместо родительской любви его окружала атмосфера, в которой совершенно очевидная ненависть была не последней составляющей.

Считал ли Иоганн Непомук Алоиза своим сыном (мы полагаем, что нет, но это, тем не менее, вовсе не исключено), но он явно отнесся к нему просто как к объекту своей преступной махинации. Если было уместно рассуждать о том, что сам вид маленького Алоиза мог раздражать Георга, то что уж говорить о его брате – особенно с учетом того, что его комбинация явно зашла в тупик. Сложившаяся ситуация исключала возможность проявления жестокости по отношению к ребенку, но чувства и мысли окружающих не могли не изливаться на него.

Ниже мы приведем сведения о том, что Иоганн Непомук продолжал традиционное занятие контрабандой даже и годы спустя. Потому он мог проводить дома не так уж много времени. При этом присмотр за похищенным ребенком должен был поручаться его чадам и домочадцам.

К 1847 году, когда развернулись очередные решающие акты этой драмы, а Алоизу уже исполнилось десять лет, к присмотру за ним были, наверняка, привлечены и Иоганна, старшая дочь Иоганна Непомука, и Иоганн Баптист Пёльцль из соседнего дома, которым теперь исполнилось соответственно семнадцать и девятнадцать лет. Их, следовательно, приходилось приобщить к секретам создавшейся ситуации, настроив соответствующим образом, что, конечно, не составляло проблемы для Иоганна Непомука. В 1848 году этой паре, повторяем, предстояло пожениться, а много позднее оказаться тещей и тестем Алоиза, а еще позднее – бабкой и дедом Адольфа Гитлера.

Таким образом, все психологическое напряжение ситуации передавалось уже последующим поколениям клана.

Отсутствие каких-либо достоверных подробностей исключает возможность высказать содержательные предположения относительно характера взаимоотношений Алоиза со всеми окружающими и с каждым из них в отдельности. Известно, что и родные дети в казалось бы благополучных семьях нередко испытывают душевный дискомфорт и имеют мотивы для нешуточных страданий. Как обстояло дело здесь – можно только гадать.

Понятно, тем не менее, что положение Алоиза оставалось очень неоднозначным. С одной стороны, люди, которым он был навязан в родственники, вовсе не обязаны были его любить. С другой стороны, почти все они сами не были инициаторами его похищения, а потому не должны были испытывать по отношению к нему и чрезмерной агрессии. Наконец, хотя деревенским жителям вполне естественно ухаживать за цыплятами, козлятами или поросятами, а затем хладнокровно обращать их в собственную пищу, но где-то здесь пролегает почти неуловимая грань: на откровенное людоедство все же не способна значительная часть людей!

Так или иначе, Алоиз фактически сделался членом этой семьи, долгое время – единственным, точнее – самым младшим ребенком, пока подрастали дочери Иоганна Непомука и Евы Марии, которые были значительно старше него. Был он при этом и единственным мальчиком, растущим в этой семье, – и уже поэтому должен был пользоваться особым отношением со стороны всех окружающих.

Какие бы специфические планы ни связывал с ним Иоганн Непомук, но все остальные должны были ощущать возможность того, что в доме растет главный будущий его хозяин – в лице маленького приемного сына. Это, в свою очередь, могло вызывать различные эмоции – как отрицательные, так и положительные.

Для последующего важно то, что Алоиз, несомненно обладавший фамильной способностью вызывать симпатии окружающих, вполне мог со временем заручиться искренними дружественными отношениями со стороны какой-то части членов принявшей его семьи.

Во многих отношениях хуже всего оказалось положение Георга Хидлера, принятого в это время другой семьей, – ему досталась наиболее жалкая и идиотская роль. Теперь он был зажат между столкнувшимися сторонами – своим братом и своей женой, и оказался наиболее подозреваемым во всех гнусных планах и намерениях, притом не известно, насколько справедливо.

Был ли он изначально полностью посвященным участником всего замысла младшего брата – это, повторяем, абсолютно неясно, но отвечать перед женой приходилось именно ему.

В итоге же никакого семейного счастья совершенно не получилось и уже окончательно получиться не могло, хотя какой-то компромисс между мужем и женой был все же достигнут. Хотя понятно, что для Марии Анны этот компромисс мог быть сугубо вынужденным: Георг оставался единственным исполнителем на роль посредника между сторонами – иначе приходилось бы обеспечивать другого, что приводило к нежелательному расширению круга посвященных.

В то же время Георг с женой имели возможности долго и мучительно прояснять все прежние взаимные претензии, да и все последующее поведение Иоганна Непомука нисколько не соответствовало стандартам роли отца, якобы любящего своего маленького сына! Так что вполне естественным было бы и то, что Георг уверовал-таки, наконец, в собственное отцовство.

Но и это тем более должно было добавить горечь к его существованию: теперь и он оказался лишен возможности осуществлять свои родительские функции!

Мария Анна и Георг Хидлеры все последующее время проживали рядом с ее отцом – у родственников по фамилии Зиллип (Кляйнмоттен, № 4),[308]308
  В. Мазер. Указ. сочин… с. 48.


[Закрыть] троюродных братьев или сестер Марии Анны – предположительных предков, напоминаем, двойника Адольфа Гитлера.

Тут, конечно, само собой напрашивается предположение, что Георг Хидлер осчастливил ребеночком какую-нибудь девушку или дамочку из Зиллипов, но об этом никто и никогда не упоминал.

Это, скорее, даже маловероятно, хотя всякое бывает: если до 1821 года, как можно предположить, Георг ходил под каблуком у молодой атаманши, то теперь этому незадачливому молодожену пришлось куда как покруче – вплоть до ночлега в корыте для скота! Одновременно такой образ жизни демонстрировал и непримиримость Марии Анны, упорно и последовательно отвергавшей всякую возможность существования клада – это должно было оказывать давление на Иоганна Непомука, вынужденного искать выход из тупика.

Не исключено, что Мария Анна пережала теперь на своего мужа, и не исключено, что жестоко поплатилась за это!

Занимались ли супруги Хидлер контрабандой в эти годы? Об этом ничего не известно, но чем-то они должны были заниматься!

В целом же все это время – накануне революции 1848 года – относилось ко все той же благословенной для австрийских контрабандистов эпохе, что и раньше.

Однако, если раньше (до 1821 года) кто-либо из местных кадров, например – тот же Георг Хидлер из Шпиталя, мог быть полноценным членом мафиозной группировки со штаб-квартирой в Штронесе, то теперь (после 1842 года) этот клан оказался расколот на непримиримых врагов, что, конечно, не могло идти на пользу их традиционному бизнесу.

Шло время – и не просто время, а уже и годы – и Иоганну Непомуку приходилось разрабатывать новые планы.

Ситуация становилась для него все менее благоприятной: Алоиз рос, его по-прежнему приходилось и содержать, и сохранять, и охранять от попыток возвращения к матери, и вся эта коллизия выглядела все более удручающе. Как ни настраивай ребенка против матери, все равно он мог в перспективе обратиться в недруга (заметим, забегая вперед, что так ведь и получилось!) и существенно осложнить все происходившее.

Ребенка было невозможно убивать до получения сокровищ, старика – тоже: теоретически он оставался единственным хранителем секрета местонахождения клада.

Ничего теперь не могло выйти и из возможно изначально запланированного проникновения Георга в тайну местонахождения клада: если Георг и мог следить за стариком в два глаза, то тот теперь за ним следил уже в четыре – своими собственными и глазами своей дочери. Да и сам Георг пребывал теперь неизвестно на чьей стороне!

Притом заметим, что тайник с кладом мог размещаться и в строении, в котором теперь поселился престарелый хранитель сокровищ: ведь теперь за ним не охотились представители власти – и официальный обыск ему уже не угрожал. Клад же должен был находиться в относительно доступном помещении – ведь пользоваться им хранителю приходилось достаточно регулярно, а навещать для этого какую-нибудь горную пещеру было уже и не по силам, и достаточно опасно – с учетом возможности нападения и ограбления. У себя же в доме он охранялся и юридическими правами хозяев, и их физической силой – с такой ситуацией нашим героям и нам самим еще предстоит столкнуться.

В этой ситуации даже сам факт обнаружения местонахождения тайника вовсе не был эквивалентен овладению им. Гораздо проще и надежнее было бы все-таки заручиться согласием старика и отсутствием вмешательства со стороны его бытового окружения. Частичный раздел сокровищ при этом подразумевался как бы сам собой.

Но и это пока что было невозможно: и старик, и дочь имели прочные основания не соглашаться с подобными идеями – они думали не только о сокровищах, но и о сохранении жизни, и о будущем похищенного ребенка.

Если же старик умрет (а он был весьма стар – уже в 1842 году ему исполнилось 78 лет!), не раскрыв свой секрет, то все предприятие Иоганна Непомука заведомо проваливается. Если же он умрет, передав секрет дочери, то уже она становится лицом, гарантированно обеспечивающим сохранение собственной безопасности сбережением тайны клада, как и старик до того.

Торговаться же с ней оказалось бессмысленно – время это прояснило: для нее безопасность ее сына была превыше всего, а ее собственное упрямство становилось самодовлеющим фактором, и никакие обещания и честные слова ни собственного мужа, ни, тем более, его брата, ни в чем ее не убеждали.

До сокровищ Иоганну Непомуку было по-прежнему неблизко, а в перспективе он явно проигрывал.

Но вот тут-то и стало понятно в какой-то момент, что вся схема поведения, избранная Марией Анной и неуклонно осуществляемая в течении уже нескольких лет, имеет еще одно слабое звено – ее собственную безопасность в тот период, пока еще оставался жив ее отец.

По этому звену и был нанесен смертельный удар!

Мария Анна скончалась, как упоминалось, в Кляйнмоттене 7 января 1847 года.

Указанная причина смерти: «Истощение вследствие грудной водянки»[309]309
  Там же, с. 46.


[Закрыть] – типичный показатель невысокого уровня тогдашней деревенской медицины.

Тем не менее, сам очевидный факт какой-то экспертизы свидетельствует о том, что причина смерти могла вызвать у кого-то какие-то подозрения.

Столь неясная формулировка диагноза существенна, однако, тем, что в общем-то не противоречит симптоматике отравления мышьяком, но не внезапному (напоминающему, повторяем, холеру или дизентерию!), а постепенному отравлению малыми его дозами. В сочетании с другими препаратами, принимаемыми больными пациентами, это приводит к различным формам протекания смертельной болезни, но, в том числе, к ослаблению сердечной деятельности, одышке, отекам и прочим явлениям, которые в те темные времена вполне можно было обозвать грудной водянкой.

Нам придется еще неоднократно сталкиваться с эпизодами подобных же смертей в этом семействе. Да и версия о смерти Марии Анны вследствие отравления (притом – именно мышьяком) получит ниже косвенное, но, на наш взгляд, вполне убедительное подтверждение.

Возникает, поэтому, вопрос о том, кто же явился исполнителем этого преступления?

Увы, наиболее очевидный возможный ответ подразумевает, скорее всего, ее мужа, Георга Хидлера. Это согласуется с тем, что его брату понадобилось более четырех лет на то, чтобы склонить Георга к убийству любимой им жены, которая, не исключено, все эти годы со своей стороны доставала своего явно не безвинного мужа! Тогда получается, что деревенский Отелло доиграл-таки свою трагическую роль до самого конца!

Однако, более вероятным представляется совсем иной вариант: Георга все-таки не удалось подвигнуть на такое убийство, но зато Иоганн Непомук за эти медленно протекавшие напряженные годы сумел-таки отыскать кого-то в ближайшем окружении Марии Анны, кто польстился на роль наемного убийцы. Нам самим вычислить такого фигуранта невозможно, но отметим пока что этот момент, к которому нам предстоит возвращаться.

Зато совершенно очевидно, какие именно выгоды достиг этой операцией сам Иоганн Непомук: он устранил главное препятствие для решения дела путем переговоров и осуществил ярчайшую демонстрацию собственной решимости и жестокости перед лицом оставшихся в живых!

Старый Иоганнес Шиккельгрубер, которому ко дню смерти дочери исполнилось уже 82 года, был поставлен в очень тяжелое положение. В жесткой цепи отношений, не соединявших, а разделявших Иоганна Непомука с избранной им целью – завладением семейными сокровищами Шикльгруберов, созданной и поддерживаемой железной леди – Марией Анной, Иоганнесу досталась теперь роль решающего и одновременно самого слабого звена: его возраст был теперь порукой тому, что нити управления выскользали из его рук. Но принимать решения следовало именно ему.

Простейшие варианты были такие:

1) по-прежнему не допускать Иоганна Непомука до вожделенной цели. Но если Иоганнес умрет, унеся тайну сокровищ с собой, или передаст ее кому-либо из родственников, не столь дорожащих жизнью маленького Алоиза, то это грозило смертельной опасностью последнему;

2) отдать Иоганну Непомуку требуемую им часть, не дожидаясь собственной смерти Иоганнеса, но это не гарантировало сохранение жизни Алоизу и возвращение его невредимым в родной клан – тем более после смерти деда, до которой, повторяем, было уже рукой подать.

Ничего надежного и гарантированного, таким образом, ни один из этих вариантов не сулил будущему Алоиза. Как ни крути, обеспечить и сохранение жизни, и обретение ребенком богатства сам старик уже не мог – и приходилось отыскивать каких-то новых союзников для решения этих задач.

Похоже, что старик справился с этим почти блестяще, учитывая то, насколько неблагоприятно складывалась ситуация для его замысла.

После неизбежной, предстоящей в скором времени смерти старика объективно самыми близкими людьми к маленькому Алоизу оставались, парадоксальнейшим образом, оба брата Хидлеры-Хюттлеры. Им-то и нужно было абсолютно принудительным образом навязать заботы о ребенке.

Георг, возможно, выступал бы в такой роли уже вполне добросовестно, но из двух братьев решающим звеном был не он.

Тем не менее, именно Георг оказывался единственным союзником Иоганнеса в Клянмоттене: все прочие родственники и потомки Иоганнеса совершенно не были заинтересованы в сохранении жизни Алоиза столь высокой ценой – они сами были естественными претендентами на семейные сокровища. Их абсолютно невозможно было посвящать в суть всего этого дела, но, тем не менее, требовалось как-то задобрить их и нейтрализовать, выделив на это какую-то часть средств.

Не исключено, что Георг должен был дать Иоганнесу не только клятву обеспечить будущее ребенка, но и клятву сохранить ему его родовое имя – Шикльгрубер. Это объясняет предельно четкую мотивацию и последующему официальному непризнанию Алоиза сыном Георга вплоть до смерти последнего.

Теперь Иоганнесу и Георгу предстояло составить своеобразный заговор, фактически перейдя на сторону Иоганна Непомука и в то же самое время связав этого последнего условиями, обязывающими его на продолжение вполне определенной линии поведения, которой он, впрочем, вполне самостоятельно придерживался до сего времени.

Ясно, что такая задача требовала многошагового решения.

Сразу после смерти Марии Анны требовалось продемонстрировать Иоганну Непомуку, что переговоры принимают более конструктивное направление – только это спасало маленького Алоиза от немедленной расправы. Залогом для обеспечения его жизни должна была стать, несомненно, передача некоторой денежной суммы Иоганну Непомуку с обещанием позднее и большей. Эта выплата подразумевала, в какой-то степени, элементы справедливости, компенсировав прошлые расходы похитителя на содержание похищенного ребенка.

В то же время передача всей суммы, устраивающей Иоганна Непомука, никак не могла происходить сразу и одномоментно – это начисто устраняло бы заинтересованность похитителя в сохранении жизни похищенного. Поэтому завершающая операция по освобождению заложника откладывалась на будущее – отдаленное, но вполне определенное.

Такому решению, очевидно, должно было соответствовать и то, что в интересах ребенка, теперь уже безвозвратно потерявшего мать, вот только теперь-то возникал смысл постоянно оставаться там, где он давно прижился: старый Иоганнес был уже не жилец, овдовевший Георг, никогда не воспитывавший детей, также не казался надежной опорой, а все прочие родственники в Кляйнмоттене являлись, повторяем, естественными конкурентами Алоиза при получении наследства.

Поэтому проще было купить жизнь Алоиза все у того же Иоганна Непомука, санкционировав теперь со своей стороны его опекунские права; поддержанию этого состояния, наверняка, должны были служить дальнейшие суммы, регулярно выплачиваемые ему – дабы не охлаждать его опекунских усилий. Но эти опекунские права, несомненно, должны были иметь ограничение во времени – вплоть до совершеннолетия Алоиза.

До этого, разумеется, посвящать ребенка во все происшедшие неприятные подробности было бы излишним и не полезным для него самого. После же официального совершеннолетия (или достижения какого-то иного возраста, характеризующего достаточное его повзросление с точки зрения участников соглашения 1847 года) Алоиз должен был бы получить от старших исчерпывающее разъяснение относительно его личного статуса, получить определенную часть средств, хранящихся у Георга, не исключено все же – изменить фамилию в соответствии со своим фактическим происхождением (возможно – он сам должен был решить вопрос об этом), и начать с этого рубежа уже свой собственный самостоятельный дальнейший жизненный путь.

Иоганн Непомук, в свою очередь, также должен был только в тот момент получить завершающую сумму от Георга – лишь это продолжало бы сохранять его заинтересованность в продолжении опеки и сохранении жизни Алоиза вплоть до последнего момента. Затем, конечно, уже самому Алоизу предстояло заботиться о собственной безопасности и благополучии. Завершающий переходный момент был достаточно критичен: к этому нам еще предстоит возвращаться, и до его реализации, как мы увидим, дело так и не дошло.

Согласовав подобные планы, естественность которых определяется их внутренней логикой, старому Иоганнесу требовалось теперь вооружить Георга сокровищем, которое становилось закладом и сохранения жизни ребенка, и обеспечения ему достойного будущего – и все это Георг должен был осуществлять в прямом противоборстве и одновременном взаимодействии с главным злодеем – его собственным братом Иоганном Непомуком.

Поневоле возникали сомнения в выполнимости такой задачи!

Вот тут, надо полагать, Иоганнес и решился обратиться за помощью к той силе, которой совершенно очевидно пренебрегала его дочь – у последней вполне мог быть собственный жизненный опыт, предостерегавший ее от подобных шагов. Но старому Иоганнесу уже не пристало выбирать.

Поскольку все трое оставшихся предка Алоиза – дед, отец и отчим (кому из двоих братьев принадлежала какая именно из двух последних ролей – так и остается неясным) – были, напоминаем, католиками, то закрепление их соглашения можно и нужно было усилить присутствием и свидетельством представителя Церкви. Поскольку же дело касалось при этом незаконно нажитых сокровищ, то составление каких-либо официальных бумаг было, повторяем, полностью исключено.

Нет сомнений в том, что данные операции сопровождались сугубо добровольными пожертвованиями старших родственников Алоиза в пользу как минимум одного из церковных приходов, к которым относились Кляйнмоттен и Шпиталь. Поскольку инициатором этого дела должен был быть именно старый Иоганнес, то наиболее естественным его союзником должен был стать настоятель ближайшей к нему церкви – в Деллерсхайме. И эти деньги не пропали даром, с какой точки зрения ни суди обо всем последующем!

Такое разрешение всех конфликтов, непреодолимых в долгие предшествующие годы и давно ставших практически безнадежными, отдает простотой и гениальностью. Прямые предки Адольфа Гитлера вовсе неплохо управлялись с нелегкими условиями собственной жизни, не вырывавшейся из заданных социальных рамок, которые, конечно, сами же друг другу и создавали!

Вот теперь-то, похоже, Георг и был-таки посвящен тестем в тайну клада и стал его хранителем.

Иоганнес Шиккельгрубер умер относительно вскоре после дочери – 12 ноября того же 1847 года, уже на восемьдесят четвертом году жизни. Остается лишь уповать на то, что за совершенное соглашение он не расплатился насильственным лишением жизни!

Понятно, что Георгу теперь заведомо хватило средств еще на десяток лет жизни – уже безо всяких упоминаний о ночлеге в корыте! Но где он жил, что делал, поддерживал ли отношения с сыном и какие именно – ничего об этом не известно: он был и остается слишком неинтересной фигурой для историков, совершенно неконкурентноспособной в этом отношении по сравнению с какой-нибудь Штефани из Линца!

Вот Церковь позднее проявляла явно заинтересованное внимание к этому семейству – мы будем иметь возможность неоднократно отмечать это. Еще бы: если Католическая церковь вообще проявляла и проявляет какое-либо внимание к тайной жизни незаурядных семейств, богатых и влиятельных – в данную минуту или потенциально (а в принципе в этом, вроде бы, сомневаться не приходится!), то было бы просто грехом с ее стороны пройти мимо семейных тайн Шикльгруберов и Гитлеров! Тем более, напоминаем, что это были семейства, тесно связанные с католическим духовенством предшествующими веками взаимовыгодного, тайного и опасного сотрудничества!

Будущее же уже десятилетнего Алоиза сложилось все же заведомо не так, как это очевидно было обговорено между его родственниками в последние дни жизни Иоганнеса Шиккельгрубера. Последнему все же не удалось достичь окончательных надежных гарантий безопасности и обеспеченности внука: Иоганн Непомук ухитрился переиграть в свою пользу и эту ситуацию!