Текст книги "Алхимик"

Автор книги: Владимир Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Твоё сердце в моих руках

Церковный хор похож на тончайший отзвук хрусталя. Детские голоса звонкие, но хрупкие, парят под куполом храма, отражаясь от выбеленных извёсткой стен. А стены, лишенные всякого украшения, кроме трещин и пятен плесени, давят, смыкаются вокруг тяжелым кольцом.

У алтаря – украшенный бронзой и позолотой гроб, в нём – прекрасная молодая девушка, едва ступившая на порог юности. Она похожа на мраморное изваяние, бледная, как полотно, без следа румянца на лице. Родные и близкие окружают гроб – траурно-торжественные, молчаливые. Серебро и драгоценные камни на чёрной ткани блестят особенно ярко.

Рив де Лиш, поэт и чужак, стоит в отдалении, отчаянно теребя перчатки. Его затуманенный взгляд блуждает по белым стенам, раз за разом возвращаясь к неподвижному, умиротворённому лицу в ореоле белоснежных кружев савана. Стоящие вокруг гроба сердито косятся на него: именитые родственники и богатые друзья семьи. Священник монотонно читает отходную, чёрное пятно на белёсом фоне.

Мужчина и женщина, стоящие у изголовья гроба о чём-то перешёптываются. Мужчина выглядит решительно, женщина пытается успокоить и остановить его. Наконец, попытки её проваливаются окончательно – высокий господин, лорд Стэг Либэлл, отец усопшей, решительно направляется к поэту, под обеспокоенные взгляды и шёпоты толпы скорбящих.

– Как ты смел прийти сюда? – шипит он, нависая над де Лишем, низкорослым и тонким, как трость. Подёрнутые туманом глаза поэта смотрят без страха. В них вовсе нет чувств – только бесконечная, затянутая дымом пустота.

– На это у меня больше прав, чем у любого из вас, – произносит он отрешённо. – И скорбь моя глубже…

– Ты убил её, – Стэг поднимает руку, словно намереваясь схватить поэта за горло, но растопыренные как когти пальцы лишь сжимаются в кулак. – Ты убил мою девочку, мою Анну! Молчи! Если ты не уйдешь, я, не побоясь греха в Божьем Доме, выставлю тебя вон, а на улице мои люди превратят тебя в отбивную.

Рив де Лиш не мигая смотрит на раскрасневшегося лорда. Лицо того перекашивается от гнева и с утробным рычанием он хватает поэта за полы сюртука, потащив к выходу. Рив висит в его руках безвольно, словно тряпичная кукла. Стэг сбрасывает его с церковных ступеней, и поэт, свалившись по ним, падает в грязь. Рядом с хозяином вырастают лакеи в траурных ливреях.

– Отделайте его как следует, – голос клокочет от сдерживаемого гнева. – Только не убейте.

Богиня-Ночь касается разгорячённого лица поэта холодными пальцами цвета индиго. Он раскрывает глаза – с трудом разорвав слепившую веки кровавую плёнку. Его тело – сплошной комок боли, сознание – разбитое зеркало.

 
«Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, —
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморских земель), —
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Анну Либэлл».
 

Стихи де Лиша звучат из чужих уст. Голос сухой, лязгающий, словно производится не человеческим горлом, механизмом из шестерёнок и пружин. Как он узнал? Этих стихов Рив не читал никому, он едва успел записать их, вынырнув из забытья, что дарует Янтарная смола, и тут же провалившись в него вновь.

Поэт с трудом поворачивает голову. Действие дурмана уже прошло, теперь ничто не сдерживает боли, которая сковывает тело огненными цепями. Перед ним присел на корточки мужчина, в просторном плаще и с саквояжем, отделанным хромированной сталью. Его глаза скрыты чёрными телескопическими окулярами, казалось, вживлёнными прямо в плоть.

Рив приподнимается на локте, глядя на странного человека в упор. Разбитыми и непослушными губами он шепчет:

 
«Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, —
Тех, что мудростью нас превзошли, —
И ни ангелы неба, ни демоны дна,
Разлучить никогда не могли…»
 

Мрачная подворотня вокруг них, казалось, усиливает тихие слова поэта, подхватывая и умножая их жутким эхо.

– Я – Амад Вилког, – скрипит жестью голос, – и я могу помочь тебе.

– Чем? – поэт со стоном садится, не обращая никакого внимания на грязь и отбросы вокруг себя. Небо почерневшего серебра висит над головой, в узкой трещине между домами бурого кирпича. – Её не вернуть, а больше в этом мире мне…

– Кто сказал «не вернуть»? – перебивает Вилког, и в слабом отблеске света, случайно попавшим в это пространство тьмы, поэт замечает, что нижняя половина лица его скрыта платком. Цилиндр, неестественно высокий и тонкий, придаёт силуэту макабрический вид.

– Я могу вернуть её тебе, – его голос звучит как череда сухих щелчков. – Не тело, нет, но душу. Но тебе и только тебе. Ваша любовь не даёт ей уйти, и это наш шанс. Ты готов?

– Что, – сбиваясь, от удивления и внезапного страха, шепчет поэт, – что ты хочешь сказать этим?

– Мои опыты, – Вилког встаёт на ноги, – показывают, что хотя вместилищем разума человека и является мозг, в его сердечной мышце заключена некая особенная субстанция, та, что церковники в скудоумном упрощении зовут «душой». Эта субстанция столь удивительна, что и после смерти тела может некоторое время сохраняться в сердце – тем дольше, чем сильнее чувства, которые привязывают умершего к этому миру. Ваша любовь была сильна. Сильнее, чем всё, что я наблюдал ранее.

– Ты, – поэт поднимается, шатаясь, словно на палубе в шторм, – говоришь, что можешь воскресить её?

– Да, – кивает Вилког.

Рив де Лиш чувствует, как ветер касается его кожи. Словно прохладные пальцы Анны, чьи касания едва ощутимы. В едва слышном шелесте поэт угадывает её шепот. Может это эфиры янтарной смолы всё ещё играют с его разумом? Но Амад Вилког здесь, его громоздкая фигура в просторном плаще выделяется среди прочих теней, словно мерцая, пульсируя темнотой.

– Я согласен.

Либэллы, богатый и знатный род, два века назад построили на берегу моря усыпальницу, место, где в последующие года находили последний приют все усопшие члены семейства. Это строение, больше иных домов Западного края, украшено античными колоннами, статуями серафимов и рельефами райских садов. Арочные ворота, закрытые бронзовой решеткой искусной ковки, ведут в просторный зал, где на пьедесталах покоятся саркофаги резного мрамора. Место Анны – у высокого витражного окна, откуда открывается вид на скалистое побережье, омываемое седыми волнами. Она не любила моря – вид его всегда вызывал в ней тревогу и смущение. Ни её отец, ни мать не знают этого – они слишком знатные, слишком занятые особы, чтобы уделять внимание девичьим страхам.

Вилког легко справляется с запертыми воротами – какие-то тонкие инструменты в его руках, словно механические змеи проникают в скважину и через мгновение замок, скрипнув, раскрывается. Свет луны, словно в саван закутанной в рваные серые облака, проходит сквозь витражи, падая на гранитные плиты пола бледным многоцветным узором.

– Помоги мне, – скрипит приглушенный платком голос. – Нужно сдвинуть крышку.

Вместе они упираются в массивную мраморную плиту, отделяющую Анну Либэлл от мира живых. Плита с тяжелым шорохом поддаётся. Ноздрей поэта касается запах увядших цветов и дорогих масел. Распрямившись, Рив замирает – его взгляд падает на лицо возлюбленной. Таким живым оно кажется, таким спокойным… Кланкер раскрывает свой саквояж. Внутри – сверкающие инструменты: скальпели, ланцеты, пилы, щипцы.

– Что это? – пораженный, шепчет поэт.

– Необходимые приспособления. Теперь ты должен делать всё точно, как я скажу. Иначе, труды наши пропадут втуне.

Вооружившись ланцетом, он аккуратно вспарывает платье на груди Анны. Ужас охватывает Рива, ужас от понимания того, что сейчас произойдёт.

– Нет, – шепчет он, – нет, так нельзя. Это…

– Это шанс воскресить твою возлюбленную.

Поэт колеблется, глядя на сверкающее в лунном свете лезвие ланцета.

– Мы будем аккуратны. Сделаем только то, что необходимо. И Анна Либэлл снова будет с тобой. Навсегда.

Повинуясь странному наитию, Рив стремительным движением срывает платок с лица Вилкога. Увиденное сковывает его леденящей волной ужаса.

– Что ты? – чувствуя, как отчаянно стучит сердце. И вместе с ним, словно в унисон, стучит ещё одно. Совсем рядом.

– Я – Амад Вилког, – без платка щёлкающий голос звучит ещё более чуждо. Нижняя половина лица сверкает сталью и бронзой. На месте рта – серебристая сетка, из щёк выходят медные трубки, прячутся за воротником, фарфоровые кольца блестят в лунном свете, обозначая место где каучуковый шланг соединяется с живой гортанью. – Когда-то я был человеком. Инженером, посвятившим жизнь механике. Иные говорят, что от любви к машинам разум мой помутился. Но один я знаю правду: ко мне пришло Понимание. Понимание, что плоть несовершенна. Слаба. Механизм надёжнее. Механизм подлежит ремонту, улучшению, переделке.

– И это ты уготовил Анне? Стать механической куклой?

– Нет. Иное. Совсем иное. Решайся.

– Зачем… зачем это тебе?

Вилког застывает. Взгляд его направлен куда-то вдаль, за пределы мраморных стен гробницы.

– Передо мной готова открыться величайшая из тайн. Тысячелетиями говорилось, что Бог познаваем сердцем, но не разумом. Это ложь. Я стою на пороге богоподобия. Я могу творить сам себя и в акте творения обрести власть над любой из материй этого мира, даже самой тонкой. И даже душа может быть податливой глиной в руках опытного гончара. Анна – лишь шаг к грядущему величию. К торжеству человеческого разума. К обращению его в разум бога посредством научного совершенствования!

Рив снова смотрит на Анну. Слова Амада Вилкога для него – не более чем пустой звук, лепет безумца. Сомнения, как голодные черви терзают его сердце. Страх и желание борются в нём, точно лёд и пламень.

– Делай, что задумал, – наконец кивает он.

Рассвет над морем – игра серости и багрянца. Обрывки туч плывут, словно истлевший саван, вода черна, как обсидиан, только белые пятна чаек, плывущих по волнам, нарушают её монолитность.

Рив де Лиш сидит на прибрежном валуне, и прибой лижет носки его башмаков. Поэт держит в открытой ладони странный предмет – смесь хрома, стекла и плоти, причудливый сосуд, внутри которого можно угадать очертания чего-то небольшого, пульсирующего.

Глаза поэта закрыты, губы едва слышно шепчут, хотя рядом нет никого, кто бы слушал.

 
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Анне Либэлл;
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Анны Либэлл;
 

Стеклянная сфера в его руках вдруг словно начинает светиться. Внутри её, среди тонких механизмов, маховиков и пружин становится различим главный предмет – человеческое сердце, едва заметно стучащее в такт тихим словам поэта. Изящный золотой ключ висит на тонкой цепочке на шее де Лиша. В наружном механизме сосуда видна скважина, идеально подходящая вычурной форме ключа. Поэт неподвижен. Он слышит голос – её голос, который подхватывает его слова:

 
И в мерцанье ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей
Рядом с ней я на бреге вдали,
Среди скал у приморской земли.
 

Вдалеке, со стороны города, появляются два человека в мундирах и кожаных шлемах. Один из них указывает на поэта. В руках «кожаноголовых» длинные, в три фута, палки обтянутые выбеленной кожей. Они устремляются в сторону де Лиша.

– Они пришли за тобой, – шепчет ему сердце Анны Либэлл.

– Пускай, – пожимает плечами поэт.

– А как же я? Ты позволишь им разлучить нас?

Эти слова заставляют Рива встрепенуться. Он переводит взгляд на лодку, спрятанную им среди камней.

– Куда мы поплывём? – спрашивает сердце.

– На восток, – поднимаясь, произносит поэт. – Навстречу солнцу. Поплывём, чтобы никогда больше не вернуться сюда.

Видя, что поэт намерен ускользнуть, кожаноголовые переходят на бег. Тщетно – лодка соскальзывает с камней и в несколько гребков оказывается уже недостижима. Беглец устанавливает мачту и поднимает парус. Остановившись у кромки воды, сержант достаёт пистолет и долго целится, прикрыв один глаз. Грохот выстрела заставляет чаек с испуганными криками подняться в небо.

Фигура, сидящая на корме, остаётся неподвижной. Заполненный ветром парус уносит лодку всё дальше, навстречу взошедшему солнцу, чьи багровые лучи режут глаз.

– Может уведомить морской патруль? – спрашивает второй кожаноголовый у сержанта. Тот отрицательно мотает головой:

– Нет нужды. Я не промахнулся.

Полицейский с сомнением смотрит на него – попасть с такого расстояния можно было лишь благодаря удаче.

– Кто это был? – спрашивает он.

– Иностранец, – отвечает сержант, убирая оружие. – Поэт и пропойца. Осквернил могилу знатной особы.

– Всевышний! Какой демон толкнул его на такое?

Сержант молчит. Он простой человек, и вся эта история кажется ему жуткой. Но где-то внутри есть и другое чувство, чувство, которого он раньше не знал.

– Любовь. Умершая была его тайной невестой. Он вырезал ей сердце и забрал с собой.

– Сумасшедший. Эти чужаки все сумасшедшие, – сплёвывает полицейский, опираясь на свою дубинку.

– Разве только они? – пожимает плечами сержант. Амад Вилког, человек-машина, скрывается в тени старого причала, всего в получотне шагов от стражей. Хитроумные приспособления его ушей позволяют слышать каждое их слово. А замысловатые линзы глаз позволяют видеть сидящего в лодке поэта, кровь, запятнавшую его камзол. Рив де Лиш обречен на новую встречу с машиной – иначе он просто умрёт. У Вилкога есть прекрасное предложение для этого чужака. Тем более что и самому инженеру давно хотелось узнать – каково будет человеку жить с двумя сердцами?