Текст книги "Голоса животных и растений"

Автор книги: Владимир Корочанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава одиннадцатая
«ГДЕ-ТО СЛЫШАЛ Я ЭТУ МУЗЫКУ»

Мир весь полон ожиданием несказанного чуда… и волшебства. Помню, мама сажала яблоньку и тихо-тихо мурлыкала ей ласковую песенку. И выросшая яблонька баловала нас сладкими яблочками. Подойдя через много лет к одному из маминых деревьев, я с изумлением вдруг услышал, как оно прошелестело мне негромкую приветственную песню. И подумал: где же, когда же я слышал эту музыку?

 
Ты откуда, русская,
Зародилась, музыка?
То ли в чистом поле,
То ли в лесе мглистом?
 

Задав подобный вопрос, поэт Геннадий Серебряков интуитивно не ошибся и с ответом. Для русского человека вся природа, безусловно, живая: она чарует нежными звуками, напевностью, проникающей в самые потаенные уголки души и памяти. Как у Ивана Сергеевича Никитина в «Музыке леса»:

 
Лес стоит, покрыт
Краской розовой,
Провожает день
Тихой музыкой.
Все мне кажется,
Что давным-давно
Где-то слышал я
Эту музыку.
 

Конечно же каждый из нас слышал музыку природы с момента своего появления на свет – и запомнил ее навечно. Как можно такое забыть?!

 
Были песни те
Звуки райские,
Неземная жизнь
От них веяла!..
 

Музыка рождается не только в «лесе мглистом» или «чистом поле», но и на просторах саванны, в глубине непролазного тропического леса или в самом сердце безлюдной пустыни. Оказываясь наедине с природой в пустынях – Сахаре, Калахари или Намибе, – я всем своим существом ощущал близость к истине мысли, высказанной Дональдом Хэтчем Эндрюсом в его «Симфонии жизни»: «…мы находим, что вселенная состоит не из материи, а из музыки». (См.: Retallack Dorothy. The Sound of Music and Plants. Santa Monica, 1973.)

Мир, обделенный музыкой, слабеет, болеет и хиреет.

Психиатр Ван де Касл занимался изучением измененных состояний сознания. В частности, он пытался разобраться в обстоятельствах возникновения гипнотических трансов. Так вот: он обратил внимание на то, что на территориях тех племен Африки, которые еще живут в условиях, близких к первобытным, бой тамтамов не только вызывает различные реакции у людей, но и влияет на настроение многих видов смолистых растений, заставляя их источать меняющийся аромат. Они пахнут, подстраиваясь… под барабанный бой.

Имеется ли у растений способность эмоционально реагировать на музыку? Глухи ли они – или же могут слышать «без ушей», как предполагают многие ученые? У практиков ответ один: у растений тонкий, поистине музыкальный слух.

– Виноград любит музыку и лучше растет под мелодичные песни и пение птиц, – тоном, не терпящим возражений, заявил мне виноградарь из района Стелленбос близ Кейптауна Бертус Мейер. На его виноградниках непрерывно транслируется пение птиц. По словам южноафриканского фермера, в результате этой меры ему удается снимать более высокий урожай винограда, чем собирают на плантациях соседей, а ягоды вызревают значительно крупнее и сочнее.

Бертус Мейер производит один из наиболее популярных сортов красного вина – «Канонкоп Истейт». Метод, называемый «звуковым бумом», он начал применять в августе 1997 года и уже достиг впечатляющих результатов. Благодаря нововведению виноградники лучше поглощают влагу и питательные вещества – под мелодичные песни, классическую музыку и птичьи рулады, исполняемые на высоких частотах, объяснил Б. Мейер кейптаунской газете «Бюргер». Гроздья, по его словам, становятся более многочисленными, и в них образуется сахар лучшего качества. Подобно любому другому растению, виноград любит ласку, как не преминул добавить Б. Мейер.

Кажущиеся нам сказочными открытия, как правило, совершаются случайно, там и тогда, где и когда их никто не ждет, даже сам первооткрыватель… Однажды, чересчур увлекшись прослушиванием музыкальных произведений, ученица колледжа «Темпл Буэлл» Дороти Реталлак запустила все остальные предметы – и вынуждена была всерьез засесть за биологию, чтобы сдать по ней выпускные экзамены и завершить учебу. Не питая никакого интереса к ботанике и биологии, она в отчаянии задавала себе вопрос, как сочетать изучение растений со своим пламенным увлечением? И тут, совсем как по воле доброго кудесника, ей под руку попалась книга Лорел Элизабет Кейес «Тональности: «Потерянный мир?», где рассказывалось о действии молитвы на растения и влиянии музыки на увядающие африканские фиалки. Дороти захотелось собственными глазами убедиться, что растения действительно воспринимают музыку.

Поначалу она решила выяснить лишь одно: как влияют на рост растений различные тона и, следовательно, различные виды музыки. Вместе с подругой, Энн Игон, она стала прокручивать ежедневно, раз в полсуток, 15-минутную запись перемежающихся тональностей си-бемоль и ре филодендронам, кукурузе, пшенице, герани и африканским фиалкам. Быстро бросилось в глаза, что африканские фиалки, выглядевшие в начале опыта поникшими, постепенно оживали, превращаясь в настоящих красавиц. В течение десяти дней все растения росли бойко. Но через две недели стали происходить поразительные изменения. Листья герани пожелтели и к концу третьей недели погибли. Редис, выросший на пять сантиметров, казалось, пытался скрыться от звуков, наклоняясь в противоположную сторону от их источника. Д. Реталлак зафиксировала, что злаки, редис и филодендрон погибли на исходе третьей недели. Лишь африканская фиалка продолжала расти. Контрольная же группа растений не показала никаких изменений в сторону ухудшения.

На основе результатов этих опытов ученые колледжа сделали вывод, что растения активно отзываются на музыку. Дороти в итоге закончила колледж и полюбила растения.

После того как колледж закупил биотронное оборудование Д. Реталлак попросила разрешения ей продолжить опыты на приобретенных более совершенных установках, позволявших вести и более точные наблюдения. В три имевшиеся камеры она поставила по четыре растения каждого вида, за исключением африканских фиалок. На этот раз использовалась тональность фа. В одной камере запись проигрывалась непрерывно восемь часов, в другой – с перерывами три часа в сутки, в третьей, контрольной, царила тишина. В первой камере растения умерли через две недели, во второй камере они росли хорошо, даже лучше, чем в «тихой» камере. В то же время Дороти заметила, что подопытные отклонялись от источника звуков.

Ее работа увлекла других женщин. Вирджини Смит и Марлен Мейсберг поместили в камеры кабачки. Одному растению в течение восьми недель проигрывали тяжелый рок, другому – классику. Первое растение плохо отнеслось к музыке: росло в противоположном от ее источника направлении, карабкалось по стене, словно стараясь убежать. Другому растению классика явно пришлась по вкусу, и оно обвивало источник звука, стараясь как бы обнять его.

Дороти продублировала работу подруг. Во время следующего эксперимента она использовала пшеницу, кабачок, тыкву, петунию, циннию и ноготки. Она поставила по девять растений каждого вида в две камеры. Если в условиях с нормальной, в основном классической, музыкой у растений были зафиксированы перемены в лучшую сторону, то в «рок-камере» воцарился хаос: одни растения рождали карликовые уродливые листочки, другие вообще задерживались в росте, а через девять дней стали странно «выкручиваться», обретали какие-то необычные формы, пожелтели – и вскоре умерли.

В конце концов Д. Реталлак сделала вывод, что тяжелый рок таинственным образом уничтожает растения. Другие виды музыки, например классическая и мягкий «полупоп», стимулировали рост, помогая растениям становиться пышными, с тяжелой листвой. Однообразный шум заставлял их хиреть. Растения не выносят монотонности, постоянного шума или бессмысленных звуков – отметила для себя Дороти.

Продолжая опыты с различными видами музыкальных записей, ученая заметила, что лучше всего растения откликались на восточноиндийскую музыку. По-видимому, пришла к заключению Дороти, они также питают особое пристрастие к Баху – почти столь же сильно любят его, как «Звуки Индии» Рави Шанкара. Работая с народной западной музыкой, она констатировала определенное равнодушие к этому виду музыки со стороны растений. И задалась вопросом: находятся ли растения в абсолютной и полной гармонии с «земной», народной музыкой или же они вообще безразличны к ней?

Дороти с изумлением обнаружила, что растения неплохо отнеслись к джазу: тянулись к рупору, наклонившись на 15–20 градусов. Ее домашний филодендрон также льнул к источнику звука, даже предпочитая его мягкому оконному свету. Кстати, в ходе одного опыта, поставленного южнокорейскими учеными, усики тыквы отклонялись в противоположную сторону от громкоговорителя, из которого гремел рок, и, напротив, приближались к рупору, из которого лилась успокаивающая музыка.

«Может быть, музыка снабжала рододендрон в какой-то форме энергией?» – подумала Дороти. Сама она не смогла ответить на такой сложный вопрос, но другие ученые, заинтересовавшись ее работами, стали искать ответ на него. Американцы Вудлиф и Ройстер поведали о своих опытах с табаком в труде «Влияние эффекта случайного шума на рост растений». По их данным, шум способен тормозить процесс роста на 40 процентов. Мэри Межерс и Перл Вейнбергер доказали, что музыка и звуки на слышимых частотах меняют скорость и стимулируют сам процесс прорастания зерен пшеницы весной. Та же Вейнбергер и с ней Дж. Дэс сообщили также о влиянии музыки на рост морских водорослей. В лаборатории университета города Торонто установили, например, что эти растения начинают особенно хорошо расти, прослушав сольное пение женским голосом, тогда как огурцы, к примеру, предпочитают звуки флейты.

Ученик выдающегося физиолога растений – сэра Жагадира Бозе – доктор Т. К. Сингх провел ряд опытов, изучая влияние звуков скрипки, флейты, мандолины и человеческого голоса на растения. Особый эффект произвели скрипка и щипковые струнные инструменты на перец: за три недели слушания игры на струнном инструменте – вине – перец прибавил в росте на 90 процентов и в плодоношении на 103 процента. Некоторое время Сингх «накоротке» играл на скрипке для мимозы – и заметил, что та от его игры росла вдвое быстрее обычного. Ученый обнаружил, что некоторые растения могут передавать свои новообретенные в период воздействия музыки качества последующим поколениям. Интенсивное воздействие звуками музыки, по его наблюдениям, вело к изменениям в хромосомах.

Перл Вейнбергер предположила, что звуковые волны могут вызывать резонирующие резонансные колебания в клетках растений, которые позволяют им накапливать энергию и влияют на метаболизм (обмен веществ).

Другое возможное объяснение явления, полагает Джон Уитмен, состоит в том, что растения откликаются именно на связные ноты или звуки, передаваемые им. Однако и здесь вопрос рождался за вопросом. Могло ли случиться так, что приятные сами по себе звуки, соединенные к тому же в специфическом пространстве музыкального произведения, оказывали стимулирующее воздействие на растения? А может, это связано с нашими патриархальными представлениями, согласно которым определенные и монотонно повторяемые песнопения могут влиять на ход болезни?..

Да, возможно, мир весь пронизан музыкой и с этой точки зрения гармонией. Дороти Реталлак попыталась даже уловить связь между растениями, содержащими наркотические вещества, с одной стороны, и рок-музыкой – с другой. На этот путь ее подтолкнуло письмо двух мальчиков, которые сообщали: росшая у них в горшках марихуана тянулась к стереопроигрывателю, на котором исполнялся только тяжелый рок. Выходит, наркотические растения любят ту музыку, которая убивает все другие растения?

– Растения, как и люди, любят музыку, – часто повторяет южнокорейский доктор наук Ли Вон Чо из научно-исследовательского института проблем шелководства и энтомологии в Сеуле.

Группа южнокорейских ученых установила, что под влиянием определенных звуков потенциал роста у большинства растений увеличился на 44 процента. На тепличные растения благоприятно действует мягкая музыка, с частотой до 2000 герц. В этом диапазоне звуковые волны активно стимулируют развитие клеток, повышают впитываемость растениями минералов и воды, а также приводят к увеличению дыхательных пор.

Благодаря регулярной музыкальной трансляции (имеются в виду только вещи приятные, мелодичные) огурцы, редис, кабачки и другие овощи не только делались значительно крупнее, но и становились более сладкими. У них наблюдалась и повышенная сопротивляемость вредным насекомым.

Доктор Ли считает, что летом с 5 до 9 утра, а зимой, осенью и весной с 6 до 9 часов – время наиболее эффективного музыкального воздействия. При этом он советует включать музыку в тепличных хозяйствах по возможности громче, но не забывать приглушать басы, а также избегать электрических гитар и резких голосов.

– Для «зеленой музыки» самой подходящей является классическая, – обычно говорит при этом Ли.

– Металл меняйте на Мендельсона!

Ясно одно: растения любят хорошую музыку на определенных звуковых частотах. Впрочем, новое – это почти всегда хорошо забытое старое. Говорят, еще Чарльз Дарвин 130 лет назад пытался играть на трубе для своей любимой мимозы. В 1983 году американский исследователь Дэн Карлсон разработал превосходный метод «акустического цветения»: он выпустил кассеты с «зеленой музыкой» и вместе со специальными удобрениями рассылал фермерам по всему миру.

Что ж, исходя из изложенного, у растений наверняка есть память на звуки и музыку, и порой хочется верить, что у них есть и душа. Они, похоже, запоминают голоса своих хозяев и лучше растут от звуков хозяйского голоса (если, конечно, их хозяева – заботливые добрые люди). Значит, услышав однажды определенный человеческий голос, они уже никогда его не забудут. Сколько же тайн может храниться в запасниках их памяти? И меня не удивляет, когда деревья и кустарники замирают, внимательно слушая поющего человека. Я целиком согласен с выводом поэтессы Галины Чистяковой:

 
Я иду осенним лесом,
Старой песенкой звеня,
И деревья с интересом
Молча слушают меня.
 

Русский народ давно приметил любовь растений к музыке. «Не шуми ты, мати зеленая дубравушка!» – пели в лесу разбойнички. Лес всегда говорил русскому сердцу даже больше, чем пресловутое синее море. «У русского человека в душе всегда сидит художник, прислушивающийся к музыке природы», – пишет А. А. Коринфский в книге «Народная Русь». (Коринфский А. А. Народная Русь. М., 1995. С. 90.) Разве случайно именно в лесу родилась балалайка? Об этом говорится в загадке: «В лесу выросло, из лесу вынесли, на руках плачет, а по полю скачет!» Или в другой, о балалайке же: «В лесу-то тяп-тяп, дома-то ляп-ляп; на колени возьмешь – заплачет!» А сколько песен у русских о деревьях? Просто не счесть! «То не белая березонька к земле клонится, не бумажные листочки расстилаются…» – начинается запевкой одна песня. «Кудрявая березонька под окошечком, а в окошечке не касаточка, не ласточка – сидит душа красна девица…» – подхватывает тему другая песня. «Вечор моя березонька, вечор моя кудрявая, кудрявая, зеленая, ах мелколистная, вечор моя березонька долго шумела…» – заливается третья. «Во поле березонька стояла…» Ну и так далее… И нет им числа!

Возьмите дуб, клен, рябину, калину, другие деревья: каждому было свое величание, к каждому свое обращение, так как в зеленеющем дереве искони видели на Руси живую душу, собеседника, которому можно было бы поверить самое сокровенное, что не скажешь никому из людей.

У нас человек, бывает, подойдет к дереву, обнимет его – и шепчет, шепчет ему ласковые слова. А иногда, гуляя по лесу, хорошо спеть в полный голос душевную песню, вслушиваясь в одобрительный шелест деревьев, шорох качающихся кустов, видя радостно кивающие цветы. Что прекрасно для человека, прекрасно и для растений.

Один знакомый поведал мне удивительную историю. Как-то в безветренный теплый летний день он прилег на траву в саду, рядом с великолепными флоксами. Из распахнутого окна лилась музыка Вагнера: отрывки из «Тангейзера», «Парсифаля», «Валькирии», «Кольца Нибелунгов», «Гибели богов»… Драматизм музыки, вещавшей о неодолимой силе судьбы, захватил его. И вдруг, кинув случайный взор в сторону, он заметил, что цветы тоже внимательно слушают музыку, почтительно склонив свои алые, фиолетовые и синие головки в сторону окна…

Глава двенадцатая
ВСТРЕЧА С СОВРЕМЕННИЦЕЙ ХРИСТА

«Люблю грозу в начале мая!..» – объясняемся мы весной в любви пробуждающейся природе. «Люблю туман с утра пораньше…» – продекламирует представитель народа нама – житель пустыни Намиб.

Вот в положении, привычном для народа нама, я однажды и оказался. Ранним погожим утром, едва выехав из Свакомпунда, мы погрузились, словно в молоко, в густой холодный туман. Двигались медленно, с опаской врезаясь в мутную, белесую мглу. Впечатление было такое, как будто тебе вдруг забинтовали глаза: видимость – не более трех метров.

Утренние туманы в Намибе – обычное, вполне предсказуемое явление. Холодное Бенгельское течение, возникающее у мыса Доброй Надежды, охлаждает воду и воздух у берегов Юго-Западной Африки, мешает выпадению осадков, увеличивает засушливость в этом районе. При соприкосновении сухих горячих ветров, дующих из глубин Африки, и студеного воздуха Атлантики в пустыне образуется туман, который, в свою очередь, мешает нагреванию поверхности океана солнцем и испарению. Намиб – одна из самых жарких и в то же время самых холодных пустынь мира. Там бывают даже морозы.

Для автомобилистов туман в Намибе – напасть, для поэтов – источник вдохновения, для животных и растений – благо, позволяющее выжить. Надежнее, чем дождь, туман снабжает все живое водой. Не будь в пустыне тумана, там исчезла бы жизнь.

Разрежаемый лучами разогревающегося утреннего солнца, туман, извиваясь змейками, карабкается на вершины дюн и наверху, будто обессилев, роняет на песок капли воды, похожие на слезы. Эти капельки стекают по склонам к плоским углублениям между дюнами, где накапливается сырость. Многие насекомые и рептилии, как правило обитающие на западном склоне, собирают крошечные росинки на песке и скалах или слизывают их с собственного тела. Биолог Мэри Симе рассказала, что, взвешивая жучков до и после появления тумана, ученые установили, что за одно утро насекомое жадно напивается влаги – в количестве, эквивалентном 40 процентам массы своего тела… Какой же невероятно странный и всемогущий разум отвечает за все это действо, за всю непостижимо романтичную гармонию Намибы?

Как-то в разгар дневного зноя я остановился у подножия гигантской дюны. Огляделся – никаких признаков жизни. Нагнулся, погрузил руку по локоть в накаленный песок. Бросил несколько горстей перед собой. И вдруг увидел потревоженного мной белого жучка, который резво зарывался в песок… Только здесь, в Намибе, живут белые жучки. Ученые до сих пор не могут объяснить, почему у них такая пигментация, почему встречаются белые и черно-белые жесткокрылые: ради маскировки или же из-за особого рода тепловой радиации?

Многие животные и растения, живущие в пустыне, избегают, так сказать, естественных условий – и сами творят себе микросреду или прибегают к миграции. Жук онимакрис унигикуларис выползает из подземного укрытия, дабы утолить жажду, когда живительная мгла обнимает дюны. Золотой крот Гранта днем закапывается более чем на полметра в глубину, где температура постоянная, а ночью выходит наружу охотиться на кузнечиков, саранчу, жучков и даже маленьких ночных гекконов с перепончатыми лапками. Так же поступает геккон Палмато. В пучинах песка ночуют днем и ящерки с клиновидными носами. Под луной гоняется за гекконами резвый паук – «Белая дама Намибы». Рябок Намакуа ежедневно совершает 60-километровый путь за водой, так как его птенчики ждут, пока сердобольные родители не напоят их. Папа и мама имеют на груди и брюшке специальные перья – со слегка расширенными, загнутыми кверху бородками, – поглощающие, как губка, воду (до 40 миллилитров). После 30 километров полета в оперении остается около 18 миллилитров влаги. Самцы, обычно летающие за водой, удерживают даже больше. Клювом отец заботливо сцеживает воду из оперения и сливает ее в разверстые рты чад.

…Мало-помалу туман рассеивался. Сквозь белесую дымку проступал золотистый солнечный диск. Часа через два-три воздух сделался прозрачным, и пустыня засияла чистыми и живыми изумрудными, оранжевыми, коричневыми, черными, серыми и другими красками, хотя еще накануне она выглядела вымершей, выжженной, голой. Я вышел из машины, подошел к одной из лужаек. Странно, но трава вроде бы не росла, а зелень была. Я наклонился, чуть ли не встал на колени. Передо мной были лишайники! На песке, на каждом камне живут они в Намибе. Когда влажность возрастает, лишайники на несколько часов как бы возрождаются из пепла, потом под палящим зноем сохнут, обретая скучные, бурые тона. Грань между жизнью и смертью здесь, похоже, стерта! Кстати, высохшее, умершее дерево от живого в этой пустыне без привычки не отличишь.

В Намибе самые обширные в мире поля лишайников. Мириады лишайников, среди которых преобладают лиственные виды, придают равнинному ландшафту изумрудные оттенки. Оранжевые растения больше льнут к скалам. В пустыне свыше 120 видов лишайников, а некоторые ученые даже исчисляют их там сотнями. Но только 60 видов лишайников идентифицированы: это комплексные организмы, представляющие собой симбиоз (или сожительство) водорослей и грибов. Похожие на пучки нитей грибы поглощают влагу из воздуха, тогда как одноклеточные водоросли содержат хлорофилл и могут вырабатывать сахар, крахмал. Водоросли зависят от грибов – и наоборот. Лишайники утоляют жажду только из воздуха, главным образом от туманов.

Лишайники – древнейшие обитатели планеты. Они живут на ней уже 200 миллионов лет, а быть может, существовали еще в начале палеозоя, 500 миллионов лет назад. По мнению президента Намибийского научного общества Конрада Будака, изучение и исследование свойств этих необычных существ может дать человеку новые разновидности доселе неведомых спасительных антибиотиков. Во всяком случае, лишайники кормят собой всякого рода насекомых, тех же белых жучков (что и объясняет их многочисленность в этом районе), помогают выжить даже стремительным сернобыкам и антилопам-прыгунам.

Почти все ново для меня в этом диковинном крае. Чтобы описать его, русскому не хватит слов на русском языке, французу – на французском, а англичанину – на английском, ибо аналогов здешним растениям в других краях нет. Удивительные ландшафты, таинственное очарование звездной ночи, пряный аромат горячих дневных ветров – природа здесь не тронута агрессией со стороны мира промышленности и загрязнения. Абсолютное одиночество, дающее ощущение полной отрешенности, и глубокая тишина кажутся ненарушимыми и какими были много миллионов лет назад. Иногда человека здесь зачаровывает странный, грустно-мелодичный звук, наводящий на мысль о голосе сирены: он будто завлекает его в особый мир, где можно долго блуждать, искать и находить в конце концов.

С океана потянуло легким ветерком, и мне вдруг показалось, будто дюны задымились. Курящиеся барханы – уникальное явление природы. Вблизи видно, как сдуваемый ветром песок – в Намибе он красноватый из-за примесей гранита – образует с подветренной стороны маленькие вихри, закручивающиеся спиралью в небо.

Целью моего путешествия была вельвичия: самое гротескное, странное, причудливое растение на свете, первый долгожитель в мире флоры. Повернув по дороге из Свакопмунда в Виндхук направо, на Гоаниконтес, мы попали в гряду лунных холмов из обнаженного гранита, а потом, после хитроумного лавирования между холмами, – на плоскую, покрытую щебнем и галечником каменистую равнину. Этот ландшафт характерен для Намибы. Позади осталась старая ферма на пересохшей реке Свакоп. И вот наконец-то и сама Долина вельвичий.

Внешний облик увиденных впервые растений просто свел меня с ума. Я метался от одной вельвичии к другой и быстро фотографировал их, словно они вот-вот должны были исчезнуть с глаз. Это были явно молодые, возрастом по 200–300 лет растения – в общем, совсем юные существа! Но потом, некоторое время спустя, успокоившись, я застыл в почтительном оцепенении перед вельвичией, возраст которой, по оценкам ученых, составлял от 1500 до 2000 лет, то есть перед самой старой жительницей Земли, современницей Христа. И – странное дело! – почти уже не обращал внимания на растения в возрасте 400–600 лет. Среди очень практичных растений-ксерофитов (обративших свои листья в колючки) распростершаяся во все стороны могучая красавица со змеящимися, а иногда спутанными в клубок, длинными досковидными листьями выглядела вызывающе… В общем-то она напоминает гигантского зеленого осьминога или, скажем, громадный разлохмаченный кочан капусты. Одни сравнивают вельвичию с кожаным передником, другие – с пригоревшим караваем хлеба. Трудно описать впечатление от растения’, не похожего ни на дерево, ни на куст, ни на траву.

В вельвичии есть что-то потустороннее, непостижимое, противоречащее человеческому здравому смыслу и логике самой природы. Когда оказываешься рядом с ней, чувствуешь себя первооткрывателем или ребенком, наяву погружающимся в сказку. Из примерно 375 тысяч видов растений, известных человеку, ни одно не привлекало к себе такого интереса ботаников и не наносило такого ущерба категоричности человека, как вельвичия. Это отметил Крис Борнман в своей книге о чудесной обитательнице Намибы.

Путь к бессмертной славе полон неожиданностей, а уже обретение ее почти всегда происходит внезапно… 3 сентября 1859 года австрийский врач Фридрих Мартин Йозеф Вельвич, занимавшийся коллекционированием редких видов ангольской флоры по заданию правительства Португалии, натолкнулся на странное растение – около мыса Негро на юго-западе Анголы. Исследователь был настолько потрясен его видом, что поначалу принял растение за мираж, за нечто мистическое и даже встал перед ним на колени. Сначала Вельвич боялся и притронуться к растению: а вдруг это просто иллюзия, которая от прикосновения мгновенно рассеется?

В российских источниках Ф. Вельвич почему-то записан в португальцы. На самом деле он родился в Мария-Саал близ Калгенфурта. Учился в Вене, потом в Геттингенском университете. 10 апреля 1852 года получил от правительства Португалии официальный статус исследователя ангольской флоры.

Через два года, 6 мая 1861 года, художник Томас Бейнс нашел вельвичию во время посещения религиозной миссии в Хайгамкабе (примерно там, куда мы теперь приехали): она росла в песчаном русле притока реки Свакоп. Бейнс сделал набросок растения, подписав под ним: «Луковичное растение с четырьмя листами». Аборигены величали растение «Отжи-тумбо» («Большой господин»). Джозеф Хукер, сподвижник Дарвина, назвал вельвичию «самым удивительным из всех известных растений», а Бернард Карп в книге «Я выбрал Африку» именовал ее «спрутом Намибы». Когда Вельвич прислал образчики растения в Лондонский ботанический сад Кью-Гарден, то Джозеф Хукер присвоил ему нынешнее имя – вельвичия мирабилис (удивительная).

Ф. Вельвич классифицировал 3227 растений, но бессмертие принесло ученому лишь одно из них – вельвичия. Впрочем, здесь все-таки следует добавить, что первым из европейцев это растение открыл и сфотографировал в январе 1859 года Джеймс Чэпмен.

Вельвичия – один из неповторимых парадоксов природы. Казалось бы, она обитает в самых неблагоприятных условиях: близ Атлантического побережья Анголы и Намибии, в полосе, удаленной от океана на 30–50 километров (редко попадаются отдельные экземпляры в 80 километрах от океанского берега), в исключительно сухой каменистой пустыне, где трудно выжить, поскольку там годами не выпадают дожди, где нет постоянных водных источников. Но ее спасают… туманы. В некоторых районах здесь количество осадков не превышает 25 сантиметров в год. Порой невозможно и поверить в то, что растение отдела голосеменных, когда-то определенно жившее в лесах, могло настолько успешно прижиться в пустыне.

Вельвичия – раздельнополое, двухдомное растение, одно из 15 охраняемых законом в Намибии, редко бывает выше полуметра, в диаметре – метр и более. «Большой господин» выпускает твердый стержневой корень на глубину не более пяти метров, который никогда не дотягивается до подземных вод. Ствол сверху выглядит как блюдце, книзу конусообразно суживается: он напоминает перевернутую ногу слона, высунувшуюся из земли. Ствол покрыт толстым слоем эпидермы – толщина его доходит до двух сантиметров. Древесина плотная, как у секвойи, и настолько твердая, что поцарапать ее удается только гвоздем. Принято считать, что стволы вельвичии сохраняют запасы воды, но никто точно не знает, так ли это. Во всяком случае, свежесрубленное растение тонет в воде. Сухая древесина горит долго, без дыма, как древесный уголь.

Жизнь вельвичии начинается с того, что из глубоких борозд в широком приземистом стволе она выпускает два длинных зеленовато-коричневых листа, похожих на листья обычной большой лилии, но на ощупь напоминающих доски. Этих листов хватает на всю жизнь. Они расширяются, растут со скоростью 8—15 сантиметров в год, достигая 3 метров в длину. Описана вельвичия с листьями длиной 6,2 метра при ширине 1,8 метра, а Крис Борнман рассказывал о растениях с листьями длиной 8,8 метра. Ветер яростно рвет тугие волокнистые листья на полосы, распарывает их вдоль, расщепляет на сегменты; они громоздятся на песке бесчисленными грудами, вьются, как змеи, иссохшие, сморщенные, отмирающие на концах, срастаются между собой – кажется, будто у растения много стреловидных листьев. Вельвичия в возрасте две тысячи лет дает такую массу и площадь листа, что можно покрыть беговую дорожку длиной 400 метров и шириной 3 метра.

Неглубокий корень, пытающийся высасывать хоть малую толику влаги из почвы, вряд ли спас бы растение в жаркой пустыне. Вельвичию выручают близкие к поверхности поперечные корни и особенно листья, утоляющие жажду за счет туманов – главного источника влаги в Намибе. По утрам западные ветры гонят волны жуткой мглы в глубь материка. Конденсирующийся туман соответствует 50 миллиметрам осадков. Самое поразительное в листьях вельвичии – их площадь. Как я уже говорил, в этих краях водятся только ксерофиты с колючками, то есть с минимальной поверхностью листа, позволяющей ограничить потерю влаги через поры. В их компании вельвичия выглядит случайной гостьей. Тайна же выживания вельвичии как раз в обширной площади ее листа. Миллионы устьиц на верхней и нижней его сторонах (на квадратный сантиметр их приходится 2220) усиленно поглощают влагу из тумана. Там, где не бывает туманов, нет и вельвичии. Иногда мучимые жаждой сернобыки объедают водянистые листья, пережевывая их и сплевывая твердые ткани.