Текст книги "Британский лев на Босфоре"

Автор книги: Владилен Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

В конце ноября Мусурус совершенно секретно запросил у англичан финансовую помощь. Воображение Дизраэли разыгралось; в письме послу Лейрду он разобрал возможные варианты. Новый заем исключается – Турция не платит проценты по старым. Значит, нужен залог в виде баз: «Вот что пришло мне на ум – заполучить территорию, соответствующую британским интересам. Любое (приобретение. – Авт.) на Средиземном море вызовет всеобщую подозрительность, если не выдать его за угольную станцию… Я подумал также о порте на Черном море – но тут могут возникнуть сложности в связи с договором о Проливах…. Если когда-либо будет достигнута свобода проливов для всех народов, овладение Батумом станет благом как для нее (Турции. – Авт.), так и для нас». Не худо заполучить базу и в другом месте: «Командная позиция в Персидском заливе превратится в большую нашу цель, в случае, если Порта потеряет Армению… Если это поддержать посылкой британского флота на Босфор и высадкой десанта на полуострове Галлиполли… без объявления войны России, – то, я думаю, Оттоманская империя выживет, хоть и перестанет быть державой первого ранга, крепкой и независимой», – рассуждал сторонник «незыблемости» Турецкой державы, примериваясь какой бы кусок у нее отхватить. Таким несколько странным путем собирались «оборонять» Индию от «агрессивных поползновений России», подобравшись под самый ее бок.

Оппозиция не доставляла премьеру хлопот; ее лидеры явно работали «на публику», произнося благонамеренные речи, но не связывая рук правительству. В письмах близким Дизраэли давал волю сарказму: «Вчера большая вылазка вигов завершилась провалом устроителей этой стряпни». В. Харкур вытащил кучу бумаг и собрался говорить, «но оцепенел, видя, как все, кроме заядлых любителей скуки, бросились на обед… В понедельник тот же фарс состоится в палате лордов» (леди Брадфорд, 14 мая 1877 г.). Так продолжалось до конца войны. Можно было по пальцам пересчитать людей с именем и положением, у которых хватало мужества не то, чтобы активно противодействовать охватившей страну военной истерии (этого не было), а хотя бы на словах призывать к благоразумию и поддержке. Одним из них был Гладстон. Характерен заголовок его статьи в мартовском номере журнала «Найнтинс сенчери»: «Дорога чести и дорога позора». От правительства требуется терпение и самообладание, а не «размахивание кулаками»; поощрение самого деспотического из правительств в Европе, турецкого, приведет к тому, что, возбудив вражду 80 млн русских, Великобритания добавит к ним 20 млн христиан Османской империи.

Но если написанный Гладстоном в 1876 г. памфлет разошелся тиражом в 200 тыс. экземпляров, то сочиненная им в следующем году брошюра осталась нераспроданной при тираже в 7 тыс. А буйствовавшая толпа выбила стекла в его доме, и почтенному деятелю пришлось запрашивать у правительства охрану.

Время работало на Дизраэли: «Страна наконец-то расшевелилась… Если бы только армейский корпус стоял в Галлиполли!» – делился он радостью с королевой 9 февраля 1878 г. Солидарность с балканцами, мелькнувшая яркой вспышкой в связи с Апрельским восстанием 1876 г., испарилась, не выдержав столкновения с пресловутым «британским интересом». Мирная тенденция не угасла совсем, но проявлялась в робкой, пассивной, отнюдь не бойцовской форме. В парламент поступали сотни петиций с пожеланиями сохранения нейтралитета. Шувалов сообщал о созванном рабочими организациями в Гайд-парке митинге, участники которого были разогнаны толпой шовинистов. Опыт истории учит, что «человек с улицы», «средний британец» легко поддается националистическому угару. Так было во время Крымской войны, Восточного кризиса 1875–1878 г., англо-бурской войны 1899–1902 гг., совсем недавно, когда армада кораблей ее величества отправилась возвращать в колониальное лоно Фолклэндские (Мальвинские) острова. В 70-х годах прошлого века шовинизм настаивался на русофобстве. В течение полувека англичанину внушали ненависть к русским, умело используя естественную антипатию к царизму и отождествляя с ним Россию. Политические демагоги искусно играли на имперской струне, сочиняя небылицы насчет «угрозы» нашествия, будто бы нависшей над Индией. Пресса во главе с негласным рупором правительства, газетой «Дейли телеграф» неистовствовала: замыслы русских «состоят, грубо говоря, в установлении господства над Константинополем и Проливами, в превращении Оттоманской империи в петербургский удел… Коварство России не миновало Австрии, где она стремится распространить славянскую заразу». А посему лучшие аргументы в споре с Россией – «наш флот и наша армия, будь то с союзниками или нет». Негласным для широкой публики барабанщиком истерического оркестра выступала королева: «Ей стыдно за поведение кабинета!»; «О, будь королева мужчиной, она бы задала… трепку этим русским!». Нельзя ли инспирировать в «Дейли телеграф», «Полл мэлл» и других газетах серию статей? Это – из ее записок лично Дизраэли.

17 января она адресовала письмо кабинету: «Мы должны стоять на том, что заявляли: любое наступление на Константинополь освобождает нас от нейтралитета. Неужели это – пустые слова? Если так – то Англия должна отречься от своего положения, отказаться от участия в совете Европы и пасть до уровня державы третьего ранга». 9 февраля в подобном же сердитом послании она пригрозила сложить с себя «тернистую корону».

Апогея треволнения в высших сферах Британии достигли весной 1878 г., когда велись русско-турецкие переговоры о перемирии и мире. Вклиниться в них, – что очень хотелось Дизраэли и Виктории, – не удалось. Александр II на телеграмму своей коронованной «сестры» вежливо, но твердо ответил, – пусть турки соблаговолят обратиться непосредственно к русским командующим в Европе и Азии; у тех имеются соответствующие полномочия на переговоры. При тогдашнем несовершенстве телеграфной связи, часто прерывавшейся, и при склонности посла в Стамбуле Генри Лейрда так «подправлять» информацию, чтобы она повергала адресатов в оцепенение, напряженность достигла высшей точки. Вызрела жестокая для России формула урегулирования конфликта: каждая статья договора между нею и Турцией должна быть представлена на обсуждение и (что не говорилось, но подразумевалось) утверждение держав, участников Парижского конгресса 1856 г. Увы, она опиралась на протокол, подписанный в Лондоне в 1871 г. Горчаков всеми силами пытался отвести угрозу общеевропейского судилища над победителем, – ибо чем иным мог стать конгресс, на котором, по мнению самых отчаянных оптимистов из царского окружения (да и оно оказалось ложным) можно было рассчитывать лишь на поддержку Германии? Старый вельможа выражал готовность обсудить вшестером проблемы, имевшие действительно общеевропейское значение, в первую очередь касавшиеся режима Проливов, заверял, что русские войска не займут полуострова Галлиполли, запирающего выход из Дарданелл (и не запрут таким образом британский флот в Проливах). Его не слушали.

Мрачные тучи, сгущавшиеся на горизонте, побудили правительство и командование спешить с завершением войны. 11(23) января великий князь Николай Николаевич в состоянии растерянности телеграфировал своему брату: «Я употребил все усилия, чтобы действовать по твоим указаниям и предупредить разрушение Турецкой монархии, и если мне это не удалось, то положительно виноваты оба паши, которые не имели достаточно мужества взять на себя и подписать наши условия мира. Войска мои движутся безостановочно вперед. Ужасы, делаемые уходящими, бегущими в панике турками, – страшные». В телеграмме звучала тревога – ведь эдак можно докатиться до Константинополя, который, в плане политическом, занимать было нежелательно в виду непредсказуемости всех могущих произойти осложнений.

Лишь 21 января (2 февраля) пришла долгожданная весть о прекращении военных операций.

Тогдашние кабинетские голуби во главе с графом Дерби, опасавшиеся открытого столкновения с Россией, считавшие войну с нею бесперспективной, а потому лишенной смысла, не сразу сложили оружие. Своего рода отражением разногласий в правительстве явились таинственные и повергшие всех в изумление эволюции британской средиземноморской эскадры, которая 24 января 1878 г. вошла, по приказу из Лондона, в Дарданеллы, а на следующий день покинула их. Через несколько дней адмирал Хорнби вновь подошел к устью пролива, но, не получив разрешения турецкой стороны, отплыл обратно. 12 февраля, по третьему приказу адмиралтейства, броненосцы миновали еще раз османские сторожевые посты у устья Дарданелл. Умеренные в английском правительстве настаивали на их, так сказать, очередном удалении. Но это было уж слишком. Именно тогда Роберт Солсбери, перебежавший в «лагерь» Дизраэли, заметил: «Если после всего происшедшего флот еще раз вернется в Безикский залив, наше положение станет смехотворным». Некие шутники, сохранившиеся в Стамбуле несмотря на тревожное состояние города, прикрепили к стене британского посольства объявление: «Между Безикой и Константинополем утерян флот. Нашедшему будет выдано вознаграждение». И вот, по словам дочери и биографа Солсбери, леди Гвендолин Сесил, «после перипетий, вызвавших непристойный смех в Европе», английская эскадра обрелась у стен Стамбула, и замаячила нии судеб войны и мира.

Буря в Лондоне не утихала, и даже усилилась по получении известий о заключении прелиминарного мирного договора в Сан-Стефано, предусматривающего создание единой Болгарии с выходом к Черному и Эгейскому морям. Граф Дерби, как неистребимый миролюбец, был выдворен из кабинета – он выступил против призыва резервов в британскую армию и переброски индийских войск на о-в Мальту, поближе к Турции. В конце марта, в последней своей беседе с Шуваловым в официальном ранге, он сделал прозрачный намек насчет настроений своих теперь уже бывших коллег: сделка возможна при условии предоставления Британии «компенсаций», разумеется, за счет Турции. Сам Дерби считал непорядочным обирать таким путем фактического союзника и клиента (он употреблял более изящные выражения: «Продолжай я оставаться министром, я бы от этого отказался, ибо не считаю честным аннексировать территорию государства, с которым мы не находимся в состоянии войны, но я уже не являюсь таковым»). Шувалову предоставлялась информация для размышления.

Первой реакцией в Петербурге на британский вызов явился приказ царя – занять высоты вокруг Константинополя, господствующие над водным путем. «Опыт учит нас, – телеграфировал Горчаков Шувалову 3(15) февраля, – что слабость континента подстегивает наглость Англии». Затем наступили сомнения и колебания: идти на срыв начавшихся мирных переговоров, только что завязавшихся, и навстречу войне с тремя противниками (ибо к таковым почти наверняка присоединилась бы Австро-Венгрия) Петербург не решился. Не сухопутные силы Великобритании устрашали (она могла выставить два экспедиционных корпуса по 40 тыс. человек), а ее экономическое могущество, практически неистощимые финансы, морская мощь. Она могла атаковать Россию в Балтийском и Белом морях, на Дальнем Востоке, и, наконец, на юге. Сменивший на посту командующего великого князя Николая Николаевича генерал Эдуард Иванович Тотлебен, герой обороны Севастополя, в талантах которого никто не сомневался, советовал соблюдать осторожность. Изгнать англичан из Проливов он считал невозможным из-за нехватки тяжелой артиллерии, единственно способной поразить своими снарядами бронированные чудовища. На Уайт-холл от адмирала Хорнби поступали вести иного рода – он полагал, что при отсутствии на Черном море флота противника он может прорваться к русским берегам.

Так началось длившееся полгода противостояние русской армии и британского флота, а дипломатам были вручены ключи мирного решения.

С кем договариваться? Где прорывать цепь внешнеполитической изоляции? Бисмарк в свойственной ему грубоватой манере, смахивавшей на цинизм, советовал – с австрийцами, «они продадутся дешевле». Но поездка Н. П. Игнатьева в Вену закончилась ничем: Андраши заломил такую цену, что у собеседника закружилась голова. Он требовал согласия на урезание Болгарии, раздел ее на две части, оккупации Боснии и Герцеговины австрийскими войсками, создания благоприятных условий для вторжения венских и будапештских капиталов на Балканы, Игнатьев суммировал свои впечатления от бесед: Австро-Венгрия политические, военные и экономические, могущие сделаться ее достоянием лишь после победоносной войны не только с Турцией и с нашими единоверцами, но и с нами».

Солсбери, который, по словам Шувалова «захватил» портфель Форин оффис после отставки Дерби, контакты у посла налаживались с трудом. Каналы информации о намерениях кабинета с уходом графа Дерби прервались. «Шу» попытался было заполучить неофициальный источник в лице леди Норткот, супруги канцлера казначейства. Посол внезапно ощутил недостаток своего религиозного воспитания. Он и мадам Норткот принялись было за совместное чтение и толкование Библии. Но это богоугодное занятие оборвалось после первого же сеанса – ревнивый муж потребовал его прекратить.

«Шу» возобновил связь с кабинетом с помощью… лошади. Он давно заметил, что во время верховых прогулок в Гайд-парке министры ее величества становились откровеннее, чем в офисах, языки у них развязывались. Сидя в седле, он узнал, что Солсбери непрочь поговорить с ним.

Дизраэли лично собрался в германскую столицу – в последний раз он выступил в роли политического льва. Его намерение сперва даже перепугало сотрудников Форин оффис, предвидевших трудности из-за недостатков в образовании премьера – в конце концов он был начитанным самоучкой. Общепризнанным международным языком тогда был французский. Диззи же, хоть и нахватался кое-чего во время континентальных поездок, изъяснялся, по словам лорда Одо Рассела, на жаргоне бакалейщика. Другой свидетель, присутствовавший при беседе Дизраэли с Шуваловым, спросил последнего, на каком же языке изъясняется англичанин, и был крайне изумлен, узнав, что на французском. В конце концов дело удалось уладить: Дизраэли информировали, будто участники конгресса жаждут услышать речь общепризнанного мастера ораторского искусства на его родном языке. Так произошел первый «прорыв» английского языка в дипломатию.

Произошли и кое-какие другие недоразумения. Так, два старца, Горчаков и Дизраэли, к ужасу своих военных советников, обменялись секретными картами, обозначавшими крайний предел уступок по русско-турецкому разграничению в Закавказье. Но в целом слова Бисмарка: действительности. Брутальная тактика Дизраэли, доводившего (или делавшего вид, что готов довести) дело до разрыва, играла наруку противникам России. Так, после жаркой схватки по вопросу о статусе Южной Болгарии, он идя по многолюдной Унтер ден Линден под руку со своим секретарем Монтегью Корри, во всеуслышание распорядился заказать специальный поезд для отъезда британской делегации. Эта весть мгновенно разнеслась по городу. Последовала послеобеденная беседа с Бисмарком. Оба удалились в курительную комнату. «Думаю, я нанес последний удар своему расстроенному здоровью, но это было совершенно необходимо», – записывал Дизраэли в дневнике, предназначенном для королевы. На другой день из Петербурга пришло согласие на раздел Болгарии на Северную и Южную.

Конгресс довел свою работу до конца. 13 июля был подписан его заключительный акт, – к пагубе для России и ущербу для балканских народов.

В Лондоне Диззи и Солсбери встретили как триумфаторов. Королева возложила на них ордена Подвязки; парламент встретил их овацией. В отчете о конгрессе Дизраэли не остановился перед клеветой на поднявшиеся на освободительную борьбу народы: «Нет слов, чтобы описать обстановку в значительной части Балканского полуострова, занятой Румынией, Сербией, Боснией, Герцеговиной и другими провинциями. Здесь царят политические интриги, непрекращающееся соперничество партий, расовая ненависть, ограниченность враждующих религий и, главное, ощущается отсутствие верховной контролирующей власти, которая могла бы держать эту немалую часть земного шара в состоянии, напоминающем порядок».

Оставим эту сентенцию на совести Дизраэли.

Но другое требует разъяснения – итоги конгресса в целом. Если рассматривать их с позиций истории, – приходишь к выводам, не совпадающим с восторженной оценкой британских шовинистов. «Рухнула доктрина статус-кво, препятствовавшая развитию полуострова, подкреплявшая османскую власть в регионе, доктрина, проводившаяся китами английской дипломатии – Каслри, Каннингом, Абердином, Пальмерстоном, Дизраэли. Несмотря на колоссальные усилия, затрату огромных средств на поддержание на плаву Османской империи, кровопролитную Крымскую войну, доведение кризиса почти до столкновения в 1878 г., сохранить целостность и неприкосновенность султанских владений не удалось. Великобритания резко сузила рамки своих забот до азиатских территорий Турции, взяв за это грабительский куш в виде «добровольной» уступки острова Кипр. Форин оффис отступил от многих позиций. Даже «примиритель» Дерби противился созданию автономной Болгарии, конгресс же санкционировал возрождение Болгарского государства после пятисотлетнего рабства. Р. Солсбери в своем первом циркуляре по вступлении в должность от 1 апреля 1878 г. выступал не прямо против создания Болгарии – это было уже невозможно, – а против предоставления ей выхода к морю; он высказывался также против возвращения России Южной Бессарабии, отторгнутой у нее после Крымской войны, присоединения Батума и некоторых армянских земель. От всего этого пришлось отказаться. Раздел Болгарии на Северную, автономную, и Южную, оставшуюся под властью Порты, продержался всего семь лет. В 1885 г., под нажимом движения как «северных», так и «южных» болгар с искусственным расчленением единой страны было покончено. Вопреки стараниям Дизраэли и действовавшего с ним в одной упряжке Андраши, 1878 год ознаменовался появлением на карте Европы международно признанных, независимых Сербии, Румынии и Черногории, а потому явился важнейшей вехой на вековом пути балканских народов к национальному освобождению.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Виконт ГЕНРИ ДЖОН ПАЛЬМЕРСТОН

Здание Форин оффис, Даунинг стрит Лондон

КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ

БЕНДЖЛМИН ДИЗРАЭЛИ

Дизраэли в поход собрался. Карикатура из журнала «Панч», 1877 г. (Надпись на указателе: на Константинополь, на Египет)

INFO

ББК 63.3(0)5

В 49

Виноградов В. Н.

В 49 Британский лев на Босфоре. – М.: Наука, 1991. 160 с. – (Серия: «История и современность»).

ISBN 5–02–010036–6

В 050600000-063/042-(02)-91 9-91 науч. поп.

Научно-популярное издание

Виноградов Владилен Николаевич

БРИТАНСКИЙ ЛЕВ НА БОСФОРЕ

Утверждено к печати редколлегией серии научно-популярной литературы Академии наук СССР

Заведующая редакцией Л. С. Кручинина. Редактор издательства Е. И. Михайлова. Художник Б. К. Шаповалов. Художественный редактор И. Д. Богачев. Технические редакторы И. В. Чудецкая, Н. Н. Кокина. Корректоры Р. С. Алимова, Л. В. Щеголев

И Б N2 47494

Сдано в набор 20.09.90. Подписано к печати 04.03.90. Формат 84х108 1/32. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Усл. печ. л. 8,61. Усл. кр. отт. 9, 0. Уч. изд. л. 10,1. Тираж 25 000 экз. Тип. зак. 432. Цена 2 руб.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»

117864, ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90

4-я типография издательства «Наука».

630077, Новосибирск, 77, ул. Станиславского, 25

…………………..

Сканирование: alexxx78 Обработка: Vitautus

FB2 – mefysto, 2024

Текст на задней обложке

Осью международной жизни на протяжении большей части XIX в. являлось англо-русское соперничество, а центром, где она проходила, – древний Константинополь, превратившийся под османским владычеством в Стамбул. И бушевали эти противоречия прежде всего на Балканах и Ближнем Востоке. В брошюре это соперничество обрисовано как борьба личностей.

notes

Примечания

1

Так иногда именовали султана.

2

Английская эскадра – 3 линейных корабля, 4 фрегата, 5 других судов; французская – 3 линейных корабля, 4 фрегата; русская – 4 линкора, 4 фрегата; всего – 1676 пушек. Турецко-египетский флот – 3 линкора, 23 фрегата, 40 других судов, 2200 орудий.

3

Последнюю фразу Пальмерстона Михаил Сергеевич Горбачев приводил в беседе с группой преподавателей русского языка из США как выражение своекорыстной, не признающей ничего, кроме своих интересов политики. (Правда. 1987. 8 авг.)

4

То есть испытает ужасное унижение. В 321 г. до н. э. самнитское войско нанесло сокрушительное поражение римским легионам при Кавдинском ущелье. Разоруженные римляне были прогнаны через «ярмо» (два воткнутых в землю копья, соединенные на верху третьим), что считалось позором для воина.