Текст книги "Гость из будущего. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– А я вот сейчас здесь сяду и с места больше не двинусь, – вдруг выдала мне Настя Вертинская и, сойдя с пыльной грунтовки, уселась на траву.

– Не понял? – опешил я. – Тут по моим прикидкам ходу всего полчаса. Это что за номер лесной самодеятельности? Я тебя не унесу.

– Пока не пообещаешь, что в следующем фильме будет для меня роль, ничего не знаю и никуда не пойду, – Вертинская по актёрски надула губки и гордо отвернулась в сторону соснового бора.

– Я же уже обещал, что роль в новых «Тайнах следствиях» будет. Пойдём, пожалуйста, – взмолился я, – сегодня, если ты не забыла, закрытие кинофестиваля. Поспать бы часок, да поесть бы разок.

– Я отлично помню, все твои обещания! – закапризничала Вертинская. – Снимешь меня в маленьком эпизоде, и какой от этого прок? Я хочу нормальную полноценную роль! А ты все лучшие роли своей Ноннке отдал.

«Вот „кикимора“ киношная, – зло подумал я. – Вчера болотная кикимора полночи хохотала, глаз не давала сомкнуть, а сейчас у этой проснулось протестное самосознание. Час от часу не легче. А кого я должен снимать в главных ролях, как не свою любимую женщину? И её, между прочим, природа и внешностью и талантом не обделила».

– Нормальная будет роль, – проворчал я и, тоже сойдя с дороги, уселся на траву.

– Рассказывай, – категорично потребовала Анастасия.

– Значит так, – тяжело вздохнул я, ибо врать тоже дело не простое. – Твоя героиня уволилась из музея и устроилась работать актрисой в местный городской театр. А один из подозреваемых как раз служащий этого очага культуры в нашем море бескультурья. И опер Казанова, актёр Олег Видов, посетив репетицию, мимо такой красоты, как ты, пройти не смог.

– А что потом? Хы-хы, – захихикала Вертинская.

– А потом вы поженитесь, нарожаете детей, и ты будешь своему благоверному выносить мозг, за то, что этим летом снова полетите отдыхать в дешёвый турецкий отель, а не на лучшие курорты Испании или Италии, – прорычал я и вскочил на ноги. – Пошли уже!

– Какая Италия? Какая Турция? – пролепетала актриса. – Ты что, Феллини, такое городишь?

– Я имел ввиду курорты Болгарии и Черного моря, – виновато буркнул я и тут же рявкнул, – вставай пока червяки с муравьями не залезли куда не надо!

– Какие червяки⁈ – закричала Анастасия Вертинская и подскочила на полтора метра вверх, позабыв, что сегодня уже пила из ручья и частично спала на земле.

И вдруг на грунтовую дорогу вместо колхозника на гужевом транспорте, выкатился автобус марки ЗИЛ-158, и это был тот самый «тарантас», который возил нашу творческую бригаду в Выборг.

– По нашу душу, – обрадовался я и поднял две руки вверх, словно язычник встречающий восход солнца.

– Псих, – прошипела на меня Вертинская.

А тем временем автобус, не доезжая двадцати метров, остановился и, подняв клубы глинистой пыли, раскрыл двери. И не прошло и секунды, как с криками: «нашлись» из автобуса стали выпрыгивать наши коллеги по киношному цеху.

– Братцы, – прошептал я и, вспомнив финальный эпизод из истерна «Свой среди чужих, а чужой против хищника», запел мотив волшебной мелодии Эдуарда Артемьева. – Та-да-тааа, та-та-да-тааа, та-рааа, та-ра-ра-ра…

– Людиии! – хриплым голосом заорал Владимир Высоцкий, выскочив одним из первых. – Феллини, от радости с ума сошёл!

А за ним гурьбой на нас набросились Олег Видов, Лёва Прыгунов, Сава Крамаров, Андрей Миронов, Василий Шукшин, который, не переставая, сыпал матерными ругательствами. Но самой первой на мне повисла Марианна Вертинская, потому что Высоцкий и остальные мужчины решили сначала пообнимать Анастасию. Наконец, до меня добралась и моя Нонна. Её как самую миниатюрную девушку в этой толчее чуть не затоптали. Она впилась губами в мои уста и висела на моей шее почти полминуты.

– Ты просто не представляешь, как я всю ночь волновалась, – шептала Нонна, продолжая целовать моё лицо.

– Всё хорошо, – шептал я в ответ. – У нас всё будет хорошо.

Но почему-то среди такого островка бурной радости рыдала единственная Люда Савельева.

– Людочка, все же живы, – успокаивали её Олег Даль и Александр Збруев.

– Я знаююю, – всхлипывала она, роняя огромные слезинки.

– Я была просто уверена, что ты мою сестрёнку обязательно отыщешь, – шептала мне на ухо Марианна. – В тебе что-то есть такое, не наше, необычное.

– Всё хорошо, всё хорошо, – бурчал я, обнимая и целуя всех подряд. – Люда, не надо слёз, – улыбнулся я Савельевой и чмокнул её в щёку. – Александр, – пожал я руку Збруеву, – отвечаешь за Людмилу сегодня головой. Что-то не нравятся мне эти «водопады».

– Так точно, – буркнул он, ещё не подозревая, что скоро женится на этой «плаксе» и проживёт с ней долгую жизнь.

– Запомни, Феллини, ты – сволочь! – верещал, перекрикивая радостный гомон, дядя Йося Шурухт. – Меня ночью чуть «Кондратий не хватил»! А нам, между прочим, завтра лететь на гастроли в Петрозаводск! Там все билеты уже проданы, а ты как партизан по лесам бегаешь!

– Как ты её нашёл-то ночью? – задал первый дельный вопрос Василий Шукшин.

– Помощи попросил у хозяина леса, – буркнул я.

– А Феллини-то наш человек, деревенский! – обрадовался он.

– Товарищи артисты, есть предложение перекусить! – крикнула гримёрша Лидия Сергеевна. – У меня с собой компот и булочки.

– Розыскные мероприятия хорошему перекусу не помеха! – радостно заорал я.

– К тому же и искать-то больше никого не надо, – проворчал дядя Йося.

* * *

Тем же вечером в столовой «Дома творчества союза театральных деятелей» состоялось неофициальное закрытие. Официальная же часть прошла в Ленинграде в одноимённом кинотеатре около Таврического сада. И там главный приз получили фильмы: «Живые и мёртвые» и «Тишина». Специальную премию отдали «Гамлету» Григория Козинцева. Ещё две премии вручили кинокартинам: «Белый караван» и «Живёт такой парень».

Василий Шукшин очень близко к сердцу воспринял награду фестиваля. И по приезде в Комарово он от нервного перенапряжения почти час пролежал у нас на даче, жалуясь то на головные боли, то на боли где-то в груди. И гримёрша Лидия Сергеевна отпаивал его валерьянкой.

– Слушай, Феллини, а тебе вот не обидно, что раздали премии всякой х…не, а тебя прокатили? – спрашивал Шукшин, лёжа на диване, пока всё остальные дачники перед финальным кутежом приводили себя в порядок.

– Нет, – улыбался я. – Это даже к лучшему. Недруги немного поутихнут и дадут спокойно поработать. Тем более «Живые и мёртвые», «Тишина» и твой «Парень» очень достойные работы.

– А вот мне досадно, – ворчала Нонна, красуясь перед зеркалом в новом платье. – Вы просто не представляете, сколько мне комплиментов наговорили, сколько подарили цветов на разных творческих встречах и чуть ли не в каждом зале просили продолжения нашей короткометражки.

– А мне ещё досадней, – жаловался Сава Крамаров. – Я вообще главную роль сыграл, и чё? А ни чё?

В общем, на финальный загул все пришли в разном настроении и состоянии духа. Поэтому кто-то сразу приналёг на спиртное, чтоб поправить нервную систему, а кто-то пустился в танцевальный марафон. Тем более на закрытие приехал Эдуард Хиль и его музыкальная банда. Он ещё в коридоре меня выловил и, прижав к стене, прошептал:

– Написал что-то новое?

– Нет, – соврал я.

– Не свисти, ха-ха, мне уже всё рассказали! – захихикал он, убежав на сцену.

– Мне тоже девочки кое-что рассказали, – заявила Нонна, которая весь вечер не отходила от меня ни на шаг, мы вместе прогулялись по залу, поздравив победителей фестиваля, вместе потанцевали и вместе же присели за столик. – Что в Выборге, ты такое спел, что все в восторге?

– Я вспомнил отличную малоизвестную дворовую песню, – опять соврал я. – Теперь уже, можно сказать, что мою.

– И ты её собираешься отдать Хилю? – насела моя любимая актриса.

– Я отдам песню тебе, но на концертах Хиль всё равно её будет петь. Так уж устроена наша советская эстрада, где всё общее, – пробормотал я и увидел того человека, который сжёг киноплёнку с моим фильмом. И сейчас было самое время, чтобы его проучить. – Мне нужно в одно место, – буркнул я, встав из-за стола.

– И я с тобой, – ухватила меня Нонна за руку.

– Высоцкий! – подозвал я Владимира Семёновича, который мило беседовал с одной привлекательной барышней из «Союзмультфильма».

Кстати, мультипликаторы получили первую премию за «Историю одного преступления», сделанную какой-то перекладной анимацией, и отметить это дело подъехала большая команда из Москвы. Володя как-то обречённо на меня посмотрел, но, извинившись перед девушкой, всё же подошёл к нашему столику. И вариантов отмазаться у Высоцкого не было, ибо я ему сегодня подарил самые настоящие американские джинсы, чтобы он и дальше играл «Гамлета с гитарой».

– Владимир Семёнович, пригласите мою даму на твист, – попросил я будущего кумира миллионов. – А то у меня ноги после леса болят.

– А ты куда? – уставилась на меня Нонночка.

– Освежусь в укромном уголке, – буркнул я.

– Не боишься, что такую красавицу уведу? – пророкотал Высоцкий.

– Ты сначала с первой женой разведись, многоженец, – хохотнул я и ринулся искать своего недруга.

А он как по заказу вышел в коридор и направился на улицу, возможно, чтобы покурить, посмотреть на звёзды и погрустить о своей незавидной доле, когда одним вручают призы и главные премии, а тебе даже не дают снимать, не дают реализовать талан и творческий потенциал. Однако в том, что он не снимает своё кино, моей вины не было. Я никого коленями и локтями не распихивал, когда работал над короткометражкой и «Тайнами следствия». Поэтому, не испытывая угрызений совести, я догнал своего злопыхателя и втолкнул его в открытую дверь прачечной, где тут же закрылся на защёлку.

– С ума сошёл? – очень натурально возмутился мой ленфильмовский коллега.

– Нет, – прошипел я и со всей силы врезал под дых. – Ты зачем сжёг мой фильм, паршивец?

– Враньё, – криво усмехнулся он, согнувшись пополам и ртом хватая воздух. – Меня в этот день в посёлке даже не было. А вот за избиение, ты ответишь.

– Значит, у тебя и алиби есть? – удивился я.

– Конечно, есть, – попытался засмеяться мой недруг.

– Как интересно, – буркнул я. – То, что плёнку с фильмом сожгли, знаю я, Фрижета Гургеновна, актёр Высоцкий и сам преступник, то есть ты. Остальным сие происшествие пока неведомо. Все думают, что я фильм отвёз обратно на киностудию. Ещё врезать?

– Не надо, – сдался мой ленфильмовский коллега. – Что ты хочешь? Хочешь, чтобы я уволился?

– На следующей неделе зайдёшь в мой кабинет, и мы обсудим проблему в спокойной обстановке, а то сейчас прачка прибежит, – захохотал я. – Ещё подумает, что ты воруешь бельё.

На этих словах я открыл дверь прачечной и спокойно пошагал в зал, где играла музыка и веселились гости кинофестиваля. Лёгкость и скорость, с которой я расколол совершенно незнакомого человека, немного опьянила. От нахлынувшего в кровь адреналина, захотелось прыгать и танцевать. Сразу же в голову пришёл мотив «Хафанана-кукарелла», под эту песню я отплясывал и в пионерском лагере, и в старших классах школы, той первой жизни в будущем. Мы даже с ребятами из институтской самодеятельности как-то перепёрли эту «ша-ла-ла-лу» на русский текст, про который я совсем забыл. А сейчас вдруг вспомнилось каждое слово.

– Всё удачно? – захихикала Нонна, приобняв меня за талию, когда я появился на танцполе.

– Лучше не бывает, – улыбнулся я и пожал руку смущённому Владимиру Высоцкому за то, что тот присмотрел за моей дамой сердца.

И вдруг Эдуард Хиль объявил со сцены, что сейчас перед гостями кинофестиваля выступит автор многих песен, кинорежиссёр Ян Нахамчук, который приготовил новый шлягер.

– Давай, Феллини! – закричал разгорячённый от выпивки и танцев народ.

– Учтите, не я это предложил! – гаркнул я в ответ и пошёл к микрофону.

Гитару мне любезно передал ритм-гитарист. Медиатор, пластмассовое приспособление для более качественного звукоизвлечения я получил почему-то от басиста. «Ну, теперь вы у меня подрыгаетесь, – мстительно подумал я и провёл по струнам электрогитары. – Сейчас вы надолго запомните это милый вечерок». А затем вдарил бешенным африканским темпераментом по впечатлительной нервной системе советского человека:

Смешной весёлый парень, ха-фа-на-на,

Играет на гитаре, ша-ла-ла-ла.

И на площадке летней, ха-фа-на-на,

Танцует вся округа, такие дела!

Ударник буквально с половины куплета поймал нужный ритм, как и бас-гитарист, а вот остальные музыканты хлопали глазами. Зато творческая интеллигенция, изображая смесь гопака и цыганочки, отрывалась по полной. А меня в прямом смысле слова распирало от нахлынувшей энергетики:

И галстуки цветные, ха-фа-на-на,

И чёлки озорные, ша-ла-ла-ла,

И все вокруг танцуют, ха-фа-на-на,

А он вторые сутки поёт до темна!

Хэй, бросай хандрить, беги скорей сюда!

Танцевать, а не грустить, будем, будем до утра!

Хэй, бросай хандрить, беги скорей сюда!

Танцевать, а не грустить, будем, будем до утра!

Смешной весёлый парень, ха-фа-на-на,

Играет на гитаре, ша-ла-ла-ла.

И сядет скоро солнце, ха-фа-на-на,

Зато взойдёт на небе большая луна!

Устала вся округа, ха-фа-на-на,

Устала и гитара, ша-ла-ла-ла,

Но только этот парень, ха-фа-на-на,

Усталости не знает, ну и дела!

И только я начал горланить припев, как на сцену выбежал дядя Йося. Он силой оттащил меня от микрофона, пыхнул перегаром и с жаром зашептал:

– Деньги за первый миньон перевели! Много денег! Квартиру кооперативную купишь! Давай, Феллини, жги, родной! Ша-ла-ла-ла! Ша-ла-ла-ла!

* * *

В понедельник 24-го августа, когда вся шумиха после Первого всесоюзного кинофестиваля основательно улеглась, ибо прошло почти две недели. И когда мой детектив «Тайны следствия. Возвращение Святого Луки» приобрёл качественную звуковую обработку, я наконец-то бросил все силы на проект «Звёздные войны». Так как детективами широкую мировую общественность даже в этот допотопный 1964 год удивить было просто нереально. А вот «Звёздные войны» должны были стать самым настоящим мировым прорывом. Пора было приучать жителей Франции, Западной Германии, Испании, Италии, Великобритании, США и Канады к настоящим Советским фантастическим блокбастерам.

К сожалению, пока такое понимание имелось лишь в моей голове и в рыжей черепушке безбашенного армейского друга и ассистента Генки Петрова. Отчасти, идеей покорения мирового кинематографа, проникся и сосед по коммуналке, прекрасный художник-декоратор Юрий Куликов. Справедливости ради надо сказать, что Юрий Иванович пятый день безвылазно пахал в съёмочном павильоне №2 не за идею и не за спасибо живешь, а за интерес. С ним и с его супругой, помогавшей рисовать эскизы будущей кинофантастики, я пописал договор на очень солидную сумму денег.

И вообще, в данный момент в кинопавильоне все материалы, из которых мы строили макеты инопланетных космических кораблей, осколки астероидов, и одну трёхметровую модель старого заброшенного завода, были оплачены из моего гонорара за первый музыкальный диск миньон. И деньги, надо признать, таяли стремительно. Кстати, их оказалось не так уж и много, как хвастался дядя Йося. На кооперативную квартиру не хватало почти половины суммы. Да и пока квартира могла подождать, а «Звёздные войны» нет.

Из-за чего моя любимая Нонна несколько раз пыталась обсудить со мной слишком большие и неразумные траты. Однако врождённая интеллигентность ей так и не позволила устроить скандал с криком, с театральным заглатыванием рук и битьём дешёвой фарфоровой посуды. Каждый раз она тяжело вздыхала и говорила, что может быть я и прав. Лично я, в этой правоте и не сомневался. Поэтому сейчас на железной тяжёлой двери кинопавильона №2 висела табличка: «Научно-популярный фильм на тему: 'Есть ли жизнь во Вселенной»«. И ещё одна надпись чуть ниже гласила: 'Осторожно все макеты находятся под высоким электрическим напряжением! Не трогай, убьёт».

– Осколки из пояса астероидов не похожи на настоящие, – проворчал я, рассматривая воскресную работу Генки Петрова и Юрия Ивановича.

– Как не похожи⁈ – взревел Генка. – Мы с дядей Юрой вчера, в воскресенье, на это дело восемь часов угрохали! Столько клея, картона и дерева перевели, жуть! А тебе всё не так⁈

– Неправда, форма меня устраивает, – спокойно возразил я. – Меня не устраивает текстура. Нужно на поверхность астероидов наклеить реальные песчинки и мелкие камушки. В советской кинофантастике, Геннадий Батькович, главное – это реализм.

– Ян, объясните нам ещё раз, зачем мы это всё ваяем? – спросил Юрий Иванович, который единственный, кроме Нонны, называл меня по имени, а не по прозвищу. – Зачем макетам такая подробная детальность? И как вот эта трёхметровая и тяжёлая штука у тебя полетит? – художник указал рукой на корабль «Сокол тысячелетия», которому тоже пока не хватало соответствующих текстур и мелких деталек.

– Летать всё будет просто замечательно, – улыбнулся я. – И иногда со скоростью света.

– На башенном кране что ли? – захихикал мой друг Петров.

– Спокойно, Геннадий, – кивнул я, – немного терпения. Официально мы снимаем научно-популярный фильм. Договор уже подписан, но средства на него, жалкие нищенские копейки, выделят только в следующем году или ещё позже. Но сейчас важнее само наличие договора и официальный статус нашей работы. Деньги пока не проблема. Итак, структура документалки такая: в студии появляется лектор и 10 минут рассказывает общую информацию о Солнечной системе и ближайшем космосе. Затем 30 минут идёт наш игровой фантастический фильм. И заканчивает киноповествование тот же самый дяденька на фоне звёзд и инопланетных космических кораблей, чтоб общий хронометраж был 45 минут.

– Не понимаю, к чему такие сложности? – помотал головой Юрий Иваныч.

– Что-то ты, Феллини, заигрался, – хмыкнул Генка. – Что-то ты темнишь.

– Друзья, – вяло улыбнулся я, – на полноценный художественный фильм денег просто нет. А пробивать заявку на него придётся мучительно долго. Год, два и то и все десять лет. Да я за это время могу спиться или умереть от воспаления легких. А науч-поп, если есть связи, снимать можно прямо сейчас.

– То есть, ты хочешь на свои деньги снять документалку и запустить её по школам и детским кинотеатрам? – удивился Юрий Куликов. – А смысл? Тебе ведь ни копейки не вернётся назад.

– Смысл в огромных мешках писем, которые после премьеры полетят в Госкино, в Кремль и в правительство СССР, – тяжело вздохнул я. – Именно просьбы трудящихся столкнут дело с мёртвой точки. А деньги я ещё заработаю.

– Неплохой план, – вдруг сказал директор «Ленфильма» Илья Киселёв, незаметно появившись в кинопавильоне. – Только мне одно не понятно: как эта бандура будет летать? – Илья Николаевич ткнул пальцем в «Сокол тысячелетия».

– Товарищи дорогие, – захихикал я, – как сказал старичок Эйнштейн: «Всё в этом мире относительно». Поэтому летать будет не корабль, а камера вкруг него и звёздный фон на заднем плане.

– И правда, – пролепетал Генка Петров. – И как я сразу до этого не допетрил? Хи-хи.

– Вот ведь зараза, – задумчиво пробормотал Илья Киселёв и, похлопав меня по плечу, добавил, – пошли-ка, дружок, со мной, у нас большие проблемы.

Глава 16

В кабинете Ильи Киселёва никаких гостей по мою душу не было. Я даже нарочито карикатурно заглянул под стол, когда директор «Ленфильма» попросил у секретарши две чашечки кофе. «Странная тревога? – промелькнуло у меня в голове. – В каком месте спрятаны наши большие проблемы? Что-то ничего тревожного я на горизонте не наблюдаю».

– Вот, читай, – Илья Николаевич вытащил из верхнего ящика стола короткую телеграмму и швырнул её на стол.

«ЖДЁМ ТАЙНЫ СЛЕДСТВИЯ 31 08 64 В 12 ТЧК ГОСКИНО», – говорилось в этой напечатанной кривыми буквами записке, которую я пробежал взглядом за две секунды.

– Чем раньше кинокартину запретят, тем быстрее разрешат, – улыбнулся я. – Не вижу никаких проблем, Илья Николаевич. Странность только в том, что нас ждут не в четверг 3-го сентября, а понедельник 31-го августа.

– Соображаешь, – захихикал директор киностудии, – значит не совсем ты у меня тупой. Вот и я так же подумал. Чё к чему они там в Госкино четыре дня потерпеть не могли? И давай названивать своему старинному товарищу, который работает в управлении кинопроката. Спрашиваю: «Что случилось, почему перенесли срок сдачи нашего детектива?». А он мне по секрету и шепнул, что на заседание комиссии приедет товарищ Михаил Суслов. В сентябре ему некогда, а в августе есть один последний денёк.

«Суслов! – фамилия этого придворного теоретика Марксизма-ленинизма словно молотком шибанула по моим мозгам. – Само собой в сентябре ему будет некогда. В наступающем тревожном осеннем месяце Суслов, Брежнев, Семичастный, Шелепин, Подгорный, Малиновский и Косыгин задумают сместить Хрущёва. И Михаил Андреевич будет одним из самых активных членов группы заговорщиков. И если он сейчас прихлопнет на худсовете моё кино, то я выкарабкаюсь в лучшем случае года через три. Потому что Леонид Брежнев, любитель киношных драк и перестрелок, взойдёт на трон, как временная компромиссная фигура и первое время по многим вопросам будет опираться на мнение и авторитет Михаила Андреевича Суслова. И это для меня, одним словом – задница».

– Я же тебе, Феллини, предлагал, чтоб ты нашу Катю атдрюкал как следует, – продолжал причитать Илья Николаевич, пока я копошился в собственных размышлениях. – Это ведь она Суслова на худсовет вызвала. Помнишь, как закрыли кинокомедию «Человек ниоткуда»? Прежде всего, Михаил Андреевич постарался. Вот то же самое ждёт и твой, а точнее наш детектив. Но это ещё полбеды, – зашептал Илья Киселёв, – тебя ведь и посадить могут за пропаганду западного образа жизни, а меня уволить.

– А давайте не поедем на худсовет, – пролепетал я. – Заболеем на несколько дней. Допустим, отравимся некачественным молоком. Вы, я и ещё кого-нибудь для достоверности прихватим в больничные покои. На врача деньги есть.

– Тогда Катька такой скандал закатит, такие подключит рычаги давления, что нас не спасёт никто и ничто. Я вот что думаю, – Илья Николаевич перешёл на такой тихий шёпот, что мне пришлось придвинуться ещё ближе, – нужно идти на поклон к зятю товарища Хрущёва, к товарищу Аджубею. Так, мол, и сяк.

– Трали-вали, кошки драли, – проворчал я. – Никите Сергеевичу Хрущёву, воспитанному на «Кубанских казаках», наше кино вообще показывать нельзя. Нужен совершенно другой ход, – я на несколько секунд уставился в стену, и вдруг мне в голову пришла очень перспективная комбинация. – У вас, Илья Николаевич, в АПН есть знакомые, в агентстве «Новости», которое недавно создали на базе Совинформбюро?

– Это там, где распространяют за рубеж правдивую информацию об СССР? – задумчиво пролепетал директор киностудии и, выдвинув верхний ящик рабочего стола, начал перебирать какие-то бумаги. – Не понимаю, что ты задумал, но один старый приятель у меня в этом агентстве имеется. Вот, отдыхали вместе на теплоходе, – Илья Киселёв выудил из папки какую-то старую фотографию и посмотрел на её оборот. – Я его рабочий телефон черкнул на всякий случай. Ну, что ты задумал?

– В АПН трудится дочь товарища Брежнева, – теперь начал шептать и я. – Нужно узнать, когда она обычно появляется на рабочем месте и на поклон идти именно к ней. Потому что карту товарища Суслова можно побить только картой товарища Брежнева. Но Леонид Ильич должен первым посмотреть наше кино.

– Допустим, я это узнаю, допустим, каким-то чудом копию фильма удастся подарить товарищу Брежневу, – директор постучал пальцем по фотографии. – А он возьмёт и ничем не поможет. Что тогда?

– Безвыходных ситуаций не бывает, Илья Николаевич, – криво усмехнулся я. – Если всё пойдёт наперекосяк, то во время худсовета я разденусь до трусов, начну бегать по коридорам Госкино и орать, что к нам с Сириуса летит инопланетный корабль, покайтесь братья и сёстры пока не поздно. А вы сделает удивлённое лицо, и скажете, что не знали о моём психическом расстройстве. Тогда фильм положат на полку, меня в психушку, а вы останетесь директором «Ленфильма». А потом, постепенно всё вернётся на круги своя, и я всплыву, как подводная лодка в морях Атлантического океана.

– Ха-ха-ха, – громко загоготал Илья Николаевич. – Неплохой план. Кстати, у меня есть и хорошая новость. – Директор ещё раз хохотнул, представив меня в одних трусах, затем вышел из-за своего рабочего стола и с гордостью открыл дверцы шкафа. – Двадцать коробок с киноплёнкой «Кодак». Подарок от товарища Василия Толстикова. Правда, в одной коробке всего 300 метров, это на 12 минут видео. Но если снимать с умом, то для начала детектива о поимке шпионов хватит, – с гордостью произнёс он.

– Дааа, – протянул я, почесав затылок, и уже просчитывая, как этой плёнкой лучше распорядиться, и добавил, – кто возьмёт шпионов пачку, тот получит водокачку.

* * *

Вечером в тот же самый тревожный понедельник я в кои-то веки не спешил домой. Нонна улетела на кинопробы в Минск на «Беларусьфильм». Работу над эскизами к «Звёздным войнам», над тем как будут выглядеть костюмы главных героев, какими будут джедаи и протагонист Дарт Вейдер, я пока дал распоряжение прекратить. Вдруг, на худсовете в Госкино и в самом деле придётся изображать дурака, спасая фильм и директора Илью Киселёва? Кстати, Илья Николаевич дозвонился до своего друга в АПН и узнал, что на эту пятницу запланирован большой корпоративный праздник по случаю предстоящего учебного года. И корпоратив, с раздачей школьных принадлежностей для детей сотрудников агентства, организует сама Галина Брежнева. Это был уникальный шанс перевернуть ситуацию в свою пользу. Не очень-то мне хотелось бегать в одних трусах по коридорам Госкино.

«Хотя лучше один раз притвориться дураком, избежав тотального разгрома и показательной порки, чем переть буром и наделать множество непоправимых ошибок», – думал я, колотя в своём рабочем кабинете боксёрский мешок, который по случаю продал мне один знакомый техник.

Кроме того, вонзая кулаки в кирзовый бок мешка, я представлял себе лицо товарища Суслова, человека который всеми правдами и неправдами пролез во власть, чтобы заставить всю страну носить старые галоши и серое невзрачное пальто. В представлении этого странного гражданина советский человек рождался только для того, чтобы вусмерть упахаться на работе, вырастить потомство себе на замену и лечь в могилу.

В его воспалённом мозгу: джинсы и красивые вещи отвлекали от строительства коммунизма, комедии – развращали, кинобоевики – сбивали с пути, а лёгкая развлекательная музыка вызывала ненужные фантазии о красивой жизни. И если бы Михаил Андреевич загрёб бы всю власть себе, то за простую улыбку на улице могли бы влепить штраф. А в кино крутили бы только один фильм, где фрезеровщик признаётся в любви к крановщице, не отходя от станка и перевыполняя план на двести процентов.

Кстати, а ведь Суслов не случайно закрыл комедию Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда». Это была месть за «Карнавальную ночь», где Рязанов на примере бюрократа Огурцова показ именно его портрет. Портрет не вполне ненормального товарища, которому во время весёлого праздника нужен «сурьёз». Конечно, кинокомедия у Рязанова получилась не ахти какая, но свои бы 10 или 15 миллионов человек собрала, и тем самым принесла бы прибыль в казну государства. Поэтому мой детектив Суслов с большим удовольствием просто раздавит.

– Ты чего, как ненормальный, стучишь на весь этаж? – спросил Генка Петров, войдя в кабинет. – Из-за Ноннки что ль расстроился? Из-за того, что она улетела в Минск, а потом к родителям? Понимаю тебя, дружище. У меня тоже на личном фронте без перемен.

Геннадий с сочувствием похлопал меня по плечу, тяжело вздохнул и включил электрочайник.

– Ты случайно у Вольфа Мессинга не берёшь уроки по чтению мыслей на расстоянии? – буркнул я, перестав избивать боксёрский мешок.

– Уроков не беру, – Генка широко зевнул, – это всё просто, это всё элементарные знания человеческой психики.

– Психологии, – поправил я друга, стянув с кистей рук боксерские перчатки.

– А какая разница? – удивился друг.

– Забей, – хмыкнул я, вынув из рабочего стола жестяную банку дефицитного бразильского кофе. – Что сегодня с Юрием Ивановичем успели сделать?

– Много, – с важностью кивнул он. – Во-первых, булыжники из метеоритного пояса прикрутили к потолку на канаты, которые я покрасил синей краской. Во-вторых, на твой «Сокол тысячелетия» я налепил много маленьких деталек из пенопласта и стало действительно лучше. Корабль прямо как настоящий. Затем на заднюю часть я установил шесть рядов маленьких электролампочек, которые будут нашим этим гарнирным двигателем.

– Антигравитационным, – улыбнулся я, подумав, что Генка большой молодец, может из-за ничего поднять настроение.

– Да пофиг, – отмахнулся он. – Самое главное мы с дядей Юрой установили «Сокол» на двухметровой высоте параллельно полу. Пришлось задействовать длинную железную перекладину. Мы её одни концом привинтили к стене, в средине сделали металлический упор, а второй конец ввели в бок «Сокола» и закрепили к днищу. Теперь камера может свободно кружиться вокруг нашего корабля. Скажи, что мы – молодцы.

– Молодцы, – кивнул я.

– Тогда гони двести рублей, – Генка развёл руки в стороны. – Железо нынче дорого. Да ещё парням надо из мебельного цеха три бутылки коньяка поставить за оперативность.

Я молча порылся во внутреннем кармане пиджака и выудил несколько 25-рублёвок. Деньги на мой эксперимент улетали с неимоверной скоростью. Не зря Нонна решила какое-то время погостить у родителей, где, пребывая в спасительном неведении, можно было поберечь нервную систему. Между прочим, в Голливуде опытные люди говорили так: «Никогда не снимай кино на свои финансовые средства. Плохая примета. Прогоришь».

«Может быть и я поспешил? – вдруг подумалось мне. – Хотя, когда рисковать, как не сейчас! Появился уникальный шанс достучаться до Леонида Брежнева. А деньги я потом концертами по городам Сибири и Дальнего востока наработаю с „дочерью“ Лидии Руслановой и с „сыновьями“ лейтенанта Шмидта».

– Значит, дорогой мой друг Геннадий, слушай меня сейчас очень внимательно, – пробормотал я, протянув ему 200 рэ. – Сегодня пришла киноплёнка «Кодак». Поэтому завтра снимаем с разных ракурсов полёт «Сокола тысячелетия». С оператором я договорюсь. А вы с Юрием Ивановичем сделаете простенькую 30-сантиметровую копию «Сокола» для общих планов. И нарисуете звёздное небо на деревоплите размером 2 на 4 метра.

– И когда это мы успеем-то? – обиделся на меня друг.

– Завтра утром и успеете, – отмахнулся я. – Вечером или ночью – съёмка. А в среду в цехе комбинированных съёмок полёт нашего «Сокола» и звёздное небо объединим в единое целое, и смонтируем лучшие куски. И уже в четверг на моих руках будет 7-минутный рекламный ролик.