Текст книги "Миряне (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Слушай мою команду, – спокойным, но волевым голосом обратился Шёрнер к подчинённым, – в Житомире нас ждут, поэтому всем быть как можно осторожнее. Проклятые мирянцы приготовили нам какой-то сюрприз, но он сейчас там, одним колесом застрял на дороге, – полковник криво усмехнулся, – бронированную самодвижущуюся карету сейчас единым броском отсекаем от городских ворот и берём, как трофей. Коренастика в расход! Они для меня после Америки кровные враги. Вилхелм, с первой сотней зайдёшь справа. В город, пока не обследуем стены, не соваться!

* * *

– Ну что, сколько можно, выкапывать и закапывать колесо? – недовольно бурчал Ханарр, работая лопаткой, – уже четыре часа здесь на солнцепёке возимся.

– Столько, сколько нужно, – шикнул я, отбирая инструмент из рук коренастика, – как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное это реализм. Голубя видел, который из кустов вылетел?

– Какой ещё шеф? – недоумённо посмотрел по сторонам Ханарр, – и что за голубь?

– Да не крутись ты, – я дёрнул коренастика за рукав, – за нами уже давно наблюдают. Что характерно не медведи с зайцами.

Вдруг по земле разнёсся тревожный гул от топота сотни тяжёлых боевых коней. И с левого края огибая нас по широкой дуге из дубовой рощи вылетели одетые в броню всадники.

– Отрезать хотят от города, падлы! – взревел за рулём Агафон и тут же надавил на педаль газа.

Коренастик от неожиданности, грохнулся лицом в дорожный песок, угодив ногой, в вырытую нами же яму. Я схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги, после чего устремился за, улетающей от нас в город, бронированной каретой.

– Агафошка! – взревел Ханарр, – догоню, бороду отрежу!

Наконец, до стрельца дошло, что в кабине «Громозеки» кого-то не хватает, и он резко вдавил педаль тормоза. Я лишь чудом избежал встречи с бронированным корпусом нашего секретного оружия и с разбегу ловко запрыгнул в кабину. А вот коренастик, не успев сориентироваться в резко меняющейся обстановке, воткнулся головой прямо в задок кареты и, потеряв сознание, рухнул снова на землю. Агафон виновато посмотрел на меня и неожиданно громко пёрнул.

– Жди! – выкрикнул я и бросился наружу за Ханарром.

– Ёкарный бабай! – выругался я, когда увидел, что в метрах ста пятидесяти от нас несётся ещё одна конная лава, – Сволочи! Чего вам дома не сидится!

Я схватил квадратную тушу коренастика и легко, благодаря волшебным способностям, попёр его в кабину. Вот ведь заразы, прыгала в голове неспокойная мысль, одни панцирники отрезают путь к отступлению, другие накатывают сзади, и всё это в считанные секунды.

– Дави на газ Агафоша! – напрасно заорал я, так как перепуганный стрелец это сделал итак сразу, как только мы оказались внутри.

Броневик резко дёрнулся вперед, и я рухнул вместе с Ханарром на заднее сиденье. От повторного удара по голове коренастик пришёл в себя.

– Ещё пива, пожалуйста, – пробормотал он глядя осоловелыми глазами по сторонам.

– Будет тебе пиво, будет и коньяк с шампанским, – пробурчал я, глядя в прорезь каретной брони.

– Слева обрезают, атаман! – проревел Агафон, обращаясь ко мне.

И в правду, два самых быстрых наездника в блестящих доспехах, оказались в двадцати метрах от «Громозеки». Наверное, хотят броситься нам под колёса, подумалось вдруг. Поэтому я резко выхватил из сумки один заряженный пистолет и грохнул на удачу по самым шустрым панцирникам.

– Буф-ф! – громкий выстрел и выхлоп пороховых газов больше принёс вреда нам, чем всадникам на улице, хоть и вспугнул тяжёлых боевых коней.

– Люк же надо было открыть, – закашлялся стрелец, и броневик опять сильно качнуло в сторону.

Лишь, каким то чудом «Громозека» не завалился на бок, помогла вовремя проведённая реконструкция, и мы наконец-то благополучно вкатились в открытые ворота Житомира. Я тут же бросился смотреть в узкую бойницу задней стены. А между тем сатуровская конница не спешила преследовать нас по городской улице. Неужели, раскусили?

– Агафоша, тормози! – заорал я, и чтобы мои слова были более убедительны, долбанул стрельцу кулаком по спине.

Тот уже не раздумывая надавил на тормоз.

– Хан за мной наружу, толкаем карету, как будто она сломалась! – ещё одну оплеуху я отвесил коренастику, который вообще плохо соображал, что вокруг происходит.

Однако чисто автоматически Ханарр выскочил следом, и мы упёрлись в бронированный корпус кареты.

– Чё это? Куда едем-то? – пробормотал коренастик.

– В кабак к девочкам, – я приналёг на карету, тужась изо всех сил.

– И Ири возьмём с собой? – Ханарр посмотрел по сторонам.

– Обязательно! – немного психанул я, – и раз! Налегли!

* * *

Полковник Шёрнер от досады, что такая дорогая штуковина, как самодвижущаяся повозка ускользнула из-под самого носа, дважды со всей силы стеганул короткой кожаной плетью своего скакуна. Однако что-то у нелепых житомирцев снова не задалось, потому что карета остановилась буквально в ста метрах от них, как вкопанная. И её выскочили толкать те же самые недотёпы в гражданской одежде.

– Бруно, возьми трёх человек и осмотри надвратную башню! – скомандовал полковник немецких наёмников, – быстро!

– Чёрт! Чёрт! – ругался про себя Шёрнер, – рискнуть или не рискнуть? Нас хоть и больше, но боеприпасов мало. С другой стороны в городе должны быть наши люди, никак не могли эти мирянские олухи за два дня всех перебить!

– Господин полковник, всё чисто! – адъютант лихо вскочил в седло.

– За мной! – полковник пришпорил коня и бросился за бронированной каретой, которая тут же тронулась с места.

Какая свинская под ногами дорога, брезгливо подумал Шёрнер, рассматривая на скаку краем глаза плохо уложенный булыжник. И вдруг что-то неприятное коснулось его сознания. Какая-то незначительная деталь смутила бравый и победоносный настрой. Ответвления с главной улицы в проулки забаррикадированы! Ловушка!

– Стой! – заорал командир немецких наёмников, – все назад!

Однако тут же сзади конной колонны, которая уже влетела в Житомир, раздались множественные пушечные выстрелы. Затем послышались крики умирающих и тревожное конское ржание. В дополнение ко всему бронированная карета, которая постоянно маячила впереди, остановилась и откуда-то сверху, скорее всего из люка в крыше полетели бомбы.

– За мной вперёд на прорыв! – заорал не своим голосом Шёрнер, ведь спасение было только там, куда убегала эта гадкая бронированная наживка.

– Буф-ф! – грохнуло под ногами полковника немецких панцирников.

Вдруг мимо уха что-то просвистело, и мозг разорвался от обжигающей боли. Последнее что мелькнуло перед глазами Шёрнера – это череда ярких картинок, любящее лицо родной матери, строгие глаза отца, улыбка красивой дочки булочника из далекой юности, а дальше только одна темнота.

* * *

– Гони! Гони! – орали мы вместе с коренастиком на Агафона.

Всё было почти предрешено, оставалось выскочить самим живыми и невредимыми из своей же ловушки. Стрельцы очень вовремя со всех пяти тачанок дали залп по отступающей коннице врага, которому ничего не оставалось делать, как продолжить свою смертельную атаку. Несколько бомб сбили порыв панцирников, но не потушили его совсем. Мы, раскачиваясь из стороны в сторону, влетели на пустырь, где этой ночью купеческое ополчение построило загон, и покатили в направлении двух столбов, между которых пока ещё не было жердей. Однако перепуганные кони немецких наёмников выдали такой галоп, что некоторые всадники нас практически нагнали. И когда мы оказались за оградой, трое сатуровских солдат дали залп по стрельцам, которые должны были перекрыть проход в загоне. К сожалению двое наших окровавленных соратников со стоном рухнули на землю.

– Тормози! – заорал уже пришедший в себя коренастик.

Не сговариваясь, мы выскочили из «Громозеки», и бросились задвигать спасительную перегородку из толстых дубовых досок. В это время несколько подбежавших на помощь стрельцов успели сбить из мушкетов передовых панцирников. Но мушкет в ближнем бою – это в лучшем случае всего один выстрел, а дальше дело за саблями и алебардами. Но и такой небольшой заминки среди врагов нам с Ханарром хватило, чтобы заблокировать выход из ловушки. Единственное, что смогли сделать немецкие наёмники – это произвести ещё несколько бесполезных выстрелов наудачу.

Но вдруг что-то больно кольнуло меня в живот. Я схватился за поврежденное место, под рукой одежда мигом пропиталась горячей и липкой кровью. И пока коренастик за шиворот затащил раненых стрельцов в броневик, я сам еле доковыляв до «Громозеки», уселся прямо на пол и поколдовал над своим повреждением. Кровь бежать перестала, но внутри чувствовалась какая-то инородная металлическая гадость. Из-за этого всё в глазах стало двоиться.

– Ничего, – бормотал Агафон, крутя баранку броневика, – сейчас Пилигримыч всех вылечит. И тебя вылечит, – подмигнул он мне, – и мужиков вылечит. И Хану голову поправит.

– Всего-то несколько шишек, – хмыкнул коренастик, – мне бы пива пару кружек для полного выздоровления.

А в это время на пустыре полыхнул огонь. Даже страшно представить, что испытали немецкие наемники, зажарившись, живём в западне. Но таков суровый закон войны, либо убьют тебя, либо убьёшь ты.

Глава 32

К сожалению, до сэра Пилигрима стрельцов живыми не довезли.

– Геройские были ребята, – пробормотал Агафон сняв свою шапку с меховым околышем.

– Семьям обязательно поможем, – сказал я, – пока дети не выросли, назначим пенсию по потере кормильца. Это я гарантирую.

– У нас в Америке тоже много геройских коренастиков полегло, – высказался, тяжело вздохнув Ханарр, – хоть бы кто их семьям пенсию назначил. Хрена с два!

Эх, одну бы тачанку на тот пустырь и мужики были бы сейчас живы, подумал я. Вот что значит, опыта боевого нет совсем. А сколько таких промахов ещё будет дальше?

Я приподнял рубаху и посмотрел на свой живот. Сэр Пилигрим мне можно сказать грязным ножом все разрезал, грязными руками пулю достал, и всё обратно как было починил. Самым странным оказалось то, что шрам от аппендицита куда-то делся. Не то чтобы я по нему соскучился, но принцип лекарской магии мне напомнил откат компьютерной операционной системы к выбранной точке восстановления. По-другому я объяснить такие чудеса не мог.

– Атаман, куда сейчас едем? – Агафон вновь меня наградил непривычным для меня званием.

– Обратно на пустырь, – я махнул рукой, – посмотрим, что там сейчас делается. Кстати, что ты меня, Агафоша, атаманом кличешь?

– В военной обстановке обращаться Михаил Андреевич долго, – пожал плечами стрелец, усаживаясь за руль, – да и кто ты, как не атаман?

– Точно, – поддакнул коренастик, – во время боевого похода, когда от старших офицеров толку нет, бойцы всегда вбирают себе самого умного и авторитетного командира, атамана, чтобы выжить.

На берегу Каменки, откуда открывался красивый вид на весь Житомир, догорали последние головёшки, которые остались от деревянного загона. В центре же большой кучей, где смешались люди и кони, лежали почерневшие тела немецких панцирников. Вокруг расхаживали стрельцы и озадачено почёсывали свои затылки.

– Вот смотри, какой винегрет получился, – недовольно пробурчал полковник Федотов, когда мы с Ханарром и Агафоном вернулись на поле брани.

– Что тебе не нравится? – удивился я, – враг разбит, победа за нами.

– А какая добыча от такой победы? – огорошил меня Федотий Федотович, – кони, настоящие боевые, за которых можно было до пяти золотых монет выручить, за каждого! Лежат мертвые. Броня у панцирников опять испорченная. Колесцовые пистолеты, только на помойку годятся! Да и выкуп взять не за кого.

– Ну конечно! – психанул я, – и рыбку мы хотим съесть и на хрен сесть!

Многие стрельцы чтобы не заржать и не выказать этим своего неуважения к командиру, громко закашлялись.

– Значит так! – продолжил я, – конину копченую отдадим сейчас нашим поварам. Ещё не ясно, сколько продлится осада города, а кушать хочется всегда! Броню пустим на картечь, а то у нас порох есть, а ядер нет. И бомбы из чего-то нужно делать. Тачанки вон как лихо сегодня повоевали, а чем завтра из них палить? То-то и оно.

– Так я чего, разве спорю, – пошёл на попятную товарищ полковник.

– А вот пистолеты колесцовые и сабли я уже сам позже восстановлю, – сказал я, грустно улыбнувшись, – нам ещё семьям погибших бойцов помогать деньгами придётся. А то князь про героев войны и не вспомнит, после победы.

* * *

Целый день бедный, замученный Помука мотался с котлом для приготовления пищи. Сначала, ни свет ни заря, нужно было приготовить кашу для своей вечно голодной полусотни. Затем всё требовалось отмыть и помочь в сборке походного шатра. Во время дневного перехода, вновь пришлось варить жидкую безвкусную похлёбку и носить на общую кухню воду. А в место благодарности Помука получал лишь тычки да затрещины.

Однако были у такого затюканного положения и свои "плюшки". Например, он стал невольным свидетелем ругани среди старших офицеров, которые откровенно завидовали полковнику немецких панцирников.

– Пока мы с этими тупыми дикарями еле-еле ползём, Шёрнер выгребет всё золото и серебро из купеческих сундуков, – ворчали на привале одни.

– Наверное, сейчас трахают доступных шлюх и пьют халявное вино, пока мы глотаем пыль на этой убогой дороге, – сердились другие.

Зато во время второй вынужденной остановки, когда пришлось дожидаться отставший на несколько километров походный обоз с пушками, среди офицеров стали раздаваться совсем другие слова. Кое-кто просто недоумевал, почему от Шёрнера до сих пор нет никаких известий. Другие даже стали строить предположения, что панцирники награбили такое количество золота, что сейчас его прячут по лесам и поэтому молчат, как проклятые тихушники. И лишь скромный Помука тогда подумал, что если от рыцарей нет никакой весточки, то может быть её некому уже и послать? Нет больше ни самого полковника Шёрнера, ни его бравых солдат.

Какого же было удивление проницательного ильмаса, когда армия, наконец, вышла к стенам Житомира. Правда, на город к тому времени опустились сумерки, но разглядеть разбросанные на опушке леса обезображенные трупы немецких наёмников не составило большого труда. Тогда липкий холодок страха пробежал по спине Помуки. Лишь одного он не мог понять, как же так двести стрельцов в чистом поле смогли уничтожить триста лучших воинов армии? Почему никто не смог сбежать? Старшие офицеры приказывая ильмасам спешно ставить лагерь, тоже периодически повторяли одно слово – невероятно.

* * *

– Где же в этой темноте разглядеть обоз с порохом и провиантом? – сердился Федот, безуспешно вращая ручку фокусировки на подзорной трубе.

На стене около надвратной башни западных ворот собралось можно сказать всё «начальство» Житомира. Исполняющий обязанности князя полковник Федотов. Злой, как чёрт комендант кремля лейтенант Елисей, который никак не поучаствовал в разгроме немецких наёмников. Бурмистр и лейтенант Василиса, которая своими глазами должна была убедиться, что городу ничего не угрожает. Лейтенант отдельной роты местных боевых проституток Иримэ, которая просто сердилась на меня за то, что я ей ничего не сказал про ранение в бою. Ну и я, скромный командир группы оперативного реагирования в составе коренастика Ханарра и стрельца Агафона. Кстати, они оба тоже рядом пытались разглядеть вражеский обоз, но уже без подзорной трубы.

– Не видно ни хрена! – бухтел себе под нос коренастик.

– Может как-нибудь поколдовать? – предложил робко Федотий Федотович.

– Хоть колдуй, хоть не колдуй, всё равно получишь х…, – чуть было не ляпнул Агафон.

Я оперативно двинул ему локтем в бок.

– Агафоныч, ты того, не выражайся, при начальстве, – пробормотал Ханарр.

– Я думаю, нужно отложить атаку на вражеский обоз до утра, – высказался комендант кремля Елисей, – как ты считаешь, Федот?

Все тут же посмотрели на новоиспечённого полковника, который в свою очередь глянул вопросительно в мою сторону. Само собой, все перевели взгляд на моё скромное лицо.

– Атаковать будем сейчас, – задумчиво произнёс я, – пока у них там бардак, – я махнул рукой в сторону растущего вражеского лагеря, – наверняка весь порох всё ещё в обозе. Не разобрали ничего, как следует. А утром они могут пойти на штурм до восхода солнца. Опоздаем.

– Самодеятельность, – презрительно шикнул двоюродный брательник Федота.

– Готовь тачанки к бою, – сказал я полковнику Федотову, – мы, я, Хан, Агафон и Иримэ, на броневике сейчас подкатим на расстояние примерно в метров сто от лагеря. И Ири из лука, горящей стрелой подожжёт вон ту высокую ель. А дальше, когда света станет больше, так же из лука расстреляем обоз с боеприпасами. Чтобы отсечь преследователей от «Громозеки», мне нужно с десяток бомб.

– Отлично! А я на тачанках оперативно прикрою отход? – улыбнулся Федотий Федотович, который соображал намного быстрее своего противного брата.

Глава 33

Командир элитной тысячи боевых ильмасов полковник Фредерик фон Шальбург прежде, чем заглянуть в командирский шатёр на совет старших офицеров, медленно прошёлся вдоль восточной границы военного лагеря.

– В оба смотрите, придурки! – покрикивал он, на храпящих прямо на посту дикарей, раздавая при этом пинки и оплеухи.

– Что же здесь произошло? – ломал он себе голову, – ну не мог такой хитрый пройдоха, как Шёрнер, угодить в ловушку. Может проклятые мирянцы заимели какое-то секретное оружие? Тогда на штурм пойдем, не дожидаясь восхода солнца. Прямо сейчас отправлю свою тысячу к восточным воротам.

Вдруг из-за малозаметного холмика вырос, как из-под земли, мелкий для основной массы африканских дикарей воин и браво отдал честь. Фон Шальбург от неожиданности даже выхватил пистолет.

– Господин полковник! – отчеканил ильмас, – у стенки Житомирки всё спокойно! Постовой рядовой Помука!

– Молодец, – процедил сквозь зубы командир элитной тысячи, – смотри в оба.

Ну и имена у этих дикарей, как клички у собак, подумал он.

В командирском шатре, когда появился там фон Шальбург, стоял настоящий ор. Большинство старших офицеров настаивало на том, что никаких боевых действий до прилёта фельдмаршала Дёница и его заместителей пока не предпринимать. Меньшая часть требовала начать штурм города прямо с восходом солнца.

– Хватит ругаться! – хлопнул по столу кулаком командир элитной тысячи, – город будем брать через три часа, пока не рассвело. Я своих придурков перекину скрытно к восточным воротам. А вы тут пока повоюйте.

– Солдаты устали…

– Тому, кто сильно устал выписать с десяток плетей! – прорычал фон Шальбург.

– Фельдмаршал же приказал дикарей в город не впускать…

– Идиот! – гаркнул полковник на молоденького неопытного офицера родом из аристократических бездельников.

Внезапно на улице загалдели растревоженные африканские дикари, и в полог командирского шатра упал яркий для ночного времени свет от загоревшегося дерева.

– Кто поджёг ель? Придурки! – выкрикнул Фредерик фон Шальбург и, выхватив из-за пояса пистолет, ринулся наружу наводить порядок.

* * *

– Так значительно лучше, – пробормотал, сидящий за рулём броневика Агафон, когда Иримэ первой же зажжённой стрелой попала в большую одинокую елку.

Я и коренастик вышли из «Громозеки», чтобы чуть что прикрыть путь отступления моей эльфийской лучнице. Огонь вмиг озарил все окрестности, и оказалось, что мы в потёмках подъехали к лагерю сатуровской армии гораздо ближе, чем планировали, примерно вдвое.

– Вон обоз! – закричал Ханарр, потрясая сжатым в правой руке большим топором, – пали Ири, пока нас не порвали на маленькие кусочки!

И Хан был прав, так как в лагере забегали множественные тёмные на фоне огня силуэты, которые мне напомнили горилл из кинофильма «Планета обезьян».

– Не мешай! – прошипела лесовица и выпустила с невероятной скоростью пять, заранее подожжённых, стрел.

– Агафоша, разворачивайся! – заорал я, выхватывая из-за пояса шестопёр.

И пока стрелец выкручивал баранку бронированной кареты до меня и Хана добежали первые уродики, желавшие раскромсать наши бренные тела. Я включил режим замедления времени и проломил шестопёром черепухи сразу двум бедолагам. Коренастик же без всякой магии успел отрубить сначала руку, а затем и голову третьему нападавшему.

– Ири, детка, быстрей в кабину! – голосил я, как ненормальный, ведь к нам неслись ещё с десяток здоровенных горилл в пластинчатых доспехах.

– Я могу драться! – заупрямилась Иримэ, – у меня ещё десять стрел!

Наконец Агафон развернул броневик и я, не слушая больше никаких женских возражений, схватил эльфийку на руки и занёс в кабину, следом залетел запыхавшийся Ханарр и захлопнул дверь.

– Чё они так взбесились? – пробормотал он.

– А ты думал, с пирогами встречать будут? – хохотнул я.

И тут так шарахнуло, что покачнулась даже наша тяжеленная оббитая металлом самодвижущаяся повозка. Попадали на землю от взрыва пороховых запасов и наши преследователи.

– Отстали суки! – обрадовался Агафон, нажимая на педаль газа.

Однако при жутком освещении от пожара, который вспыхнул в лагере вражеской армии, стрелец сбился с «хорошей» грунтовой дороги и заехал прямо в поле. «Громозека» несколько раз сильно покачнулся и встал.

– Кажись, застряли, – виновато посмотрел на нас бородач.

– Ясно, права – купил, а ездить не купил! – пробурчал я, – Хан за мной! Ири стреляй только из кабины!

– Сама знаю! – бросила мне в спину лесовица.

Мы мигом вывались наружу. Задние колёса кареты плотно увязли в мягком илистом дне небольшого ручья. Чёрные тени уродиков стремительно приближались.

– Хан толкай! Я прикрою! – выпалил я, выставив вперёд шестопёр.

Коренастик заорал от натуги, но «Громозека» даже не шелохнулся. Мимо моих ушей просвистело несколько стрел выпущенных меткой рукой Иримэ. И на пару преследователей стало меньше.

– Где же эти долбанные тачанки? – пробурчал я себе под нос, – помирай тут в рассвете лет ни за понюх табаку!

Внезапно уродики не доходя метров двадцать остановились, и о чём-то перекинулись друг с другом парой неразборчивых слов. И вдруг в меня полетели короткие метровые копья. Тут же чисто автоматически, наверное, на нервах включился боевой режим замедленного времени. И мне ничего не оставалось как, размахивая шестопёром, словно теннисной ракеткой отбивать в разные стороны летящие дротики. Лишь бы хватило запаса магии, пульсировала в голове одна единственная мысль.

– А-а-а! – заорал я, чувствуя, как копья летят всё быстрее и быстрее, а сил отбивать их всё меньше и меньше, – суки-и-и!

– Дзяу! – наконец, взвизгнул последний дротик, который встретился с моим шестопёром.

Я устало выдохнул и вдруг в меня откуда-то из-за спин опешивших уродиков вылетел ещё один, самый последний метательный снаряд. Я резко рухнул в сторону.

– А бл…ь! – заблажил Ханарр, – моя жопа!

Я бросил на него встревоженный взгляд, слава всем Святым короткое копье лишь по касательной зацепило пятую точку коренастика. Но и этого болевого шока хватило, чтобы Хан одним махом вытолкал тяжеленный броневик из ручья. Я тут же бросился в кабину «Громозеки» по пути хватая за шиворот своего подбитого товарища.

– Гони, Агафоша, – с трудом прохрипел я, когда мы оказались внутри.

– Жопу больно! – жаловался коренастик, лежа на животе, на полу броневика, – выньте из нее, пожалуйста, копьё! Как я дальше жить буду, без жопы-ы-ы?

Между тем уродики нас догнали, так как по бездорожью мы еле-еле ползли и лишь бронированные стены не давали им возможности разделать нас, как кур на бойне. Они рычали, били мечами по обшивке, пытались отковырнуть дверь, но всё было тщетно. Один даже умудрился залезть на крышу и всунуть свою страшную морду в люк. Но Иримэ последней стрелой успокоила шустрого и сильного, хоть и не очень умного врага. Так мы и доползли до выстроенных вряд тачанок.

– Бах! Бах! Бах! – наконец, забухали маленькие пушечки.

И настроение в кабине «Громозеки» сразу же заметно улучшилось. И даже Ханарр позволил себе маленькую кривую улыбку.

* * *

Когда Помука заметил странные телеги по ходу движения металлической кареты, то сразу же сообразил, что это ещё одна уловка и лучше сейчас упасть камнем в ближайшую канавку и притвориться мёртвым. Что он вовремя и сделал. Потому что в следующее мгновение ураган пушечных выстрелов не оставил от сотни его боевых товарищей ни одного живого ильмаса. А когда шум немного утих, Помука осторожно выглянул из-за холмика и увидел, как металлическая карета и телеги, медленно и беспрепятственно вкатились в открытые городские ворота.

Он ещё немного полежал и пополз искать своего друга детства, наивного, но добродушного Ситко.

– Что же теперь сказать его матери, когда я вернусь в аул? – думал ильмас, – погиб, как герой? Или сказать правду, что мы тут в Мирянском царстве просто пушечное мясо на чужой не нужной нам войне?

Минут десять рыскал он по полю. Увидел мёртвого Тарнака с его «шестёрками», которые ему жить не давали, других более мирных ильмасов из своей полусотни, но Ситко так и не нашёл. Подобрав с десяток коротких копий, дротиков, Помука пошёл, уже не прячась ни от кого, в лагерь.

– Странно, – думал он, – как умудрился этот очень быстрый человек с дубинкой в руках увернуться от моего хитрого броска? Я ведь так всё грамотно просчитал! Неужели, на самом деле, существует для всех живущих на этой планете какой-то заранее приготовленный свыше план, по которому каждый уйдёт в свой, предназначенный ему, срок? Странно.

Помука так сильно погрузился в свои философские размышления, что не заметил, как предстал перед группой старших офицеров, которую возглавлял самый авторитетный полковник в армии Фредерик фон Шальбург.

– Смотрите, один придурок остался жив! – ткнул пальцем в ильмаса молодой франтоватый офицер.

– Если остался жив, значит уже не придурок, – усмехнулся фон Шальбург, – как твоё имя боец?

– Рядовой Помука, господин полковник! – козырнул выживший в бою уродик.

– А, постовой, – вспомнил Фредерик недавнюю встречу с этим мелким ильмасом, – сейчас пойдешь в северное крыло лагеря, и спросишь там ефрейтора Атлана. Пусть определит тебя во вторую полусотню элитной тысячи.

– Рад стараться! – гаркнул молодцевато Помука, скорчив дебильную мордочку, и не дожидаясь дополнительных поручений, спешно пошагал в указанном направлении.

– Вот так житомирцы и разбили полковника Шёрнера, – прохрипел фон Шальбург, показывая рукой на поле боя.

– Как? – не поняли его другие старшие офицеры.

– Бронированная карета, – стал загибать пальцы командир элитной тысячи, – пушки на телегах, хитрость и изобретательность, – фон Шальбург махнул рукой в сторону догорающего обоза, – я даже думаю, панцирников они заманили в ловушку где-то в городе. А трупы, чтобы нас запугать, потом бросили здесь. Тот, кто мирянцами командует, сволочь первостатейная. Ну, ничего, я его поймаю и самолично голову отрежу!

* * *

Во второй казарме на первом этаже, где разместились работники «Кабаньей головы» и «Свиного огузка» после военных удач первого дня, мы устроили небольшое собрание. Само собой, за пиво и прочие вкусности, платить, как в мирное время не пришлось. Поэтому коренастик Ханарр, переживший небывалый для себя стресс, вливал в глотку кружку за кружкой.

– А я уж думал, Агафоша, всё, хоть в петлю лезь, ну какая может быть жизнь без жопы! – пьяно ревел он.

Агафон же, как примерный водитель не пил, только закусывал и мирно кивал. Кстати, конина сегодня была замечательная. Я был не в столь радужном настроении, потому что понимал, что завтра на дурака так повоевать не получится. Да и жертв будет больше, чем два рядовых стрельца.

– Давайте выпьем за наших прекрасных дам! – распылялся в комплиментах полковник Федотов, – а какой салют устроила наша прекрасная Иримэ! Это надо было видеть! Поэтому… так и быть… имею право нарушить один раз… Ух!

– А как мы сегодня дали им на тачанках! – подпрыгнул на месте, размахивая кружкой, комендант кремля лейтенант Елисей, – сотню минимум, как корова языком слезала. Жух!

– Хорошо дали! – согласился с братом Федотий Федотович, допивая кружку свежего пенного напитка.

– А я ведь жопу чуть не потерял! – смахнул пьяную слезинку коренастик.

– Все молодцы, – я встал из-за стола, – и ты Хан молодец. Только один вопрос имеется, почему тачанки сегодня припозднились? Почему вы встретили нас лишь около самых стен?

– Так это – опешил Федот, – Елисей сказал, чтоб никто не ушёл, поближе нужно подпустить.

– Там! – грозно зыркнул я прямо в лицо Елисею, – за стенами города стоит двадцать тысяч бойцов. Для них потеря сотни другой значения не имеет, а у нас каждый человек на счету! Если бы мы не дотянули бы до стен, то чтобы тогда было?

– Дотянули же, – пробухтел комендант кремля, – всё же хорошо получилось.

– Значит так, – я грохнул кулаком по столу, – я предлагаю Елисея с командования северной стеной снять. И назначить однорукого ветерана Натановича.

Ханарр пьяно посмотрел на меня и тоже хлопнул своей пятерней так, что подпрыгнули все кружки и тарелки. По какому поводу он так поступил, осталось для всех загадкой.

– Это же произвол! – взвизгнул двоюродный брат Федота.

– А я считаю, Михаил Андреевич прав, – поддержала меня Василиса, – больно ты до славы жадный, Елисей. А ведь ребята могли погибнуть, когда броневик застрял в ручье.

– И вот ещё что, – закончил я, – нам через час людей выводить на стены белого города, давайте закругляться. Агафон, не в службу, а в дружбу отведи Хана к сэру Пилигриму, пусть он ему хмельную голову подлечит. Ведь уже сегодня – самый важный день в нашей жизни.