Текст книги "Три побега из Коринфа (ЛП)"

Автор книги: Витольд Маковецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

 ГЛАВА ПЯТАЯ

Потом наступили странные дни. Дни сменялись вечерами, вечера ночами. Со стороны  казалось, что все шло как прежде. Власти оставили их в покое. Через несколько часов после отъезда Полиникоса к ним нагрянули стражники, но когда они узнали, что милетцы отплыли, ушли и больше не появлялись. Все вернулось к нормальной жизни. Да, семья Карии могла бы быть удовлетворена последними несколькими днями. Они заработали немного денег, поэтому  смогли  купить кое-что из одежды, а  кувшины и кухонную утварь, которые  им оставили ушедшие милетцы тоже  имели определенную ценность.

– Мы должны быть довольны, – сказала мать.

Эвклея ничего не ответила, только опустила голову и отвернулась,  чтобы мать не видела слез, которые  появились в ее глазах. Мать не позволяла ей и думать о Полиникосе. Она видела и слышала , как молодой человек прощался с ней, когда уходил. Она боялась, что девушка будет  придавать его словам слишком большое значение и начнет плести какие-нибудь не сбывающиеся мечты и строить  планы.

Действительно,  навряд  ли можно было рассчитывать на то, что достаточно богатый молодой  холостяк, атлет, стоявший на пороге большой известности, решит жениться на девушке из бедной семьи и неопределенного происхождения. В то время родители в основном самостоятельно решали вопросы брака: невест искали среди знакомых примерно такого же достатка и социального статуса. Они мало учитывали желания молодых и часто невесты первый раз знакомились с женихами только на свадебных пирах.

При таких обстоятельствах пылкие слова Полиникоса на прощание  только свидетельствовали о временном душевном порыве парня и не могли иметь какого-то значения.

Так ей говорила мать, и Эвклея не решалась ей противоречить; она сказала, что все понимает и вполне сознает неисполнимость своей мечты. И перестала вообще говорить со своей матерью о милетских постояльцах, чтобы ей  снова не пришлось плакать.

Она окутала себя молчанием. Все было как прежде, и даже появился кое-какой достаток. Девушка прекрасно понимала, что все в порядке.

Но что делать с памятью о прошедших мгновениях, как отвергнуть желания молодости, чем их заменить? Что поделать с одиночеством, которое смотрит с каждого угла, с тишиной, звенящей в ушах?  И вот Эвклея ходит в своем доме, как и в чужом, и смотрит на все с удивлением. Действительно здесь когда-то были  молодые люди, которые наполняли весь дом своим шумом, рассказами, песнями и смехом, такими не похожими на слова полные тоски по жизни , совсем не похожими на заботы о  буднях бедняков. Неужели существует такая жизнь у молодых?

А сейчас что? Теперь все шло как прежде. Кажется, как только Эвклея этим увлекалась, ослепла на некоторое время, и вдруг на короткий миг увидела мир, солнце, суету, жизнь, любовь – все это кружилось перед ней, красиво сияло, волшебным светом, который померцал перед ней и внезапно исчезал. И снова стало темно как прежде. И Эвклея снова стала прежней, может быть, немного печальнее, еще молчаливее и бледнее.

Диосс иногда видел, как сестра неподвижно стояла перед домом и смотрела на огромное море.  Она смотрела только на восток, всегда на восток, на  далекий горизонт и  синюю гладь, ища  белые паруса.

 Где-то там,  далеко-далеко, за морем, находится прекрасный остров Самос и Милет.

Диосс подошел к ней и взял ее за руку. Девушка когда возвращалась домой не стыдилась Диосса и  не скрывала от него своих слез. Только от него одного.

У Диоса теперь не было секретов от сестры. Он даже рассказал ей о своих тайных встречах с собакой мельника Аргосом и дружбе с ней,  и о том, как его обнимает этот страшный пес. Диосс не забывал своего старого друга даже в самых занятые времена, когда Полиникос жил у них и посещал его, по крайней мере, каждую вторую или третью ночь.

Прошло несколько дней. Однажды вечером дом Карии снова посетил настырный гость, их отчим Дромеон.  Охотник за рабами пришел  снова с Терпносом, которому он задолжал большую сумму денег. От людей он узнал, что Кария купила на деньги, которые они заработали кое-какую одежду и еще кое-что.   Он решил забрать все это и расплатиться с долгом.

Но его поход за деньгами провалился. Диосс вовремя увидел его в саду у Терпноса,  предупредил сестру, и они быстро убрали все, что представляло собой хоть какую-то ценность.

И вот, когда Дромеон пришел с мельником, Эвклея некоторое время задержала их перед дверью, давая братьям   возможность спрятать свои скромные сокровища. Когда злодеи вошли, они вообще ничего не нашли из того, что можно было забрать. Дромеон и Терпнос  так проклинали Эвклею и Диосса, что  множество любопытных собралось возле их дома с разных концов улицы. Диосс укрывшись  за стенкой, молчал и ничего  не отвечал на оскорбления. Терпнос был весь красный, а  Дромеон, бледный от гнева, вскочил на скамейку и попытался ударить Диосса своим посохом, но ему это не удалось.  Диосс в ответ бросил в него большой кусок штукатурки. Люди вокруг разразились смехом. Чтобы не стать объектом шуток и насмешек, Терпносу пришлось отступить от позорной осады.

– Подожди, уличный ублюдок, – кричал он, – я еще преподам тебе урок. Я еще поймаю тебя!

Диосс ему ответил:

– Лучше ты сам подожди, Терпнос, пока не вернется мой друг Полиникос, а он то, уж точно  с тобой разделается.  Полиникос за нас заступится и тогда такой мошенник, вор и вымогатель  как ты узнает,  как обижать  нас, бедняков.

Терпнос и Дромеон быстро ушли. Поле боя опустело, люди разошлись. Через некоторое время пришла их мать Кария. Уже стемнело. Диосс с гордостью  рассказал, как им удалось спасти свое имущество и как они вышли победителями из этой ситуации.

Бедные люди даже не подозревали, как сурово им придется расплачиваться за этот момент мимолетной победы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Хореон, почтенный коринфский купец, сидел на мягком ковре, покрывавшем мраморную скамейку. Он был совсем нагой, потому что только что вышел из ванны в саду. Рабы натерли его ароматным маслом и освежающим эликсиром и массировали его толстое тело. Специально обученный парикмахер-сириец умело выпрямил и укладывал его  редкую бородку, и ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не прикоснуться к шраму вокруг губ своего хозяина. У Хореона все еще оставался шрам

После удара Полиникоса, его рана уже особо не болела, чрез несколько дней он уже мог говорить и – что было самое главное –  мог есть, как прежде.  Чтобы не тратить свое драгоценное время, пока его причесывали и одевали, он оглядывал менее уважаемых клиентов, столпившихся в зале.

И вдруг он увидел среди них заметную фигуру мельника

– Терпнос, подойди!– подозвал его Хореон.

Терпнос подошел и почтительно и смиренно поклонился.

– Мне кажется, – сказал Хореон, – что ты сегодня пришел вернуть  мне мои  деньги. Да? Ты их принес?

Терпнос печально всплеснул руками.

– К сожалению, господин, я вряд ли смогу вернуть их вам прямо сейчас.

Богач пожал плечами.

– Прискорбно!  Возвращать деньги всегда сложно,  У тебя что, нет своих должников, чтобы забрать у них деньги и вернуть их мне.

– Я все понимаю, господин, и именно об этом я бы и хотел с вами поговорить.

– Терпнос, по мне лучше услышать звук денег, чем звук твоих слов о деньгах.

– Однако вы сами убедитесь, что после моих слов деньги потекут  к вам , как из родника  вытекающего из скалы.

– Хорошо, тогда садись и говори!  Только быстрее!

Терпнос сел на край табурета и начал: – Господин, один из бедняков нашего города должен мне двести драхм, он не может мне их вернуть.

– А мне что от этого, – парировал торговец.

– Я бы хотел, чтобы вы, господин, взяли на себя этот долг.

Хореос покраснел от ярости.

– Терпнос, ты что, с ума сошёл! Если ты сам не можешь разобраться со своим  должником, ты хочешь, чтобы это сделал я?

Вам это будет сделать легко, господин.

– Как?

– Дорогой Хореон, этот человек отдал бы вам свой дом вместо денег и свою семью впридачу.

– А кто это?

– Дромеон,   мой друг, бывший моряк, но сейчас, к несчастью, ловец рабов…   он бедняк, господин, настоящий бедняк.

– Это уже хуже, потому что такой никогда не вернет мне деньги.

– Тем лучше, потому что тогда ему придется заложить свой дом и семью.

– Что это за дом?

– Оно одиноко стоит на восточном берегу перешейка, на скале над морем.

– Я не помню такого.

– Как же, господин, там жил тот самый бегун из Милета во время Игр, на которого, как вы сказали , вы рассердились на пиру. Его звали Полиникос,  или что-то в роде того.

Торговец слегка вздрогнул. Терпнос сразу это заметил.

– Да, – проворчал Хореон, – я помню, но это развалины, а не дом. Он не стоит и ста драхм.

– Возможно, но помимо дома вам достанется и семья Дромеона.

– Сколько их там?

– Мать и трое детей. Дочька только что достигла совершеннолетия.

Хореос неохотно ухмыльнулся.

– Для меня это ничего. В любом случае в городе уже слишком много разговоров о покупках в счет долга  и продаже наших сограждан финикийцам.

– Это не настоящие греки, они из Кария.

– Ты же сказал, что это семья Дромеона.

– Да, но  Дромеон – их отчим.

– Понятно.

Наступила минутная тишина.  Богатый купец обдумывал предложение.

– Это ненадежное дело, – сказал он, наконец. – Отчим не имеет право принимать решения о продаже семьи. Эта прерогатива принадлежит отцу. Закон, правда,  об этом умалчивает.

Терпнос пожал плечами.

– Даже если это и так, откуда они узнают об этом? Ведь это же всего лишь  одна глупая женщина и маленькие дети.  С ними  не хотят знаться даже собаки.

Хореон устремил на него свои большие, вечно  налитые кровью глаза.

– Что ты имеешь против этих людей?

Терпнос опустил глаза.

– Я ничего не имею против них, Хореон. Хотя они  меня и оскорбили, да, вчера они меня опозорили.  Раньше они были более скромными. Но после того, как  во время Игр, у них пожил этот Полиникос Милетский, они так возгордились, что посмели выгнать меня из дома, и не только меня, но и своего отчима.

Хореон снова вздрогнул при упоминании имени Полиникоса.

– Да, милостивый господин, – продолжал Терпнос, – посмели выгнать меня  и своего отчима, хотя я не раз давал работу их матери.  А еще и кричали на всю улицу, что никого теперь не боятся, потому что находятся под защитой храброго  Полиникоса Милетского, который  будто бы является их другом и защитит их от любого из нас.  Да, они так и сказали, господин!

Эти слова внезапно привлекли внимание Хореона: – Они сказали, что Полиникос – их друг?

– Да господин. Хотя я не понимаю, как  может милетский иноземец дружить с такой глупой семьей этих бедняков.

– Но они точно сказали, что он их друг, – настаивал торговец.

– Конечно, так и сказали.

Хореон захлопнул в ладоши. Его глаза загорелись, как у волка. – Хорошо, Это уже интересно. Я возьму дело в свои руки. Зови сюда этого своего должника  Дромеона, или как там его зовут.

– Он уже здесь, господин, ждет в холле.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утром  на следующий день, когда мать Диосса собиралась на работу, перед  ее домом появился отряд городских стражников. Командир стражников в нескольких словах объявил несчастным, какая судьба их ожидает.

Поначалу никто из них не мог понять, что на самом деле произошло, они не хотели и не могли поверить в такое бедствие, и не могли представить себе его размеров; затем безысходность и отчаяние охватило их.

Они не могли понять,  как это так  они вдруг стали рабами, что их дом уже это не их дом, мебель – не их мебель, кружки – не их кружки,  и что ни дочь, ни сыновья уже не принадлежат матери, ни мать детям, что вдруг они перестали быть людьми и стали чьей-то собственностью, обыкновенной  вещью, не более того.

Стражники поторопили их, и велели взять с собой только самое необходимое –  немного одежды, и несколько мисок. Один из них, который был немного милосерднее других, начал их утешать,говоря им, что они фактически пока не являются рабами, так как по закону должник является лишь поручителем в своем лице и может быть заключен в тюрьму на срок не более одного месяца. В течение этого времени никого никому нельзя будет его продать, а когда долг оплатят, сразу же освобожден. Только после того, когда истечет злосчастный гарантийный срок, он станет официальным рабом кредитора.

– И насколько велик долг, который предстоит выплатить? – прошептали, сбитой с толку, губы матери.

– Триста драхм твой муж должен достойному Хореону. – ответил стражник. – Но твой дом был оценен в сто драхм и ты за двести, значит твой муж Дромеон должен будет выкупить тебе за двести драхм.

Мать судорожно рассмеялась.

– Мой муж, Дромеон должен выкупить меня за двести драхм, Дромеон выкупить меня! – повторяла она все тише и тише. Ее смех стал нарастать,  и превратился в беспомощный, долгий вопль.

Начальник стражников был в замешательстве.

 – Может быть, кто-нибудь другой заплатит за тебя двести драхм, может быть, какой-нибудь знакомый, родственник или друг.

Женщина покачала головой:

– У нас нет ни знакомых, ни родственников, ни друзей.

– А как же Полиникос! – почти крикнул доселе молчавший Диосс.

Мать снова разразилась пронзительным, неестественным смехом.

– О чем ты говоришь, Диосс, чужеземец заплатит за нас двести драхм, человек, который нас даже не знает, а мы даже не знаем, где  он живет!

– Мама, он не оставит нас в беде, – прошептала Эвклея.

– Он спасет нас, – тепло добавил Диосс.

Мать больше ничего не говорила, только тихо, безнадежно и  беспомощно плакала.

Стражники уже  такого уже вволю насмотрелись.  Они не раз  уже возили людей в тюрьму и не были тронуты чужими слезами.

– Давайте детки! Быстро поднимайтесь и пошли отсюда! – нетерпеливо кричали они.

И они начали выталкивать из комнаты женщину, которая цеплялась за мебель.

Эвклея вышла одна, степенно ведя за руку плачущего младший брата. Диосс шел рядом с ней.

– Эвклея, – прошептал он со слезами на глазах, – эти милетцы, конечно, нас не оставят.

– Возможно, но откуда они узнают, что с нами случилось, – сказала Эвклея, – кто им скажет?

Диосс замолчал. Они вышли на задний двор. Впереди шли два стражника, двое сзади.

Диосс быстро и лихорадочно огляделся направо и налево. У входа на улица столпились пешеходы, сочувственно взиравшие на печальную процессию; только Терпнос, стоявший немного подальше, насмешливо улыбался.

Диосс затрясся, как в лихорадке.

– Мама и Эвклея – вдруг крикнул он пронзительным голосом. – Я спасу вас, я найду его, и спасу вас, я клянусь!

Он оттолкнул охранников, одним прыжком запрыгнул на кучу мусора, а оттуда на стену и побежал по каменному краю, не оглядываясь назад.

Два стражника бросились за ним, но один из них тут же свалился в середине толпы пешеходов, а другой побежал по улице вдоль стены. И тогда Диосс спрыгнул во двор, и прежде чем стражники успели до него добраться, через какое-то известное только ему отверстие он снова вылез на улицу, перебежал через нее, а затем в мгновение ока взобрался на стену сада Терпноса.

Когда толпа любопытных увидела его на стене, она даже зааплодировала. Будто снесенный ветром, мальчик тут же скрылся за забором. Оба стражника последовали за ним. Терпнос присоединился к ним третьим и быстро побежал к воротам своего дома.

Прежде чем стражники перелезли через стену и прежде чем Терпнос подбежал к воротам,  Диосс успел сделать несколько десятков шагов и уже скрылся между хозяйственные постройки усадьбы Терпноса.

Но стражников это не беспокоило. У них все еще была надежд схватить мальчика, и его попытка сбежать казалась им совершенно тщетной.  Сад Терпноса заканчивался с одной стороны утесом, обрывавшимся прямо в море, а с двух других сторон  был отделен от города широким пустырем, чтобы днем  никто не мог пройти мимо незамеченным.  На такое обширном пустыре несколько взрослых легко могли бы обогнать маленького мальчика. А оба стражника, оставшиеся охранять  остальных членов семьи Карии, спокойно ожидали,  несомненно, предрешенного результата погони. Пока прошло всего несколько минут,четверть часа, потом полчаса, между  зданиям сада Терпноса бегали  охранники и его слуги, слышались крики и шум. А Диосс как будто под землю провалился. Над он не мог пробежать мимо поля, и он не мог  пересечь скалу и спуститься к морю, так что он должен был быть где-то в в саду или на стройке. Охранники уже были в ярости и под руководством Терпноса тщательно обыскивали каждый уголок, заглядывали даже в комнаты мельника, хотя жена Терпноса и слуги утверждали, что сюда никто не входил.

Заглянули в подвалы, в конюшни и амбары, раздвинули желоба, они подбрасывали солому, осматривали одно за другим все деревья в саду. Все напрасно. Терпнос хотел  было спустить на поиски собаку, но Аргос был в ярости при виде такого количества незнакомцев, что огрызался и бросался на ноги стражников, которые упросили мельника не спускать  зверя с цепи.

После бесплодных поисков в течение часа стражники решили, что Диосс, возможно, воспользовался замешательством и выскочил обратно через улицу в сторону своего дома. И хотя пешеходы и соседи, все еще стоявшие у калитки сада Терпноса, уверяли, что дорогу никто не перебегал,  стражники им не поверили, так как все в этой толпе скорее сочувствовали карийцам, чем мельнику.

Стражники еще раз обыскали дом и сад Терпноса, осмотрели и другие соседние дома, но всё тщетно. И,наконец, они сдались. Они утешали себя тем, что глупый мальчик не сегодня-завтра наверняка  появится и сам попадает в их руки. Ведь ему некуда было бежать и в каждый отдаст его в их руки за награду. Поэтому они окружили троицу оставшейся семьи карийцев и поспешили в город.

Терпнос вернулся  в дом, люди разошлись, и снова наступила тишина.

Тем временем Диосс, согнувшись, неподвижно преклонив колени, сидел в конуре Аргоса.  Он даже не смел громко дышать. Он просидел так всю погоню, дрожа, как от  высокой температуры. Он слышал, как усиленно его искали, он был уверен, что через некоторое время они его обнаружат, что одно только поведение собаки может выдать его укрытие.

И действительно, Аргос полностью потерял рассудок, когда Диосс налетел на него, влетев во двор и, не обращая внимания на радостный лай собаки, забрался в его конуру. Подобное было совершенно невообразимым  в разуме острого собачьего ума Аргоса. Что кто-то осмелится занять его жилище, да еще это сделает его самый близкий, единственный друг, было совершенно непонятно собачьему уму и пес вообще не знал, что ему теперь делать. Он должен был радоваться, махать хвостом и сходить с ума от радости, или рычать, чтобы заставить этого  странного мальчики покинуть его конуру, потому что такого не выдержит ни одна собака, которая хоть немного заботится о себе.  Аргос попробовал  и то и это, но ничего не помогло. Сквозь дыру в конуре он видел только красное, испуганное лицо мальчика, подававшего ему гневные и отчаянные знаки, успокоиться. Если бы кто-нибудь тогда обратил внимание на  поведение Аргоса, то Диосс бы проиграл. Но в этот момент в сад ворвались стражники, и вбежал запыхавшийся Терпнос, во дворе стояла неописуемая суета, и Аргос будто сошел с ума. Он срывался с цепи, скулил,сердито огрызался и яростно лаял, насколько хватало его широкой груди и дыхания. Столько незнакомцев бегали туда-сюда между зданиями и кричали. Кричала и бегали – нервы собаки не выдерживали всего этого. В таких случаях, каждая собака на цепи, когда достаточно разозлится,  уходит ненадолго в свою конуру, чтобы стряхнуть, как блох свое отвращение и презрение к миру, а затем со свежим пылом снова начинал лаять. А Аргос не мог сделать даже  этого. Всякий раз, когда он обо всем  забывал и просовывал голову в конуру, получал удар по носу и не мог даже ответить, потому что это был Диосс, его единственный любимый друг, и товарищ.

И он снова начинал лаять. По крайней мере, он понимал, что это был его собачий долг. И вдруг его бедную собачью голову  осенила мысль, что незнакомцы были не просто незнакомцами, а это  были  враги Диосса. Эта мысль возбудил в нем всю ненависть, и Аргос  превратился в единое черное дрожащее пламя ярости. Охранники старались держаться от него подальше и умоляли Терпноса не спускать этого черного зверя  с цепи. Судя по тому, как Аргос выглядел в этот момент, неудивительно, что у него была репутация самой ужасной собаки в Коринфе.

Через час-второй шум стих, незнакомцы ушли, все вернулось в нормальное состояние, но Аргос не мог успокоиться. Он жадно бросался на еду  и кидал быстрые взгляды на свою конуру. Ведь кто-то забрал же у него его жилище, и  он также может отобрать и его чашу с едой. Все могло случиться.

Аргос, конечно, не укусит и не причинит вреда своему другу, но он точно также может потерять и свои собачьи лакомства. Что тут  можно было поделать. Аргос  со вздохом лег рядом со своей собачьей будкой, еще недавно принадлежавшей ему, и впервые услышал изнутри льстивый, нежный, знакомый голос,  он вскакивает от радости, и снова его останавливает повелительный, приглушенный голос. Он снова  в недоумении.  Сегодня  он ничего не понимает.  Он ложится рядом с будкой с тяжелым вздохом, степенно сокрушаясь, что его жилище занято.

Тем временем Диосс тихо, как мышь сидел в сарае, и дрожал от страха, он не может понять, почему на странное поведение собаки никто не обратил внимание. Сколько раз он считал, что, все потеряно и уже ничего не могло его спасти.

Но прошли часы и ничего не происходило. Тишина!  Как будто все успокоилось.  Никто в доме толстяка  мельника не обращал внимания на собаку, ведь никому в здравом уме не придет в голову осмелиться приблизиться к конуре Аргоса, не говоря уже о том, чтобы спрятаться в ней! Это  было все равно, что  залезть в львиное логово.

Так прошел день. С наступлением сумерек Диосс вышел из своего убежищ, быстро поцеловал добрую, беспокойную голову собаки, в несколько прыжков преодолел стену и исчез в темноте.