Текст книги "Три побега из Коринфа (ЛП)"

Автор книги: Витольд Маковецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Со стороны моря  до них доносились крики. Первый пиратский корабль уже бросился на врага. Меликл приказал всем  приготовиться и при необходимости ринуться на помощь Веджанусу.

Финикийский корабль по размерам был значительно больше корабля захватчиков. Количество сражающихся  – учитывая, что гребцы галер не могли участвовать в бою –  было примерно одинаковым. Если бы финикийцы бросились, собрав все свои  основные силы, против захватчиков, как намеревался сделать Меликл два дня назад, они могли бы надеяться решить исход боя до прибытия основных сил Веджануса. Они могли обратить врага в бегство и вернуть себе свободу, но перепуганные финикийцы не воспользовались этим единственным вариантом. Просто будь они оборонялись, стояли на своей высокой палубе и не могли оторваться от пиратского корабля, который держал их на крюках. Тем временем главная пиратская галера  быстро приближалась к ним.

Когда Меликл увидел это, он выругался от нетерпения: – Клянусь всеми богами, – сказал он, – я бы высек капитана этого корабля.

Но в этот момент Полиникос, обладавший лучшим зрением, схватил друга за руку.

– Смотри, смотри, Меликл, от корабля какой-то человек плывет к острову.

Все оглянулись в ту сторону.

Действительно, мужчина плыл в сторону острова, уносясь, прочь от корабля,  и приближаясь к скалам. Раньше милетцы его бы  не заметили, потому, что он часто нырял и плыл осторожно, чтобы малейшее движение не нарушило спокойную гладь моря.

– Отличный пловец, – сказал Меликл, – но ему это не поможет, сейчас мы его выловим.

Они повернули корабль прямо на него. Человек в воде сразу заметил, что его обнаружили, и отказался от безнадежного бегства.   Движением руки он стал привлекать внимание людей с корабля. Когда они приблизились на расстояние нескольких шаги, то услышали его звонкий голос: – Благородные разбойники, не убивайте человека, который вам ничего не сделал и может выкупить свою жизнь. Благородные разбойники!

Неизвестный пловец повторил эти слова на финикийском языке, а затем добрался до корабля, ухватился руками за край и тяжело вздохнул.

Он выплюнул воду изо рта и откинул прилипшие к лицу черные волосы. И тогда перед лицами Меликла и Полиникоса  предстал  неожиданный сюрприз.

Они смотрели друг на друга и не могли поверить своим глазам.

– Ничего себе?  Как такое может случиться? – прошептали они в немом изумлении.

Тем временем незнакомец забрался на корабль и оглядел зорким глазом всех милетцев.

– Вы греки? – спросил он. И в этот самый момент он увидел Меликла с Полиникосом и его рот открылся в немом изумлении.  Он протер глаза рукой, затем протер их еще раз, словно желая очнуться от сна.

– Что я вижу, – сказал,  наконец, –  вы мне снитесь…  и  Меликл и Полиникос…   оба  здесь?

– А ты, Калиас … как ты здесь оказался…  в море?

– Я?  Я... сам ничего не понимаю.  А ты, Полиникос и ты  Меликл что вы сами здесь делаете,  я не понимаю. – Калиас снова вздрогнул и посмотрел на них широко раскрытыми глазами.  – Полиникос, сын Диомена, и  ты Меликл Мореплаватель. Полиникос и Меликл, – повторил он.  – Как такое возможно?  Вы здесь, в море, помогаете этим негодяям захватить  финикийский корабль?  – Он вдруг резко оглянулся на других милетцев. – Я ничего не имею против пиратов, – резко сказал он, – среди них есть и достойные люди.  Когда я был молод, я тоже мечтал стать морским разбойником, но...  –  тут он понизил голос и прошептал, – как вы оказались среди них,

Меликл расхохотался.

– Не волнуйся, Калиас, ты среди наших друзей, они все из Милета. Ты, наверное, это и сам понял!

– Я понимаю все меньше и меньше,  а сейчас , вообще,  ничего не понимаю. Так вы не пираты? Тогда что вы здесь делаете? А люди на тех кораблях?  Они же самые настоящие пираты!

– Это долго рассказывать, Калиас.  Лучше расскажи сам …

– Нет, – перебил  его Калиас, – если вы не пираты, то у нас нет времени на разговоры. Надо поскорее убегать отсюда,  пока они заняты финикийцами.

– Нам вообще не нужно убегать.

– Как так?  –  Калиас в отчаянии посмотрел на небо. – О, Эриния,  богиня зла!  Зачем ты морочишь мне голову?  Почему ты не хочешь убежать, дурачок?

– Нам не нужно никуда убегать, – сказал Меликл, – так как Веджанус  наш друг.

– Этот  известный пират и грабитель?

– Да, Калиас. Знаешь, кто он?

– Конечно, знаю. Это худший из пиратов, мошенник из мошенников, каких немного, и его давно никто не может поймать.

– Дело не в этом. Ты знаешь, кто он такой на самом деле?

– Какое мне дело до того, кем были его отец или мать.

– Жаль. Это же бывший раб-галерник, тирренец, с той спартанской галеры в Кноссе которому я отдал тогда  свои мечи и помог бежать. Помнишь те времена много лет назад в Кноссе?

В глазах Калиас вспыхнуло понимание.

– Он тот самый раб с галеры. Вспомни шесть мечей!

 – Понятно. А как ты  узнал его?

–  Не я, а он.  Это он узнал меня. И мы снова подружились.

Калиас некоторое время молчал. Затем покачал головой.

– И ты стал пиратом ради этой дружбы?

Меликл кратко объяснил  причины, по которым они отправились из Милета, рассказал о карийцх,  о Диоссе и Эвклее.

– Эвклея –  невеста Полиникоса, а Хирам, финикийский князь, купил ее себе в качестве рабыни. Мы хотим забрать ее у Хирама,  поэтому мы и помогаем Веджанусу, а вернее он нам.

– На корабле нет Хирама, – сказал Калиас.

– Может быть, на нем плывет его сын, или брат, или кто-то еще,  на кого мы могли бы их обменять?

Калиас безнадежно махнул рукой.

– На нем, нет никого столь важного, просто мелкая рыбешка за которую Хирам ничего не даст.

– Это ужасно, – прошептал Полиникос.

– Да. На нем плывут лишь паршивые моряки и никчемные торговцы. –  Калиас покраснел и ударил кулаком по палубе. – Тени от Хирама, – сказал он.

– Ну, но они, финикийцы.

– Хорошо. Расскажи, Калиас, как ты сам оказался на этом корабле?

– Очень просто. Я же купец и торговец. А купцы плавают  на любых кораблях, которые им подходят.

– И где ты был? Наверное,  в Азии?

– Сиракуцы послали меня выкупить несколько нашими пленников на Кипр  к Хираму, потому что он там такой же крупной торговец рабами, как Хореон в Коринфе.  Я приехал и уладил все дела.  Я выкупил их и отправил в Каппадокию. В то же время Хирам меня перехитрил  и обобрал так, что  я не могу сказать, у меня все хорошо. Я рассчитывал на нормальные деловые отношения. Но, эти воры, пусть их съедят собаки, обобрали меня   до наготы! Ты, наверное, думаешь, Меликл, кто сможет меня обмануть?  Я тоже так раньше думал! А эти мерзавцы вдруг меня ограбили.  Они буквально отобрали  у меня все. Я остался в одном  хитоне с блохами, который ты видишь на мне.  Да, Меликл. Мне пришлось  умолять Хирама позволить мне вернуться домой на этом корабле, а заплачу я ему   позже.  Он засмеялся, старый негодяй, и милостиво согласился. И эти мошенники, они взяли  меня с собой.  Всю дорогу они высмеивали мою бедность. Наверняка они были в сговоре и радовались тому, что меня обманули!  Да, обманули!   На корабле мне дали место на каком-то мусоре. Знаешь, Меликл, как перевозят  гостей, у которых нет денег…

– Это не имеет значения, – прервал его Меликл.

– Нет, для меня  имеет. Пятнадцать дней я не держал  во рту ни капли вина.  Мне пришлось пить обычную воду, вместе с галерниками…  тухлую воду!  Понимаешь, Меликл?  –  Все заулыбались, а Калиас продолжал: – Это правильно, что Зевс наказал их этим Веджанусом. Какими глупцами они оказались и трусами. Хотя у них и был быстроходный корабль, они не ушли в открытое море, а решили спрятаться в бухте, где, явно, их ждала засада. Круглые дураки!  А я предупреждал  их об этом, я даже накричал на них и умолял вернуться. Все  было напрасно.

– А как ты сбежал с корабля?

– А, что я должен был делать? Помогать сражаться этим финикийским мошенникам? Пусть воюют сами, как хотят. Мне то, что до них? В любом случае им не уйти живыми. Ты видел, как вторая галера пиратов блокировала им выход из бухты.

 Крики и шум доносились со всех сторон. Пираты уже приступили к захвату  финикийского судна.

– Плывем туда, – сказал Меликл, – нам нужно поспешить и оказать помощь в случае необходимости.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Диосс лежал в темнице казармы портовой охраны. Он лежал долгими часами и днями беспомощный и без сознания, не помня и не понимая, что с ним произошло. По приказанию офицера к нему иногда заходил стражник и приносил кувшин с водой. Мальчик жадно пил воду, которую ему наливали в рот, бросив  остекленевший, рассеянный взгляд на стражника, и сразу же засыпал или впадал в лихорадочный обморок. Так проходили дни. Потихоньку, очень медленно он начал приходить в сознание.

Пожилой офицер несколько раз навещал его. Он приказал, чтобы ему принесли еду и помогли поесть, потому что у мальчика была сломана рука и он не мог  ее ни подняться, ни подтолкнуть ей к себе чашу. При каждом движении он стонал и дрожал от боли, из-за сломанного ребра, которое не позволяло  ему сидеть или переворачиваться в постели, он тяжело дышал. Он высох и похудел словно тростина, а  на его лице виднелись только черные и грустные, лихорадочно горевшие глаза. Однажды офицер пытался поговорить с ним, но Диосс ничего ему  не ответил.  Он или не мог, или не хотел говорить. Он просто отвел глаза в молчаливом упреке или отчаяние  по отношению к нему. Офицер поморгал глазами, постоял немного и ушел, нахмурившись.

– Какой-то странный мальчик, – сказал он своим стражникам.

Диосс не знал и никогда не узнает, чем он обязан этому человеку. Речь шла не только о воде и еде, без которых ему пришлось бы быть несчастным и несчастным. бросил умирать. Возможно, даже сами солдаты, которые при первой вспышке гнева они отнеслись к мальчику довольно равнодушно привязанность.

Пожилой офицер по имени Антенион оказал своему маленькому пленнику гораздо большую услугу – он спас его от смерти, от страшной смерти. Через несколько дней после заключения Диосса местные городские стражники пришли  к офицеру и потребовали передать им пленника. По строгому закону Городского Совета  этот заключенный считался злостным поджигателем, восставшим против властей и стремившимся уничтожить сторожевой корабль,  и должен был быть приговорен к смертной казни через распятие. Этого требовали местные власти.

Офицер не согласился экстрадировать Диосса, но обратился вместе с городскими посланниками к своему господину, достойному Даматриону, владельцу горящего корабля. В то время как в Коринфе так и в других греческих городах было  обычным делом, чтобы все военные галеры и сторожевые корабли  строились, покупались и поддерживаются отдельными гражданами.

Этими гражданами были. конечно же, самые богатые и влиятельные граждане города. Городсеой Совет  оплачивал им услуги по постройке и содержанию кораблей определенными привилегиями, такими как право на добычу меди, сбор таможенных пошлин или перевозкой грузов по некоторым особо важным маршрутам.

И таким вельможей и купцом был Даматрион, на котором лежала обязанность поддерживать два сторожевых корабля с экипажем в Истмийском порту  о которых он должен был заботиться и седить за вооружением и надлежащем состояние этих судов. То, что  он за это получал от государства, стоило гораздо больше, что он расходовал, но никто не возражал, потому что таков был обычай.

Даматрион был широко известен в Коринфе, как один из самых скупых и жадных людей. Когда-то он занимал высокий пост в Городском Совете,  но он быстро потерял его, когда поняли, что он слишком открыто  заботится только о своем кармане.

С годами его жадность усилилась еще больше. В то же время в нем вспыхнула страсть, которой  он посвящал все свое время и все заработанные деньги.  Это были лошади, а, вернее, это были гонки на колесницах на ипподроме,  и достойный Даматрион мечтал,  чтобы лошади его конюшни заняли все   лавры в обще-эллинских соревнованиях. Это была самая главная и единственная цель в его жизни.

Пожилой офицер знал об алчности и всех слабостях своего хозяина и знал, как ими пользоваться.

Поэтому, когда он пришел к нему  немного раньше городских стражников,  он предложил ему кое-что изменить в судьбе Диосса:  – Чей корабль этот мальчик уничтожил?  Даматриона!  Кто должен будет заплатить за ремонт?  Только не город, потому от города ничего не дождешься хорошего! ... Ну,  тогда только семья поджигателя или он сам. Если он исцелит  мальчика, –  продолжал офицер,  –  тогда можно будет его продать,  и хорошо продать, потому что мальчик музыкант, флейтист, и за него можно  будет получить шестьдесят или даже семьдесят драхм. Таким образом можно будет покрыть расходы, связанные с ремонтом корабля, а если мы передадим  поджигателя городским стражникам, все развалится . Учтите также, господин, какого прекрасного мальчишку, где вы еще сможете купить за шестьдесят драхм.

Даматриону это сразу же понравилось: – Сколько будет стоить ремонт корабля? – спросил он, как ни в чем не бывало.

– Пятьдесят драхм.

– Хорошо, тогда нужно будет сказать Городскому Совету, он стоит что сто пятьдесят драхм. Разве это  не так? Разве ремонт не может стоить сто пятьдесят драхм?

Офицер быстро согласился.

 – Если я потерял огромную сумму в сто пятьдесят драхм, как я могу отказаться от пленника, цена которого как раба может  принести мне доход,  по крайней мере, покрыть часть нанесенного ущерба.

Больше говорить  было не о чем. Такой ответ получили городские стражники. Они сообщили об этом Городскому Совету. Но, на этом  дело не закончилось.

Власти сообщили Даматриону, что если он захочет  кого-нибудь найти  для оплаты своих расходов, то семья поджигателя –  его  мать и брат все еще находятся в тюрьме; эти люди теперь никому не принадлежат, потому что они были выкуплены,  поэтому  Даматрион может забрать и продать их для погашения своих расходов.

Однако Диосса он  должен передать стражникам из-за чувства праведной мести, так как большая часть  горожан требует этого.  Даматрион был необычайно доволен этим ответом. Он сразу же отдал  приказание  вывести несчастного карийцев из темницы,  и безжалостно присоединил их к группе своих рабов, но...  но он  все же не передал Диосса стражникам.   Он позвал Антениона и посоветовавшись с ним, ответил, что расходы на ремонт корабля все равно намного выше, чем первоначально ожидались, и что они составляют  сто восемьдесят драхм и что старая мать и ее маленький сын вместе с ней не составят и половины этой цены, так что Диосса  он  отдаст только в том случае, если  город заплатит ему за него. В противном случае он отказывается, потому что Даматрион пострадавшая сторона, и кроме того он и так  много жертвует на благо известного города.

И снова вопрос не был решен. Достойные коринфские аристократы, движимые благородным желанием наказать поджигателя и дешево предоставить народу захватывающее зрелище, не собирались так легко отступать от своих намерений. Их возмутила алчность Даматриона, но внезапно их  просьбу поддержал  другой торговый  магнат,  Хореон.

Знаменитый богач,  наконец, вернулся из поездки и сразу же же  узнал о смерти Терпноса и обо всей история с Полиникосом. Он пришел в ярость. Мысль о том, что ненавистный противник во второй раз выскользнул из его рук, не давала ему покоя. Если  он не мог поразить своего недруга, то он захотел, хотя бы наказать его друга, это было понятно.  Поэтому без колебаний он встал на сторону Городского Совета и поддержал их просьбу.

Даматрион был поражен. Он боялся Хореона больше, чем всего Городского Совета вместе взятого. Однако он все еще не сдавался. Жадность не позволяла ему этого сделать.

Он не отказывался прямо, а решил затянуть дело. Он знал, что через несколько дней прибудет первые финикийский невольничий корабль. Он решил подождать их прибытия и продать Диосса финикийцам.

Тогда пусть почтенные городские власти ищут своего злостного поджигателя на финикийских рынках, а у него, у Даматриона,  останутся деньги, и их у  него больше никто не заберет. Он продаст не только Диосса, но и всех крийцев, чтобы на них больше никто не претендовал, и, наконец, все успокоятся. Так решил благородный Даматрион и терпеливо ждал. Диосс даже не догадывался о том, что ему грозила смерть, и что она все время нависала над ним, о спорах, происходивших между вельможами города и интригах, целью которых была его бедная голова.

Даже если бы он и знал об этом, это наверняка никак бы на него не повлияло бы. Ему было все равно. Он проводил дни, сидя или лежа, глядя в одну точку, он почти ничего не ел, даже не смотрел на стражников, которые приносили ему еду, он их вообще не замечал. Офицер, который время от времени приходил к нему, уже подумал, что мальчик так и не пришел в сознание, от нечеловеческих пыток или потерял рассудок из-за несчастий, обрушившихся на него. Но он все  равно  хотел сломить безразличие ребенка и однажды сказал, что его мать привезли в дом Даматриона.  Диосс посмотрел на него, и из его, молчавшего до сего момента,  рта вырвался первый вопрос:

– Могу ли я ее увидеть?

Офицер покачал головой.

Тогда мальчик закрыл глаза, отвернулся и снова впал в безучастность. Никакие слова, никакие вопросы не могли вывести его из этого состояния.

Через несколько дней офицер пришел снова. Он понял, что весь план хозяина продать пленника финикийцам провалится, если тот  будет болеть и  вести себя так, как сейчас. Ни один вменяемый торговец он не купит раба, который не может  не только нормально стоять, но и  говорить и подумает, что у него со ртом  не все в порядке.  Пожилой человек,  решив стряхнуть мальчика, заставить его принять пищу и вернуть к жизни, рассказал ему все и пригрозил, что если финикийцы его не купят, то он непременно будет передан городу и приговорен к жестокой смерти. Он уговаривал его как мог.  Говорил, что ему надо встать, поесть и окрепнуть. Диосс слушал его слова спокойно, ничего не отвечал, даже не дрожал, а просто пристально смотрел стекленевшим взором, как будто все это говорили  не с ему . Офицер отказался от дальнейших попыток.  Ему это все надоело.

Когда он выходил из темницы, он только сказал Диоссу, что   финикийцы непременно купят его мать брата.  А могли бы купить и его, Диосса,  и тогда  они вместе окажутся на корабле, и, может быть, тогда финикийцы согласятся, не разделять всю  его семью.

Поначалу Диосс ничего не сказал по этому поводу,  а просто долго смотрел на пожилого человека.  Внезапно на его глаза накатились две большие слезы и они медленно стали стекать по его изможденному лицу.

– Я постараюсь, господин, – сказал он едва слышным голосом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Два дня спустя в Истмийском порту произошло  большое волнение.  На якорь у берега  встал огромный корабль финикийцев.

Прибытие большого корабля и богатых, хотя и ненавистных  всеми  иностранцев всегда было интересным событием для жителей перешейка. Но на этот раз этот интерес еще больше усилился благодаря необычным сообщениям, которые принесли  финикийцы.  Они рассказали, что попали в засаду пиратов и вели с ними кровопролитную битву на берегах острова Наксос.  И что только в последний момент им удалось вырваться из ловушки  и убежать от преследователей.

Было очевидно, что они говорили правду. Почти все члены экипажа их головы, лица и руки были перевязаны, а борта корабля порублены топорами и повреждены крюками, которыми пираты связывали атакованные корабли.

На палубе были явные признаки пожара. Нападавшие, вероятно, хотели поджечь корабль. Эти новости, а также вид  всего экипажа и впечатление от корабля вызвали огромное возмущение..

Купцы и владельцы мелких судов были напуганы дерзостью грабителей,  и их ужас усилился потому, что  финикийцы не скрывали, что пиратская банда все еще зверствует в том районе. Они рассказали, что только экипаж одной барки был отбит и отброшен, а две другие пиратски галеры настойчиво преследовали их до самого острова Парос.

Матросы заламывали руки.

– Клянемся Зевсом, – кричали они, – если они осмелились напасть на такой корабль, как этот, то что будет с нашими судами!

Они утешали себя тем, что пираты тоже усвоили урок. Но это было слабое утешение. Ведь финикийцы признались, что они тоже понесли большие потери. У них было несколько убитых, и много тяжело раненых, которых им пришлось оставить в Саламине, включая капитана корабля, Арубаса, помощника Хирама, большого знатока торговли  рабами.  Он был настолько тяжело ранен, что хотел, чтобы его отвезли в Пирей, к афинским врачам, которые  всегда славились своим искусством.

Финикийцы сошли на берег  в полдень и в три часа вечера того же дня самые достойные из них посетили Хореона  и передали ему письма от своего господина Хирама Кипрского.

Когда Хореос узнал, что Арубас не приехал, он принял купцов довольно недоброжелательно потому, что был  недоволен отсутствием Арубаса, с которым  не раз заключал удачные сделки за спиной Хирама.

Он не знал ни одного из этих троих, но посчитал, что ни один из них не был столь важным лицом.  И только один из них, самый младший, по имени Рабдоем,  был удостоен его  чести, потому что Хирам упомянул того в письме так, как он был сыном богатого купца в Сидоне, путешествовавший впервые. Как единственного,  достойного себя, он даже пригласил его на ужин в свой дворец, но молодой финикиец отказался.

Купцы ночевали на корабле.

На следующее утро к ним пришёл слуга Даматриона и пригласил в свой дом, чтобы осмотреть товар. Купцы немедленно отправились к нему. Через полчаса они вошли во двор  дома Даматриона.

Рабы, приготовленные для продажи, ждали во дворе и со страхом наблюдали за ними.

Самым важным из финикийцев был, вероятно, самый молодой из них, стройный, смуглый, с острыми чертами лица. О выглядел  великолепно, и в глаза бросалась яркая расцветка его восточной одежды  и тяжелая золотая цепь, свидетельствовавшая о богатстве и достоинстве пришельца. Во всем его характере, в каждом движении и словах проглядывало превосходство над всеми вельможами.

Это был тот самый Рабдоем, сын богатейшего купца из Сидона. Но все деловые переговоры вел не он, а  его спутник, высокий, лысый, гладко выбритый, с рыжими волосами толстый мужчина, лицо которого блестело от пота и жира. Этот человек не был похож на  финикийца. Судя по тому, что у него не было бороды, и что он носил короткое платье с глубоким вырезом, он был больше похож на египтянина, очень редкого гостя с земли священной реки. Звали его Анакарбис, и происходил он, как он сказал, из греческой колонии в Египте. До сих пор он занимался делами только на рынках Египта и Сидона в качестве одного из многочисленных помощников принца Хирама.

В те времена было обычным явлением, когда подобные греческие полукровки оказывали услуги финикийцам, египтянам или сирийцам. На своей новой родине эти умные, жаждущие денег и славы люди часто добивались значительных результатов.

Анакарбис был именно таким греком. Судя по всему, он отлично осознавал свое призвание и сразу взял на себя все  хлопоты по переговорам. Он внимательно осматривал каждого раба по отдельности, ощупывал его мышцы, смотрел на зубы и интересовался, сколько каждому лет. Он время от времени ударял несчастного прутком по спине, или толкал того, если он не сразу отвечал на его вопросы.

Третий покупатель, высокий, худой и седой, с лицом хищника-стервятника типичный финикиец, был молчалив и спокоен, держался в стороне и не вмешивался в дела.

Все смотрели только на Анакарбиса. Он работал быстро. Поразмышляв некоторое время,  он отобрал несколько рабов, в том числе карийку с  ребенком. Но на этом  торг только начался.

Теперь  уже скупой Даматрион не хотел терять свою выгоду.  Но, Анакарбис, если раньше быстро принимал решения, то теперь торговался упорно и твердо стоял на своем.  Он спорил о каждой драхме, чтобы было слышно даже на улице. Даматрион уже весь покраснел, пот капал  у него  со лба, и он уже раз десять считал, что они договорились и встреча закончилась.  В конце концов, с помощью Рабдоема, который оказался более уступчивым, торги закончились.

Анакарбис немедленно заплатил наличными, проверил еще раз рабов, поцокав языком и вздыхая: – Плохой товар, не качественный,   – сказал он как бы про себя, – это не то, что я ищу; Хирам приказал нам покупать в основном молодежь, мальчиков и девочек до пятнадцати лет,   не старше.

– У меня есть такой раб, – сказал Даматрион, –   музыкант, играет на флейте, но к сожалению, он был сильно избит и сейчас немного ослаб.

– Музыкант? – Рабдоем проявил некоторый интерес.

– Да, маленький мальчик. Флейтист.

– Хорошо.  А, мы можем взглянуть на него. Он здесь?

– Нет. Ну, это недалеко отсюда , в моей казарме портовой охраны.

– Тогда, давайте сходим туда.

Анакарбис пожал плечами. – Зачем нам на него смотреть. Ведь он же еще болен.

Но они все равно пошли.

Диосса вывели из подвала. Мальчика, который всего несколько дней назад не мог подняться на ноги,  всего трясло, он еле мог стоять так, что ему пришлось прислониться к стене и держаться за нее.

 Пожилой офицер Антенион, вошедший вместе с купцами, наклонился к нему: – Парень, возьми себя в руки, –  сказал он. – Финикийцы уже купили твою мать и брата.

Диосс сделал все, что было в его  силах. Некоторое время он боролся со слабостью, но вскоре  притих и присел на колени бледный, измученный, без капельки крови в лице. Когда он  увидел Антениона и Даматриона, внезапно потерял надежду на то, что им удастся его продать.

Богач пришел в ярость: – Встань, собака! – заорал он хриплым голосом.

Диосс немногоо приподнялся, но тут, же снова опустился на колени, глядя на них взглядом разъяренного животного.

Анакарбис подошел к нему.

– Ты музыкант? – спросил он.

Диосс посмотрел на него, но не ответил. Может быть, он не понял вопроса.

– Ты умеешь играть, дурак?! – крикнул Анакарбис.

– Умею..,  господин.

Анакарбис повернулся к Даматриону.

– Этот товар не для нас – презрительно сказал он.

Даматрион побледнел от гнева.

Антенион попытался спасти дело.

– Он действительно хороший музыкант, – сказал офицер.

– Что из этого? Мы не довезем его на Кипра.

Рабдоем схватил за руку своего помощника.

– Анакарбис, – сказал он, – ты же знаешь, что  Хирам велел нам найти музыканта.

– Да, но этот музыкант..,  полуживой.

– Он был гораздо слабее, – сказал Антенион, – но теперь с каждым днем его силы возвращаются.

– Это все ерунда, – проворчал Анакарбис, но подошел к Диоссу. и ощупал его кости: – Ничего не сломано, но я никогда не покупал таких немощных.

 – Сколько ты хочешь за него? – спросил Рабдоем.

– Шестьдесят драхм  –  Даматрион был  сам поражен тем, что назвал слишком большую сумму.

Анакарбис воздел руки к небу и в ярости стоял, как статуя, желая сразу же  уйти, хотя сделку еще не заключили.  Рабдоем остановил его, и они начали громко спорить на языке египтян и финикийцев, и проклинать друг друга.  В каждой фразе они упоминали имя  принца Хирама. Они оба даже покраснели от гнева.

В конце концов, Рабдоему удалось  того уговорить и после короткого торга с Даматрионом они  все же купили пленника за  пятьдесят  драхм.

Анакарбис схватился за голову: – О Изида, о мой бог Осирис, пятьдесят драхм.  –  сокрушался он. –  Ты сам ответишь  за это перед Хирамом, Рабдоем. Я не хочу, чтобы он поколотил  меня за покупку такого товара.

– Хорошо, – тоже разозлился молодой финикиец, – если Хираму не понравится  этот товар, я заберу его для своего отца. Могу я себе это позволить?

– Если только  мы  довезем его живым. Он даже не может ходить. О, Гермес, как он вообще доберется до корабля?

Действительно, Диосс не мог идти сам, пришлось позвать к нему раба, чтобы тот  отнес его.  Когда Анакарбис увидел это, его затрясло от гнева.  Рабдоем тоже явно был недоволен,  но Даматрион рад  был избавиться от своих забот.

– О, благородная мать богов, – сказал он Антениону, когда финикийцы ушли, – Если бы не этот молодой порывистый сидонский дурак,  я бы никогда не продал  этого раба. Пятьдесят драхм за этого музыканта, конечно,  маловато, но честно говоря, он  не стоит  и  тридцати.

Диосс был настолько слабым  и настолько утомленным от напряжения, что потерял сознание уже по дороге.  Когда Рабдоем вернулся на корабль, он потряс его изо всех сил, заставил выпить вина, и хорошо поесть, а затем приготовить для него отдельную удобную кровать.

– Это мой раб, я купил его для себя, кормите его лучшей едой  и повнимательнее заботьтесь о нем, – сказал он своим стражникам.  Но самое главное, Рабдоем позволил матери и брату Диосса прийти  к нему и посидеть с ним рядом. Когда Диосс увидел свою любимую мать, он так расплакался, что снова ослаб и, казалось, вот-вот потерял сознание. Затем сквозь слезы, он хотел поблагодарить Рабдоема, но тот не стал его слушать, и, нахмуренный, прошел между охранниками и скрылся из виду.

Во второй половине дня финикийцы отправились в Хореосу за основной частью рабов. Они вернулись поздно вечером. За ними финикийские стражники гнали  большую группу пленников, почти всю состоявшую из молодых мальчиков и девочек.

Среди них была и Эвклея, о которой  упомянул Хирам в письме к Хореосу, в котором просил оказать ей особую заботу.

И действительно, юной рабыне оказали  особую  честь, и по ее просьбе разрешили остаться с Диоссом, с его матерью и братом.  Итак, вся семья снова была в сборе  Это было печальное воссоединение.  Еще месяц назад они не могли даже подумать о таком.  Они мало говорили, а все  больше  плакали и обнимали друг друга, держа друг друга за руки, как перед очередным прощанием.

Так как  Диосс  еще не мог говорить, у него не хватило  сил и после короткого приветствия сестры, он снова заснул на коленях у матери мирным сном таким,  каким он не спал уже несколько месяцев.

Эвклея и  ее другой маленький братик  тоже прижались к матери,  и, молча, слушали вздохи друг друга, которые время от времени прерывались рыданиями. Они были счастливы побыть вместе, и считали,  что у них пока все хорошо, и не могло  быть лучше в их положении  бедных рабов. Они мечтали только об однм, чтобы  никто снова не разъединил их, или хотя бы продлить этот горький миг печальной удачи, как можно дольше.

Никто им не мешал. Экипаж как будто о них забыл и не беспокоил. Несколько стражников, вероятно, раненных, потому что у них полностью были перевязаны лица,  наблюдали за ними издали.

Когда наступила ночь и похолодало, им принесли теплую одежду, потому что Диосс лежал у самого входа в двери каюты.

– Какие хорошие люди, эти финикийцы, – прошептала мать, – а о них рассказывали такие ужасные вещи.

На следующий день, когда взошло солнце, и они  уже собирались уходить, на берегу внезапно образовалось  небольшое волнение. На портовую площадь, недалеко от того места, где финикийцы бросили якорь, прибыла великолепная колесница, в которую была запряжена пара прекрасных лошадей. Из нее вышел Хореон  и быстро взошел на корабль.