Текст книги "Откат к "заводским настройкам" (СИ)"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4

Именно этого дня я ждал всю свою «сознательную жизнь». Ну, по крайней мере, класса с восьмого – уж точно. И вот этот день настал! Я, в который раз взглянул на железнодорожный билет, который купил накануне. Да, сегодня я стану по настоящему свободным! И вырвусь, наконец, из-под тотального контроля своих родителей! Особенно матушки… Нет, не подумайте, чего, свою маму я любил, но то, что она, как через чур заботливая наседка старалась оградить меня от надуманных опасностей – раздражало до зубовного скрежета. Мне запрещали ночевать у моих друзей и однокашников и таскаться с ними по улицам позже девяти часов вечера. Всегда! Даже во время летних каникул! И даже в десятом классе! Они вынуждали меня придумывать разные увертки, чтобы хоть чуть-чуть потусить с приятелями и девчонками теплыми летними вечерами, подергаться на танцах под «Ласковый май», «Мираж» или «Ламбаду».

Зачастую от родительского гнева меня спасало лишь одно – занятия спортом. Несколько лет подряд я посещал спортивную школу… Вначале я пробовал играть в футбол и хоккей, но из-за жестокие зимних морозов, заставляющих мои обмороженные нос и уши частенько чернеть и распухать, хоккей я бросил. А поскольку в нашем поселке футбол и хоккей были взаимозаменяемы от времени года – команда была одна, да и вел тренировки один и тот же человек, завязать пришлось с хоккеем и футболом одновременно.

После этого я надолго подружился с баскетболом. И вот тут-то мне несказанно повезло: в силу некоторых причин тренировки баскетбольной команды проходили довольно поздно и заканчивались в одиннадцать, а то и в половине двенадцатого ночи. Чтобы мне их посещать, классе в седьмом я выдержал настоящую войну с матушкой. Но тут вмешался тренер, живший практически по соседству и которого мои домашние прекрасно знали. Он-то и пообещал матушке, что будет ежедневно после тренировки провожать меня домой. И это обещание он выполнял почти два года. Так что в старших классах, иногда, я на вполне себе законных мог появляться дома поздно, типа с тренировки. А поскольку за предыдущие годы мои родичи попривыкли к моему постоянно позднему возвращению, то уже никаких вопросов и не задавали. Тренер тоже оказался мужиком, что надо, и на мои редкие прогулы смотрел сквозь пальцы.

Ну а самым светлым временем я считал свои довольно-таки частые поездки с командой по всевозможным спортивным соревнованиям, проходившим далеко от родного дома, а уж про летние спортивные лагеря я вообще молчу. Хоть и гоняли нас там тренера до седьмого пота, но, свободнее, чем там, я себя нигде не чувствовал.

Я вновь посмотрел на свой билет в новую, свободную жизнь, где мне никто не станет диктовать и навязывать свои условия. И я смогу жить и действовать так, как считаю нужным. Правда, для этого пришлось основательно потрудиться и выгрызть зубами золотую медаль! А ведь могли и прокатить, сколько таких приколов. Но зря я, что ли, горбатился над учебниками десять лет? Аттестат с отличием пока еще что либо, да значит! По крайней мере, считай, что поступил, только документы подать… Я забросил красную корочку в карман сумки вместе с билетом и паспортом и застегнул молнию. На дно сумки бросил пачку почетных грамот за участие в многочисленных учебных олимпиадах, на которых частенько выхватывал призовые места. Это тоже будет хорошей прибавкой «к пенсии», то бишь, к медали. Ну и разряд по баскетболу тоже пригодится – скажите, в каком институте нет баскетбольной команды? Так что я отправлялся покорять большой мир во всеоружии, и возвращаться домой не собирался. Разве только на каникулы. Закинув в сумку нехитрый мужской скарб: трусы, носки, рубашки и мыльно-рыльные принадлежности, я присел на кровать. Как говориться, посидеть на дорожку.

На секунду в моей душе поселился страх, ведь я еду в абсолютную неизвестность. Далеко от родного дома, от любящей семьи, туда, где никто меня не ждет. Не пригреет и не приласкает. А здесь все такое знакомое, родное…

Черт! О чем это я! Я помотал головой, вытряхивая из нее неподобающие мысли. Нет! Тут уж я не отступлюсь! Не об этом ли я мечтал все эти годы?

Я сжал кулаки и решительно встал на ноги. С родителями я уже распрощался утром, перед их уходом на работу. Провожать себя я им категорически не позволил, несмотря на мощное сопротивление матери. Сам до вокзала доберусь – не маленький! Получив в подтверждение одобрительный кивок от отца, утащившего на улицу растрогавшуюся до слез маму, я принялся складывать вещи. И вот, наконец, я полностью готов к новым свершениям!

Словно вторя моим мыслям, в прихожей зазвонил телефон. Я вышел из комнаты и подойдя к нему, снял трубку.

– Ты собрался? – осведомился Патлас. – Автобус пойдет минут через пятнадцать. Я его из окошка видел. Сейчас на конечной развернется… Леньчик уже у меня, – сообщил он.

– Тогда на остановке стрелканемся, – произнес я.

– Принято! – произнес Алеха и положил трубку.

Я взял в руки упакованную сумку. Ну что ж: «вот стою, держу весло, через миг отчалим, сердце бедное свело скорбью и печалью… – вдруг вспомнились слова одной старой песенки. А сердце, действительно, неслабо так екает… Да и хрен с ним! Я смахнул слезинку, все-таки выступившую в уголке глаза, и решительно вышел из квартиры, напевая себе под нос вспомнившуюся песенку про студента:

– Если не сведут с ума римляне и греки,

Сочинившие тома для библиотеки,

Если те профессора, что студентов учат,

Горемыку-школяра насмерть не замучат,

Если насмерть не упьюсь на хмельной пирушке,

Обязательно вернусь к вам друзья-подружки.

Всех вас вместе соберу, если на чужбине,

Я случайно не помру, от своей латыни…

Тихо плещется вода, голубая лента.

Вспоминайте иногда вашего студента!

Хей!

https://www.youtube.com/watch?v=F5tJ-eJ1ZKA

Захандрившее, было, настроение, стремительно улучшалось. Я бегом спустился по лестнице и, толкнув дверь подъезда, выскочил на улицу. Дверь громко бухнула за моей спиной, и я понял, что новая жизнь началась…

* * *

Патлас и Леньчик Соломатин, еще один мой лучший дружбан с первого класса, поджидали меня, тусуясь на заплеванной окурками автобусной остановке.

– Серега, братан! – обрадованно воскликнул Алеха. – Готов насладиться полной свободой?

– Всегда готов! – Я шутливо отдал Алехе пионерский салют.

– Здоров, Леньчик! – Я пожал руку моему слегка полноватому и белобрысому однокашнику. – Как сам?

– Лучше всех! – произнес Леньчик и замолчал, особой болтливостью он, в отличие от Патласа, не отличался.

Как-то так вышло, что еще в начальных классах школы мы сошлись накоротке: я, Алеха, Леньчик и еще один наш друг – Васька Шиханов. Но особо учиться у Васьки не получалось, да он и сам не очень-то стремился к этому, не собираясь после школы продолжать свое образование. А вот коммерческая жилка у него была развита лучше всего, если нужно было что-нибудь достать, обменять, купить или продать – за этим можно было смело обращаться к Ваське, и быть уверенным – все будет в лучшем виде. Жаль было с ним расставаться, он был верным другом и нормальным пацаном, но решил связать свою дальнейшую жизнь с родной деревней. Но такова жизнь.

Мы же с Леньчиком и Патласом более чем полгода назад начали обсуждать, куда же нам направить свои усилия прсле окончания школы. К своему стыду, на тот момент я даже и не представлял, кем хочу стать и чем заниматься в будущем. Мне было, в общем-то, абсолютно пофигу. Но зато я знал, кем точно быть не хочу – врачом, учителем и торгашом. Я больше склонялся к инженерным специальностям, типа какого-нибудь механика, но какого конкретно, не представлял. Определиться помог случай, этой весной в поселок вернулся наш земеля – Артем Мирошниченко, окончивший какой-то мореходный ВУЗ во Владивостоке, и работавший рефмехаником на судах, ходивших в загранку. Большая зэпэ, частично выдаваемая в валюте, модные забугорные шмотки, аппаратура, пускай, как он выражался с японской помойки – но она была верхом наших мечтаний. А еще охуительный такой отпуск, чуть не полгода-год. О том, что для этого нужно было проболтаться в море даже больший срок, мы как-то и не думали. Мирошниченко начал приходить на тренировки нашей баскетбольной команды, за которую тоже играл, учась еще в школе. Мы с Патласом уже играли во взрослой команде, и сошлись накоротке с Артемом, оказавшимся отличным мужиком. Он нас угощал «Кэмэлом» и «Марльборо», подгонял магнитофонные кассеты, да и вообще, делился секретами взрослой жизни. Особенно, про «общение» с противоположным полом… Мы слушали его с открытыми ртами и мотали его советы на ус. И, как следствие, повелись – решили ехать поступать в тот же морской институт, который закончил Артем. К слову сказать, туда решили рвануть не только мы, а половина выпускников этого года из нашего поселка.

Мы загрузились в подошедший автобус и отправились на железнодорожный вокзал, находящийся в соседнем поселке. Через Новокачалинск, хоть он и являлся районным центром, Транссибирская магистраль не проходила. Автобус в этот не слишком ранний час оказался пустым, так что до вокзала мы доехали как короли. Рассчитавшись за проезд, мы вышли на нужной нам остановке и через пять минут стояли у «витрины» диспетчера, на которой был подвешен тетрадный листок с надписью от руки: поезд №_ Москва-Владивосток задерживается на целых пять часов.

– Извините, – заглянул я в окошко, – информация по опозданию актуальная?

«Сушеная вобла», наряженная в форменную одежду РЖД недовольно поджала губы и буркнула:

– Новой информации не поступало!

– Реально пять часов? – Присоединился ко мне Патлас.

– Читать умеешь? – взвизгнула диспетчерша. – Написано пять – значит пять! Если не нагонит в пути… – И с силой захлопнула окошко перед нашим носом. Этого ей показалось мало, и она задернула окошко серой занавеской.

– От, стерлядь паровозная! – процедил Патлас, возмущенный таким поведением диспетчера. – Чего делать будем, пацаны?

– Ну, не домой же возвращаться, – произнес я. – Потусуемся где-нибудь здесь.

Леньчик по обыкновению промолчал.

Мы вышли из душного помещения вокзала и, бросив сумки на одну из лавочек, закурили.

– Вот чё, поцики, – произнес Патлас, сплюнув на асфальт. – У меня тут дядька живет, рукой подать…

– Так он, наверное, на работе, – возразил я.

– Не-е, – мотнул кудрями Алеха, – он на пенсии по инвалидности – на заводе несколько лет назад… несчастный случай… – пояснил он. – Дома должен быть. Наведаемся?

– Нахрена?

– Ну… – затупил Патлас. – Все равно делать нехрен… А ему приятно будет.

– Смотри, – пожал я плечами. – Если действительно недалеко – прогуляемся.

Мы сдали сумки в камеру хранения, чтобы не таскаться с ними по поселку, и пошли «в гости» к Алехиному дядьке. Жил он, как оказалось, совсем недалеко – в частном секторе, растянувшимся почти от самой станции до Новокачалинска. Деревянные и кирпичные дома, у кого побогаче, у кого победнее, встречались и совсем сараюхи-развалюхи, огороды, сады – все это разнообразие располагалось практически у самой железнодорожной ветки. Мне всегда было интересно: каково это жить под постоянный перестук колес? Ведь движение на этом участке железной дороги было довольно-таки интенсивным в любое время суток. Что день на дворе, что ночь полночь – колеса стучат, паровозы свистят. После этого, наверное, таким вот жильцам, в тишине попросту не уснуть.

Мы подошли к аккуратному бревенчатому домику, утопающему в зелени многочисленных деревьев и кустарников и остановились у добротной ограды.

– Собаки нет? – поинтересовался я у Патласа, когда он откинул щеколду и приглашающе распахнул калитку.

– Не ссыте! Нету собаки, – мотнул он головой, проходя за ограду. – Дядь Толь! – крикнул он, оказавшись во дворе. – Ты дома?

– Кто там глотку дерет? – послышался голос из небольшого сада, заросшего сливовыми и грушевыми деревьями, под кроной которых расположился стол с лавками. – О! Алеха! Племяш, ты какими судьбами? – Дядька Патласа сидел за столом, в компании какого-то бородатого и давно нестриженого мужика с мутными глазами. Перед ними стояла нехитрая закуска, большей частью с собственного огорода – лучок, зелень, редиска, раскрошенная булка серого хлеба и трехлитровая банка с какой-то мутной белесой жидкостью – скорее всего брага. Из раскрытого настежь окошка, выходящего в сад, доносились звуки, идущие из старенького телевизора. – О, да ты и не один. Кореша твои? – Дядька ткнул в нас покалеченной рукой с двумя оставшимися на ней пальцами.

– Кореша, – подтвердил Патлас. – Серега и Ленька…

– Проходите к столу, гости дорогие! – Дядька развел руками. – Не топчитесь у входа! Чем богаты…

– Суки, бля! – Неожиданно поднял на нас мутные глаза бородатый мужик. – Просрали страну, козлины! – Его язык ощутимо заплетался, было видно, что бородач успел уже нарезаться с самого утра.

– Коля, да успокойся ты! – прикрикнул на него дядька Патласа. – Вот как раз они-то ничего еще просрать не успели! Молодежь…

– И эти просерут, дай только срок! А мне с голоду из-за них пухнуть?

– С весны зарплату в его шараге не выдают, – пояснил дядя Толя. – Озлобился Николай… А кто сегодня не озлобился?

– Есть деньги, сопляки? – Коля неожиданно и резко поднялся с места. – Мне только семью накормить…

– Так, Коля, тебе хватит уже! – Дядька Патласа мягко выдернул из рук бородача кружку с брагой. – Иди домой поспи… – Он подтолкнул Николая в спину, направляя к соседскому дому.

– Ы-ы-ы ты-ы-ы с ними? – нечленораздельно прогудел мужик, выбираясь за околицу. Его протяжный рев слышался ее некоторое время, а потом затих.

– Садитесь, пацаны, – произнес дядька.

– Действительно нечем семью кормить? – спросил Патлас, падая на лавку.

Мы тут же пристроились рядом.

– Да нету у него никакой семьи, – отмахнулся дядька. – А с работы его так и так за пьянку бы выперли. Колдырит вторую неделю, уже и мне весь мозг вынес… А в общем он-то прав, куда идем, а главное зачем? Неужели так плохо у нас было? – Дядька тоже был «слегка» навеселе и не прочь потереть за жизнь. – Вот вы, пацаны, скажите? Вам же дальше в этом говне жить?

– Да устаканится все, дядь Толь! – оптимистически заявил Патлас. – Просто время нужно – сразу даже кошки не родятся!

– Знать бы сколько, – ехидно усмехнулся дядька, разливая по кружкам брагу, – я, по-моему, столько не проживу!

– Ты, дядь Толь, прямо, как Серега! – заржал Алеха, указывая на меня пальцем. – Ему тоже знать хочется – когда?

– Зря ты, Алеха, ржешь! – на полном серьезе произнес дядька Патласа. – Он-то как раз и понимает, чего вам, долбодятлам, не понять!

– Чего же это нам не понять? – Прищурился Алеха.

– Что бисера в том свинячьем дерьме, что перед вами постоянно мечуть – нету нихуя! – жестко произнес дядя Толя. – И, как это водится у нас в России испокон – простой народ опять жестко наебуть! – Дядька поднял со стола кружку с брагой и осушил её в два мощных глотка, а затем вытер губы тыльной стороной ладони. – Извиняйте, хлопцы, что так в лоб и без излишних политесов. Привыкайте – вам в этой стране жить еще!

– Ну не все ж так плохо, дядь Толь? – возразил Патлас.

– Пока – нет, – отозвался тот, – но, помяни мое слово – мы все еще хлебнем! А чего вы не пьете, пацаны? – Обвел он нас осоловелым взглядом. – Не русские что ли?

За четыре часа, проведенные в гостях у дядьки Толяна, мы успели основательно накушаться его слегка недобродившей брагой. Пару раз мы порывались уйти, проверить, не нагнал ли наш паровоз отставание, но дядька каждый раз нас останавливал, подливая еще браги.

– Пацаны, у меня глаз набитый, – говорил он, проглатывая очередную кружку, – всю жизнь у железки обитаю. – Из сада, где мы засели, действительно было видно железнодорожные пути. – Так еще ни один пассажирский мимо нас не проходил. А если пройдет, то до вокзала – рукой подать! Успеете…

К исходу пятого часа, нам кое-как удалось вырваться из его цепких рук. Мы вышли за ограду, и потопали в сторону вокзала. Земля передо мной слегка раскачивалась, а предметы двоились – количество выпитого, невеликая закусь и жара делали свое дело. Мои дружбаны выглядели не лучше. Зашли в гости, твою мать!

Едва мы оставили за спиной дом бородатого соседа, как нас кто-то окликнул:

– Стоять, засранцы!

Я оглянулся: со двора на дорогу, покачиваясь и вращая глазами, выбрался бородач, сжимающий в подрагивающих руках охотничью двустволку.

– Стоять, я сказал! – проревел бухарик, и пальнул из ружья над нашими головами.

Я испуганно присел, как и оба моих приятеля – от свиста разлетающейся в стороны крупной картечи даже хмель из башки вышибло.

– Карманы… – прохрипел бухарик. – Вывернули! – резко крикнул он, направив на нас стволы берданы. – Бабло гоните! Мне семью кормить…

Договорить он не успел, поскольку подошедший к нему со спины дядя Толя, огрел с размаха своего соседа по черепушке поленом, которое притащил с собой. Бородач рухнул на землю, как подкошенный.

– Живые, пацаны? – поинтересовался он у нас между делом, поднимая с земли двустволку. – Надо же, а я думал, что он её давно пропил…

– Живые, дядь Толь, – ответил за всех Патлас. – Обосрались только чутка…

– Ну, эт дело поправимое, – отмахнулся он. – Идите, побыстрее отсюда, пока ментов нет. А то не уедете в свой Владивосток.

Мы, не сговариваясь, со всех ног бросились в сторону вокзала. Нарываться на очередные неприятности совсем не хотелось.

Глава 5

Из вязкого сонного забытья я вынырнул на какой-то долгоиграющей стоянке. Голова немного потрескивала, но, по сравнению с бодуном после выпускного, самочувствие было вполне терпимым. Вот только мочевой пузырь уже лопался от переполнения – шутка ли, проспать без задних ног больше суток? Я поднял голову и огляделся – пацаны спали, как сурки, развалившись на полках купешки. За окном – темнота, разгоняемая вокзальными фонарями. Стука колес не слышно, вагон не раскачивается – значит, точно на стоянку встали. Одно верхнее место оказалось свободным, то ли вышел кто-то, пока мы дрыхли, то ли не садился. Хотя, наверное, первое… Чтобы в летний сезон оказались пустыми места в поезде, следующим к морю? Да не поверю ни в жизнь! Проводники на этом делают хорошие бабки, подсаживая безбилетников «за долю малую».

Вставать не хотелось, но мочевой пузырь уже трещал. Я подорвался с места и вышел из душного купе, воняющего застарелым перегаром. Из открытых окон тянуло свежей ночной прохладой, запахом пропитанных креозотом шпал и угольным дымом. Я с наслаждением вдохнул эти железнодорожные запахи, знакомые каждому, наверное, с самого детства. Именно так пахнут приключения, связанные с путешествиями. Именно так пахла для меня самая настоящая свобода… Все портили только непереносимые позывы к мочеиспусканию. Я дернулся к туалету, но он оказался заперт. Твою, сука, мать! Уссусь ведь сейчас! Я стремглав побежал в другую сторону коридора, туда, где находилось купе проводника и второй туалет. Купе проводника оказалось пустым, а туалет, так же, запертым. Я поспешно ломанулся на улицу.

– Какая станция? – спросил я у проводника, спрыгнув на землю. – Сколько стоим?

– Облучье, – равнодушно отозвался проводник, взглянув на часы. – Осталось пятнадцать минут.

– А туалет?

– Санитарная зона… – буркнул он.

«Бля! Не дотерплю! – Пронеслась в моей голове мысль. – Будь, что будет!»

И я, «зажав причиндалы в кулаке», словно сайгак понесся, перепрыгивая через шпалы и рельсы, в самый дальний и темный уголок вокзала. Благо, ночь на дворе!

Скинув давление, грозившее вот-вот излиться из ушей, я вздохнул с облегчением и вернулся к вагону.

– А я уж думал, что ты здесь решил остаться? – усмехнулся проводник, посверкивая в темноте огоньком папиросы.

– Вот еще! – фыркнул я, закуривая. – Мне во Владивосток надо!

– А, во Владик, – кивнул проводник, – значит до конечной.

– Ага, поступать еду, – зачем-то сообщил я ему.

– А чего, ближе института не нашлось? – спросил проводник. – Или в моряки собрался?

– В моряки, – подтвердил я.

– Ну-ну, удачи, – произнес проводник.

– К черту! – отозвался я.

– Давай в вагон, отправляемся, – предупредил меня проводник.

Я щелчком отправил в полет бычок, который горящим метеоритом прочертил в темноте яркую полоску, и вернулся в вагон. Проводник залез следом и закрыл подножку. Состав дернулся, лязгнув металлом на стыках вагонов. Затем паровоз оглушительно свистнул и покатился по рельсам, постепенно набирая ход. Оказавшись в вагоне, я завис в коридоре у открытого окна, навалившись локтями на поручни. Свежий ветер трепал мои волосы, выдувая из головы остатки похмелья. Наконец-то я почти полностью пришел в себя. Хватит бухать и идти на поводу у Патласа – пора браться за ум, а то такими темпами и спиться нахрен недолго! Сказано – сделано! Определившись с намерениями на последнюю «пятилетку» я с чистой совестью вернулся в купе. Под мерный перестук колес я быстро провалился в крепкий и здоровый сон без сновидений. А разбудил меня истошно орущий динамик, вмонтированный в полок купе:

– Я снова в пути и мой любимый город,

Снится в ночи за сеткою дождей,

Здесь так давно я был горяч и молод,

Плыл по реке твоих ночных огней.

https://www.youtube.com/watch?v=4rbf35q6H-E

– Че, сука, за херня? – недовольно просипел я спросонья, подскакивая на полке.

– Ты че, Серег? – Патлас свесился с верхней полки и посмотрел на меня – видимо, он проснулся немного раньше. – Это ж «Кар-мэн»! Офигительская новая группа! – И он крутанул ручку регулировки звука, выкручивая её на максимум:

– Париж, Париж, мой славный друг,

Старинных стен незыблемая сила.

Париж, Париж, сон наяву,

Седая ночь в тебя влюбилась.

Париж, Париж…

– Я их клип по ящику видел перед самым отъездом в программе «Эстрадный вернисаж»! – перекрикивая орущий динамик, довольно сообщил он. – Это ты со своими экзаменами всю музыкальную движуху пропустил!

– Было б, что пропускать! – парировал я, но музыка мне понравилась – она идеально ложилась на мое дорожное настроение. Пусть, и не в Париж едем, но, как по мне, Владивосток не хуже.

– Но сбудутся сны, и я вернусь навеки

В ласковый плен мансард и площадей,

Будут они меня встречать и ветер,

Ветер надежды и любви моей…

«О да! Ветер надежд – это мое все!» – подумалось мне, но я не стал этого произносить вслух – и так все понятно.

– Пацаны, пожрать бы, – зевнув, произнес проснувшийся Леньчик. С его тучной комплекцией суточное голодание он переносил плохо. Поднявшись с полки, он приподнял её и достал из багажного ящика свою спортивную сумку, с которой отправился в дорогу. Расстегнув молнию, он вытащил из нее завернутую в фольгу жареную курицу и несколько яиц. Подозрительно обнюхав сверток, он довольно кивнул и водрузил хавчик на стол:

– Вроде бы не протухло!

Патлас, слегка убавив звук динамика, спрыгнул с верхней полки и присел рядом с Леньчиком.

– А жрать действительно охота! – произнес он, тоже понюхав припасы толстяка. После чего полез за своей сумкой. Ну и я не отстал от своих друзей – едой меня родители тоже снабдили. Вскоре небольшой столик был завален отварными яйцами, курицей, конфетами и печеньем разных сортов.

– Живем, пацаны! – радостно потер ладошки Патлас.

В моем животе громко заурчало при виде домашнего изобилия, а рот наполнился тягучей слюной.

Дверь в купе отъехала в сторону, и к нам заглянула миленькая молодая проводница. Я оценил её соблазнительную крепкую грудь, выглядывающую сквозь несколько расстегнутых верхних пуговок форменной белой рубашке РЖД. А ничего так, соска! Пацаны тоже смотрели на проводницу, едва сдерживая вожделение и капая слюной, выделяющейся отнюдь не из-за жаренной курицы. Хотя вот эту самую курицу я отжарил бы с превеликим удовольствием!

– Ребята, вы уже проснулись? – выразительно хлопая ресницами, сладким голоском произнесла проводница. – Чаю не хотите?

«Хотим, но не чаю», – мысленно ответил ей я.

– Офигеть, какой сервис на советских железных дорогах! – воскликнул Патлас, восхищенно сверкая глазками. – И где только таких прекрасных проводниц набирают?

– Я из Владивостокского студотряда, – улыбнувшись, призналась девушка. – Пединститут, третий курс.

– Ух, ты, – продолжил мило болтать с ней Алеха, – а мы тоже поступать едем!

– И куда же хотите? – поинтересовалась проводница.

– В морской хотим, – без задней мысли сообщил ей Алеха, – чтобы в загранку без проблем ходить!

– Ну, да, – кивнула девушка, тряхнув аккуратно стриженными пепельными волосами, – во Владике такие институты имеются… Так чай будете, ребята?

– Конечно! – в один голос воскликнули мы.

– Тогда готовьте мелочь, – произнесла она, разворачиваясь и демонстрируя отличную подтянутую попку, – сдачи нет.

Когда она пошла по коридору, мы втроем высунулись из открытой двери, следя со сладостным замиранием в груди за её покачивающейся походкой – поезд набрал приличный ход, и вагон качало не по-детски. К слову, ножки у нее тоже были, что надо – почти от ушей!

– Офигительная шмара! – с придыханием сообщил Патлас, когда мы засунулись обратно в купешку. – Я б ей вдул!

– Можно подумать, что ты один такой! – усмехнулся я. – Я б ей тоже вдул! Да и Леньчик бы, наверное, не отказался? – Наш молчаливый друг лишь утвердительно качнул головой в подтверждение моих слов. – Вот видишь, – произнес я, – только нихрена у нас не выйдет!

– Эт, почему же? – вскинулся Патлас.

– Да у нее, я думаю, тут хватает таких «я б вдувальщиков», – рассмеялся я. – А таких неотразимых, чтобы любая баба давала, среди нас, увы, нет!

– Ну, это мы еще посмотрим! – продолжал хорохориться Патлас, на самом деле прекрасно понимая, что ему ничего не светит. – А ведь вдувает ей кто-то… Жаль, что не я… – мечтательно произнес он на последок.

В «расстроенных» чувствах Патлас вновь залез на верхнюю полку и добавил звука поездной «радиоточки». Из динамиков донесся легко узнаваемый музыкальный ритм и речитатив Виктора Цоя:

– У меня есть дом, только нет ключей.

У меня есть солнце, но оно среди туч.

Есть голова, только нет плечей,

Но я вижу, как тучи режут солнечный луч.

У меня есть слово, но в нем нет букв.

У меня есть лес, но нет топоров.

У меня есть время, но нет сил ждать.

И есть ещё ночь, но в ней нет снов.

https://www.youtube.com/watch?v=6JJw-ntEG_0

Цоя любили все: и я, и Патлас, и даже вечно молчаливый Леньчик. Едва прозвучали знакомые слова песни, как мы уже ей подпевали:

– И есть еще белые, белые дни,

Белые горы и белый лёд,

Но всё, что мне нужно -

Это несколько слов

И место для шага вперёд!

От такой простой, но вместе с тем глубокомысленной текстовки по телу пробежали колючие мурашки – все, что мне нужно – это несколько слов и место для шага вперед!

– Сильно! – выдохнул я, когда песня закончилась. – Жаль только, что недолго ему осталось – разобьется в середине августа на машине… – Выдал я неожиданно даже для самого себя.

– Чего? – Глаза у Патласа округлились. – Кто разобьется в августе? Цой? Серега, ты с чего это взял?

Но я не отвечал на вопросы Алехи, вдруг зависнув, глядя в одну точку.

– Серж! – позвал он меня. – Серж!

Но я не ответил, пытаясь осознать, откуда в моей голове появилась такая информация. Это знание вспыхнуло, как само собой разумеющееся и не требующее каких либо доказательств. Я знал, и этим все сказано. Только вот откуда?

– Серега! – Патлас сильно толкнул меня в плечо. – Ты чего?

– А? – Я словно очнулся и потер ушибленное место. – Плечо отсушил, гад!

– С чего ты взял, что Цой разобьется? – вновь накинулся на меня Алеха.

– Не знаю, – честно ответил я, помотав головой. – Как-то само выскочило…

– Мож ты того, как Нострадамус или Ванга? – двинул свою версию Патлас. – Будущее видишь…

– Ну, тебя! – отмахнулся я от друга. – Сболтнул какую-то хрень… Только сам не пойму, откуда это выскочило…

В дверном проеме появилась проводница с тремя стаканами чая в руках:

– Мальчики, мальчики! Чай!

Мы мигом сдвинули домашнюю снедь, организовав на столике свободное пространство, на которое проводница поставила три полных стакана в черненых бронзовых подстаканниках с чеканной аббревиатурой РЖД на каждом.

– Сахар. – Она положила рядом со стаканами рафинад, расфасованный по две штучки в цветную обертку с крылатым стилизованным логотипом железных дорог. – Приятного аппетита, ребята! – пожелала она нам. – С вас двадцать четыре копейки, – сообщила она, лучезарно улыбаясь и, получив причитающуюся мелочь, покинула купе.

Мы вновь, тупо пуская слюни, пялились, выглянув всем составом в коридор, на удаляющуюся шикарную задницу проводницы.

– Хороша, чертовка! – произнес Патлас, пожирая глазами подтянутую попку.

– Хороша Маша, да не наша! – подвел я итог, когда проводница скрылась в своем купе.

– Ну, вы как хотите, – произнес Леньчик, подобравшись поближе к столику – а я жрать!

Не сговариваясь, мы Патласом тоже подсели к столу, накинувшись на домашние «деликатесы». На молодых зубах захрустели хрупкие куриные косточки и потек по щекам холодный жир. Мы со смехом били яичную скорлупу о собственные лбы, давясь сухим раскрашивающимся желтком, который запивали темным горячим чаем со слабым привкусом соды. Мы сожрали все жратву, что приготовили для нас сердобольные родственники в один присест, и довольные отвалились от стола.

– Фух! – отдуваясь, произнес Патлас, залезая на верхнюю полку. – Полежу чутка…

– Я тоже! – Леньчик с округлившимся животом откинулся на подушку.

– Э-э! – возмущенно произнес я, оглядывая тонны мусора, что остались от нашей обильной трапезы. – А свинарник за собой кто убирать будет?

– Сержик, не суетись, – сонно закрыв глаза, отозвался Патлас с верхней полки. – Покемарим немного, а позже уберем… – Он, не открывая глаз, на ощупь нашел ручку громкости местной радиоточки и немного прибавил звук. На этот раз нас «осчастливила» своей песней сама Алла Пугачева:

– Владивосток! Владивосток! Владивосток!

Прибрежные огни, меня зовут они,

Когда туманы падают на плечи.

И я иду сюда, где спят в порту суда

И в темноте мерцают, словно свечи.

Владивосток, Владивосток, Владивосток

А знаешь, я еще приеду, дай мне срок

Владивосток, Владивосток, Владивосток

На маяке твоем не гаснет огонек…

https://www.youtube.com/watch?v=1RVeoPQ8FiM

– Кемарьте, уроды! – незлобиво ругнулся я, сметая под хрипловатый голос «примадонны советской эстрады» мусор со стола. – Сам уберу!

– Флаг тебе в руки… – зевнул Патлас, отворачиваясь к стенке, а Леньчик, по обыкновению, просто промолчал с закрытыми глазами.

Я зацепил мусор одной рукой, а второй сгреб со стола пустые стаканы в подстаканниках. В коридоре возле туалета я засунул пакет в специальную коробку и направился к купе проводников.

– Здрасьте еще раз, – заглянул я внутрь маленького помещения. Проводница, скучая, пялилась в приоткрытое окно. – Спасибо за чай, красавица! – Я качнул стаканами.

– Не за что! – отмахнулась проводница. – Еще хотите?