Текст книги "Откат к "заводским настройкам" (СИ)"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Глава 1

Ну, раз про студентов – небольшой трек по мотивам: https://youtu.be/H16tInmzsnw для настройки на нужную «волну»)

Пролог

г. Москва

Январь 1999 г.

Я валялся на мягких подушках в ресторане «Тысяча и одна ночь», принадлежащем Ашуру Соломоновичу, и раз за разом потягивал через кальянную трубку чудо-зелье старого демона. Но от этого мои мысли яснее не становились. То, что наша команда «Совета Высших Сил» вычудила с этой реальностью, пока не поддавалось осмыслению. С моей подачи мы ввергли эту альтернативную вселенную в настоящий хаос! А ведь не прошло и месяца с тех пор, как была объявлена «Эра Справедливости и Правосудия». Твою медь! Как же пафосно все это звучит!

Я недовольно поморщился и затянулся поглубже. В голове немного зашумело (сказывалось присутствие в курительной смеси небольшого количества гашиша) – и только.

– Ашур Соломонович, – закашлявшись, произнес я. – Похоже, что вы мне подсунули совсем другое зелье!

– Нет, – покачал головой демон, пребывающий все в том же человеческом обличье улыбчивого азиата, к которому я так привык за время нашего общения, – зелье то же, просто ты стал другим! В чем дело, Сергей Вадимович?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Но мне отчего-то страшно…

– Сомнения? Но ведь мы же все обсудили…

– Тогда я был, скажем так, немного не в себе, – признался я Соломонычу. – Противостояние с Горчевским… Когда весь мир мог погибнуть… Я думал только об этом… – Мои мысли путались, и я не мог толком объяснить умудренному годами собеседнику, что меня гложет. – Я считал, что так будет лучше…

– А взглянув на результат…

– Да, взглянув на результат, я испугался… Вы же видите, во что вылились мои «усовершенствования»?

– Ну, – философски произнес Асур Соломонович, – миру нужно время, чтобы принять, а людям – чтобы научиться с этим жить. Неужели вы думаете, что если бы события продолжали идти по старой колее, было бы лучше? По всей видимости, вы уже успели забыть, как это было…

– У меня идеальная память! – перебил я Асура. – Я ничего не забываю! Увы!

– Я не о том, – качнул головой демон. – Вы утратили способность чувствовать и переживать! События механически сохранились в вашей памяти, но они выхолощены и обезличены!

– Ну, не могу же я заново пережить их, чтобы вернуть утраченные ощущения! – горько произнес я, в очередной раз затягиваясь кальяном.

– Ну, ни скажите, Сергей Вадимович, – хитро усмехнулся древний демон. – Уж в чем в чем, а в этом я смогу вам помочь… – Он отрастил острый и длинный коготь на мизинце, которым проколол большой палец на руке. Стряхнув выступившую капельку желтой демонской крови на чашу, в которой тлели угли, и курилось зелье, Ашур Соломонович просто произнес:

– Давай, затянись поглубже!

Я поднес к губам костяной мундштук и втянул в себя дым редких трав, сдобренных капелькой крови демона. Помещение неожиданно расплылось, подернувшись, словно прозрачной паволокой и закрутилось вокруг оси, центром которой были неподвижные сверкающие глаза Асура Соломоновича. Скорость вращения нарастала, пока окружающий мир не превратился в однородную серую пелену. Глаза демона «взорвались» двумя ослепительными протуберанцами, а после потухли, оставив меня в предвечной темноте…

Глава 1

пгт. Новокачалинск

Июнь 1990 г.

Яркое летнее солнце светило сквозь щель в задернутых шторах прямо в мой левый глаз, заставляя недовольно морщиться. Просыпаться не хотелось, как, впрочем, и шевелиться, поскольку я прекрасно знал, что может за этим последовать. Мало кто из моих друзей и знакомых сумел бы «выжить» после выпитого накануне целого моря крепкого и слабого, а зачастую и откровенно самопального пойла крайне сомнительного происхождения, включая невызревшую брагу, приторное домашнее вино и скисшее на жаре пиво с отвратительным привкусом болтающихся в бутылке темных хлопьев выпавшего осадка. Хорошо, хоть надежды на то, что вся эта чудовищная шняга, сдобренная и продезинфицированная не меньшим количеством водки, шила и крепкого самогона не сорвет мне дно, всецело оправдались. Дно выдержало! Зато не выдержала другая часть тела, находящаяся в диаметрально противоположном направлении – крышу у меня сорвало основательно! А большую часть того, чего я вчера там творил, после того, как разошлись родители и учителя, я вообще не помню! А раз не помню – значит, ничего и не было!

Чертов луч! Ну, прямо дырку в глазу прожег! Я все-таки повернулся, стараясь отползти подальше от солнечного «пятна», мешающего провалиться в спасительную лечебную дремоту. И тут же поплатился – голова взорвалась с оглушительным треском, словно кусок шифера, брошенный в костер (было такое веселое развлечение в моем счастливом детстве). В висках забухало, а голову сдавило, словно железным обручем. Во рту появился привкус кислятины, и из желудка вверх по пищеводу начало подниматься что-то страшное. Горло перехватило спазмом, но я сумел сдержаться и не блевануть. Но, твою ж медь – как же мне хреново!

Я уткнулся носом в подушку, подтянул колени к груди и постарался заснуть – теперь мне может помочь только крепкий и здоровый сон. Надо ж было так нажраться! Хотя, могу себе позволить – ведь выпускной бывает только раз в жизни! Зато будет, что на старости лет вспомнить… Хотя… ни шиша я не помню – только какие-то отдельные куски событий мелькают в памяти. Да и те… хм… довольно неприглядные… Да и хрен с ним, главное, что я, даже пребывая в таком вот «измененном» состоянии, предусмотрительно появился дома, только после того, как предки свинтили на работу. А то отхватил бы по первое число! А у бати рука тяжелая… Да и матушка устроила бы мне такую головомойку, что до отъезда в город на поступление мне бы всю плешь проела! Ну, ничего, еще немного, и я буду совершенно свободен от родительских придирок и навязчивой опеки…

Свобода! Свобода… свобода… свобода… Представив эти радужные перспективами собственного будущего, мне существенно полегчало. Даже болезненная пульсация в голове немного попритихла, да и желудок успокоился. Я мерно задышал и уже через мгновение вновь соскользнул в спасительный лечебный сон.

Проснулся я в очередной раз от дикого пиликанья дверного звонка. Какая-то стерлядь, нажав кнопочку в подъезде, не думала её отпускать, решив поднять меня с постели живым или мертвым. Я глухо застонал, выдернул из-под головы подушку и положил её сверху. Звук хоть и приглушился, но продолжал настойчиво терзать мои многострадальные уши. Незваный гость, который, как известно, хуже татарина, продолжал настойчиво меня пытать и пробовать вытащить из кровати. Ни о каком сне уже не могло быть и речи – попробуй уснуть, когда такой перезвон по всей квартире стоит!

Мои надежды на то, что этот «нехороший человек» – редиска, позвонит-позвонит и отправиться восвояси, потерпели полное фиаско – этот гад никак не хотел оставить меня в покое! Входная дверь затряслась от сильных ударов. Сука! Да он её так вынесет к чертям!

– Серый! Открывай! – услышал я даже сквозь подушку. – Харэ дрыхнуть! Вставай, подлый трус! – надрывался за дверью знакомый голос.

– Сука кучерявая! – выругался я, проклиная своего лучшего друга и однокашника – Алеху Патласа. – Ох-ох, что ж я маленьким не сдох! – Откинув подушку в сторону, я уселся на кровати.

Качнул головой из стороны в сторону, проверяя, как реагирует на эти простенькие движения моя многострадальная голова. Хм, уже лучше! Несколько часов сна после предыдущего пробуждения явно пошли мне на пользу – голова уже не разламывалась от острой боли, а лишь слегка потрескивала. Хотя общее состояние еще видало и лучшие времена.

– Серега, открывай! – Продолжал долбиться в двери квартиры Патлас. – Открывай! Открывай! – И делал он это, по всей видимости, ногами.

Достал, гребаный ушлепок! Опять мне от мамки достанется за испинанную ногами дверь. Благо еще, что все соседи на работе, а престарелых бабулек-пенсионерок в моем подъезде пока не наблюдается, а то бы слили меня на раз!

– Затнись, лупень! – крикнул я, шлепая босыми ногами по прохладному линолеуму. – Ща открою!

Алеха отпустил звонок и перестал долбиться. Ага, так-то оно лучше! По дороге я заглянул в ванную, вынул из ведра половую тряпку и сунул её под струю холодной воды – горячей в нашем доме отродясь не водилось. Чтобы её получить, нужно было топить большой дровяной титан, раскорячившийся на полкухни. Слегка отжав тряпку, я засунул под струю воды собственную голову и недовольно зашипел, когда ледяной поток обшился мне на затылок. Сука, чего ж такая холодная-то? Лето на дворе! Однако холодная вода оказала свое благотворное влияние – боль, если и не стихла совсем, то забилась в какой-то дальний уголок моего чердака и там затихла до поры, до времени. Взбодрившись, я закрыл воду, накинул на голову полотенце и с мокрой половой тряпкой наперевес пошлепал к входным дверям.

Оттянув собачку замка, я распахнул дверь и вместо приветствия кинул в скучающего дружбана мокрой половой тряпкой.

– Ты, бля, охуел совсем, что ли? – заорал на меня, не ожидавший такой подляны Патлас. – Рубашка совсем канолевая! – Он суетливо принялся отряхивать от брызг модную джинсовую рубашку, которую я действительно раньше не видел. Предки Алехи, в отличие от моих, умудрялись, время от времени, доставать ему дефицитные шмотки.

– Пох мне на твою рубашку! – Я бросил взгляд на запинанный ногами светлый дерматин, которым была обшита наша входная дверь. – Грязь протри! А то мне мамка вечером все мозги высосет! Она и так отцу каждый день на них капает, что обшил дверь слишком светлым… И даже не начинай! – рявкнул я на Алеху, заметив в его сильное желание мне что-то возразить.

– Говнюк! – буркнул Палас, подбирая с пола мокрую тряпку и с неохотой принимаясь оттирать ей грязь с моих дверей. – Здесь не только я отметился…

– Ты – крайний! – припечатал я напоследок. – Остальных я не видел.

– Гондон! – еще раз «приласкал» меня Алеха, но грязь таки отмыл.

– Хватит, – наконец смилостивился я, отбирая у него тряпку. – Пойдем, что ли, бедолага.

Патлас с облегчением на лице проскользнул за мной в квартиру.

– Чего тебе с утра не спится? – незлобно буркнул я, проходя на кухню.

– Какое, нахрен, утро? – возмутился Алеха. – Третий час!

– Ты ведь вчера не меньше моего выпил? – Я оглядел цветущую физиономию приятеля. – И прям огурцом… – Я распахнул холодильник, где вчерашним днем видел открытую трехлитровую банку с солеными огурцами, к которой припал, словно обезвоженный странник в раскаленной пустыне.

– Ну, так это… – Алеха блеснул белозубой улыбкой. – Я подлечиться с утра успел…

– Подлечился? – Оторвавшись от банки с рассолом, я передернул плечами – при мысли даже о самой маленькой стопочке спиртного «на опохмел» меня бросило в холодный пот, а в животе что-то подозрительно шевельнулось. – Ну, нах! – произнес я, сморщившись. – Даже думать об этом не могу!

– Да не, – довольная улыбка Патласа стала еще шире, – я не бухлом…

– А чем же тогда? – Я вновь припал к банке и сделал пару больших глотков. – Упаковку цитрамона сожрал? – Я бросил банку обратно в холодильник и взял с полочки упаковку таблеток. Есть еще пара колес. Я сорвал бумажную обертку и закинул таблетки в рот.

– Лучше! – произнес Алеха, падая на одну из табуреток и выуживая из плетеной корзиночки, что стояла на кухонном столе большую булку со сгущенкой. – Я пятку вчера заныкал… – откусив огромный кусок, с набитым ртом сообщил он.

– Так ты, сука, укуреный? – До меня, наконец, дошло, чего это мой корефуля давит такую широкую лыбу.

– Да не… – пропихнув в глотку гигантский кусок булки, мотнул кудрявой шевелюрой Патлас. – Маленькая пятка была – на пару хапок… Только-только чердак в порядок привести… – словно оправдываясь, произнес он. – Ты не думай, что я тебя кинул… Вот, – он засуетился и вытащил из сумки, с которой заявился ко мне, бумажный кулек, набитый «зеленкой». – Растворитель есть, – продолжая улыбаться, заверил он меня, тряхнув сумкой, – 646-ой. Не ацик[1], конечно, но сойдет… Беломору взял, миска есть – ща химки[2] сварим, и подлечим твою больную башку!

– Ты, блядь, себе башку сначала вылечи, дебил! – накинулся я на него. Голова вновь начала болезненно пульсировать. – Ты чего ко мне со всем эти говном приперся? Ты ж знаешь – не курю я эту хуету! И тебе не советую! Спалишься, сука, и еще меня за собой потянешь, урод!

– Сержик, ну чё бушуешь? – И не подумал обижаться Патлас, убрав «набор туриста» обратно в сумку. – Я ж как лучше хотел – на тебе вона, лица нет! А от одной хапочки никакого вреда не будет! – уговаривал он меня. – Вот если бы мы вчера не бухали на выпускном, а просто бы накурились – ты бы сегодня с похмелья не подыхал!

– Твою медь! – Пульсация в голове достигла своего апогея, аж в ушах начало отдавать. – Я упал на табуретку и схватился руками за голову. – Как хреново-то! Не, ну его нах больше, такое веселье!

– Ну, а я о чем? – тут же подключился Патлас, принимаясь опять выкладывать содержимое сумки на кухонный стол. – Ща-ща, подлечим…

– Ну, ты, Кучерявый, внатуре идиот, или прикидываешься? – Кричать сил больше не было, и я просто уничтожающе посмотрел на друга.

– А че я? – не понял Алеха.

– Ты прямо у меня варить свою бурду собрался? – конкретизировал я свои претензии.

– А че такого-то? – пожал плечами Патлас. – Родоки у тебя на работе, к их приходу все выветрится…

– И не вздумай даже! На улице сваришь!

– Блин, не люблю я на костре, – делая вид, что он прожженный химковар, буркнул Алеха. Но я-то прекрасно знал, что это его «увлечение» проявилось совсем недавно, когда он накоротке сошелся с Андрюхой Волковым – чуваком, на семь лет старше нас с Алехой и негласно считающимся в Новокачалиске королем шпаны. Вот он-то, действительно, был «славным трубадуром», ну, и забухивал при этом тоже не слабо.

– Переколотишься! – резко осадил я его. – Ибо нефиг гадить там, где живешь!

– Ладно-ладно! – Алеха примирительно выставил вперед ладони. – Давай тогда, ускоряйся! – произнес он. – Нехуй в труселях тут стоять – нас ждут великие дела! – пафосно произнес он и неожиданно фальшиво запел:

– Ускоряюсь я в 16 лет, ускоряется колхоз «Рассвет», ускоряется моя страна —

вот такие, брат, дела-а-а! Я буду жить теперь по-новому-уу, мы будем жить теперь по-новому-уу, а любе-любе, любе, а любе-любе, любе, а любе-люберцы мои-ии!

https://www.youtube.com/watch?v=MIo8v1buhIM

От громких звуков его голоса мой личный внутренний молотобоец с новой силой принялся фигачить своей неслабой кувалдой по моей черепушке:

– Кучерявый, млять! Завали фонтан! У меня ща башка лопнет!

– Ну так одевайся быстрей! – Поторопил он меня. – Есть тут у меня на примете одно местечко – буквально пять минут ходу…

– Ща… – Я махнул рукой, голова растрещалась так сильно, что никакие таблетки не помогали! Я уже готов был отдать что угодно, лишь бы эта боль прошла. Вот никогда больше не буду мешать в одну кучу всякую шнягу! Я подобрал разбросанные со вчерашнего вечера мятые и грязные вещи и запихал их в корзину для грязного белья. И где я только умудрился так жутко уханькаться? Мамка опять будет пилить… Ладно, недолго уже осталась терпеть – скоро я отсюда свинчу! Прощай школа – здравствуй институт и свобода! Кое-как под насмешливым взглядом Патласа я нацепил на себя треники и футболку, и мы вместе с ним вышли из квартиры. Алеха сразу потянул меня к дырке в заборе, что разделяла мой двор стандартной хрущевской пятиэтажки и территорию новокачалинского леспромхоза.

С началом перестройки дела у леспромхоза явно пошли в гору. Японцы охотно скупали лес, щепу и прочее сырье у наших доморощенных дельцов. Все леспромхозовское начальство, да и местные райкомовские бонзы обзавелись крутыми японскими тачками – «Сафарями», «Крузаками», «Паджериками» и «Патролами». Но со временем интерес у узкоглазых капиталистов к обычному древесному сырью охладел – видимо, забили лесом все закрома. Теперь они готовы были покупать более технологичную продукцию, но наши умники, конечно, «не догадались» вложить полученные прибыля в производство – карманы-то разные, и поэтому, как следствие, потерпели полное фиаско. Леспромхоз стал загибаться, затариваясь никому не нужным лесом. И, наконец, пилорамы, работающие в леспромхозе еще со времен царя гороха, встали. Теперь там, лишь время от времени слонялись никому не нужные работники, зарплата которым неимоверно задерживалась – ибо платить было нечем, потыривая остатки леса для личных нужд.

Мы пролезли в дыру, пересекли безлюдную территорию «былого величия» поселка, и вышли к реке.

– Вон там, – Палас указал на небольшую протоку, заросшую густыми кустами, – нам никто не помешает!

Продравшись сквозь заросли колючего шиповника, мы вышли на небольшую вытоптанную прогалину метров пяти в поперечнике, со всех сторон окруженную кустарником. Здесь нас точно никто не заметит. Невооруженным взглядом было видно, что сие местечко пользуется спросом у некоторых озабоченных товарищей, типа Патласа. Деревенских укурков, если по-простому. Нет, я не осуждал своего безбашенного друга, поскольку хорошо знал его неуемный характер и патологическую тягу ко всему запретному.

Именно с его подачи я начал покуривать в седьмом классе, желая казаться мужественнее и солиднее. А в десятом классе мы уже смолили, как паровозы. Я с тихой ностальгией вспоминаю, как проявлял чудеса изобретательности, пряча от вездесущей матушки сигаретные пачки, как отбивал табачный запах, «заедая» курево разной фигней, начиная от елочных иголок, и заканчивая горькой полынью. Теперь-то я уже вполне официально могу дефилировать по поселку с сигаретой в зубах, не прячась по углам и не зажимая бычок в кулаке – чтобы никто «не догадался». Мне мамка так и сказала год назад, когда спалила с сигаретами: вот закончишь школу – смоли, сколько влезет, а если до этого поймаю – придушу своими собственными руками! Целый год мы с ней играли в эту завлекательную игру – мента и преступника, из которой я постоянно выходил победителем. Хотя, пару раз и проходил по самому краю… Даже немного жаль, что все закончилось… Но лишь немного и совсем чуть-чуть.

И именно он первый раздобыл где-то самогонки и уговорил нас с Леньчиком и Васькой попробовать эту отвратительную гадость! Ну и нажрались мы тогда с непривычки! Блевали всей толпой, думая, что вот-вот помрем! А утром, думали, что уже померли… И это еще повезло, что дело было летом и мы всей компашкой заночевали у моего деда, который как раз в это день куда-то неожиданно уехал. А то было бы нам всем худо, если бы пришлось расходиться по домам.

На полянке нашелся небольшой очаг, сложенный из крупного речного галечника. Имелся даже небольшой запас сухих веток на растопку. Алеха быстренько раскочегарил небольшой костерок. Огонь, весело потрескивая, принялся пожирать предоставленное ему лакомство. Патлас тем временем выудил из сумки пакет с коноплей, подкопчённую эмалированную миску, небольших размеров тряпку – кусок застиранной белой простыни без рисунка и бутылку растворителя.

– Не ссы, Серёня, все будет ништяк!

[1] Ацик – ацетон.

[2] Химка – легкий наркотик, продукт переработки конопли с растворителем и табаком.

Глава 2

Моя голова, после небольшого променада, давала о себе знать тупым постреливанием в висках и ломотой в темечке. Я присел на один из деревянных ящиков, расставленных возле костерка, и принялся «в полглаза» наблюдать за действиями Алехи, стараясь отвлечься. Дожидаясь, пока прогорят ветки, Патлас принялся колдовать с ингредиентами «веселого зелья». Перво-наперво он сложил все имеющуюся в наличии траву – зеленые конопляные макухи в марку – небольшой обрывок простыни, скрутил все это на манер небольшого узелка, который бросил в миску. После чего обильно полил узелок растворителем. На дне миски тут же образовалась яркая зеленая лужица. Но Алеха на этом не успокоился, а принялся усиленно тыкать узелком в растворитель, основательно пропитывая собранную в марку траву.

– Ты где траву раздобыл, наркоман несчастный? – подтрунивая, поинтересовался я у друга, не прекращая наблюдать за процессом варки.

– Сам такой! – беззлобно отмахнулся Патлас. – Случайно надыбал, – поделился он сведениями, – у соседки моей – бабки Настасьи, под забором огромный кустяра Марии Иванны[1] вымахал, чуть не с меня ростом. Вот я и пощипал…

– Промухала, значит, баб Настя своё «счастье»? – потирая пальцами ломившие виски, попытался схохмить я.

– Ага, по-полной пролетела! – подхватил Патлас, пошебуршив в костерке толстой веткой, словно кочергой. Сухие дрова прогорели, оставив после себя слой постереливающих и переливающихся жаром багровых углей. – Зато, как нам-то повезло!

– Ну… не знаю… – Я осторожно пожал плечами, боясь шевелить головой – испытывать на себе новый приступ боли как-то не хотелось.

Алеха выудил завертон с коноплей из растворителя, который основательно потемнел, став темнобурозелоного цвета, почти черным и стал его с силой отжимать, выдавливая растворенное канабисное масло. Выдавив последнюю каплю подкрашенного зеленкой растворителя, Патлас принялся отстукивать выжатую марку о металлический край миски, выбивая из травы остатки полуфабрикатной дури.

– Ну, вот, – довольно произнес он, откладывая сморщенный мешочек в сторону, – почти…

Поставив миску на раскаленные угли, он принялся выпаривать растворитель. Пока растворитель закипал, Алеха вытащил из пачки «Беломора» несколько папиросин и вытрусил их на заблаговременно приготовленный тетрадный листок в клеточку. Оценив на глазок кучку табака, он довольно кивнул:

– Должно хватить… Ну, если чего, разбодяжить табачком всегда можно.

От жара жидкость в миске сначала запузырилась, а потом резко вскипела, едва «не убежав».

– Твою мать! – Патлас поспешно ухватил миску за края, снимая с углей. – Горячо, сука! – воскликнул он, но, тем не менее, осторожно поставил миску на землю, не расплескав ни капли. А только потом схватился обожженными кончиками пальцев за прохладные мочки ушей.

– Ты как, варщик недоделанный? – вяло поинтересовался я одними губами, стараясь даже челюстью случайно не двигать – боль слегка стихла. И пока я не дергал головой, она затаилась.

– Все ништяк, Серый! – оторвав пальцы от ушей, произнес Алеха, внимательно их рассмотрев. – Даже волдырей не будет!

Он вновь расположил чашку над углями, но на этот раз поступил умнее – притулил донышко между двумя камнями, окружающими очаг. Черная жидкость вновь пошла пузырями и начала вскипать, только Патлас теперь не давал кипеть ей слишком сильно, время от времени отодвигая тару от огня и сдувая скопившиеся на дне миски пары растворителя, оказавшиеся тяжелее воздуха. Постепенно количество жидкости уменьшалось, превращаясь в густую темную субстанцию, типа расплавленного гудрона, перетекающую из одного конца миски в другой, когда Патлас её наклонял, выгоняя остатки химии из конопляного масла.

– Ну, все, готова гыча[2]! – победно воскликнул Алеха, когда все дно миски покрыл равномерный темный налет. – Осталось только снять… – Он высыпал в миску приготовленный табак и принялся пальцем втирать его в донышко, соскребывая с него получившуюся субстанцию. Полученную химку Патлас ссыпал обратно на тетрадный лист, а донышко протер до блеска еще одной порцией табака. – А ведь зачупато получилось? – довольно ощерился он, прикоснувшись пальцем к полученной кучке. От этого прикосновения отдельные табачинки пришли в движение, породив некую «волну». – Живая! – восторженно воскликнул Алеха, забавляясь полученным эффектом. – У меня химка живая получилась!

– Ты б это, Кучерявый, не увлекался бы сильно… – попытался я воззвать к Алехиному благоразумию. – Слишком плачевно такие увлечения заканчиваются!

– Да чего ты, Серж, гундишь, как старый дед? – вновь не придал значения моему предостережению Алеха. – Чего от химки будет-то? К ней не привыкаешь, бодуна нет, вот, сейчас и башку тебе реально подлечим! Это ж не ширево какое, типа мульки[3] или шняги[4]. Это ж легкая дурь, чуть покруче сигарет! Так, баловство одно! На раз бросить… – Разглагольствуя, Алеха принялся набивать химкой пустую «гильзу» от беломорины, для чего сначала промял пятку в картонке, а после, действуя папиросиной как лопаткой, наполнил наркотиком тонкую прозрачную бумагу. Закрутив «косичкой» кончик папиросы, Алеха щедро его послюнил, а после поинтересовался:

– Взрываем?

– Давай, – поморщившись, кивнул я – голова вновь начала трещать.

Патлас достал коробок и, чиркнув спичкой, «подорвал» от огонька собственноручно состряпанную пятку. Сделав пару-тройку коротких затяжек, он протянул мне дымящуюся папиросину.

– Дерни… – сдавленно произнес он, удерживая в легких дурманящий дым. – Полегчает…

Я принял пятку из его рук и тоже сделал несколько затяжек.

– Дым не выпускай! – просипел Алеха. – Это тебе не просто курево! Чем дольше удержишь – тем лучше и быстрее торкнет!

Я послушно кивнул, затянулся еще раз и задержал дыхание. Но голова так и не перестала.

– Дерьмо твоя химка! – выпустив специфически пахнувший дым, презрительно процедил я. – Как башка трещала, так и трещит! Лучше бы я в аптеку за колесами сходил – все больше толку было бы!

– Да подожди, Серж, не суетись, – Патлас вновь сунул мне в руки папиросу, предварительно подслюнив прогоревший краешек. Я знал, что это действие называлось «подлечить пятку», – с первой хапки обычно не торкает! Долбани еще разок!

Я затянулся, мощнее и глубже, вновь задерживая дыхание на максимально долгий срок. В ушах что-то тоненько запищало, а окружающая меня «картинка» слегка смазалась, а звуки приглушились. Затем с небольшим хлопком все вернулось на место, и я почувствовал, что терзающая меня с самого утра головная боль стремительно отпускает. Голову, да, как собственно и все тело наполнила какая-то приятная легкость и невесомость. А губы сами собой поехали в стороны – на меня отчего-то нахлынуло беспричинное веселье.

– Ага, торкнуло, наконец! – обрадовано завопил Патлас, заметив мою широкую улыбку. – Че с башкой? Прошла?

Я осторожно тряхнул головой, боясь спровоцировать очередной болезненный приступ, но он не последовал. Тряхнул сильнее – ничего не болит! Совсем не болит!

– Твою ж мать! – выдохнул я с облегчением. – Прошла!

– Ага, а я чего говорил? Че я, лучшему корефуле плохого посоветую? Да ни вжись! – Стукнул себя кулаком в грудь Патлас. – Да я за тебя, Серега… – Он схватил меня в охапку, и мы вместе рухнули на землю, едва не свалившись в затухающие угли костра. После этого нас накрыло безудержной волной такого дикого смеха, да я так не смеялся никогда в жизни, до нехватки воздуха и болезненных колик в боку. С трудом задавив этот веселый приступ, что время от времени продолжал прорываться наружу, но уже не такой силы, мы затушили костер. Патлас сложил тетрадный лист с остатками химки и убрал его в карман.

– Пятки на три еще хватит! – радостно сверкнув слегка покрасневшими глазенками, сообщил он. А это пригодиться еще! – С этими словами Алеха спрятал в кустах свою опустевшую сумку с миской и остатками растворителя.

И мы, находясь в приподнятом настроении, вылезли из кустов и потянулись к центру поселка, откуда над рекой плыли хорошо различимые музыкальные аккорды.

– Что за фигня? – поинтересовался я, имея ввиду звучавшую над рекой мелодию. – Такое ощущение, что кто-то нихило давит на валюм?

– Да ты че, Серый, с дуба рухнул? – выпучился на меня Кучерявый. – Сегодня же на стадионе концерт! – Он взглянул на моднячие электронные часы с кучей мелодий со встроенной зажигалкой, которыми неимоверно гордился и никому (за рядом исключительных случаев) не давал прикуривать, резонно опасаясь, что в них закончится газ, а заправить он его не сможет. – Через полчаса начало – наверное, оборудование настраивают…

– И кто к нам на этот раз приперся? – поинтересовался я. За последний год в наше захолустье прямо зачастили популярные музыкальные коллективы. И «Ласковый май» был, и «Мираж», и «Класс»… Да кто только не приезжал, что было, довольно-таки, странно. Ну не тянет наш пгт на супер-пупер арену. Вот не тянет и все тут!

– Ну, ты че, совсем от жизни отстал, пока к экзаменам готовился? – покачал головой Алеха, с лица которого не сходила широкая улыбка. – «Парк Горького» приехал[5]!

– Серьезно? – не поверил я, но в этот момент над рекой полетели такие узнаваемые слова известной песни и её забойный мотив:

– Bang, say da da da da

Tell me yes and let's feed the fire

Bang bang, say da da da

Nothin' less, I wanna hear a yes

Bang, say da da da da

Tell me yes and let's feed the fire

Bang bang, say da da da

Tell me yes

https://www.youtube.com/watch?v=3KxKnQ192O0

– Бля, внатуре Горки Парк, – задумчиво произнес я. – А чего им всем… тут… медом, что ли, намазано? – Веселый настрой куда-то улетучился, и меня потянуло на пространные «витиеватые» размышления.

– Слышь, Серж, не тупи – замерзнешь! – довольно хохотнул Патлас. Видимо добавка к предыдущей дозе благотворно на него подействовала, повысив активность, тогда, как я, наоборот, ощутил полную «расслабленность» и спокойствие. – Надо слегка обломиться, – произнес он.

– Чего сделать? – не понял я его предложения. – Обломиться?

– Ну, да! – Тряхнул густыми кудрями Кучерявый. – Раскумарило тебя не по-децки! Еще чуть – и в сон бросит, – пояснил он. – Надо срочно чего-нить захомячить!

За ни к чему не обязывающим трепом мы дошли до центральной улицы поселка, названную без особых затей – Советской, как и еще, наверное, в сотнях, а то и в тысячах подобных населенных пунктов.

– Бабки есть? – Патлас засунул руки в карманы и демонстративно вывернул их наизнанку, выудив пару монеток. – У меня голяк, – печально заявил он, оценив имеющуюся в наличии наличность, – пять и две – семь копеек. На «Беломор» и растворитель все спустил…

Я прошерстил свои карманы:

– У меня побогаче будет, – сообщил я приятелю, – почти рупь, без малого.

– Ага, живем! – обрадовался Алеха, направляясь к виднеющемуся по ходу нашего движения летнему киоску леспромхозовского ОРСа[6], который, в отличии от «материнского» предприятия, еще как-то сводил концы с концами. – Два стакана кваса, – засунувшись чуть не по пояс в окошко киоска, произнес он, – и два коржика…

– По восемь или с орехами, по двадцать две копейки, – буркнула дородная продавщица, изнывающая от жары в маленькой металлической будке.

– По восемь! – ответил ей Алеха. – Еще курева прикупим, – это он произнес уже мне, вынув голову из «амбразуры». – Сколько там осталось? – спросил он, забирая у меня недостающие двадцать пять копеек.

– Семьдесят три, – сообщил я, подбив остаток.

– На «Космос» в твердой пачке хватит! – обрадовался он. – А то достало меня это «Родопи» – какой-то кислый табак в него последнее время забивают! Хотелось бы «Бонд Стрита» посмолить, – вздохнул он, – но он, сука, аж полтора рубля стоит! Не тянем…