Текст книги "Башни Латераны 2 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11

Весна пришла в Вардосу вместе с дождями и грязью на улицах. Лео продолжал ходить в таверну «Три Башни» по утрам, чтобы помочь с огнем в очаге, а по вечерам – чтобы ярче горели свечи и факела, за что и получал три серебряных в неделю. Нужды в деньгах не было, после того случая в дороге на Тарг Мессер разделил добычу как полагается. По справедливости.

Правда Максимилиан ворчал, что Лео ничего путем и не делал, но получив свою долю тут же заткнулся и отправился играть в карты, пить вино, а также блудить. При этом молодой кавалерист отказывался посещать местный бордель, предпочитая крутить романы с приличными девушками и их мамашами, за что периодически едва не был бит, но каждый раз как-то умудрялся избежать печальной судьбы, то выскакивая в окно, то прячась в шкафу или под кроватью.

От золота, которое было в телеге с двойным дном Лео досталась половинная доля новичка, а именно – пятьдесят золотых монет с профилем старого короля. Если так считать, то от тысячи монет маловато, однако Лео таких денег в руках никогда не держал и когда Мессер пододвинул к нему его долю – он аж опешил. Пятьдесят золотых… дрова на всю зиму пятнадцать серебряных стоили, а за десять медяков можно было в таверне от пуза наесться! Да на такие деньги его семья может пять лет жить и горя не знать… или даже больше.

Впрочем, первоначальный восторг быстро угас, когда Мессер посоветовал ему экипировку себе прикупить, дескать если хочешь парень нормальные деньги зарабатывать, то иди к нам в «Алые Клинки». Сколько в том предложении было искреннего желания помочь, а сколько – опасения что предоставленный сам себе он обязательно кому-нибудь растреплется что Мессер и его бойцы по дороге взяли в ножи лазутчиков Освальда – он не знал. Просто обрадовался такому предложению. Действительно, «Алые Клинки» это тебе не «Черные Пики», которые тоже знаменитый отряд, но прежде всего пикинеры. В то время как бойцы Курта Ронингера месили грязь ногами и стояли скалой под огнем вражеских магов, всадники Мессера – неслись по полю боя стрелой, с развевающимися перьями на шлемах. Нет, гибли они даже чаще чем пехота, чаще и страшнее, но зато как красиво выглядели! И да, всадник получал раз в пять больше, чем рядовой пикинер, хотя бы по той причине, что у него был конь.

Вот как раз посмотрев сколько сейчас стоит нормальная лошадь и экипировка всадника для роты «Алых Клинков», Лео и загрустил. Один только кавалерийский палаш хорошего качества – пять золотых. И это обычный палаш, а если вот прямо совсем хороший – то все десять. Одежда, легкие латы, боевой конь… пятидесяти золотых никак не могло хватить на все. Цены на лошадей тоже были разными, если захудалую клячу можно было и за пятьдесят серебря взять, то цена на какого-нибудь жеребца боевой породы начиналась со стоимости небольшой усадьбы у моря.

Впрочем, у него была доля во всей добыче, как и полагается у наемников, так что он поменялся с остальными и по совету Густава выбрал себе кольчугу, которая была ему широка в плечах. Густав сказал, что «лучше больше, чем меньше, да и куртку стеганую под нее вздеть можно». Еще он взял один меч из тех, что лежали в ящиках. Мессер отметил, что на этих клинках клейма мастера нет, а печать на навершии убрать легче легкого – скрутить навершие и другое в городе купить, только и дел. Ножны к мечам были непримечательны, а металл клинка хороший, Лео такой и за двадцать золотых не купил бы. Прочую добычу – разобранные арбалеты, магические бомбы и «крысодеры» погибших – он велел закопать в тайном месте, уж больно они приметные.

Однако по результатам поездки в Тарг Лео вернулся в Вардосу не только с ящиком алхимических материалов для магистра Элеоноры, но и с начальной экипировкой наемника – кольчугой, мечом и шлемом. Шлем он купил в Тарге, продавали за бесценок, Густав сказал «бери, раз так дешево», он и взял. Обычный «салад», как его называли промеж себя наемники, шлем с вытянутым назад назатыльником и отогнутыми боками. Одетый в кольчугу, шлем и с мечом на боку Лео уже не походил на помощника повара в таверне или студизиоса из Академии, он уже выглядел как настоящий воин.

Деньги он не стал тратить, хотя мог бы прикупить себе еще много чего, решил экономить. Два десятка золотых отдал матери, строго-настрого велел спрятать, чтобы всегда было на что дров купить или сладостей для Мильны. Саму же Мильну разбаловал как только мог – чуть ли не каждый день ей сладости да пирожки с рынка таскал, уж она была довольна! Мама купила ей теплый тулупчик и меховые чуни, и та перестала сидеть дома целыми днями, чаще пропадала на улице, играла с соседскими детьми. Отец потихоньку привыкал работать левой рукой, даже сладил один стул дома, вышло не очень, но вышло же. Сперва он расстроился, а потом – утешился жбаном вина и куском жареного мяса, что Лео принес домой из «Трех Башен» после каких-то купцов, Вильгельм расщедрился и отдал.

Матушка же не нарадовалась, часть денег даже отдала в рост, в Дом Рубина Ашера, все безопаснее чем дома хранить. Прикупила отцу добротной одежды, заплатила за ремонт дома, пришли трое крепких ребят с верфи и за два дня починили прохудившуюся крышу и сладили пристрой с кладовкой. Себе же долго отказывалась покупать что-либо, пока Лео с ней сам в торговый квартал сходил. И даже так она все пыталась купить что-то подешевле да чтобы служило подольше было и немаркое. Лео сам купил ей новую накидку, взамен той зеленой что она продала в осаду, купил новых платьев и тканей для работы – даже парчу! Потратил чуть ли не восемь золотых, но не жалел ни капли.

Но это дела семейные. Остальные же… магистр Элеонора продолжала искать способ поднять Алисию и один раз у них почти даже получилось, девушка шевельнулась в магическом круге. Или так показалось? Встречаться с магистром Лео стало труднее, во-первых он был постоянно занят тренировками с Бринком и Густавом, который взял его под негласную опеку, а во-вторых с прибытием Освальда город наводнили церковники, да не простые монахи и святые отцы, а инквизиторы.

С прибытием инквизиторов Вардоса изменилась. Не сразу, не в один день – но медленно, постепенно, неотвратимо, как болезнь.

Лео впервые увидел их на второй день после возвращения из Тарга. Шёл через рыночную площадь – и замер. Посреди площади стояли трое мужчин в чёрных рясах с красными крестами на груди. Лица суровые, выбритые. Глаза холодные. Рядом – стражники. Не городские, в кольчугах и потёртых плащах, а новые. В белых сюрко с тем же красным крестом. Доспехи блестели. Алебарды держали ровно, как на параде.

Один из инквизиторов что-то говорил толпе. Голос негромкий, но слышный. Люди молчали. Слушали. Не спорили.

Лео протиснулся ближе. Инквизитор читал указ: – … Его Святейшества, архи-прелата Иннокентия, с благословения Его Величества короля Гартмана Первого Благочестивого. Отныне на территории Вардосы запрещается: колдовство, ворожба, некромантия, общение с демонами и прочая ересь. Наказание – сожжение. Всякий, знающий о нарушителях, обязан донести. Доносящему воздастся по заслугам и очистит он душу свою от греха недонесения а также буде донос окажется истинным – выделится доля в имуществе колдуна или ведьмы с правом выбора. И пять золотых монет.

Толпа молчала. Кто-то кивал. Кто-то смотрел в землю. Лео почувствовал, как холодок пробежал по спине. Инквизитор свернул свиток. Кивнул стражникам. Те забили в столб деревянный щит с текстом указа. Потом развернулись и ушли. Толпа расступилась молча.

Лео постоял ещё немного. Потом пошёл дальше. На душе было тяжело.

С каждым днём город менялся всё сильнее. На перекрёстках появились новые патрули – стражники в белых плащах. Ходили парами, иногда тройками. Останавливали прохожих. Проверяли документы. Задавали вопросы. Кто ты? Откуда? Чем занимаешься? Куда идёшь?

Раньше городская стража была ленивой, взяточной, никому не мешала. Теперь – другое дело. Церковные стражники не брали взяток. Не улыбались. Смотрели так, будто ты уже виноват, просто ещё не доказано.

Лео несколько раз попадал под проверку. Первый раз – вышел из дома, не успел дойти до угла. Двое стражников преградили путь: – Стой. Кто таков, куда идешь?

Лео сказал куда – в таверну. Документов у него конечно же не было, какие документы у сына плотника? Хотя был контракт с «Черными Пиками», где он был записан как «Леонард Штилл», а раньше была бумага о том, что он зачислен в Академию на первый курс, но все эти бумаги лежали дома, кто же с собой их берет? Впрочем его быстро отпустили, поспрашивали о том, кто такой и куда идет, попросили молитву за Архангела прочесть и отпустили.

Но город стал тише. Раньше на улицах всегда был шум. Торговцы орали, зазывали покупателей. Пьяницы пели. Дети играли. Женщины сплетничали у колодцев. Теперь – тишина. Настороженная. Люди ходили быстро, не задерживались. Говорили вполголоса. Оглядывались.

В тавернах стало меньше народу. Раньше по вечерам «Три Башни» были забиты – пили, ели, смеялись, ругались, иногда дрались. Теперь – половина столов пустовала. Те, кто приходил, садились в углах, говорили тихо. Вильгельм ворчал:

– Инквизиция хуже чумы. Люди боятся. А страх – плохая приправа для эля.

Руководство Академии Вардосы, все эти магикусы высокого ранга – как будто затаились. Между магами и Церковью всегда была некая негласная борьба, такое соперничество за умы и сердца людей, но раньше отец Бенедикт не пытался объявить все ересью и не клеймил магов безбожниками и чернокнижниками. Вновь прибывшие были не такими. Они считали, что любая магия, кроме Святой – это явление на грани между верой и ересью и каждый маг может легко пересечь ее. Как именно определяется ересь и почему уважаемые маги, служившие в армии того же Освальда, стали едва ли не еретиками и схизматиками – инквизиторы не объясняли.

Старую Марту сожгли, когда зима уже пошла на убыль. Лео зашёл домой после тренировки с Густавом. Мать сидела у стола, чинила рубашку отца. Лицо бледное, осунувшееся, совсем как тогда, во время осады.

– Матушка? – тихо спросил он. В доме – полная чаша, наконец-то теплые чуни для Мильны купили, мясо на столе, хорошее мясо да хлеб из белой муки – день через день. Даже отец перестал угрюмым ходить, что с ней?

– Марту схватили, – сказала она тихо. – Вчера ночью. Инквизиторы пришли. Забрали.

– Марту? Ту, что травы продавала? – Лео тут же вспомнил старую, но все еще бойкую женщину, что торговала травами против чахотки, сухости и кашля. Еще она руки накладывала и боль снимала, с родами женщинам помогала вроде как. Дети ее порой дразнили и конечно же стрекоза Мильна не преминула участвовать, как-то раз Лео даже пришлось идти к ней извиняться, он тогда ей в подарок бутылочку мыльного корня отнес.

Мать кивнула. Губы дрожали.

– Говорят, донёс кто-то. За пять золотых. Сказал, что она ворожила, насылала порчу. Пытали её. Она призналась.

– Призналась? – переспросил Лео глухо. Зачем признаваться в том что ты колдунья, если ты не колдуешь?

– Конечно, призналась, – мать сморгнула слёзы. – Под пытками все признаются. Даже если ничего не делали. – Она отложила иглу, обхватила себя руками. – Завтра на площади жгут.

Лео сел на лавку, одним движением взъерошил себе волосы. Мысль никак не укладывалась в голове. Ладно он, Лео Штилл. Он действительно некромант, выкопал Алисию, поднял ее, полный набор тут и осквернение могилы, и надругательство над телом и некромантия сама по себе. Если его найдут, то костра не избежать… но он-то виноват. Он и есть страшный некромант… хреновый правда пока, сам не знает, как поднимать мертвяков, и магистр Шварц тоже не знает. За что ее тоже, кстати на костер поволокут, коли дознаются. Но Марта?

– Она никого не ворожила, – сказал он. – Травы продавала. Лечила людей.

– Для них это всё равно ересь, – мать покачала головой. – Если не целитель лечит – значит, колдун. – Она посмотрела на Лео. – Сынок, будь осторожен. Не связывайся с магией. Не ходи к той… к магистру Шварц. Про нее всякое говорят, уж больно она на язык остра, да спуску этим инквизиторам не дает. Но она-то дейна из благородных, а ты… не ходи к ней ты так часто. Пожалуйста.

Лео промолчал. Не мог обещать.

Утро выдалось холодным. Небо затянуто серыми тучами. Дождь моросил – мелкий, надоедливый. Лео шёл к площади вместе с толпой

Толпа была разная.Впереди шли семьи – мужья с жёнами, дети на руках. Лица серьёзные, напряжённые. Женщины крестились, шептали молитвы. Мужчины молчали, смотрели в землю. Они шли, потому что велено. Потому что иначе – под подозрение. Не придёшь на казнь еретички – значит, сам еретик.

Сбоку – группа ремесленников. Кузнецы, плотники, кожевники. Говорили вполголоса, но Лео расслышал обрывки:

– … жалко старуху. Никому зла не делала.

– Да кто её знает. Может, и вправду ворожила.

– Ворожила, не ворожила – какая разница? Если инквизиторы сказали – значит, виновна.

– А если не виновна?

– Слушай, там же не дураки сидят в этой инквизиции, они же разбираются. Раз сказали что колдунья и ворожея, значит так и есть.

Дальше шли женщины. Торговки с рынка. Одна – толстая, в грязном переднике – говорила громко:

– Правильно делают! Ведьм жечь надо! Она мне завидовала, знаю я! Глаз дурной был!

Её подруга – худая, с жёлтыми зубами – кивала: – И мне! Я у неё раз травы купила – так неделю живот болел! Точно порчу навела!

– Да она вообще с нечистым водилась! Соседка говорила – видела, как та ночью в лес ходила! К шабашу, небось!

Лео слушал и чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Врут. Просто врут. Марта никогда ни на кого порчу не наводила. Травы продавала, лечила людей. А эти – завидовали. Или просто злые были.

Рядом с ним шла пожилая пара. Муж с женой. Лица осунувшиеся, глаза красные. Женщина всхлипывала. Муж обнимал её за плечи.

– Она нам помогала, – шептала женщина. – Помнишь? Когда у меня нога болела? Она мне травы дала, боль сняла… А теперь её жгут. За что?

– Тише, – прошептал муж. – Не говори так. Услышат.

Женщина замолчала. Слёзы текли по щекам. Лео отвёл взгляд. В груди – тяжесть. Впереди – мужчина средних лет. Хорошо одетый. Купец, наверное. Шёл не спеша, лицо равнодушное. Рядом – сын, лет десяти. Мальчик смотрел по сторонам с любопытством.

– Папа, а что будет? – спросил он.

– Ведьму сожгут, – ответил отец спокойно.

– А можно я на неё посмотрю?

– Конечно. Только не подходи близко. Дым едкий, еще надышишься…

Толпа становилась плотнее. Люди сбивались кучками. Кто-то локтями проталкивался вперёд – хотел получше видеть. Кто-то, наоборот, держался сзади – не хотел смотреть, но уйти боялся. Где-то справа женщина тихо плакала. Слева – мужчины ругались, не могли поделить место. Впереди – подростки смеялись, перебрасывались шутками.

– … говорят, если ведьма настоящая, то огонь её не возьмёт!

– Чушь! Всех берёт огонь!

– А вот и нет! Мой дед рассказывал – была одна, так её три раза жгли, и всё без толку!

– Враньё!

– Сам ты враньё!

Лео протиснулся вперёд. Встал у края толпы. Рядом – мужчина в грязном плаще, женщина с ребёнком на руках, пара подростков. Все молчали. Смотрели вперёд.

На площади уже собралось несколько сотен человек. Может, больше. Стояли кругом. Посреди – высокий деревянный столб. Вокруг – хворост, поленья, солома. Всё мокрое от дождя, но инквизиторы полили чем-то – маслом, наверное. Запах резкий, едкий. По краям площади – стражники в белых плащах. Алебарды наперевес. Лица каменные.

Мужчина рядом с Лео сплюнул: – Вот сволочи. Старуху жечь.

– Тише, – шикнула женщина с ребёнком. – Услышат.

– Да пусть слышат, – буркнул мужчина, но голос понизил. – Марта никому зла не делала. Травы продавала. Моей жене от головной боли помогала. Какая из неё ведьма?

– Для них все ведьмы, – ответила женщина тихо. – Кого ни схвати.

Сзади кто-то крикнул: – А барон-то наш где? Не явился?

– И Освальд тоже, – добавил другой. – Видать, не одобряют.

– Или боятся, – фыркнул первый. – Церковь сильнее их теперь.

Лео слушал молча. Действительно, ни барона Хельмута фон Вардосы, ни маршала Освальда на площади не было. Только инквизиторы, стражники и толпа.

После казни он шел домой, не чувствуя под собой ног, во рту отдавался отвратительный и такой знакомый вкус горелой плоти, совсем как тогда, в лесу. Зачем он пошел на площадь? Убедиться, что все по-настоящему и старую Марту действительно сожгут на костре, а не отпустят домой «под честное слово»? Или увидеть наяву какая судьба может ждать его и магистра Элеонору, если церковники дознаются?

С приходом инквизиции в городе стало душно. Поэтому Лео с радостью встречал весну. Весна для него означала не только то что становится теплей и можно ходить по улице без шапки и теплой куртки, не только то что начинают щебетать птицы и появляется первая зелень. Весна для него означает начало военной кампании, а значит «Черные Пики» оставят свои зимние квартиры и двинутся в путь.

Глава 12

Весна окончательно вступила в свои права. Дожди стали реже, воздух – теплее, и даже в их районе, где дома жались друг к другу как нищие у костра, появился запах распускающихся почек и свежей зелени. Лео возвращался домой из таверны с узелком в руке – Вильгельм отдал остатки жаркого после заезжих торговцев, что драку в таверне с наемниками устроили и их выкинули на улицу.А мясо – осталось. Хорошее мясо, мягкое, с травами. Отец обрадуется.

Он толкнул дверь. Внутри пахло капустным супом и свежим хлебом. Мать стояла у очага, помешивала чугунок. Мильна сидела на полу у стола, играла с тряпичной куклой – старой, но в новом платьице, сшитом из яркой ткани что осталась у матери после пошива заказа для жены мастерового. Девочка щебетала что-то, укачивая куклу.

Отец сидел на лавке у окна, зажав между колен деревянную ложку и пытаясь довести ее до ума, держа нож в левой руке, шлифовал, медленно, сосредоточенно. Вместо правой руки – культя, отец так и не привык пользоваться протезом. Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову и приветствовал сына коротким кивком.

– Лео! – Мильна вскочила, бросилась к нему. Обняла за ноги. – Ты пришёл! Пирожки принес? Обещал! Два! И сахарную голову!

Он усмехнулся, погладил её по голове: – конечно принес. Только сахара не взял, а пирожки вот. – он достал из сумки сверток: – Ма! Отто сказал, что за рубаху должен, отдал хлеб за полцены. Велел кланяться.

– Ох, да он давно уже не должен! – всплеснула руками матушка: – нам-то деньги и не нужны сейчас так… ты ему скажи, чтобы полную цену брал, нельзя же так!

– А по-моему – еще как должен! – встряла Мильна: – рубаха такая красивая вышла, с огненными птицами по вороту! Так что должен! Пусть булочек еще даст!

– Милли! Нельзя же так! У дяди Отто своя семья есть и дети тоже. – упрекает ее матушка, но ее глаза смеются.

– Вот если бы у нас пекарня была – я бы всем булочки раздавала, кто голодный! – заявляет девочка, поспешно разворачивая сверток: – никто бы не был голодным в городе! – с этими словами Мильна набрасывается на сладкие пирожки.

– Вот потому-то у тебя и нет пекарни. – ворчит отец, оставляя ложку в покое: – как в таверне дела идут?

– Да нормально все. – пожимает плечами Лео: – вот Вильгельм мяса послал, давеча какие-то заезжие умудрились с Бринком поссориться, вот и не доели. Еще я пива жбан принес, только сегодня привезли да на ледник поставили, темное с Прибышовиц, тамошняя винокурня только в прошлом году на ярмарке выиграла.

– Прибышовицы… – пренебрежительно машет рукой отец: – да куда им до наших, которые у южной стены, дейна Кутновица! Еще темное поди… ладно, давай сюда… о! И мясо-то какое ароматное. Опять Вильгельм с травами чудит.

– Он экспериментирует. – объясняет Лео: – вот как магистр Шварц, только в кулинарном искусстве. Каждый раз немного добавляет разного, порой очень вкусно выходит. У нас кстати теперь новая девушка вместо Маришки.

– И то дело. – подхватывает матушка: – раз уж Маришка замуж вышла то не дело замужней то в таверне среди всякого сброда толкаться.

– Да нету у нас никакого сброда! – оправдывается Лео: – «Три Башни» – приличное заведение.

– В трактирах и тавернах завсегда всякий сброд, прости господи! – матушка осеняет себя тройным касанием: – а ты по молодости и наивности того не видишь. Поскорей бы тебе устроиться на хорошую работу, писарем в городскую управу например или там на склад к дейну Рубину, счетоводом.

– Ма! Ну там же платят сущие гроши! А так я и деньги зарабатываю и время есть чтобы потренироваться и к дейне Шварц зайти на учебу.

– Ой, не к добру это, сына. – качает головой матушка: – третьего дня стражники церковников алхимика арестовали в городе, того, что в Верхнем Городе лавку держал рядом с Речной Башней, соседи говорят, что повязали его по доносу… а ведь он с патентом королевским торговал. Магикусы сейчас на подозрении… вот был бы у тебя талант целительский, так отдали бы тебя в клирики, чай им святая Церковь благоволит и с деньгами всегда.

– Да, да, конечно. – вздыхает Лео. Это старая песня – про то, что если бы Лео пошел в семинарию и если бы у него талант к целительству был бы, то он бы сейчас сам в рясе ходил как «святой отец Леонард», ну может не прямо сейчас, но уж лет через десять точно. Церковная карьера его не прельщала и раньше, а уж сейчас, когда он совершил так много преступлений против веры – и вовсе. Несмотря ни на что он все еще хотел, чтобы Алисия – жила. Ведь магистр Шварц сказала, что он не просто поднял мертвое тело, а вдохнул в него жизнь. И он совершенно точно знал, что Церковь с ним не согласится.

– Отстать ты от парня, Лаира. – коротко бросает отец, оторвавшись от жбана с пивом: – он уже взрослый, ему жениться пора, а ты ему за семинарию. Видно же что есть кто-то на примете.

– Что? – матушка так и садится: – Леонард Штилл! Это правда⁈

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – весело поет Мильна: – а мой братец влюбился!

– Неправда! – говорит Лео и чувствует, что щеки у него начинают пылать: – вовсе не влюбился!

– Так чего ж ты молчишь, сына? Давай сватов пошлем к родителям девочки, чтобы все путем сделать. – говорит матушка: – у нас же и деньги есть, твои деньги. На них тебе и свадьбу справим и дом можно купить… недорогой, но все же. Или второй этаж летом надстроим, там и живите… а кто она такая? Случайно не та девица что за тобой ходила, смуглая такая? Ой, сына, только не ашкенку, люди же не поймут…

Лео только открыл рот чтобы сказать, что никто ему не нравится и вовсе он не собирается жениться, по тем причинам, которые он и сказать вслух не может. Например, потому что ему нравится Алисия… нет, не нравится, он ее любит. А Алисия мертва. Откуда возникает сразу ворох проблем… например если кто узнает про то, что он вместе с магистром Шварц в ее башне эксперименты над мертвыми телами ставят, то его обязательно инквизиция арестует. Арестует, а потом на дыбу вздернет и… в горле встал ком, во рту снова появился тот самый привкус паленой плоти, из-за которого он потом неделю в таверне дышал через рот.

Он посмотрел на мать. Она улыбалась, ждала ответа про невесту. Глаза добрые, полные надежды. Если бы она знала.

– Нет, ма, – сказал он тихо. – Никого нет.

Мать вздохнула разочарованно: – Жаль. А то отец говорит… ну ладно. Значит, рано ещё. – Она погладила его по щеке. – Главное, сына, чтобы девушка хорошая была. Из приличной семьи. Не ашкенка какая-нибудь и не… – она понизила голос, – не из тех, что в Нижнем Городе по кабакам.

– А по мне так пусть и ашкенка, лишь бы человек хороший. – сказал отец и громко рыгнул. На лавочке захихикала Мильна.

– Ой, не слушай ты его! – матушка машет рукой: – с такой свяжешься – вся жизнь под откос кувырком пойдет!

– Как там – отличный парень Генри, всем он был пригож! – затянул отец песенку: – и как жених он подойдет, решила я всерьез! Но мой отец ко мне пришел и каяться решил – не знает мать твоя про то, но Генри тот – мой сын!

– Бернард! – возмущается мать и бьет отца по плечу, но не сильно, а как-то игриво: – прекрати! Это дурацкая песенка! Тут же Милли!

– А я ее знаю! – блестит глазами Мильна: – там дальше про то, что и Генри и Борджик и Августин на самом деле сыновья ее папы и она никак не может выйти замуж! А потом ее мама говорит ей чтобы она не волновалась, потому что «может быть в округе все парни от отца, но ты уж точно не от него, так что делай то что хочешь!»

– Милли!

– Молодец дочка! А ну – хором! Отличный парень Борджик, всем он был пригож!

– И как жених он подойдет, решила я всерьез!

– Бернард! Милли! – мама еще раз замахнулась на отца, но в этот момент раздался грохот – ДАН-ДАН-ДАН! Входная дверь затряслась. Все замерли. Мильна перестала жевать. Мать побледнела. Отец поставил кружку на стол – медленно, осторожно.

Стук повторился. Ещё громче.

– Кто там? – крикнул отец. Голос спокойный, но Лео видел – рука его сжалась в кулак.

– Городская стража! Открывай!

Лео похолодел. Сердце забилось. Стража. За мной? Инквизиция узнала?

Отец поднялся. Посмотрел на мать. Та кивнула. Он пошёл к двери. Лео встал рядом – инстинктивно, готовый прикрыть семью. Отец отодвинул засов. Открыл.

На пороге стояли двое стражников. Но не церковные – не в белых плащах с красными крестами. Обычные городские. В потёртых кольчугах, грязных сапогах. Лица усталые, равнодушные. Один – пожилой, с седой бородой – держал в руке свиток. Второй – молодой, прыщавый – стоял позади, рука на рукояти меча. На всякий случай.

– Ты – Бернхард Штилл? – спросил пожилой.

– Я, – ответил отец. – Что случилось?

Стражник развернул свиток. Пробежал глазами.

– Сбор налога. Список должников. – Он поднял глаза. – Ты задолжал три серебряка за ремонт городских стен.

Отец нахмурился:

– Я уже заплатил. В прошлом месяце. Сам ходил в канцелярию.

– По нашим записям – не заплатил.

– Заплатил! – Отец шагнул вперёд. Голос повысился. – У меня расписка есть! Вот, подожди, сейчас покажу!

Он развернулся, пошёл к сундуку в углу. Опустился на колени (неловко, одной рукой держась за край), откинул крышку. Начал рыться.

Стражники стояли на пороге. Молодой зевнул. Пожилой смотрел в комнату – равнодушно, но внимательно. Взгляд скользнул по Лео. Задержался на секунду.

Лео стоял не шевелясь. Руки за спиной, правая ладонь уперлась в навершие кинжала. Сердце билось так громко, что, казалось, слышно на всю комнату.

Не за мной. Пожалуйста, не за мной.

Мать сидела на лавке, прижав Мильну к себе. Девочка притихла, смотрела на стражников испуганно. Отец вернулся. Протянул бумагу. Пожилой стражник взял. Развернул. Прищурился. Прочитал.

Хмыкнул.

– Ладно. Записано. Заплачено. – Он свернул бумагу. Протянул обратно. – Извини, ошибка в реестре. Бывает.

Отец выдохнул. Взял расписку. Сунул за пояс.

– Бывает, – повторил он сухо.

Пожилой стражник кивнул. Развернулся. Молодой последовал за ним. Они пошли прочь – медленно, вразвалку. Сапоги стучали по мостовой.

Отец захлопнул дверь. Задвинул засов. Прислонился спиной к двери. Закрыл глаза.

– Святые, – выдохнул он. – Думал…

Он не договорил. Но Лео понял. Думал – пришли за нами. Но они пришли не за ними, это всего лишь недоимки по налогам. Так что – не за ними. Пока.

* * *

Максимилиан лежал на спине и смотрел в потолок. Деревянные балки, закопчённые от годов – сколько их было, никто не знал. Трещина в штукатурке шла от угла к центру, похожая на молнию. Паутина в углу колыхалась от сквозняка.

Рядом сопела Лиза.

Она лежала на боку, прижавшись к нему всем телом – тёплая, мягкая, доверчивая. Рука её покоилась на его груди, пальцы слегка сжимали ткань рубашки. Дышала ровно, глубоко. Пахло от неё дешёвым мылом – тем, что продают на рынке, с запахом лаванды, но не настоящей, а какой-то приторной подделки. И ещё духами – цветочными, слишком сладкими. Из тех, что девушки её круга покупают у разносчиков, думая, что будут пахнуть как знатные дамы.

Не пахнут.

В комнате было душно. Окно выходило во внутренний двор «Трёх Башен», и оттуда не доносилось ничего, кроме запаха помоев и конского навоза из стойл. Светильник на столе у стены коптил – фитиль был обрезан криво, и масло текло по краю, оставляя жирные подтёки. Свет падал на стену неровными тенями: кувшин, миска, его камзол, брошенный на стул. Её платье – синее, с вышивкой по вороту – висело на спинке стула аккуратно сложенное. Она его разгладила перед тем как повесить. Даже в спешке.

Максимилиан вздохнул. Ему уже было скучно.

Не то чтобы она была плоха. Нет. Лиза была хороша – молодая, с круглым лицом и ямочками на щеках, светлые волосы до плеч, большие глаза, полные губы. Смеялась звонко. Краснела легко. Верила всему, что он говорил. Это было приятно – поначалу.

Но потом…

Потом она начала говорить.

– … а Марта, ты её помнишь? Я тебе про неё рассказывала, – щебетала Лиза, не открывая глаз, прижимаясь к нему ещё теснее. – Так вот она вчера пришла вся в слезах, говорит, что мастер опять на неё наорал. Из-за шва, представляешь? Шов-то был ровный, я сама видела, но он всё равно недоволен. Говорит, что она криво иглу держит. А она уже три года у него работает! Три года, Макс, а он до сих пор к ней придирается…

Он промычал что-то нечленораздельное.

– … и я ей говорю – брось ты его, найди другого мастера. Или вообще сама открой лавку. У неё руки золотые, правда! Она такие узоры вышивает – загляденье. Вот бы мне так уметь. Я вот только простые стежки умею, а она – птиц, цветы, даже лица может. Один раз вышила портрет дочки купца, так ей ещё и на чай дали! Купец этот, папа, он монеты положил и ушёл. Молча. Марта говорит – жутковатый, но не хамит… так ведь дочка его сама и убилась – незадолго до осады, утопилась на сходнях, где бабы белье стирали, говорят какой-то знатный ее обрюхатил, вот она и утопилась. Бедняжка, да? Не дай Архангел в такой ситуации оказаться… а говорят ее могилу еще потом разграбили.

Максимилиан открыл глаза. Уставился в потолок.

Дитрих заказывал рубашку. Значит, у него деньги есть.

А у него – нет.

Совсем.

Последние гроши он просрал вчера в кости. Сидел с мастеровыми в подвале у Грегора, пил дешёвое пиво и ставил на костяшки. Думал – отыграется. Не отыгрался. Проиграл всё. До последнего. Даже серебрушку, которую припрятал на выпивку. Пришлось уходить пешком, потому что на паром денег не было.

И сегодня утром, когда он встретил Лизу на рынке, где она покупала нитки, у него в кармане не было ничего.

Совсем ничего.

А она так радостно ему улыбнулась. Так доверчиво. Глаза сияли.

«Макс! Ты вернулся!»

И он улыбнулся в ответ. Соврал что-то про то, что скучал. Она покраснела. Он взял её за руку. Она не сопротивлялась.

И вот теперь они здесь.

В грязной комнате над таверной, где пахнет навозом и прогорклым маслом.

А она всё ещё говорит.

– … и я подумала – может, мне тоже попробовать? Узоры, в смысле. Не такие сложные, конечно. Но хоть что-то. Марта обещала научить. Говорит, главное – терпение. А у меня с терпением плохо, ты же знаешь, – она хихикнула, ткнулась носом ему в плечо. – Я вечно спешу. Мама говорит – угомонись, Лиза, а то так и останешься без мужа. Мужчины не любят болтливых. Это правда, Макс?