Текст книги "Башни Латераны 2 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 5

Выпад! Выбросить руку с мечом вперед, действуя не только рукой, но всем телом, словно волна проходит по телу – бедро, поворот тела, плечо, локоть, кисть! Бринк легко отбивает деревянный меч Лео в сторону и обозначает укол острием в горло.

– Слишком глубоко. – говорит он: – ты шагаешь как беременная корова на водопое, куда ты так расшапериваешься? Сделал глубокий выпад – не вернулся в стойку вовремя. Ну-ка попробуй меня на контратаке поймать… – наемник делает выпад, нарочито медленно чтобы Лео успел защититься и как только он отбивает деревянную плоскость тренировочного меча и пытается уколоть в ответ – уже стоит вне зоны досягаемости.

– Понял, поварешка? Ты слишком много энергии тратишь. – Бринк кладет деревянный клинок на плечо, выпрямляясь: – и выпад глубоко делаешь и отпрыгиваешь далеко. Какая самая главная задача при фехтовании?

– Поразить противника. – отвечает Лео: – уколом или ударом. Укол незаметней, но область поражения ограничена и сила небольшая. Рассекающий удар сильнее, зона поражения большая, но очень заметен.

– Ну и дурак. – Бринк чешет свою редкую бороденку, задрав подбородок: – главная задача у фехтовальщика – не быть проткнутым. Или разрубленным. Сперва ты заботишься о своей заднице, а уже потом о том, чтобы выпотрошить противника. Потому что если ты будешь живой – то сможешь еще одного потом прикончить. Знаешь сколько я видел идиотов, которые не заботятся о защите? Им лишь бы врага ударить… раздражают. – он дергает щекой со шрамом: – кому будет лучше если вы вдвоем друг друга порубите или проткнете? Так что главная задача любого фехтовальщика или воина – остаться в живых, а не сдохнуть за свою родину. А уже потом – сделать так чтобы солдат врага сдох за свою. – он хмыкает и прокручивает меч в руке: – и еще одно. Я тебя учу не сколько фехтованию, это для благородных дуэлей больше. Ну и чтобы основы знать. Я учу тебя тому, как не сдохнуть, а это уже совсем другой коленкор… ан гард! – он поднимает тренировочный меч. Лео подчиняется его команде, вставая в стойку.

– Ты уже знаешь, поварешка, что у тебя нет шансов против меня. – говорит Бринк и злорадно улыбается, обнажая кривые, желтые зубы: – как у ссыкливого щенка супротив тигра. Но давай я снижу скорость и стану таким же тупым как ты… давай попробуем. Сможешь ли ты хотя бы попробовать выстоять… – с этими словами наемник рубит сверху вниз, Лео действительно успевает отразить атаку. Парирует как положено – с сохранением сильной структуры тела, своей «сильной» частью меча против его «слабой» верхней трети, отбрасывая клинок в сторону, тут же – наносит ответный удар. Некоторое время они обмениваются ударами и Лео начинает казаться что все идет неплохо, Бринк действительно снизил скорость и силу своих ударов и выпадов, и он держится на его уровне, даже атакует и…

– О! Капитан пришел! – вдруг выпрямляется Бринк, глядя за спину Лео: – Добрый вечер. Вы за поварешкой?

– Капитан? – Лео поворачивается и… правое бедро вспыхивает огнем!

– Ай! – он хватается за бедро и сдавленно шипит от боли, но продолжает сжимать рукоять меча в своей руке. Это первое чему его научил Бринк «никогда не отпускай оружие, поварешка, оружие – это твоя жизнь, запомни это, заруби в своей тупой головешке, никогда не разжимай пальцы». Раньше он мог выронить меч, схватившись за место, куда его ударил наемник, но больше – нет. Теперь даже если было очень больно – он не выпускал рукоять меча.

– Вот видишь. – довольно скалится Бринк: – ты как послушный щенок, поварешка. Тебя поманили, а ты и обернулся.

– Так нечестно! – возмущается Лео, потирая бедро.

– А враг с тобой будет по-честному биться, ага. – хмыкает наемник: – иди мамочке своей пожалуйся, что солдаты Арнульфа тебя обижают. Ан гард! – он снова поднимает меч.

– Тссс… – шипит Лео, потирая бедро, но меч поднимает, становится в стойку. Нога онемела и он чуть припадает на нее. Придется хромать.

– Запомни, поварешка, фехтование – это для благородных, а в бою все средства хороши. – говорит Бринк и наносит укол в грудь, Лео отбивает, но Бринк уже перенаправил клинок и легонько касается его колена: – ты труп. Ведешься на очевидное. Ты такой правильный и наивный поварешка, что аж тошнит. Ну же, покажи себя, я же видел твои глаза в тот раз в таверне…

– Хэк! – Лео пытается атаковать, но Бринк без труда отбивает его клинок в сторону, да так сильно, что его разворачивает на месте, а наемник награждает его увесистым пинком по заднице, добавив импульса так, что он вынужденно пробегает несколько шагов, чтобы не упасть. Останавливается и сразу же – разворачивается в сторону Бринка, наученный горьким опытом.

– Мамаша тебя хорошим мальчиком вырастила. – усмехается наемник: – она у тебя симпатичная? А может сестра есть? Ты говори, не стесняйся, дядя Бринк может стать твоим новым папочкой.

– Хэк! – Лео снова атакует. Он не реагирует на подначки Бринка, понимая, что тот его провоцирует, выводит из равновесия. В прошлом он уже выходил из себя, набрасываясь на Бринка и размахивая клинком, но наемник быстро дал ему понять, что чем глупее он себя ведет, тем больнее последствия.

– Опять. – деревянные клинки сталкиваются, Бринк подшагивает вперед и неожиданно – оказывается у него за спиной: – ну не проваливайся ты на атаке, поварешка. Пока ты развернешься я у тебя печень успею вырезать и даже пару раз трахнуть. Вот кстати девка из тебя вышла бы что надо – покладистая и наивная простушка. Люблю таких. Ты труп. – болезненный укол в спину.

– Хэк! – выкрикивает Лео, делая вид, что вышел из себя, но на самом деле – просчитывая движения Бринка… если он сделает вид что нанесет широкий удар, а сам – перенаправит клинок и…

Глухой стук дерева о дерево, удар отдается в руке, держащей тренировочный меч.

– Хорошая попытка, поварешка. – усмехается Бринк: – ты думаешь я такой тупой? Выбирай – пузо или морда?

– Пузо. – тут же говорит Лео. Он уже понял, что, когда наемник ставит перед ним такой выбор – лучше все-таки выбрать, иначе получишь и туда и сюда. Вдвойне. А лицо ему было нужно целым, не разбитым, ему после обеда еще в таверне работать. Рабочие будни у Лео теперь выглядели так – с утра он бежал в таверну, помогал с дровами и огнем, таскал воду, покупал хлеб, если оставалось время – помогал Маришке в зале. Потом, как только часы на ратуше отбивали девять – бежал к магистру Элеоноре, с которой они учились, пробовали, экспериментировали и творили, за что по его личному мнению и его и магистра Шварц церковники обязательно бы анафеме подвергли, а то и на костре сожгли. Все-таки магистр Элеонора – удивительная женщина, она была готова помочь ему в деле воскрешения Алисии… пусть даже у нее на то свои интересы были. Ближе к вечеру Лео приходил на тренировочную площадку, где занимался с Бринком. Наемник не сильно горел желанием его тренировать, но Курт Ронингер сказал что это его наказание за какой-то проступок, так что где-то два часа Бринк проводил всячески избивая его деревянным мечом, комментируя насколько он жалок и перечисляя все способы какими бы он пообщался с его матушкой, его сестрой, его бабушкой, тетушкой и всеми прочими родственниками женского пола. После этого Лео снова бежал в таверну – помогать Маришке и Вильгельму. Или Клаусу, если была его смена. Так что лишние синяки на лице ему были ни к чему, да и удар в живот вроде как полегче перенести чем…

Удар! В глазах вспыхнуло, солнечное сплетение обожгло как кипятком, он согнулся пополам и рухнул на землю. Не в силах вдохнуть или выпрямиться он корчился на земле, хватая воздух распяленным ртом.

– Слабак. Давай вставай, поварешка, я же тебя только погладил. – раздается голос сверху: – хватит валяться. И… – Бринк поспешно отступил назад, увидев, что Лео вырвало желчью прямо в пыль тренировочной площадки.

– Эй! Сам убирать будешь. – сказал наемник: – вставай давай, ну?

– Се… кха-кха… сейчас… – Лео кое-как встал, вытер рот рукавом рубахи. Ему все еще было дурно, но он стоял. Какое-то странное упрямство заставляло его выпрямить спину и поднять перед собой меч.

– Начинаешь борзеть, поварешка? – в голосе Бринка слышно удовлетворение: – глядишь мы из тебя еще человека сделаем. Ан гард!

– … – Лео поднимает меч, становясь в стойку. У него дрожат ноги, болит все нутро, перед глазами порхают темные мушки, но он все равно чуть приседает и выставляет меч перед собой.

– О! Магистр Шварц! – неожиданно говорит Бринк и опускает свой меч, глядя за спину Лео: – добрый вечер, благородная дейна! Какими судьбами?

Лео не оборачивается, он лишь сужает глаза, внимательно следя за каждым его движением.

– Ты смотри, начинаешь обучаться. – чешет подбородок Бринк: – это радует.

– Что это с ним? – раздается женский голос из-за спины и Лео вздрагивает. Магистр Шварц и правда тут?

– Что с ним? Верите или нет, благородная дейна – персональный рост…

* * *

Они шли по узкой улице, огибая лужи и кучи мусора у обочины. Вечер опускался на город – солнце садилось за крыши домов, окрашивая небо в золотисто-розовые тона. Улицы пустели, люди расходились по домам. Где-то вдали лаяла собака, скрипела вывеска на ветру. Пахло дымом из труб, хлебом из пекарни и чем-то кислым – навозом или помоями, не разобрать.

Элеонора шла быстро, не оборачиваясь, заложив руки за спину. Лео едва поспевал за ней – нога всё ещё ныла после удара Бринка, он заметно хромал и каждый шаг отдавался тупой болью в бедре.

– Ладно, – сказала Элеонора, не сбавляя шага. – Завтра занятий не будет, имей в виду. И послезавтра тоже. Я уезжаю.

Лео вздрогнул: – Уезжаете? Почему?

– Потому что мне нужно кое-что достать. – Элеонора обернулась через плечо, бросила на него короткий взгляд: – Для следующего этапа наших экспериментов. Я уже составила список, но придётся потратить день на поиски. Некоторые вещи не так-то просто найти в этом богом забытом городе. Вардоса… ворота востока, как же. Обычного безоара днем с огнем не найти, а какие цены заламывают!

– А… вы что-то новое придумали? С Алисией? – спросил Лео, помимо своей воли.

– Да. Но у меня есть теория что у нас ничего не получится пока ее тело в таком состоянии. Нам нужно привести ее в порядок. Во всех смыслах. Так что я – достаю безоар, корень гремучника и кость единорога, а ты – все остальное.

Лео кивнул, хотя в груди засело тяжёлое чувство. Медленно. Всё идёт медленно. Но хотя бы идёт. Это уже что-то. Минутку, подумал он – «все остальное»? Что значит «все остальное»?

Они свернули в более широкую улицу. Здесь было светлее – фонари уже зажигались, один за другим. Элеонора шла вперёд, не замечая окружающих, погружённая в свои мысли. Лео слышал, как она что-то бормочет себе под нос – формулы? заклинания? – но разобрать не мог.

– Магистр? – осторожно спросил он: – а что именно мне следует достать?

– Недостающие части. Что там у нас? – Элеонора останавливается на месте и поднимает глаза вверх: – рука. Левая до локтя… но лучше возьми с запасом – от плеча. Потом – ноги. Там вообще сложно все, как в мясорубку угодили… обе ноги – одну ступню и вторую – до середины бедра. Что еще… что еще… наверное ухо.

– Ухо⁈

– Да не кричи ты так, люди смотрят! – Элеонора приближается к нему, хватает за рукав и заставляет наклонится к ней: – ты бы еще громче заорал!

– Но… магистр! Ухо, рука, ноги…

– И это, еще не говоря о том, что нам ей лицо восстанавливать… – ворчит Элеонора: – нужен материал максимально нейтральный для магии… золото? Серебро? Слоновая кость? Придется перебирать… и да, лучше, чтобы части тела были подходящие, понимаешь? Ты же не хочешь, чтобы Алисия со здоровенной, волосатой лапой как у грузчика ходила? – она мотает головой и достает откуда-то сложенный лист бумаги: – вот.

– Что это, магистр? – он разворачивает лист и видит список имен и схему. В глаза бросается имя Марты, его бывшей однокурсницы, девушки, которая единственная пришла на похороны Алисии незадолго до осады.

– Список молодых девушек, которые умерли относительно недавно. С учетом погоды… – она поднимает голову и смотрит в темнеющее небо: – с учетом погоды они не успели разложиться в достаточной степени, но все равно – там проставлены даты, лучше выбирать относительно свежих.

– Магистр⁈

– Постарайся не попасться на этом, мне будет трудно объяснить магистрату… – она машет рукой: – так что лучше не попадайся. И возьми с запасом. Хм… – она задумывается: – наверное все же лучше будет если ты сразу целые тела привезешь, а части мы уже на месте… реквизируем.

– О, демоны. – сказал Лео. Наверное раньше, до осады, до всего этого он бы пришел в ужас. Он бы сказал, что это – осквернение могил и что если его поймают за этим – то никакие связи Элеоноры в городском магистрате его не спасут. А если Церковь узнает… а еще, наверное, он бы сказал, что нипочем не будет забирать тела девушек, которые умерли во время осады, потому что та же Марта – она умерла на стене, сражаясь до последнего, в своем первом бою, а они к ней как… как к запасным частям относятся?

Так бы он сказал раньше. Но он уже не тот, что прежде и понимал, что, если магистр сказала, что надо – он должен ответить, что сделает. В том числе, потому что обещал. Ей и Алисии. Но самое главное – самому себе.

– Сделаю. – сказал он: – может лучше тогда сразу несколько выкопать? После первого раза наверняка охрану кладбища усилят, лучше запас иметь…

– Ого! – магистр метнула на него удивленный взгляд: – а ты растешь, Штилл! Да, верно, выкопай сколько сможешь. Тачку с собой возьми. Действительно, части тела могут не подойти, чего два раза вставать. Ладно, тогда вот. – она протягивает ему металлический предмет на красном шнурке: – запасной ключ от моей башни. Положишь тела в ледник, тот что справа, не перепутай. Меня дома не будет, я прямо сейчас отбываю. Все, бывай, Леонард. И да, лишнего ничего в башне не трогай, и не бойся, если вдруг мебель тебя укусит…

– Чего? Укусит?

– Уж я сколько пыталась ее приучить не кусаться. Буду через три дня. Помни – мне нужны руки. И ноги. И ухо.

* * *

Когда Лео наконец дошел до таверны «Три Башни» – уже стемнело. Он порядком устал за день, на ноге и спине начали наливаться синяки от ударов Бринка, но деньги зарабатывать было нужно, сейчас он – единственный кормилец в семье. У отца руки нет, матушка шьет по мелочи… но нужны дрова на зиму, нужно лекарство, нужна теплая одежда для Мильны… проще перечислить чего не нужно.

– Вот и я. – сказал он, заходя за стойку. Старый Клаус приветствовал его кивком, сказал что отпустил сегодня Вильгельма и что Маришка наверху, там какой-то постоялец новый появился, хотел комнату снять на неделю, платил вперед и щедро, так что она прибирается в номере. Что в зале нужно огонь раздуть, уже прохладно становится на улице, да и на кухне тоже.

Лео кивнул и зашел на кухню. Быстро переоделся, накинул сверху фартук и склонился над очагом. Подпитал огонь магией, выравнивая пиковые показатели жара, заставив дрова гореть ровно и спокойно, постепенно выделяя тепло и удовлетворенно кивнул.

– Лео пришел! – за спиной прозвенел голосок Маришки: – как там твои тренировки с этим ужасным Бринком?

– Нормально. – ответил он, выпрямляясь и оборачиваясь: – бывает больно, но он говорит, что я расту. И много других слов, конечно. В основном про мою матушку.

– Он такой грубиян! – всплескивает руками Маришка: – и зубы желтые и шуточки похабные! И хватает меня постоянно! За… всякие части тела, вот!

– Это про него. – кивает Лео: – ни убавить ни прибавить. Точно грубиян.

– Скажи, а… ты знаешь у него есть кто-то? – спрашивает Маришка и отводит глаза в сторону, слегка краснея: – ну в смысле девушка? У него уже есть девушка?

– Да вроде нету никого. Он же Бринк Кожан. – удивленно отвечает Лео: – кто ж на него позарится?

– Точно! – восклицает Маришка: – он же Бринк Кожан, хам, грубиян и бабник! Конечно нет у него никого! Спасибо! – она подскакивает к Лео и быстро – целует его в щеку, словно птичка клюнула: – спасибо!

– Да… ну вроде не за что, – озадаченно отвечает он, потирая щеку в месте поцелуя: – что я такого сделал-то…

– А, да! – поднимает палец Маришка: – там же твоя девушка сидит в зале! Ну та, которая тебя искала! Вынь говорит да положь мне этого Леонарда Штилла! Ступай, поговори с ней, может она твоя поклонница!

– Чего?

– Иди за мной! – Маришка выманивает его из кухни, берет за локоть и указывает в угол зала: – вон там сидит, видишь? Она тебя спрашивала!

– Да? – Лео с сомнением разглядывает худенькую девушку, одиноко сидящую за столом. Он уверен, что не встречал ее раньше, хотя лицо знакомое. Интересно кто это?

– Она оруженосца Безымянной спрашивала! – заговорщицким шепотом поведала ему Маришка: – видимо влюбилась! Ступай, поговори с ней! А потом все мне расскажешь! Интересно же!

– Хорошо. В самом деле, узнаю, чего ей нужно… – Лео направился к столику одинокой девушки. Сел напротив. Девушка – подняла на него глаза.

– Я Леонард Штилл. – сказал он: – ты меня искала?

– Да. – кивнула она. Ее голос был тихим и безжизненным: – убей меня Леонард Штилл.

Глава 6

Они бежали, когда ещё не было причин бежать. Тави помнила это отчётливо – как отец вбежал в дом, запыхавшийся, как всегда – запачканный в муке, и коротко сказал:

– Собирайся. Быстро. – сперва она подумала, что он шутит, не поняла куда именно собираться и зачем. Обычно по выходным они могли собраться в храм или же в город – за покупками. Еще иногда ездили на ярмарку, купить обновок и сладостей, соли для лошадей, договориться с мастерами о ремонте. Но никогда они не собирались вот так, внезапно. Отец всегда готовился к поездке заранее.

Она замерла у очага, держа в руках половник, и посмотрела на него с недоумением.

– Папа? Что случилось?

– Армия Узурпатора идёт, – ответил он, поспешно стаскивая с гвоздя дорожный мешок: – Говорят – уже через день будут здесь. А то и к вечеру.

– Но… – Тави опустила половник. – Мы же не знаем наверняка. Может, это просто слухи?

Отец замер, повернулся к ней. Лицо его было серым, усталым, и в глазах плескалось что-то тяжёлое – страх, смешанный с горькой решимостью.

– Может, и слухи, – сказал он медленно. – Но если это правда… если солдаты придут… – Он помолчал, потом добавил тише: – Нам будет хуже всех, Тави. Понимаешь? Нам. Ашкенам.

Тави сглотнула. Она понимала. Всегда понимала. Даже в их тихой деревне, где все знали отца, уважали его – даже там были взгляды. Шёпот за спиной. Косые усмешки.

– Солдаты не разбирают, кто хороший, кто плохой, – продолжал отец, запихивая в мешок краюху хлеба, мешочек с солью. – Они видят ашкенов – и это всё, что им нужно знать. Мы – первые, кого обвинят. Первые, кого ограбят. Первые, кого… – Он осёкся, сжал челюсть. – Мы уходим. Сейчас же.

Тави хотела спорить. Хотела сказать, что король Арнульф, может быть, не такой, каким его рисуют слухи. Что, может быть, солдаты не будут жечь деревни, убивать, насиловать. Что, может быть, всё обойдётся, в конце концов кому нужны старый мельник и его дочка?

Но она посмотрела в глаза отца – и промолчала.

Потому что он знал. Он прожил дольше. Видел больше. И если он боялся – значит, было чего бояться.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Я соберусь.

Тави схватила мешок, сунула туда сменную рубаху, тёплый платок матери (тот, что пах лавандой и временем), краюху хлеба со стола. Медные кольца на её запястьях звякнули тихо – она посмотрела на них, на миг задумавшись, не снять ли. Может быть, без них она будет выглядеть менее заметной. Менее чужой.

Но передумала. Это всё, что осталось от матери. Всё, что связывало её с прошлым.

Отец метался по дому, запихивая в большой мешок всё, что попадалось под руку: ещё одну краюху, старый нож, запасные чулки. Поднял крышку сундука, вытащил оттуда старый, потрепанный кошель с деньгами, покачал головой.

– Только зерна закупил, – сказал он: – и платеж от Еримовских еще не принесли, а сейчас и не принесут уже.

Лицо его было напряжённым, губы плотно сжаты.

– Папа, – позвала Тави. – А как же мельница? Это же… наша мельница…

Отец замер. Не обернулся. Просто стоял, сжимая в руках мешок, и молчал.

– Мельница останется, – наконец сказал он глухо. – Может, вернёмся. Когда всё закончится.

Тави знала, что это ложь. Знала по тому, как дрожал его голос. Но промолчала.

Отец перекинул мешок через плечо, взял её за руку.

– Идём.

Тави обернулась на пороге. Мельница стояла как всегда – старая, скрипучая, пахнущая мукой и деревом. Отец построил её сам, ещё до рождения Тави. Здесь она росла, здесь училась считать мешки зерна, здесь мать пела ей колыбельные на ашкенском языке. Здесь умерла мать. Здесь всё, что было домом.

– Папа, – прошептала Тави. – А если…

– Нет, – оборвал он. – Идём.

И они пошли.

На дороге их нагнали другие. Сперва – соседи, потом – незнакомые лица, потом – целая толпа. Беженцы. Все бежали, хотя никто толком не знал, от чего. Кто-то говорил, что армия Арнульфа в трёх днях пути. Кто-то – что уже завтра будут здесь. Кто-то шептал про сожжённые деревни, про насилие, про резню.

Тави слушала и не понимала. Никто из этих людей не видел армии. Никто не видел огня. Только слухи, слухи, слухи – как ветер, что гонит пыль по дороге.

Но они бежали. Может быть потому, что те, кто видели армию Короля-Узурпатора – уже ничего никому не скажут?

Их телега ехала едва-едва, дорога была забита беженцами, некоторые побросали вещи, некоторые – свои телеги и все это замедляло проезд, так что через полдня отец решил бросить телегу, распрячь лошадь и попытаться ехать верхом, но потом – плюнул на все и шлепнул верного мерина по спине, отпустив на все четыре стороны. Седла у них все равно не было, а ехать на лошади без седла и уздечки само по себе нелегко, а уж особенно вместе с Тави. Так они остались пешком.

– Папа, – тихо спросила Тави когда они остановились чуть отдохнуть: – Ты думаешь… это правда? Про армию?

Он не ответил сразу. Просто шёл, глядя вперёд, на спины других беженцев.

– Не знаю, – наконец сказал он. Беженцы расселись вдоль дороги, кто-то разжёг костры, кто-то просто рухнул на землю и замер, уставившись в никуда. Дети плакали. Женщины шептались. Мужчины курили трубки и хмуро переглядывались.

Тави сидела рядом с отцом, прислонившись к его плечу. Он молчал, глядя в огонь. Лицо его было серым, усталым.

– Доберёмся до города, – тихо сказал он. – Там переждём. Арнульф не будет брать Вардосу. Слишком высокие стены. Да и барон Хельмут старый лис, опытный вояка… а Вардоса – вольный город, его никакой король себе не подчинит.

Тави кивнула, хотя не была уверена. В Вардосе она бывала частенько, они с отцом ездили за покупками и прекрасно помнила, что торговцы на улице были любезными только тогда, когда видели деньги. Она – дочка мельника, у мельника всегда есть деньги, так считали в деревне… и, наверное, были правы, у них было крепкое хозяйство, но

Она посмотрела на свои запястья, на медные кольца. Её мать носила такие же. И бабушка. И прабабушка. Это было знаком – мы ашкены, мы шкены, мы помним, кто мы.

Лучше бы их снять. Или хотя бы спрятать…

– Папа, – прошептала она. – А если там… если нас не пустят?

– Пустят, – коротко ответил он. – За деньги всегда пустят.

Тави промолчала. Деньги. У них были деньги, несколько золотых. Это всё, что осталось от их прежней жизни. Всё богатство – в муке, в зерне, в мельнице. А мельница осталась там, позади, в пыли и страхе.

На следующий день они шли дальше. Дорога была долгой, пыльной, полной страха. Люди говорили мало, но когда говорили – всегда об одном: об Арнульфе, о войне, о том, что будет дальше. Тави слушала и не понимала, почему все так боятся человека, которого никто не видел.

Потом Господь Архангел послал ей первый знак.

Они остановились у придорожного колодца, чтобы набрать воды. Отец протянул ей фляжку, сказал: «Жди здесь». И пошёл к колодцу.

Тави стояла у обочины, держа фляжку, и смотрела, как отец черпает воду. Рядом стояли другие беженцы – мужчина с женой и двумя детьми, старик с палкой, молодая пара.

И тут молодой мужчина – высокий, с бородой – повернулся к отцу и сказал громко:

– Эй, шкен. Отойди. Нам вода нужна.

Отец замер, не поднимая головы.

– Я быстро, – сказал он тихо. – Только набрать. У меня дочка.

– Сказал – отойди, – повторил мужчина, и в голосе его прозвучало что-то жёсткое, холодное.

Тави увидела, как отец медленно выпрямился, как опустил ведро. Как отступил на шаг. Молча.

Молодой мужчина усмехнулся, подошёл к колодцу, зачерпнул воды. Его жена смотрела в сторону, будто ничего не происходило.

Отец вернулся к Тави с пустой флягой.

– Папа…

– Тихо, – оборвал он. – Идём дальше.

Они пошли. Тави обернулась – молодой мужчина смотрел им вслед, усмехаясь. Вот тогда Тави поняла: город их не спасёт. Город их не примет. Они – чужие. Всегда были чужими, даже когда приезжали в Вардосу за покупками, с кошелем полным денег, когда за спиной было крепкое хозяйство, была мельница, амбар полный зерна и муки, погреб с продуктами и вином. А уж сейчас, когда в кошеле было всего несколько золотых и пару десятков серебряных монет – и подавно.

К вечеру четвёртого дня они добрались до городских ворот.

Вардоса. Город-крепость. Ворота востока.

Тави стояла перед каменными стенами, как будто увидела их в первый раз. Раньше она не придавала значения, ну стены и стены. Высокие. Прочные. Но не более. Обычный камень. Теперь же она видела зачем люди построили такие стены и башни. Прочные и высокие. Это была защита, граница между жизнью и смертью.

Перед воротами стояла очередь. Длинная, медленная, полная таких же беженцев.

Отец взял её за руку.

– Держись рядом, – сказал он. – Не отходи.

Они встали в очередь. Ждали. Час. Два. Солнце садилось, воздух холодел. Тави дрожала – не от холода, а от напряжения.

Наконец их очередь подошла. Стражник у ворот – грузный мужчина с усами и потрёпанным плащом – окинул их равнодушным взглядом.

– Откуда?

– Деревня Малин, – ответил отец. – Мельник.

– Документы?

Отец протянул бумагу – какую-то старую грамоту, подтверждающую его право на мельницу. Стражник даже не посмотрел.

– Пошлина, – сказал он. – Пять серебряных. За двоих.

Отец достал кошелёк, отсчитал монеты. Стражник забрал их, сунул в карман.

– Проходите.

Они шагнули вперёд – но тут стражник поднял руку.

– Стойте.

Отец замер.

– Что-то не так? – тихо спросил он.

Стражник прищурился, глядя на медные кольца на запястьях Тави.

– Шкены, значит?

Отец не ответил.

– Для шкенов, – медленно сказал стражник, – пошлина больше. Десять серебряных.

– Но вы же сказали…

– Я сказал – для людей пять. Для шкенов – десять.

Тави сжала кулаки. Отец молчал. Потом медленно достал ещё пять монет и протянул стражнику.

Тот усмехнулся, забрал деньги.

– Проходите, – сказал он. – И не высовывайтесь. Город не любит таких, как вы.

Они прошли.

Тави шла, стиснув зубы, чувствуя, как внутри закипает что-то горячее, злое. Но она молчала. Потому что отец молчал. Потому что они – чужие.

В первую же ночь кто-то украл у них кошелёк. Тави не видела, кто именно. Отец заснул, прислонившись к стене какого-то склада, где их пустили переночевать вместе с другими беженцами. Она сидела рядом, прижавшись к его плечу, и тоже задремала. А когда проснулась на рассвете – кошелька не было. Отец обыскал все карманы, заглянул под мешок, под одеяло. Ничего.

– Украли, – сказал он тихо, глядя в пустые ладони. – Всё украли.

Тави смотрела на его лицо – серое, осунувшееся – и не могла вымолвить ни слова. Несколько золотых. Пара десятков серебряных монет. Всё, что у них было. Всё, что осталось от прежней жизни.

Украли за одну ночь.

– Может быть… может быть, мы найдём работу? – тихо предложила она. – Ты же мельник. Ты умеешь…

– Мельников здесь хватает, – оборвал отец. – А шкенов никто не наймёт.

Он встал, подхватил мешок, кивнул ей:

– Идём. Поищем угол потеплее.

Они искали весь день. Обошли десятки дворов, постучались в дюжину дверей. Везде – одно и то же: «Мест нет». Или «Платите наперёд». Или просто захлопнутая дверь перед носом.

К вечеру Тави поняла: тёплого угла у них не будет.

Они устроились под навесом старого амбара у городских стен. Рядом ютились другие беженцы – женщина с тремя детьми, старик, пара молодых парней. Все молчали. Все смотрели в никуда.

Отец расстелил одеяло, сел, прислонившись спиной к стене. Лицо его было бледным, губы – синеватыми. Тави заметила, как он кашлянул, прикрыв рот ладонью, и отвернулся, будто стыдясь.

– Папа, – тихо позвала она. – Ты простыл?

– Ничего, – буркнул он. – Пройдёт.

Но она видела: не пройдёт.

На следующий день отец пытался искать работу. Обошёл несколько лавок, пару мастерских. Везде – отказ. К вечеру вернулся, еле держась на ногах. Кашель стал сильнее.

Тави продала одно из своих серебряных колец, купила у уличного торговца краюху хлеба и кружку горячего бульона. Отдала половину отцу.

– Ешь, – сказала она.

Он отломил кусок хлеба, откусил, но почти сразу закашлялся. Хлеб выпал из рук.

– Папа!

– Ничего, – прохрипел он, вытирая губы. – Просто горло болит.

Тави подняла хлеб, стряхнула пыль, сунула ему обратно в руки. Он не стал есть. Просто держал краюху, глядя в пустоту.

Той ночью он бредил. Шептал что-то на ашкенском языке. Тави не понимала слов, но слышала интонацию – молитву. Она прижалась к нему, укрыла его одеялом, как могла. Но холод пробирался сквозь ткань, сквозь доски навеса, сквозь всё.

Деньги кончились на третий день.

Тави пошла искать работу. Обошла лавки, мастерские, постоялые дворы. Везде – одно и то же: «Не нужна». Или «Шкенов не берём».

К вечеру она вернулась с пустыми руками. Отец лежал под навесом, укрытый одеялом, и не открывал глаз. Кашель стал глуше, тяжелее.

Тави села рядом, положила руку на его лоб. Горячий.

– Папа, – прошептала она. – Тебе нужен лекарь. Нужны лекарства.

Он не ответил. Только сжал её руку – слабо, почти неощутимо.

Тави смотрела на него и чувствовала, как внутри нарастает что-то холодное, тяжёлое. Страх.

Он умирает. Если она не найдёт деньги – он умрёт. Именно тогда Господь Архангел послал ей второй знак.

На четвёртый день она услышала разговор.

Две женщины стояли у колодца, набирая воду. Одна – молодая, в потрёпанном платье, с усталым лицом. Вторая – постарше, с жёстким взглядом.

– Слышала, в казармах ищут девок, – говорила молодая. – Стирать, убирать. Платят медяками, но хоть что-то.

Старшая усмехнулась:

– Ага. Только порядочная девушка туда не пойдёт. Наёмники там… сам знаешь какие. Те, кто крутится рядом с ними, те просто девки продажные, кто потом такую замуж возьмет?

– Но если деньги нужны…

– Если деньги нужны – иди в бордель. Там хоть честно. А в казармах – грязная работа, унижения, и ещё скажут, что ты…

Тави отошла, не дослушав.

Казармы. Наёмники. Грязная работа. Она сжала кулаки, чувствуя, как медные кольца на запястьях врезаются в кожу. Порядочная девушка туда не пойдёт. Но что значит «порядочная», когда отец умирает? Что значит «честь», когда нету денег купить краюху хлеба?