Текст книги "Башни Латераны 2 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Тави вернулась под навес, посмотрела на отца. Он лежал, укрытый одеялом, и кашлял – глухо, надрывно, будто что-то рвалось внутри.

Она опустилась на колени рядом, взяла его руку.

– Папа, – прошептала она. – Я найду деньги. Обещаю.

Он не ответил. Только сжал её пальцы – едва ощутимо.

Тави выпрямилась, вытерла глаза и пошла к казармам.

Капитан роты наёмников «Железные Волки», грузный, массивный мужчина с бородой и шрамом через половину лица – окинул её равнодушным взглядом.

– Убирать? – переспросил он. – Полы мыть, бельё стирать?

– Да, – твёрдо ответила Тави, хотя внутри всё сжалось.

– Три медяка в день, – сказал он. – Еду не даём, только работу. Согласна?

Три медяка. Почти ничего. Но лучше, чем ничего.

– Согласна, – сказала она.

Капитан кивнул.

– Начинаешь завтра. С рассвета. А то совсем засрались, уроды…

Тави кивнула и ушла.

Первый день она мыла полы в казармах. Вода была ледяной, руки покраснели, потрескались. Наёмники проходили мимо, не обращая на неё внимания. Кто-то бросил грязную рубаху ей под ноги:

– Постираешь, шкеночка?

Она подняла рубаху молча, унесла к корыту.

Во второй день один из наёмников – молодой, с кривой усмешкой – остановился рядом, пока она скребла пол.

– Эй, красотка, – сказал он. – Ты новенькая?

Тави не подняла глаз.

– Я работаю, – сказала она тихо.

– Вижу, – усмехнулся он. – А после работы? Не хочешь подзаработать? Я плачу хорошо. Тави сжала тряпку, чувствуя, как внутри закипает злость. Но она промолчала. Просто встала, взяла ведро и ушла.

За спиной раздался смех.

К концу недели она привыкла. Привыкла к холодной воде, к грубым шуткам, к взглядам, которые скользили по её телу. Привыкла к тому, что её называли «шкеночкой», «красоткой», «девкой из прачечной».

Она молчала, работала, брала свои три медяка и уходила.

Но денег всё равно не хватало.

Три медяка в день – это краюха хлеба и кружка бульона. Этого едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Но на лекарства, на тёплую комнату, на лекаря – не хватало.

Тави видела, как отец слабеет. Как кашель становится глуше, дыхание – тяжелее. Как он перестаёт вставать, просто лежит под одеялом, глядя в никуда.

И она понимала: времени мало.

Город жил своей жизнью. Слухи ползли по улицам, как крысы – говорили, что армия Арнульфа подошла к стенам. Что начнётся осада. Что нужно готовиться к долгой зиме.

Цены на продукты взлетели. Хлеб, который раньше стоил медяк, теперь стоил три. Мясо – недоступная роскошь. Дрова – на вес золота.

Тави стояла у прилавка на рынке, держа в руке три медяка, и смотрела на краюху хлеба размером с кулак.

– Три медяка, – сказал торговец равнодушно.

– Но… – Тави сжала монеты. – Неделю назад это стоило один медяк.

– Неделю назад не было осады, – ответил торговец. – Берёшь или нет?

Тави взяла хлеб и ушла.

Вечером она сидела под навесом, держа в руках краюху. Отец лежал рядом, укрытый одеялом, и кашлял. Тави разломила хлеб пополам, протянула ему.

– Ешь, папа.

Он покачал головой.

– Ты ешь, – прохрипел он. – Тебе нужны силы.

– Тебе тоже.

Он не взял хлеб. Просто закрыл глаза.

Тави смотрела на него и чувствовала, как внутри что-то ломается. Он умирает. Она видит, как он умирает, и ничего не может сделать.

Три медяка в день. Краюха хлеба размером с кулак. Холодный навес. Кашель, который не проходит.

Это не жизнь. Это медленная смерть.

Тави положила хлеб рядом с отцом, встала и вышла из-под навеса.

Город шумел вокруг – голоса, смех, крики торговцев. Где-то вдали бил колокол. Холодный ветер трепал её волосы, пробирался под одежду. Она стояла посреди улицы, сжимая кулаки, и чувствовала, как внутри нарастает что-то тёмное, отчаянное.

Тогда Господь Архангел послал ей третий знак. Или вернее – испытание.

Чахотка, сказал лекарь. Нужен жирный бульон, сало, тёплое молоко, зелье яснотки. Но где взять деньги? Три медяка в день – это краюха хлеба размером с кулак. Не больше. А отец умирает. В тот вечер, когда Тави возвращалась из казарм, к ней подошла женщина. Молодая, с гладкими ладонями и прямой спиной. Одета просто, но не из простых – это было видно по рукам без мозолей, по аккуратным ногтям, по тому, как она говорила: сразу к делу, без лишних слов.

– Тебе деньги нужны? – спросила женщина, и в руке её взблеснул золотой.

Тави замерла. Золотой. Сотня серебряных монет.

Жизнь отца.

– Нужно достать волосы Безымянной Дейны, – сказала женщина спокойно. – Или расчёску. Я ей амулет на защиту от тёмных чар хочу сделать. У Арнульфа, слышала, архимаги есть. Она нас защищает – нужно, чтобы и мы её защитили. Достанешь – заплачу золотой.

Тави знала, что это неправильно. Амулеты так не делают. Волосы – это чернокнижие, запретная магия. Но в голове билась только одна мысль:

Золотой. Сало. Лекарства. Тёплая комната. Отец выживет.

– Да, – прошептала она. – Сделаю.

Узнать, где живёт Безымянная, оказалось легко. Вечером Тави постучала в дверь её дома, предложила убраться за десять медяков и половину буханки. Оруженосец впустил её. Дом был чист, суров, пах свежей стиркой и травами. Всё по месту, ни одной лишней вещи.

Тави работала медленно, изучая, где что лежит. Наверху что-то шуршало – Безымянная отдыхала. И вот – в плетёной корзинке у окна – она увидела её. Простая деревянная расчёска. Чуть треснувшая, с редкими зубцами, на двух из которых запутались тонкие рыжие волоски.

Тави огляделась. Оруженосец Безымянной Дейны был наверху. Слышно было, как он что-то двигает, разговаривает с Безымянной.

Сейчас или никогда.

Она вытащила расчёску, спрятала за пазуху. Сердце билось так отчаянно, что она боялась – он услышит. Потом продолжила работать, будто ничего не произошло. Когда вышла на улицу, расчёска жгла кожу сквозь ткань, как угли. Обмен прошёл быстро. Женщина протянула золотой, забрала расчёску, исчезла в переулке.

Тави стояла посреди улицы с монетой в руке – тяжёлой, холодной, как проклятье.

Еда. Лекарство. Крыша над головой.

Наверное, она должна была чувствовать себя счастливой. Но почему-то она подумала, что уж лучше бы она взяла серебряные монеты того желтозубого наемника, что предлагал ей «задрать юбку по-быстрому».

Потом она бежала через город, сжимая золотой в кулаке так крепко, что металл врезался в ладонь, выгоняя из головы мысли о плохом. В конце концов может этой странной дейне и правда нужны были волосы Безымянной для оберега. Ну или… или для заговора на любовь? Ничего страшного не произойдёт. Зато у нее наконец есть деньги. А это – еда. Нормальная еда, а не черствая краюха за три медных монеты. Лекарства. Тёплая комната. Лекарь.

Отец выживет.

Она повторяла это про себя снова и снова, будто заклинание. Отец выживет. Всё будет хорошо. Господь Архангел простит. Первым делом – аптека. Зелье яснотки, корень серой руты, масло камфорное, настой коровяка. Пять серебряных. Потом – рынок. Сало, куриные кости для бульона, молоко, белый хлеб. Ещё двадцать серебряных. Потом – постоялый двор. Комната с очагом, тёплая, с дровами и одеялами. Двадцать серебряных за неделю.

Всё для отца. Всё, чтобы он выжил.

Она сделала всё, что могла.

Перевезла отца в комнату. Уложила на кровать, укрыла одеялом. Разожгла огонь. Сварила бульон – горячий, жирный, пахнущий домом. Поила зельем три раза в день, как велел лекарь. Втирала масло в грудь на ночь. Кормила белым хлебом, давала молоко.

Отец пил, ел, благодарил её тихим голосом:

– Ты хорошая девочка, Тави. Моя умница…

И она верила. Верила, что всё будет хорошо. Что золотой спасёт его. Что Господь Архангел примет её жертву. Но к вечеру кашель стал сильнее. Лихорадка поднялась. Отец бредил, шептал молитвы на ашкенском.

А на рассвете – умер.

Тихо. Без криков, без судорог. Просто выдохнул – и больше не вдохнул.

Тави сидела рядом, держа его холодную руку, и не могла пошевелиться.

Он умер.

Несмотря на золотой.

Несмотря на всё.

Она похоронила его на общем кладбище для бедняков. Могила без креста, без камня. Только холмик земли. Священник прочитал короткую молитву. Тави повторила её на ашкенском.

Когда могилу засыпали, она бросила горсть земли и прошептала:

– Прости меня, папа. Я была никудышной дочерью. Я ни на что ни годна.

С того самого дня она перестала есть, заперлась в снятой комнате и молилась, молилась день и ночь. Молилась о том, чтобы Господь Архангел принял душу отца на небесах, раз уж она не сумела уберечь его на земле. Она не выходила в город, она не разговаривала ни с кем и потому весть о том что осада снята, о том, что Вардоса – устояла, а герцог Освальд пришел на помощь со своими войсками – не сразу дошла до нее. Просто в один день город как с ума сошел – пьяные крики, песни, радостный хохот… тогда она и узнала, что осада снята. Ей было уже все равно. Отца не было… какой был во всем этом смысл?

Но на третий день после снятия осады, когда она в очередной раз пришла на кладбище, чтобы помолиться над могилой отца – она увидела огромную толпу, много-много людей. Увидела, как магикусы Школы Земли возводят склеп и ставят памятник. Высокая девушка в рыцарских доспехах с мечом. Надпись на мраморе «Я умерла чтобы вы – жили». Короткая и понятная. Но Тави как будто молотом в голову ударили, она села на холодную землю, внезапно все осознав.

Господь Архангел посылал мне три знака и одно испытание, подумала она и я – не поняла знаков, не прошла испытание. Безымянная Дейна погибла. Как шептались в толпе – погибла как героиня, отстояв город в одиночку, задержав войско Арнульфа в проломе стены, погибла погребенная под сотнями тел в желто-черных доспехах…

Она вспомнила ту расческу, вспомнила дейну в переулке, золотую монету и ее зловещую улыбку. Сомнений не было, это она убила Безымянную Дейну. Предательница. Как сказал Архангел в писании – «истинно говорю вам, а кто предаст брата своего или сестру тому лучше было бы если бы привесили ему на шею мельничий жернов и утопили в пучине морской». Ведь горе миру от соблазнов, усомнилась она в Воле Его и решила предать сестру Безымянную, которая стояла за весь город. Вот за это добрый Господь Архангел и отнял у нее отца, а если бы она устояла перед соблазном – то не дал бы пропасть.

И если бы сам Господь не говорил, что самоубийство тяжкий грех и не войдут самоубийцы в Царствие Небесное – она бы удавилась прямо там, на кладбище. Однако же и жить теперь она не могла. Отца не было, и она была тому причиной. Она убила его этой золотой монетой, словно ядом или кинжалом. Раньше она думала, что не спасла его, но теперь поняла – что убила. Своими руками. Мысль об этом была нестерпимой.

Что же… есть только один выход. Она видела лицо оруженосца Безымянной, он без сомнения был в нее влюблен. Значит…

– Ты меня искала? – раздается голос, и она поднимает голову. У ее стола стоит оруженосец Безымянной.

– Да. – кивнула она: – убей меня Леонард Штилл. Это я виновна в смерти твоей госпожи, я предала ее. Убей меня.

Глава 7

– И первый джинн сказал – давайте спрячем счастье от людей на вершине самой высокой горы, но другие возразили ему – нет, Архангел дал людям ноги, дал им силу и выносливость, они обязательно поднимутся на гору и найдут счастье… – говорит Элеонора и наклоняется над своим лабораторным столом: – тогда второй джинн сказал – давайте спрячем счастье от людей в глубине самого глубокого моря, но остальные сказали – нет, Архангел дал людям разум и руки, они обязательно построят корабли и найдут счастье. Третий же джинн, самый тихий из них, долго молчал и наконец сказал… ай, демоны! – магистр обожглась о раскаленный перегонный куб и поспешно схватила себя за мочку уха. Прошипела что-то невнятное, потом подняла вторую руку и на кончиках пальцев у нее загорелся зеленоватый огонек.

– Так о чем я? – сказала она, когда боль прошла: – ах, да. Третий джинн. Ну так вот, третий джинн сказал – давайте спрячем счастье от людей внутри них самих. Потому что люди – самые умные и самые упорные существа на свете, они поднимутся на высокие горы, опустятся в глубины океана, перевернут каждый камень в поисках счастья, но никогда не додумаются взглянуть внутрь самих себя. Леонард, ты закончил?

– Почти, магистр. – отвечает Лео, борясь с рвотными позывами. Ампутировать ногу было не так уж и сложно, не сложней чем разделывать мясо на кухне у Клауса, он сотни раз видел как Вильгельм рубил кости топором. Правда тут рубить было нельзя, сперва следовало разрезать кожу и мышцы по размеченной магистром линии, а потом, добравшись до кости – аккуратно перепилить ее тонкой пилой-костерезкой. Откуда у магистра Элеоноры в башне пила по кости – он решил не спрашивать.

– Ладно. – произнесла свою любимую присказку Элеонора, отступив на шаг от лабораторного стола и оглядев лежащее на нем тело: – ты понял, о чем была эта притча, юный Леонард?

– О том, что я пришел задать вам конкретный вопрос, что именно делать с этой девушкой, а вы мне загадки задаете?

– Ха. Ты все такой же тупой Штилл, как был тупнем, так и остался. Не зря тебя из Академии поперли.

– Меня не поперли! Я сам ушел!

– Все равно тупень. – магистр перевела взгляд на смуглую девушку, которая смирно стояла у дверей: – привел ее сюда. Теперь она знает, что ты – некромант. Понимаешь, что у меня нет другого выхода, кроме как…

– Она никому не скажет! У нее клятва, она поклялась своим богом! И потом, это же вы сами виноваты, магистр! Почему вы тела наверх перенесли? Тут дверь открываешь и сразу вот это все видишь! – возмущается Лео.

– Хорошо, хорошо… – магистр отмахивается от него как от назойливой мухи: – отпилил? Давай сюда, будем пришивать. Сперва нужно кости срастить. Кстати… – она подняла голову и задумчиво смерила смуглую девушку взглядом: – а ведь у нас есть… относительно свежий материал.

– Вы серьезно?

– А что? Она хочет смерти, ее бог не разрешает ей самоубийство, она пришла к тебе… я, кстати тоже хочу ее смерти. Только ты не хочешь ее смерти. Как по мне так нас большинство. – пожимает плечами Элеонора: – только пожалуйста не тычь ее кинжалом или мечом. Лучше всего удавить, так повреждения органов будут минимальными, а в леднике она может сохраниться довольно долго.

– Спасибо, благородная дейна. – кланяется смуглая девушка: – да славится ваше имя и имя ваших предков! Пожалуйста удавите меня, как и сказали. Я не буду сопротивляться.

– Ну вот пожалуйста. – разводит руками Лео: – и она так весь день за мною ходит, просит ее прирезать. Это привлекает ненужное внимание, магистр. А вы сами сказали, что нам с вами лишнее внимание совсем без надобности. Вот потому я и пришел к вам, кто же знал, что вы тела уже вытащили… они же тяжелые.

– Ученый должен использовать любую возможность для постановки эксперимента. – поднимает палец Элеонора: – где моя нога?

– Вот… – Лео передает ей обрубок женской ноги. Ему все еще неудобно… в конце концов Марта была его одногруппницей, а теперь он ее расчленяет, как будто она это сборник запасных частей. И потом… понятно, что она уже мертва и ей все равно, но даже так… магистр сказала, что пилить ногу когда на субъекте юбка – идиотизм. Пришлось снять с мертвой Марты одежду и сейчас он чувствовал себя… странно.

– Отлично… – Элеонора приставила обрубок ноги Марты к срезу ноги Алисии и нахмурила брови: – мышцы бедра у Алисии были развиты лучше, чем у Марты… ну да ладно.

– Извините, благородная дейна магистр. – подает голос из угла смуглая девушка и снова смиренно кланяется: – а можно узнать? Когда меня наконец удавят?

– Правильный вопрос. – ворчит Элеонора, склоняясь над ногой Алисии и пальцы на руках магистра загораются зеленоватыми огоньками: – когда? Леонард Штилл, будь джентльменом и отведи девушку в ледник.

– Да вы шутите!

– Ни капельки. Думай, Штилл, думай. Если ты ее прямо тут удавишь, то тебе ее потом вниз придется нести, на плечах. Лучше будет если она сама в ледник спустится, а уже там на месте ты ее и задушишь. Веревку возьми. И пусть платье снимет, все равно запачкает…

– Магистр! Вы же шутите, да?

– Что? – Элеонора отрывается от ноги Алисии и поднимает голову: – когда это я шутила? Ты же ученый, Штилл, ну или был таковым. Хотел стать. Учился в Академии. Разве тебя там не учили думать? Хорошо, я проанализирую все для тебя сама, раз уж это доставляет тебе такие трудности. Смотри – эта девушка…

– Ее зовут Таврида. Или Тави. Все зовут ее Тави.

– Мне не нужно знать ее имени, болван. И тебе тоже не нужно. – качает головой Элеонора: – чем больше ты про нее узнаешь, тем труднее тебе будет ее убить, понимаешь? Это как топить котят в ведре – если ты дал им имена, то… в общем эта девушка – ашкенка, взгляни на цвет кожи и на медные кольца, что она носит на предплечьях. – она поднимает глаза к потолку: – кстати, а ты знал что эти кольца фактически означают родовое имя? На правой руке – кольца матери и матери матери… и так далее, а на левой – кольца матери отца и ее матери и так далее. По этим кольцам всегда можно установить какого рода ашкен и даже некоторые факты из биографии… как тесен мир…

– Магистр? – подал голос Лео. За время работы с Элеонорой он успел понять, что магистр Шварц – крайне увлекающаяся личность, она запросто могла забыть поесть, попить и даже умыться, если занималась увлекательным для себя делом. Точно так же и во время разговора, она частенько сворачивала с основного тезиса и начинала плутать вокруг да около, рассуждая о том, что академики в столице ни черта не понимают, а их коллеги из Альберио – чертовы консерваторы и даже общую теорию поля до сих пор не приняли, а уж когда вспоминала некую Амадею Марцинеллу – вовсе начинала шипеть и плеваться. И так ответ на простой вопрос, например не помнит ли уважаемая магистр куда положила запасной ключ от ледника – запросто мог превратиться в часовую лекцию о теории Огненной магии и особенностях ее применения в полевых условиях. Ну и конечно о том, что Амадея Марцинелла – шарлатанка, дура и прохиндейка, которая вовсе не заслуживает Пятого Круга, а это все ее отец взятку ареопагу дал. А еще она некрасивая.

Зная об этой интересной особенности магистра Лео научился в нужный момент вставлять слово-другое чтобы помочь ей вернуться к основной теме разговора и сэкономить два-три часа теоретических лекций.

– Ладно. – повторила Элеонора и почесала своим магическим жезлом у себя в затылке: – так о чем это я? Ах, да… не отвлекай меня, Штилл. Кости я уже сплавила воедино, теперь нужна игла и нить… ага, вот они. Умеешь шить?

– Я умею. – подает голос от дверей смуглая девушка: – если это приблизит время моей смерти.

– Обязательно приблизит. – кивает Элеонора: – иди сюда, Таврида. Значит так, сшиваешь послойно – вот, видишь? Сперва – эти мышцы. Каждую отдельно. Только потом – вот тут. Каждый слой отдельно прошиваешь, ясно? Давай, я погляжу. – она отступает от стола и критическим взглядом смотрит как девушка возится с ниткой и иголкой.

– Так о чем я? – повторяет она, убедившись что девушка все делает верно: – ах, да. Эта самая ашкенка. У нее нет родных, отец умер от чахотки… шей ровнее! Вот так, ага. О чем я? Ах, да… умер от чахотки. Кроме того, если говорить языком обстоятельств, то она права, ее действия могут считаться изменой. Волосы что она отдала врагу – наверняка послужили для проклятья…

– Магистр! Но Алисия уже была…

– Это не имеет значения! – отрезает Элеонора: – если человек прицелился из арбалета в другого, желая его убить, но у него порвалась тетива или сломался болт – значит ли это что он не виновен? А если человек случайно облокотился на камень, тот покатился с горы и убил пятерых человек, значит ли это что он – виновен? Намерение – вот что важно, Леонард, намерение, а не последствия. Эта девушка предала Алисию, желая заработать денег. Она – предатель. А ты – тряпка. Увидел молодую девушку, симпатичную и в отчаянии и тут же спасатель внутри проснулся, верный рыцарь в блестящих доспехах. Ха! Ты жалок, Штилл. Повелся на красоту и молодость?

– Нет! Это вовсе не так! – горячо ответил он. Но задумался. Слова магистра ударили прямо в сердце. Почему он хочет спасти эту девушку? В самом деле она ему нравится? Нет, вовсе нет, он и сам хотел ее убить сперва… просто понял что ее «предательство» на самом деле не могло повредить Алисии, малефика проклятий действует только тогда, когда реципиент – живой. А Алисия уже была мертвой так что смерть этой девушки была бы зазря. Это просто смерть невиновной.

– Вон на столе уже лежит девушка, которой ты клялся в любви. И что? Стоило только ей умереть, как ты тут же заигрываешь с ее убийцей? Мужики. Вы все такие, а эта скотина Мессер – хуже всех! Да шей же ты ровнее! Куда шов сползает⁈ А еще говорят, что ашкенские женщины все педантки…

– Магистр! – Лео сжимает кулаки. С другой стороны Элеонора права – намерение этой девушки, ее намерение было ужасным, может это и не привело к смерти Алисии, но все же… и потом, а вдруг проклятие все же подействовало? Разве она не заслуживает смерти?

– Кроме того, может быть это лучшее решение… – продолжает магистр, следя за действиями девушки-ашкенки: – куда она пойдет, без родных и близких? Да еще и ашкенка… ей только в бордель, но не на вольном контракте, а так… за еду. – она пожимает плечами: – лучше уж ты ее в леднике удави.

– Спасибо на добром слове, благородная дейна. – откликается девушка.

– Ты шей, шей, давай. – говорит Элеонора: – с другой стороны, вот даже оставишь ты ее в живых. Факт останется фактом – она уже предала город и Алисию один раз. Кроме того, ей некуда идти. Не знаешь как это у ашкенов – если она принесла клятву что принадлежит тебе, то значит все – теперь ты за нее отвечаешь. Она теперь даже есть сама по себе не будет, если не прикажешь.

– И… зачем же она тогда эту клятву дала⁈

– Как зачем? – удивляется Элеонора: – чтобы за ее убийство тебя потом не привлекли. Пусть она и ашкенка, но просто так убивать людей в городе среди бела дня нельзя. Тебя бы магистрат арестовал и судили потом. А если она клятву такую приносит, то по обычаям ашкенов она вроде как теперь тебе полностью принадлежит и если ты ее убьешь, то перед законом согласно Уложению ответственности нести не будешь. Ага, молодец, вот тут сшивай. Как закончишь – переходи к коже.

– Но…

– Ладно. После того как она закончит – отведи ее на ледник. Далеко не клади, если отторжение ноги и руки Марты пойдет – мы ее используем. Можешь, кстати, даже не душить, так положи, она к утру замерзнет.

– Магистр, вы серьезно⁈

– Леонард, – она вздыхает: – ты еще не понял? Эта девушка твердо намерена умереть и она своего добьется, не мытьем так катанием. Да, она поклялась, что тебе принадлежит, но она же будет буквально все исполнять! Пока не скажешь поесть – не будет есть и помрет с голода. Ты не сможешь ее контролировать, только сам измучаешься и ее измучаешь, а она в конце концов все равно умрет. Да и ты умрешь.

– Я? Но… почему⁈

– Все умрут. – отмахивается Элеонора: – это вопрос времени. Все? Закончила? Ты смотри, она и правда хорошо шьет.

– Спасибо, благородная дейна магистр. Можно меня уже убить?

– Говорить «благородная дейна магистр» – это тавтология. Говоришь либо «магистр», либо «благородная дейна». Хотя зачем тебе эти сведения. – Элеонора встает перед девушкой и прикасается ее лба, пальцы магистра снова вспыхивают зеленым свечением: – вот.

– Вы… излечили меня? Зачем?

– Это малое благословение. Чтобы было легче уйти. Меньше боли. – серьезно говорит Элеонора: – да будет твой путь светел, Таврида. Мне не по нраву твой поступок, но то, что ты пришла взять ответственность за него – это немного повышает твой образ в моих глазах.

– Вот что. – говорит Лео: – если Тави… Таврида – поклялась что она теперь моя, то я запрещаю ей умирать!

– И как ты это видишь, Леонард? – поворачивается к нему Элеонора: – первый принцип командира – не давать невыполнимых приказов. И да, я понимаю, что смазливая девчонка путает тебе все карты. Давай честно, вот если бы вместо Тави тут стоял бы злобный, грязный и дурно пахнущий пехотинец Арнульфа в желто-черном, долго бы ты колебался? Ты жалок, Штилл. Если тебе так нужно с кем-то возлечь, так она полностью в твоем распоряжении. Слышал же что она теперь твоя. Спустись с ней вниз, сделай все что хочешь, а потом – оставь в леднике. Но далеко не убирай, мне может нога пригодиться.

– Как вы можете такое говорить, магистр Элеонора!

– Мужики. Вы думаете своим членом. Все. Хорошо. – Элеонора сдергивает платок с лица лежащей на столе Алисии и Лео невольно отворачивается.

– Чего же ты отвернулся, Штилл? – язвительно спросила магичка: – вот она, твоя возлюбленная. Что, не такая уже красивая, а? Пойми, тупень, красота – это на глубину кожи, сдери кожу с любой красотки и вряд ли рядом с ней останутся даже самые преданные воздыхатели. Вы, мужчины – все лицемеры, все до одного! Увидел экзотическую смуглянку, которая поклялась быть его рабыней и все! Язык на плечо, про Алисию забыл.

– Это не так, магистр!

– А если это не так, то сфокусируйся, Штилл! Мы стоим на пороге величайшего открытия, на пороге знаний что изменят весь существующий мир! На пороге прорыва в неизвестное! А если это не греет твою душу, то на пороге воскрешения твоей любимой девушки! Так что хватит тут сопли развешивать, отведи ее вниз и… что ты там с ней делать будешь – знать не хочу. Но имей в виду, что я ее потом эксгумировать буду, так что сильно не буйствуй, все органы мне целыми нужны. – магистр складывает руки на груди: – вот смотри, прекрасно все затянулось. Только лицо осталось… тут сложнее, придется собирать по кусочкам. Хм…

– Магистр Шварц. – выпрямляется Лео. Он вдруг вспомнил Алисию, ее живой смех, ее лицо и короткую надпись на ее памятнике «Я умерла чтобы вы жили». Чтобы вы жили – так там написано. Все, в том числе и эта смуглая девушка из ашкенов, эта Тави. Допустить ее смерть – это предать идеалы Алисии, то, за что она сражалась, даже будучи мертвой. Он не мог этого допустить.

– Я не собираюсь ее убивать. Она будет жить. Таково мое решение. – твердо сказал он.

– Была бы моя воля…

– Но ее нет. Я – ее хозяин и я распоряжаюсь ее жизнью и смертью.

– Хозяин Штилл при всем уважении, дайте мне умереть пожалуйста…

– В просьбе отказано. Или твоя клятва была лицемерием? Или ты лишь притворно следуешь моим приказам⁈

– Нет, хозяин Штилл, я следую вашим приказам в жизни и смерти. У меня нет своей воли, есть лишь ваша.

– Тогда я приказываю чтобы ты жила. А сейчас я приказываю тебе отвечать честно – как давно ты что-нибудь ела?

– Не помню, хозяин. Два… нет, три дня назад.

– Приказываю поесть! Что-то полезное… суп например. Магистр у вас есть суп в башне?

– Можно сварить. В мензурке. Есть еще паровой котел. Ты пожалеешь об этом Штилл, имей в виду.

– Может быть. Но это мое решение.

– Мужчины… все вы одинаковы… – вздыхает Элеонора и наклоняется над Алисией: – приготовишь ей суп – поможешь мне с ее лицом. Мне нужно чтобы ты вспомнил как она выглядела.

– Я и не забывал, магистр. – сказал он, и еще раз обернулся. Элеонора что-то бормотала о пропорциях лицевых мышц, колдуя над Алисией. Тави стояла у двери, сложив руки внизу, в позе покорности. Живая.

Алисия умерла, чтобы эта девчонка жила, подумал он. Справедливо ли это? Не знаю. Но теперь она будет жить с этим знанием. Каждый день.