Текст книги "Башни Латераны 2 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2

Лео лежал в темноте, уставившись в потолок.

Дом дышал тихими ночными звуками: где-то скрипнула половица под чьим-то весом, за стеной похрапывал отец – ровно, с хрипотцой, как всегда после тяжёлого дня. Внизу шуршала мать, укладывая вещи после долгого дня – стук керамики, шорох ткани, тихое бормотание молитвы перед сном. Мильна ворочалась в соседней комнате, бормоча что-то сквозь сон – наверное, снова спорила с воображаемыми друзьями.

Всё было как обычно. Как всегда. Как будто ничего не изменилось.

Как будто не было осады, разрушенных стен, жёлто-чёрных доспехов в проломе. Как будто не умерла Марта, его однокурсница, единственная, кто пришёл на похороны Алисии – а ей срубили голову, Грета сказала: «как капусту». Как будто всё ещё можно было вернуть назад, проснуться и обнаружить, что это был просто дурной сон.

Но сны не возвращаются.

Лео закрыл глаза, пытаясь отогнать образы. Марта, улыбающаяся на лекции. Алисия, машущая ему рукой на рынке. Безымянная, стоящая в дверях его комнаты с пустым взглядом.

Как будто бы он вернулся туда, где всё это время жил – в свой старый дом. Когда он вот так лежал и смотрел в потолок, пять минут перед сном, когда он принадлежал только самому себе. Лежал и мечтал.

О том, что когда-нибудь в нём проснётся могучий и древний Дар, и он в одиночку победит Арнульфа, а потом – твердь земная и небеса разверзнутся, и оттуда хлынут орды демонов, но он в тяжёлом бою, из последних сил – победит их всех. И упадёт с ранением на землю. И первой к нему подбежит Алисия и обнимет, положит его голову к себе на колени, и её горячие слёзы обожгут ему лицо.

А потом они поженятся. И будут жить в просторном доме с двумя этажами, по соседству с отцом, матушкой и Мильной, которая будет бегать к ним в гости.

Он вздохнул.

Эти мечты всегда помогали ему заснуть – раньше, ещё до осады, до смерти Алисии. Тогда они казались такими реальными, такими возможными. Он засыпал с улыбкой, представляя её лицо, её смех, тепло её руки в своей.

Но сейчас сон не шёл к нему.

В голове крутились одни и те же мысли, как заевшая шарманка. Алисия мертва, да, но – «Не вижу, с каких пор подобное является препятствием для хорошего некроманта…» Так сказала магистр Шварц. Небрежно, даже не обращая на него внимания. Так, как будто предлагала пару обуви на рынке купить. «Идёшь и покупаешь, Леонард Штилл, тут нет ничего сложного».

В самом деле – а если он может поднять её снова?

Её убили. Её пронзили мечами, стрелами, изрубили алебардами и боевыми топорами да так, что он едва узнал её – только по приметным женским серебристым латам, которые старый барон заказал для своей дочери. Лицо, голова – были превращены в кровавую кашу. Отрублена рука. Перебиты ноги. Кираса на груди – вмята внутрь, словно по ней проехала повозка.

Извлечь её из доспеха, не разрезая на части, было невозможно, да и… бесполезно. Зачем?

Так её и похоронили – в доспехах дочери барона, в правой, оставшейся руке – обломок рукояти боевого молота. Как воина. Как героя. Как символ.

Лео помнил, как стоял у открытого гроба и не мог заставить себя смотреть на то, что осталось. Помнил, как отец Бенедикт накрыл её лицо белым саваном, бормоча молитвы. Помнил запах ладана, тяжёлый и душный, смешанный с чем-то ещё – чем-то, о чём он не хотел думать.

Как он сможет её поднять в таком виде?

Нет руки, нет ног, голова разбита, на месте лица – кровавая мешанина из костей и ошмётков плоти, там даже глаз не осталось…

Он сел в кровати, обхватив голову руками.

Получается, правы те, кто говорят, что красота – только на глубину кожи, и если ты кого-то любишь за красоту, то ты не любишь его самого. Твоя любовь глубиной в щепотку.

Нет, подумал он. Нет. Я люблю Алисию всем сердцем и всегда любил. Я просто никогда не считал себя достойным её любви… и не только потому, что она – красивая.

Потому что она – добрая. Всегда улыбалась. Никогда не упрекала его низким происхождением, никогда не смотрела на него свысока, как другие студенты из знатных семей. Всегда находила время поздороваться и поговорить с ним, даже когда спешила на лекции или встречи.

Она была очень умна, начитанна, могла часами говорить о магии, истории, философии. Он мог слушать её вечно.

И… он стиснул зубы.

Как она могла попасться на удочку этому Теодору фон Ренкорту?

Элеонора сказала, что она всё-таки была беременна, а значит…

Он встал с кровати, чувствуя, как ярость снова вспыхивает в груди – горячая, удушающая, незнакомая.

Как она могла?

Этот сын герцога – такая тварь! Убежал из города перед осадой, бросил всех, сбежал, как крыса с тонущего корабля. А ведь у него Второй Круг! Он мог бы стоять на стенах города, мог бы сражаться, мог бы спасти жизни – и тогда ему бы многое простилось.

Хотя Лео всё равно бы его не простил. Никогда.

Он представил, как встречает Теодора в тёмном переулке с кинжалом, и тёмное, незнакомое чувство захлестнуло его. Холодное и сладкое одновременно. Если кто и заслуживает мучительной и позорной смерти в переулке с вспоротым брюхом и вываленными в лужу потрохами – так это Теодор фон Ренкорт.

Я обязательно убью его, – подумал Лео с мрачным удовлетворением. Обязательно убью. За то, что он сделал с Алисией, за то, какой он есть на самом деле. За всё.

Он натянул штаны, накинул рубаху – грубую, домотканую, пахнущую мылом и дымом. Надел башмаки, застегивая ремешки наощупь в темноте. Куртку. Подпоясался новым поясом с кинжалом, подаренным ему Куртом – тяжёлым, добротным, с резной рукоятью. Надел на голову шапку – обычную, войлочную, без пера. Теперь – плащ, ещё пахнущий сыростью после вчерашнего дождя.

Ему определённо нужно пройтись, проветриться, подышать свежим воздухом.

Осторожно, стараясь не скрипнуть половицей, он выскользнул из комнаты. Коридор был тёмным, только слабый свет луны пробивался сквозь щель в ставне. Лео замер у двери родителей, прислушиваясь – храп отца, тихое дыхание матери. Хорошо. Никто не проснулся.

Он спустился вниз, обходя знакомые скрипучие ступени, и выскользнул наружу, притворив за собой дверь.

Ночной воздух был холодным, влажным, пахнущим дымом и осенней листвой. Лео вздохнул полной грудью, чувствуя, как напряжение чуть отпускает.

Он поднял руку, подал магию в пальцы – привычное движение, как дыхание – сплёл их в узел и подвесил перед собой магический огонёк, освещающий путь. Маленький, тёплый, оранжевый. Ходить по ночам без источника света, будь то факел, светильник, лампа или вот такой магический огонёк – было нарушением закона магистрата, а в такое время – ещё и нарушением военного права. Патрули могли остановить, допросить, даже арестовать за подозрительное поведение.

Он грустно хмыкнул. Всё, на что его сил в Школе Огня хватало – подвесить такой вот огонёк. Ну ещё дрова в очаге экономить, управляя пламенем и заставляя гореть медленно и долго. Вот и вся магия Леонарда Штилла на сегодняшний день.

Жалкая магия для жалкого мага.

Ах, да, ещё есть Нокс.

Кот. Вернее – кошка, как выяснила магистр Шварц. Подумать только, он с ним столько лет, а так и не удосужился разглядеть половые признаки… наверное, потому что Нокс всегда был очень пушистым и никогда не гадил. Или просто потому, что он, Лео Штилл – невнимателен ко всему, кроме собственных переживаний.

Впрочем, это ничего не меняет. Для него Нокс – по-прежнему Нокс и всё тут. Его чёрный кот. Независимо от пола.

Правда, он его вот уже три дня не видел, что необычно для Нокса. Кот всегда возвращался, всегда был где-то рядом – на крыше, на подоконнике, у двери. Но не в этот раз.

Лео был невнимателен к его полу, а сейчас вдруг понял, что не замечал его отсутствие всё это время. Опять невнимательность. Опять эгоизм.

Думаешь только о себе, Штилл, – подумал он, шагая по улице к центральной площади. Нокс ни в чём не виноват, а ты его забыл. Или её? К чёрту путаницу, это мой кот, и он таковым останется. Надо будет его найти, вдруг с ним что случилось?

Улицы были почти пусты. Только изредка мимо проходили запоздалые прохожие – завёрнутые в плащи, с опущенными головами, спешащие домой. Лео обходил их стороной, не желая разговоров.

Он прошёл мимо «Трёх Башен». В таверне всё ещё праздновали – орали песни пьяными голосами, стучали кружками по столам, хохотали. Будут гулять всю ночь, затихнут только под утро. Кто-то расползётся по домам, кто-то снимет номера, а кто-то так и заснёт прямо за столом. Или под ним.

Победу отмечали уже третий день. Город выстоял. Враг отступил. Жизнь продолжается.

Но для Лео жизнь остановилась.

«Не вижу, с каких пор подобное является препятствием для хорошего некроманта…» – так она и сказала. Магистр Элеонора Шварц, преподаватель Школы Огня в Академии, уважаемый человек, одна из лучших теоретиков страны.

Что эти слова значат? Неужели она подталкивала его к тому, чтобы он попробовал поднять Алисию? Снова?

Но… тогда он действовал по наитию, он не знал, что будет. Как там у Святого Августина: «Прости им, ибо не ведают, что творят».

Но теперь… теперь он знает.

Он поднимет её – и что? Она снова будет сражаться? Снова будет убивать людей? Снова будет страдать, не помня, кто она?

Он же сам хотел ее упокоить, ну так вот она упокоена, лежит в каменном склепе в мраморном саркофаге, выстроенным за деньги города. На почетном месте сразу за часовней на новом городском кладбище. Каменные колонны, надпись на древнем языке «Безымянная Защитника Вардосы» и памятник – скульптура красивой женщины в латах и с мечом, смотрящей вдаль, словно в ожидании штурма.

Зачем поднимать ее? Разве она не настрадалась? Разве ее тело не заслуживает отдыха, а душа – небесного царствия? Теперь она похоронена по всем правилам, отец Бенедикт лично отпел ее и прочел проповедь над саркофагом. Склеп установлен на освященной земле, освящен еще раз, люди молятся за спасение ее души в церквях… и если так посмотреть, то он все-таки смог добиться того, чтобы Алисия была перезахоронена как положено.

Ему лично… да ему хотелось бы чтобы она снова была рядом, пусть и не совсем живая. В последнее время она начала подавать признаки того, что понимает происходящее, начала говорить – немногосложными фразами, но все же. Стала чаще гладить Нокса… как будто стала оттаивать, оживать…

Он поднял голову. Вот и городское кладбище. Ноги сами принесли его сюда. Я просто посмотрю, подумал он, у меня нет с собой лопаты, я не собираюсь ее поднимать. Я просто посмотрю… и помолюсь за ее душу. Наконец скажу ей спасибо. И попрощаюсь.

Он отворил ворота и прошел внутрь. Магический огонек продолжал освещать ему путь. Я не имею права поднимать ее, подумал он.

Он остановился перед памятником. Скульптура возвышалась над ним – высокая, вырезанная из белого мрамора, светящаяся призрачно в лунном свете. Девушка в латах, с мечом в руке, смотрящая вдаль. Черты лица были строгими, почти суровыми – мастер изобразил её такой, какой она была в бою: непреклонной, решительной, готовой встретить врага.

Но Лео помнил другую Алисию.

Ту, что улыбалась ему на рынке. Ту, что смеялась над его неловкими шутками. Ту, что всегда находила время поговорить, даже когда была занята. Он поднял глаз выше. Скульптор вырезал её волосы ниспадающими на плечи – длинные, волнистые, словно развевающиеся на ветру. В правой руке она держала меч – не поднятый для удара, а опущенный вниз, острием к земле. Левая рука была прижата к груди – к сердцу.

Как будто она защищает что-то. Или кого-то.

Лео шагнул ближе, разглядывая детали. На постаменте была выбита надпись на древнем языке: «Безымянная Защитница Вардосы». Ниже – ещё одна строка, более простая: «Она отдала жизнь за город».

Отдала жизнь.

Лео стоял, глядя на каменное лицо, и вдруг его пронзила мысль, острая и неожиданная —

– А чего хотела бы она сама? Он замер. Все это время он рассуждал – имею ли я право? Должен ли я поднять её? Что мне делать? Но ведь это не только его выбор. Чего хотела Алисия? Он вспомнил её последние дни. Как она сражалась. Как защищала город. Как не отступила, даже когда всё было потеряно. Она умерла, чтобы город выжил.

Но… не только город. Лео медленно опустил взгляд на руку скульптуры – ту, что прижата к груди. К сердцу.

Ребёнок.

– Я эту тайну нехотя открою.

Богини высятся в обособленье

От мира, и пространства, и времен.

Предмет глубок, я трудностью стеснён.

То – Матери.

– шепчет он слова магистра Элеоноры. И вдруг всё встало на свои места, все сразу обрело смысл. Чего желает любая мать, умирая? Чтобы её ребёнок жил. Не памяти. Не славы. Не памятников и почестей.

Лео шагнул к входу в склеп.

Дверь была тяжёлой, железной, с резными узорами – символами защиты и покоя. Он толкнул её плечом, и та поддалась со скрипом, словно нехотя впуская его внутрь.

Холод ударил в лицо. Внутри было темнее, чем снаружи – лунный свет едва пробивался сквозь узкие щели в каменной кладке. Лео поднял руку, и магический огонёк послушно поплыл вперёд, освещая пространство.

Склеп был небольшим, но торжественным. Стены покрыты резьбой – свежей, чёткой, ещё не тронутой временем. Цветы, птицы, символы жизни и смерти переплетались в едином орнаменте. Пахло камнем, сыростью и ладаном – следы недавнего освящения.

В центре, на каменном постаменте, покоился саркофаг. И на крышке саркофага, свернувшись калачиком, лежал чёрный кот.

Лео замер на месте.

– Нокс? – Кот поднял голову, посмотрел на него жёлтыми глазами – спокойно, без удивления, словно ждал его – и снова положил морду на лапы. Лео медленно подошёл ближе, чувствуя, как сердце сжимается.

– Значит, ты был здесь, – прошептал он. – Всё это время. Я думал… я думал, что ты потерялся.Нокс мяукнул – коротко, будто говоря: «Нет. Я знал, где нужно быть». Лео опустился на колени рядом с саркофагом, протянул руку и погладил кота. Шерсть была холодной, влажной от сырости склепа. Нокс замурлыкал – тихо, почти неслышно.

– Ты охранял её? – спросил Лео тихо. Кот не ответил. Просто лежал, свернувшись на крышке, словно часть самого саркофага. Словно страж. Словно последний, кто остался с ней.

Лео сглотнул, чувствуя, как горло сжимается.

– Спасибо, дружище, – прошептал он. – Спасибо, что был с ней.

Он поднялся, положил ладонь на холодный мрамор крышки – рядом с Ноксом. Саркофаг был массивным, покрытым рунами. На крышке был высечен образ женщины, лежащей в покое, со сложенными на груди руками. Алисия. Лео упёрся обеими руками в край крышки и толкнул.

Камень не поддался.

Нокс спрыгнул вниз, уступая место, и сел рядом, наблюдая.

Лео напрягся сильнее, налёг всем весом. Мышцы заныли, дыхание участилось. Крышка медленно, со скрежетом, начала двигаться. Сантиметр. Ещё один.

– Давай… давай же… – Лео толкнул изо всех сил, и крышка сдвинулась ещё на ладонь, открывая щель. Он остановился, тяжело дыша, вытер пот со лба и заглянул внутрь. Там, в саркофаге, лежала Алисия. Но это была не та Алисия, что он помнил.

Серебристые латы были изуродованы – кираса вмята, наплечники расколоты, поножи вывернуты и разбиты Левой руки не было – только обрубок, обмотанный белой тканью. Ноги… ног почти и не было.

А лицо… Лео сглотнул, чувствуя, как в горле встаёт комок. На голове Алисии был белый покров, саван, закрывающий ее лицо от любопытных глаз, но он-то помнил тот жуткий ужас, что остался у нее вместо лица.

В правой руке, единственной оставшейся, она сжимала обломок рукояти боевого молота. Ее похоронили в броне и с оружием в руках. Как воина.

Лео медленно протянул руку, коснулся холодного металла доспехов.

Как я могу её поднять… в таком виде?

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Вспомнил тот первый раз – когда он обнял её, когда магия хлынула сама, без слов, без ритуалов. Просто желание. Просто любовь.

Вернись.

Он положил ладонь на её грудь, туда, где под доспехом должно было быть сердце.

Вернись, Алисия. Пожалуйста.

Ничего.

Лео напрягся сильнее, вызывая магию. Почувствовал, как она откликается – слабо, неуверенно, словно нащупывая путь в темноте.

Давай. Давай же!

Он представил её живой. Улыбающейся. Смеющейся. Гладящей Нокса.

Магия пульсировала в его пальцах, тёплая, почти горячая.

Вернись!

На мгновение ему показалось, что что-то дрогнуло. Едва уловимое движение – словно грудь приподнялась, словно пальцы на рукояти молота чуть сжались.

Но потом – ничего.

Пустота.

Лео открыл глаза, тяжело дыша. Рука дрожала. Голова кружилась.

Почему?

Он попробовал ещё раз. Положил обе руки на её грудь, закрыл глаза, сосредоточился изо всех сил.

Вернись. Вернись. ВЕРНИСЬ!

Магия вспыхнула, обожгла изнутри – но тут же погасла, как свеча на ветру.

Ничего.

Лео отшатнулся, чувствуя, как ноги подкашиваются. Он схватился за край саркофага, чтобы не упасть.

Почему не получается?

Он метался взглядом по склепу, словно ища ответ в резных узорах на стенах. Может быть, нужен ритуал? Круг? Слова силы?

Он попробовал вспомнить, что видел в книгах по некромантии, что слышал от Элеоноры. Канал Смерти. Связующая Искра. Якорь.

Якорь.

Нужен якорь – что-то личное, что связывало бы их.

Лео судорожно обыскал карманы. Ничего. Он не взял с собой ничего, что принадлежало ей.

Идиот!

Может быть, сам он – якорь? Его чувства, его любовь?

Он снова положил руку на её грудь, снова попытался призвать магию.

Ничего.

Лео попробовал коснуться её руки – той, что сжимала рукоять молота. Холодная. Жёсткая. Мёртвая.

Нет. Нет!

Лео отступил, тяжело дыша. Голова раскалывалась. Руки висели плетьми. Внутри – только пустота и горечь.

Я не могу. У меня не получается. Возможно если бы я знал побольше, если бы я умел, если бы у меня был хотя бы Первый Круг.

Он посмотрел на Алисию – изуродованную, сломанную, мёртвую.

Но я не знаю, как.

В первый раз магия пришла сама. Он не понимал, что делает. Он просто… хотел.

Сейчас желания было мало. Нужны знания. Техника. Понимание.

Мне нужно учиться.

Лео медленно придвинул крышку саркофага обратно, закрывая щель. Камень со скрежетом встал на место. Нокс тут же запрыгнул обратно на крышку, свернулся калачиком на том же месте – словно и не двигался.

Лео постоял ещё мгновение, глядя на кота.

– Ты останешься с ней? – спросил он тихо. Нокс посмотрел на него жёлтыми глазами – долгим, непроницаемым взглядом – и положил морду на лапы. Он останется. Лео кивнул, сглотнув комок в горле.

– Хорошо, – прошептал он. – Береги её, дружище. Я вернусь. Обещаю. Я научусь. И тогда… тогда я верну её.

Он развернулся и вышел из склепа. За спиной дверь закрылась с глухим стуком. Лео шёл по кладбищу, не оглядываясь. Магический огонёк освещал путь, но внутри была только темнота.

Завтра. Завтра я пойду к Элеоноре – подумал он, ускоряя шаг.

Глава 3

Лео проснулся от скрипа половиц – мать уже встала и осторожно ходила по дому, стараясь не разбудить домашних. Серый рассветный свет пробивался сквозь щели в ставнях, расчерчивая стены тонкими полосами. Холодно. Лео натянул одеяло выше – старое, залатанное в нескольких местах, когда-то тёплое, а теперь продавленное и тонкое.

Лео сел на кровати, потирая лицо. Тело ныло – не от усталости, а от того странного холода, что пронзил его в склепе. Словно что-то ледяное коснулось души и не отпускало. Как будто что-то надорвалось у него в животе, сразу под грудиной. Пальцы не слушались, будто онемели.

Он встал, ступив босыми ногами на холодный пол – доски были гладкими от ежедневного натирания, кое-где треснувшими, но гладкими и холодными. Накинул рубаху – грубую, домотканую, пахнущую мылом и дымом очага. Штаны. Штаны были новыми, купленными для того, чтобы «оруженосец Безымянной Дейны» не выглядел голодранцем. Башмаки – стоптанные, с новыми подмётками (отец чинил недавно, старался).

За стеной слышался храп отца – ровный, с хрипотцой. Мильна сопела во сне, бормоча что-то невнятное.

Лео спустился вниз по узкой лестнице. Ступени скрипели под ногами – третья снизу особенно громко, он наступил на край, чтобы не разбудить сестру.

Внизу, на кухне, мать сидела у окна, склонившись над шитьём. Свеча на столе догорала, оплывая воском, – экономили масло для лампы. Тусклый свет падал на её руки, красные от уколов иглой, с узловатыми суставами. Она шила мужскую рубаху, видимо заказ, старая ткань, уже не раз чинённая.

На столе – никакого хлеба. Обычно к утру мать выкладывала вчерашний каравай, масло, может быть, кусочек сыра. Сейчас стол был пуст, только кувшин с водой и две деревянные миски.

Лео оглядел кухню.

Очаг холодный – угли едва тлели. Поленница у стены заметно поредела – осталось на неделю, от силы две. Раньше к зиме дрова складывали до потолка.

На крючке у двери висел старый плащ отца – серый, потёртый. Мамина зелёная накидка, та самая, с вышитыми по краю листьями, которую она надевала по праздникам – исчезла. Лео помнил её – мягкая шерсть, яркий цвет, мать так её берегла.

Продали.

Сердце сжалось.

Лео подошёл к очагу, присел на корточки. Подбросил пару тонких поленьев – совсем тонких, чтобы хватило надолго. Подал магию в пальцы, сплёл жест – привычный, как дыхание – и пламя послушно вспыхнуло. Огонь лизнул дрова, начал разгораться. Лео удерживал магию, заставляя его гореть медленнее, жарче, экономнее. Маленькое удобство, на которое его сил хватало. Тепло начало наполнять кухню, прогоняя ночной холод. Встав – он щелкнул пальцами, добавив света в огонек светильника, сразу же стало намного ярче.

Мать подняла голову, ее лицо осветилось усталой улыбкой.

– Сыночек. Ты рано.

– Не спалось, – Лео сел на скамью у стола, потянулся к кувшину. Вода холодная, с привкусом железа – из колодца на площади, их собственный высох ещё летом.

Мать отложила шитьё – рубаху с заплаткой на локте, грубую, рабочую.

– Заказ от мельника, – пояснила она, заметив его взгляд. – Обещал заплатить к концу недели.

– Сколько? – спросил Лео.

– Два медяка.

Два медяка. За несколько дней работы. Лео промолчал, сжав кулаки под столом. Будучи «оруженосцем Безымянной» он получал пять серебряных в неделю, это же пятьсот медных монет с изображением всадника с копьем на одной стороне и профилем старого короля на другой. В день получается почти сотня. А тут… два медных. Алисия же должна была получать один золотой за неделю, но этих денег он так и не увидел, справедливо решив, что это деньги Алисии а не его. И скорее всего Курт не собирался их выплачивать, зная кто такая Безымянная Дейна на самом деле. Мертвым деньги не нужны, не так ли? Пять серебрённых монет в неделю – неплохой заработок для молодого человека по меркам Вардосы, но была же осада, цены на продукты взлетели до небес и всего третий день… нет, уже четвертый как осаду сняли. Продукты появились, уже можно было найти на рынке и свежие овощи и мясо, муку, крупу и соль, круглые, гладкие головки сахара и закатанные в красный воск круги сыра… но цены все еще были высокими. Уже не запредельными как в дни осады, но все еще высокими. А деньги… все деньги что он зарабатывал – он отдавал маме, чтобы та купила продуктов.

Осаду сняли, Алисии больше нет… надо полагать что и контракт с «Черными Пиками» подошел к концу… прав Мессер, кому он нужен без нее? Что он умеет? Сэкономить дров, подав магическую энергию и зажечь огонек, освещающий путь?

Мать отложила шитье в сторону, встала, подошла к печи, открыла крышку (вверх поднялся клуб пара), взяла деревянную миску и половник. Наложила кашу, поставила миску на стол.

– Поешь, – сказала она: – если с утра не поел – весь день насмарку.

– А ты?

– Я уже наелась, пока готовила. – откликнулась мать: – да ты кушай, не беспокойся. Все у нас нормально будет. Отец вон скоро научится левой рукой работать… говорят на следующей недели верфи снова заработают, мастер обещал его нанять. Да и я по мелочи шью.

Лео посмотрел на неё – на впавшие щёки, на тёмные круги под глазами, на руки, дрожащие от усталости.

– Мам. – вздохнул Лео: – кушай нормально. Хватит на себе экономить. Я сегодня же работу найду. Вон в «Три Башни» снова устроюсь, старый Клаус уже сказал, что возьмет.

– Ты же оруженосец? – вскидывается мама и тут же – опускает плечи: – ах, да. Безымянная…

– Да. – твердо говорит он: – Безымянная Дейна… мертва. А значит и оруженосец ей не нужен больше. Но… ничего. Я найду деньги. Лучше… лучше скажи куда делась твоя накидка, мам. Зеленая. Твоя любимая.

– Продала. – мама отвела взгляд в сторону: – еще на прошлой неделе. Вдова Шинтер, мама твоей однокурсницы из Академии купила, ей на дочкино… – она осеклась. – На поминки.

– Мама Марты… – «ей срубили голову! Как капусту!» – вдруг всплыло в голове. Он сглотнул. Чертов Арнульф, и чего ему не сиделось у себя на юге? Там тепло, виноградники, улыбчивые девушки, море… но нет, подавай ему Вардосу. Ненавижу.

– Сколько нам нужно? На зиму? – спросил Лео. Раньше он никогда не задавался этим вопросом, раньше у отца было две руки, и он был на хорошем счету у себя на работе, настоящим мастером, пятнадцать серебрённых в неделю зарабатывал. Хватало даже на оплату половины счета из Академии, а ведь в Академии обычно дети плотников не учились.

Но теперь он посмотрел на все совсем другими глазами. Дрова, думал он, даже если я буду их экономить, очень сильно помогать с очагом – это пять серебряных за телегу, а то и больше. Еда – крупа, мука, соль. Из овощей – обязательно лук и чеснок, может быть, квашенных овощей, маринад в горшочках – если будут деньги. Для матери – тканей, чтобы могла заказы шить. Если своя ткань есть, то на круг гораздо больше выходит. Для Мильны – новую одежду… так-то она зимой все больше дома сидит, но все же. Одежду и на ноги теплые чуни. Для отца – лекарства. Теплую одежду. Если удастся меховой тулуп справить – будет просто прекрасно. Да и ему самому новая куртка нужна, старая совсем прохудилась…

Мать подняла глаза к потолку. Задумалась

– Наверное пятнадцать серебряных. Пятнадцать-двадцать. – сказала она после короткого раздумья: – на дрова, на ткани для заказов.

Не посчитала ни еду, ни одежду, подумал Лео, склонившись наш миской с кашей. Каша была водянистая, мама явно экономила на крупе.

Отец спустился, когда Лео собирался уходить. Он шёл медленно, придерживаясь левой рукой за перила – правой руки не было, пустой рукав был заткнут за пояс. Ступени скрипели под его весом – он всё ещё был грузным, но не сильным. Мышцы обвисли, плечи сгорбились. Лицо серое, небритое, осунувшееся.

– Лео, – отец кивнул, опускаясь на скамью. Движение тяжёлое, осторожное, будто он боялся потерять равновесие. – Рано встал.

– Дела, – коротко ответил Лео: – как твой протез? Привыкаешь?

– Толку от него. – помрачнел отец: – никчемная деревяшка.

– Все же лучше, чем ничего. – Лео попытался приободрить отца, но тот только щекой дернул раздраженно. Плотник на верфи, всю жизнь с топором – он был мастером… но конечно же всегда работал правой рукой, той самой которой у него больше нет. Раньше он шутил что и однорукий плотник сможет на жизнь заработать… но у него не было как раз правой, рабочей руки. И сейчас он вынужден был обучаться своему же ремеслу с нуля – левая рука не слушалась, очевидные и простые движения не давались. Все равно как попробовать писать левой рукой – вроде пустяк, но не получается. Сколько времени уйдет чтобы научится красиво писать другой рукой? Столько же сколько учился писать основной в детстве. И сейчас отец был в положении начинающего подмастерья, да еще и с одной рукой.

– Ладно, – буркнул отец: – что там поесть?

– Сейчас. – засуетилась мать: – погоди…

На кухню ворвалась Мильна, маленький ураган в ночной рубашке – растрёпанная, босая, с расплетенными волосами. Щёки розовые от сна, глаза сонные, но уже любопытные.

– Лео! – она тут же повисла на его руке. – Ты куда?

– На рынок. Потом по делам.

– Возьми меня!

– Нет.

– Лео! – она надула губы, и Лео почти улыбнулся – Мильна все ещё умела дуться по-детски, непосредственно и живо, она не теряла энергии и веселья даже в дни осады: – Я хочу пирожков! С яблоками! Ты же купишь?

– Если останутся деньги.

– Лео, ну пожалуйста! – она потянула его за рукав. – Мы уже сто лет пирожков не ели!

Это была правда. Последний раз они покупали пирожки… до осады. Месяца три назад.

Лео вздохнул.

– Хорошо. Но только если ты пообещаешь помочь маме сегодня.

Мильна скривилась.

– Шить? Фууу, это так скучно!

– Мильна, – мать строго посмотрела на неё.

– Ладно, ладно, буду помогать, – Мильна закатила глаза, но тут же просияла. – А пирожков хочу два!

– Посмотрим, – Лео высвободил руку, потрепал её по голове.

Мильна побежала к матери, заглянула в миску с кашей.

– А что это? – она наморщила нос. – Такая жидкая…

– Ешь, – коротко сказала мать.

Мильна неуверенно взяла ложку, зачерпнула. Попробовала. Поморщилась, но промолчала.

Лео отвернулся, чтобы не видеть её лица.

Он накинул плащ – свой старый, ещё студенческий, потёртый на локтях, с рваным краем, который мать обещала зашить, но всё не доходили руки. Подпоясался – кошель с монетами тяжело оттягивал пояс. Восемь серебряных. Надо растянуть их надолго.

– Я вернусь к обеду, – сказал он, открывая дверь.

Холодный воздух ворвался в дом, и пламя в очаге дрогнуло.

– Лео, – окликнула мать.

Он обернулся.

Она смотрела на него с порога кухни – маленькая, сутулая, в старом платье, которое когда-то было синим, а теперь выцвело до блеклого серого. Руки, красные от работы, сжимали край фартука.

– Береги себя, – сказала она тихо.

Лео кивнул.

– Всегда, мам.

Он вышел, притворив за собой дверь. Постоял на пороге, глядя на серое небо. Потом вздохнул и вернулся.

– Ма! – позвал он с порога: – меня к себе магистр Элеонора Шварц пригласила. Обещала, что оплатит учебу в Академии.

– Что⁈ Но… это же прекрасные новости, сынок! – всплеснула руками матушка, ее лицо будто осветилось изнутри: – это же такие прекрасные новости! Что же… как же… ты спроси у нее ее мерки, я ей капор сошью! Или… юбку с оборками! Богатые такое любят, оборок побольше и кружев! Ты спроси, что ей нравится… радость-то какая! – она прижала руки к груди: – сыночка!

– Так что не надо переживать, мам! – улыбнулся он: – видишь, все наладится.

– Теперь-то точно наладится, слава Пресвятой Триаде, а то я уж думала совсем нас бог покинул… – матушку поспешно осенила себя тройным касанием: – снова учиться будешь, в люди выйдешь… глядишь и получится… радость-то какая! – она поспешила обнять Лео и измазала его слезами радости: – как я благодарна дейне Шварц! Может ей платок вышить? Я и по шелку могу вышить!

– Ну мам! Все, я пошел… – Лео отстраняется, бросает взгляд на отца. На лице у него написано легкое удивление. Он потирает подбородок левой рукой, раздумывает мгновение, затем кивает.

– Ну, ежели сама магистр… – говорит отец: – ежели сама дейна Элеонора… это же она лед на реке взломала, когда Арнульфовские прихвостни пытались реку форсировать. Уважаемая дейна, чего сказать… да и магикус она отменный. Оплата за Академию… подумать только. Я вот только поправлюсь и ей могу шкап собрать. Или там стол сделать… стулья. Да хоть шкатулку… – лицо отца мрачнеет: – если смогу конечно…