Текст книги "Новая жизнь 7 (СИ)"

Автор книги: Виталий Хонихоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Академическая система образования означает что у ученика нет определенного класса, нету группы, с которой он бы всегда посещал занятия. Как следствие – нет и старосты, есть только так называемые «ассистенты» на уроках. Да и не уроки тут – пары, так называемые «сдвоенные академические часы». Девяносто пять минут как с куста. Однако несмотря на то, что система академических пар и самостоятельного выбора предметов взята с университетской, система общего учета часов в школьной программе отсутствует. Так, обучаясь в университете вы тоже самостоятельно выбираете себе предметы, но при этом существует так называемая система кредитов – каждое посещение лекции или семинара дает баллы. Общее количество в сумме не должно быть меньше определенной цифры. В университете. Школьная же программа в Академии предусматривает так называемые обязательные предметы – японская история, математика и каллиграфия, а также обширный выбор не обязательных предметов – от стандартных, вроде физики, химии, истории иностранных государств, геометрии и любых языков на выбор – до специфических, вроде чайной церемонии и кэндо. Да, тут не только клубы присутствуют, но и официальное обучение тому же искусству выращивать и ухаживать за бонсаем есть как отдельный предмет!

Зная это я выбрал себе только обязательные предметы и после первой же пары по японский истории у меня образовалась «дыра» в расписании. Мне нужно было подождать два часа до следующей пары. Надо сказать, что в Академии было приятно учиться, приятно проводить время – тут все чистенько, аккуратно и на уровне. Если забыть, что ты в учебном заведении, то порой можно подумать, что находишься в хорошем отеле. Мрамор даже в туалете, освежители воздуха, кондиционеры, симпатичные клумбы и ухоженные деревья во внутренних двориках. Но самым привлекательным местом на мой невзыскательный вкус конечно же была столовая. И да, во-первых их тут было несколько, а во-вторых здесь было еще и кафе. Две штуки, если точнее. Столовые же выглядели, как и все остальное на территории кампуса – красиво, чисто, аккуратно и солидно. При этом в каждой из них всегда было свободное место чтобы присесть и перекусить. Ах, да, самое главное преимущество Академии – еда в столовых была бесплатной для учащихся. В кафе – нет, там надо было платить и цены там были такие, что дешевле в хорошем ресторане поесть, но вот в столовой… я с удовольствием воздавал должное кулинарным изыскам поваров Академии.

Именно там я и заметил девушку с польским именем, которая так хорошо знает Шекспира – она быстро взяла себе два бутерброда, налила чаю в термос и вышла. Выскочив за ней я успел увидеть как она завернула за угол. Поспешил туда и увидел сразу за углом – лестницу, на которой сидели несколько девушек и парней. Все они были одеты в форму Академии, что вообще-то говоря здесь редкость. Обычно только галстук куда-нибудь повяжут… или шейный платок – у девушек.

– Всем привет! – радостно здороваюсь я и вижу недоумение на лицах. У большинства – недоумение, а вот девушка с именем польской королевы – тут же начинает съеживаться. Втягивает голову в плечи и отводит глаза, стараясь не встречаться взглядом. Нехорошие признаки, да.

– А… вот ты и пришел… – говорит парень, вставая со ступенек: – наконец понял свое место, а? Не могу сказать, что рад… но раз уж ты на дне, придется чаще видеть твое унылое лицо. Меня зовут Чон Хва и я главный среди «голоногих» этой школы.

– О. Меня зовут Кента, я недавно перевелся, прошу любить и жаловать… то есть конечно – позаботьтесь обо мне и все такое. – говорю я, чувствуя, что тут еще больше странностей чем кажется. Чон Хва? Кореец? Голоногие? Раньше голоногими называли крестьян, они вечно работают на рисовых полях по щиколотку в грязной воде, босиком… или в гэта. Но ноги все равно голые. По-нашему – без портков.

– Что же… вижу, что ты рухнул с небес на землю как Икар в знаменитой греческой трагедии – кивает Чон Хва: – было время тебя с Богохульницей вместе видели. Вы прямо душа в душу были. Что случилось? Она поняла, что ты – голоногий? И почему форму не носишь?

– Честно говоря у меня сейчас больше вопросов чем ответов – признаюсь я: – Богохульница? Голоногий? Нет, я не скажу, что семья у меня богатая, но все же на штаны деньги у меня есть.

– Ха-ха-ха! – покатывается со смеху Лидер Голоногих, указывая на меня. Никто кроме него не смеется. Более того – смотрят мрачно.

– Очень смешно – заключает Чон Хва и оглядывается вокруг: – чего не смеетесь? Он же очень смешно пошутил!

– Хватит над новеньким издеваться – говорит пухленькая девушка с розовыми хвостиками, она встает и протягивает мне руку на европейский манер: – меня зовут Мана Есико. Е-тян, так меня зовут мои друзья… если бы они у меня были. Это вот – Изуми-тян – она показывает на худощавую девушку в очках, потом переводит взгляд дальше: – Охара-тян, Ли-тян, Ма-кун, Локи-кун… не спрашивай почему такое имя и эта вот гайдзинка – Я-тян.

– Я не гайдзинка! – упорствует Ядвига, по-прежнему не поднимая взгляда на меня: – я тут родилась! И…

– Гайдзинка во втором поколении значит. – уточняет Е-тян: – ну а с тобой какая история, телевизионный красавчик? Что, тоже социальный контракт?

– Социальный контракт? – вспоминаю, где видел это слово ранее. Точно! На документах о переводе в Академию, так и было написано – «социальный контракт».

– Ага. – кивает Е-тян, тряся своими хвостиками: – таких тут называют голоногими. Официально все студенты и учащиеся здесь равны в правах и нет предвзятого отношения ни к кому, но это дерьмо собачье. Конечно, как же нет разницы, когда у одних родители простые работяги, а у других – самые богатые люди префектуры. А если допустим того же Сигурда взять, то и вовсе – страны! А Богохульницы – это троица сучек, которые над другими издеваются… с попустительства Студенческого Совета и Администрации Академии!

– То есть Марика-тян – Богохульница? – уточняю я.

– Да. Шлюха-Мария, так мы ее тут называем! – гордо трясет хвостиками Е-тян.

– Я не одобряю такое прозвище, но могу понять ваши чувства – киваю я: – согласен, ее пренебрежение моральными рамками вызывает вопросы, но…

– Ты то чего ее защищаешь? – фыркает Е-тян: – кто она тебе? Тебя же отшили и на дно бросили, а ты тут…

– Марика-тян – мой друг. И я обещаю, что поговорю с ней насчет ее поведения. Не обещаю, что оно изменится, она в конце концов взрослый человек… кхм. В смысле – достаточно умный человек чтобы решать самой. – говорю я, чувствуя себя словно на лезвии ножа. Что-то тут происходит и мне это что-то нравится все меньше. Самое противное что Марику-тян я совершенно точно могу назвать своим другом, мне нравится то, что она действительно любит Большого Та и не боится ни черта на своем пути, нравится ее непосредственность и ее бесшабашность, но… есть и другая сторона. И я сейчас на нее смотрю. Просто одного взгляда на эту группку достаточно, чтобы понять – это и есть те самые легендарные «неудачники» или «loser’s», которые есть в любой школе. Парии. Отбросы общества. Те, которых никто не уважает и все гоняют. И необычность этой группы в том, что они были слишком обычными на первый взгляд. Подростки обычно травят тех, кто отличается от них – весом, размерами, внешностью в том числе. И этих бедняг всегда видно издалека. Тут же – на первый взгляд все нормальные, а Ядвига с Изуми и вовсе красотки, таких в обычных школах не травят. Но после объяснения Есико, все становится на свои места. В Академии не столь важно, как ты красив или силен или даже успешен в учебе. Важно – кто твои родители. И несмотря на все усилия Администрации по установлению равенства между учащимися – все знают, у кого папа – миллиардер, у кого – начальник полиции, у кого – мэр города, а у кого – простой работяга. Видимо тут есть и так называемая социальная квота для таких как я или остальные «голоногие», но и отношение к ним другое… и поэтому они носят форму Академии полностью – пиджак, брюки, туфли, жилетку. Это даже не потому, что позволить себе другую одежду не могут, нет. А потому, что одень такой «голоногий» любую другую одежду в этом мире мажоров и детей миллиардеров – засмеют тут же. Как результат ношение полной формы стало чем-то вроде знака «я – голоногий». Интересно, вот Администрация Академии знает о ситуации или нет? Они на полном серьезе считают, что достаточно системы поединков, чтобы буллинг не превращался в совсем уж ужас-ужас? Что тогда дескать дети бедных родителей смогут отстоять себя на ринге или татами? Но… ведь не всякий драться умеет, на то пошло. У кого-то есть данные, а у кого-то нет. Да и система «защитников чести» из средневековья сразу же начнет работать – те, кто побогаче попросту наймут себе искусных бойцов и все. Полетела вся ваша схема. Или… или это и есть наглядный урок Администрации всем – в первую очередь детям богатых родителей – смотрите, вы можете делать что угодно, но есть правила. Есть правила, но вы можете их обойти. И на каждого богатого сыночка – я уверен – найдется еще более богатый и наглый. Вот и урок. А детям бедных, «голоногих» – тоже урок. Хотите чего-то достигнуть? У вас будет заранее более низкий старт. Значит вы – должны стараться в два раза больше! И когда что-то получается у «социальников» – тут же демонстрировать его элите, мол смотрите, он вас уделывает! Что должно вызывать нехилую такую ненависть и повышение мотивации. В общем… Администрация как Администрация. Во все времена подготовка к жизни означала ад в миниатюре. Увы. Я усмехаюсь над иронией судьбы.

– Смеешься? Ты же голоногий, а она – из элиты. Богохульница. – усмехается Есико: – ты чего?

– Это правда – тихо говорит Ядвига и все поворачиваются к ней: – они правда дружат. Я слышала, как … она с ним разговаривает. Совсем по-другому чем с нами.

– Правда?! – на лице Есико начинает проступать ужас: – правда?! Кента-сама, только не рассказывай ей что я тут про нее…

– Спокойно – поднимаю я ладонь, видя смущение народных масс и вопросы во взглядах: – я никому ничего не скажу. Конфиденциально все, так сказать. Расслабься, Е-тян.

– Но… если ты с ней дружишь… если… то чего ты тут делаешь? – задается вопросом Чон Хва: – чего ты тут забыл?

– Да я в общем-то хотел с Ядвигой поговорить, а то в прошлый раз нас прервали. – поясняю я и вижу откровенный страх на лице у девушки. Запущенный случай.

– Говори при нас. – встает с места Чон Хва, закрывая ее грудью: – говори так, чтобы мы слышали и знали.

– Ты что, дурак? – шипит ему на ухо Есико: – это же Кента! Любовный Зверь! Он с каким-то там чемпионом дрался и победил, а ты даже отжаться десять раз не можешь!

– Я… все равно! – храбрится Чон Хва: – не уйду! То есть… отойду подальше, но …

– Не стоит так переживать – говорю я: – если девушка не хочет разговаривать со мной, то я пойду, пожалуй. Не буду навязываться. Просто хочу, чтобы ты знала, что меня поразило твое знание Шекспира и чувство юмора. Да и еще – ты красавица. Извините, что помешал вам. – я кланяюсь и собираюсь уходить. Не стоит настаивать на общении, если девушка против. Вообще настаивать на общении – дурная идея. Я могу настаивать на личном общении, но только в той ситуации, когда человек достал меня. Тогда – я буду настаивать на личном общении. Но это специфическое общение, это скорее уже конфликт получается. А у этой девушки и так проблем по горло и доставлять ей лишние – не в моих правилах. Так что я кланяюсь и готовлюсь уйти.

– Эй! Голоногие! – раздается голос из-за спины. Некоторое время я колеблюсь. Зачем оно мне надо вообще? Ну, скажем – вступлюсь я за них и что? Их положение от такой разовой благотворительности не улучшится – а возможно еще хуже станет. Я вот уйду, а на них потом оторвутся. Не буду же я их пасти целыми днями, чтобы не обидели. И опять-таки, как Натсуми-тян говорила – политика буллинга тут прямо-таки практикуется и одобряется. Разве что … единственный выход из буллинга тут – через дуэльный клуб, хорошего бойца не запугаешь. В жизни богатые папенькины сынки могут и бойца сломать – через семью, через деньги, угрожая что засудят. Будут издеваться и хрен что с этим сделаешь, в этой стране родители отвечают за детей, а дети – наследуют долги родителей. На самом деле – не всегда так, можно и отказаться от наследства, но это здесь практически не делают, это лицо потерять. Опозориться. Отказаться от предков и отказаться выплачивать долг отца – это же потом на работу нигде не примут. Социальная смерть. Впрочем… о чем это я?

– Эй ты! Оглох что ли? – и меня толкают в плечо. Сильно так толкают, мне приходится сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие. Моргаю глазами, фокусируюсь на объекте. Объект – здоровяк. Амбал. Но не накачанный, а скорее рыхлый, полноватый и потный, одет в какую-то футболку с логотипом местной компании по производству пива, за ним – еще двое. Они – относительно нормальные, никакого перевеса. Обычные парни – это все, что я успеваю увидеть до того момента, как толстяк толкает меня в плечо во второй раз. Вернее – пытается толкнуть. Ухожу в сторону, сопровождая руку толстяка и испытывая огромный соблазн схватить ее покрепче и довернуть, вывернуть под углом, подбить локтем и … бросок на четыре стороны! Воткнуть его затылком в ступеньки со всей дури! Вывих или перелом плеча, локтя, и конечно – затылок. Шишка, трещина… черепно-мозговая травма. Темный реагирует мгновенно, когда у меня есть время подумать – он не срывается с поводка, но когда нападают внезапно… мне стоит реальных физических усилий удержать себя. Я просто отталкиваю толстяка и тот – нелепо взмахнув руками – падает. Тут же поднимаю руку в подбородку, чуть приседаю и поворачиваюсь к его дружкам, готовый к нападению. В голове звенит «давайте! Все сразу! Какой классный день для того, чтобы поразбивать вам всем головы!», накачиваются в кровь боевые гормоны, подскакивает пульс, расширяются зрачки, словно бы кто-то внутри рванул рычаг с черно-желтой окраской и надписью «АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ!».

– Ты чего творишь, обсос?! – ревет один из них, делает шаг ко мне, я считываю его движения, готовый отразить атаку и … он проходит мимо меня. Я еле сдерживаю выверяющий джеб ему в голову. Он дает руку толстяку, помогая ему встать: – ты чего, голоногий? С ума сошел?

– Дэнзи, этот урод… ты видел?! – обращается к нему толстяк и его лицо искажается в гримасе: – он же!

– Все хорошо, Ояма. Сейчас Люка все уладит – отвечает тот, отряхивая толстяку одежду: – сейчас…

– Ты, как там тебя? – говорит оставшийся приятель толстяка. Я бы назвали их Три Толстяка, но толстый из них только один, так что Один Толстяк и два Нормальных… хм. Не звучит.

– Вот вы меня сейчас выведете. – рычу я, чувствуя как адреналин пульсирует у меня в крови, ударяя в виски: – сейчас я вам накидаю полные пачки. Все. У меня была звездец какая тяжелая неделя, а тут еще вы, молокососы. Идите сюда, уроды, хоть по одному, хоть все сразу, я из вас дерьмо-то повыбью сейчас. Кому жить надоело, ну?!

– Ты чего? Дурак что ли? – удивляется в ответ тот: – назови свое имя, обсос. Меня вот Люка Моретти звать. И я вызываю тебя на поединок прямо сейчас. Ближайшее додзе у нас где? Ага, зал кендо. Студсовет в известность поставим и вот тогда и посмотрим, кто из кого и чего выбьет.

– А… меня зовут Кента. Такахаси Кента. – отвечаю я, чувствуя, что сдуваюсь. Адреналин все еще хлещет в крови, завожусь я сегодня с полпинка, неделька и впрямь стрессовая случилась, а я никого так и не покалечил. Черт. Вот совсем забыл, что тут не дерутся «за школой». Тут все организованно. Информируем Студенческий Совет, приглашаем секундантов, выбираем правила… кстати о правилах.

– Получается я могу выбрать правила поединка? – уточняю я у своего оппонента. Тот кивает головой.

– Отлично – говорю я: – а то у меня что-то… спина побаливает.

Глава 5

– Ты пожалеешь, что связался со мной, голоногий – уверяет меня толстячок. Вообще вся эта история до боли напоминает корейские дорамы про социальные проблемы в обществе, сфокусированные на чванстве богачей и унижении бедняков. И надо сказать, что такие вот сюжеты легко находят своего зрителя – тут тебе и богач-сволочь, и бедняк-слизняк, и судьба-злодейка и все на свете против бедного, но на стороне богатого. Лично я на эти вот дорамы смотрю с легким недоумением. Все эти проблемы кажутся такими надуманными. Но… ладно.

– Вам троим еще повезло, что тут поединки проводятся – говорю я: – я бы вам тут всем глаз на жопу натянул. И кашлять заставил. И еще вопрос – а что это за толстячка макаронник вступается? Ты, чего, пухлый – сам не можешь? Трус или дурак? Или и то и другое? – так называемый треш-ток, разговоры, провоцирующие противника. Я уже в курсе за преимущество вызываемого на поединок, возможность выбрать правила. Не абсолютно любые, только те, что относятся к миру боевых искусств, выбрать шахматы или камень-ножницы-бумага в качестве набора правил – нельзя. Что же до того факта, что мечник может выбрать поединок на боккенах или синаях, а боксер – на ринге, то… не знаю почему так сделано, но подозреваю, что настоящий самурай должен уметь не только мечом махать, но и в рукопашном бою себя показать, из лука стрелять, стихи сочинять и бонсай выращивать уметь. Почитал я местный дуэльный кодекс и понял, что в первый раз по грани прошел, только из-за того, что местные секунданты не в курсе за Гете и его Рейнеке-лиса. И моей уверенной физиономии, тут заявления учащихся серьезно воспринимают, не могли подумать, что я их разыгрываю. Но, впрочем – ССА пересмотрел результат моей дуэли и сегодня мне еще предстоит встреча с Мендозой.

– Что? – багровеет толстяк по имени Ояма: – как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты знаешь, кто я такой?

– Конечно. – пожимаю я плечами: – ты трус. Инфантильный идиот, который откусывает больше, чем может прожевать. Хочешь выйти один на один? Давай.

– Ты… ты… – он едва не лопается от злости, но его приятель берет его под локоть и качает головой.

– Ояма, пошли отсюда. – говорит он: – не дай ему себя спровоцировать. Люка все сделает.

– Люка? Ты сделаешь? – прищуриваюсь я в сторону их друга: – ты так в себе уверен? О! Кстати, всегда хотел задать такой вопрос сам. Ты знаешь, кто я?

– Конечно – не моргнув глазом отвечает тот: – ты не в меру голосистый петух. Я ощиплю тебе перья и сварю в кастрюльке, добавив чеснока и базилика.

Несмотря на ситуацию – я улыбаюсь. Итальянец, да еще и говорит кулинарными метафорами. Забавно.

– Нету места сейчас. – поднимает свой смартфон второй приятель Оямы, тот, которого зовут Дэнзи: – только на завтра. Сегодня кто-то во второй зале с Мендозой дерется. Стой… как говоришь тебя звать? Такахаси? Кента? Это ты с ней сегодня?

– Ага. Это мой бой – киваю я: – так что в очередь сукины дети.

– Хочу сделать тебе замечание, голоногий – строго смотрит на меня Дэнзи: – у тебя грязный язык и если ты продолжишь в этом духе, то мы не ограничимся правилами школы. Ведь есть еще и улица.

– Мало того, что ты голоногий, так ты еще и невежда. – фыркает толстяк Ояма: – мой отец владеет «Акино Корпорейшн Групп»! Я могу вас всех купить и продать! Я могу твою семью на улицу выкинуть! Сделать так, чтобы твоего отца на работу нигде не взяли, а твоя мать – стала члены на улице за деньги сосать! Кто там у тебя есть еще? Сестра? Братья? Ты даже не подозреваешь на что я способен!

– И вы говорите мне за грязный язык – с упреком смотрю на Дэнзи: – своему дружку не хотите рот помыть? А то он что-то подозрительно много о сосании знает. Никак богатый опыт.

– Что?!

– Тихо. – прерывает толстяка Люка, который смотрит в свой смартфон: – погодите. Ты – Кента Такахаси? Тот самый?

– Он самый. – оскаливаюсь я. Пришло время репутации приносить хоть какую-то пользу, а то до сих пор одна морока с ней. Люка сверяется со своим смартфоном и что-то шепчет на ухо толстяку. Они переглядываются.

– Ты дружишь с Марикой-сан? – уточняет Дэнзи.

– Какая разница с кем я дружу. Что там с поединком? Я бы предложил ирландский отбой в качестве набора правил – говорю я.

– Сегодня все занято. Секунданты Студенческого Совета все на занятиях, а после уроков – все места заняты. – говорит Люка, опуская смартфон в карман: – предлагаю определится с местом завтра. Или… – он колеблется, переводит взгляд на второго. Они обмениваются понимающими взглядами, потом второй кивает, дескать понял.

– Или… – Дэнзи тянет толстяка за локоть и уводит за угол. Мы остаемся с Люкой наедине, если не считать стоящих за моей спиной Неудачников. Ботаников. Гиков. Голоногих.

У меня внутри сейчас какой-то комок, запирающий мне дыхание, поднимающийся к горлу. Я зол. Меня бесит эта ситуация, бесят эти уроды, которые ведут себя так, словно им весь мир принадлежит, бесит покорность Голоногих, которых в обычной школе уже так бы задрочили, что они не просто мальчиками и девочками на побегушках стали, но куда хуже. Они бы закончили как Томоко в той кладовке с инвентарем, только вот никто бы их не спас от группового изнасилования и засовывания бейсбольной биты в задницу. Темный внутри меня все это время просчитывал варианты атаки и последствия… вот и сейчас, если подшагнуть к темненькому Люке и отвлечь его внимание финтом… а можно и не отвлекать. Я уверен в своей скорости и первый удар он пропустит, я атакую без предупреждения, не показывая своих намерений. Первым же ударом – хук справа в его надменно поднятую челюсть, и он упадет, рухнет на ступеньки, а я с размаху пробью ему ногой в голову, раз, другой, третий. Потом сяду на него верхом и вобью ему в глотку его же слова – локтями, предплечьями, кулаками… стискиваю зубы, унимая сладостное предвкушение. Тихо, тихо, все в порядке. Неделька выдалась трудная, стресс накопился и сейчас Темный отчаянно ищет выход, подталкивая меня на путь насилия. Нельзя. Фу.

– У нас есть возможность завершить эту… ситуацию без драки? – спрашивает меня темненький Люка.

– Это твой посыл. Твой вызов. – напоминаю ему я: – это ты у нас хочешь в круг со мной сходить. Думаю, что ты достаточно большой мальчик, чтобы понимать последствия.

– Ээ… – лезет пятерней в затылок он: – да, но… понимаешь, я бы хотел отозвать свой вызов, но теперь он зарегистрирован в системе и возможно отозвать его только с обоюдного решения.

– Если ты не хочешь драться – я не буду настаивать – пожимаю я плечами, утихомиривая Темного внутри себя. У меня спина не зажила, у меня сегодня еще с Мендозой встреча, а я как будто аршин проглотил – с прямой спиной хожу. В поединке есть немалый шанс швы снова сорвать и вечерком получить себе за спину Бьянку с иглой и зажимами, но без анестезии. Как педагогический эффект. А мне и первого раза хватило, спасибо. Покормлю я тебя… обязательно.

– В таком случае – приношу свои извинения – кланяется Люка: – Ояма… он бывает такой. Не обращайте внимания.

– Если конфликт исчерпан – то я тебя не задерживаю. – отвечаю я, не собираясь с ним рассусоливать. Он хмыкает, кивает и собирается уходить, но бросает через плечо напоследок: – и … не забудь пожалуйста Студсовету сказать, что по обоюдному решению поединок не состоялся.

– Хорошо. – я слежу за тем, как тот уходит. Сзади выдыхают Ботаники.

– Ты знаешь, этот Ояма и вправду может сделать так, чтобы твоего отца никуда не наняли. Выкупить ваш дом и выселить вас на улицу. Он… страшный. – говорит Есико.

– У страха глаза велики. – отвечаю я и присаживаюсь на ступеньку вместе с ними: – когда человек боится, то ему кажется, что нет зверя страшнее кошки. Это все у вас в голове. Знаете, как это происходит? Вам страшно, и вы ищете оправдания тому, что вы струсили. А потом – выстраиваете у себя в голове картинку, надуваете опасность до запредельного размера. И приплетаете чувство долга. Вот, если бы я не подчинился, то страшный Ояма семью мою на улицу бы выкинул, буду терпеть, такова моя доля – быть жертвой, чтобы моя семья жила в спокойствии. И … это замкнутый круг, вернее – спираль. Спираль, ведущая вниз. Честно говоря, я как раз об этом хотел с Ядвигой поговорить. Да, я дружу с Марикой, но мне не нравится, как она себя ведет с такими как вы. Скорее всего я смогу это изменить, но вы… вы все равно жертвы и вас будет буллить кто-то еще.

– У меня не такая богатая семья – говорит Есико: – у меня папа на рыбной фабрике работает. А мама – дома сидит. У нас даже машины нет. А отец Оямы владеет этой фабрикой. Он папе только слово шепнет… даже и папы не надо. Он на фабрику приедет и управляющему напрямую скажет. Попросит. Управляющий не дурак, знает, что Ояма после отца своего станет наследником империи, он ему не откажет. А что мы есть будем? Легко быть смелым, когда у тебя тыл есть.

– У меня нет для тебя утешительных новостей – качаю я головой: – может быть и так. Может быть, он действительно выгонит твоего отца с фабрики, может быть, вы лишитесь заработка и крова. Может быть, ты окончишь свои дни в канаве из-за этого конфликта. А может быть увольнение твоего отца наконец даст ему возможность найти любимое дело и стать богаче? Стимулирует твою маму делать домашнюю выпечку и продавать ее? Тебя – стать блогером и общественным деятелем? Может ты поднимешься на теме социальной несправедливости и станешь политиком? Будущего не знает никто. В конце концов может он блефует. Много может быть. Но есть что-то, что совершенно определенно. О чем я могу сказать со стопроцентной уверенностью. Если ты будешь позволять так с собой обращаться – ты никогда не вырастешь. Ты навсегда останешься такой – будешь боятся всего на свете, никогда не поверишь в себя. Так что на мой взгляд игра стоит свеч. Но… тебе решать.

– Тебе легко говорить – отзывается Чон Хва: – а у нас кредиты. У меня вообще одна надежда, что тот же Ояма запомнит меня и потом примет в свою компанию работать. Я ему буду портфели носить и … надо будет – буду и ботинки чистить.

– Твой выбор – пожимаю я плечами: – носи. Чисти. Привыкай. Только пойми, что тогда ты всю жизнь это делать будешь. Главное не то, чем ты занимаешься, носить портфели и чистить обувь не зазорно. Зазорно – быть трусом. Никогда не постоять за себя. Довольствоваться крошками. Не иметь амбиций. Скукожиться и ныть на судьбу. Поймите одну простую вещь – вы все умрете. Не сейчас. Если не будете меня раздражать – то поживете какое-то время. Но итог неминуем – вы все уже трупы. Ходящие, говорящие, строящие планы на будущее мертвецы. И… никогда не знаешь, когда именно приговор вступит в действие. Сколько у нас есть времени – час, день, год, несколько лет? Если бы я сказал тебе, что сегодня твой последний день на этой земле, что бы ты сделал? Так бы и продолжал носить портфель и чистить обувь своему обидчику?

– Не собираюсь умирать завтра… – бурчит Чон Хва себе под нос: – с чего бы это…

– Все преходяще – пожимаю я плечами: – и так, подобно призракам без плоти… – я делаю паузу и смотрю на Ядвигу. Она сглатывает ком в горле.

– … когда-нибудь растают без следа… – говорит она и ее глаза становятся подозрительно влажными.

– И горделивые дворцы и храмы… – продолжаю я цитировать Уильяма Шекспира.

– … и тучами увенчанные горы… – поддерживает она меня: – и даже весь… О, да! Весь шар земной… и как от этих бестелесных масок от них не сохранится ни следа.

– Я знал, что ты меня поймешь – улыбаюсь я: – я в общем-то для этого и пришел. Вы уж извините меня, но ваши внутренние конфликты, господа Голоногие – меня не касаются. Хотите быть мальчиками на побегушках и девочками для битья – ваше дело. Ваш выбор. Захотите что-то изменить – найдите меня. А я зашел к вам просто потому, что такое знание Шекспира в наше время – редкость. А такое понимание – редкость во все времена. Как там говорил Гамлет – моя неловкость вам послужит фольгой, чтоб мастерство как в сумраке звезда – блеснуло ярче.

– Вы смеетесь, принц. – наконец на губах девушки заиграла улыбка и я вздохнул легче. Победа. Моя победа. Эта улыбка почему-то была важна для меня. Я вовсе не герой из комиксов или манги, чтобы бросаться на выручку Клубу Неудачников, но если они действительно захотят что-то изменить – научу как. Так что мое присутствие здесь – это не благотворительность. Почему-то мне очень сильно захотелось увидеть эту улыбку на губах у девушки. Самым простым решением было бы, конечно, взять ее под крыло. Сказать Марике, чтобы не смела. Но… это как в той поговорке про рыбу – дай человек рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь. Здесь речь идет о том, чтобы научить человека ловить рыбу самостоятельно… да. А в этом деле легких путей не бывает. С причала, как говорится, рыбачил Апостол Андрей…

– Клянусь рукой что нет – отвечаю я, благодаря бога за то, что помню поединок Гамлета с Лаэртом: – впрочем…

– В свою же сеть кулик попался, Озрик – печально улыбается она: – я собственным наказан вероломством… и мне очень жаль, что я игнорировала тебя, Кента-кун. Я была неправа. Неправильно оценила тебя. Ты – словно герой из сказок и былин. Хм… что бы… ах, да. Как ты относишься к … вот! – она встряхивает головой, откидывая локон со лба и встает во весь рост.

– Кто честной бедности своей – стыдится и все прочее – тот самый жалкий из людей, трусливый раб и прочее… – произносит она.

– Доволен я малым, а большему рад – подхватываю я: – а если невзгоды нарушат мой лад – за кружкой, под песню гоню их пинком – пускай они к черту летят кувырком!

– Вы определенно стоите друг друга – говорит Чон Хва, переводя взгляд с меня на Ядвигу: – все, скоро пары начинаются. Мы пошли. Заседание клуба Голоногих закончено. Открывайте свой клуб книжных червей и зануд.

– Ээ… приятно познакомиться, Кента-кун – кивает мне Есико-тян: – мы и вправду… пойдем, пожалуй. Я-тян, ты … с нами?

– Спасибо – невпопад отвечает Ядвига: – я… останусь. Немного.

– Да. Я тоже – отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. Вокруг нас что-то происходит, кто-то уходит, и мы остаемся одни на это лестнице.

– Я… у меня… просто мне нравится много читать – признается Ядвига: – у меня никогда не было много друзей, вот я и …

– Ну… сегодня у тебя стало на одного друга больше. Я же могу иметь честь называть себя так? Твоим другом? – уточняю я.

– К-конечно. – она опускает взгляд и улыбается кончиками губ, глядя в сторону: – конечно.

– Стакан вина и добрый друг – чего ж еще нам братцы? Пускай забота и недуг в грядущей тьме таятся… – улыбаюсь я в ответ.

– Мы … ловим радости в пути – отвечает она, поднимая свой взгляд и в ее глазах – пляшут искры: – пугливо наше счастье. Оно исчезнет и найти – уже не в нашей власти.

– Какое счастье найти человека который говорит с тобой на одном языке – вздыхаю я.

– Это Шекспир? Я… я не узнаю сонет. Или… – хмурится она.